- «Ереванская цивилизация». Необходимые комментарии к публикации книги
- Феномен Еревана. Ереван как воплощение героического мифа. Живущие в империях. Миф о Ереване. Воплощение мифа
- Традициология как наука о Ереване
ТЕОРЕТИЧЕСКОЕ ВВЕДЕНИЕ
Как функционирует этническая культура. К теории формирования традиции
1. О культурной картине мира и её адаптивной функции
Культурная картина мира имеет несколько составляющих. Она определяется адаптационными потребностями человека, необходимостью приспособиться к жизни в дискомфортном мире. Она определяется также социальной потребностью человека, необходимостью жить в коллективе, ибо человек существо, как правило, социальное. Кроме того, культурная картина мира определяется самой потребностью человека сконструировать свой мир, свою культурную среду, порождать значения и связные с ними артефакты: материальные, социальные (модели действия), идеальные (значения, понятия и идеи). Конструирование внутреннего мира человека также в значительной мере функция культуры (так формируются ментальные артефакты, имплицитная культура). Артефакт мы трактуем в широком смысле, понимая под ним не только материальный культурный объект, но все — будь то материальное, идеальное, социальное или психологическое, — на что повлияла культура, что оформлено культурой. К артефактам мы относим также идеи, выработанные при участии культуры, и культурные модели поведения, и даже психологические установки человека, если они сформированы культурой. Прошедшее через горнило культуры содержание человеческой психики мы называем ментальной культурой. Культурная картина мира определяется и потребностью человека в целеполагании, а значит в установках и ценностях и, в свою очередь, связанными с ними эмоциями и мотивациями. И наконец, в значительной мере именно через культурную картину мира человек воспринимает и духовное, формируя символический мир.
Начнем с адаптивно-адаптационной функции культуры, развивая подход Э.С. Маркаряна. Та информация, которую человек имеет о мире, похожа на динамическую схему — пусть очень сложную, — внутри которой человек действует. Объекты мироздания, которые попадают в его поле зрения, для него функциональны и значимы, и они определенным образом упорядочены культурой, да так, что они находятся в некоем динамическом равновесии. Но откуда оно может взяться в этом тревожном и опасном мире?
Каждый человек чувствует, если и не осознает, опасность, исходящую извне. Чтобы действовать в мире, человек должен, прежде всего, определить конкретные источники внешней опасности. Скажем, лес опасен не вообще, как бесформенный зеленый массив беспорядочно растущих деревьев, кустов и травы, а потому что в нем живут хищные звери, ядовитые насекомые, потому что в нем можно заблудиться. Если предпринять меры предосторожности, то по лесу можно ходить и собирать, к примеру, грибы. Для этого нужно знать, во-первых, что в лесу является источником опасности, во-вторых, чего нельзя делать, чтобы не вызвать эту опасность на себя, в-третьих, что надо сделать, чтобы ее преодолеть.
Мир большой, а человек маленький. Чтобы человек мог сделать шаг вперед, он должен быть уверен в себе. Чтобы зайти далеко в незнакомый лес, человек должен либо иметь компас, по которому он сможет ориентироваться, либо помнить народные приметы для ориентации, либо обладать необыкновенной интуицией, либо быть уверенным, что на его ауканье кто-нибудь да откликнется. Либо что-то еще в этом роде. Таким образом, чтобы приступить к действию, человек должен иметь хотя бы смутное представление о том, при каких обстоятельствах это действие осуществимо, кто он такой, что может его совершить, какими качествами он должен для этого обладать (какие качества себе приписывать), в каких отношениях он должен находиться с другими людьми, нуждается ли он в их помощи, или он способен помочь себе сам, каким образом возможно совместное действие.
Ответы, которые культура дает на эти вопросы, — это та призма, сквозь которую человек смотрит на мир, в котором должен действовать, это основные парадигмы, определяющие возможности и условия действия человека в мире, вокруг которых выстраивается в его сознании вся структура бытия. В этом, прежде всего, и состоит защитная функция культуры. Благодаря ей человек получает такой образ окружающего, такую картину мира, в котором все элементы мироздания структурированы и соотнесены с самим человеком, да так, что каждое человеческое действие оказывается компонентом общей структуры. Но, с другой стороны, очевидно, что человеку, для того чтобы ориентироваться в лесу, вовсе не обязательно знать, что такое Солнце и какое небесное тело вокруг какого вращается. Вполне, бывает, достаточно знать, что, когда он шел утром в лес, солнце светило ему в глаза, то вечером, когда он соберется домой, ему также следует идти лицом к солнцу. Конечно, он каким-то образом объясняет себе движение солнца по небосклону. Но пока его действия не дают ему заблудиться в лесу, совершенно не важно, будут ли его объяснения истинными и логичными на самом деле.
Нечто подобное имеем и с культурной картиной мира. Ее невозможно реконструировать как логическую целостность, стройную и строго взаимосвязанную мифологему реальности. При попытке такой реконструкции может оказаться, что исходные точки этой мифологемы, на которых, собственно, и держится весь каркас реконструкции, необъяснимы изнутри нее самой, и в них содержатся значительные внутренние противоречия. Но присутствующая в картине мира внутренняя логика воспринимается носителями культуры как нормативная. И в основе упомянутых мифологем лежат культурные константы — это такие психологические комплексы, которые определяют специфику восприятия действительности носителями той или иной культуры.
Предлагая концепцию культурных констант, мы говорим о некоей изначальной сконструированности нашего жизненного пространства, но это сконструированность не является выражением идеологемы современного социального конструктивизма. Конструирование мира, в котором живет человек, происходит через адаптацию к нему в соответствии с естественнонаучными закономерностями, ибо каждая культура — это, в своей основе, модель приспособления к миру путем создания иллюзорного «мирка», более уютного и приспособленного к комфортному существованию человека. Но этот «мирок», конечно, представляет собой образ, пусть и искаженный, реального мира, который постоянно, разрушая иллюзии, вторгается в жизнь человека. Культурные константы — это несущие элементы психологической конструкции, которая дает человеку возможность существовать и действовать в мире, пряча от человеческого взгляда то зло, в котором лежит мир, но они всего лишь «лакируют» реальный мир, а не создают какие-либо вымышленные миры.
Светлана Лурье
Мой комментарий к разделу «О культурной картине мира и ее адаптивной функции»
Наверняка читатель уже почувствовал, что он вроде как все это знал и раньше, но ему не приходилось свои знания систематизировать, что ли? Так вот, продолжая знакомить читателя с культурологией по Светлане Лурье (Смирновой), я стараюсь ему помочь совершить некоторую систематизацию его взглядов на мир вокруг. И пусть читатель добросовестно отнесется к этому немаловажному и, предупрежу заранее, не совсем простому занятию. Но оно того стоит.
И вот мы уже знаем, что, глядя на мир, мы наблюдаем некую мысленно сконструированную картину мира. И такое происходит потому, что человек существо социальное и в мир вокруг необходимо как-то вписаться и прижиться. И вот автор развивает адаптивно-адаптационный подход ереванского ученого-традициолога и философа-культуролога Э.С. Маркаряна. Читатель теперь понимает, что он получает такой образ окружающего, такую картину мира, в которой все элементы мироздания структурированы и соотнесены с самим человеком! При этом каждое его действие оказывается компонентой общей структуры, а он сам неразрывно связан с ней, структурой вот такой картины мира! И тут, можно сказать, происходит нечто совершенно ему ранее не известное. Оказывается, что многие, казалось бы, очевидные вещи не поддаются логически последовательному объяснению. Оказывается, что в его представлениях о мире вокруг существуют некие узловые мифологемы, такие психологические комплексы, которые определяют специфику восприятия им действительности. И он как носитель той или иной, часто вполне определенной, культуры не может ни определить их четко, ни описать. Такие комплексы автор-культуролог Светлана Лурье (Смирнова) называет культурными константами. Это такие несущие элементы психологической конструкции, которая дает человеку возможность существовать и действовать в мире, в мире, что «во зле лежит»!
Последнее особенно важно, для правильного понимания всего, что произошло с некогда цветущей ЕРЕВАНСКОЙ ЦИВИЛИЗАЦИЕЙ !
Олег Гаспарян
2. Понятия культурных констант и обобщённого культурного сценария
Культурные константы можно рассматривать как защитные механизмы, но вовсе не в том смысле, как рассматривали защитные механизмы психоаналитики, не как приемы, посредством которых психика будто бы справляется с выходящим из-под контроля бессознательным. Мы говорим о ментальных комплексах, которые представляют нам мир как культурно адаптированный и отчасти культурно искаженный с тем, чтобы опасность, исходящая от мира, казалась бы понятной, рациональной, против которой возможно противодействие. Эти комплексы, как правило, не осознаются человеком, но могут быть им вполне успешно реконструированы, как только ему удается несколько приподняться над своей культурной картиной мира. Но коль скоро человек обычно мыслит в рамках культурной картины мира, он эти комплексы не замечает, и именно они способствуют искаженному представлению человеком внешнего (и внутреннего) мира. Культурная картина мира зиждется на таких комплексах, как на краеугольных камнях.
Но это не значит, что эти комплексы содержат в себе какую-либо ложную информацию. Культурные константы не содержат в себе никакой конкретной, фактографической информации. Они также не являются мыслями, представлениями, содержательными образами, которые могут быть истинными или ложными. Они никак не мысли или образы, присутствующие в сознании человека. Они не значения, которые могут придавать смысл объектам внешнего (и внутреннего мира). Они — «психологические орудия опосредования» внешнего опыта (понятие, которое было введено Л.С. Выготским [Выготский Л.С. Орудие и знак в развитии ребенка // Выготский Л.С. Психология развития человека. М.: Изд-во Смысл; Эксмо, 2005. С. 1039–1129.]), а потому с их помощью идет процессуальное искажение восприятия информации, которая затем уже, в несколько искаженном виде встраивается в культурную картину мира. В частности, такими орудиями являются ментальные схемы, налагающиеся на каждый новый опыт, как о том говорят современные когнитивные науки.
Поясним понятие ментальных схем. Наши знания о внешнем мире не формируются непосредственно под воздействием сенсорных входных сигналов, получаемых органами чувств и отражаемых в мозге, а представляют собой так называемые репрезентации, некие формы, в которых информация отражается внутри нас. При этом говорят отдельно о церебральных, нейронных презентациях, которые представляют собой реакции нейронов на внешние стимулы, и о ментальных репрезентациях — идеально-психологических формах восприятия. А вот, как соотносятся нейронные и ментальные репрезентации, неизвестно. И вопрос этот относят к «трудной проблеме сознания», которая не имеет научного решения (и некоторые ученые полагают, что решения нет принципиально). Репрезентация, когда она рассматривается в контексте процесса восприятия, является психологическим орудием, рассматриваемая же в качестве результата восприятия, — знаком или символом, замещающим в сознании объект реального мира. Репрезентацию, рассматриваемую в качестве орудия восприятия, можно назвать «ментальной схемой», основная функция которой «аккумулировать, организовать опыт и управлять всеми информационными про цессами: восприятием, пониманием, категоризацией, планирова нием, узнаванием, разрешением проблем, принятием решений и т.п.» [Режабек Е.Я., Филатова А.А. Когнитивная культурология. Санкт-Петербург: Алитея, 2010. 316 с. С. 136]. То, что мы сказали, конечно, упрощение, процесс восприятия гораздо более сложный, но так его представляют когнитивные науки, и мы пока таким объяснением удовлетворимся.
Итак, что такое ментальные схемы и в чем их функция? По словам американского психолога Майкла Коула, «схемы — это механизмы отбора, они определяют, как связаны между собой определенные существенные элементы, оставляя возможность включения других, менее существенных элементов» [Коул М. Культурно-историческая психология. М.: Когито-центр, 1997. С. 149.]. Схемы устанавливают соотношения в нашем восприятии элементов внешнего (да и внутреннего) мира, определяют какие из этих отношений необходимы, а какие могут меняться и дополняться новыми элементами. Так, схемы имеют функцию категоризации.
Они имеют также функцию инструментов интерпретации. «Схема, — как писал о том американский когнитивный антрополог Рой Д’Андрад, — является процедуральным средством, кото рое человек использует, чтобы осуществить интерпретацию». Схемы — это именно орудия, а не результаты интерпретаций, «они не есть что-то проинтерпретированное, даже если данный результат интерпретации является типичным и встречается часто» [D’Andrade R. Cognitive Anthropology, In: New direction in Psychological Anthropology. Cambridge: Cambridge University Press: 1994.P. 52.], то есть они являются мыслительными штампами. Схема представляет собой когнитивный инструмент, который «определяет человеческий опыт, направляя его по тем или иным культурно заданным каналам». Понять что-то означает ассимилировать его «в соответствующую схему». Это, как разъясняет российские культурологи Е.Я. Режабек и А.А. Филатова, «»интерпретационная сетка», которая как бы «заставляет» человека видеть мир под опре деленным углом зрения, а именно, структурировать поступающую информацию в зависимости от ее культурной значимости» [Режабек Е.Я., Филатова А.А. Когнитивная культурология. С. 142.].
Схемы, и в этом еще одна их функция, будучи процедуральными орудиями придают объектам и явлениям значения, превращают их в «значимые системы», которые отличаются от внешнего не воспринимаемого мира — «потока материала». Как полагал Д’Андрад, вычленяясь человеческим вниманием из «потока материала», элемент реальности становится в уме человека «значимой системой» [D’Andrade R. The Development of Cognitive Anthropology. Cambridgeе: Cambridgeе University Press, 1995.].
Культурные константы мы рассматриваем как ментальные схемы, и как всякие ментальные схемы, они ранжируют опыт, который человек получает, воспринимая внешний мир, и относят его к тем или иным категориям. Культурные константы можно рассматривать как специфические инструменты категоризации, действующие в культурно искаженном и стихийным образом культурно сконструированном поле. Но это только одно из их свойств. Культурные константы — это ментальные орудия, посредством которых внешний опыт упаковывается в определенные образы. Однако культурные константы никак не сами эти образы, культурные константы внесодержательны, они включают в себя лишь формальные характеристики, которые и прилагаются к воспринимаемым объектам и явлениям. Культурные константы — это инструменты, посредством которых происходит операция придания объектам и явлениям значений, но они не есть сами эти значения, они ― орудия, опосредующие значения. От обычных ментальных схем культурные константы отличаются большей устойчивостью, меньшей осознанностью, особенностями формирования и, конечно, своей особой функцией в культуре.
Как образуются культурные константы и как они функционируют? Если отталкиваться от когнитивной психологии, то следует предположить, что они формируются посредством обобщения ранее в тех или иных ситуациях воспринятого опыта. Этот обобщенный опыт, далеко не всегда осознаваемый, переносится на схожие ситуации, способствуя отнесению этих ситуаций к уже известному человеку классу явлений. Но это только часть объяснения. Если заглянуть вглубь явления, то надо признать, что схемы (и культурные константы, в частности) зиждутся на первичной врожденной способности человека к категоризации. О ней говорят некоторые нейропсихологи, в частности, Джером Брунер, который, ссылаясь на ее анатомо-физиологическую основу [Брунер Дж. Психология познания. За пределами непосредственной ин формации. М., 1977. С. 31.], полагает, что «некоторые первичные категории врожденны или автохтонны, а не являются результатом обучения» [Там же. С. 16.]. То есть это дар, подобный дару речи. Что касается речи, классик психолингвистики Наум Хомский пишет об универсальных грамматические парадигмах, которые являются врожденными и служат основой для усвоения любого конкретного языка [Хомский Н. Язык и мышление. М.: Издательство Московский университет, 1972.]. Интересны также идеи Джерри Фодора о модулярности мозга, суть которой сводится к тому, что усвоение разных категорий информации совершается через разные, не сообщающиеся модули мозга, и эта способность является врожденной: информация изначально поступает в мозг уже категоризированной [Фодор Дж. Модульность психики. Когнитивная психология: история и современность // Хрестоматия. Под ред. М. Фаликман, В. Спиридонова. М., 2011.]. Впрочем, когнитивистские исследования Фодора отнюдь не являлись культурологическими.
Но вот Джером Брунер, последователь Л.С. Выготского и создатель социокультурного подхода в американской психологии, говорил о врожденных культурных парадигмах, под которыми он имел ввиду базовую систему категоризации и врожденную способность человека относить феномен к той или иной категории, которая не является следствием какого бы то ни было предварительного опыта. Эти первичные категории, по Брунеру, лежат в основе всей культурной категоризации. Человек рождается, обладая таким аппаратом протокатегоризации, который в процессе переработки культурного опыта той или иной культуры настраивается на эту культуру, усложняясь и искажаясь.
Первичная врожденная категоризация реализует себя на материале каждой конкретной культуры, а пережитый людьми опыт, интериоризируясь, придает схемам специфические для той или иной культуры формы. В контексте той или иной культуры схемы, построенные на первичном багаже протокатегоризации, превращаются в культурообусловленные инструменты восприятия внешнего мира, благодаря которым любая воспринимаемая информация автоматически распознается, категоризируется, относится к тому или иному классу культурных явлений, так или иначе соотносящимися с другими классами явлений, получая то или иное культурное значение. Так функционируют культурные константы — ключевые культурные схемы, которые содержатся в каждой культуре. Поскольку человек относится к той или иной культуре, он, сам того не осознавая, является носителем этих орудий восприятия, которые делают воспринимаемый им мир одновременно культурно-сконструированным и универсальным, ибо восприятие мира человеком строится на универсалиях-протокатегориях, которые по-разному преломляются в разных культурах.
Культурные константы, будучи ментальными процедуральным схемами, обладают набором характеристик, которые они проецируют на внешний мир, преобразуя опыт человека. Одна из них — динамизм. Культурные константы — это, скорее, сценарии, которые когнитивные психологи понимают (мы уже упоминали в примечании) как развернутые во времени культурные схемы [Коул М. Культурно-историческая психология. C. 110.]. И действительно, человек культуру не созерцает, он в ней действует. В результате наложения культурных констант на воспринимаемый человеком опыт, мир предстает ему как арена действия. Немецкий психолог и культуролог Эрнст Бош полагал, что сама «культура — это поле действия, содержание которого определяется объектами, созданными и используемыми людьми в целях поддержания институций, идей, и мифов. Будучи полем действия, культура предлагает возможности, но также и предусматривает условия для действий,.. устанавливает рамки правильного, возможного, а также отклоняющегося действия. Отношения между различными составляющими культуры, а также идециональное содержание культурного поля действия имеет системный характер, т.е. изменения в одной части системы могут иметь последствия в любой другой ее части» [Boesch E. Symbolic Action Theory and Cultural Psychology. Berlin, Heidelberg, NY, L., Paris, Tokyo, Hongkong, Barselona, Budapest: Springel-Verlag, 1991. P. 29.]. Глядя на мир сквозь культурные константы, человек снова и снова становится перед ситуациями, побуждающими его к действию. Культурные константы способствуют тому, что человек вольно или невольно оказывается внутри сценария, в котором он не может оставаться бездейственным. Катрин Нельсон полагала, что «сценарии, подобно культурным схемам… служат руководством к действию» [Nelson K. Cognition in a Script Frammework. In: J.H. Flavell and L. Ross (eds.) Social Cognitive Development. New York: Cambridge University Press, 1981. P. 109.].
Дело тут даже не в каждой из культурных констант по отдельности. Важно, что в своей совокупности они составляют некую динамическую ментальную конструкцию — систему процедуральных схем, которая описывает арену действия человека. При посредстве культурных констант те или иные объекты, данные в опыте, начинают восприниматься как «источники добра» или «источники зла», «покровительствующие силы» или «противодействующие силы», «силы, представляющие собой условия действия». Так формируется «мы-образ» как образ коллектива, способного к действию, и представления о способе действия. Все культурные константы взаимосвязаны, и важно то, что они, будучи единой системой, накладывают свойства этой системы и на мир, и так он преподается носителям культуры в их восприятии. Те объекты, на которые культурные константы проецируются и восприятие которых через них получает некоторую коррекцию, выстраиваются в определенную диспозицию друг по отношению к другу.
О системе культурных констант, каждая из которых может рассматриваться как ментальная динамическая схема, мы будем говорить как об обобщенном имплицитном (неосознаваемом) культурном сценарии, некоем каркасе, который лежит в основе культуры. Он, конечно, не просто сумма культурных констант, его системность имеет особую природу, которая, в свою очередь, объясняет динамические черты и эвокативную функцию в каждой отдельно взятой культурной константе. На происхождении динамической системности культурных констант в картине мира мы сейчас и остановимся. (Заметим, что эвокация в психологии — это направление своей личной энергии на объекты внешнего мира.)
Мы говорили о культурных константах как о результате специфической для каждой культуры коррекции врожденных способностей человека к категоризации. А что представляет собой их динамическая система, которая и есть обобщенный имплицитный культурный сценарий? Это некое культурообусловленное представление о действии и взаимодействии. Представитель направления культурной психологии Ричард Шведер обращается тут к понятию интенциональности, которое соотносит с культурной сконструированностью, и говорит о так называемом «интенциональном действии», то есть культурно сконструированном действии [Shweder R. Thinking Through Cultures. Cambridge (Mass.), London: Harvard University Press, 1991. P. 101.]. Динамическая схема — сценарий интенционального действия и взаимодействия в значительной мере основан на прошлом опыте человека, если конкретнее, на опыте социализации человека в культуре, но в полной мере продуктом интериоризации прошлого опыта в ее хрестоматийном понимании отнюдь не является. Сама интериоризация — это процесс, построенный одновременно и на врожденных, и на благоприобретенных механизмах. Так культурный сценарий формируется посредством наложения культуроспецифических приобретенных человеком в процессе социализации черт на врожденную основу, подобную той, которой являются врожденные протокатегории, о которых (мы уже говорили) пишет Дж. Брунер. Такой же врожденной является способность к направленному действию и взаимодействию — протоустановка, на которой основан протосценарий: ментальный каркас, который ранжирует сами культурные константы, выстраивая их в динамическую конструкцию. Способность к такому ранжированию является универсальной, тогда как конструкция культуроспецифична.
Если врожденный протосценарий — это первичная схематизация (то, что служит врожденным орудием восприятия мира человеком), то культурные константы и интегрирующий их обобщенный имплицитный культурный сценарий являются тогда вторичной схематизацией культуры. Последняя связанна с формированием моделей, на основании которых в каждой конкретной культуре происходит категоризация воспринимаемых — в процессе активности человека в мире — объектов и явлений. Так врожденный протосценарий инициирует способность человека к взаимодействию. В свою очередь, обобщенный культурный сценарий формирует представления о внешнем мире как об арене человеческой деятельности. Как полагал Дж. Брюнер, «восприятие непосредственно свя зано с процессом категоризации, поскольку все, что мы воспринимаем, относится к некоторому классу и через это отнесение приоб ретает некоторое значение» [Брунер Дж. Психология познания. С. 14.].
Мы только что говорили об обобщенном культурном сценарии как об интегральной системе культурных констант. Теперь попытаемся несколько развести эти явления, представить условно как разные срезы единого комплекса, который соединяет в себе восприятие и действие в рамках культуры.
Культурные константы, будучи ментальными схемами, определяющими восприятие человеком внешнего (и внутреннего) мира, стимулируют видение им мира в качестве динамичной системы, подталкивают человека к действию именно через то, что мир воспринимается как требующий человеческого вмешательства. Система культурных констант лежит в основе адаптивной функции культуры. Имплицитный культурный сценарий в своей основе идет от предустановки человека к действию в мире, он лежит в основе регулятивной функции культуры, обеспечивая согласованность взаимодействия носителей той или иной культуры, и может рассматриваться как некий стержень, который способствует соотнесенности разнообразных общественных институций в рамках единой культуры. Встроенные в рамки обобщенного культурного сценария культурные константы перестают быть просто перцептивными комплексами, а становятся перцептивно-эвокативными, ибо содержат в себе одноновременно как парадигмы восприятия, так и установки к действию, определяемые этим восприятием.
Культурные константы, наполняясь содержанием, формируют на основе обобщенного имплицитного культурного сценария некоторые культурные конфигурации, характерные только для данного временного периода или в той или иной локальной вариации, этакие частные субсценарии культуры. Условно назовем их «этосами культуры» в парафраз этосу культуры у Рут Бенедикт, которая подразумевала под ним некий код, который обеспечивал единство всей культурной системы [Benedict R. Patterns of Culture. Boston and New York: Houghton Mifflin Company, 1934. 291 р.]. Наш этос культуры обеспечивает (пусть и относительную!) согласованность различных компонентов культуры и взаимодействий носителей культуры в разное время и при разных ситуациях. Об имплицитном обобщенном культурном сценарии и об этосах культуры мы будем еще говорить, когда обратимся к вопросам функционирования социального организма и формированию традиции. Пока же мы продолжим речь о культурной картине мира и культурных константах.
Как грамматика того или иного языка реализуется на материале лексики этого языка, так и культурные константы той или иной культуры реализуются через ее артефакты — материальные, социальные, идеальные. Сама по себе схема — культурная константа — это, говоря словами Е.Я. Режабек и А.А. Филатовой, «просто скелет, который требует наращивания контек стуального содержания. В процессе познания человек соотносит элементы схемы с элементами феноменального «потока материала» («materialflow») [термин Роя Д’Андрада — С.Л.], избегая тем самым столкновения с хаосом разно родных впечатлений» [Режабек Е.Я., Филатова А.А. Когнитивная культурология. С. 142.]. Другими словами, культурные константы проецируются на объекты культуры, которые тем самым превращаются из периферийных в ключевые культурные артефакты. Мы назовем такое проецирование трансфером. Объекты трансфера в восприятии человека получают те характеристики, которые были закодированы в спроецированных на него культурных константах (ментальных схемах).
Это, конечно, не автоматический процесс, «индивиду тем не менее приходится проделать немалую работу по интерпретации, решая, какие схемы применимы в каких обстоятельствах и каковы пути их эффективного использования» [Коул М. Культурно-историческая психология. С. 154.]. Но постольку человек живет в рамках культурной традиции, картина мира, которая в целом у него складывается, соответствует той, что заложена в сетке его культурных констант.
Попытаемся пояснить функционирование культурных констант на относительно простой аналогии. Скажем, в некоем литературном жанре по его законам должны иметься те или иные персонажи: злодей, рыцарь, дама и т.д. В каждом конкретном произведении эти персонажи имеют собственные имена и индивидуальные черты, но при этом сохраняется тот набор характеристик персонажей и моделей отношений между ними, та динамика сюжета, которая требуется спецификой жанра. В общем и целом, культура и создает подобный канон восприятия мироздания. Она задает такие парадигмы восприятия, что все объекты или проявления внешнего мира либо встраиваются в выработанные ею «образы», непременно подвергаясь при этом более или менее значительным искажениям, либо вовсе не воспринимаются человеком в данной культуре.
Меняются условия существования социокультурной системы, меняются культурные, политические, экономические условия, в которых живет народ, а значит, меняется и тот привносимый опыт, который народ должен воспринимать и упорядочивать. Возникает как бы новая пьеса, написанная в соответствии все с тем же каноном, но на новом материале. «Картины мира» будут сменять друг друга, но благодаря «культурным константам» их структура в своем основании будет оставаться прежней. Один культурно сконструированный мир сменит другой, но общая их подоплека останется той же, внелогической, построенной на все тех же «культурных константах» все в той же их диспозиции, — сохранится все тот же «скелет» культуры, только вот «мясо», которое покроет этот «скелет», будет уже другим.
Нам тут надо указать, что, возможно, культурные константы накладываются на элементы, которые уже имеют в культуре значения, акцентируя те или иные их аспекты и вписывая в новый контекст. Поясним!
Как правило, в культуре в результате связки некоей ментальной схемы с неким объектом, возникает значимая система, как говорил Рой Д’Андрад [D’Andrade R. Cultural Meaning systems. In: Cultural Theory. Essays on Mind, Self, and Emotion. Cambridge, London, New York, New Rochelle, Melbourne, Sydney: Cambridge University Press, 1984.], или артефакт, как говорил Коул. Майкл Коул, отметим, называл порой процессуальные схемы, когнитивные инструменты когнитивными артефактами, но мы принципиально отличаем схемы от артефактов, в частности и от ментальных артефактов, то есть от понятий и значений, которыми человек оперирует. Культурные константы и значения — это совершенно разные по своему происхождению, по своим свойствам, по своим функциям явления. Артефакт, по Коулу, всегда имеет две составляющие — материальный объект и то значение, понятие, которое с ним сопрягается [Коул М. Культурно-историческая психология. С. 141.]. Но в культуре все может быть несколько сложнее. В качестве субстрата, на который проецируется схема, корректирующая значение предмета, мы можем иметь артефакт, уже обладающим определенным значением. И это новое откорректированное или даже видоизмененное значение оказывается более или менее общим для всех носителей культуры. Так Д’Андрад, на примере принятого в США свадебного ритуала, объясняет, что такое культура. Как человек в США воспринимает свадьбу? Он видит, что собралась большая компания, которая вместе весело ужинает. Это так, действительно многолюдный ужин имеет место, и только он и наблюдается. Но то, что человек видит, это далеко не все. Происходит нечто более важное, что не так очевидно внешне, но что хорошо знают как все участники ужина, так и внешние наблюдатели, а именно: зарождается новая семья [D’Andrade R. Cultural Meaning systems. P. 109.]. Так же происходит и при конденсации на объекты или явления культурных констант: имеется объект или явление, который что-то значит, но все носители данной культуры знают, что он значит нечто еще другое, имеет дополнительное значение, которое может первоначальное значение изменять или даже аннулировать.
Когнитивные антропологи, как правило, говорят о культурных схемах на индивидуальном уровне. Но, конечно, они хорошо знают, что однонаправленная коррекция значений свойственна так или иначе всем носителям той или иной культуры, и все они переносят одни и те же ментальные схемы на одни и те же культурные объекты. Как антропологи это объясняют? Конвенциональностью, то есть тем, что носители культуры как бы договорились считать объект А за объект Б при определенных условиях.
Так, свадьба, о которой шла речь выше, — это символ, который, по мнению Д’Андрада, является культурно созданным, и его восприятие связано с конвенциональными правилами, такими, например, как распределение ролей участников события и исполнение ими ритуализированных действий. Свадебный ритуал устанавливает систему правил, которые индивиды знают, которые разделяют и которым следуют. Это касается самых различных культурных явлений: все они подразумевают как понимание символических значений, так и следование конвенциональным правилам. Семья, собственность, девиация, престиж, раса, национальность — все это создано «социальным соглашением» о том, «что за что считается». Системы конвенциональных правил Д’Андрад называет культурными институциями. Эти правила предполагают, что «Х следует понимать как У в контексте С» [Ibid. P. 110.].
Такой подход предполагает, что все значения привнесены людьми более или менее сознательно. На самом деле это не так. Прежде всего многие вещи, которые перечисляет Д’Андрад, не являются конструкцией, а существуют объективно, в соответствии с теми логосами, которые заложены в объекты и явления Творцом. Тогда же, когда происходит культурная коррекция значений — а она в падшем мире неизбежна, — она, конечно, не есть результат «договора», а следствие культурного механизма, в соответствии с которым формируются и функционируют культурные константы. Культурные константы, являющиеся ментальными схемами, формируются на основании врожденных способностей человека к категоризации и культурному восприятию действительности, врожденной предрасположенности к культуре, и конденсируются они на объектах помимо человеческого сознания, являясь компонентой процесса восприятия.
Тут нуждается в пояснении вопрос о том, как происходит смещение значения объекта или явления при наложении на него культурной константы. Культурная константа значения в себе не несет, но она корректирует параметры уже имеющегося. Наложение новой процедуральной схемы на артефакт приводит к изменению той рамки, в которую значение встраивается. Так, опять вернемся к нашей иллюстрации, при соблюдении канона жанра: качества человека остаются теми же, но они встраиваются, скажем, в образ рыцаря, а значит — проявляются уже по-новому. Происходит переформатирование значения.
Эти переформатированные значимые системы актуальны только внутри той или иной культурной традиции, именно в ее рамках они и становятся таковыми, а с отмиранием данной традиции вновь превращаются в «поток материала», то есть возвращаются в неосознаваемый внешний мир. Значения как ментальные артефакты существуют не разрозненно, а всегда в контексте. Контекст этот может представлять собой систему, где значения взаимообуславливаются. Майкл Коул трактует контекст как переплетение [Коул М. Культурно-историческая психология. С. 159,160.]. Картина мира выступает как переплетение значений, взаимно являющихся контекстом друг для друга.
Структура, заложенная в системе культурных констант как динамической макросхеме, переносится на реальный опыт и определяет способ действия людей («интенциональное действие»). Люди действуют в соответствии с перенесенными ими на себя качествами, в рамках представлений о коллективе, его внутренних качествах и связях. Переинтерпретация артефактов (материальных, социальных, ментальных), ставших объектами для культурных констант, ведет к трансформации и всей системы значений в культуре: из «материального потока» черпаются новые элементы, ранее остававшиеся незамеченными, игнорируемыми, и они становятся «значимыми системами», иные же, что раньше составляли содержание «значимых систем», отбрасываются, как бы сливаются обратно в «материальный поток».
Такие сцепления процессуальных схем восприятия со значениями — трансферы культурных констант — могут быть в культуре довольно устойчивы. Порой они могут сохраняться до тех пор, пока данный культурно-психологический комплекс может нести смысловую и адаптивную нагрузку внутри картины мира, а опыт народа не начинает явно расходиться с реальностью. Тогда последует новый трансфер на другой объект.
Мы говорили, что схемы — культурные константы — имеют эвокативную составляющую, но не говорили о мотивационной. Дело в том, что сами по себе культурные константы не содержат представления о направленности действия и его моральной оценки. Направленность и цель действия в культуре может задаваться господствующей в ней ценностной конфигурацией. Тогда культурные константы и ценностные доминанты, можно представить, соотносятся как способ действия и цель действия.
Когда мы говорим о ценностной конфигурации, то понимаем ее в самом широком смысле — как выражение различных значений культуры. И здесь перед нами встают вопросы о соотношении когнитивного и ценностного или когниции и значения. До сих пор мы рассматривали когнитивные ментальные схемы (и культурные константы, в частности) с точки зрения их способности опосредовать восприятие внешнего мира и побуждать к действию, то есть их когнитивно-репрезентативно-эвокативную функцию. Культура же невозможна без значений. Действие в культуре всегда мотивированное, это не просто побуждение к действию, но направленное и субъективно значимое действие. Когда значения накладываются на «поток материала», превращая его элементы в артефакты, они актуально или потенциально предполагают отношение человека к этим артефактам.
Мотивация всегда есть выражение свободной воли человека, которую можно рассматривать как своего рода личностный смысл. Тот смысл, который придает человек вещи, есть выражение свободной воли человека. Трансфер культурных констант также является результатом выбора, не в том смысле, конечно, что люди могли бы самопроизвольно выбирать тот или иной объект трансфера, а в том, что его направленность зависит от общих интенций человеческой личности, ее целеполагания. Соответственно, система объектов трансферов культурных констант взаимодействует с ценностно-эмоциональной системой личности носителя культуры, в его личностной ценностно-эмоциональной сфере провоцируя отклик, через личность превращаясь в новую когнитивно-эмоционально-ценностную систему. Значение, эмоция и ценность в артефакте-объекте трансфера культурных констант становятся устойчивым комплексом, который и возбуждает мотивацию человека к действию в рамках сценария культуры, порожденного проекцией на объекты трансфера имплицитного обобщенного культурного сценария. Значение в артефакте подвергается личностной интерпретации, которая высвечивает те или иные его грани, которые и закрепляются в культуре как культурные смыслы.
Обратимся тут к понятию установки, ибо личность характеризует прежде всего установка. Согласно советскому психологу Д.Н. Узнадзе, установка определяет «субъекта, как целого, который, вступая во взаимоотношения с действительностью, становится принужденным прибегнуть к помощи отдельных психических процессов… Конечно, первичным в данном случае является сам субъект, а его психическая активность представляет собой нечто производное» [Узнадзе Д.Н. Экспериментальные основы психологической установки. Тбилиси: Издательство АН Гр. ССР.: 1961. С. 39,40, 169.]. Установка по Узнадзе является модусом целостной личности, связанным с категорией деятельности, выражающейся в готовности к определенному действию. Как утверждает ученик Узнадзе Ш.А. Надирашвили, при возникновении установки на действия в определенном направлении человек «под ее влиянием замечает и учитывает лишь те предметы и явления, которые каким-то образом связаны с этой установкой. Предметы и явления индифферентные, не имеющие значения для установки, остаются незамеченными им. Указанное положение было обосновано множеством экспериментальных данных… У человека всплывают в памяти лишь те мысли и содержания сознания, которые находятся к какой-либо связи с его установкой» [Надирашвили Ш. Психология пропаганды. Тбилиси: “Mecniereba”, 1974, С. 12.]. Сопоставив это с концепцией Роя Д’Андрада о «потоке материала» и «значимых системах», мы увидим, что речь идет о весьма похожих явлениях. Но Надирашвили говорит, по сути, о том, как элементы «потока материала» (будем тут использовать термины Д’Андрада) становятся «значимыми системами» через посредство комплексов восприятия, порожденных установками. Функция установки состоит в том, чтобы выбирать из окружающей человека действительности, из его собственного прошлого опыта «необходимые для осуществления поведения объекты, содержания сознания, его опыт и знания в целом» [Надирашвили Ш. Психология пропаганды. С. 12.]. Так установка определяет и действие, его направленность, что является неотъемлемой функцией значения, но одновременно и корректирует перцепцию, восприятие, то есть затрагивает когнитивную схему. Действие и восприятие выступают в неразрывном единстве, будучи определяемыми одной общей установкой, которая в свою очередь определяется тем, что Узнадзе называл «модусом личности».
Именно установка, как средоточие личности (функция ее свободной воли) привносит в элемент внешнего мира («потока материала») значение. Установки «отфильтровывают» «поток материала», что-то возводя в «значимые системы», а какие-то в прошлом «значимые системы» возвращая обратно в «поток материала». Установка тут представляет собой направленность человеческой личности, сформированную и действующую в культурных рамках, выражаясь в мотивации сделать что-то определенным способом (в соответствии с определенным культурным паттерном). И эта потребность может быть фиксированной. О фиксированной установке писал Узнадзе как о принципиально неосознаваемой, но мы в своих целях будем опираться на понимание фиксированной установки Надирашвили, для которого она может быть и осознаваемой, по крайней мере, не принципиально бессознательной, как у Узнадзе. Но что важно для нас, по Надирашвили: «в процессе фиксации установок выявляются определенные законы, способствующие формированию личности определенного направления» [Там же. С. 13.], то есть для личности становятся фиксированной склонность к «синтезированию» тех или иных «значимых систем», значений, а также образ перцепции (образ восприятия человеком реальности) и мотивация на определенную деятельность, задаваемые его культурой.
Говоря о культурных схемах, с их эвокативной составляющей, мы отталкивались от понятия врожденной предустановки, которая проявляется через культурную схему, являющуюся элементом имплицитного обобщенного сценария культуры (производного от врожденного протосценария). Мотивационная функция свойственна артефакту-объекту трансфера, который, обладая значением, может задавать направление действия. Установка в культуре сопрягает в себе готовность к действию (производную от предустановки) со значением, содержащим в себе цель действия. Поскольку культурная схема и значение создают прочный комплекс, то и побуждение к действию фактически неотрывно от его направленности — мотива.
О культурных константах можно говорить как о перцептуально-эвокативных комплексах, единстве восприятия культурного объекта и побуждения к действию по отношению к этому объекту. Как установку понимал Узнадзе, она не имеет ни ценностной составляющей, ни мотива, поскольку мотив это не только стремление совершить то или иное действие (тем более, стремление неосознаваемое, как у Узнадзе), но стремление совершить его ради чего-то по той или иной причине. А установка по Надирашвили сопровождается осознанной, хотя порой и осознанной в искаженном виде, мотивацией. И тут мы уже говорим о когнитивно-мотивационных комплексах (или когнитивно-мотивационно-оценочных, ибо мотив, как мы говорили, всегда оценочно окрашен), а это уже объекты трансфера культурных констант и их значения, трансформировавшиеся под воздействием наложения на них культурных констант.
Светлана Лурье
Мой комментарий к разделу «Понятия культурных констант и обобщенного культурного сценария»
Итак, читатель, можно сказать, героически прочитал и освоил чрезвычайно важную часть в концепции автора-культуролога Светланы Лурье (Смирновой). Если материал остался несколько не совсем понятным, то попрошу читателя не полениться и перечитать повнимательнее, чтобы понять его покрепче, поскольку знакомство с тем, что составляло (и как такое получилось) ЕРЕВАНСКУЮ ЦИВИЛИЗАЦИЮ, будет проходить как иллюстрация такой вот авторской культурологической концепции. И напомню читателю, что культурология — это интегральная наука, включающая в себя и все аспекты деятельности человека как существа социального, живущего в определенной культурной среде. И политика, геополитика эту среду формирует, а то и просто штампует по шаблону!
Коль скоро (или не так скоро) читатель усвоил, что человек обычно мыслит в рамках культурной картины мира, определяемой вот такими психологическими комплексами — культурными константами, — он эти комплексы не замечает, но именно они и способствуют искаженному представлению человеком внешнего (и внутреннего) мира. Культурная картина мира зиждется на таких вот комплексах, как на краеугольных камнях! Культурные константы не содержат в себе никакой конкретной, фактографической информации. Они никак не мысли или образы, присутствующие в сознании человека. Они не значения, которые могут придавать смысл объектам внешнего (и внутреннего мира). Они всего лишь (sic!) «психологические орудия опосредования» внешнего опыта, а потому с их помощью идет неизбежное процессуальное искажение восприятия информации, которая затем уже, да, в несколько искаженном виде встраивается в культурную картину мира.
Человек существует как компонента психологической схемы, которая зиждется (как и культурные константы тоже) на первичных врожденных способностях, в их числе, и способность к категоризации. И это — дар, подобный дару речи! Как грамматика того или иного языка реализуется на материале лексики этого языка, так и культурные константы той или иной культуры реализуются через ее артефакты — материальные, социальные, идеальные. А потому культурные константы проецируются на те или иные объекты, которые тем самым превращаются из периферийных (вне внимания и восприятия) в ключевые культурные артефакты (воспринятые и соответственно интерпретированные).
Такое проецирование автор называет трансфером. Объекты трансфера в восприятии человека получают те характеристики, которые были закодированы в спроецированных на него культурных константах (ментальных схемах). И человек рождается, обладая таким вот аппаратом протокатегоризации, который в процессе переработки культурного опыта той или иной культуры настраивается на эту культуру, усложняясь и, увы, искажаясь тоже. При этом культурные константы — это, скорее, сценарии действия, которые когнитивные психологи понимают как развернутые во времени культурные схемы. И культурные константы способствуют тому, что человек вольно или невольно оказывается внутри сценария, в котором он не может оставаться бездейственным, — в своей совокупности они составляют некую динамическую ментальную конструкцию, так сказать, систему процедуральных схем, которая описывает арену действия человека.
О системе культурных констант, каждая из которых может рассматриваться как ментальная динамическая схема, мы будем теперь говорить как об обобщенном имплицитном (неосознаваемом) культурном сценарии, некоем каркасе, который лежит в основе культуры. Вот такая «ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ КОМЕДИЯ»!..
Встроенные в рамки обобщенного культурного сценария культурные константы перестают быть просто перцептивными комплексами, а становятся перцептивно-эвокативными, ибо содержат в себе одноновременно как парадигмы восприятия (перцептию), так и установки к действию (эвокацию), определяемые этим восприятием. Но человек изначально имеет волю! И действия его в культуре всегда мотивированные — это не просто побуждения к действию, но направленное и субъективно значимое действие, поскольку культура невозможна без значений! Мотивация всегда есть выражение свободной (увы, и не свободной тоже!) воли человека, которую можно рассматривать как своего рода личностный смысл. И тут мы уже говорим о когнитивно-мотивационных комплексах (или когнитивно-мотивационно-оценочных, ибо мотив всегда оценочно окрашен), а это уже объекты трансфера культурных констант и их значения, трансформировавшиеся под воздействием наложения на них культурных констант.
Дорогой читатель, Вы со временем сами вполне осознаете исключительную значимость той ментальной работы, которую Вы сегодня совершили, усвоив смысл предложенного Вам теоретического материала!
Олег Гаспарян