ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ
Продолжаем публикацию книги Агаси Айвазяна «Долгая, долгая, мучительная жизнь Иуды». Благодарим Грету Вердиян за предоставленную возможность публикации.
БЕЛЫЙ РАЙ
Рафик Арзуманов и Гога Хворостян были самыми волосатыми мужчинами на ялтинском пляже. Оба они были лейтенантами, оба в аккуратной и внушающей страх и уважение форме НКВД, однако в раздетом виде Гога терял целый кубарь: голый Арзуманов более впечатлял своей шерстистостью. Впрочем, по степени вожделения к белокожим женщинам они были одинаковы. Разница была в другом: несколько более стеснительный Рафик скрывал свой волосатый облик от внимания окружающих где-нибуть в тени и из этого убежища оценивал великолепие женских форм, тогда как обуреваемый похотью Гога метался туда-сюда по раскалённому песку и назойливой летней мухой жужжал над женскими бёдрами, грудями и задами. Но самым главным критерием была для них белизна кожи. И таких стройных белокожих красавиц было полным-полно на ялтинском пляже. В этом-то и заключалась вся беда, ибо выбор здесь производил отнюдь не намётанный глаз колориста-систематика — гораздо важнее оказывался каприз неутомимой похоти. Выбор был огромный, а времени — в обрез. Но в конце концов появились и те две девы, которые, как посчитали Рафик и Гога, могли бы считаться белейшими из самых белокожих женщин ялтинского пляжа. То были две еврейки — белокурая пухленькая Ева Вайсброд и костлявая рыжекудрая Сара Битлер. Обе из Одессы, обе уволены из кордебалета: одна за излишнюю плоть, вторая — за столь же излишнюю худобу. Вот эта-то манящая пышность Евы и выволокла из тени Рафика.
— Эту мне, Гога джан, она моя!.. — враз охрипшим голосом взмолился Рафик. — Ради меня, ради дружбы нашей перебейся дней двадцать с этим скелетом!..
Двухпудовому Гогиному вместилищу вожделения было всё равно — мясо ли, кости ли, лишь бы в упаковке из достаточно белой кожи. Поэтому Гога не стал возражать, когда двадцать дней превратились в целый месяц. Смуглым жгучим кавказцам настолько понравились одесские танцовщицы, что вскоре те вместе с ними переселились со скрипучих кроватей снятого дачного домика в Ереван — на другие, но не менее скрипучие кровати.
При содействии наших лейтенантов Сара и Ева устроились работать в балет Ереванского оперного театра, и теперь Арзуманов и Хворостян каждый день после представления подхватывали своих танцовщиц возле служебного хода и погружались в белый рай…
Сорок второй год перевалил за вторую половину, и эта вторая половина уже принадлежала войне. НКВД Армении получило закрытое письмо Берии, в котором предписывалось собрать со всей Армении граждан немецкой национальности и подготовить их к этапу в отдалённые окраины страны.
Армянское НКВД просеяло всю республику, но кроме армян, курдов, езидов да не очень большого количества греков ничего больше не обнаружило. Армянское НКВД заметалось было, но вскоре нашло спасительный и не уменьшавший чувств верноподданничества ответ: «Всех работавших на строительстве СеванГЭСа немцев-инженеров мы сослали еще в тридцать седьмом году».
Второе распоряжение прозвучало в телефонной трубке уже голосом самого Берии: «К немцам причислить также их укрывателей: прямых укрывателей, укрывателей посредством создания родственных связей и тому подобное».
Этот приказ уже не на шутку встревожил НКВД Армении, поэтому в целях самосохранения щекотливое это дело поручили самим бериевским кадрам — опытным чекистам Арзуманову и Хворостяну. И Рафик с Гогой принялись выискивать в Армении немцев.
— Кажется, у Абовяна жена была немкой, — вспомнил Гога. — В школе проходили…
Рафик начал список армянских немцев Абовянами. «20 чел.» — написал он против них. Гога переправил «20» на «30».
— Абовянов в Армении много, — заметил он.
Из ленинаканского сумасшедшего дома поступило сообщение, что один из пациентов считает себя представителем арийской расы и заявляет во всеуслышание, что он немец. «Арийца» Мацака Мхитаряна тут же доставили в Ереван, а заодно и всех находившихся вполне в здравом рассудке членов Мацаковой семьи.
Все же список пополнялся слишком медленно, и однажды утром Арзуманова и Хворостяна призвали в кабинет наркома. Сам нарком передал Рафику трубку. В ней зазвучал сытый голос Берии:
— Вы чего там, сучьи дети?.. Где армянские немцы?.. — и первый чекист страны завершил фразу потоком такого жизнерадостного мата, что на лице Рафика появилась улыбка. Улыбка заиграла и на лицах Гоги и наркома.
— Если из указанного мной количества не хватит хотя бы одного, впишешь в список собственную фамилию! — всё с теми же жизнерадостными потоками закончил наставление величайший чекист страны.
— Слушаюсь, Лаврентий Павлович!.. Сделаем всё!.. — уже в тутукающую короткими гудками трубку отрапортовал Рафик, а Гога и нарком не отрывали глаз от его губ.
Всё удлиняли и наполняли список Арзуманов и Хворостян, но как ни силились, все равно двух человек до полного количества не хватало. Будь недостающих не двое, а трое, мысль Гоги наверняка пошла бы по другому пути, но при слове «два» что-то щёлкнуло в его голове, взгляд его напрягся, и Гога, подняв голову, столкнулся с таким же напряженным взглядом Рафика. Они поняли друг друга и испугались этого понимания.
— Вайсброд по-немецки означает белый хлеб, — запоздало проговорил Гога.
— По-немецки?..
— По-немецки…
— Кто сказал?
— Сама Ева…
«А Битлер?» — хотел было спросить Рафик, но буква «Б» в фамилии Сары тут же заменилась на «Г»… И две фамилии без промедления заняли недостающие строки списка…
Ночью чистокровных евреек Еву Вайсброд и Сару Битлер забрали со служебного хода оперы в подвалы НКВД, а еще через несколько дней танцовщицы на своих пуантах шагали через снега Сибири уже в качестве немок.
А летом капитаны Арзуманов и Хворостян снова поехали в Ялту…
Еще через семь лет, в 1949 году, когда Арзуманова и Хворостяна включили в общеармянские списки на высылку, Гога вспомнил, что он славянского происхождения, и развил лихорадочную деятельность, чтобы раздобыть подтверждающие документы. Однако дело было уже запущено, нелепость упорядочена, да и Гога действовал наспех, поэтому Гога и Рафик вместо Ялты попали в Сибирь. Здесь они при каждом удобном случае расспрашивали всех и каждого о двух еврейках-танцовщицах, с которыми некогда так часто погружались в белый рай…
Перевод Н.Алексаняна