ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ

«Наша среда» продолжает публикацию книги Клары Терзян «Диалог с дубом».  Благодарим автора за возможность публикации.

ЧЕТЫРЕ ПОДСНЕЖНИКА И БОЖЬЯ КОРОВКА

• Смех тяжёлых дней
• Солнечный зайчик
• Этот исторический день
• Цвет вишни
• Похоже, небо проясняется
• Осень и ветер
• Магия красного полотенца
• Старик и старушка
• Четыре подснежника и божья коровка
• Ночная серенада
• Письмо
• Расцвёл цветок на проезжей дороге

В ЭТОЙ СТРАНЕ И ПТИЦЫ ВОРЫ

Если бы Хачик остался в Агулисе и порядки бы не изменились, его бы называли Хачик-ага. Но он переселился в Ереван, и его стали называть товарищ Хачик или Хачик Игнатович. Его уху были чужды оба, особенно второй, и он мысленно выражал своё недовольство: “Ты же армянин, причём тут Игнатович?” Однако, как и многое, проглатывал – боялся власти Советов, знал, стоит только раскрыть рот, можешь очутиться в Сибири. И без того, он скрыл, что был кулаком, всё его имущество разграбили люди с красной звездой на своих будёновках.

Хачику выделили одну комнату на центральной улице Еревана. Дом был каменный, с множеством соседей, с небольшим двором, вода и другие коммунальные удобства были общими. Все знали всё обо всех: кто что сварил, что съел, кто пришёл, кто ушёл… Что-либо скрыть было невозможно. Хачик был хозяйственным человеком: огородил сеткой небольшой участок двора, в одной половине держал живность – домашних птиц, в другой были уложены в ряд дрова на зиму, и даже соорудил что-то похожее на баню. Вокруг всей ограды посадил виноградную лозу. Летом, когда кисти винограда начинали созревать, ему прибавлялось забот: каждую гроздь он прятал в сшитые женой Сатеник мешочки, чтобы птицы не выклёвывали виноградинки, при этом бормоча себе под нос “в этой стране и птицы воры”.

В его доме ничего не выбрасывалось, даже хлебные крошки. Он любил раз или дважды в год принимать гостей: Сатеник была хорошей хозяйкой, готовила вкусные обеды, а вот плов с курицей был венцом её кулинарного искусства, и главное, курица была выхожена ими.

И при приёме гостей хлеб разрезал Хачик: тонкими слоями, равной толщины, крошки тут же собирал – для кур. Дома всё было по правилам: даже дрова должны были быть распилены равномерно, аккуратно сложены. Он наказал Сатеник днём, в определённые часы, выпускать кур, чтобы они пошебуршились во дворе.

Однажды, когда курицы наслаждались своей свободой, во двор вошли мужчина и женщина. Они стали интересоваться бытовыми условиями жителей. Женщина, увидев кур, спросила:

– Это чьи куры?

Сатеник сказала:

– Наши.

– Назовёте ваше имя-фамилию?

Сатеник, которая всегда называла имя мужа, подбоченившись, с гордостью произнесла:

– Это куры ХачикаБудагяна.

Женщина что-то записала в свою тетрадь, мужчина сфотографировал дом и двор, и, поблагодарив, они ушли.

– Ах, – сказал кто-то из соседей, – растопырив за ними свою пятерню в знак проклятия, – всё было для проформы, ведь нам же не дадут новый дом.

Сатеник пожала плечами:

– Как знать, а вдруг… Разве мало людей получили новые дома?

– Завидую тебе, что ты веришь. Дай Бог, чтобы исполнилось сказанное тобой.

Спустя несколько дней в русскоязычной газете “Коммунист” была опубликована статья о ереванских дворах, где в числе недобросовестных граждан было отмечено также имя ХачикаБудагяна, который во дворе общего пользования держит кур и развёл антисанитарию, было помещено фото двора с курами и адрес.

Одна из подруг Анаит – дочери Хачика, которая часто бывала в их доме и знала исключительную чистоплотность Хачика, прочла статью по телефону другой подруге, говоря:

– Можно ли было написать что-либо смешнее этого: “ХачикБудагян – создатель антисанитарии…”?

Они вдоволь посмеялись, а затем забеспокоились: как сделать, чтобы Хачик не узнал. И решили сказать Анаит, чтобы она спрятала от отца газету.

Анаит разволновалась, позвонила всем знакомым и предупредила, чтобы отцу не говорили. Казалось, что удалось. Но, вопреки ожиданиям, старшая сестра Хачика, с газетой в руках, пришла к нему домой и с возмущением произнесла:

– Брат, дорогой, что это о тебе написали?

– Не знаю, дай прочитаю, – сказал Хачик, и кровь ударила ему в голову.

Целый месяц ходил он в редакцию газеты, требовал, чтобы дали опровержение. Главный редактор не знал, куда бежать от него, наказал своей секретарше сказать: “Его нет на месте, он ушёл в ЦК”. Однако Хачик не из отступающих был – пошёл к заместителю.

– Поймите, – сказал тот, – вы живёте в центре Еревана, и двор для общего пользования. Вы не имеете права держать там кур.

– Но куры никому не мешают, они изолированы, приходите, посмотрите, спросите соседей, – настаивал Хачик.

– Нет, уже видели, да и фото есть. Если не согласны, то подавайте в суд, пускай с вами поговорят на языке закона.

Хачик, раскрасневшийся от гнева, вышел из комнаты заместителя, разговаривая сам с собой: “Да что ты с этими разбойниками связался, они если захотят, тебя ещё в тюрьму посадят, им-то что».

Хачик гнусавил, плохо слышал и левую ладонь всегда держал возле уха, как ракушку. Профессия бухгалтера, казалось, была создана для него: он сам и его цифры, да ещё пощёлкивание костяшек его деревянных счёт. И после работы – он со своими цифрами. А Сатеник не имела дела с внешним миром, все покупки совершал Хачик. Столько раз крутился по рынку, пока не находил товар по доступной цене, и при покупке не сводил глаз от весов. Все знали, что Хачик приносит с рынка домой самое первосортное мясо, овощи и фрукты. Покупками с рынка он был доволен, но, к сожалению, его мнение о торговле в магазине было другим, купленное здесь он взвешивал дома и о, горе тому, кто недовесил. Продавцы знали и остерегались.

И вот однажды, купленный в магазине у продавца-новичка сахарный песок он взвесил дома и раздосадованный, позвал жену:

– Сатеник, ну-ка иди сюда.

Сатеник подтвердила, что не хватает 30 граммов. Анаит не было дома, да если бы и была, её такие вещи не интересовали вовсе, у неё на уме были только уроки, книги.

Хачик не поленился, рассыпая все проклятия, какие есть на земле, пошёл в магазин.

– Ну-ка, снова взвесь этот сахар, – сказал продавцу.

– Отец, дорогой, в чём дело?.

– Не смей меня отцом называть, у меня нет детей-воришек. Посмотри на весы. Разве это килограмм?!

– Подумаешь, – произнёс продавец, – и добавил сахара, вдвое больше недостающего.

– Мне не надобно твоей добавки. Понял? Дай ровно килограмм.

– Ты что, ночной кошмар?

Образовалась очередь покупателей, люди спешили, кто-то даже сказал:

– Товарищ, тебе что нужно? Забирай свой товар и уходи.

– Я тебя адвокатом не нанимал. Вот так вы поступаете, что они делают с нами, что им вздумается, – рассердился Хачик.

Спор сгущался: кто-то обвинял продавца, кто-то – Хачика, говоря:

– Что за человек! К чему скандалить из-за 30 граммов…

На шум пришёл директор, Хачик успокоился лишь тогда, когда тот пообещал наказать продавца.

Часть этого злополучного сахарного песка Хачик отнёс в учреждение; там он в обеденный перерыв ел принесённый из дому завтрак: хлеб, сыр, чай. Сахарный песок он хранил в банке, дневную порцию в три чайные ложки, отмеряя, ссыпал в стакан чая, и обматывая горлышко банки куском материи, ставил на место. В один прекрасный день один из молодых работников сказал коллегам:

– Я должен сыграть с ним шутку.

Хачик уже засыпал в чай сахар, когда тот сказал ему:

– Товарищ Хачик, забыл сказать, заместитель начальника зовёт вас к себе.

Хачик нехотя встал с места. Как только он вышел, молодой человек добавил в его чай шесть-семь ложек сахара, размешал, снова завязал банку и положил её на место. Когда Хачик вернулся, его спросили, зачем его вызывал заместитель начальника.

– Его на месте не было, – сказал Хачик и занялся своим завтраком. От первого глотка чая его брови взлетели вверх, попробовал во второй, третий раз – достал из ящика банку, стал рассматривать её, и поскольку знал сколько там сахара, увидел, что стало меньше, сразу понял, и пригрозил пальцем молодому человеку.

– Ах ты, разбойник.

Он его любил, не стал укорять и кое-как допил чай.

Дочь Хачика, Анаит, закончила вуз, затем аспирантуру с отличием, её оставили преподавателем в университете. Кандидатская диссертация была по высшей математике. Она унаследовала от отца его строгость, порой доходившую до крайности. Не могла простить недобросовестному студенту, несдобровать тому, кто падал в её глазах – прощения не жди. Старшекурсники предупреждали новичков, чтобы они хорошо осваивали её предмет. В противном случае могли вылететь из университета.

Курсировал даже миф о том, что в детстве товарищ Анаит укусила змея, и одна известная знахарка своей слюной спасла ей жизнь, но вывести яд из её организма не сумела.

Однажды Анаит к уроку не пришла. Сказали, что умерла её мать. Среди студентов почти не было соболезнующих. На панихиде Анаит плакала, говоря:

– Мама, дорогая, кому я причинила зло? За что меня Бог наказал?

– А кому не причинила, дорогая товарищ Анаит? – еле слышно произнёс один из студентов, копируя её голос. Стоявший поблизости педагог пулей вылетел из комнаты, чтобы не услыхали, как он прыснул со смеху.

Горе не смягчило строгость Анаит.

– Замуж она не выходила, детей не имеет, поэтому не понимает студента, – говорили коллеги.

Были молодые люди, которые делали Анаит предложение выйти замуж. Однако она отказывала им, и люди не понимали почему, думали, что её ничего не интересует, кроме математики.

Никто, кроме школьного друга Багдасара, не знал о большой любви Анаит – о Тевосе, который исчез на дорогах войны, но продолжал жить в душе Анаит.

В первые месяцы войны Тевос писал часто, его треугольные письма, подобные однокрылому журавлю, Багдасар передавал Анаит. Постепенно писем становилось всё меньше, а потом их не стало совсем. Волны Чёрного моря, вместе с армянскими воинами пожирали и их. И похоронки стали стучаться в двери родных. Одна из них добралась и до Анаит.

– Я не верю, – говорила Анаит, – Тевос мне обещал, он вернётся.

В её ушах всегда звучал голос Тевоса:

– Жди меня, я обязательно вернусь: Жди меня!

И поезд унёс его, оставив в воздухе: меня-я! меня-я!..

Мать Анаит, Сатеник, тоже знала о Тевосе: она, как и её дочь, любила его, ждала. Скорбела, когда пришло известие о его смерти. А Анаит всё говорила:

– Неправда, Тевос жив, вернётся.

Отходя в мир иной, мать сказала дочери:

– Анаит, дорогая, Тевос уже не вернётся, умоляю тебя, не оставайся одной, выходи замуж, рожай детей.

Казалось, что Хачик не был озабочен тем, что Анаит не выходит замуж. Гордился, что она хороший специалист, любит мир чисел так же, как и он. Ну, а замужество когда-нибудь да произойдёт, главное, не ошибиться в выборе.

Несмотря на то, что Анаит была очень заботлива по отношению к отцу, но он всё время звал своюСатеник, просил Бога, чтобы он поскорее забрал его к ней.

Смерть пришла, но забрала не Хачика, а его сестру. Хачик плакал и говорил:

– Я знал, я знал, что моя сестра умрёт: я был двенадцатилетним мальчиком, когда увидел это во сне.

Некоторые из соболезнующих с трудом сдержали смех. Так вот и случается, что в доме умершего плач и смех бывают рядом. Вскоре и Хачик простился со своими хорошими и плохими днями, отправился к своейСатеник.

Анаит осталась одна-одинёшенька, с вечно живущей в её душе, всегда живой своей любовью.

– Ты – самая красивая девушка в мире, – говорил ей Тевос.

– Ты – самый умный парень в мире, – говорила ему Анаит.

В школе этими словами они признавались друг другу в любви. Должны были вместе поступать в университет, учиться на физико-математическом факультете. Однако вдруг вспыхнула война, и Тевоса взяли в армию.

Сначала советская армия отступала, оставляя врагу горящие города, деревни, шли караваны эвакуированных людей… Затем перешла в наступление: казалось, космос разделился надвое – в одной части огонь и пламя, бродячие души воинов, в другой – плач и стенание их родственников, их молитвы. Сколько матерей, молодых невест оделись в чёрное, сколько девушек ещё не выйдя замуж, овдовели, сколько домов не обрели свою мечту – иметь дома колыбели…

Наконец пришла долгожданная победа. Кое-кто из знакомых возвратились домой, Тевоса не было. Но однажды Багдасар позвонил Анаит и сказал, чтобы она срочно пришла к их школе. Его голос дрожал от волнения. Анаит, запыхавшись, прибежала, ей казалось, что она увидит Тевоса, но Багдасар был один. Он шёпотом сказал Анаит:

– Тевос жив.

– Правду говоришь? – Анаит не поверила своим ушам.

– Честное слово.

– От кого узнал?

– От приехавшего из Германии армянского священника. Прошу тебя, никому не говори. Представляешь, человек жив, и не имеет права сообщить родным, что он жив, существует на этой земле. Тевос во время войны попал в плен, страдал в фашистском концлагере. После поражения Германии был освобожден из концлагеря, как и многие другие. Теперь может вернуться домой, но…

– Что за но…?

– Сталин не помиловал бывших военнопленных, ссылает их в Сибирь как предателей родины.

– Палач, изверг, – расплакалась Анаит, – солдат бросался в бой с твоим именем на устах, а ты его предателем называешь и отправляешь в Сибирь? Что, не насытился таким количеством крови, новой хочется?

– Анаит, замолчи, ты что с ума сошла? Если услышат, нас обоих арестуют. Давай подумаем, что мы должны ответить Тевосу. Приехавший из Германии священник сказал, что один известный американский армянин Джордж Мартикян предлагает парням бесплатно переправить их в Америку, говорит, что как только они прибудут в Армению, их арестуют. Отправившись в Америку, освободятся от Сибири, однако это означает навсегда покинуть семью, близкихТевос ждёт нашего ответа. Что можем мы ему посоветовать?

– Мать знает?

– Да, я сказал ей. Не представляешь, как она завопила во весь голос, как плакала. Опустилась на колени, бросилась мне ноги целовать, тысячу раз воздавала славу Господу. Бедняга, свихнулась от радости, сердце готово было разорваться…

– Что сказала его мать?

– Пусть едет в Америку: знаю, я не увижу моего сына, но по крайней мере я сойду в могилу с сухими глазами, зная, что он жив.

Плакала и всё повторяла: “Моё бедное дитя, измученный сынок. Чего только тебе ни пришлось пережить, как ты всё это вынес”. – Анаит, а ты как думаешь? Вернуться ему домой или не приезжать?

Анаит дрожала всем телом.

– Я не знаю, всё так неожиданно, не могу собраться с мыслями. Я знала, сердце моё чуяло, что Тевос жив: столько времени я ждала его. А теперь, после того как он нашёлся, как его потерять? Счастье и горе вместе протягивают мне свои руки.

Анаит плакала.

– Знаешь, – сказал Багдасар, – у нас мало времени для раздумий, священник сегодня вечером отбывает.

– Ты бы что сказал? – спросила Анаит.

– Мать права, пусть едет в Америку. Мир велик, может случиться, что железный занавес рухнет и откроется дорога домой…

– Веришь ли ты тому, что сказал? Это невозможно. Но если приедет сюда… – Её лицо исказилось. – Кто возвращается из Сибири, разве что один из тысячи.

Слабым голосом она сказала:

– Пусть едет в Америку. Там его не убьют.

Армянский священник передал новость Тевосу. Он не послушался советов ни матери, ни Анаит, ни Багдасара, его душила тоска, и он сказал: “Хотя бы один раз увижу мать, Анаит и своих друзей”. И пустился в дорогу домой. Но везущий его поезд помчался к Сибирским далям. Ссылка.

И снова – лишённый права писать родным.

Багдасар получал отрывочные сведения, тайно сообщая их его матери и Анаит, о том, что Тевос находится за сибирский колючей проволокой, куда ни змея не проползёт, ни птица не залетит. Однако он держится, верит, что судьба, наконец, в один прекрасный день ему улыбнётся.

– Значит, и я должна жить и терпеть во имя наступления этого дня, – сказала Анаит.

Прошли годы, постоянно тайные сведения о том, что Тевос жив, всегда тот же тайный ответ, что родственники ждут его, любят, верят в приход светлой зари.

Но, увы, не выдержало сердце матери, ушла она в мир иной – в вечном ожидании возвращения сына.

И вдруг по всей стране оттепель: Сталина нет, сибирские колючие проволоки рушатся. Узники были оправданы, однако им не дали права возвратиться в свои дома.

Анаит, наконец, получила письмо, о котором мечтала в течение многих лет. Тевос писал Анаит, умолял её приехать к нему. Писал, что одна армянка, по имени Овсанна, отважилась и приехала к своему другу, они поженились, и даже сыграли небольшую свадьбу.

Никто не видел Анаит такой озабоченной: она похудела, ни кровинки в лице. Коллеги спрашивали:

– Не больна ли ты? Чем помочь?

– Спасибо, – отвечала она, – работаю над докторской диссертацией, очень сложную тему выбрала.

Анаит ночами не спала, всё думала, ехать или не ехать. Как оставить университет, дом, имущество, могилы родителей. Почувствовала, как связана она со студенчеством. Перед её глазами были отцовские весы: на одной чаше Тевос, на другой – всё остальное. Как бы ни взвешивала, чаша Тевоса всегда перевешивала. Как-то перед сном произошло что-то, похожее на видение: появилась мать, такая живая, такая естественная. Сказала:

– Не плачь, довольно, не мучь себя. Нам с отцом всё известно: отправляйся к Тевосу. Благословляем тебя.

Сказала и исчезла.

Анаит вскочила с места.

– Мама родная, где ты, мамочка!..

Захотела побежать за ней, но не знала, куда. Стала ругать себя, как это она остолбенела, почему не бросилась ей на шею, не поцеловала…

В университете известие об отъезде Анаит в Сибирь было подобно взрыву бомбы: никому не верилось, что кроме своей науки и университета её могло интересовать что-либо иное. А между тем, какая большая любовь жила в её сердце, что бросив всё, она одна уезжает в Сибирь, чье одно название бросает в дрожь.

Однако в Сибирь Анаит ехала не одна: с ней была самое дорогое в мире – благословение её родителей, матери и отца.

Клара Терзян

Перевод с армянского Эринэ Бабаханян

Продолжение