СОЦИУМ
Портал «Наша среда» продолжает публикацию глав из книги Эдуарда Авакяна «Мозаика Еревана». Благодарим переводчика книги на русский язык Светлану Авакян-Добровольскую за разрешение на публикацию.
Предыдущие главы:
- Певец Еревана
- Первый — Ван, последний Ереван
- Старая крепость Еревана и дворец сардара
- Три похода или взятие Ереванской крепости
- О чем рассказывают названия старых кварталов Еревана
- О чем рассказывают улицы и дома старого Еревана
- Конд. Саят-Нова
- Мелик-Агамаляны с кондской улицы Тапабаш
- Братья Мнацаканяны
- Преданные рода Тер-Аветикянов
- Еще одно забытое имя
- Врач Арам Тер-Аветикян
- От мастерской до завода Занги
- Старейшина армянской медицины
- Есаи Джанполадян
- Торговый дом «Максанакан»
- Возвращая воспоминания прошлого
- Эриванский род Африкянов
- Акоп-ага
- Увы, как же жаль…
- Наполненный музыкой
- Один из первых
- Известный армянский педиатр
- Одиссея армянского архитектора
- Учёный и его дети
- Мать и сын
- Новое в старом Ереване
- Рафаэль Флорин. Он мог бы жить
- Тарагрос
- Жизнь или судьба
- Он украсил Ереван
- Традиции рода Джанибекянов
- Врача помнят все
- Архитектор Рафо
- В нашем мире у него был свой мир
- Вдохновлённый камнем
- Неутомимый рыцарь культуры
- Тот славный дом
Мшо
На Конде было много «знаменитостей», о которых знали во всем Ереване. Саша Агамалов, его все звали Сашах, и непременно прибавляли: «Дома Сашаха!», «Сады Сашаха!», «Кони Сашаха!» Он носил френч цвета хаки, на который заглядывались все! И каждое утро все любовались белыми и вороными конями, запряженными в карету Сашаха!
Известен был и Красавчик Геворк, владелец трехэтажного дома из кирпича. Большой узорчатый балкон этого дома был виден даже из самого центра Еревана.
Не менее известными были и воры Конда с хитроумными кличками: Ктуц (Клюв), Цитик (Птичка), Чле (Худорба)…
Да, они были ворюги, но грабили богатых, и называли свое занятие добрым делом. «Мы берем у богатых. — объясняли они, -и отдаем беднякам». Так они пытались на свой лад создать равенство в этом мире бесправия и несправедливости.
Был на Конде, там, где пересекались две улицы, хлебный магазин. Около него можно было встретить многих «известных»: уборщицу магазина несчастную Крнат (Безрукую) Маре и того, кого знали в Шахаре, Шилачи, на Яхши Мейдане — Мшо!
У Крнат Маре не было правой кисти. Страшное зрелище, когда она отбрасывала платок, которым обычно прикрывала обрубок, и поднимала его… Денег она не просила, только хлеб. Она не подпускала к хлебному магазину других нищих, она была его «хозяйкой», и только для Мшо делала исключение.
И если все боялись Крнат Маре, но терпели, то Мшо остерегались, особенно молодые и дети, одного его вида было достаточно. А вид у него был и впрямь страшный: его словно скрутили, вывернули как тряпку и бросили. Правое плечо было выше левого, одна нога короче другой. Он передвигался, тяжело переваливаясь, опираясь на толстую палку. Лицо Мшо было обезображено страшными шрамами, а на шее — огромный рубец: след ятагана! Летом и зимой он был в истрепанных одеждах. Говорил он плохо, порой у него вырывалось отчаянное: «Аскяр…»
Дети боялись Мшо как огня, хотя он никогда никого не обижал. Он просто утром приходил к хлебному магазину, долго стоял, притулившись к косяку, молчал. Молодые, особенно девушки, старались не смотреть на него и быстро пробегали мимо. Старые, напротив, жалели несчастного, кто-то знал его печальную историю.
Мшо всегда ждал терпеливо свои небольшой кусок хлеба (на целый день — один кусок!), получив его, он, переваливаясь, шел в один из переулков, где был его дом, если можно было назвать домом строение из груды камней, покрытое вместо крыши кусками железа. К его «дому» никто не приближался, словно это было логово зверя.
Когда утром он уходил, дети радостно кричали: «Ушел! Мшо ушел!» А когда вечером возвращался, снова орали: «Пришел! Мшо пришел!»
Несчастный, несущий в себе свою и мирскую боль, память страшной трагедии…
Однажды, когда у хлебного магазина собралась обычная очередь, все заметили: Мшо не появился, его не было на своем обычном месте… Всем было безразлично, и только Крнат Маре сказала:
— Мшо не пришел, люди добрые! — забеспокоилась она, — нету Мшо!
Крнат Маре застонала и неожиданно бросилась бежать в сторону дома Мшо. Она подбежала, рванула дверь, увидела сырой земляной пол, в углу старую кровать и сундук, покрытый ветхим карпетом. Осмотревшись, Крнат Маре подошла к кровати, отбросила лохмотья. Мшо лежал недвижный, седая голова свесилась вниз, обнажив страшный шрам…
Мшо открыл глаза, слабо махнул рукой, подзывая к себе. Крнат Маре присела перед кроватью. За ней в комнату вошли старики.
— Ко-гда Смбат и Му-шег спу-сти-лись с гор. Как два… с
гор…
— Господи, — закричала Крнат Маре, — это песня наша, наша песня!
Мшо замолк. В холодном воздухе дрожал его поднятый палец, он, словно, продолжал петь…
— Спу-сти-лись с гор, спу-сти-лись…
Крнат Маре смотрела на Мшо безумными глазами. Потом отбросила седую прядь со лба и неожиданно дико закричала:
— Господи! Мушег! Дядя мой родимый!
Лицо у Мшо изменилось. Какое-то светлое спокойствие, умиротворение озарило его… Морщины разгладились. Так медленно угасает солнце в час заката. Горящее и доброе…
— Аскяры рубили, аскяры, лао!
Рука Мшо потянулась к плечу, к страшному шраму. Он застонал. Застонала и Крнат Маре…
— Мушег, родимый, унесу твою боль!
Мшо попытался расправиться, подняться, встать, но не сумел, откинулся в изнеможении…
— Где ты был все эти годы?! Где же ты был?!
Крнат Маре смотрела на него, в глазах у нее застыл вопрос и страх, она поняла, что снова теряет его, единственного родного на этой земле…
— Что же ты молчал, я все годы сиротой маялась, без отца, матери! Никого у меня не было! Никого у меня нет на белом свете, Господи!
Она замолчала, ждала ответа.
— Сердце мое болит. Помнишь дом наш, деревню нашу Аваторик! Помнишь?!
Она подняла обрубок, подобный змее… — Все неверным осталось! Аскяр добрый был: тебе — жизнь, мне — твоя рука! Чтобы помнила! Иди, живи! Так и живу! Живу, Мшо, как собака!
Мшо лежал недвижный. Он сгорал, как свеча. Собравшиеся смотрели удивленно. В груде лохмотьев лежал другой человек, мужчина, не тот несчастный калека, просящий хлеб, Мшо.
— Господь одну дверь закрывает, другую открывает! — кричала Крнат Маре, — а я своего Мушега нашла и теряю! Нет моему горю утешения. И она вскинула вверх две руки: одну с широко раскрытыми пальцами, другую — обрубок! Словно о помощи взывала! Помощи просила! У кого? Сама не знала…
— Лежишь, молчишь, устал! Куда уходишь от меня?! -Крнат Маре бросилась на грудь Мшо. — Мой красавец Мушег, мой фидаин!
Когда собравшиеся открыли сундук, надеясь найти в нем одежду, в нем был только бережно завернутый в карпет «мосин». Фидаин потерял все: дом, деревню, родных, Страну, но сохранил свою винтовку. Как старого и преданного друга!
Ктуц, Цитик и Чле купили для Мшо черный красивый гроб, завернули «мосин» в тряпицу и положили рядом с ним. В погребальную колесницу впрягли белых и вороных коней Сашаха, и весь Конд, Шахар, Шилачи, весь Ереван вместе с Крнат Маре провожали славного фидаина Мшо в последний путь!