СОЦИУМ
Продолжаем публикацию глав из книги Эдуарда Авакяна «Мозаика Еревана». Благодарим переводчика книги на русский язык Светлану Авакян-Добровольскую за разрешение на публикацию.
Предыдущие главы:
- Певец Еревана
- Первый — Ван, последний Ереван
- Старая крепость Еревана и дворец сардара
- Три похода или взятие Ереванской крепости
- О чем рассказывают названия старых кварталов Еревана
- О чем рассказывают улицы и дома старого Еревана
- Конд. Саят-Нова
МУЖИ И ОТЦЫ ЕРЕВАНА
- Мелик-Агамаляны с кондской улицы Тапабаш
- Братья Мнацаканяны
- Преданные рода Тер-Аветикянов
- Еще одно забытое имя
- Врач Арам Тер-Аветикян
- От мастерской до завода Занги
- Старейшина армянской медицины
- Есаи Джанполадян
- Торговый дом «Максанакан»
- Возвращая воспоминания прошлого
- Эриванский род Африкянов
- Акоп-ага
- Увы, как же жаль…
- Наполненный музыкой
- Один из первых
- Известный армянский педиатр
- Одиссея армянского архитектора
- Учёный и его дети
- Мать и сын
- Новое в старом Ереване
- Рафаэль Флорин. Он мог бы жить
- Тарагрос
- Жизнь или судьба
- Он украсил Ереван
- Традиции рода Джанибекянов
- Врача помнят все
- Архитектор Рафо
- В нашем мире у него был свой мир
- Вдохновлённый камнем
- Неутомимый рыцарь культуры
- Тот славный дом
ШАЛЬНЫЕ ЕРЕВАНЦЫ
ПОЭТ И КАРА-БАЛА
Это был высокий, худой, сгорбленный под тяжестью лет старик. Истрепанное, выцветшее пальто свисало с плеч, брюки изодранные, огромные башмаки, латаные-перелатаные и шаркающая походка. Лицо черное от загара — ведь он дни напролет проводил на улице, — а может, просто грязное. Усы и борода, волосы все серое, никогда не знавшее гребня. И звали его Кара-бала — черный…
Ходил он обычно по улице Абовяна, с корзиной в руках, а в ней цветы, случалось, и лимоны. Неулыбчивый, мрачный, весь день на ногах, он любил забредать в винные погребки, где выпивал с дружками. Случалось, при виде красивой женщины протягивал ей цветок, дарил, что-то бормоча под нос. Когда его угощали, он никогда не отказывался, пил и переходил к следующему столику. Молодые смеялись, шутили, звали его, кричали: «Иди к нам, Кара-бала, пропусти стаканчик, небось, в горле пересохло!» Он не отказывался, выпив, благодарил: «Спасибо, и вправду пересохло в горле…» — и клал на стол лимон: «Угощайтесь…». Пил, не закусывая, пять, шесть, десять стаканов… Казался немощным, а пил здорово, вечером, пошатываясь, брел по ул. Спандаряна в сторону Конда, ночевал в каком-то закутке.
Утро. Кара-бала идет по улице Абовяна с корзиной белых гвоздик. Навстречу ему Поэт. Кара-бала боготворил Поэта и никогда не показывался ему на глаза пьяным. И если, войдя в ресторан, замечал Поэта с друзьями, сразу исчезал, приговаривая: «Хорошо, не приметил меня…»
Поэт подходит к нему и спрашивает: «Как дела, Кара-бала?» — «Как сажа бела…» — отвечает старик, обрадовавшись, что день только начался, и он еще не успел напиться. «Ну и ну, что же это такое, ты уже стихами заговорил, кто же из нас поэт?» — «Ты, кто же ещё, разве нам такое по плечу?..»
Поэт рассматривает корзину: прекрасные белые гвоздики. Склонился, вдохнул аромат. Неожиданно его осенило: «Послушай, я покупаю все твои гвоздики!» — и потянулся к карману. Кара-бала застыл от неожиданности, не понял: «Как это, все цветы сразу? Шутишь?». Но Поэт смотрит на него серьезно, он немного взволнован. «Чаренц-ага, — говорит Кара-бала, — хочешь, я подарю тебе все, бери, пешкеш! Задарма!» — и протягивает Поэту корзину. «Знаешь нашу Арус, — спрашивает Чаренц, — артистку Арус Восканян? Сегодня у нее день рождения, в театре празднуем. Я ей стих написал:
«Бессмертная, под сводом храма Мельпомены твоя звезда горит, как солнце, о Арус! — Понял?» — «Понял, как не понять», — отвечает Кара-бала и, растрогавшись, приглаживает бороду. Ему бы сейчас хоть один стаканчик… «Ничего ты не понял… Как говорится, сердце мое в твоих цветах! Сегодня, да-да, именно сегодня, в пять часов, придешь со своими гвоздиками в театр. Она очень любит белые гвоздики. Отдашь все цветы Арус, всю корзину, понимаешь?» Потом он внимательно осматривает Кара-балу с ног до головы острым, пронзительным взглядом. «Погоди, так нельзя, — в голосе Поэта звучит негодование. — Какой же ты неряха, какая грязная одежда! Нет, так идти нельзя…» — «Что же мне делать, у меня другой нет…» — «Ну, хорошо, хорошо, я все понял… Пошли, тут недалеко магазин…»
Вокруг них собрался народ, Чаренц подхватывает Кара-балу под руку, ведет в магазин на радость зевакам. Поэт никого не замечает и обращается к продавцу со словами: «Принесите нам все: костюм, сорочку, ботинки, пальто, шляпу, и красный галстук не забудьте…» Все заворачивают в большой пакет, и Поэт вручает его Кара-бале, а потом строго замечает: «Ступай домой, помойся, побрейся, оденься во все это и ровно в пять часов приходи в театр с корзиной белых гвоздик… «Сегодня твоя звезда горит, как солнце, о Арус!..»
Кара-бала, прижимая к груди огромный сверток с одеждой, направляется домой. Но на полпути решает зайти к другу — Григору. Тот оказывается дома. Старик рассказывает ему все, показывает одежду. Жена Григора ставит на огонь воду. Кто знает, сколько времени не мылся старик… Искупался, нарядился в новое — все оказалось впору, — причесался. Только с галстуком никак не мог сладить. «Скажите, пожалуйста. — смеялся Григор, — ни дать ни взять, шах персидский!»
Наступило время идти в театр. Кара-бала разложил цветы в корзине. Ноги у него дрожали. Новая роль оказалась ему не под силу. «Не могу я, Григор, — начал он плаксиво, — опозорюсь…» — «Тебе стаканчик пропустить надо». — «Да ты что! Нельзя мне пить, куда ж я пьяный в театр пойду?» Но Григор не слушал его и откупорил бутылку. — «Не твое дело. Я тебя хорошо знаю. Тебе один стакан нипочем, только успокоишься…» Дрожащей рукой Кара-бала взял стакан, выпил. «Ну, как ты?» — «Просветлело. И ноги не дрожат…» Потянулся за вторым, третьим, потом неожиданно схватил корзину и бросился на улицу.
Шел дождь. Старик двигался медленно. Ботинки оказались малы, галстук давил шею. Вот и старые дубы парка Коммунаров. Капли дождя с шумом падают на широкополую шляпу. Кара-бала чувствует, что силы, которые придало ему вино, снова покидают его. Голова кружится. Вот и театральный подъезд. Широко раскрытые двери, яркий свст, много народу. Навстречу ему, смеясь, медленно, величаво приближается прекрасная женщина. Рядом с ней незнакомые люди и Поэт. Увидев его, Кара-бала останавливается. Ему кажется, что Поэт чем-то недоволен, рассержен. Старик медлит на лестницах. Но это длится одно мгновение. Взгляд Поэта приказывает. Кара-бала высоко поднимает корзину над головой. Поэт ждет, потом нервно откидывает волосы со лба. В глазах у него нетерпение. И Кара-бала подстегивает себя. От этой спешки или от волнения, напряжения — а может, он все-таки пьян? — но Кара-бала неожиданно падает, растягивается на земле… Прекрасные белые гвоздики рассыпаются к ногам актрисы… Люди останавливаются, начинают смеяться, раздаются аплодисменты. Белые цветы на мокрых плитах и впрямь красивы. Может, все это задумано специально?.. Актриса улыбается. Кара-бала лежит на земле и смотрит на Поэта. Поэт улыбается, и Кара-бала слышит, как он говорит ему: «Молодец!».
Старик медленно поднимается. Любимый Поэт остался им доволен, и это главное…