Продолжаем публикацию повести Эдуарда Атанесяна «За чертой истины».
«… Эта книга о человеческих трагедиях, которые являются следствием реализации множества истин. На основе одного лишь фрагмента из череды событий, связанных с конфликтом между Азербайджаном и Нагорным Карабахом, автору удалось убедить читателя в состоятельности этого, на первый взгляд, парадоксального утверждения…» (Александр Григорян, политолог, эксперт по вопросам Кавказского региона)
Глава 1, Глава 2, Глава 3, Глава 4, Глава 5, Глава 6, Глава 7, Глава 8, Глава 9, Глава 10, Глава 11, Глава 12
ГЛАВА 13
Для того, чтобы точнее понять, как выглядело утром следующего дня лицо, а главное – внутренний мир Патрика Гейлбрайта – доблестного представителя сообщества плаща и кинжала; человека, имеющего неоспоримые заслуги перед разведывательным сообществом звездно-полосатого флага, то пришлось бы повернуть историю вспять и вернуться на поле битвы при Ватерлоо. Остатки мыслей, обрывки ощущений, горечь во рту и артиллерийская канонада в голове – все это вместе захлестнуло бедного толстяка вместе с первыми лучами солнца, когда его плеча коснулась рука Пола, и послышался голос: «Вставай, Патрик, нам еще предстоит долгая дорога».
Потянувшись на скомканном покрывале в мелкую синюю клеточку, он присел на постели и стал ногами шарить в поиске своих ботинок, которые вчера смог стащить прежде, чем завертевшись перед глазами, комната нырнула куда-то вверх.
– Измена…, нас отравили, Пол… Твои земляки нам что-то подсыпали в это проклятое вино. Надеюсь, что я не выболтал там ничего лишнего, – несмотря на вчерашний вечер, Патрик держался молодцом и даже пытался острить. – Ты же понимаешь, что мне бы не хотелось раскрывать завесу тайны над убийством Кеннеди в такой неподходящий момент…
– Все в порядке, Пат. Ты просто ощутил на себе еще одну местную традицию или «синдром Ноя», как это здесь иногда называют. Прародитель также в свое время неподалеку отсюда попался на этом вине. Но не волнуйся, до Ноя ты не дотянул, а я вел себя как подобает Иафету, хотя от Тома все же иногда разило хамством. Наверное, он так и не простил тебе выходку в аэропорту.
– А где он? – Спросил Пат, все еще усиленно протирая глаза ладонью правой руки.
– Наверное, в реанимации, – Пол говорил нарочито бодрым голосом.
Однако, если Наполеон и проиграл Ватерлоо, то, тем не менее, как пишут хроникеры, успел при этом задать хорошего перцу союзникам, и лицо отставного полковника Пола Зетляна выглядело соответственно. Если вчера, спаивая коллегу, он сам и сумел перебороть зеленого змия, то это была пиррова победа, и триумфальным шествием в Карабах даже не пахло.
– Твое лицо похоже на мою совесть, Пол, – толстяк устало встал с кровати и вяло поплелся в ванную комнату. Вскоре оттуда донесся вскрик, перешедший в отборную ругань: горячей воды не было, и пару раз хрюкнув, душ выплеснул на полусонного американца поток ледяной воды.
Холодный душ оказался как нельзя кстати: пока Пат яростно отфыркивался в ванной, Пол зашел в свой номер и, тоже быстро освежившись, вернулся со своим багажом. А в начале восьмого, когда к ним в номер поднялся сотрудник посольства, оба джентльмена, устроившись в мягких креслах, уже пили обжигающе горячий черный кофе из маленьких чашек.
Патрик бегло просмотрел полученную технику. Ничего особенного: видеокамера со штативом и пара небольших чемоданчиков, какие обычно любят таскать с собой все журналисты. Затем он задал гостю пару вопросов и, после утряски необходимых формальностей, подписал протянутую бумагу. По всей видимости, сотрудник, посланный сюда с аппаратурой, был воспитан в подлинно спартанском духе, так как после пары лаконичных фраз он отказался от кофе и собрался уходить. Патрик, в свою очередь, набросал пару строк и, запечатав конверт, попросил передать его послу.
– Да, и, пожалуйста, передайте, что я просил не беспокоить сегодня Тома, как там его, Стемптона. Передайте, что он выполняет одно мое поручение, – сказал он напоследок гостю, уже стоявшему в дверном проеме.
Тот понимающе хмыкнул.
– «Мое поручение»…, неплохо, мистер Гэйлбрайт, вы входите во вкус.
– Отстань… Неужели тебе не терпится отдать парня на растерзание этим холеным натирателями дубовых паркетов?
Завтракать обоим как-то не хотелось, и Пол распорядился по телефону, чтобы им кое-что завернули в дорогу. Выбрав из одежды самое необходимое, напарники упаковали вещи и стали ждать. Без пятнадцати девять им позвонили из лобби и сказали, что их внизу ждут.
Молодой человек лет тридцати в военной форме советского образца, знакомой Полу еще по Афганистану, ждал их в фойе. Увидев своих попутчиков, несущих дорожные сумки и журналистскую аппаратуру, он прошел им навстречу и предложил помощь.
– Извините, господа, кто из вас Патрик? – Обратился к американцам метрдотель.
– Слушаю вас, – Пат, отдавший военному сумку, но не выпустивший из рук видеокамеру, подошел к стойке.
– Даже не знаю, что сказать, сэр, – безусловно, метрдотель не только прекрасно владел английским, но и разбирался в тонкостях своей профессии. – Сегодня ранним утром ко мне сюда подошли два джентльмена. Они представились вашими друзьями и попросили с наилучшими пожеланиями передать вам вот это.
Молодой человек с видимым усилием поднял и поставил на стойку потрепанный целлофановый пакет, из которого выглядывала белая пластиковая канистра. Было видно, что ее горлышко сначала тщательно прикрыли клочком полиэтиленовой пленки и лишь затем сверху привинтили крышку. Прямо под крышкой, на щербатой от многочисленных царапин поверхности канистры виднелись небольшие розоватые пятна.
– Что это? – Нет нужды говорить о том, что Патрик удивился неожиданному презенту.
– Не имею понятия, сэр. Они не оставили визиток. Хотя, судя по запаху, ваши друзья послали вам канистру домашнего вина.
На улице Пол и Арам, как звали молодого водителя, укладывали вещи в багажное отделение видавшего виды «УАЗ»-а с изображением красного креста в белом кружочке, когда появился Патрик и поставил перед ними канистру с вином. От несильного удара о землю ее внутренность аппетитно булькнула.
– Наши друзья прислали вино, Пол. Можешь себе представить: мы уже обзавелись здесь друзьями. Еще немного, и у нас здесь появятся семьи.
В машине уже были какие-то коробки – оказалось, что Арам вез медикаменты для одного из карабахских госпиталей, так что аппаратуру было решено разместить на заднем сиденье, а вино поставить под ноги.
Пат сразу же выбрал заднее сиденье, видимо надеясь, что устроившись поверх своей техники, он по пути сможет прикорнуть. Когда все разместились, двигатель натужно запыхтел и, пару раз пустив облака серого дыма, автомобиль медленно тронулся и прошел первые метры дороги в Карабах.
Арам оказался добродушным малым, любящим рассказывать непонятные анекдоты и разные истории из своей жизни. Несмотря на будничный день, движение на дороге вряд ли можно было назвать плотным. Если в городе их и обгоняли легковые автомобили и обшарпанный муниципальный транспорт, то после военного поста на выезде из города, где у них проверили документы, картина резко изменилась.
Водитель старался выжать все возможное из старого автомобиля, несущегося по выцветшему асфальтовому полотну на юго-восток. Отчаянно скрипя и лихо подпрыгивая на вымоинах, образовавшихся на когда-то маркированной глади дороги, старый «УАЗ» буквально вытряхивал из голов пассажиров остатки сна и вчерашнего хмеля. Если кое-как устроившемуся Патрику и удавалось в силу принятого горизонтального положения избегать последствий встрясок, то постоянный лязг металлических инструментов, втиснутых под кресло водителя, с каждой ямой уменьшал надежду на покой.
По обеим сторонам на разном удалении от трассы попадались большие и маленькие населенные пункты с типовыми зданиями хрущевской эпохи и множеством частных домов с небольшими земельными участками. На примыкающих к асфальту прямоугольных клочках пашни уже виднелись нежно-зеленые ростки каких-то местных культур. А впереди, по правую сторону, возвышались покрытые снегом обе вершины библейской горы, чье подножие, казавшееся таким близким, было скрыто в сизой дымке. Водитель предложил было Патрику остановиться и, как говорят операторы, «взять пару планов» горы и окружающей панорамы, однако, к своему удивлению, натолкнулся на вежливый отказ.
– Столько раз проезжал здесь с журналистами, еще никто не смог удержаться от соблазна остановиться здесь и немного поснимать. Вы первый, кто отказался, – повернулся Арам в сторону устроившегося сзади Патрика.
– Сделаем это на обратном пути, – перевел Пол слова своего напарника.
Через час с небольшим после начала путешествия автомобиль свернул влево и стал медленно подниматься в сторону медно-красных гор и спрятавшегося среди них перевала – первого из трех, предстоявших им на пути в Степанакерт.
– Еще недавно здесь был «тир», где и мне довелось побывать мишенью, – улыбнулся Арам, кивая куда-то вправо, где выжженная на солнце долина упиралась в цепь скалистых холмов, возвышавшихся над дорогой и плавно переходящих в предгорье. – Их посты расположены параллельно дороге, на вершинах холмов. А еще дальше, в низине, стоит их артиллерия. Мы всегда старались проскочить это место рано утром или с наступлением сумерек: так у нас было больше шансов выбраться живыми. Здесь расстояние маленькое, и они шпарили по нам прямой наводкой из всего, что имели. Хорошо, если вам предстоит спускаться с перевала: можно съехать и на холостом ходу. Ну, а если предстояло ползти в гору, да еще и с барахлящим двигателем, то поездка превращалась в игру со смертью. Видишь эти ямы в асфальте – это и есть следы пальбы наших соседей.
– Ну и как это выглядит?
– Страшно. Ты едешь себе, и вдруг метрах в пятидесяти впереди – взрыв, и фонтан пыли накрывает машину. Это значит, что тебя увидели и дают фору. Второй снаряд обычно не долетает. Ну а с третьим снарядом веселье, собственно, и начинается: он пытается тебя достать, а ты, как на гонках, то добавляешь обороты, то тормозишь. Короче – стараешься обмануть.
– Как вижу, тебе это вполне удалось.
– Не совсем. Однажды рвануло так близко, что взрывная волна выбила все стекла, и машина на полном ходу чуть было не перевернулась. До сих пор на правом крыле осталась одна солидная отметина, а стекла мне пришлось поменять все. Видимо, снаряд был кумулятивный, и нас пронесло. Если бы это был осколочный, то машину разорвало бы в клочья.
Спохватившись, что собеседник может не знать всех нюансов, Арам стал объяснять:
– У кумулятивного снаряда взрыв направлен в одну точку, а осколочный разлетается во все стороны.
– Разве пушки стреляют кумулятивными?
– А кто его знает… Когда это происходит, тебя охватывает чувство азарта. Ты знаешь, что он сидит где-то там и по рации наводит на тебя пушку, стреляет, не попадает и начинает нервничать. А ты крутишь баранку и думаешь, что не имеешь права дрогнуть, потому что за вашей дуэлью наблюдает очень много свидетелей как с твоей, так и с другой стороны. Уверен, что после каждой такой игры в тир, эти парни изводили горы бумаги на рапорты об израсходованных снарядах.
– А жертвы были?
– Конечно, это война, здесь и убить могут. Это мы привыкли о ней так рассказывать. Видишь, слева от дороги лежит остов желтой легковой машины? Осколком ранило водителя, и машина на полной скорости вылетела вниз, в кювет. Насколько я помню, он и еще двое погибли, а один остался инвалидом. Они возвращались со свадьбы в соседнем районе и попали в переплет. Я по службе бывал во всех госпиталях и о таких историях наслышан достаточно. Подбитых машин было много, просто тракторы их ночами вытаскивали отсюда. Остались два-три ржавых «скелета», и один обгоревший автобус.
– А сейчас не стреляют?
Водитель выругался и продолжил:
– Почему же, постреливают. Иногда. Наши отбили у них одну из высот, откуда велась корректировка огня, вот они и постреливают уже вслепую. А еще говорят, что эти местные не хотят с нами воевать, а те, кто стреляет, это в основном люди из их столицы, приезжают, мутят воду и уезжают, ставя местных перед проблемами. Видимо, этим надоело расплачиваться за проделки столичных, и они ограничили их доступ к линии фронта. Может это так, может – нет, но сейчас уже полегче.
Патрик не понимал языка собеседников и в разговор не вступал: он дремал на своем сиденье, предоставив возможность землякам говорить на различные дорожные темы. Когда машина проезжала мимо остова сгоревшего автобуса, Пол вспомнил знакомого офицера-артиллериста, прошедшего Корею и Вьетнам. Тот говорил, что в отличие от пехоты, у артиллеристов работа практически никогда не вызывает стрессов и комплексов. «Ты имеешь дело с целями на карте и, очень часто, даже не задумываешься над тем, что зачеркивая на карте очередную уничтоженную цель, ты, на самом деле, перечеркиваешь судьбы людей», – сказал он однажды. Да и сам Пол по Афганистану был близко знаком с этой игрой в тир. Правда, там он был в роли охотника, и речь шла в основном о военных колоннах, а не о гражданских легковушках.
Он попытался представить себе, как кто-то, сидящий на одном из далеких холмов, рассматривает в полевой бинокль этот потрепанный советский джип, подскакивающий на колдобинах и лихо огибающий ямы. Вот он прикидывает расстояние до машины, скорость машины, ветра и температуру воздуха. Затем что-то быстро вычисляет в блокноте и дает команду по рации. Расчет заряжает пушку, наводит ее, и кусок бездушной стали весом в несколько десятков фунтов с адским грохотом и страшной скоростью несется на упреждение их машины: в дремлющего Пата, у которого еще вчера родился первый внук, в добродушного Арама и в него самого, в Пола Зетляна, которому еще так много нужно успеть сделать.
Машина без приключений проехала опасный отрезок дороги, но как только они оказались под спасительной сенью гор, вода в системе охлаждения закипела, и Арам был вынужден остановиться и, открыв капот, ждать, пока двигатель изволит охладиться. Все еще изумрудная растительность на фоне обожженных солнцем красноватых скал с вкраплениями разноцветных камней и выходами толстого слоя желто-оранжевой глины с песком делали пейзаж похожим на афганский, с одной существенной разницей — дороги там были однозначно хуже. Вдруг Пол вспомнил, как русские преодолевали на своих грузовиках крутые афганские перевалы. Во избежание остановок, что было слишком опасно из-за активности моджахедов, их колонны грузовиков наловчились ездить с задранными градусов на 60 капотами, которые направляли дополнительные потоки разряженного горного воздуха на двигатель. Правда, из-за этого водителям приходилось ездить, высунувшись из кабины, но этот метод срабатывал, и военные колонны практически не останавливались из-за подобных неполадок. Арам согласился попробовать, и вскоре «УАЗ» понесся вперед с хищно задранной пастью, вызывая при этом удивленные взгляды редких водителей, едущих по встречной полосе.
Через час машина ехала по живописной горной долине, зажатой между высокими скалистыми горами, у подножья которых здесь и там разместились пашни и аккуратные клочки возделанных виноградников. Проехав рядом с небольшими селами, расположившимися вдоль дороги, они попали в узкий каньон, по дну которого протекала шумная горная речка, берущая начало с высоких и все еще покрытых снегом вершин. Росшие по берегам речки пышные тополя мягко шумели свежими зелеными листьями под прохладным ветерком, дующим с юга. Арам остановил машину и, предложив пассажирам немного проветриться, спустился к реке с резиновым ведром. Вернувшись, он сменил воду в радиаторе.
Было около 12 часов.
– Если и дальше поедем без приключений, то часа через четыре будем на месте, – сказал он, вытирая руки ветошью. – Бог даст, через час-полтора преодолеем второй перевал, где и перекусим. Место там красивое, и мотор успеет охладиться.
Патрик, прогуливаясь по краю асфальта, разминал ноги и дымил сигаретой. Его коллега присел на один из невысоких бетонных столбов, между которыми были натянуты толстые стальные тросы ограждения.
– Что это за место? – Патрик бросил сигарету и устало потянулся.
– Мы называем его «Ущельем стонов» . Когда-то очень давно здесь было сильное землетрясение, и много людей были погребены под завалами, а их голоса еще долго оглашали окрестности. А еще, в древности здесь пролегал караванный путь, по которому восточные купцы торговали с европейскими странами. Этим путем орды завоевателей с Востока проникали в Араратскую долину. Еще этот регион знаменит своими отменными красными винами, – перевел Пол.
– А-а, винами… Поехали отсюда, джентльмены, – Пат полез на свое место. – А чем знаменито то место, куда мы направляемся? Тоже вином?
– Не только, – Арам уселся за руль и, потирая руки, включил зажигание, – там издавна гонят хорошую тутовую водку, да и коньяк там отменный, скажу я вам. Обязательно попробуйте.
– А из чего ее гонят, эту тутовую водку, из личинок шелкопряда?
Было трудно понять, шутит ли Пат или просто бурчит.
– Нет, – усмехнулся Арам и повернулся назад, – личинок шелкопряда используют для приготовления шелка, а водку гонят из ягод. Кстати, карабахский шелк издревле пользовался хорошей репутацией на европейских рынках.
– А что сейчас производят там из того, что пользуется хорошей репутацией на европейских рынках? Антиквариат?
– Ваши коллеги-журналисты утверждают, что там производят отличных солдат, но этот «товар» экспорту не подлежит, – сказал Арам и подмигнул Полу.
– А мне начинает казаться, что это не страна, а какой-то бесплатный музей под открытым небом, где все только и делают, что работают гидами и гордятся историей.
– Ты хочешь, чтобы я это перевел? – Спросил Пол.
– А почему бы и нет? – В голосе Патрика чувствовались нотки вызова.
– Тогда тебе придется добираться до Степанакерта автостопом. А с учетом твоей «региональной» внешности, у тебя все шансы быть пойманным за «дезертирство» с поля боя.
Патрик что-то хмуро пробормотал про внешность и вновь устроился на своей аппаратуре. В присутствии постороннего говорить о деле они не имели права, а чинная светская беседа на высокие темы как-то не клеилась.
Как и обещал водитель, через полтора часа, поднявшись по крутому серпантину, заросшему по краям невысокой дубовой порослью и молодыми сосенками, машина притормозила на вершине гряды, перед высокими монументальными строениями по обе стороны дороги, символизирующими ворота в очередной, на сей раз — Сюникский регион Армении.
Несмотря на май, на перевале местами оставались проплешины белого ноздреватого снега, покрытого мелкими частицами пыли. Набрав обжигающе холодной воды и сменив воду в радиаторе, попутчики, ежась от ветра, устроили импровизированный ланч прямо на теплом капоте автомобиля. Арам показал себя знатоком приготовления местных бутербродов из сыра, зелени и мяса, которые он ловко заворачивал в тонкий местный хлеб. Свежий горный воздух, кристально чистая вода и здоровая пища приободрили попутчиков, и робкое предложение Арама распробовать вино, было воспринято с видимым энтузиазмом. Впрочем, Пат хотел было что-то спросить о допустимой здесь предельной норме содержания алкоголя в крови при вождении автомобиля, но вовремя передумал.
Далее дорога тянулась вниз по безлесному плато с альпийскими лугами и множеством камней и валунов, выступающих на поверхность буроватой почвы. Через пару километров автомобиль остановили на контрольно-пропускном пункте, где высокий усатый офицер изучил пропуск и, козырнув сидящему на переднем сиденье Полу, пожелал всем счастливого пути. До ущелья Гориса – уютного городка с кварталами, спланированными, по словам Арама, еще до революции 1917-го года одним немецким архитектором – машина доехала без проблем. Здесь водитель залил в бак остатки бензина из металлической канистры, привинченной к запасному колесу на задней дверце и, пожимая плечами голосовавшим людям – знак того, что в машине нет свободных мест – выехал из ущелья. Взбираясь вверх по склону, они проехали мимо причудливых фигур, появившихся в результате эрозии известняковых скал, и свернули на восток в сторону синеватых зеленых гор.
До Карабаха оставалось немногим более 30 миль.
Остаток пути до Лачина, небольшого городка, примостившегося на склоне горы между Арменией и Карабахом, путники проехали практически без разговоров. Стали попадаться следы недавних боевых действий, да и дорога стала ухудшаться с каждой милей. Лишь однажды, когда они проезжали через небольшое село, внимание Пата привлекло множество пещер на противоположном склоне неглубокого ущелья, выдолбленного небольшой горной речушкой. Он удивился, узнав, что это не какое-нибудь историческое место, куда водят туристов, а нечто более актуальное в жизни этих людей. По словам Арама, еще 70 лет назад в этом конгломерате пещер жили люди, которые стали перебираться на новое место и строить каменные дома только с приходом большевиков. До взятия Лачина карабахцами это село неоднократно подвергалось артиллерийским обстрелам, вынудившим многих из его жителей вернуться в пещеры.
– Святой Моисей, – покачал головой Пат, – неужели человечеству понадобилось пять тысяч лет цивилизации для того, чтобы снова вернуться в эти норы. Бедные дети…
Судя по всему, статус деда придавал ему особую, присущую старшим сентиментальность, и он стал рассматривать некоторые аспекты жизни сквозь призму заботы о новом поколении.
Карабах начался как-то неожиданно.
Переехав небольшой мост, перекинутый через бурную горную реку, протекавшую по дну заросшего невысокими соснами ущелья, Арам нажал на гудок автомобиля и сказал, что «свободный Карабах приветствует гостей». Потом он рассказал, что раньше Армения и Карабах имели сухопутную границу, но в ходе первого же десятилетия правления коммунистов эта территория отошла под прямое подчинение Баку, и вскоре здесь построили город и назвали его в честь какого-то казака по фамилии Лачин. Сам город представлял собой простреленный указатель, пыльные улицы и почерневшие от копоти развалины домов из белого камня, окруженные зелеными садами. Место выглядело безлюдным, и лишь изредка попадались люди, тянувшие за собой тележки, груженные кровельной жестью, шифером или иным строительным материалом. Арам пояснил, что это жители близлежащих армянских сел, которые таким способом пытаются подлатать свои дома, порядком поврежденные в ходе войны.
То, что Арам назвал «Дорогой жизни», на самом деле оказалось испещренной многочисленными ямами и колдобинами широкой тропой с жалкими остатками асфальта и толстым слоем почти невесомой желтоватой пыли. Судя по большому желтому облаку, стелившемуся по склону горы параллельно дороге, здесь недавно кто-то проехал. Почувствовав хруст пыли на зубах, попутчики быстро подняли ветровые стекла, из-за чего в машине скоро стало душно. На обочине по обе стороны дороги стали попадаться покореженные легковые автомобили и подбитая бронетехника, заросшая вокруг пожухлой крапивой и покрытая толстым слоем неизменной пыли. За одним из порядком надоевших поворотов, рядом с очередным подбитым танком, стоял военный грузовик с высокими металлическими бортами, а рядом вокруг каких-то металлических предметов копошились несколько человек в промасленной военной форме. Проезжая мимо, Арам просигналил и поднял в приветствии руку. Подняв головы, люди пригляделись к проезжающей машине, а один из них быстро замахал рукой: видимо, просил остановиться. Притормозив, водитель вышел и через минуту вернулся.
– Ребята из эвакуационной команды, – пояснил он Полу, – разбирают подбитую технику на запчасти. Просили по прибытии в Степанакерт позвонить их начальству и кое-что передать. С тем, что можно было отремонтировать на месте и отправить своим ходом, они уже давно управились. Теперь очередь за двигателями. Если будут работать такими темпами, то через год здесь не останется и корпусов. Среди них есть настоящие сумасшедшие, которые эвакуировали подбитые вражеские танки прямо с поля боя, да еще под обстрелом. А так, в основном, трактористы и бульдозеристы.
Дышать становилось невыносимо. Помимо проехавшей до них машины, вовсю пылили и ехавшие по противоположной полосе гражданские и военные автомобили. Дорога то спускалась на пару поворотов вниз, то вновь карабкалась вверх и, огибая все мыслимые изгибы рельефа, неуклонно тянулась на восток по южному склону горной гряды.
– Потерпите еще немного, скоро доедем, – водитель заметил явные признаки дискомфорта на лице Пола, сидевшего вправо от него.
В зеркало заднего обзора было видно, как сидящий на заднем сиденье Пат часто прикладывался к пластиковой бутыли с родниковой водой и вытирал клетчатым ситцевым платком испарину со своей лысой головы.
– Дорога, действительно, в плохом состоянии. Мы, водители, шутим, что в ней больше поворотов, чем километров. Один из моих знакомых утверждает, что поворотов целых 108, хотя я лично никогда не считал. Если честно, то пару раз пробовал, но потом бросал: здесь ты всегда в напряжении, и нет времени забивать голову всякой ерундой. Когда едешь в Карабах, этот отрезок попадает на самый конец пути, когда пассажиры уже измучены дорогой. Когда едешь в противоположную сторону, то бывает немного легче: люди проезжают повороты свежими.
– А ты-то как себя чувствуешь? – Пол тоже протер платком шею. Ткань сразу посерела от пота, смешанного с пылью.
– А я насобачился. Когда начинал ездить по этому пути, тогда было не до самочувствия, эту дорогу обстреливали с севера и с юга. А после, вроде привык. Видите скалу впереди, справа по курсу?
– Да, – Пол смотрел на большую серую скалу, выступавшую в ущелье, по краю которого они ехали уже второй час.
– Это Шуши. Оттуда до Степанакерта рукой подать.
– Ну, слава Богу, – сказал Пат.
Видимо, решив немного приободрить своих пассажиров, утомленных долгим путем, Арам начал рассказывать очередную историю, предназначенную для странного неразговорчивого журналиста, сидящего на заднем сиденье.
– Я вам расскажу одну занятную историю, а вы, пожалуйста, переведите, – обратился он к Полу. – Там, внизу, прямо под скалой, на которой находится Шуши, есть одно село, которое так и называется Каринтак . Село небольшое, душ 600 или около того. До шушинской операции азербайджанцы сверху на их крыши скатывали каменные глыбы и горящие покрышки. А крыши там в селе в основном были покрыты шифером, так что после этих каменных и огненных дождей от них мало что осталось. Так вот, собрались однажды жители Каринтака и послали делегацию в Степанакерт, к самому главному. Знаете, зачем? Не догадаетесь. За оцинкованным железом: хотели поставить новые крыши. Представляете, кругом война, продовольствия нет, снарядов нет, дороги закрыты, а эти явились и требуют железо для крыш. Главный в Степанакерте, наверное, сначала подумал, что это шутка, но потом все же наскреб кое-как немного этого железа и послал сельчанам. Всю ночь снизу доносился стук молотков, и в Шуши наверно подумали, что внизу строят это…, как там…, троянского коня, а утром смотрят – новые крыши, кати камни, не кати – без разницы. Ладно, подумали наверху, если камнями и покрышками выкурить не можем, то работать не дадим. А дело было к весне: надо возделывать сады, огороды и все такое. Азеры поставили снайперов и стали стрелять по всему движущемуся внизу. А снизу им ответить тем же не могут: снайперы хорошо окопались, село у них как на ладони. А у сельчан орудий нет, а из автоматов стрелять бесполезно. Но эти каринтакцы — неугомонные люди. Собрались, поразмыслили. В Степанакерт никого посылать не стали. Просто ночью все вместе вышли в огороды и за одну ночь вскопали все, что было возможно, даже клумбы у школы и горшки с геранью. Утром смотрят из Шуши – внизу все аккуратно перелопачено и перекопано. В иное время, наверное, поленились бы, а так – все как надо.
– Не война, а сплошной обмен любезностями, – буркнул Пат, – неужели те, кто был наверху, не мог спуститься и просто покончить с теми, кто был внизу? Если это и героизм, то в стиле Махатмы Ганди.
Полу пришлось изрядно отредактировать сказанное своим напарником.
– Вы правы, когда в Шуши убедились, что их усилия не привели к исходу Каринтака, то послали вниз несколько сотен солдат и бронетехнику. У сельчан был небольшой отряд, несколько десятков человек. Они яростно оборонялись и смогли продержаться до прибытия подмоги. В том бою каринтакцы потеряли шестнадцать человек убитыми, а каждый из оставшихся в живых был ранен как минимум трижды. Вот и вся история .
Пока водитель рассказывал историю села, машина с севера обогнула скалистое плато с Шуши и стала спускаться по серпантину вниз, в сторону Степанакерта, раскинувшегося внизу.
Это был небольшой, покрытый зеленью город, расположившийся на пологом холмистом склоне. На севере город упирался в крутые лесистые склоны горного хребта, тянущегося с востока на запад. Южная оконечность Степанакерта спускалась к горной реке, за которой также начиналась скалистая гряда, также уходящая на восток и обрывающаяся над равниной в милях 10 от города. Где-то там, к ней, практически впритык, подходила и северная гряда, имевшая форму громадной подковы. Вместе они ограждали живописную холмистую долину, простиравшуюся на север и восток от города. С запада город был огорожен огромной шушинской скалой, по обеим сторонам которой сквозь глубокие ущелья на равнину вытекали две горные речки. Здесь, на одном из поворотов, на западном от города склоне, Арам и остановил машину.
– Если эта тропа, по которой мы болтались более двух часов, называется «Дорогой жизни», то я могу только догадываться о том, какая у них была она, эта жизнь, – выкарабкавшись из машины, Патрик тщательно вилял тазом, надеясь расшевелить застывшую поясницу и заставить кровь циркулировать по онемевшим суставам.
Пол был не в лучшей кондиции.
Арам подошел к обочине.
– Это Степанакерт, – сказал он, показывая пальцем на город внизу. – А это Шуши, – кивнул он вверх, в сторону старой крепостной стены, видневшейся на скале.
– А здесь были их позиции, – он указал пальцем прямо себе под ноги. – Отсюда Степанакерт виден как на ладони. В вот до тех домов на северо-западной окраине можно было достать даже из автомата, не говоря уже о пулемете, снайперской винтовке или о чем-то более серьезном. Бывали дни, когда по городу выпускали несколько сот снарядов, а число жертв среди мирного населения достигало нескольких десятков.
– Так ты утверждаешь, сынок, что ваши взяли этот верхний город штурмом? – Теперь Пат пальцами обеих рук массировал шейные позвонки. – Я не силен в стратегии и тактике, но и я вижу, что на эту скалу даже налегке трудно взобраться. Думаю, что мои читатели, да и я сам очень хотел бы узнать, как же вы, все–таки, это сделали? Только не надо твердить мне о трубах иерихонских или о том, что вы семь дней подряд ходили вокруг этого города и пели псалмы. Я, конечно, готов поверить в это, но знаете ли, для большинства людей в таком потребительском обществе как наше, чудо
– это что-то вроде рождественского обвала цен в супермаркетах Уоллмарта, так что вряд ли они купятся, если вы мне здесь будете толковать нечто подобное.
Видимо, Арам не совсем понял, о каких трубах говорил Пат и просто ответил, что город брали с четырех сторон, а одной из штурмовых групп даже пришлось карабкаться по отвесной скале.
Поразмявшись еще немного, попутчики вернулись на свои места, и автомобиль вновь тронулся с места.
– Какие у вас планы? – Спросил Пол водителя.
– Я должен доставить вас в штаб, а дальше мне нужно заехать в один из госпиталей и отвезти обратно в Ереван бригаду врачей. Так что, скоро нам предстоит расстаться.
Минут через двадцать автомобиль въехал в Степанакерт. Первое, о чем подумал Пол, было то, что скоро, буквально за следующим поворотом, сквозь листву высоких сосен и кипарисов, которыми были обсажены некоторые из улиц, появится лазурное море, мерно катящее свои волны на желтый песок берега. Но первое впечатление обманчиво. Городок, слегка знакомый по репортажам различных СМИ, по праву заслужил печальную славу фронтового. Руины и пепелища, пустые глазницы окон, новая кладка на месте почерневших пробоин в стенах домов, а также испещренные многочисленными осколками фасады частных строений и многоквартирных зданий ясно свидетельствовали о том, что жителям бывшего областного центра империи пришлось многое пережить. Картину войны дополняли редкие прохожие в военных формах всех мыслимых расцветок. С оружием в руках и рюкзаками за спиной, они направлялись в короткий отпуск к своим семьям по некогда красивым улицам, провинциальный покой которых сегодня часто нарушал грохот военной техники и грузовиков. Но при всей внешней неприглядности Степанакерта начала мая 1994г., в его атмосфере не чувствовалось ни тревоги и ни, тем более, уныния. В воздухе ощущалось нечто иное. Казалось, что зеленые кроны деревьев пытались прикрыть собой уродливые шрамы от бомбежек и обстрелов, а безоблачная синяя бездна над головой была наполнена мирным чириканьем короткохвостых стрижей, порхавших в поиске насекомых.
Штаб Армии обороны НКР располагался прямо в центре города, в нижнем из двух идентичных двухэтажных особняков, разделенных площадкой с бюстом какому-то писателю. Неизвестно, какой урбанистической концепцией в свое время руководствовался архитектор, воздвигший два одинаковых здания в 40 ярдах друг от друга, но в мае 1994г. именно нижнее из них, где в свое время располагалось управление маслопрома (или чего-то в этом духе) напоминало муравейник. Было видно, что здесь постоянно решались какие-то оперативные вопросы: сюда постоянно прибывали люди в форме, и здесь практически ежеминутно парковались и отбывали разные автомобили, причем некоторые, судя по грязи на колесах и бортах, явно проделали долгий и трудный путь. У парадного входа штаба, ощетинившегося высокими стержнями радиоантенн, стояли автоматчики, а на крыше девятиэтажного здания, расположенного чуть выше на другой стороне улицы, из-за баррикады мешков с песком, выглядывали два ствола крупнокалиберного зенитного пулемета, развернутого на восток.
Арам въехал передними колесами на тротуар и, выйдя из машины, направился в сторону входа. На полпути его окликнул человек в военной форме американского образца.
– Ты только посмотри на это, – Патрик толкнул своего напарника, – еще пару дней назад эти пентагоновские крысы клялись мне, что в этом конфликте мы не участвуем.
На форме собеседника Арама, высокого человека средних лет с нордической внешностью, были шевроны 76 рейнджерской бригады армии США, а на нагрудной планке была фамилия и звание: «Капитан Д.С. Форестер».
– Брось, сам знаешь, что такой наряд можно достать везде.
Вскоре Арам пожал руку «Форестеру» и скрылся в дверях штаба. Когда через четверть часа он вернулся, Пол прохаживался по тротуару, а Пат курил, прислонившись к машине.
– Все, господа. Я только что говорил с адъютантом начальника штаба. Его начальник заранее предупрежден о вашем приезде, но сейчас он занят и не сможет вас принять. А пока он распорядился передать вас на попечение одного из своих людей. Скоро он подойдет, а мне нужно выгрузить ваши вещи: у меня еще есть дела.
Вскоре к ним подошел «капитан Форестер», который и в самом деле оказался капитаном, но не американской армии, а управления разведки местных сил. Он в полном соответствии с уже сформировавшейся традицией принял Патрика за Пола Зетляна, обратился к нему на армянском и очень удивился, узнав, что невысокий толстый американец с характерной внешностью не имеет ничего общего с армянами. Затем он подогнал «чудо» советской авто-индустрии — двухдверный джип «Нива», куда Арам перебросил нехитрый багаж гостей. Напарники тепло попрощались со своим водителем, а Пат, развеяв бытующие стереотипы об ирландской скупости, даже вручил ему пачку «Мальборо», блоком которого успел запастись еще в нью-йоркском аэропорту.
– Сейчас мы поедем к нам домой, – «Форестер», как про себя его назвал Пол, вырулил на проезжую часть и, осмотревшись по сторонам, направил машину в нижнюю часть города. – Места у нас много, да и условия лучше, чем в гостинице. Вы отдохнете и пообедаете, а потом я отвезу вас в госпиталь к человеку, сопровождавшему вашего журналиста. НШ распорядился повозить вас по Карабаху и показать все, что может вас заинтересовать. Я немного в курсе дела и знаю, что вы здесь для того, чтобы подготовить материал о вашем парне, так что – можете обращаться ко мне по любому вопросу. Заранее хочу предупредить, что сегодня на место происшествия мы не поедем: уже поздно, да и дорога ужасная. Но не волнуйтесь, мы сможем сделать это завтра.
– А как обстоит дело с пропавшим афганцем, вы его нашли? – поинтересовался Пол.
– Ищем, – капитан невесело покачал головой. – Уже с ног сбились, но следов никаких. Афганцы утверждают, что он попал к нам в плен на юго-восточном направлении, но мы там его не нашли ни среди живых, ни среди мертвых.
– А что за птица этот пленный? Неужели всю эту кашу заварили ради того, чтобы вызволить какую-то мелкую сошку?
– Точной информации у нас нет. Но судя по всему – это не крупная шишка. Их командиры редко участвуют в боях. Но этот пропавший моджахед представляет для похитителей определенную ценность, раз уж они хотят обязательно его вернуть.
– А когда мы встретимся с полковником? – Спросил Пат, опять устроившийся на заднем сиденье.
– Честно говоря – не знаю. Если к вечеру он сможет немного освободиться, то — уже сегодня. Если нет, то, скорее всего, это будет в первой половине завтрашнего дня.
Между тем, автомобиль с американцами подъехал к двухэтажному дому с небольшим огородом и асфальтированным двором, большая часть которого была сверху перекрыта деревянной решеткой, увитой гибкими побегами винограда.
Первый этаж дома, устроившегося на крутом склоне в восточной части города, был предоставлен в распоряжение престарелых родителей капитана, ставших беженцами в ходе войны и переехавших жить к сыну из села на севере Карабаха, перешедшего под контроль азербайджанцев в самом начале войны. Отца дома не было, так что из старших гостей встретила мать – бойкая женщина лет 65-и с длинными седыми волосами, собранными в узел на затылке. Она также приняла Пата за армянина. Узнав, что его зовут «Патрик», она очень обрадовалась. На немой вопрос коллеги Пол пояснил, что это имя на местном диалекте означает «церковная свеча», что, однако, не понравилось ирландцу. Видимо, карабахскому говору он предпочитал латынь, на которой его имя означало что-то вроде «аристократ».
Женщина проводила гостей по широкой каменной лестнице, идущей по торцевой стороне дома, к закрытой веранде второго этажа. Помимо двери, ведущей на веранду, здесь были еще две, на одной из которых красовалась хрестоматийная фигурка писающего малыша, а из приоткрытой другой в лицо Пола ударил теплый воздух.
– Это баня, вода в кубе горячая, можете искупаться, – хозяйка указала на полуоткрытую дверь.
Она пояснила, что на втором этаже живут капитан с женой и трехлетней дочкой, но сегодня обе его спальни и небольшая гостиная полностью в распоряжении гостей. Женщина собиралась было уходить, когда Пол, поблагодарив ее за чуткое отношение, попросил принять в дар вино, которое они привезли в белой канистре, и которое оставили во дворе. Хозяйка наотрез отказалась это делать, и, в конце концов, Полу с трудом удалось уговорить ее взять хотя бы половину.
– Чтобы вино не испортилось, другую половину я перелью в бутылки и оставлю на столике в прихожей, – сказала она.
– Но наше вино…, – хотел было возразить Пат, узнавший от напарника о предмете разговора.
– Местная традиция, — отрезал тот.
Приняв душ, пришедшийся как нельзя кстати после пыльной и утомительной дороги, Пол первым спустился к столу, накрытому бойкой старушкой под навесом, обвитым виноградной лозой. Капитан тоже был здесь: усадив маленькую дочь себе на колени, он что-то ей рассказывал. Ребенок так и норовил слезть на землю и поиграть с желтыми комочками – маленькими цыплятами, которых чинная наседка вывела побегать по двору. Помощь девочке подоспела неожиданно: заметив спускавшегося по лестнице Пола, капитан отпустил ребенка и направился навстречу гостю.
– Отец уже знает о вашем прибытии и встретится с вами за ужином, – сказал он заметно посвежевшему гостю, одетому в джинсовые брюки и легкий трикотажный пуловер с капюшоном, – думаю, что когда мы вернемся из госпиталя, он уже будет здесь. А где же мистер Гейлбрайт?
– Он скоро спустится. Наверное, перед поездкой в госпиталь решил проверить свое оборудование.
Действительно, разложив на столе видеокамеру и содержимое одного из своих чемоданчиков, он колдовал над какими-то проводами и приборами. Достав запасные аккумуляторы камеры и попытавшись включить зарядное устройство в настенную розетку, Пат, к своему огорчению, убедился, что электричества нет. Оставалось надеяться, что он сумеет решить проблему до того, как сядет последний из аккумуляторов. Зачехлив камеру и уложив все необходимое в карманы жилета с многочисленными карманами, он начал спускаться во двор, где его уже давно ждали.
– Мне нужно зарядить два аккумулятора, – Пат стоял на лестнице с озабоченным лицом, – оставшийся не протянет и десяти минут.
– Хорошо, сделаем, – сказал «Форестер». – Забыл предупредить, что электричество у нас бывает пока только по утрам. Но не волнуйтесь, мы отдадим ваши источники питания связистам в штабе, у них там работает генератор.
Пообедав жареным картофелем, домашним сыром и пшеничными лепешками с запеченной внутри зеленью – «Форестер» сказал, что в них около 17 различных видов растений, – напарники вновь тронулись в путь. Они уже сидели в машине, когда мать капитана просунула в окно небольшой сверток с зелеными лепешками.
– Это для раненого, – сказала она.
– Понимаю, – кивнул головой Пат, — местная традиция.
Было около 5-и часов, когда, вновь заехав в штаб, «Форестер» скрылся в дверях, предварительно захватив с собой зарядочное устройство и источники питания. Еще дома Пол и Пат перекинулись парой слов и сошлись на том, что до встречи с полковником можно было забыть о доступе ко всей оперативной информации по заложникам, какая могла иметься в распоряжении карабахцев. Капитан мог знать о стенограммах радио-переговоров афганцев, их основных и запасных радиочастотах, позывных и даже предполагаемых местах содержания пленников. Но было решено не торопить события и получить санкцию на доступ к информации непосредственно из первых рук. А до тех пор им предстояло разыгрывать версию журналистского расследования. Пока оставалось надеться на то, что встреча с раненым Джорджем позволила бы узнать кое-какие детали об участниках происшествия, а возможно даже идентифицировать афганцев.
Вернувшись, «Форестер» разыграл набивший оскомину трюк с двумя новостями: хорошей и плохой. Напрягшиеся было напарники успокоились, узнав, что «с зарядкой аккумуляторов все в порядке, а вот начальник штаба все еще занят». При этом капитан продемонстрировал свою радиостанцию «Алинко» – серую кургузую коробочку с гибкой антенной, перекрученной у основания синей изоляционной лентой.
– Будем держать связь с полковником, – пояснил он американцам.
В половине шестого по местному времени они были на подступах к военному госпиталю, находящемуся в двухэтажном продолговатом здании бывшей сельской школы, в нескольких милях к востоку от города. Как и большинство общественных зданий в самом Степанакерте, учебное заведение также было отделано светло-коричневой облицовочной плиткой, которую когда-то в неимоверных количествах завозили в Карабах с целью формирования какого-то претенциозного общереспубликанского архитектурного стиля. Завершив краткий рассказ об истории госпиталя, капитан заранее связался по рации с его начальником и, вкратце обрисовав ситуацию, попросил выделить человека для сопровождения гостей. Молодой лейтенант военно-медицинской службы встретил их перед входом, выдал дефицитные белые халаты и проводил гостей на второй этаж, где расположились палаты с выздоравливающими.
– Он в 24-ой палате, но у него посетитель, – предупредил он, – его отец приехал из Еревана. Возможно, вам придется немного подождать.
Классический школьный коридор со множеством дверей, обращенных на восток, был немного переделан, а благодаря белым халатам персонала и синим пижамам пациентов, контрастировавшим на фоне свежевыкрашенных светло-серых стен и нового, под цвет, линолеума, бывшая школа все больше напоминала подобие классического медицинского учреждения. При этом, основным, и, видимо, непреодолимым отличием этого госпиталя от аналогичных заведений, в которые сам Пол попадал по долгу службы или просто по глупости, был довольно либеральный режим посещений. Многочисленные посетители, на которых просто не хватало халатов, не только оккупировали практически все металлические скамьи для посетителей, установленные рядом с дверями в палаты, но и, пристроившись на подоконниках раскрытых настежь окон, усиленно дымили сигаретами с родными–пациентами, многим из которых был прописан строгий постельный режим. Двоих из тех, кто мог сидеть, но был не в состоянии самостоятельно передвигаться, родные катали в инвалидных колясках, появление которых у очередной группы людей сопровождалось длинной церемонией пожимания рук и расспросами о здоровье, жизни и судьбе знакомых, оставшихся на фронте. Одна трогательная парочка старательно вышагивала по середине коридора: молодой человек с перебинтованной головой и ампутированной ниже колена ногой медленно передвигался на своих алюминиевых костылях, а рядом с ним шла молодая девушка, незаметно сжимавшая платок в левой руке. Они о чем-то беседовали и изредка, когда он, опираясь на костыли, выбрасывал вперед здоровую ногу, она, придерживая его за спину правой рукой, немного откидывала голову и, стараясь не попадать в поле его зрения, быстрым жестом смахивала набежавшую слезу.
Пол смотрел на все это и думал, что большое количество посетителей наверняка нанесло на обуви такое количество микробов, что говорить о поддержании минимального уровня санитарии здесь вряд ли представлялось возможным. Он и не догадывался, что никто из присутствовавших не придавал этому ровно никакого значения. Радость общения с близкими здесь зачастую заменяла сложные процедуры послеоперационной реабилитации, сигарета – кислородную подушку, а домашняя водка – антидепрессант. Здесь все считали, что главным врагом человека является человек, а если кому-то и суждено было погибнуть от ран, то эта смерть приписывалась не проделкам каких-то болезнетворных бактерий, а приобщалась к длинному счету, представленному реальному и одушевленному противнику, слывшему некогда другом.
Палата Джорджа находилась в южном конце коридора, прямо здесь, в нескольких шагах от лестничного пролета, и пока лейтенант шел предупредить о приходе журналистов, посетители остались налаживать аппаратуру в коридоре. Узнав, что предстоит подождать пару минут, капитан ненадолго отлучился для того, чтобы повидаться со своим другом, недавно прооперированным здесь же. Между тем, весть об иностранных журналистах, пришедших брать интервью, быстро распространилась среди посетителей и пациентов. Один из них, бородатый человек лет сорока, с перемотанной по плечо рукой, зафиксированной куском скрученной марли, перекинутой через левое плечо, медленно подошел к американцам и по-армянски чинно поздоровался. Не дождавшись ответа от Пата, стоявшего спиной и возившегося со штативом, недовольный раненый собирался было похлопать его по плечу, когда опередивший его Пол объяснил, что его коллега не армянин, а американец ирландского происхождения и, что он совершенно не владеет армянским.
– А-а, так значит ирландец. Знаю, слышал о таких, – раненый затянулся плоской сигаретой без фильтра и пустил клубы едкого дыма. – Это у них мужчины носят юбки, а женщины – брюки?
– Вообще-то нечто похожее на юбки надевают не ирландцы, а шотландцы. А Ирландия – это остров рядом с Англией, и мужчины там носят брюки. К тому же мистер Гейлбрайт живет в Нью-Йорке.
– Ладно, – махнул рукой бородатый мужчина и на сей раз обратился к Полу по-русски. – Говорят, что война скоро закончится. Я уже неделю здесь, говорят, за это время уже один раз было перемирие. Это правда?
Разговор с иностранцами заинтересовал и других, и услышав о войне, люди медленно обступили «журналистов», вежливо поздоровавшись с ними по-русски. Интересно, если иностранец не понимал армянского, то местным почему-то казалось, что он должен непременно владеть русским. Возможно, это были издержки коммунистического прошлого. Что бы там ни было, ни Пол и ни Пат практически не владели языком Пушкина и Толстого, так что вскоре вопрос был задан по-армянски и переведен на английский.
– А что конкретно вы имеете в виду? – Видимо, Патрик становился прирожденным оратором всякий раз, когда дело касалось заведомо тонких вопросов. – То, что с вами перестанут воевать, или то, что ваша война скоро завершится?
Он ткнул вверх указательным пальцем правой руки и глубокомысленно посмотрел на задумчивые лица собеседников.
– Наверняка, каждый из вас внутренне аргументировал свое участие в этой войне. А посему — задайте себе вопрос: «Каким образом прекращение боевых действий отразится на нашей жизни?» Я почему-то уверен, что вы от перемирия ожидаете большего, чем оно может вам дать, и что до конца вашей войны еще очень далеко. Любая борьба заканчивается не перемирием с противником, а компромиссом с самими собой.
– А о чем будет ваш фильм, о войне? – Его собеседник нарушил наступившее молчание, во время которого каждый из присутствующих внутренне анализировал слова толстяка. А Пол подумал, что, наряду с избытком углеводов, в этом ирландце было кое-что еще.
– О судьбе отдельно взятого человека, – ответил Пат.
– Отлично, – сказал раненый, вновь затягиваясь своей едкой сигаретой, – среди нас есть люди с редкой судьбой. Хотите, я покажу вам человека, живущего с осколком в сердце?
– Судьба каждого человека уникальна сама по себе, – уклончиво ответил Пат, – но в данном случае мы хотим снимать человека, владеющего английским – кто может сам, без посторонней помощи или перевода, рассказать о вашей войне. Если среди вас есть такой, то пожалуйста, не вижу проблем.
Таких не оказалось, и люди, которые сами искали ответы на вопросы, вновь вернулись к своим разговорам и стали постепенно расходиться. Вернувшийся «Форестер» разговорился с одним из них, и эпицентр беседы быстро переместился к капитану, а вход в палату Джорджа был разблокирован. Практически в ту же минуту дверь палаты N24 открылась. Седой шестидесятилетний мужчина уже выходил из комнаты, но в последнюю минуту остановился в проеме двери и, обращаясь к кому-то внутри палаты, грозно потряс в воздухе кулаком, затем резко хлопнул дверью и пошел прочь, что-то бормоча себе под нос.
– Что случилось, что он сказал? – Спросил Пат, вздрогнувший от неожиданности.
– Что-то вроде: «Если вздумаешь хоронить свою ногу, то я живьем зарою все то, что от тебя останется».
– Что, опять какая-нибудь местная традиция?
Палата, в которой лежал Джордж, была небольшой комнатой с широкой больничной койкой, стандартной тумбочкой для личных вещей и парой скрипящих стульев для посетителей. Его перевод в эту одноместную изолированную комнату на первых порах внушал ему чувство определенного дискомфорта и обиды: ведь кроме перелома ноги у него не было никаких ран или болячек, представлявших опасность для других. Однако узнав, что ограничение его общения с внешним миром вызвано необходимостью ограничения доступа людей к информации о пропавшем американце, он смирился и стал внутренне готовиться к предстоявшей операции на ноге. Судя по замысловатым закорючкам в истории его болезни, расшифрованным одним знакомым хирургом, переведенным сюда же, его ожидала многочасовая пытка, в ходе которой врачам предстояло буквально по частям собирать его раздробленную стопу. Рана не представляла угрозы жизни, но при неудачном исходе операции молодой человек мог до конца жизни остаться не просто инвалидом, а калекой с ограниченной способностью передвижения. С учетом отсутствия одной из рук, это делало его шансы на возвращение в нормальную жизнь не просто минимальными, а равными нулю.
Тщательно скрываемое сыном беспокойство не ускользнуло от отца, лишь два дня назад узнавшего о произошедшем с сыном и приехавшего в Карабах на первой же попутке. После получасовой беседы с сыном он заметил, что тоска в его глазах не только не рассеялась, но и стала еще более густой и осязаемой настолько, что, казалось, ее можно было проткнуть сигаретным мундштуком, который пожилой человек крутил в руке на всем протяжении разговора. Простоватый прямолинейный человек, всю жизнь проработавший за станком и мало разбиравшийся в хитросплетениях человеческой психологии, вдруг почувствовал, как слезы подступили к горлу. В порыве захлестнувших чувств он не нашел ничего более подходящего, чем грубоватая угроза, которую он бросил в комнату и сразу же захлопнул за ней дверь. Мысль о том, что его молодой сын может остаться человеческим обрубком, была невыносимой, а продолжение разговора стало для него чем-то вроде резки лука. Его спешный уход был продиктован желанием сберечь свои глаза: прежде чем включить станок, он всегда надевал защитные очки, здесь очков не было, и он просто вышел на улицу.
– Здравствуй, Джордж, это вам. Очень вкусно, я сам пробовал. А теперь к делу. Мне очень жаль, что это с вами произошло. Мое имя Патрик Гейлбрайт, и я представляю здесь “Нью-Йорк Кроникл”. – Пат стоял перед молодым человеком с протянутой рукой и дружелюбной улыбкой на лице. – Этого джентльмена зовут Пол Зетлян. Узнав о нашей проблеме, мистер Зетлян с радостью согласился разделить со мной трудности путешествия. Дело в том, что по заказу газеты я здесь снимаю фильм о пропавшем американском журналисте – Алексе О’Коннеле, которого ты сопровождал по Карабаху вплоть до самого похищения. Хочу тебя сразу предупредить, Джордж, что мы здесь с ведома ваших властей, так что ты можешь спокойно рассказать нам все, что произошло в тот день.
– Что, наклевывается жареное, мистер Гейлбрайт? Надеетесь, что история о пропавшем журналисте поднимет рейтинг вашего издания? – Джордж приподнялся на правом локте и посмотрел на двух посетителей. В его голосе была нескрываемая ирония. Он все еще был под впечатлением разговора с отцом, а тут еще появилась эта парочка назойливых журналистов, требующих понимания каких-то своих интересов, представляемых здесь как некую важную миссию. – Мне нечего вам сказать, джентльмены. Я уже рассказал все нашим военным, и если вы действительно здесь с их ведома, то, пожалуйста, возьмите блокнот и ручку и просто перепишите все, что известно им. Для этого вам даже не понадобится включать камеру.
Контакт не налаживался.
– Ты нас не понял, сынок, – Пат присел на один из стульев и предложил второй Полу. – То, что мы здесь и то, что мы очень интересуемся судьбой нашего парня, является отличной гарантией того, что его не тронут. Кем бы ни были его похитители, они должны знать, что это наш парень, и его судьба небезынтересна для нескольких миллионов людей, ежедневно читающих нашу газету. А она, между нами говоря, может устроить разнос кому угодно и где угодно.
– Нам нужно детальное задокументированное свидетельство произошедшего, Джордж. Получив видеозапись беседы с тобой, единственным свидетелем похищения, мы, как минимум, сможем прокрутить ее по телеканалам и, тем самым, предотвратить посягательства на жизнь пленников, – сказал Пол уже по-армянски. – В этом деле я человек со стороны и могу только представить, что все это для тебя значит. Но, поверь мне, наше беспокойство о судьбе пленников искренне. По пути сюда мы говорили с мистером Гейлбрайтом, и он сказал, что получив детальный материал по проблеме, он смог бы поставить перед руководством “Нью-Йорк Кроникл” вопрос выкупа пленников. Но это я тебе говорю по секрету.
– Что вам сейчас известно о пленниках? – Спросил Джордж.
– По имеющейся у нас информации они живы и здоровы. Еще недавно их похитители вышли на связь из одного населенного пункта, находящегося недалеко от линии фронта на северо-восточном направлении. Потом они пропали. Но вскоре вновь вышли на связь и повторили свое требование: они готовы обменять всех пленников на своего собрата, который, по их словам, попал в плен к вашим.
– А его нашли?
– Пока нет.
– А что будет, если его не найдут или окажется, что он погиб?
Собеседники Джорджа переглянулись.
– А ты как думаешь? – Спросил Пол.
– Хорошо, – сказал раненый, немного подумав, – включайте вашу штуку, но прежде поднимите спинку, чтобы мне было удобно сидеть в кровати. С чего начать?
– Расскажи о том, что в произошедшем сразу же привлекло твое внимание.
– Уверен, что афганцы заметили нас задолго до того, как мы решили подняться в крепость. Если бы они хотели избежать ненужной встречи, то у них было достаточно времени для того, чтобы покинуть развалины и спрятаться где-нибудь на другом склоне. Они увидели гражданских людей, поднимавшихся вверх, и решили устроить засаду. То, что им нужны были заложники, лично у меня не вызывает никаких сомнений. Но если бы речь шла о заложниках вообще, то они могли бы спокойно устроить засаду где-нибудь на дороге, проходящей под восточным склоном горы и поймать в плен пассажиров одной из военных машин тылового обеспечения, курсировавших между нашими позициями на линии фронта и ближайшими населенными пунктами в тылу. В этом случае, даже при самом неблагоприятном стечении обстоятельств, у них в запасе оставалось бы несколько часов для того, чтобы вернуться на свою сторону.
– То есть, ты предполагаешь, что эта группа афганцев изначально охотилась за нон-комбатантами, или гражданскими лицами, если тебе так угодно?
– Думаю, что да. Объяснить их действия иначе я не могу.
– В таком случае, не думаешь ли ты, что для этой цели они могли свернуть направо за три мили до крепости и выйти к населенному пункту, расположенному в пяти милях к северо-востоку?
– Возможно, вы правы. Это действительно ближе и легче, но лишь на первый взгляд. Дело в том, что в этом селе расположены штаб и тыловые службы отдельного мотострелкового батальона. Думаю, что соваться туда для афганцев было бы крайне опасно.
– Да, логично. Судя по всему, Джордж, ты неплохо разбираешься в деталях случившегося. Что бы ты мог сказать о самих похитителях? Почему ты так уверен в том, что это афганцы, а не кто-то еще?
– Первое, что заставило меня подумать об их афганском происхождении, была их одежда и обувь. Знаете, когда лежишь на земле и корчишься от боли, то некоторые детали окружающего мира прочно врезаются в память. Я заметил, что обувь у них была какая-то странная, что-то вроде того, что носят старики в здешних селах. Но эти носили ее на босу ногу. Вот нога одного из этих людей мне и запомнилась. Уже после я обратил внимание на то, что на них были широкие штаны и перепоясанные длинными широкими кушаками рубахи до колен, поверх которых у них были надеты разгрузочные жилеты.
Заметив непонимающие взгляды собеседников, раненый начал объяснять.
– Это жилет для боеприпасов. Обычно они бывают нескольких модификаций, но разведывательно-диверсионные группы, в основном, используют жилеты меньшего объема. Они вмещают несколько заправленных магазинов от Калашникова и две-три гранаты. Не знаю, как это называется по-английски, – он немного замялся, – но наши остряки из-за отдаленного сходства для обозначения этого предмета экипировки используют термин, обозначающий элемент женского белья.
– В некотором роде, ты меня заинтриговал, Джордж. Мы это вырежем, но не мог бы ты нам сказать, о чем собственно идет речь, о бикини?
– О верхней части.
– Отлично, – довольно кивнул головой Пат, – продолжай.
– Хорошо, – раненый был немного смущен неожиданным поворотом в беседе под неусыпным взором включенной камеры, но в его понимании все это укладывалось в аморфное понятие «американский образ жизни».
– И, наконец, – продолжил он после непродолжительной паузы, – язык. Я немного понимаю язык наших соседей, и могу поклясться, что они говорили на ином языке. Кроме того, мне показалось, что один из них заговорил с Алексом по-английски.
Его собеседники вновь переглянулись.
– Мог бы ты описать человека, который говорил с Алексом?
– Я его видел всего пару секунд, да и то — краешком глаза. По-моему , это человек 35–40 лет с седеющими волосами и курчавой бородой. В отличие от других, его рубаха и жилет были черного цвета, судя по всему, он был командиром, и его приказы выполнялись беспрекословно. Это практически все, что я о нем могу сказать. В моем состоянии я не мог следить за тем, о чем они говорили, но пару раз мне удалось расслышать некоторые слова. Я помню, что меня удивило, что афганец говорил по-английски. Кроме человека в черном, мне удалось запомнить еще одного. Это был худой человек лет 45-50 с мясистым носом и седыми волосами и овальным шрамом на лбу. По всей видимости, это был след от ожога, а худой был помощником человека в черном, я бы даже сказал – его правой рукой. Вот, пожалуй, и все.
– Хорошо, а что произошло с тобой после того, как афганцы увели пленников? – Сказал Пол и повернулся в сторону Патрика, сложившего руки на груди и анализировавшего слова раненого. – Я думаю, что это можно уже не записывать на пленку, не так ли, мистер Гэйлбрайт?
– Да, конечно, – казалось, Пат ждал сигнала для того, чтобы отключить камеру, – как раз вовремя, аккумулятор уже практически на нуле.
– Видимо, я им был нужен как «почтальон». Они знали, что со сломанной ногой я вряд ли смогу быстро добежать до села и проинформировать о случившемся. Они рассчитывали, что я доберусь до ближайшего жилья не раньше, чем через сутки. Этот худой боевик бросил рядом со мной куртку и удостоверение Алекса.
– Кстати, а где сейчас его вещи, Джордж? – Осторожно поинтересовался Патрик. – Возможно, они нам могли бы пригодиться.
– Думаю, что сейчас они должны быть у командира батальона, ответственного за участок фронта, недалеко от которого все это и произошло. Оставшись один, я спрятал вещи Алекса, так как боялся растерять по пути удостоверение и блокнот. У меня с трудом хватило сил на то, чтобы шнурками от ботинок кое-как зафиксировать поломанную ногу на толстой сухой ветке и обмотать его куртку вокруг руки. Это заняло у меня около часа, при этом два раза от боли я терял сознание. Еще через час мне удалось доползти до тропинки, начинавшейся на противоположной стороне крепости: возвращаться ползком в село по пройденному днем пути я бы не смог, а здесь дорога была значительно удобнее. Проблема состояла в том, что мне нужно было успеть спуститься к дороге до полуночи, когда с позиций возвращались грузовики снабжения. В противном случае мне пришлось бы ползти всю ночь до ближайшего села. Помню, что я много раз терял сознание и постоянно звал на помощь, надеясь, что поблизости окажется хоть одна живая душа. К дороге я выбрался далеко за полночь, но, на мое счастье, у одного из грузовиков на обратном пути где-то около линии фронта лопнула покрышка, так что машина не вписалась в обычный график. Все это мне рассказали потом, уже в полевом госпитале. Оказалось, что выехав из-за очередного поворота, грузовик чуть было не наехал на меня. К тому времени мои силы были на нуле, а голос полностью сел. Когда меня подобрали, я был в полубессознательном состоянии, и не смог толком рассказать ребятам о произошедшем. У них не было рации, и остаток пути до штаба батальона мне пришлось трястись в кузове машины, бешено несущейся по ухабистой ночной дороге. Когда мы туда приехали, то я уже был в бреду и кого-то постоянно крыл. Там мне оказали первую помощь, а утром перевезли в ближайший госпиталь. Только на вторые сутки я смог рассказать о том, что произошло. Мне собрали ногу, но, как видно, с ней не все в порядке, начался воспалительный процесс. Поэтому я здесь: мне должны сделать еще одну операцию.
– Тебе многое пришлось пережить, Джордж, – сказал Пол.
– У нас была возможность поговорить с одним из ваших врачей, – бессовестно импровизировал Пат, – у него такое трудновыговариваемое имя…, так вот, он сказал, что у вас нет ничего серьезного, и операция пройдет как по маслу. Но, все же, хотелось бы опять вернуться к теме нашего парня, Джордж. Надеюсь, ты меня правильно понимаешь. Меня очень интересует один вопрос, и это не для записи: какого черта он вообще приехал сюда, ведь он был откомандирован в совершенно другое место.
– Мы особо не говорили на эту тему. Насколько я понял, у него для этого были какие-то личные мотивы. Он сказал, что планирует заняться целью своей командировки по возвращении в Армению, а здесь он не собирался долго задерживаться. Алекс сказал, что было бы интересно поработать на фоне мирных переговоров, но оговорился, что для этого у него нет времени, и что у него и так много дел дома.
– А ты знаешь, что конкретно он собирался здесь делать? – Не унимался Пат.
– Мне казалось, что он хотел посмотреть на местные достопримечательности, сделать несколько фотографий и поговорить о войне и мире с парой–тройкой людей. В общем – ничего серьезного.
– Понятно, Джордж, – кивнул Пат, – у меня все. Бедный мистер О’Коннел… Он даже не предполагает, что случилось с его сыном. Алекс не говорил тебе о том, что его родители были против его поездки, что у его отца проблемы со здоровьем, и что он выписался из больницы буквально за пару дней до командировки сына?
– Нет, не припоминаю такого. Он вообще ничего не рассказывал о своей семье и близких.
– Ясно, – сказал Пат. – Может быть мистер Зетлян хочет что-нибудь спросить?
– Вообще-то, нет. Ну, разве что мне хотелось бы пожелать нашему другу железного здоровья и легкой операции. Со своей стороны обещаю, что буквально на следующий день после операции ты получишь от нас пару бутылок отличного домашнего вина. Уверен, что оно тебе понравится. Да, в твоем положении хорошее вино – это то, что нужно.
– Бутылок чего…?! – Джордж еле сдерживал приступ почти истерического смеха.
– Вина… Наши друзья в Ереване передали нам канистру с отличным домашним вином…
Больной, еще минуту назад пребывавший в состоянии какого-то оцепенения, начал громко смеяться. Его голос привлек врача и капитана, беседовавшего в коридоре. Недоуменным взглядам вошедших предстал смеющийся Джордж и растерянные лица американцев.
– У меня такое ощущение, будто я наступил на одну из психологических мин, заложенных в сознании этого человека, – шепнул Пол напарнику.
– А по-моему , он просто сошел с ума, – ответил Пат и встал со своего стула.
– Пожалуйста, не обижайтесь, – сказал раненый сквозь приступы смеха, – я просто кое-что вспомнил. Да, и, пожалуйста, не упоминайте о вине при человеке, который был здесь до вас. Это мой отец, и боюсь, что он вас поймет неправильно.
– Конечно, конечно, – кивнул головой Пат, уже стоявший в проеме двери, – все в порядке. Ты только поправляйся, Джордж, а мы пошлем тебе что-нибудь другое.
Джордж вновь прыснул и бессильно махнул рукой.
– Видно, сказывается перенесенный стресс, – сказал Пол врачу уже в коридоре, – его почему-то очень развеселило упоминание о вине.
К удивлению американцев, сказанное повергло врача в шок.
– Ни в коем случае, вино ему строго противопоказано. Не вздумайте этого делать, – засуетился тот.
– Что за истории с вином: опять «синдром Ноя» или нечто вроде истории с блинчиками в стиле О’Генри ? По-моему , твои соотечественники как-то неадекватно реагируют на само слово «вино», – ехидно сказал Пат, когда они уже спускались по лестнице.
– Кстати, о О’Генри… Вам не откажешь в изобретательности, мистер Гейлбрайт. Оказывается, О’Конелл-старший недавно выписался из госпиталя, а кто-то из врачей тебе нашептал, что операция – это раз плюнуть… Да, и вот еще: я конечно ценю то, что в разговоре с этим парнем ты изображал на своем лице «человеческое участие», но поверь, со стороны это выглядело так, будто у тебя запор.
Впрочем, обмен колкостями уже давно не вызывал у собеседников раздражения или иных негативных ощущений, и вскоре они мирно, как две картофелины, тряслись в машине на обратном пути в Степанакерт. Несмотря на то, что их беседа с раненым была непродолжительной и имела курьезное окончание, напарники, тем не менее, сделали для себя ряд важных выводов.
Во-первых, подтвердилось предположение о том, что операцию по захвату заложников провел сам Джафар Умар, а в одном из его помощников Пол узнал Абусалема Тахира или Салема Цаплю, получившего свою кличку из-за своих длинных и костлявых ног. Джафар был уравновешенным человеком, и можно было предположить, что пленник в относительной безопасности. Во-вторых, личное участие Умара в рискованном предприятии могло означать, что карабахцам попалась серьезная птица, и это гарантировало, что обмен пленников выгоден обеим сторонам. В случае, если афганца все-таки не найдут, то Пол мог бы сымитировать якобы лежащего в госпитале их раненого собрата и по рации сказать пару обнадеживающих слов своим «братьям». Это наверняка позволило бы затянуть переговоры, хотя и ненадолго. Но даже в этом случае ему, как минимум, необходимо знать имя пропавшего афганца. И, наконец, в третьих: Пол начал серьезно подумывать о возможности своего прямого выхода на главаря моджахедов. Однако для этого ему предстояло пойти на один очень нетривиальный шаг, а именно – «воскреснуть».