• Сб. Окт 5th, 2024

За чертой истины

Окт 20, 2014
za_chertoy_istiny

Продолжаем публикацию повести Эдуарда Атанесяна «За чертой истины».

«… Эта книга о человеческих трагедиях, которые являются следствием реализации множества истин. На основе одного лишь фрагмента из череды событий, связанных с конфликтом между Азербайджаном и Нагорным Карабахом, автору удалось убедить читателя в состоятельности этого, на первый взгляд, парадоксального утверждения…» (Александр Григорян, политолог, эксперт по вопросам Кавказского региона)

Глава 1Глава 2Глава 3Глава 4Глава 5Глава 6Глава 7, Глава 8, Глава 9

ГЛАВА 10

Город показался быстро и как-то неожиданно. Пролетев всю дорогу над тяжелыми свинцовыми облаками, которые ветер вот уже несколько часов неустанно нагонял с океана, самолет резко нырнул в просвет между тучами и сразу оказался над морем желтоватого электрического света с редкими вкраплениями красного, зеленого и синего, отражавшихся в черной, как мазут, воде Гудзона.

Пол, сидевший у левого борта, смотрел, как внизу медленно проплывает горящий факел в руке Статуи Свободы и красные маячки на крышах небоскребов Южного Манхэттена, когда музыка в наушниках утихла, и вместо нее послышался скрип, а затем и хриплый голос старшего пилота:

– Пристегнись, Пол, идем на посадку. Тебе везет, сядем в «Кеннеди», из-за приближающегося шторма «Ля Гвардия» принимает только лайнеры внутренних рейсов. Он меньше, но как-то по-особому мне самому нравится. А что сейчас творится в JFK , я не могу представить: сейчас там сажают рейсы с Западного побережья, график уплотнили, хотя у них и так в среднем по одному взлету или посадке на каждые 5 минут. Готовься, через несколько минут будем на месте. Вызвать такси или, может, сбросить тебя над ближайшим небоскребом?

«Шутник», – подумал Пол и, приподнявшись в кресле, махнул ему рукой. Дверь в кабину пилотов была открыта, и старший из них, повернувшись в сторону салона, ждал ответа своего единственного пассажира. Увидев жест, он сказал:

– Ладно, как знаешь. Если желаешь прокатиться на автобусе, то они отходят каждые двадцать минут. Мой тебе совет: войдя в автобус, выбирай не место, а попутчиц.
Пол улыбнулся и вновь махнул рукой.

– Что, поедешь на метро? – Пилот посмотрел на циферблат наручных часов. – Да ты, мой друг, как видно нарываешься на неприятности. Хотя ладно, можешь и так, еще не так поздно, амиго…
Шипящий шум в наушниках был смехом старшего пилота.

– Подлизываешься, Джим, но все–таки приятно, – Пол попытался перекричать мерное гудение моторов.

– Конечно, сэр.

Шипение переросло в бульканье, а летчик повернулся и подмигнул своему напарнику. Пол также засмеялся и пристегнул широкий ремень безопасности из зеленоватого капрона. Он вспомнил шутку о том, что в авиации не пьют только автопилоты.

Через несколько минут самолет приземлился на мокром бетоне взлетно-посадочной полосы нью-йоркского аэропорта имени Джона Фицджеральда Кеннеди. Здесь действительно творилось нечто невообразимое: ежеминутно приземлялись лайнеры, которым предстояло переждать надвигавшуюся непогоду.

Распрощавшись с летчиками, Пол прошел таможенный контроль и с трудом влез в низенький переполненный автобус-«шаттл», курсировавший между аэропортом и ближайшим транспортным узлом. Если все сложится удачно, то он вылетит в Европу через полтора часа, и если погода и может помешать чьим-то планам, то уж точно не его. Наоборот, посадка здесь, в «Кеннеди», сэкономила ему несколько лишних минут, а поездка на метро позволяла лучше подготовиться к разговору с дочерью. В том, что он будет неприятным, Пол не сомневался.

Согласно «легенде», его неожиданный вылет на очередную конференцию в Нидерланды вызван необходимостью замещения другого эксперта, попавшего накануне в автомобильную аварию и на данный момент лежащего в травматологическом отделении одного из госпиталей в Цинциннати. Помимо участия в научном мероприятии, Полу предстояло на месте проконсультировать представителя одной из западных стран, участвующего в переговорах по реализации ряда масштабных экономических проектов в центральноазиатском регионе. В одной из секций его сумки лежали буклеты с информацией о запланированной конференции, биографические данные участников, программа панельных дискуссий, ключевые тезисы основных докладчиков и даже билеты на рейс Нью-Йорк–Амстердам, отпечатанные в одной из типографий Конторы. По плану, поездка продлится восемь дней, но он – Пол – постарается на месте что-нибудь сделать, переставить свои встречи и приехать ко дню рождения Доры. Вернее – уже ко дню ее свадьбы. Если вмешаются форс-мажорные обстоятельства, и он не успеет вернуться, то к алтарю ее поведет «Клецка». Но его сознание не хотело мириться с подобной перспективой и отгоняло ее в один из своих темных уголков, каких более чем достаточно у любого человека.

Впрочем, сегодня из одного из подобных уголков, где годами скапливались проблемы личного характера, что-то, а вернее – раздражение, неотвратимо рвалось наружу. Пол, обычно сдержанный внешне и внутренне, сегодня с трудом подавлял в себе приступы раздражения, накатывавшие невысокими колючими волнами. Ему казалось, что у него внутри открыли бутылку с газированной водой, и пузырьки газа дружной стайкой вырываются на поверхность и постоянно лопаются, обдавая его нутро маленькими острыми брызгами. Конечно, лучший метод борьбы с подобным состоянием – это не попытки вновь загнать раздражение в подсознание, а наоборот, дать возможность ему приобрести реальные очертания и материализоваться в объекты, а затем разбить все это аргументами. В глубине души он осознавал, что корни этого недовольства лежат в дилемме всей его жизни, в выборе между жизнью для себя и работой для других, а конкретнее – между семьей и долгом.

В самом начале семейной жизни он не стал открывать истину супруге, бывшей в то время убежденной сторонницей антивоенного движения. Тогда Пол думал, что его профессия – это способ материального обеспечения своей семьи, но впоследствии стал осознавать, что работа, как искушенная любовница, все дальше уводила его от семьи и семейной жизни. При этом, она шептала ему на ухо, что, по большому счету, ее главная цель – это обеспечение безопасности именно его семьи, и чем дальше он от нее находится, тем выше его жертва и тем больше он для нее делает. Но со стороны это выглядело несколько иначе. Вряд ли Мириам смогла бы долго терпеть чудаковатые наклонности молодого «эксперта», всецело посвятившего себя изучению далеких стран, подготовке научных статей и участию в продолжительных конференциях и семинарах.

Вскоре жизнь поставила Пола перед выбором пути: однажды, вернувшись из очередного «форума» по вопросам Юго-восточной Азии, он обнаружил пустую квартиру и записку. Мириам писала о том, что в его отсутствие у девочки было воспаление легких, ей было трудно одной, что она пыталась дозвониться до него, что, к сожалению, убедилась, что на него нельзя положиться и что она решила уехать к родителям в Нью-Йорк. Пол за ней не поехал, дела не позволили. Через пару месяцев Мириам нашла в Нью-Йорке работу и вскоре стала готовить детские авторские радиопрограммы в одной из известных компаний на Манхэттене. Хорошо оплачиваемая работа дала ей определенную свободу, и еще через два месяца она переехала на квартиру, которую снимала в Квинс. Какова была ее личная жизнь, и была ли она у нее вообще – Пол не знал. Судя по всему, она у нее не сложилась и после него.

Это было около двадцати лет назад.

Тогда произошедшее не стало для Пола ударом. У него были другие женщины, и он был уверен, что еще немного, и решится вопрос «чемодана с двойным дном», как он называл свою жизнь. Но судьба каждый раз вносила свои коррективы. Вьетнамская кампания закончилась, но капитана Зетляна перевели в ЦРУ, где оперативная работа с иммигрантскими кругами из Центральной Азии серьезно и надолго лишила его возможности возврата в семью. В свою очередь, переворот в Афганистане и последовавшая советская интервенция повлекли за собой мобилизацию афганского направления внутри здания на Лэнгли. На фоне продолжительных и опасных командировок по полгода о восстановлении семьи не могло быть и речи, и Пол стал всерьез подумывать о том, что ему вряд ли удастся когда-либо свести воедино свое сердце и разум.

Конец афганской эпопеи ознаменовал собой пятнадцатилетнюю годовщину ухода Пола из семьи. Примерно в это же время Дора поступила в Нью-йоркский Университет и стала учиться на специалиста по рекламе и маркетингу. Изредка, по мере возможности, он наезжал в Нью-Йорк для встречи с Мириам и Дорой, но это было скорее данью отцовскому долгу, чем веление сердца. Он хотел оплатить обучение дочери, но Мириам гордо отвергла это предложение. Тогда Пол открыл в банке счет для дочери и ежемесячно переводил на него деньги. Он решил передать их ей после того, как она выйдет замуж.

Еще утром этого дня ему казалось, что через несколько дней он сможет внести перелом в свою жизнь и рассчитаться со своим прошлым. Возглавив гражданский аналитический центр, он смог бы полностью легализировать свою жизнь и приоткрыть завесу тайны над прошедшими годами и объяснить супруге и дочери, что именно стояло между ним и семьей. О возвращении в несуществующую семью не могло быть и речи: он знал, что прошлое нельзя восстановить, и никогда не питал иллюзий на этот счет. Он просто мечтал о том, что придет день, когда он сможет объяснить им, почему его не было рядом с детской кроваткой, когда у Доры было двустороннее воспаление легких, почему он не держал ее за ручки, когда она, переступая маленькими ножками в смешных белых сандалиях, делала свои первые шаги по скользкому паркету гостиной, почему он не повел ее в школу. Он не был неудачником, каким его представляли жена и даже дочь, и роль отца своего единственного ребенка была пределом его непритязательных мечтаний.

Весть о том, что Дора выходит замуж, вызвало в нем противоречивые чувства. С одной стороны, отцовский эгоизм не позволял ему спокойно принять известие о том, что у нее в жизни появился мужчина, который ближе и роднее, чем отец. Но с другой стороны, именно ее замужество впервые за последние годы давало шанс обрести достойное место в ее жизни. Он, и только он, имеет право повести ее к алтарю, а там, согласно семейной традиции, он передаст ей семейную реликвию: золотой женский перстень в виде спелого граната, из треснувшей золотой кожуры которого выглядывают три зернышка из гранатового камня. Звонок Мириам подтолкнул его к действиям, и он, как истинный отец, начал активно готовиться к предстоящему мероприятию. Его финансовые дела были в полном порядке, и он уже давно подготовил бумаги, по которым Дора после свадьбы получала в личное пользование солидную сумму денег. Кроме того, он договорился с другом своего детства об организации эксклюзивной свадебной вечеринки в Нью-Йорке, где у того были хорошие родственные связи в ресторанном бизнесе. То, что молодые собираются укатить в путешествие сразу же после церковного обряда, его мало волновало, он хотел праздника и собирался отметить событие с размахом.

Пытаясь преодолеть очередную волну подступившего раздражения, Пол стал медленно прогуливаться по перрону станции. До прибытия экспресса с белым самолетом в синем кружочке оставалось минут десять, и основная часть многочисленных пассажиров расположилась на нешироких деревянных скамьях, позволявших спокойно просмотреть неизменные газеты и журналы. Невдалеке стояла шумная группа и что-то громко обсуждала: судя по всему, это были сотрудники грузовых терминалов, возвращавшиеся домой после окончания смены.

Почему именно сейчас, когда у него появился реальный шанс исправить ситуацию, его вновь отвлекают дела? Сам того не зная, Гордон ворвался в его жизнь в самый неподходящий момент. Конечно, возвращение того парня из плена дело важное, но почему этим должен заняться он и, тем более, накануне своего ухода в отставку, когда по неписаному правилу Конторы человека отстраняют от оперативных заданий. Наверняка в Лэнгли имелись люди, способные успешно справиться с тем, что предстояло сделать ему. Но уже поздно. Ему предстоит поездка в Карабах, где он попытается на месте разобраться с историей похищения. Если нужно, он выйдет на связь со своими бывшими протеже и попробует договориться с ними о парне. Если они взяли его в плен с целью обмена на какого-нибудь афганца, удерживаемого карабахцами, то Полу предстояло договариваться заодно и с карабахцами. С ними он будет вести переговоры под своим настоящим именем. Для них основная официальная легенда поездки – изучение карабахской проблемы с целью подготовки материалов по карабахской тематике для научных и академических изданий США. Второстепенная – сопровождение еще одного журналиста нью-йоркского издания, посланного в Карабах для освещения процесса вызволения своего коллеги из плена. С ним ему предстояло встретиться в Штутгарте, откуда через Париж они должны были попасть в Ереван.

Прохаживаясь по платформе, Пол уже отходил от группы, начавшей обсуждать результаты недавнего бейсбольного матча, когда знакомая мелодия заставила его повернуться. В какой-то момент ему показалось, что кто-то из шумной группы включил магнитофон. Но когда и они повернулись в противоположный конец платформы, он понял, что источник мелодии шел оттуда. Пройдя вперед, он увидел длинноволосого молодого человека в синем домотканом свитере, устроившегося на картонной коробке, брошенной поверх бетонного пола прямо у крайней из трех широких лестниц, ведущих сюда на перрон. Парень медленно перебирал пальцами по клавишам синтезатора «Корг», соединенного проводами с двумя обшарпанными динамиками. Перед ним лежала небольшая картонная коробка из-под обуви, в которую слушатели могли бросать мелочь. Неподалеку уже устроилась молодая романтическая парочка с небольшими яркими рюкзаками. Обнявшись, они ждали импровизированного концерта. Пол уже был рядом с парочкой, когда невысокий усатый джентльмен в сером, застегнутом на все пуговицы, плаще, кремовой шляпе и больших очках в старомодной черепаховой оправе, спустился по лестнице и хотел было пройти на середину платформы, но, видимо, передумал и поставил свой кожаный чемодан неподалеку. Крепко прижимая к груди кургузую трубу из черного пластика с отвинчивающейся крышкой, – в таких обычно хранят широкоформатные чертежи – он стал косо поглядывать на музыканта. Между тем его приход ободрил молодого человека, и от простого перебирания клавиш он перешел к настоящей игре.

Пол Зетлян уже где-то слышал эту мелодию. Он как сейчас помнил, где и при каких обстоятельствах это произошло. Это было осенью 69-го, когда он на пару дней приехал в Город развлечений во время одного из своих краткосрочных отпусков. На второй день за чашечкой кофе в одном из кафетериев Нижнего Манхэттена он буквально столкнулся с веселой длинноволосой блондинкой. Они разговорились, и Мириам, в то время активистка местного отделения пацифистского движения в Сохо, так понравилась Полу, что он даже взялся проводить ее на антивоенную демонстрацию у американского представительства при ООН. Здесь их встретила небольшая, но очень шумная компания друзей и знакомых Мириам – дымящая сигаретами длинноволосая университетская молодежь в потертых джинсах и домашних пуловерах чуть выше колен. Вначале короткая стрижка и спортивная внешность спутника Мириам несколько озадачили их, но узнав, что он всего лишь безобидный ученый, друзья оттаяли, и Пол был официально принят в «боевое братство борцов за мир». Ситуация не была лишена определенной доли комизма: офицер элитного спецподразделения в шумной толпе протестующей молодежи усиленно делал вид, что пытается пробиться сквозь кордон из полицейских, взявших друг друга за локти и еле удерживающих напор толпы перед парадным входом в здание американской миссии. Несмотря на накал страстей, все, однако, закончилось вполне миролюбиво: начавшийся ливень быстро разогнал участников демонстрации по ближайшим кафе и общественным заведениям. Пол и Мириам в сопровождении еще нескольких демонстрантов, укрываясь плакатами, добежали до ближайшей станции метро и, нырнув в чрево мегаполиса, стали весело обсуждать детали проведенной акции. И там, на многолюдной платформе нью-йоркского метро, он и услышал эту мелодию. Ее играл на скрипке седой старик в клетчатом зеленом пиджаке и вельветовых брюках. Его тонкие пальцы проворно бегали по струнам дешевой скрипки, а старая серая кепка с мелочью и парой долларовых банкнот лежала перед ним на клочке газеты.

Тогда Пол был поражен тем, насколько точно звуки, рожденные струнами этой простенькой скрипки, передавали его внутреннее состояние. Перехватив его пристальный взгляд, Мириам, которая еще несколько секунд назад громко и весело говорила с друзьями, вдруг смутилась и, немного покраснев, спросила: «В чем дело?». А он пригласил ее на танго. Танго посреди оживленной платформы в час пик, со снующей многоликой и разношерстной толпой людей, большинство из которых не хотело и не могло разглядеть красоту чужого мгновения за рутинной пеленой собственных проблем.
Приглашение к танцу было неожиданным, и Пол дал должное ее смелости – черты, которая наряду с веселостью так нравилась в ней. Она приняла вызов с присущей ей легкостью, и вскоре пара молодых людей закружилась в танце, с головой уйдя в водоворот захвативших их и еще не высказанных чувств. Зрелище было впечатляющим: казалось, что даже кружащиеся в воздухе обрывки газет и журналов подхвачены не вихрем от мчащихся мимо платформы поездов, а волшебной музыкой старика.

Скрипач уже закончил играть, а Пол и Мириам были возвращены в реальность неожиданным шквалом аплодисментов и одобрительных криков: японские туристы, следовавшие на экскурсию в здание ООН, не остались равнодушными к увиденному. Пока подданные Хризантемового трона одобрительно шумели и щелкали своими «Никонами», Пол бросил в кепку старика долларовую купюру и, взяв Мириам за руку, юркнул в ближайший вагон отходившего поезда. Приняв это за местную традицию, сентиментальные японцы живо потянулись за бумажниками и приготовились танцевать, а старик со скрипкой и смычком в руках театрально поклонился в сторону молодых и послал им воздушный поцелуй. Те засмеялись и помахали музыканту из окна отходившего поезда. Они были веселы и беспечны, и им казалось, что это судьба, и им по пути в поезде по имени жизнь.

Жаль, но все оказалось прозаичнее.

Пол улыбнулся и осмотрелся по сторонам. Музыка прекратилась, а молодой человек отпивал горячий какао из большого пластикового стакана, принесенного его подружкой. На ней были черные брюки и практически такой же синий пуловер домашней вязки. У нее в руке была гигиеническая салфетка и гамбургер в картонной коробке. Глаза девушки излучали нежность. Поймав на себе взгляд ее карих глаз, музыкант обнял ее и привлек к себе.

Пол вновь улыбнулся и посмотрел на стоявшего рядом невысокого усатого джентльмена в шляпе. Тот по-своему истолковал улыбку Пола и, поправив очки в тяжелой черепаховой оправе, кивнул ему:

– Вы тоже заметили, что он фальшивит, – его правая рука продолжала нежно прижимать к груди черную пластиковую трубу с чертежами. – Я сторонник профессионализма во всем.

Но его ожидания на сей раз не оправдались:

– К сожалению, я совершенно не разбираюсь в музыке, сэр, – пожал плечами Пол.

Много лет назад он очень хотел узнать, как называется это произведение и кто его автор. Это можно было сделать сейчас, но, подойдя к молодому музыканту, он всего лишь одобрительно кивнул и бросил в картонный ящик двадцатидолларовую банкноту.

Поезд уже подъехал, и его двери с шипением раскрылись.

Музыкант что-то удивленно ответил набитым ртом, он явно не ожидал такой щедрости. А Пол подумал, что есть вещи, которые должны остаться тайной навсегда. По крайней мере, для него одного. Раздражение прошло, уступив место легкому налету ностальгии по прошлому, которая обычно быстро рассеивается, как утренний туман в весеннем лесу. До отлета оставалось более часа, и ему по-прежнему предстояла встреча с дочерью.

Минут через десять Пол сошел на одной из станций в районе Квинс, в пяти минутах ходьбы от квартиры Мириам. Перекинув сумку на левое плечо, он направился к небольшому цветочному магазинчику. Тот уже закрывался, и Полу с трудом удалось уговорить молодого испаноязычного продавца подождать пару минут, прежде чем он что-нибудь присмотрит. Расплатившись с бурчащим продавцом, он с небольшим букетом белых роз вышел из магазина и, перейдя оживленную улицу, вошел в подъезд четырехэтажного здания из коричневого камня.

– Кто там? – Как всегда, Мириам сначала немного приоткрывала закрытую на цепочку дверь и лишь затем задавала ритуальный вопрос. – А, это ты… Входи.

Она стояла перед ним в розовом вечернем платье с тонкой ниткой жемчуга и, наклонив голову к правому плечу, возилась с сережкой в ухе.

– Выходишь?

– Нет, только что пришла. Спасибо за цветы, сейчас сниму эту сережку и возьму их. Проходи, я сейчас.

– Дора дома? – Спросил он, пройдя в гостиную.

Положив цветы в небольшую фарфоровую вазу с журавлями, стоявшую на низком столике, он снял плащ и перебросил его через спинку одного из кресел, стоявших рядом со столиком. Сумку он оставил в прихожей.

– Нет, – послышалось откуда-то из соседней комнаты, – она на презентации. Ее фирма устроила прием в честь подписания большого контракта с китайцами.

Пол взял пульт от телевизора и подошел к широкой софе, где на мягком шерстяном покрывале цвета кофе с молоком разлегся холеный кот, длинная пепельная шерсть которого переливалась в свете люстры.

– Как дела, старина Фергюсон? – Он взял кота на руки и, устроившись на диване, положил его себе на колени. – Посмотрим, что нового в мире.

Пока Пол переключал каналы, Мириам, переодевшаяся в черные бриджи и голубую блузку, налила в фарфоровую вазу воды и подсыпала кошачьего корма в никелированную миску Фергюсона. Тот лениво, как бы нехотя, сполз с колен Пола и проковылял к угощению.

– Что-нибудь выпьешь? – Спросила она после того, как покончила со всеми другими, не терпящими отлагательств, делами.

– Не отказался бы от капучино, – Пол посмотрел на часы. – А когда она вернется?

– Не знаю, обещала сильно не опаздывать, – послышалось уже откуда-то с кухни, – Где ты остановился?

– Нигде, у меня около тридцати минут. Я вылетаю. В Европу.

– Надолго? – Она показалась в дверном проеме, в руках у нее была чашка с кофе, который она медленно перемешивала. Было видно, что по ее лицу прошла еле заметная тень.

– Дней на десять.

Она поставила перед ним кофе и вышла из комнаты. Вскоре она вернулась с пепельницей и сигаретами и села напротив своего бывшего мужа. Тот смотрел блок теленовостей.

– Значит, тебя не будет на церемонии? – Сказала она, нервно затянувшись сигаретой в длинном мундштуке из красного дерева. – Для нее это будет ударом.

– Непредвиденные обстоятельства…, – Пол выключил телевизор и отложил пульт.

– Не надо, Пол. Утром ты мне ничего не сказал… Я не хочу ворошить прошлое, но, кажется, я неоднократно слышала эти слова. Неужели и Доре придется столкнуться с этим?

– Мне самому нелегко, Мириам, но все произошло неожиданно. У меня нет иного выхода.

– Я не хочу это обсуждать, Пол. Подумай о том, что ты скажешь дочери.

– Она меня поймет. Я постараюсь быстро закончить дела и вернуться в срок …Я хочу передать Доре деньги, которые переводил на ее счет последние годы. Пусть она рассчитывает на них при планировании свадебного путешествия. Но я не знаю, когда ей об этом сказать. А вдруг я не смогу вовремя вернуться?

– Даже и не думай сегодня говорить ей о деньгах. Ты ее обидишь, – Мириам стряхнула пепел с сигареты и вновь откинулась в своем кресле. – Еще кофе?
– Нет, спасибо. Кто он – избранник Доры?

– Ее ровесник, симпатичный молодой человек. Мне он понравился. Думаю, что и тебе понравится.

– Надеюсь, я доверяю ей. А чем он занимается?

– Он журналист. Недавно нашел приличное место здесь в Нью-Йорке.

– Опять журналист, – вырвалось у Пола.

– Ты что-нибудь имеешь против журналиста? Он нормальный человек, я бы даже сказала – вполне сформировавшаяся самостоятельная личность, что, обычно, не свойственно большинству людей в его возрасте. Я спокойна за Дору. Если хочешь, я могу показать тебе его статьи, твоя дочь регулярно их собирает.
Она отложила сигарету на пепельницу и, наклонившись вперед, стала что-то искать среди вороха глянцевых журналов и газет, лежащих на нижней полке журнального столика. Длинная золотистая прядь ее волос из-за этого оказалась в пепельнице, и Пол, наклонившись, отодвинул пепельницу.

– Спасибо, – улыбнулась она кончиками губ и отвела непослушный локон за ухо, где вместо изысканной «на выход» сережки с жемчужными подвесками красовался простенький клипс «для дома». Это было в ее характере.

– Вот, – она протянула ему пятничный номер «Нью-Йорк Кроникл», где на восьмой странице ядовито–желтым маркером было обведено название одной из статей – «Реформы и общество: специфика развития демократий на постсоветском пространстве», и имя ее автора – Сэм Грин.
Пресноватое имя.

– Серьезная статья, – сказал Пол, бегло просмотрев газету и положив ее на стол, – Утром я был у Фрэнка Конти и договаривался насчет празднования. Хочу устроить веселую шумную вечеринку. Если молодые решили сразу же уехать из церкви, то это их дело. А я хочу отпраздновать свадьбу дочери по полной программе: с музыкой, родными и друзьями. Фрэнки подыщет приличное место, у него здесь хорошие связи. Если не успею вовремя прилететь, то, пожалуйста, помоги ему с пригласительными. Да, в мое отсутствие Дору к алтарю поведет он, я уже звонил ему. Могу я на тебя надеяться?

– У меня такое впечатление, что ты отправляешься на войну, а не на одну из своих конференций. Я сделаю все что надо, но, пожалуйста, постарайся вернуться вовремя. Ради нее, Доры, – Мириам потушила сигарету и потянулась было за другой, но потом передумала и отложила пачку.
В наступившей тишине было слышно как в замке входной двери повернулся ключ и кто-то вошел.

– Эй, кто-нибудь есть дома? – Это был голос Доры.
Через пару секунд она вошла в комнату и, бросив на диван сумочку и бумажный пакет с выпавшими оттуда экзотическими фруктами – видимо, подарок китайских компаньонов участникам презентации – кинулась на шею отцу.

Несмотря на сложные взаимоотношения между родителями, ей не было знакомо чувство эмоциональной дистанцированности от отца. В детстве ей даже казалось, что настоящий папа – это тот, кто живет далеко и приезжает не каждый день, а только тогда, когда себя хорошо ведешь. Каждое свое появление в ее красочном мире сказочных персонажей Пол всегда обставлял как маленький праздник, оставляя после себя конфетти радостных воспоминаний и целое семейство новых мягких подданных ее игрушечного королевства. С годами ее восприятие образа отца если и изменилось, то далеко не в худшую сторону. Испытывая неизменную любовь и уважение к матери, Дора, одновременно, подсознательно ощущала, что жизнь как-то незаслуженно обделила отца вниманием и семейным теплом. Но она не обвинила в этом мать даже тогда, когда с возрастом стала лучше понимать весь спектр ее взаимоотношений с Полом. В возрасте, когда все люди старше двадцати уже кажутся стариками, Дора стала как-то по-особому мягко относиться к своему седеющему отцу, казавшемуся в ее глазах каким-то беззащитным. В одной из своих поездок он даже попал в дорожное происшествие, и когда вернулся, то на правой стороне его груди, рядом с шеей остался небольшой продолговатый шрам. «Это от осколка стекла», – пояснил тогда Пол. После этого долгосрочные поездки в ее сознании стали ассоциироваться с чем-то плохим. Трудно сказать, что преобладало в ее отношении к отцу: было это всплеском жалости к чудаковатому ученому, доброму с людьми, но преданному науке, или все же – данью тому светлому образу, который он с детства оставил в ее памяти. Возможно, все сразу.

– Хорошо, хорошо, – Пол поцеловал Дору в лоб и, прижавшись щекой к ее волосам, погладил по голове, – если помада и украшает мужчину, то этот мужчина – не папа. Ты, наверное, меня всего измазала. Прими мои поздравления.

– Ты торопишь события, папочка. Поздравишь самым первым, потом, в церкви.

– Я бы очень этого хотел, но, знаешь…

– Дора, папа сделает все возможное, чтобы присутствовать на торжествах, – Мириам стояла рядом и осторожно улыбалась. Ей очень не хотелось огорчать дочь накануне свадьбы, но она боялась, что Пол может сказать что-то не то.

– Как, – Дора отпрянула от отца и посмотрела ему в глаза, – тебя там может и не быть?

– Не надо сгущать краски, я постараюсь быстро закончить все дела в Европе и вернуться к сроку.

– Что, опять какой-нибудь научный симпозиум? Разве можно оставлять свою дочь в такой ответственный в ее жизни момент и уезжать куда-то? Это…, – чувствовалось, что она была не готова к подобному развитию событий, а ее подбородок предательски дрогнул почти так же, как и в детстве, – это несправедливо.

– Успокойся, девочка, – Мириам подошла со стаканом воды, – неужели ты могла подумать, что папа мог бы оставить тебя в такой ответственный момент, не имея на то веских оснований?

– Все, хватит, – несмотря на обиду, Дора взяла себя в руки и покачала головой, – я не хочу больше говорить на эту тему, и не надо меня успокаивать. Если тебе надо лететь туда, то делай это. Мои чувства – моя проблема. Я не собираюсь портить вам настроение.
Трое взрослых молча, переминаясь с ноги на ногу, смотрели друг на друга. Они думали о разном, но каждый из них мучительно отчетливо ощущал свое бессилие перед чем-то невидимым и непреодолимым, отталкивавшим их в разные стороны и никак не позволявшим сойтись вместе.

– Дора, пожалуйста, выслушай меня, – Пол запустил руку в нагрудный карман пиджака и достал небольшую красную коробочку, которую он еще сегодня утром прихватил из своего депозитного ящика. – Когда ты родилась, я мечтал о дне, когда я надену этот перстень тебе на палец. Твоя покойная бабушка тоже этого очень хотела. Это фамильная ценность, ей более века.
Он открыл коробку и, вынув золотой перстень с гранатовыми зернышками, протянул его дочери. Изящное изделие соблазнительно сверкнуло на свету.

– Ты все делаешь для того, чтобы не приехать, не так ли? – В ее голосе все еще сквозили нотки обиды. – Нет, я не могу его сейчас принять, папа. Если хочешь подарить мне это, то, пожалуйста, подыщи для этого более подходящий повод, место и, самое главное, дату. А сейчас, пожалуйста, убери это. Договорились?
Сквозь едва заметные слезы в ее глазах блеснул знакомый хитрый огонек. У нее в детстве всегда были такие глаза, когда они договаривались о его следующем визите. Дора загнула обратно ладонь отца.

У Пола защемило где-то в груди. Послать бы Гордона и этого писаку с его вашингтонским папашей куда-нибудь подальше. Здесь, стоя перед своей дочерью, он впервые ощутил, насколько зыбка граница между тем, что хочешь и тем, что нужно, и одновременно насколько глубока пропасть между ними. Но, что поделаешь… Еще раз обняв дочь и погладив ее по голове, он нагнулся и взял сумку.

– Пора, девочка. Мне еще нужно в аэропорт.

Тишину неожиданно нарушил телефон, и по резвости, с которой Дора бросилась к трубке, он понял, что она ждала звонка. Он и Мириам обменялись взглядами. Но, как видно, в этот день все были против Доры.

– Отец, это тебя, по поводу конференции, – она протянула трубку.

– Да, слушаю.

– Пол, это я, – голос на другом конце провода принадлежал Джереми Гордону. – Уже и не надеялся застать тебя там. Как обстановка?

– Джереми, ты просто «прелесть».

На профессиональном сленге это, как минимум, означало «скотина».

– Успокойся, Пол.

– Спасибо, я в порядке.

На другом конце провода молчали.

– Тогда в чем дело?

– Догадайся. Дочь на днях выходит замуж.

– Ладно, не волнуйся, успеешь, – Полу почудилось, что он уловил какое-то облегчение в его тоне. – Планы немного поменялись. Внизу тебя будет ждать машина.

– Что-нибудь вне графика?

– Ничего серьезного, технические проблемы. Узнаешь по пути в аэропорт.

– Рейс отменили?

– Да, полетишь на обычном. Пока.

– Да, я тоже тебя очень уважаю.

Пол повернулся к Доре и Мириам.

– Звонил один из моих коллег. Видимо, по техническим причинам полетим на другом самолете, за мной выслали машину. Мне нужно идти. Обещаю привезти что-нибудь интересное.

Пока Пол одевал свой плащ, Дора вернулась из гостиной с бумажным пакетом.

– Возьми это. Тебе понравится.

– Спасибо, – Пол посмотрел в пакет со странными фруктами, принесенными дочерью с вечеринки. – Ты уверена, что это можно есть?

– Вполне. Вкус непривычный, но вполне съедобно. Буду тебя ждать.

Пол надкусил один из желтовато–зеленых шариков и, махнув рукой Доре и Мириам, стал спускаться по лестнице.

Дора повернулась к матери:

– Как всегда, ты не предложила ему что-нибудь поесть.

Эдуард Атанесян

Продолжение