СОЦИУМ

Краткое предисловие к эссе “Проклятие Русалки”

Впервые эссе «Проклятие Русалки» было опубликовано в сборнике рассказов «Поторыба», вышедшем в свет в 2019 году. Тогда никто, в том числе и автор, не мог себе представить все, что произошло начиная с 27 сентября 2020 г. – азербайджано-турецкое нападение с помощью исламских моджахедов на Арцах и последовавшая за этим блокада Арцаха (Нагорного Карабаха). А затем в результате новой войны 19 сентября 2023 г., развязанной Азербайджаном, осуществлялся насильственный вывод армян и крупномасштабные этнические чистки… Словом, повторился Геноцид 1915 года, добавивший неизбывную боль и неизмеримую трагедию армянскому народу.

В автобиографическом эссе «Проклятие русалки» по сути речь идёт о высоких общечеловеческих ценностях: о любви и самопожертвовании, о переживаниях сурового горца и трудолюбивом человеке. Сложны и просветлены философские выводы, которые, безусловно, противоречивы, ибо именно таков внутренний мир человека.

Маргарет Деранц, Калифорния, Лос-Анджелес, 2024 г.

ПРОКЛЯТИЕ РУСАЛКИ
(Ущелье Деранц)

В последнее время я часто думаю о смерти. Быть может, потому, что из шести детей большой семьи Деранц жив только мой отец-инвалид и непреходящая память о дяде, демонстрирующая своё явное присутствие в моей истории.

***

В августе 2001 года мы с семьёй отправились в длительную поездку на автомобиле из Еревана в Кубатлы[1], до госпиталя Джебраила[2], где мой брат был главврачом, оттуда в Гадрут[3], затем в Степанакерт[4], в наш отчий дом, где надеялись увидеть дядю Сурена.

…Двор, где прошло моё детство… Раскидистая крона тутовника тянулась ввысь, к небу. В верхней части покатого двора обвалился грунт, на месте взрыва снаряда системы «Град», выпущенного из Шуши[5], образовалась воронкообразная яма. На стене дома появилась глубокая трещина. Он напоминал раненого, но стоящего на ногах солдата.

…Это было в разгар первой Арцахской войны – войны не на жизнь, а на смерть. Степанакерт находился в окружении. Магазины были закрыты, прилавки пусты. Кругом царило запустение. Чтобы выжить самому и помочь многодетным соседям, дядя завёл кур. Случилось так, что именно в эти тяжёлые дни войны куры заболели. Дядя стал огораживать верхний угол двора, чтобы изолировать больных птиц. Это была эпидемия болезни, от которой не было спасения. Рано утром, когда дядя нёс корм здоровым курам, его вдруг охватило необъяснимое чувство жалости, и он, прислушиваясь к голосу совести, направляется в сторону больных птиц, несмотря на то, что уже не было смысла их кормить. В этот момент со стороны Шуши начинается обстрел города из системы «Град», и очередной снаряд уничтожает курятник со здоровыми птицами. Так умирающие птицы спасли моего дядю от верной смерти. Неисповедимы капризы судьбы, в проявлениях которых мерилом жизни и смерти, настоящего и будущего служит миг.

В нашу последнюю встречу дяде Сурену было семьдесят шесть лет. После этого он проживёт ещё двенадцать лет. Я думаю, что не только жизнь может быть счастливой, но и смерть. Главное – куда мы идём и к чему пришли? Мы всю жизнь ищем Бога, с сомнениями и неверием, ищем на паперти и под куполом церкви, в проповедях священников и в предсказаниях пророков и, конечно, в священных книгах. Вместе с тем мы каждый раз открываем его вновь – в боевом кличе сбежавшей из тенистых лесов пумы и в гордом парении орла, в неустанном мерцании вековечных звёзд и в безднах океана, в шуме дождя и в переливах цветов радуги. Его всемогущий Дух наполняет наши сердца вновь и вновь, ибо мы жаждем в Его милосердии и сострадании найти утешение, а в Его вечной любви – последнее пристанище…

…Дом был пуст, так как мой дядя с ранней весны до наступления холодов обычно перебирался в «Ущелье Деранц»[6]. Как раз в эти дни скончалась наша соседка Ермония, которая в Степанакерте жила через два дома от нас. Мы не хотели присутствовать на похоронах, поэтому, не задерживаясь в городе, отправились в наше родовое имение.

***

Дед моего отца Тер-Казар, монах шушинского собора Казанчецоц, накануне принятия монашества, прогуливаясь по Ущелью Деранц, встречает группу женщин.

Это происходит в следующее после Пасхи воскресенье[7]. Женщины и их молодые невестки со своими подружками проводят свой досуг на лоне природы, наслаждаясь её пробуждением. Пока женщины раскладывают на траве принесённые с собой пасхальные яства, молодые девушки, собравшись в кружок, шушукаются между собой, не замечая пристальных взглядов юноши, бросаемых им украдкой. 

Васильковые глаза одной из юных красавиц так западают в душу парня, что он всю ночь не смыкает глаз. Утром парень приходит к своему отцу – Тер-Манвелу – и говорит: «Ночью мне явился Господь и велел не принимать монашеский обет».

Тер-Манвел надеется, что сын передумает и подчинится его воле, ведь с первого дня рождения мальчика, он лелеял мечту, что Казар станет священнослужителем. А сейчас из-за сына отец становится клятвопреступником, тем более что клятва была дана Богу. Страх перед Господом охватывает его…

Многие годы от меня скрывали драматические подробности отношений между отцом и сыном; под завесой тайны остаются также причины конфликта между братьями и другие подобные явления. Но есть один неоспоримый факт: в далёкие времена в «Ущелье Деранц» боролись между собой добро и зло, возвышенное и низменное, духовное и материальное, порождая мистические тайны, которые записаны в подсознании поколений рода Деранц и сверхъестественным образом направляют их по сей день. Господь щедр и даёт благословение каждому. Человеку кажется, что он хозяин и господин своей Судьбы, но на самом деле над ним властвует незримое сверхъестественное, оно управляет им, дёргая за невидимые нити, как кукловод, который не появляется на сцене, но все знают о его отсутствующем присутствии. И мы – украшение Вселенной, ибо созданы по образу и подобию Божьему, мы, способные парить в небесах, погрязли в низменных страстях, поскольку наша плоть подчиняется примитивным инстинктам, тянущим нас вниз. В таком случае кто мы? Марионетки «в руках» загадочных явлений.

Не знаю, волею судьбы ли или благодаря настойчивости Казара, но Тер-Манвел в конце концов уступает сыну. После праздника Преображения Пресвятой Богородицы нетерпеливый юноша женится на красавице Агюль – моей прабабушке – и становится женатым священником.

Тер-Манвел завещает старшему сыну благоустроенный дом, цветущие сады и Крест Деранц, стоящий в часовне с тринадцатого века, – неоспоримое доказательство принадлежности к духовному сословию. А младшему сыну, Казару, оставляет в наследство один из бесплодных холмов.

Каменистая возвышенность, кишащая змеями и скорпионами и усеянная колючими кустарниками, находилась на участке пути, тянущегося вниз от часовни Деранц. Это было всё равно что лишить наследства. Вот такое вот проявление отцовской любви. Ну а потомки унаследовали неизлечимый романтизм Деранц, выпавший на долю Тер-Казара, который от моего предка, влюблённого в огненную красавицу, по узким тропинкам забытых воспоминаний передался моему дяде, а затем и мне… Так романтика становится самой главной составляющей мироощущения Деранц, стержнем, вокруг которого вращаются карусели жизни и смерти. 

Моя бабушка Лусняк с необъяснимой завистью и восхищением говорила о супружеской паре Казар и Агюль – о своём свёкре и свекрови. Читатель здесь может возразить, мол эти два чувства несовместимы, но я говорю сущую правду. Быть может, раннее вдовство бабушки, которая долгие годы вела сдержанный образ жизни, породило в ней такое сочетание взаимоисключающих чувств. Бабушка рассказывала, что Казар и Агюль прожили душа в душу до глубокой старости и упокоились с разницей в один день. Чтобы после внезапной смерти одного из супругов, второй закончил все дела и отдал долги земные.

Казар всю свою жизнь борется с каменными глыбами, и спустя десятилетия каменистая пустошь превращается в цветущий фруктовый сад. Из истории об Ущелье Деранц, рассказанной бабушкой Лусняк, сложилась трогательная сказка, в которой жили Азаран Блбул[8], царица змей Шармах[9] и другие мифические персонажи.

Когда-то, давным-давно, мой юный предок встретил огненную красавицу и потерял покой и сон. В самый волнительный момент рассказа бабушка откладывала в сторону узорчатое полотенце и вязальный крючок, и указывая на ребёнка, начинала дрожащим голосом петь: «Вдруг в ущелье Деранц я увидел прекрасную девушку в платье зелёно-красном»[10]. Этим ребёнком была я. Бабушкины рассказы я слушала вполуха, но они впитались в мою душу, стали иллюзорной реальностью, как будто я перевоплотилась в ту реальную девушку из сказки и жила в далёком поместье, которое и есть «Ущелье Деранц». 

***

И вот я мчусь в сторону родового имения. Этот рассказ о дяде Сурене, но я должна была его начать с «Ущелья Деранц». Мой дед Казар пуповиной связал судьбу своего первого внука – моего дяди Сурена – с родным, милым его сердцу краем, ведь именно в «Ущелье Деранц» живут светлые воспоминания детства, которые вмещают в себя синеву рая и имеют корни памяти крови. Мы в ответе за эту память. Здесь бок о бок сосуществуют мистика и реальность, они часто переплетены неразрывно и, что ни говори, правят нами посредством не подлежащих трактовке законов. Только сверхъестественным можно объяснить поступок дяди Сурена, который в самый разгар Арцахской войны продаёт своё имущество в Ереване, отказывается от обеспеченной жизни – результата многолетнего тяжкого труда, и переезжает в Степанакерт. Он тратит всю свою заначку и деньги, которые берет в долг, на то, чтобы запущенное «Ущелье Деранц» вновь процветало. Для жителей соседнего села он так и остался чужаком, необъяснимой загадкой, Робинзоном. Многие считали его полоумным, а потом стали озвучивать эту мысль направо-налево, распространяя по округе. У Робинзона была и своя Пятница – молодой человек по имени Аркадий, который раз в неделю на своей «Ниве» привозил дяде воду и продукты. Аркадий имел слабость к выпивке и чем больше пил, тем больше становился похож на Пятницу. 

***

…Воспоминания, связанные с моим дядей Суреном, формировались с самого детства. Дядя обладал величавой внешностью и был очень похож на известного французского актёра Жана Габена, но выглядел стройнее.

Во время семейных сборищ мы с кузинами часто спорили, кто из нас должен сидеть рядом с дядей, потому что мы, маленькие девочки, в его присутствии чувствовали себя барышнями. Я ещё не встречала такого человека, который был бы таким чутким и заботливым, как мой дядя. Он накладывал мне в тарелку всякие вкусности и учил пользоваться ножом и вилкой и прочим правилам столового этикета. Он был непревзойдённым мастером в этих вопросах, поскольку во времена Советского Союза на протяжении многих лет руководил организацией приёмов и банкетов для правительственных делегаций, прибывавших в Армению. Спустя годы, когда я после окончания института нашла работу в Министерстве торговли, о дяде здесь всё ещё шла добрая слава. Узнав, чья я племянница, женщины приняли меня по-особому, с необычным воодушевлением, моё присутствие в их коллективе было важно для них.

В то время дядя Сурен уже был разведён.

В нашем степанакертском доме был старый альбом. Помню фотографии дяди. На одной из них – молодой офицер Советской армии, стройный красавец в форме капитана. Во время Великой Отечественной войны дядя Сурен был разведчиком. Часто вспоминаю случай, который говорит о великодушии дяди. В один из ясных, весенних дней в лесах Словакии лицом к лицу сталкиваются советский разведчик и немецкий офицер. Оба застывают на месте, держа под прицелом друг друга. Дядя жестом велит немцу уходить, а сам поворачивается к нему спиной. Противник, который оказался или подлецом, или заблудшим приверженцем фюрера, стреляет, пули проносятся мимо дяди, в сантиметре от виска. Спустя секунду стреляет и Сурен. Пуля впивается в лоб немца, тот падает – и небесная лазурь гаснет в его открытых глазах.

По словам бабушки, дядя каждый раз расстраивался, вспоминая этот эпизод. «Бедняга умер в самом расцвете сил… А я столько вёсен прожил после него!» – часто повторял Сурен.

В тридцать лет он стал художником. В начале семейной жизни, до получения заочного образования, чтобы прокормить семью, он зарабатывал на кусок хлеба, работая фотографом и художником. В упомянутом альбоме сохранился графический рисунок, выполненный моим дядей: рыбак, прислонившись к борту лодки, обнимает за тонкую талию русалку, и они целуются. Рыбак чем-то отдалённо напоминал молодого дядю.

Русалка была изумительно красива: полураспущенные волосы, безупречный профиль, грациозные изгибы спины, упругая грудь, выпуклые ягодицы, чешуйчатый хвост сверкал и переливался огненными отсветами под щедрыми лучами солнца, казалось, что рыбья часть тела русалки колышется вместе с волнами. Я часто сосредоточенно всматривалась в этот рисунок и действительно слышала стоны волн и шёпот страстной любви…

…Когда мы с семьёй из Степанакерта переехали в Ереван, первую ночь мы провели в просторной квартире, находящейся на улице Амиряна. Ермония, жена моего дяди, была красавицей с классическими чертами лица – чётко очерченным носом, ртом, подбородком. Но вместе с тем у неё на левой щеке был шрам, свидетельствующий о некогда полученной травме, и он немного портил совершенную красоту женщины.

В присутствии моих родственников, проживающих в столице, меня – девчонку – охватывало жуткое волнение от чувства собственной неполноценности. И хотя я уже успела прочитать множество книг, научилась разговаривать на литературном армянском языке, все равно боялась, что он из моих уст будет звучать неестественно. Я старалась не говорить на арцахском диалекте, стесняясь выглядеть смешной провинциалкой, а когда разговаривала по-русски, мне казалось, что допускаю речевые ошибки. Смущение сковывало меня, порождая излишнюю застенчивость. Моей единственной защитой было не поднимать опущенных глаз.

И вдруг произошло неожиданное. Жена дяди кокетливо посмотрела на мужа и, намекая на меня, произнесла: «Она будет красавицей…»

Я растерянно улыбнулась ей. Её лицо показалось мне таким родным и знакомым. Я поняла: это русалка из той картины. 

…Спустя год после упомянутых событий дядя Сурен собрал свои вещи и ушёл из семьи. Потом он долго ждал, что его позовут обратно, будут скучать, не смогут жить без него. Ходили слухи, что он подавлен, болен и сам на себя не похож. Но семья даже не поинтересовалась его судьбой, а дядя был гордым – не вернулся. Развод совпал с каким-то сфабрикованным уголовным делом, после чего его отстранили от должности и посадили в тюрьму. Через два года его выпустили на свободу по приказу генпрокурора. Дядя был восстановлен в прежней должности, в партии, ему были возвращены все привилегии.

Мой отец и тёти пытались поговорить с женой Сурена, но она аргументировала своё решение, ссылаясь на детей. «Они устали, поймите, – говорила она, – больше не желают видеть отца, им надоели ежедневные скандалы, драки. С другой стороны, почему я должна слушать вас: если со мной что-то случится, вы будете ухаживать за мной или мои дети?».

После развода дяди мы больше не общались с членами его семьи, как будто их и не существовало. Это был наказ взрослых. Дети часто становятся жертвами неправильных, несправедливых решений родителей и не имеют права изменить их.

До сих пор меня не покидает чувство сожаления и печаль преследует по сей день, особенно когда размышления наводят на воспоминания. Ведь это было роковой ошибкой – отчуждаться от детей дяди. В память о них остался лишь торт «Русалочка», или торт Ермонии, – любимое лакомство моей мамы, которая часто пекла его именно по её рецепту. Есть ещё кое-что, и оно навевает грусть с морских берегов, рассказывая о красоте дядиной жены. Я имею в виду выцветший рисунок… Где-то там в морской дали продолжается вечная жизнь русалки… 

***

Машина проехала Шуши, церковь Хачин так, село Красное. Каменистая горная дорога была труднопроходимой, ухабистой, местами мы неожиданно оказывались на краю обрыва. Казалось, «Ущелье Деранц» – неприступное место, которого никогда не достигнем.

Стоял жаркий полдень. Узкая покатая тропа наконец привела нас к подножию высокого холма. Вход был ограждён железными решётками, а на тяжёлых воротах висела надпись: «Почитай отца твоего и мать твою, [чтобы тебе было хорошо и] чтобы продлились дни твои на земле, которую Господь, Бог твой, даёт тебе»[11].

Мы вчетвером – я, мой муж и дети – начали звать: «Дядя! Дядя!». Наши голоса гремели по всей округе и эхом взмывали ввысь, паря над ущельем, долетали до забытой часовни Деранц, расположенной на возвышенности, доходили до креста и двери, затем возвращались, погоняемые ветром, пропитанным пряным ароматом чабреца. Крест непоколебимо возвышался над ущельем, раз и навсегда подтверждая неопровержимую истину: повеют ветра и поднимутся вихри, человек будет трудиться и созидать, но Властвовать и Решать будет только Он…

Спустя около получаса дядя Сурен спустился с холма. Коренастый, с ружьём на плече, небрежно одетый, с большим посохом в руке, в сопровождении кавказских овчарок. Мы всегда видели его в солидных костюмах – как подобало представительному мужчине. Его образ лесного жителя поразил нас. В вершинной части холма был маленький каменный домик, в котором стояли две железные кровати, стулья и стол. На одной из стен висели фотографии его родителей – Лусняк и Багдасара, на противоположной стене – дедушки Казара и бабушки Агюль. 

***

…Катрин – дочь моей сестры – родилась в Нью-Йорке, но в её памяти сохранились незабываемые воспоминания, связанные с детством и Арцахом. Она была ещё совсем юной, когда впервые побывала у дяди в «Ущелье Деранц». Увидев прекрасную прабабушку, Катрин взлелеяла мечту – иметь её фотографию. Но как? Дядя ни за что бы не расстался с ней, это было ясно как божий день. Много лет спустя, когда дяди уже не было в живых, Катрин во второй раз едет в Степанакерт, на такси доезжает до закрытых ворот «Ущелья Деранц», но ей так и не удается войти внутрь. Через щели забора виднеются разбросанные на земле вещи. Её внимание привлекает торчащая из кучи бумага. Она палкой придвигает ее к забору и… О чудо!.. Это была фотография Агюль. Неизвестно, сколько времени она пролежала под солнцем, дождём или снегом. Впоследствии одна очень талантливая художница восстановила фотографию. Я видела её в нью-йоркской квартире Катрин. То, что произошло с племянницей, как-то утешает меня, подтверждает выводы, которые берут начало в чувственном поле или в сфере воображения. Однако есть истины, которые иногда подтверждаются волею случая и времени. Возвращаясь к истории с фотографией, думаю, что я не одна в этом круговороте необъяснимых чувств. Чувство обречённости должно быть общечеловеческим, ну а я, принимая свою долю обречённости, добровольно возвращаюсь в былые времена. Направляющая меня сила циркулирует по моим венам, становясь силой притяжения магических лучей. В этом необъяснимом сне я возвращаюсь в «Ущелье Деранц» и познаю непостижимую тайну грёз… Что это?.. Я узнаю воспоминания незапамятных времен, однако у меня нет слов.

Удивительный случай, произошедший с Катрин, вызывает ощущение покинутости и в то же время вселяет надежду. Если жаждешь всем сердцем, то непременно достигнешь своей мечты. Я хочу верить, что мы, наследники «Ущелья Деранц», будем (а может, и есть) более удачливы, чем наши предки.

***

Ущелье Деранц, нисколько не соответствовало моим детским фантазиям. На холме росли огромные тутовники, которые посадил Казар. А персиковые, гранатовые, абрикосовые деревья ливень вырвал с корнями ещё в годы коллективизации. Участок был заброшен, а дождь смыл целую жизнь изнурительного труда и борьбы. Казар привёз сюда землю на ослах, соорудил деревянные преграды, которые сдерживали оползни…

Одичавшие кролики и индейки жили здесь в состоянии естественной свободы. Дядя из охотничьего ружья убил пять кроликов, зарезал несколько индеек. Я занялась ощипыванием птиц, а он – разделкой тушек кроликов.

Дядя Сурен всегда принимал меня как родную дочь, а моего мужа – как сына. Точно так же он относился к моим кузинам. Это выражалось и в его обходительности, и в щедрых подарках на свадьбы и на дни рождения, и в роскошных букетах на 8 марта. Всю любовь и теплоту, которые он должен был дарить собственным детям, «отнимали» я и мои кузины, так как после развода дядя Сурен больше не общался ни с женой, ни с детьми. Отношения между моим отцом и мужем были сдержанные и строились с соблюдением норм этикета, а с дядей муж был на короткой ноге: они шутили и смеялись, как старые друзья, обсуждали события и некоторых чиновников, так как оба работали в одной и той же сфере. 

Был уже поздний вечер, когда мы собрались под тутовником, вокруг грубо обтёсанного стола. Небо было усеяно звёздами, полная луна спустилась и воссела на плечи дяди. Он был похож на ясновидящего, а его аристократическое лицо озарялось серебристыми лучами, пропитанными пророческими мыслями. Мы все ели шашлык руками, наслаждаясь полноценной свободой, казалось, сама дикая природа обязывала нас уподобиться нашим пещерным предкам… Между тем дядя, орудуя ножом и вилкой, отделял мясо от кости и самые вкусные куски клал в тарелку моей дочери. А она краснела и напрягалась, точно так же, как я много лет назад. 

Робинзон время от времени делал замечание Пятнице за то, что потерял чувство меры и выпил лишнее, а тот оправдывался, мол, давно не бывал в такой интересной компании…

Мы не виделись с дядей Суреном несколько лет, очень соскучились. Очевидно, он тоже был счастлив. 

– Аво джан, – вдруг заговорил дядя, обращаясь к моему мужу, – я не знаю, сколько мне ещё Богом отмерено дней…

– Дядя, больше не говори такие вещи, – Аво обнял его, как сын обнял бы своего отца.

– Но одно я знаю точно: хоронить меня будешь ты, – продолжил дядя шёпотом. Он будто стеснялся. Аво не был его кровным сыном, но именно с ним он делился наболевшим.

До этой встречи мы были на семейном кладбище в Степанакерте и видели надгробный камень, который Сурен заказал заранее.

– Дядя, я видела твоё надгробие, – улыбнулась я.

– От вас не потребуется никаких денежных затрат, кроме как на поминки, – ответил дядя и самодовольно засмеялся. 

Пьяный Аркадий пошёл спать в своей «Ниве», мои дочь и сын, утомлённые, дремали. Вой волков тревожил наши души, в то время как от монотонной песни сверчков исходило убаюкивающее спокойствие. Тишину нарушила я.

– Знаешь, дядя, мы должны были приехать через два дня, но выехали поспешно… Ермония умерла… (Я имела в виду нашу соседку из Степанакерта.)

– Как это… Ермония умерла? – в одно мгновение он весь скукожился, взгляд помутился. – А почему мои дети не сообщили мне об этом?

Он закрыл лицо ладонями и безнадёжно всхлипнул. Я обняла его. Попытки успокоить его были тщетны. Я не сразу догадалась, что русалку, обитающую на морских просторах, также зовут Ермония, и дядя скорбит о её смерти. Я объяснила ему, что вышло недоразумение и я имела ввиду пожилую соседку. Мой дядя, всегда излучающий спокойствие, отвернулся. Он сейчас находился по ту сторону времени. И кто знает, где находится тот морской берег, в песках которого сокрыта тайна? Ведь русалка так и не очеловечилась и не смогла оценить могущество любви. Дядю охватили тяжёлые переживания прошлого. Он стал вспоминать подробности последнего дня и рассказал нам, как бросил жену Ермонию и детей. Как будто это было вчера, двадцать шесть лет пролетели как одно мгновение. Время остановилось в том последнем дне, ведь после этого других дней не было и больше ничего не происходило. Он беспощадно обвинял жену. Она была неразумной и легкомысленной женщиной, и это она лишила его возможности быть хорошим отцом.

Он проговорил всю ночь, и мы с мужем терпеливо слушали его. Мы были поражены бурным потоком чувств, которые будоражили сердце этого седого старика, и старались не задавать вопросов, пытались молчанием опровергнуть каждую причину и следствие, чтобы не усилить боль воспоминаний. Всё вокруг окаменело: и полная луна, и небо, и тёмные тени тутовников… Казалось, время остановилось.

…Меня опять преследовали навязчивые воспоминания, которые всплыли, когда возвращались в Степанакерт. Однажды, энное количество лет назад, когда я, ещё совсем молодая, работала главным бухгалтером в одном из торговых трестов в Ереване, какой-то торгаш, вперив в меня свой скользкий взгляд, сказал:

– Твой дядя неплохой человек, но его жена… Слышал… – мужчина непристойно выразился в адрес Ермонии, затем добавил: – Ни для кого не секрет, что Сурен в порыве ревности рассёк жене щеку ножом, чтоб испортить её красоту.

Этот негодяй хотел унизить меня, мол, не воображай о себе слишком много, знаем мы вас!

Я выставила его за дверь. Он ушёл, но мне так хотелось крикнуть ему вслед:

– Ничтожество, ты недостоин даже развязать шнурки на обуви моего дяди. И кто тебе дал право называть незнакомую женщину безнравственной!?

До сих пор я не знаю всей правды, но думаю, что дядя был неспособен к таким опрометчивым действиям, он не мог ранить щеку супруги ножом с целью лишить красоты и женского очарования. Не мог! Поскольку благородство и изуверство несовместимы, а нежность и жестокость, любовь и ненависть – понятия взаимоисключающие. Однако сверхъестественное посещает нас тогда, когда в реальности остаются пробелы. Таким образом, ко всему этому прибавляется проклятие русалки, которое стало клеймом в судьбе моего дяди. И кто поверит в это? Не знаю. Но если в жизни каждого из нас есть легенда, то легенда также свидетельствует… Русалки – это блуждающие по морям души, и им никогда не обрести покоя. Они появляются в образе женщины, чтобы украсть самую светлую частичку мужчины. Они помогают рыбакам, поднимают из пены морской тела утонувших моряков, но, вкусивший поцелуй русалки, не может спастись, потому что на краю неведомых морей он оставляет частичку души и осколки своей судьбы.

Автомобиль увозит нас все дальше и дальше от «Ущелья Деранц». Дорога преподносит нам другие пейзажи, и из поля зрения наконец исчезает Крест Деранц – немое свидетельство ныне утраченной принадлежности нашего рода к духовному сословию. Это была моя последняя встреча…

3 декабря 2001 года скончался мой муж. Весть о смерти Аво до дяди Сурена дошла с опозданием, но он приехал в Ереван, специально приехал, чтобы выразить мне своё сочувствие. Он был такой растерянный, отчаявшийся и беспомощный, как дитя.

– Я должен был умереть, а не Аво, – шептал старик, – кто теперь меня похоронит?..

Я видела дядю Сурена в последний раз. Он умер после продолжительной болезни в доме престарелых в Степанакерте. Никого из родных не было. Он был одинок. Человек, который так много сделал для родных, для друзей и даже для чужих людей… Я с детьми находилась на чужбине, за семью морями, и в силу обстоятельств не могла вернуться на Родину. Похороны дяди организовали незнакомые люди. Как потом выяснилось, это были ловкие мошенники, мерзавцы, которые принудили старого человека, потерявшего память и находящегося при смерти, передать им права владения «Ущельем Деранц» и отчим домом.

И ещё одно совпадение. С разницей в один день в Армении, в городе Степанаване (родственное Степанакерту название), скоропостижно умирает жена моего дяди Ермония – Русалка этой истории. Умирает на земельном участке, возделанном собственными руками. Я до сих пор не знаю, что её заставило из роскошной квартиры, расположенной в центре Еревана, переехать в этот провинциальный город. После их смерти я спрятала «говорящий» рисунок, который поведал нам историю о русалке, рыбаке и проклятии, обитающем на морском берегу. И пусть этот рисунок больше никогда не будет найден и пусть никто больше не будет заражен этой изматывающей душу, чудовищной печалью!.. 

***

Я заснула в своей маленькой квартире, которая находится в городе Глендейле. Рядом со мной мой потерявший память отец-инвалид, последний из могикан рода Деранц.

Сон…

Я в «Ущелье Деранц»… Вижу огненную девушку, вдыхающую ветер, поднимающийся с часовни, с Креста Деранц. Ветер с ароматом пряной травы… Эхо родных, далёких голосов – завораживающий дар… Огненная девушка как две капли воды похожа на мою ещё не родившуюся внучку… Просыпаюсь с ощущением радости и верю в легенду о происхождении рода Деранц. 

Маргарет Деранц
Редактор перевода Ануш Бабаян

2017 г.

[1] Кубатлы (Санасар) – город в Арцахе (Нагорный Карабах)
[2] Джебраил (Мехакаван) – город в Арцахе (Нагорный Карабах)
[3] Гадрут – посёлок городского типа в Арцахе (Нагорный Карабах)
[4] Степанакерт – столица Арцаха (Нагорный Карабах)
[5] Шуши – город в Арцахе (Нагорный Карабах)
[6] «Ущелье Деранц» – название имения, принадлежащего роду Деранц с незапамятных времен
[7] В армянском церковном календаре – Новая Пасха или Новое воскресенье
[8] Азаран Блбул («тысячеголосый соловей») – в армянской мифологии аналог жар-птицы и феникса, символизирует просыпающиеся силы природы, красоту, справедливость и гармонию
[9] Шармах – в армянском фольклоре царица змей и хранительница мудрости
[10] Автор стихов – Вазген Овян, автор музыки – гусан Баграт
[11] Ветхий Завет. Исход 20:12.

Об авторе:
Маргарет Деранц – американский армяноязычный прозаик. Родилась 16 октября 1958 г. в Степанакерте, столице Арцаха (Нагорный Карабах). В девятилетнем возрасте вместе с семьёй переехала в Ереван (Республика Армения). С 2003 г. по настоящее время живёт в Калифорнии, Лос-Анджелесе (США).
Автор семи книг.
Маргарет Деранц имеет многочисленные награды за литературную и культурную деятельность: награждена медалью за значительный вклад в сохранении армянской культуры в диаспоре консульством Республики Армения в Лос-Анджелесе; получила золотую медаль «Григора Нарекаци» в Степанакерте; в Париже была награждена золотой медалью Фонда Азнавура за литературную деятельность; Союз писателей Армении наградил её золотой медалью «Литературные заслуги».
Произведения Маргарет Деранц неоднократно издавались как на Родине (Армения, Арцах), так и в США, Канаде, Ливане, Иране и в Израиле.