СОЦИУМ
Продолжаем публикацию глав из книги Эдуарда Авакяна «Мозаика Еревана». Благодарим переводчика книги на русский язык Светлану Авакян-Добровольскую за разрешение на публикацию.
Предыдущие главы:
- Певец Еревана
- Первый — Ван, последний Ереван
- Старая крепость Еревана и дворец сардара
- Три похода или взятие Ереванской крепости
- О чем рассказывают названия старых кварталов Еревана
- О чем рассказывают улицы и дома старого Еревана
- Конд. Саят-Нова
МУЖИ И ОТЦЫ ЕРЕВАНА
- Мелик-Агамаляны с кондской улицы Тапабаш
- Братья Мнацаканяны
- Преданные рода Тер-Аветикянов
- Еще одно забытое имя
- Врач Арам Тер-Аветикян
- От мастерской до завода Занги
- Старейшина армянской медицины
- Есаи Джанполадян
- Торговый дом «Максанакан»
- Возвращая воспоминания прошлого
- Эриванский род Африкянов
- Акоп-ага
- Увы, как же жаль…
- Наполненный музыкой
- Один из первых
- Известный армянский педиатр
- Одиссея армянского архитектора
- Учёный и его дети
- Мать и сын
- Новое в старом Ереване
- Рафаэль Флорин. Он мог бы жить
- Тарагрос
- Жизнь или судьба
- Он украсил Ереван
- Традиции рода Джанибекянов
- Врача помнят все
- Архитектор Рафо
- В нашем мире у него был свой мир
- Вдохновлённый камнем
- Неутомимый рыцарь культуры
- Тот славный дом
ШАЛЬНЫЕ ЕРЕВАНЦЫ
ОДНОНОГИЙ КЕРОБ
На этой оживленной улице старого Еревана, с утра до вечера с трамвайным звоном, шумом автомобилей, скрипом телег и истошными криками ослов, на правой стороне находилась довольно высокая арка. Она была выкрашена в зеленый цвет, а на ней крупными буквами написано: «Колхозшука» («Колхозный базар»). То был центральный рынок старого Еревана, самый большой в городе Находился он на месте сегодняшнего кинотеатра «Арарат» и занимал довольно большую территорию.
Внутри рынка вдоль стен располагались магазинчики, ларьки, называемые «дахлы», в которых лежал самый разнообразный товар: обувь, хлеб, сладости, колбасы, рулоны ситца, готовая одежда. Но самой многолюдной среди них была «Кябабная»! Дразнящий аромат кябаба, дымок над нею распространялись по всему рынку. Посетителей в ней было всегда много. Ели кябаб у высоких стоек, запивая красным вином. Шутили, шумели… Потом неожиданно появлялся и исчезал Хаш Гало с ведром, полным белыми мягкими свиными ножками. Проходил Голый Драм с алюминиевой миской в левой руке и неизменным шилом в правой. Его угощали кябабом и заставляли этим шилом, в шутку, неожиданно колоть «мягкие места» красивых женщин…
Нескончаемый шум изредка нарушался криками ослов, звонкими голосами мальчишек-продавцов воды: «Сари джур! Прямо из пулпулаков!» («Холодная вода! Прямо из фонтанчиков!»). Это была вкусная ереванская вода из знаменитых источников Кирх-Булаха.
Проходил Затик-ахпар со своим неизменным кувшином с шербетом.
В этой суете, в человеческом море, отдельным островком выделялся стоящий одноногий Кероб со своим известным «прибором».
Толпа гудела, кто-то приходил, кто-то уходил, а он, Одноногий Кероб, все стоял, твердый как скала. Он не приглашал клиентов, их у него всегда было много, и они всегда выстраивались рядком за шербетом. А его замечательный прибор был в те времена истинным чудом! Это был трехногий сундук, имел два отверстия с увеличительным стеклом, а на кружащемся валике картинки. Одноногий Кероб медленно крутил ручку и менял картинки. Ребятишки, как пчелы на мед, липли к нему, постоянно находились рядом, смотрели жадными глазенками на это чудо, восхищенно кричали: «Вот это да! Как же красиво! Как здорово!» А Одноногий Кероб крутил ручку и все повторял: «Смотрите, Париж! Смотрите, Лондон! Берлинские фонтаны! Фонтаны Петергофа!»
Когда к нему подходили пожилые люди, он призывал: «Идите, не пожалеете! Для вас два выигрыша!» Пожилым он показывай другие картинки: танцующих красавиц, голых женщин: «Юные девы Греции, любуйтесь!». А когда кто-то надолго припадал к чудесному сундучку, он повторял картинку и, улыбаясь, прибавлял: «На этот раз пять выигрышей! Любуйтесь! Это вам пешкеш!» Мол, бесплатно!
И так весь день. Опершись на одну ногу, стоя навытяжку, похожий на аиста. Шаловливые мальчишки, у которых не было денег, смотрели с завистью на своих сверстников, смеялись над ними, подшучивали над «прибором»: «Трехногий сундук! Одноногий мужик! Вместе — четыре ноги!» А он, Кероб, делал им рожки и мычал: «Эй, вы, озорники, вот я вас сейчас!» Но он не сердился, не ругался, потому что был добродушным этот Одноногий Кероб! «Хотите поглядеть? Чего куражитесь! Так и быть, подходите, смотрите даром!»
Кто он был. Одноногий Кероб, где жил, никто этого не знал.
Поздно вечером, когда темнело, и рынок закрывался, появлялся высокий красивый юноша, очень похожий на Одноногого Кероба, брался за ручку, опускал волшебный сундук, подхватывал его под мышку и уходил. Одноногий Кероб, опираясь на костыль, молча шел за ним. Шли они домой.
В те годы Ереван был небольшим городком, и сколько бы человек не замыкался в себе, в своем маленьком мирке, каким бы скрытным не был, все одно — горожане рано или поздно узнавали историю его жизни.
Рассказывали, что во время Первой мировой войны Кероб учился в Петербурге в Политехническом институте. С началом войны возвратился в Тифлис к родителям. Потом добровольцем пришел в Третий полк к командиру Дро и вместе с ним отправился на фронт. Так студент Керобве стал солдатом Керобом.
Близ Игдыра на новобранцев неожиданно напали турки. Широкое поле, свист нуль, гул разрываюшихся снарядов. Бомба разорвалась под ногами у наступающих армян, мощная волна накрыла Кероба, подняла его, отбросила на несколько метров в сторону. Белые облака медленно двигались к северу. И среди разрывающихся облаков Кероб в последнее мгновение увидел два голубых просвета. Ему показалось, что с неба на него смотрит мать… У нее были такие голубые глаза на светлом лице… Он увидел ее и потерял сознание. Очнулся в полевом лазарете. Понял, ранен в правую ногу. Рана оказалась опасной, требовалась срочная операция. С другими тяжело ранеными Кероба отправили в Тифлис. В больнице, спустя несколько дней, придя в себя, ему показалось, что прошлое видение продолжается: он лежит в широком поле, а над головой плывут белые облака. Из-за облаков снова голубые глаза матери… Он вздрогнул, посмотрел внимательно и понял, что это совсем не облака, а белые халаты собравшихся около него врачей и среди них молодая женщина с голубыми глазами.
«Все будет хорошо, — сказал один из врачей, наверное, самый главный, поглаживая маленькую бородку. — Все!» «Что все? Что будет хорошо?» — Кероб ничего не понимал. Позднее, когда врачи ушли из палаты, медсестра сказала ему правду. Ногу, во избежание гангрены, пришлось ампутировать… «Как ампутировать?» — со стоном произнес он. Казалось, эта страшная правда убьет его! Но он выдержал, немного успокоился, глядя в голубые глаза девушки, наполненные слезами… Попытался подняться… Несуществующая нога болела, словно живая… Маленькая теплая рука девушки прикоснулась ко лбу. «Главное, что ты жив, — сказала она. — Привыкнешь…» Легко говорить, привыкнешь!
Но через несколько недель Кероб понял: Анна была права. Стал ходить на двух костылях по больничным коридорам, потом научился ходить с одним костылем. Когда выписался из больницы, не знал куда идти. Отца с матерью уже не было в живых, сестра Вардун уехала с маленьким сыном в Ереван. Анна повела его к себе. Кероб сначала не соглашался. Потом решил, что поживет у нее несколько дней, найдет работу. Анна делала все, чтобы Кероб чувствовал себя хорошо. Ее забота о нем была больше, нежели простое участие. Кероб чувствовал, видел в ее голубых глазах нечто иное. Эта мысль оказалась для него мучительной. Он станет для Анны источником новых забот, мучений. Решение пришло неожиданно. Возвращаясь домой, он присел на скамейку в сквере у церкви Святого Сиона. Кто-то неожиданно положил в шапку монетку, решив, что он нищий и просит милостыню…
Кероб разозлился, отбросил шапку в сторону, взял костыль, поднялся… Он принял решение: еду к сестре в Ереван!
«Анну жалко. И меня тоже…» — произнес он тихо.
Он пришел к ней домой. Анна плакала на вокзале, провожая его, когда он поднялся в вагон. Но другого выхода он не видел…
Сестра Керопа Вардуи приняла пропавшего брата. Она даже не взглянула на его костыль, на исхудавшее лиио… А ее сынок Артак молча подошел, взял его костыль и поставил в угол. Они приняли его. Прошло несколько недель, но Кероп места себе не находил.
Сестра работала уборщицей, еле сводила концы с концами. Уходила рано утром, возвращалась поздно вечером, она старалась во всем угодить брату. Когда ночью они с сыном спали, Кероб садился, обхватив руками голову, и думал-думал, как найти работу, как помочь им. Артак школьник, он — инвалид. Никого, кто бы мог им помочь. Кероп склонялся с карандашом над бумагой, выводил линии, старался что-то придумать. Вспоминались студенческие годы и то, как мечтал стать инженером. А потом неожиданно на бумаге стали проясняться какие-то идеи… Так родился его «сундук» с увеличительными стеклами, ручками… Через несколько дней Кероп вместе с Артаком принесли свой треножник на базар, и он начал показывать картинки. Случилось чудо: он начал работать, приносить домой деньги. Все началось с ребятишек, которым понравились его картинки, вскоре потянулись и взрослые. Всем хотелось увидеть Париж, Лондон, Петергоф, красивых женщин, даже голых!
Он и сам воодушевлялся, кричал: «Подходите, Париж, Лондон, Петергоф, красивые женщины! Смотрите, любуйтесь! А если нет денег, ничего! Это вам нешкеш!» Мол, задарма!
Прошли годы, и какие годы! Многое изменилось в нашем старом Ереване, ушло в далекое прошлое. Нет давно «Колхоз-щука», вокруг новые высотные дома, новые улицы, много машин, автобусов… И в веренице лет многое позабылось о далеком прошлом Еревана. Но память почему-то хранит Одноногого Кероба и его удивительный таинственный сундук с картинками!