СОЦИУМ
Всем жителям героического Арцаха посвящается
I
“Наша Среда online” – Не могу проходить спокойно мимо голодных кошек и брошенных на развалах книг. Мне это причиняет острую боль. Возможно, всё это досталось в наследство от отца, советского офицера, бессребреника и страстного библиофила. К тому же, когда он на обед шёл из штаба, иногда приводил к подъезду какую-нибудь дворнягу, чтобы её накормить. В те годы я очень боялась собак, кошек (меня сильно трёхлетнюю покусала бабушкина кошка) и не читала фантастику, как-то перепрыгнув из русской и советской классики в латиноамериканский бум, где, похоже, застряла навсегда.
Сейчас я много езжу по России, и, кажется, Владивосток по наличию книжных развалов, а точнее, шкафов со старыми книгами, списанными из библиотек и вынесенными из домашних библиотек, бьёт все рекорды. За эти месяцы я видела много таких шкафов, на улице Суханова, например, забит ещё и старыми игрушками. Этим книгам по тридцать-сорок лет, и тогда они представляли для любого советского человека исключительную ценность, ради них сдавали макулатуру и стояли большие очереди за талонами, чтобы отоварить подписным изданием. Кстати, так было не только в СССР, а и во многих странах мира. Однажды в Ганновере в гостях у свояков я увидела великолепно изданные книги писателей, получивших Нобелевскую премию. Оказалось, что покупать их начала бабушка переехавшего с Урала семейства, взяв для этого немалый кредит, а после её смерти коллекцию уже продолжал собирать её супруг, чтобы оставить это наследство внукам.
…В одном доме на Пушкинской я увидела импровизированные книжные полки, сделанные в нише прямо внутри панельной кладки. В них лежали великолепные издания художественной литературы, потрёпанные, пожившие тома Герцена или Гюго, интереснейшая книга про Тернейский район с фотографиями из Сихотэ-Алиня и бухты, где останавливался Лаперуз, которую было невозможно не забрать с собой. Книги были похожи на те, которые плавают в гибельных водах после кораблекрушения, размокшие и высохшие, и снова размокшие, продуваемые всеми тихоокеанскими ветрами. Их страницы то оборванные, то слипшиеся и иногда уцелевшие, своей разбухшей толщиной и пожелтелостью были похожи на средневековые манускрипты. Наверное, они были немного похожи на томики Софокла и Китса, что спаслись в карманах утонувшего Шелли.
Как правило, в этих шкафах роются люди старшего поколения, приостанавливают поиск, залипнув на какой-нибудь странице, а потом, достаточно набив свою сумку или тележку на колёсах, куда-то уходят с ними, я подозреваю, что в секту тех, кто учит эти книги наизусть.
В фойе музея Арсеньева я наткнулась на книги, разложенные на полках, сколоченных в виде разнонаправленных диагоналей. Шкаф сам по себе был как произведение искусства и запросто мог проиллюстрировать жизнь какого-нибудь писателя фантаста или магического реалиста. Обшарив достаточное число книг (так и хочется сказать дрожащими руками) в поисках очередного найдёныша, я нашла «Письма об изучении и пользе истории» Болинброка, который и сам, как его книги теперь, стал почти бездомным, уехав с родины во Францию. Издательство «Наука», Москва, 1978 год. Мне было только четыре, именно в этом возрасте я и начала читать. Письма лорда-диссидента из Шантлу я решила забрать с собой вместе с «Партийным руководством литературой и искусством», изданным в Академии общественных наук при ЦК КПСС в 1986 году. И тут я увидела среди всего этого старья, имеющего значение для таких маргиналов, как я, довольно свежую книгу Рэя Брэдбери «Вино из одуванчиков» в переводе Арама Оганяна.
Сейчас вы узнаете, почему я никогда не покупаю книги Рэя.
II
С одним из лучших переводчиков Рэя Арамом Оганяном мы дружим с ноября 2018 года, познакомившись в Ереване после презентации моей книги «Армения – Солнце в квадрате», которая прошла в дискуссионном клубе «Серендипити» в Институте востоковедения РАУ благодаря профессору, иранисту, нашей подруге Виктории Аракеловой. На презентацию пришла жена Арама Адринэ Ширинян, внучка известного архитектора и сама хороший прозаик, и сказала мне: «Сейчас сюда придёт мой муж».
В эти годы я уже привыкла к тому, что среди старой ереванской интеллигенции бывают незаурядные люди, а то и уникальные экземпляры. Встреча с Арамом была из этого рода. Она повлекла ещё и знакомство с творчеством Брэдбери, которого я никогда не читала кроме одного маленького рассказа в 1990-е о том, как одна девочка была заперта в карцере кампуса и пропустила появление солнца, а его она никогда не видела при причине проливных постоянных дождей в том городе.
…Пришёл Арам, спокойный, в очках, меланхоличный армянин, который на армянина был не особо похож, и не зря его в Тунисе принимали за своего.
И мы вчетвером, плюс моя старшая дочь Ника, с которой мы должны были ехать ещё и в Степанакерт, пошли в пиццерию.
Оказалось, что он сын полковника в отставке, кандидата технических наук Вигена Оганяна, который также был известен как писатель и публицист, а ещё как причастный к изобретению оружия ПВО, решившего исход Вьетнамской войны. Виген Арамович, ушедший из жизни в 2016 году, прослужил в Советской армии тридцать три года, в том числе семь лет на полигоне Капустин Яр, испытывая зенитно-ракетные комплексы, которые хорошо себя проявили в Египте, на Кубе, в Сирии.
Дед Арама Сурен Агасиевич Микаелян был вторым секретарём ЦК КП Армении. И от него оставалась огромная пятикомнатная квартира на Каскаде, по которой можно ездить на велосипеде, и изучать её как музей, потому что Арам имеет не только литературоведческие коллекции (где между прочим есть оригинальная фотосъёмка встречи Сарояна с Виктором Амбарцумяном в Нью-Йорке, водительские права Сарояна, пять автографов Рэя), но и письма и фотографии с фронтов Великой Отечественной. Эти треугольники Арам покупал за бесценок на ереванском Вернисаже, надеясь, что родственники погибших когда-нибудь обретут их, из каких-то ереванских подворотен тащил домой видавшие виды аутентичное литьё и даже оружие Первой мировой, кажется, принимавшее участие в самой Сардарапатской битве.
Проезжая с ним как-то по городу, я увидела старый книжный магазин.
– Да нет, это старый табачный магазин, – сказал Арам. Его превратили в букинист, где я часто пасусь, закупая книги, карты и гравюры.
Я сразу услышала этот густой, горьковатый, магический запах старых страниц, никогда не режущих пальцы при перелистывании, мешающийся с табачным крепким духом. Не хватало в этих видениях только старого дома, кресла-качалки, пледа и камина.
III
Впрочем, у него-то есть старая квартира в известной сталинке на Каскаде. Туда-то и вернулся Арам Оганян, уже выпускник романо-германского отделения филологического факультета МГУ им. Ломоносова, профессиональный переводчик ещё в 1980-е. Шаг, который мог позволить себе в эти годы только одиночка. Отток людей из Армении, а особенно интеллигенции шёл непрерывно. Он -ученик профессора Эсфири Максимовны Медниковой, под руководством которой он написал две курсовые и диплом о возможностях передачи стилевых особенностей прозы Брэдбери в переводе. В Москву он наезжает по издательским делам, многие годы сотрудничая с издательством «Эксмо», и почти третья-четвёртая книга Брэдбери, изданная в России, его. А переводит он не только Рэя, но и Уильяма Сарояна, Роберта Шекли, Джона Апдайка, Алана Александра Милна, Амброза Бирса, Гилберта Кийта Честертона. С армянского на английский Левона Хечояна, Агаси Айвазяна, Ваана Ованесяна. С армянского на русский Гранта Матевосяна, Акселя Бакунца, Манука Мнацаканяна.
Так на моих полках появились книги Брэдбери «Вино из одуванчиков», «Зелёные тени, Белый Кит» про Ирландию, которую я люблю больше всего, «Маски», «Механический Хэппи-лэнд». «Отважный юноша на летящей трапеции», «Прогулка в роскошной колеснице», «Кулачный бой за честь Армении» Уильяма Сарояна.
А началось всё с того, что однокурсницы подарили ему книгу Брэдбери на английском языке, и с первой же страницы он распознал ритмику и стилистику, напомнившие ему библейские тексты. К 100-летию Брэдбери он дал большое интервью Андрею Жукову-Щербаку, где вспомнил довольно знаковую фразу Рэя о том, что «реальность способна парализовать человека, подобно взгляду Медузы Горгоны, поэтому писатель вынужден, как Персей, пользоваться защитным зеркальным щитом метафор». В той же беседе речь шла о выпущенных на русском языке книгах из серии «Неизвестный Брэдбери», полностью состоящих из текстов, неизвестных русскому читателю. Две из них «Мы – плотники незримого собора» и «Механический Хэппи-лэнд» не только перевёл, но и по крупицам собрал из затерянных журнальных публикаций Арам.
«В сущности, вся проза Брэдбери метафорична, – говорил Арам Андрею, – ритмична и звучит как поэзия. В текстах можно встретить фрагменты, написанные, например, гекзаметром. Переводчику Брэдбери нужно быть на чеку, чтобы вовремя расслышать стихотворный пульс его прозы».
Пока Рэй был жив, он посылал ему каждую изданную книгу. И однажды написал ему письмо, где спрашивал о его встрече с Сарояном, о которой не было ничего известно, но проанализировав прозу обоих, он её просто увидел. Ведь имя Сарояна упоминается в трёх произведениях американского фантаста. В конце последнего прижизненного сборника «У нас всегда будет Париж» есть рассказ «Литературная встреча», посвящённый ему.
7 июня 2004 года Рэй прислал ответ на шикарной бумаге с изображением…:
«Дорогой Арам Оганян:
Благодарю вас за письмо, включающее материал о Уильяме Сарояне. Сароян был со мной на связи…»
Впрочем, для него наличие росчерка Рэя не так уж и важно. Однажды он написал письмо в Санкт-Петербург писателю, издателю Ане Амасовой:
«Вот, дорогая Аня, высылаю вам в Музей некоторые автографы Брэдбери из моих закромов и сусек.
Однажды в США, в 2000 году, я нашёл в букинисте книгу за 7 долларов с автографом Брэдбери и не купил его. «У меня есть письма от него – рассуждал я, – так зачем мне книга, подписанная никому конкретно?» В этот же вечер мы пошли в кино, и билет стоил дороже той книги. Надо ли говорить, что после того сеанса я бегом вернулся в тот «бук»?!
И вот она, эта калифорнийская книга из магазина, где бывал Рэй Брэдбери и встречался с читателями: город Глендейл, букинист с названием «Mystery and Imagination».
А вот, например, книга без автографа. Но её тираж – меньше 150 экземпляров. И в ней предисловие Брэдбери к египетскому изданию «Фаренгейта».
III
Арам многое помнит о Первой карабахской войне не хуже, чем военный аналитик. Он знал легендарного Аркадия Ивановича Тер-Тадевосяна по прозвищу «Коммандос», с которым работал переводчиком на войне 2020 года, когда генерал в отставке возглавил ереванский штаб, расположенный в обществе ДОСААФ, в котором и работал все эти годы. В этой истории работы с Коммандосом для Арама было ещё личное. Тер-Тадевосян провёл первый успешный бой, взяв Каринтак под Шушинской скалой, старое армянское село, которое несколько раз переезжало. Из Каринтака идут корни Арама по одной линии отца. В Арцах в дни войны 2020 года Арам ездил, находился рядом с журналистами и переводчиками в отеле, который обстреливала вражеская сторона. Говорил, что ни один человек из пула не испугался. А в Каринтак мы с ним попали уже вместе в октябре 2019 года.
С Аркадием Ивановичем я была не знакома. Один раз я увидела его в дни майдана в мае 2018 года совершенно потерянным, спускающимся в метро «Площадь Республики». А потом через год в только что открывшемся музее армянского модернизма Артура Тарханяна, куда пригласила его дочь прославленного архитектора Анаит Тарханян на презентацию нашей с Павлом Джангировым книги «Львы Мологи. По русским следам Александра Таманяна». После сдачи Шуши в ноябре 2020 года азербайджанцам Коммандос умер. В марте 2021 года не выдержало сердце. В сентябре 2023 года героический Арцах пал, и Тер-Тадевосян о том, как погибло дело его жизни, по счастью, так и не узнал.
IV
…Из музея Арсеньева я пришла домой и написала Араму о том, что на развале в музее увидела его перевод «одуванчиков». Он ответил из Тбилиси и в качестве подтверждения своей новой локации выслал вид с восемнадцатого этажа гостиницы, работая на шестидневном семинаре. За несколько дней до этого он слал мне фотографии из Таврического дворца, где находится межпарламентская ассамблея СНГ, а он выступил там с презентацией о медицинском переводе. Командировку ему организовал Союз переводчиков России, в котором он состоит с членским билетом под номером 900. Перемещается он так непринуждённо, потому что до сих пор живёт сыном Империи, так мне всегда хотелось о нем думать. Хотя он объездил полмира, работая в архивах и США, однако, иной раз мы вступали с ним в споры, и тогда в нём просыпался самый настоящий армянский националист.
Вскипел, когда премьер-министр Пашинян подарил своему коллеге по либеральному фашизму Джастину Трюдо носки цвета армянского триколора.
– Отец, когда умирал, попросил повесить в изголовье флаг, – сказал Арам. – А этот под потную пятку!!
Разошлись мы с ним в оценках вклада в поддержку исторической Родины Ким Кардашьян, которая оставалась для меня женщиной, запустивший в мир бьюти очень важную штуку под названием «хайлайтер», позволяющую сделать фактурной скульптуру лица. Арам только что работал на инновационном форуме, где выступала Ким, а он её переводил. И он яростно защищал её от моих претензий, так как считал, что один твит Кардашьян значительно продвинул память о Геноциде армян, если это видит много миллионов её подписчиков. К тому же Кардашьян крестила своих детей в Армении и уже это позволяет говорить о ней как о правильном человеке.
– Прислать тебе фотографии Тбилиси? Тебе будет интересно? – спросил он на этот раз с холмов Джорджии.
– Нет, – безапелляционно сказала я, ничего не объясняя. Не могла же я ему сейчас рассказывать о том, почему я не хочу видеть фотографии города, в котором всю жизнь мечтала побывать? С тех пор, как отец прислал мне в апреле 1989 году открытку, которая пришла в Сибирь на несколько дней позже, чем вернулся оттуда он сам. Тогда гамсахурдисты взорвали республику, пролилась кровь, которую враги России сделали сакральной, а отец рванул в Вазиани, когда наших курсантов, проходящих там стажировку, стали избивать национально ориентированные жители солнечной Грузии.
Придёт время – сама все увижу.
V
В октябре 2019 года я внезапно от московского общественника Нерсеса Нерсисяна получила приглашение ехать с ним в пуле в Степанакерт на международный форум Ай Дата «Друзья Арцаха». Среди русских делегатов был сам парламентарий, руководитель Института стран СНГ и соотечественников, Константин Затулин.
Накануне в ресторане на улице Комитаса мы сидели с Викторией Аракеловой возле открытого окна, в Ереване была ещё жара, и я простыла и наутро выехала с большим числом представителей из разных стран в Нагорный Карабах.
На следующее утро мы отправились в бывший дом Политпросвещения на площадь, бывший в Степанакерте самой главной форумной площадкой, и в конференц-зале увидела Арама с традиционным бейджем переводчиков.
Я так опешила от неожиданной встречи, что не успела обрадоваться. Мы с Арамом жили в разных гостиницах, на приветственный ужин я не спускалась, и следующим поздним утром перед работой он приехал в мой отель и закинул мне в номер еды, напитков, фруктов, орехов. В этот же день, кажется, он взял такси, и мы поехали в Каринтак. И мы поехали в то самое армянское село, о котором я знала лишь благодаря фотографии, на которой стоял фидаин на фоне бесконечных трупов поверженного врага 26 января 1992 года. Битва за Каринтак была первой ласточкой армянских побед.
Под Шушинскую скалу мы спускались не так уж и быстро, и тогда я впервые поняла, что Арцах уходит не только в высоту, но и в глубину. Мы проехали мимо бронетехники, брошенной тридцать лет назад, когда армяне героически освободили Лачин, связывающий республику с материнской Арменией, и Шуши когда-то бывший одним из цветущих центров Российской империи. Здесь была в царские времена комендатура, и есть все основания полагать, что в Шуши был и сам Михаил Юрьевич Лермонтов. А то, что здесь был Василий Верещагин и создал ряд работ, это известно не только любителям баталистики. Такие у нас раньше были художники. Могли и погибнуть на броненосце в Порт-Артуре вместе с адмиралом Макаровым, подорвавшись на мине, но перед тем взяв ключи от Адрианополя у турок с генералом Скобелевым.
В ущелье, где под скалой располагался Каринтак (название села ещё иногда пишут Карин Так, с армянского означает «под скалой или камнем»), нас сразу встретил суровый бородатый мужик, по ряду вопросов к нам мы поняли, что перед нами гюхапет. Мы ответили, и он разрешил нам погулять по селу. Тем более что прогулка эта не могла быть долгой, нам нужно было возвращаться в Степанакерт. Мимо нас прошёл мальчишка лет двенадцати, тащил дрова для хороваца. Мы стали углубляться по белой старой брусчатке вглубь села, и эта короткая проходка сейчас мне вспоминается с большой болью, так как год спустя Арцах рухнул под натиском азербайджано-турецких войск. Уже тогда этот мир казался зачарованным, ведь кроме следов войны, здесь всегда была сильной и метафизическая аура. На крепкой, добротной стене одного каменного дома висела старая советская доска. Я прочитала слово «ЭКРАН». На нём была пустота, точнее, сильно потёртая крашеная, в ошмётках старой бумаги. Да и не могло быть здесь ничего иного: ни лекций, ни кино, ни концерта. Все оставалось в прошлом, в 1988 году, наверное.
Рядом были все ещё крепкие, на большие семьи, дома с выбитыми стёклами окон на верандах, красивым литьём на заборах…И вот, наконец, старая каринтакская церковь, внутрь которой сейчас не попадёшь. Возможно, что иногда она на службы и открывалась. Хотя вряд ли. Наверное, местные каждое воскресение поднимались в Шуши, в церковь Казанчецоц, напротив которой располагалась первая резиденция архиепископа владыки Паргева, который дал мне своё благословение в июне 2010 года.
VI
Кстати, мне тоже удалось поработать с Арамом, в качестве составителя.
После возращения из Арцаха в Ереван мы встретились ещё в гостях у Павла Джангирова. Нужно было обсудить список авторов армянских писателей для составления Антологии военного армянского рассказа. Выпустить эту книгу предложила Виктория Аракелова (а Арам знал её ещё по 1990-м, когда она приехала в Армению из Таджикистана вместе с семьёй, уже отучившись в Пятигорском лингвистическом университете). Поскольку она в эти годы практически не спит, работая даже по ночам уже тридцать лет, я «взяла это на себя». Предложив найти и меценатов под это издание, которое мы собрались выпустить к 85-летию Победы. «Взяла на себя» – пишу в кавычках, потому что тот, кто знает армянский городской фольклор, понимает, что обычно в Ереване на себя мало кто берёт.
Есть такая фраза «останется на мне», когда есть такой тип армянина, который боится лишний раз взять на себя инициативу, потому что не хочет ответственности.
Чтобы проиллюстрировать это, я вспомнила, как уже после майдана и ухудшения содержания инфраструктуры города, я спросила у Павла, почему люди не могут убрать мусор возле своих домов, даже если этого не делают жилищно-коммунальные службы?
– Да, о чём ты! Никто не будет этого делать, потому что потом «это окажется на них».
– Как это? У нас люди в Москве и Подмосковье убирают свои дворы.
– Ну, я однажды в спектакле участвовал, – говорит Павел, с радостью обратив свой мысленный взор с улицы Папазяна постмайданного периода в свои любимые 1960-е или 1970-е годы, когда он и его младший брат Карен был яркими представителями творческого Еревана. – Так режиссёр говорит одному: сцена закончится – ты поднимешь нож и заберёшь его с собой.
– Ага, – отвечает тот. А если нож в следующий раз упадёт не рядом со мной? Мне что его забирать оттуда? Там же ближе будет стоять, скажем, Гагик или там Карен, пусть они и забирают. Я не хочу, чтобы это осталось на мне!
Ну, вот. Подготовка антологии военного армянского рассказа осталась на нас: на мне, Павле и Араме. Туда мы включили как известные, так и подлинные находки благодаря Араму, который из своего бездонного переводческого ящика достал никому не известный рассказ Сарояна о Гитлере, который печатался только один раз в 1935 году. А я, как и обещала, нашла финансирование и позже эта уникальная книга поступила в городские библиотеки и общество ветеранов и уехала даже в Арцах.
VII
А тогда, гуляя с ним по Каринтаку, мы вдруг увидели, что один дом открыт. Не очень-то разговорчивая хозяйка открыла дверь и пригласила войти. Встречать нас вышел и хозяин, представился Аликом. Настоящий такой тип карабахци: в старой кепке, в фидаинских прокуренных усах, очень сутулый. Пройдя через довольно просторную веранду, мы оказались на кухне. Работал телевизор и показывал новости 1 российского канала.
Хозяйка молча, чуть улыбаясь, поставила чай и стала колоть орехи. Я села на старый, продавленный диван, Арам сел за стол. Несмотря на крайнюю бедность, в доме был полный порядок и от всего это уходящего патриархального мира веяло для меня как гостьи не напряжением и не страхом от приближения грядущей войны и, возможно, окончательной кровавой развязкой, но каким-то твёрдым, ясным, вековым укладом. Он-то и казался через одиннадцать месяцев под артой алиевского фашизма, не щадящего ни жилые дома, которые он расстреливал кассетными бомбами, ни степанакертский роддом, ни детей, которые получили ожоги от запрещённого фосфора…
Арам достал несколько тысяч драм и протянул хозяйке. Она с благодарностью взяла.
На прощание мы сфотографировались со стариками, и стали собираться в обратную дорогу, вызвав наше же такси. Натягивало дождь, и когда мы въехали в Шуши, дождь хлестал уже вовсю, из запотевшего стекла я увидела Казанчецоц, нарисованный в импрессионистической манере струями воды, делавшим его похожим на Руанский собор. Но мы всё равно вышли возле музея Шушинского ковра, постучались, и нам открыл дверь вооружённый охранник, и сказал, что, к сожалению, сегодня закрыто.
Мы помокли немного на подворье, где на скамейке сидел бронзовый Вазген Саркисян, после войны ставший премьер-министром Республики Армении. Спарапет Вазген вместе с Кареном Демирчяном и ещё многими парламентариями были убиты террористической группой Наири Унаняна 27 октября 1999 года.
На следующее утро Арам снова взял такси, и мы, не влившись в шумные делегации из России, Греции, Бельгии, США, Аргентины, Франции, уезжавшие в Ереван на автобусах, поехали в Армению по быстрой живописнейшей Северной дороге, через средневековый Дадиванк, Мартакерт, Дромбон, Карвачар, и Севан.
Красота и непостижимость этого закавказского «прекрасного и яростного мира»! Как будто и она была описана в знаменитом рассказе Андрея Платонова, нашедшего успокоение на армянском кладбище Москвы.
И теперь на тихоокеанском побережье спустя эти трагические годы я все ещё вижу его неперебиваемый свет, в своём уме, в своём воображении. Факты, доказывающие существование враждебных, гибельных сил для людей избранных, возвышенных, все ещё продолжают существовать.
Видимо, по этой же причине, дом Рэя тоже был уничтожен.
г. Владивосток
Ноябрь, 2023
Фото из личного архива автора