• «Ереванская цивилизация». Необходимые комментарии к публикации книги
• Феномен Еревана. Ереван как воплощение героического мифа. Живущие в империях. Миф о Ереване. Воплощение мифа
• Традициология как наука о Ереване
• Как функционирует этническая культура. К теории формирования традиции
• К теории формирования традиции. Функционирование социокультурного организма
• Праздник формирования культуры. Первые стройки. Фон проекта Таманяна

ПРАЗДНИК ФОРМИРОВАНИЯ КУЛЬТУРЫ
(Опыт культурного перевода)

«МАЙЛЫ», «ТАГИ» И ЧУДАКИ
Автор: Армен Давтян

На уровне отдельных зданий новое строительство 1940-х годов часто повторяло в пятиэтажном исполнении замкнутые дворы «майл», объединявшие соседей некими полуобщинными отношениями. Однако если «майлы» азербайджанцев, были, по существу, сельскими поселениями (с садами, оросительной системой, отсутствием городской канализации), то новые пятиэтажные «таги» армян были городскими. Отличал их и относительно высокий уровень жизни, и связь с промышленным производством (новое жилье строилось самими предприятиями для их работников). Но самое главное в новых «тагах» — отсутствие родственных связей. Это были чисто соседские сообщества, а между тем люди объединялись довольно плотно, не хуже, чем в бывших родственных общинах…

Причиной была высокая преступность и слабость общего городского порядка. «Майла» служила для людей защитой от внешнего окружения, от города, в котором пока не было никаких устоев, никаких правил.

Определяющим для образа жизни было и… наружное освещение (ему ещё предстояло сыграть огромную роль в самосознании ереванцев в более поздние годы). Хорошее дворовое и уличное освещение означало возможность проведения вечернего досуга, что было особенно важно для промышленных рабочих (в основном — армян), которые вставали рано, в отличие от занятых садоводством (примерно пополам — азербайджанцев и армян). Но самое главное — освещение означало относительно большую безопасность в вечернее время. Старые «майлы» (например, такой посёлок в центре города, как Айгестан — «Край садов») практически исключали возможность перемещения по их территории посторонних людей. Да и не было в том особой нужды — ничего, кроме домов, в нем не было: ни магазинов, ни учреждений, ни школ, ни почты. Всё это аккуратно располагалось вокруг — снаружи неприкосновенной «майлы».

Жители новостроек больше полагались на освещение, позволявшее им коротать вечера в больших современных дворах и одновременно следить за порядком.

Власти отчаялись бороться с преступностью, захлестнувшей послевоенный Ереван. У жителей на руках было большое количество огнестрельного и холодного оружия, которое при всяком случае пускалось в ход.

Для обуздания преступности власти пошли на беспрецедентный шаг. Были созданы дворовые отряды самообороны (так называемые «гвардии»), вроде народных дружин, которым, однако, разрешено было носить оружие. «Гвардейцы» были, фактически, легализованными бандами. Они быстро поделили город на зоны, после чего начались массовые разборки между самими «гвардейцами» за власть над неосвоенными территориями. Почти сразу власти бросились бороться уже с гвардейцами, разоружать их.

Об «оборонительной» функции «тагов» и «майл» говорит и сохранившееся до сих пор название одного из районов — Чарбах («злой сад»), прославившегося особой жестокостью к любым чужакам.

Легенда сохранила историю об «Азат майле» («Свободной майле»), армянском поселении, располагавшемся на месте нынешнего микрорайона Нор Бутания. «Азат майла», по легенде, не платила ни налогов, ни за коммунальные услуги. В эти тёмные дворы не смели войти не только посторонний прохожий, но и представители власти и милиции. Убежища же в «Азат майле» мог попросить любой обиженный властями человек.

Избавились от беспокойной общины, только снеся дома под корень бульдозерами. Жители встретили бульдозеры огнём из самого настоящего пулемёта. Но, оставшись без жилья, вынуждены были смириться и расселиться по новым квартирам…

Ещё один пулемёт был найден в старейшем поселении — Конде. Этот своеобразный район пытался сравнять с землёй буквально каждый партруководитель. Сопротивление жителей тут, к счастью, возымело действие: район сохранили, и до стрельбы дело не дошло, хотя пулемёт нашли — он был припрятан в местной церкви.

Конд остался жить до наших дней. В 1980-е годы археологи выяснили, что это оборонное поселение непрерывно существовало с IV века. В то время оно носило практически то же название — «Конт».

Армении долго готовили роль сельскохозяйственной республики, но с сельским хозяйством ладилось не очень: колхозы бедствовали, кампании типа «сеять хлопок», «разводить буйволов» или «выращивать сахарную свёклу» проваливались.

В 1953 году, став Председателем Совета министров СССР, Г.М. Маленков разогнал (и частично успел подвести под репрессии) все руководство Армянской ССР. Но этот факт произвёл в то время меньшее впечатление на жителей Армении, чем данное тем же Маленковым разрешение колхозникам держать в личном хозяйстве «до 3 овец и до 2 коров». Сельские жители Армении ликовали: «Трёх овец и двух коров! / Слава, слава, Маленков!»

Однако сельскому хозяйству Армении это уже не помогло остаться на первых ролях в экономике республики. Фактически, успешными были только садовые и бахчевые культуры, и виноград: то, что раньше было занятием и ереванских садоводов. Не выдерживая конкуренции со стороны села (там было лучше с оросительной водой), ереванские садоводы ушли на промышленное производство. Бросили своё дело и сельские пастухи по всей Армении. Об очень развитом в прошлом отгонном животноводстве вскоре напоминала только ария девушки из оперы «Ануш», которая тосковала о милом пастухе, что ушёл на дальние пастбища. Овцеводство, традиционное для многих районов, многократно уменьшилось после эпидемии ящура.

Чтоб оценить масштаб разрушения сельского образа жизни в Армении, достаточно сказать, что 1070 довоенных колхозов (в которых было занято 95% сельского населения) к 1960-м годам превратились в 200 колхозов и 300 совхозов, а к 1980-м годам колхозов было уже не более 20. Большая же часть армянских совхозов представляла полугородской, поселковый образ жизни, без приусадебного хозяйства и с профессиональным разделением труда. Жители сел активно влились в кадры рудокопов и энергетиков. Вся Армения стала потихоньку более городской.

В начале 1950-х преступность в Армении из бытовой и хулиганской стала откровенно «профессиональной». Возвратившиеся из мест заключения принесли с собой не только воровской жаргон и стиль взаимоотношений, но и понятия воровского «интереса», «работы». У хозяев дворов и районов появилась другая мотивация: зоны влияния нужны были для того, чтобы воровать в том или ином месте. Так в тех же дворах, где авторитетами были бескорыстные хулиганы-«гвардейцы» (это слово уже произносилось только шёпотом), появились чисто воровские «должности»: «хорошие», они же «гохаканы» (воровские авторитеты), «угловики» (т.е. «ответственные» за такой-то угол, перекрёсток), «манглавики» («шестёрки»), и т.п. Часть «гвардейцев» влилась в ряды «воровских», часть — потеряла свое влияние.

Начавшиеся воровские разборки были самыми кровавыми. Двор шёл на двор и район — на район. Было даже город — на город. Эта знаменитая драка, по легенде, началась в арке дома возле нынешнего кафе «Козырёк». Группировка из города Ленинакана была вызвана по телефону несколькими ленинаканцами, которых побили ереванцы. Прибыв на нескольких грузовиках, ленинаканцы устроили кровавый реванш. В Ереване не любят вспоминать этот случай…

Впрочем, сами по себе «майловые» общины и их криминальное житьё вовсе не удивительны. Удивительно, как же Ереван стал вскоре одним из самых мирных городов, где почти полностью исчезли преступления против личности. Но об этом — чуть позже.

Криминальная жизнь в Ереване вызывала на удивление незначительное напряжение в людях, была почти допустимой, эмоционально почти безразличной жителям. Да ещё и странным образом соседствовала с невообразимой взаимной доверчивостью людей.

Интересно вспомнить знаменитые «Записки из Ереванского исправительного дома», в которых Егише Чаренц описывает ереванское тюремное учреждение 1920-х годов, где тюремщики ворот не запирают, доверяя заключённым. Даже отпускают их иногда домой под честное слово. В подобном поведении отражается не столько доверие к другому, сколько всесокрушающая уверенность в самом себе («Меня!? Да меня никто не обманет!»).

Так и жители Еревана 1950-х годов демонстрировали огромную самоуверенность, всё понижая и понижая порог допустимости для поведения окружающих. Поэтому наряду с «продуктивными» активистами в Ереване отлично себя чувствовали самые странные личности, которые в другом месте стали бы изгоями или прожили бы свою жизнь в неизвестности. В этой среде они раскрывали свои характеры, на удивление полно социализовались, находили среду для общения.

Никто не мешал чудаку, строившему на Норкском холме некий странный лоток-трамплин «для спуска с горы грузов» (и какие могли быть грузы на пустынной тогда горе?). Наоборот — интересовались… Архитекторы в своих планах аккуратно обходили старенький домик на улице Алавердяна, где жил ещё один чудак-изобретатель. А поскольку обитал он прямо во дворе школы №71, то школьники ежедневно с восторгом разглядывали дымоход с флюгером, поворачивавшийся по ветру для лучшей тяги, садовый кран, открывавшийся не маховичком, а дверным ключом, и конвейер, по которому еда въезжала из отдельно стоящей кухни прямо в окно дома.

Чудаков не гнали, на них редко даже жаловались соседи, испытывая от них изрядные неудобства. Даже поведение действительно душевнобольных людей переносилось ереванцами очень легко. Некоторые сумасшедшие считались достопримечательностью дворов. Их не только кормили и поддерживали, но охотно и без напряжения с ними общались.

Чудак почти всегда ассоциируется с неудачником. В противоположность этому у ереванского обывателя «странные люди», казалось, стоят в одном ряду с учёными, архитекторами, художниками, которые тоже занимались вещами порой ему, обывателю, непонятными. Да и сам он в своём восприятии был не понятен, странен для других. И вот здесь бросается в глаза отсутствие у обывателя желания оттереть, отодвинуть другого ради собственного успеха или для того, чтобы дистанцироваться от «странного типа». Самоуверенность ереванца, его убеждённость, что он зависит только от тех, от кого зависеть хочет сам, его «внутренний таг» не допускал мысли о захвате «чужой территории».

Кажется, если не гонимым или оттираемым, то уж одиноким и забытым быть чудаку просто полагается. Нет, только не в Ереване.

…На улице Абовяна был торговец цветами по кличке Карабала, дедушка-романтик, который имел обыкновение подходить к влюблённым парам и дарить им букетик фиалок. Этого человека вспоминают чуть ни все взрослые, рассказывая детям и внукам, что в те послевоенные годы их любовь благословил своим подарком сам Карабала. На улице Абовяна поставили памятник доброму человеку. Теперь влюблённые ему приносят цветы.

Городской образ Еревана рождался не только из архитектурного облика строящегося, но в целом пока разрозненного города, но и, в не меньшей степени, из «общинной независимости» и ярких характеров самых обыкновенных людей, которых, что важно, умели замечать и ценить другие люди. Так что самый старый фундамент ереванского характера — это приемлемость, допущение своеобразных характеров.

Комментарий культуролога
Автор: Светлана Лурье

То, что смута усиливается, система приходит порой в беспорядочное движение — так всегда бывает в начале процесса спонтанного самоструктурирования социокультурного организма. Чтобы произошёл переброс людских ресурсов из одной внутренней альтернативы в другую, где сосредоточено большинство идеало-центрированных членов общества, старая квазитрадиционная структура должна расшататься.

Сельская часть Еревана в это время продолжает состоять из фактически самоуправляющихся крестьянских «миров», а они выражали ещё одну значительную культурную тему армянского народа, но применительно к Еревану — это тема из прошлого. В Ереване происходит схватка городского начала с «мирским», общинным, и подавление его «очагов сопротивления» — это подавление альтернативы как пережитка традиционного сознания, которое уже не поддерживалось как значимое сегодня. Городская альтернатива вбирает в себя носителей «мирской», создавая новый городской, реальный и идеальный, ландшафт. Происходит перекачка людских ресурсов с некогда актуальной альтернативы в новую, нарождающуюся. Жители сельских кварталов Еревана переселяются в городские и… становятся вскоре полноправными горожанами с совершенно городским менталитетом. Да и прибывающая в Армению диаспора — это, в основном, городское население.

* * *

Порядок возникает из хаоса лишь постепенно. На первых своих этапах внутрикультурный процесс порождает вроде бы ещё более хаотичную подвижность среды. Он начинается с увеличения смуты. Это функционально вызвано необходимостью расшатать старые и, тем более, случайные трансферы. Такой период предшествует концентрации людских ресурсов на новой альтернативе, доминирующей в ходе нового внутрикультурного процесса. В рамках прежних альтернатив носители прежних, полуразрушенных уже, традиций оказываются предоставленными самим себе и без поддержки идеало-центрированных членов общества. Число последних на уходящей альтернативе сокращается до критического уровня. Смута продолжается, пока в силу тех или иных обстоятельств побуждаемые или принуждаемые носители псевдотрадиционного сознания не оказываются вовлечёнными в новую альтернативу, попадая под влияние других идеало-центрированных членов общества, способных придать здоровую направленность трансферам культурных констант. Так начинает формироваться новое традиционное социума.

***

Кстати, потомственными горожанами были и приезжавшие из-за рубежа армяне, а ведь в послевоенные годы в Армении продолжался уникальный процесс — иммиграция…

«АХПАРЫ»
Автор: Армен Давтян

В послевоенные годы в Армении продолжался уникальный процесс — иммиграция. Начался он ещё до войны — в конце 1920-х годов. До 1936 года в Советскую Армению успело приехать около 40 тысяч армян из разных стран. Послевоенный советский миф гласил, что речь идёт о «репатриации вынужденно перемещённых армян». На самом же деле во многих странах существовала большая армянская диаспора, часть которой искренне верила в новое, более справедливое устройство послевоенного мира. Более того — часть диаспоры была подвержена коммунистическим идеям, особенно в относительно бедных странах, вроде Сирии, Ливана, Греции, Болгарии. Однако ехали и из других стран, по которым прошлась Вторая мировая война, — из Румынии, Франции, Югославии. Ехали и из Ирана, Ирака, США…

Не секрет, что именно коммунисты подбивали многих зарубежных армян ехать в Армению. Репатриацией это не было, поскольку Армения в границах Армянской ССР никогда не была родиной их предков — выходцев из Западной Армении. Другим мотивом для переезда в той же мере было желание «ехать строить Советскую страну». Поначалу для новоприезжих открыли отдельный райком партии, столь многие из них вступали в ряды КПСС. (Этот особый райком располагался в районе Зейтун, и то место до сих пор называют «Райком», тогда как другие райкомы такого внимания не удостаивались.)

Общесоветскому мифу до тех пор не приходилось сталкиваться с таким явлением, как добровольная массовая иммиграция, и держатели этого мифа испытывали невообразимые трудности с «озвучиванием» нового явления. Сейчас трудно поставить себя на место тогдашнего чиновника или журналиста, а в сталинское время жизненно важным был вопрос: эти репатрианты — «свои люди» или «не свои» (читай — враги, которых надо уничтожать)? Если «свои», то почему до сих пор жили в капиталистических странах? О судьбе репатриантов в 1946—1950 годах было снято несколько документальных фильмов, в 1950 году была даже сделана попытка снять художественный фильм, но авторы и их цензоры просто запутались в идейно-нравственных оценках и прекратили съёмки…

До 1948 года приехало примерно 100 тысяч человек. В 1948-м Сталин «посоветовал» Маленкову подумать, нет ли среди репатриантов американских диверсантов… На следующий же день Маленков доложил Сталину, что, мол, армяне-репатрианты, сойдя с теплохода «Победа» в порту Батуми, подложили на судно бомбу. Под этим предлогом репатриация армян была прекращена и возобновилась только после смерти Сталина. Начиная с 1953 года за несколько лет приехало ещё 30 тысяч человек.

Так и случилось, что иммиграция уже подходила к концу, когда появились первые «канонизированные» объяснения в художественной форме. Последствия иммиграции как бы искусственно растянулись на многие годы — до начала 1970-х, когда уже вовсю шёл обратный процесс: бывшие иммигранты и их дети уезжали обратно…

Одно из первых, но запоздалых объяснений, оставивших знаковый след в сознании людей, было, по сути, фальшивым. Надо было дать людям простой ответ на вопрос: откуда берутся неизвестные пришлые люди, и почему им можно доверять? Таким ответом стал фильм «О чём шумит река». Замечательный художественный фильм, рассказывающий о председателе колхоза, который в войну попал в плен к фашистам, а после войны был силой угнан на урановые рудники, бежал, и наконец, сумел осесть на турецкой территории — буквально через реку Аракс от родного колхоза. Прошли долгие годы без надежд на возвращение на родину, и вот как-то, спасая турецкую девочку во время наводнения, он (с помощью советских пограничников), оказывается на родном берегу, встречается с дочерью и односельчанами… Этой фантастической и, главное, совершенно не имеющей отношения к иммигрантам истории предстояло заменить историю истинную. Печальная мелодия Артемия Айвазяна из этого фильма стала для всех армян символом тоски по родине. Лик гениального армянского актёра Рачия Нерсесяна (который и сам иммигрировал в Советскую Армению, только раньше — в 1928 году) с тоской смотрящего в сторону Родины, заставлял поверить, что нынешний «новоприезжий» тосковал о родной земле и вернулся почти чудом, как только представилась возможность.

Поначалу этот миф устраивал всех. В том числе и самих иммигрантов, заинтересованных в социальной адаптации в новой среде — по-советски подозрительной и недоверчивой. Фильм сыграл исключительную роль. Во-первых, если неожиданному страннику поверили бдительные советские пограничники (два друга — чернобровый Армен и русоволосый Игорь), то и простые граждане могут верить новоприезжим! А во-вторых, не будет преувеличением сказать, что именно с этого фильма, вышедшего в 1959 году, начал строиться образ Советской Армении как родины всех армян. Образ был найден! Его потом только продолжили другие книги, песни и фильмы. Хотя уже в 1944 году в гимне Армянской ССР появились такие довольно необычные слова: «Советская свободная страна Армения […], строительница! Храбрые сыны твои отдали свои жизни за тебя, чтобы стала ты матерью-родиной армян». Стать матерью-родиной — только на это могла претендовать для всех армян маленькая Армянская ССР! То же самое позже стали петь о Ереване: «Ереван — пристанище всех армян». Впрочем, к вопросу построения Армении в «уменьшенном» масштабе мы ещё вернёмся…

Итак, на первое время миф о новоприезжих заменял реальность. Переселенцы обживались на новом месте на условиях соблюдения некоей тайны. Части из них были выделены роскошные участки в центре города, где работящие «капиталисты» строили прекрасные дома. Других отправили в самые необжитые районы Армении, где — опять-таки безо всякого освещения в прессе — они строили небольшие города. В самом Ереване появилась конкуренция между очередниками на жилье: пробивные иммигранты хотели устроиться именно в Ереване, а старожилы роптали, что приезжих слишком балуют. Однако до смерти Сталина об этом нельзя было говорить вслух. Сталин умер, и тут как бы «появились» новоприезжие. В народе их тогда называли «ахпарами», пародируя их забавное произношение обращения «братец».

Комментарий культуролога
Автор: Светлана Лурье

Миграция в Ереван зарубежных армян началась до актуализации новой культурной темы Еревана (хотя воплощение градостроительного плана Таманяна уже шло, оно ещё слабо рефлексировалось) и в основном закончилась до того, как самоорганизация армянского этноса в Ереване приняла свои ясные очертания. Но мотив строительства всё же был очевиден: уже в середине 1940-х в гимне Советской Армении звучат слова о «стране-строительнице», которая станет «родиной всех армян». Фактически мигрантам предлагалось взамен утерянной построить себе НОВУЮ родину. Зарубежные армяне приезжали СТРОИТЬ Советскую Армению. Миф был задан, но он еще не был узнан как мифологема армянского внутрикультурного процесса.

Мотив иммиграции был очевиден: это тоска по потерянной родине и стремление создать себе новую родину. Фильм «О чём шумит река» выражал миф репатриации, но он был не о том (или не только о том), зачем в Армению ехали мигранты, а о том, какая она, их будущая Армения. Он закладывал первичную модель межличностных отношений в новом социуме, утверждал первую коммуникативную модель Еревана, на которой уже затем строились разнообразные модели отношений — доверие.

Среда города в это время ещё остаётся в значительной мере бесструктурной, город представлял собой конгломерат людей — коренных ереванцев и мигрантов из разных мест. Культура собственно Еревана начинается словно с «чистого листа», когда приходит осознание, что никакой своей традиции нет, и возникает полная терпимость к чужим (но армянским же) традициям. На короткий период вся палитра имеющихся в культуре моделей оказалась равно допустимой. Даже сумасшедшие вписывались в новую социокультурную среду!

Важно зафиксировать этот краткий период истории Еревана — период терпимости общества к разным традиционным моделям, существование общества в качестве некой аморфной, вроде бы бесструктурной среды. Это ещё не модель будущей культурной традиции, а только её предпосылка. В это время развитие общества ещё не предопределено, может реализоваться любая альтернатива из большого набора имеющихся, а может возникнуть принципиально новая культура.

Однако поскольку была задана новая модель коммуникации — доверие между ереванцами, — появилось и основание, на котором начала формироваться ереванская межличностная среда. Своей модели, кроме взаимного доверия, ещё нет, и именно на доверии строится терпимость. Терпимость тут — не отсутствие уклада, она не отрицательная характеристика. Она сама модель поведения, и модель всеохватывающая.

Идут тонкие процессы, о которых труднее всего рассказать.

Мой комментарий к разделам «“Майлы”, “таги” и чудаки» и «Ахпары»
Автор: Олег Гаспарян

Пожалуй, мы вплотную подошли к тому, как Эривань стал становиться Ереваном. Так городок со смешанным составом населения большей частью сельским (как, собственно, и вся территория вокруг, вдруг ставшая советской республикой Армения), переходит постепенно к городскому и промышленному устроению, наполнясь все более иммигрантами, но иммигрантами-армянами, добровольно прибывающими десятками тысяч из-за рубежа. Хотя эти зарубежные армяне приезжают немало и под агитацией коммунистов-армян стран капиталистических по большей части, они «чужие» в советской стране. И требуется время и новая мифологема, примиряющая «чужих» со «своими», «ахпаров» с местными, как со «своими братьями». Мотив строительства нового города-столицы присутствует, конечно, «инстинкт» строителя пробужден, но в этот неустойчивый переходный период складывается — и через 10-20 лет начинает угасать — ещё и модель открытой для армян коммуникации вот в этой главной мифологеме. И главное в ней именно, что армяне съезжаются строить «новую Армению». Не все остаются в ней и расселяются, строя даже новые города, — увы, иных транзитом отправляют в ссылку Среднюю Азию, Сибирь. Подозрительность и репрессии сталинские касаются и их. После смерти «вождя» негатив советского тоталитаризма постепенно уменьшается, но немало «ахпаров», насытившись советской действительности, начинают эмигрировать обратно уже к 1970-ым годам.

В смутное время происходит смена ценностей и переориентация социума на новые ценности с новыми идеологемами. Это процесс проистекает все более по креативному сценарию спонтанной самоорганизации этноса, и происходит такое под влиянием других идеало-центрированных членов общества, способных придать оздоровительную направленность трансферам культурных констант. И следует подчеркнуть, что таковыми были как коммунисты во власти, так и новые патриоты-интеллектуалы, подобно Таманяну, Сарьяну, Орбели, Нерсесяну, а также приглашённым из разных стран известным армянским учёным — Акоп Манандян (историк), Манук Абегян (лингвист, литературовед), Степан Малхасянц (лингвист, армянский лексикограф) и др. Прибывшие из-за рубежа активно, включились в восстановление Армении. (Примечательно, что уже в 1919 году, ещё при дашнаках, был образован университет в Александрополе, при коммунистах он переехал в Эривань, там же образовались и другие ВУЗы.) Вся Армения становилась потихоньку все более городской.

Благодаря спонтанно сложившейся открытой коммуникации между армянами из самых разных регионов и стран стал складываться и скрепляться новыми традициями столь пёстрый по составу армянский социум. Тем не менее, разбушевавшаяся было в 1930-е годы преступность в городах, при странным образом соседствовавшей невообразимой взаимной доверчивости людей, к началу 1950-х из бытовой и хулиганской стала откровенно «профессиональной». И удивительно, как же Ереван стал вскоре одним из самых мирных городов, где почти полностью исчезли преступления против личности?! Были в Ереване и свои «блаженные», чудаки. И у ереванского обывателя «странные люди», казалось, стоят в одном ряду с учёными, архитекторами, художниками, которые тоже занимались вещами обывателю нередко не понятными. Более, одиноким и забытым в Ереване чудаку быть просто не полагалось. Вот и получилось так, что самым старым фундаментом нового ереванского характера стала доброжелательная терпимость своеобразных характеров.

Среда города ещё остаётся немало бесструктурной, город представлял собой конгломерат людей из коренных ереванцев и мигрантов с самых разных мест. Культура собственно самого Еревана начинается словно с «чистого листа», когда приходит осознание, что никакой своей традиции нет, и возникает полная терпимость к чужим (но армянским же!) традициям. Ереван живёт в терпимости общества к самым разным традиционным моделям. А общество существует в некой аморфной, вроде бы бесструктурной среде. Это ещё не модель будущей культурной традиции, а только её предпосылка, и терпимость тут — вовсе не отсутствие уклада, терпимость как положительная характеристика сама стала моделью поведения, и моделью всеохватывающей! Эривань ещё не столица всех армян, но её отголоски уже звучат и в гимне, и в песнях о будущем Ереване как всеохватном центре армян.

Протекают коммуникационно-психологические тонкие процессы под немалым прессом тоталитарных, большевистских, о которых непросто рассказывать, но мы вот будем пробовать.

***

Имеет ли сегодня Ереван модель будущей культурной традиции?…  Вот в чём вопрос! Процессы, проистекающие в Армении, особенно после «бархатной революции» отбросили социум в неопределённость тогда, когда на протяжении предыдущих 30-ти лет, казалось, что наоборот, армянское общество, несмотря на нерешённость не только геополитических вопросов пребывания Армении с Арцахом (НКР) в недружественном соседстве с Турцией и Азербайджаном, но и внутренних социально-экономических, тем не менее, постепенно, тихо, почти все менее приметно, но… Да как же возможно, чтобы воссоединение Арцаха с Арменией так и не признано было «мировым сообществом»?!

Но вот же, случилось, к власти пробились-таки Пашинян и Ко, да ещё были переизбраны в 2021-м году после страшного поражения в Арцахе осенью 2020-го. Далее ещё хуже! В 2023 году армяне были и вовсе изгнаны из Арцаха, и Азербайджан «восстановил свою территориальную целостность». Армяне же Арцаха, похоже, стали не совсем угодными и в Армении. Но в Армении вот появилось и много иммигрантов-«релокантов» из России, они все разные: от политических диссидентов до экономических мигрантов. В Армении появились мигранты из самых необычных стран, таких как вдруг Индия и Пакистан. Армянские власти открыто идут на сближение с Западом, всё более разрывая исторические связи с Россией. Под вопросом уже и судьба российской военной базы в Гюмри (Александрополь, Ленинакан). Совсем уж стало непонятным, а есть ли вообще оппозиция Пашиняну и его такой вот прозападной политике? Уже не первый месяц продолжающееся с редкими всполохами протестное движение епископа (по-арм. српазана) Баграта всё менее похоже на продуманную социально-политическую акцию в ряду продуманного и перспективного выхода из кризиса…

По мере последующей публикации частей из «Ереванской цивилизации» будем стараться нащупывать ответы на эти и другие вопросы. А пока самый животрепещущий, судьбоносный вопрос: кто же в Армении или в диаспоре — да и есть ли они!? — идеало-центрированные члены общества, способные придать здоровую направленность трансферам культурных констант, без которых невозможен выход из кризиса — повторю, катастрофического кризиса — в условиях продолжающегося спонтанного ли самоструктурирования социокультурного организма, с сохранением ли армянской государственности хоть в составе какого иного гособразования? И что такое это будет?

Осмелюсь обратить внимание на такую «пропечатку» у автора нарратива Армена Давтяна: «Армения в границах Армянской ССР никогда не была родиной их предков — выходцев из Западной Армении». Армения, напомню, в границах сегодняшней Армении, которые и сегодня не полностью ещё лимитированы и остаются предметом весьма спорным в переговорах поражённой Армении с победителями Азербайджаном с Турцией, – это окраинная Армения той исторической, неизбывной в мечтах армян, которая тысячелетиями формировалась на землях вокруг озер Ван и Урмия!

Армения вновь оказалась погруженной во время, в котором развитие общества ещё не предопределено и может реализоваться любая альтернатива из небольшого, увы, набора имеющихся. И может ли возникнуть принципиально новая ереванская, армянская культура? Сможет ли стать спасительным некий «новый миф», как миф о добровольной-де массовой иммиграции армян в советское время? В Армению сегодня кто только не мигрирует, но мало кто из армян,.. последние же продолжают эмигрировать отсюда…

Продолжение