ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ

(07.06.2000) О, Боже… По причине незнания языков я онемел, ты вновь дал мне возможность молчать… Я – снова выпущенный из рогатки камень, лечу по всей терри­тории Европы, как много лет тому назад летел я молча через войну, не зная этого языка.

Со станции железнодорожного вокзала Санта-Аполония в Лиссабоне поезд с грохотом мчится в Испанию. Жарко, зной. На гористых полях то ли кофейные, то ли оливковые деревья. В обратном стремительному движению направлении, сверкающими на мгновение белыми вспышками прямо перед глазами, затем вылетая из оставшегося далеко позади покрытого зеленью фона, из излучающих солнечный свет кустов, изнутри теней деревьев подобно высыпанным после дождя грибам высовываются белые спины коров.

В синеве голубого неба показался белый сокол. Проходя сквозь войну, таким я видел его и в горах Омари.

По твоей воле я вновь умолк, стану на дорогах искать горизонт… Как камень из рогатки, я испущен сам из себя… Отрадное молчание. Земля – жёлтая, в зное голубого неба парят аисты: скользя раскрытыми неподвижными крыльями. Вдали – горы с многослойными цветовыми оттенками, похожие на Гегамский горный хребет, кажется, стоит пройти совсем чуть-чуть – и выйдешь к озеру Севан.

Во мне медленно просыпается ощущение счастья продвижения навстречу неизвест­ному, похожее на радость чувствовать смертельную угрозу.

Шесть лошадей в духоте, жеребёнок, будто мёртвый, лежит в горячей траве, стремительно продвигаются вперёд. Экспресс остановился, теперь они летят. Шатаясь в неподвижности, земля уходит, убегает моё тело, качаясь с боку на бок, а вне него – потерявший от тряски равновесие мой мозг.

На перроне, в коридорах поезда уже говорят на четырёх испанских языках.

В кресле – немка с жёлтыми волосами, с открытой белоснежной спиной. В строке, то ли в структуре предложений, то ли внутри происшествия я утратил ощущение аистов. Поезд остановился, за окном шесть красных лошадей и жеребёнок стоят недвижимо в красном пекле…

Дороги, неосознанный далёкий горизонт, я вновь иду к тебе, вовнутрь тебя… Зной для лошадей – красный, для меня – жёлтый.

Напротив меня спит девушка, девушка с открытой спиной, съёжилась как внутри утро­бы, как в неизвестности… Проснулась на кресле, затуманенным взглядом посмотрела на меня, переместилась… жёлтые волосы мне больше не видны. Геометрическое преоб­ра­зо­вание предметов на этом густом солнце, кружение аистов, длинные, синеватые тени олив­ковых деревьев, электрических столбов, дорожных указателей. Тяжёлое солнце красных лошадей, мой жёлтый зной…

Снова и снова я возвращаюсь в этот захватывающий стремительный полёт, в уме вспоминаю образы моего Каина и моего Авеля: однажды, проходя такими бескрайними полями, брат убил брата…

Разве проходящая через эти широкие пространства дорога с запутанными полотнами, по которой громыхает поезд, не пустынные поля Каина, когда он поднял руку на Авеля и убил его, разве не эти дороги – путь зелёных мечтаний Гитлера, о, моя Европа, по которому он мечтал завоевать сушу от Атлантического океана до Тихого океана для создания большого немецкого Рейха? Смеркается, синь покрыла далёкие горы. Цвет неба опустился на землю, всё – в живописном фиолетовом цвете. В 1936-39 гг. по этой желез­ной дороге, так же как у нас, прибывали в Испанию поезда специального назначения, заполненные воинами-добровольцами, для помощи интернациональным бригадам.

Приближаемся к Мадриду, не знаю почему, я сызмальства всегда думал, что солнце заходит в этих странах.

(08.06.2000). Век, эпохи, цивилизации из пены своего времени создают идею управ­ле­ния общественным строем. Пропагандистская машина, совершенствуя эту лёгкую идею, на поверхности своего века делает первичным культ-идеологию и обнародывает это в необходимый час.

Рождённый для глобализируемой Европы концептуальный проект мероприятия «Литера­турный экспресс», который стремится поместить материк в одно культурное про­странство, создавая рамки взаимопонимания его народов, пытаясь сделать литера­тур­ные возможности основой идеологии «новой Европы», да разве это не пена века?

Ведь Европа скорпион. Скорпион, живущий по враждебному закону головы и хвоста, с постоянными противоречиями накопленного для самоуничтожения кипящего яда Като­ли­ческих, мусульманских, адептов апостольской церкви, протестантских, гомосексуальных, коммунистических, свидетелей иеговы, феминистических, иудейских, демократических, фашистских, американских, националистических, интернациональных по вере и идео­ло­гии, которые всегда были основой его гениальной культуры и самоуничтожающих страшных войн, именно они и не позволяют так однозначно воспринимать идеологию общего европейского дома.

Между установленными с древних времен этими двумя крайне противоречивыми законами – приливов и отливов – бесконечно и без остановки заполняется и опустошается существование европейского человека. Европа похожа на скорпиона: на одном полюсе лучезарная голова – жизнь, на другом – хвост со смертоносным жалом. Его смерть и воскрешение неотделимы друг от друга, подобно фазам луны – полнолунию и новолунию, прилив – это конец отлива, отлив – конец прилива, один рождает другой. Путь бес­ко­нечного возврата Европы – это искусство и хаос. Одно без другого вымрет.

После французской революции и по сей день, по крайней мере, теоретически, Европа разделена на две части: на левых и на правых, это разделение будет вечно.

Глобализируется до каких пор? На её обоих горизонтальных крыльях – два океана, на вертикальных – Уральские горы, насколько надо приподняться над ними, чтобы наш процесс не походил на башню крупного небоскрёба?

Этим таинственным поездом сорок пять стран, сорок языков, сто пятьдесят творцов – туда, быть может, возвращение обратно – опять неизвестность, пена века.

Сколь бы мужественным я ни был и не страшился бы, мне кажется, тем не менее, что символ БАШНИ должен был быть одиннадцатой заповедью в кругозоре человечества.

Улицы Мадрида – со звенящим, рокочущим вековым беспорядком, языками, мусуль­мано-христианской архитектурой и залитые прозрачным фиолетовым светом, с бес­по­добным кофе в уличных кафе.

Прадо, Национальный музей. Беллини, Боттичелли, Босх, Веласкес, Гойя, Мемлинг, Мурильо, Рубенс, Сурбаран, Тинторетто, Тициан, Эль Греко…

Первый уровень восприятия цвета, внутри – откуда-то, постепенно поднимаясь и опус­каясь, горячими и холодными течениями, мой воздушный шар подводит к неким новым мирам, где я неторопливо бросаю якорь.

Эти гениальные картины, не зависимо от того, в каком бы веке они не создавались, когда собираются в одном месте, проявляют тайну человечества: с помощью цветов, сти­лей, исполнительной техники находя точки соприкосновения относительно взаимо­отн­о­ше­ний между абсолютным и реальным миром, создавая иллюзии контакта с космическим таинством…

Нам всегда кажется, что это если пойдём по этому пути, он доведёт нас до места, на самом же деле, на этом пути мы уподобляемся лисице, бегающей по кругу за собственным хвостом.

Безграничность, а в ней – вращение земного шара.

Я не люблю художественные галереи, подкашивающую усталость ног. Столько кар­тин, внутри и снаружи, от увиденных и услышанных их оттенков я грустно-радостный. Все цвета залов, как повязанная на шее тёлки верёвка, идут за мной.

(09.06.2000). Сегодня они во время церемонии перед статуей Пушкина были не­при­нуж­дёнными. Шутили с работниками Российского посольства и Пушкинского лите­ра­тур­ного центра, фотографировались, декламировали, протягивая руки к горизонту. Вроде как жест, обозначающий дружбу с русскими. Знают также, что Европе нравится улыбка, невин­ные детские шалости. Используется то, что полезно.

Турчанка – их переводчик-проводница – в чёрной женской широкополой шляпе. На чёрном прикреплена красная роза, глаза у неё зелёные.

Я бы должен успокоиться, привыкнуть к тому, что они рядом.

Время вновь должно растерять нас в этом лабиринте, сводить, ставить друг против друга, заставлять видеть друг друга.

Четыре, пять часов по-мужски бродим, с исторической печатью на лбу, в Мадриде с нежными закатами.

Воскресают королевские палаты с обширными дворами, с приспособленными для кавалерии вымощенными площадями, с символами–памятниками существующей некогда мощи государства и власти, с взгромоздившимися на спины лошадей в выкованных из железа одеждах царей. На одной из площадей на ноге лошади короля Филиппа 3-го было отверстие: в медную статую вошли тишина и время. Старый город с узкими улочками – музыкальное звучание четырех языков.

Возвращаемся к рынку выставки-ярмарки книг. Писатели читают стихи на своём род­ном языке. Различные средства разговора, ничего не понятно, известное выстраивание вавилонской башни. Начинается брифинг прессы, издателей и писателей. Я должен при­нять участие, приглашают на сцену, к столу. Вижу их, вот первое, что есть по ту сторону красного стола. Чёрная шляпа с розой, её шаги в мою сторону и обратно. Непринуждённо, враскачку, идёт, доходит до сцены, уставившись зелёными невинными глазами вверх, выпила воду из кубка, вернулась на место.

Всегда будет так: Постоянно будет возникать проблема со столом, вопрос исполь­зования красного стола европы.

После Второй мировой войны страны Западной Европы друг перед другом открыли границы, создав «новую Европу» с общим рынком и единой валютой (этим одновременно было доказано, что весь материк в дальнейшем имеет гарантии успешного слияния). «Новое» объединение государств стало неразрывным целым, и в экономических, и в политической сферах. На этом фоне мы должны рассматривать нас и турецкое госу­дарст­во, которое хочет стать полноправным членом Европейского Союза. Если Европа по каким-либо условностям не размещает его в своей структуре, тем не менее, по причине открытия границ, долгие годы перед глазами имела, и видела их танцы, и слышала их песни. Кроме того, из наших наблюдений в различных странах, на пресс-конференциях, из интервью в газетах, из дебатов, в телевизионных передачах выясняется, что Европе прислушивается к сказанному Турцией. Внешняя политика Турции, благодаря их богатому опыту, осуществляется хорошо, наша – плохо. В деле обеспечения значения сказанного нами в информационном поле в силу объективных и субъективных причин, мы довольно сильно отстали. Крупные страны молча, поглаживая их по головке, спонсируют существование такого типа государства, в особенности это касается Германии.

Времена изменились, и наша стратегия, соответственно, должна быть иной.

В составе их делегации шесть человек плюс франко-подданный врач, плюс два азербайджанца. По регламенту программы, каждый день, с утра до ночи мы вместе, а я, уже прошло пять дней, не могу преодолеть стоящую многие годы между нами преграду высотой в небоскрёб. Его человек уже не должен рассматриваться нашим врагом. Времена войн фидаинов пятнадцатого года устарели на мировой арене, так как после Второй мировой войны каждая страна получила причитающееся ей и теперь хочет без бряцания оружия жить мирно. Хотя и мы с успехом доказали, что мы можем достойно защитить свою страну, однако это путь бесконечного возврата ужасных войн, что это окончательно истощит лишенную экономики страну, как это произошло со всеми воюющими странами с античного времени до наших дней.

Сегодня социально-экономическая ситуация в Турции несравнима с нашей. Даже в военной сфере есть непревзойденное преимущество – в качестве члена НАТО: с модернизированным оружием и опытом по содержанию армии.

Наш гражданин должен привыкнуть к его жителю: мы не должны уподобляться семье библейского Лота, когда убегающим из Содома его домочадцам ангел запретил оглядываться назад, чтобы посмотреть на город, угрожая превратить их в статую в виде соляного столба.

Вот именно тут нам необходимы опыт прохождения пути на протяжении веков и мудрость для достижения горизонтов, чтобы, услышав сзади голоса, подобно жене Лота суметь не обернуться и не застыть окаменевши перед памятью прошлого.

Да и их положение в духовных сферах не столь благополучно, поскольку представлять в мировой истории историю Западной Армении – Анатолии – считая её своей родиной, не так уж легко. Не легко, в первую очередь, по причине отказа от своей генетической родины – Центральной Азии, поскольку, когда отказываешься от духа гор, рек, лесов, полей, скал, что было источником питания для твоего типа, то преданная мечу география чужой страны путём имитации завоёвывает завоевателя.

Так произошло в испанской стране с арабами: завоёванный в течение восьмисот лет материал мира наказал их. Нам надо терпеливо продвигаться вперёд. Мы должны с картографической точностью знать пути-дороги больших и малых турецких городов. Мы всегда говорим, что наш народ с древних времен генетически знал законы торговли, довёл её до искусства с гармоничной красотой. Пускай пропустим этот тип: экономиста, эконома-домоправителя, пусть они рвут на клочки, раздирают их экономику, пускай принесут богатство, заполнят наши амбары.

Хочу привести одну строку из библейской истории… «И восходило солнце над землёй, когда Лот вошёл в город…»: (Бытие).

А вопрос притязаний Западной Армении, что превыше известной народу поли­ти­чес­кой науки, будет проблемой государства. Если мы будем иметь умную, богатую, пра­виль­но построенную родину, она вместе с их государством, в между­на­родных организациях, союзах, и везде, где ещё захотят, пусть снова и снова столкнутся во имя этой священной идеи. Наступила очередь моего выступления, мои мысли прервались.

(12.06.2000). Вот вам движение и скрип вавилонской башни. Ручка, бумага, мысль, стро­ка – объяли меня, я окунулся в них. Этот поезд, снова та же проблема, я уже устал от этого. Боже мой, так быстро?! Устал так часто видеть лица, возможно, всё те же – сто пять­десят лиц. Писатель – инструмент одиночества, ему нет дела до других писателей, которых накопилось много, плотность большая. Из-за того, что сегодня спал плохо, болит голова, но ощущение счастья, что в один прекрасный день я напишу о преподнесённых Каином и Авелем дарах, постоянно со мной. Тот замес, из которой создаётся дар – земля, вода и небо данной страны – зачастую старшие братья любят забирать из рук младших, а если это произойдет в этих бескрайних горах и полях, от Атлантического океана до Уральских гор, которого старшего брата станет спрашивать об убийстве Европа, где твой млад­ший брат? (9-го числа в Мадриде, на Международной книжной выставке-ярмарке я вы­ступил с речью подобного содержания. Спустя пару дней, с небольшим изменением изло­­жения, я ответил на вопросы французского телевидения: «Кто вы и что дадите новой Европе»).

А что нам даст новая Европа? Со времён коммунистического строя уже знакома идея монументализма: во время больших походов, используя материальные и человеческие ресурсы малочисленных народов, постоянно на запад, постоянно новые территории, постоянно доходили куда-нибудь…

На пути этой новой космического масштаба глобализации, при создании объединений, идеологических союзников, теологических территорий, боюсь, опять пострадают мало­чис­ленные народы.

У великих держав есть ещё один повод испытывать ревность по отношению к го­су­дарст­вам с малочисленным населением. По причине предоставленной им их мощью надёж­ной безопасности, они будут вялыми, более ленивыми, подчиняющимися со всех четырёх сторон часто падающим на них ударам морально-общественных болячек, из-за чего замедлится кровообращение, сопровождаемое старостью.

А малочисленные нации, в ужасе от постоянно сопровождающей их опасности ис­чезновения, по инстинкту самосохранения будут постоянно вводить в свою кровь живи­тель­ную лимфу, что вопреки дроблению при большом количестве, крупности, много­чис­ленности, даст возможность приумножения. Бдительный страх истребления всегда будет приливать молодую кровь, чтобы не опоздать, не замедлиться, не задремать. Уведёт в твор­чество – для дерзания и сотворения жизненно важных дел. Вот вся здравая суть, полученная малочисленностью свыше, что покровительствуется при получении её дара.

И вновь наша «башня» в ускорении и полёте. Пока не понимаем языка друг друга и ставим кирпич на кирпич – растёт стена, становится похожей на пирамиду. Разгар этого тяжёлого строительства, его глаз.

Проходим по французским территориям, земля очищена от камней, трава – от лишних растений. Деревья, кусты, озёра, луга, скалы оформлены так, как если бы ты находился в большом универмаге, в разделе одежды, среди манекенов, где улыбки настолько сладкие, что подобно мёду ложатся друг на друга складка за складкой. Девушка – просто красавица… Мы пока в поезде.

(18.06.2000). И опять прошло много дней, из Бельгии мы уезжаем в Дортмунд.

В Брюсселе, в роскошном зале европарламентариев почти каждому из писателей предоставили по две минуты для выступления. Казалось, на сцене происходят пока­за­тельные соревнования. Конечно, политические. Из стольких выступлений помню только два: одно, в котором азербайджанец умолял Европарламент «Спасайте, пожалуйста, мою замученную родину» и второе – когда грек Георгий завопил: «Свобода Кипру!»

Программа «Литературный экспресс 2000» постепенно становится двусмысленной.

Однако если не пропасть, проходя сквозь земные шаблоны, в процессе этого грохочущего стремительного бега на бескрайних железных полотнах Европы, быть в глубине того, что имеет право на представление, выживание и уничтожение, одновременно и на их сравнение – в том небольшом месте на земле, размером с семя горчицы, которое занимает моё местонахождение. Исследовать и познать копья Като­ли­чес­кой веры высотой с небоскрёб, устремлённые ввысь столбы (шпили) от Лиссабона до Берлина – залог печати, обеспечивающей присутствие даже во Вселенной необъятной идеологии Рима.

Эта религия, всеобщая для населяющих различные географические области людей, говорящих на разных языках, достигла культурной универсальности, передавая нациям из века в век свои железные принципы.

Даже сверх-аккуратные города похожи на расположенные вокруг них и ухоженные подобно паркам крестами украшенные кладбища.

Параллельно этим размышлениям возникает вопрос, только бы не ошибиться, а что же даст такая Европа нашей стране? Со дня моего приезда уже прошло восемнадцать дней, а я всё думаю над этим вопросом.

Быть может, выход из мусульманского тупика, может, спасение от веками сформированной проблемы страха истребления? (20-й век завершился, начинается 21-й, мы всё ещё размышляем над вопросом быть или не быть. Ни в одной стране, насколько я заметил, ни одну нацию не тревожит проблема жизни-смерти. Везде стараются сделать своих граждан счастливее, благополучнее, более долгоживущими.

Не так давно альянс Варшавского пакта социалистического блока стремился и распространялся на Запад, а Запад – всегда на Восток, однако после распада комму­нис­ти­чес­кого общественного строя и нового перераспределения сил на континенте, раскрылись горизонты для цельной структуры Европы – в сопровождении новых подозрений, недоверия и страха.

Тем не менее, глобализация, создавая модель взаимосвязанного мира, тем самым, даёт нам гарантии безопасности, поскольку объединением хозяйств и отказом от национальной валюты международная торговля, инвестиции и мощная финансовая система уже имеет сверхустойчивость по отношению к национальным доходам, чем и образуется более тесная экономическая интеграция объединяющихся стран, с высокой степенью вероят­ности исключая возможность межнациональных столкновений.

Однако этого не достаточно для менталитета и духовной структуры гражданина «Но­вой» единой Европы, так как тогда уже будет нужно спасаться от образа повсеместной идентичности, всеобъемлющего типа ментальности.

Хотя принято считать, что европейская цивилизация основана на разумности, тем не менее, страх подсказывает, что, имея гарантии физической безопасности, какими будем с точки зрения религиозного статуса… (может, теперь я думаю как закомплексованный армянин – побуждаемый инстинктом самообороны, в глубине каждой идеи пытаясь отыскать чреватость опасностью для нации).

Культура всегда имела значение белого флага, вполне возможно, что этот отправленный нами в путь поезд мирно откроет закрытые границы государств и языков.

Бельгийский зелёные поля и белые коровы, одна из её деревень с жёлтовато-красными крышами из обожжённого кирпича, другая деревня, третья, четвертая… и моя блуждающая мысль о Каине и Авеле. В моих раздумьях всё пытаюсь понять Европу: мы, как два полюса, отталкиваясь, вечно стремимся друг к другу.

Я часами брожу по улицам городов, в которых останавливаемся, пытаюсь воспринять оставшиеся когда-то от эмоциональной Европы формы, цвета, запахи городов, смотрю в галереях на образы с романтическим достоинством глядящих с горячих полотен трубадуров двенадцатого века, брань пьяниц, которые могут быть адресованы и мне. Стараюсь понять араба с влажными глазами, сверкающими оливково-чёрным блеском, который в одном из кварталов Брюсселя, средь бела дня, подобно стремительному соколу ударил по плечу латышского писателя Мариса, сорвал портфель, и после – тишина… Как не было прихода, так и не увидели ухода…

Европа, как смирительная рубашка, со всех в четырёх сторон мира вобрала в себя мусульманского человека, его образ мышления и духовную структуру. Может быть, это понятно и ведёт по пути к нахождению спасения объединенной Европы.

Экспресс стучит по железным полотнам, идёт в Ганновер.

(20.06.2000). Сегодня похороны Араксии, мне грустно, что я так далеко, не рядом с ней.

У испанского поэта Альберто, в самой высококлассной гостинице Дортмунда украли все деньги.

И вновь, уже двадцатый день мы – сто три человека из сорока трёх стран оказываемся в залитом яркими огнями одном и том же вагоне, с теми же пассажирами.

И напротив друг друга – в креслах, подобно Буриданову ослу на вьючном седле, широко расставив колени, запрокинув головы назад, с приоткрытыми ртами дремлют «приглашённые» в Европу писатели, как и в истории о Буридановом осле, которую нам поведала Библия, где сказано, что его осёл увидел стоящего посредине дороги ангела с мечом в руке и свернул с дороги, ушёл в поля, а Буридан пока ещё и не заметил.

Они, однако, спали. С обманчивым очарованием плавания мертвецов на лицах.

Многие из них так и осталась мне незнакомыми. Кто знает, может, за «круглыми столами», во время дискуссий, в тамбурах вагонов, в ожидании очереди перед закрытыми туалетами, они и говорили со мной, но эти предложения, слова так далеки теперь от меня, что абсолютно ничего не помню.

Пятидесятидневное непонятное путешествие – на этом загадочном поезде в направлении к неизвестности. Его внезапные сотрясения на стыках лоскутов полотен, разветвлениях, и вид разнообразных стоянок, звук шума, движения, восприятие цвета превратились в иллюзию дремотности. Земной шар, у него всё качается, как обманчивое очарование плавания мертвецов. Мы стараемся быть терпимыми друг к другу. Посмотрим, что будет потом.

Не забуду Брюссель – столицу Европы – построенный с точностью игрушек-кубиков квадрат центральной площади. Украшенные скульптурами стены – с верующими монахами, царями-князьями, тучными гусями, роскошными, золочёными высоченными шпилями – архитектурная парадная роскошь. А в центре площади, сверкающий на солнце оркестр инструментов цвета меди играл сонаты Бетховена.

Музыка Европы в масштабе цивилизации сразу подняла человечество на несколько сту­пеней и тем самым положила начало иному роду духовного творчества. В истории были эпохи, когда архитектура, литература, астрология, или искусство ведения войны были выше европейских, однако вековая история европейской музыки со своими бога­тыми формами и стилями создала такое магическое сочетание звучаний, ставшее вер­шиной всех цивилизаций, сотворила европейского человека, обожествляющего духовную глубину своих чувств, чем и положила начало новой мировой культурной структуре.

Арабы вне центра, ветер, разбрасывающий по улицам бумажки, грязь, неподвижным потоком текущий жёлто-зеленоватый канал, около углов зданий, на мостах канала встречающиеся глаза мирно-опасных мусульман, сквозь тёмную чёрноту поблескивающая беловатая кожа, и смежные и подобные улицы без указателей.

Блуждание часами по улицам помогает отложить в сторону воображаемые фантазии о Европе и познать её изучающим рассмотрением окружающей культуры и искусства, одновременно сочетая это со сравнениями с нашим колоритом, ворами, между нами возникшими войнами, драками, братоубийствами, непримиримостью.

Поражаюсь красивому существованию удивительной роскоши этих стран и городов, живущей в них магии.

Каким образом эти страны достигли сбалансированной солидарности находящихся внутри них противоположных, расходящихся сил? Да, можно построить такой крупный, безупречный город – в бетоне и железе, но чтобы в нём звенел и свет, это возможно только лишь при общенациональном единстве.

Их политические партии, деятели, интерпретируя чёрное и белое в сфере политики, не отрицают друг друга, передавая друг другу лучшие традиции, продвигают вперёд дело человечества. Целостность времени не разрубают по воле какой-либо политической партии или политического лидера, они, насколько бы полярными партиями ни были, тем не менее, в любом вопросе, касающемся своего народа и Родины, они едины. У нас же антагонизм партий и политических деятелей непримиримо тянется до конца. Эти власти не прощают предыдущим, предыдущие – прежним, прежние – бывшим до них. Некая враждебность, которая сопровождается путём и идеологического, и физического уничтожения. А чистейший дух народа находится в глубине целостного времени, когда обрубается время, вместе с этим расчленяется и дух. Именно это не по зубам нашим ребятам, именно здесь политический деятель по причине отсутствия внутренней мощи, не становится метафизическим мыслителем, целостность разрывается на части, и на каждом отрезке сеют своё зерно дневного рациона и интереса, и из поколения в поколение переходят внутриполитические бои.

Одна из мыслей мудрого труда Дарвина «Происхождение видов» учит нас, сколько бы в своих принципах, программах и идеологиях ни противоречили друг другу политические партии, тем не менее, происхождение типа их лидеров одно и то же, тем же самым будет и разумность, а следовательно, вопрос не в том, чем они отличаются друг от друга, а чем похожи, не имея существенных различий в своих идеалах и желаниях.

Доблестный солдат вернулся с войны, но государственные и политические структуры не сумели на дипломатическом поле деятельности довести выигранную им войну до конца. С гор и полей, из воды и огня, зноя пустынь, четвертованный солдат отовсюду, откуда только мог – срезал, разорвал, выкроил, скрепил, расширил, веками ожидаемый результат войны принёс домой, а эта победа нигде надлежащим образом не засвидетельствована, кроме кладбищ.

Не создан дух победы, а потом и её образ.

Вот шагаю я по Европе. Так откуда у неё столько, от Лиссабона до Берлина, победных арок, колонн – символов мужества, откуда во дворах церквей преклонённые перед израненными солдатами златопёрые ангелы с распростёртыми над ними крыльями, откуда взгромоздившиеся на коней спарапеты[1], выпустившие потроха мира?

Пусть мои слова не расцениваются так, будто я проповедую войну. Насколько церковь – вечная ценность, откуда прославляют Бога, так и одержанная на войне победа – национальная ценность, богатство, которое хранится в сокровищнице страны и чем прославляются поколения.

Причиной слепой промашки – отсутствия созидания духа победившего государства – вновь может быть немощность политического поля в вопросе усиления пропаганды престижа воевавших парней и не предоставления приоритета в политической сфере, зачастую путая то важное обстоятельство, что солдат и добытая им победа – не одно и то же, что солдат – категория социально-смертных, а добытая им победа – национальная постоянная значимость, равная всему остальному, что мы имеем…

Мне кажется, у нас есть ещё один важный промах в фундаментальной ориентации, что в несколько другом виде проявляется в искусстве: довольно часто считаем про­сти­раю­щиеся на четыре стороны света 29,8 тысяч квадратных километров границами родины. Мы говорим, что будто только тот художник, который имеет за плечами большую, обширную страну, в состоянии написать крупные полотна. А кто говорит, что нашей родиной является только единственная горизонтально расстеленная, геометрически рассчитанная та территория, которая лишь видна глазом? Размер родины – в верти­каль­ных далях это и небо, насколько далеко сумеет простираться наш разум. Равнозначно американцам Фолкнеру и Уитмену, имеющим бескрайние земли и океаны, это сделал Нарекаци. К географическим размерам он добавил и возвышающиеся в небеса глубины. Нарекаци, Туманян сделали также зримым находящийся в пропасти путь нашей Родины.

Вчера в Дортмунде нас повели на экскурсию в бывшую тюрьму гестапо. На стене одной из камер было написано «Ольга Восканян» – запись заключенного человека. Долгое время я сидел на стуле, мне больше никуда не хотелось идти – в воздухе витало нечто: и она узнала меня.

(22.06.2000) По германскому времени 5 часов, приближаемся к Мальборку, проезжаем по зелёной, необработанной Польше. Льют проливные дожди, через окна поезда внутрь с обеих сторон заливается вода. С продвижением вглубь, деревни становятся похожими на наши – полуразрушенные, беззащитные. Откуда-то издалека дождь нагнал грусть. Эта капля, эта вода, эта музыка, эта великая цивилизация, когда Колумб однажды пришвартовал корабль у берегов Америки. Государственные и частные туристические компании под покровительством своих сверхсовременных антенн, компьютеров, своими гребными суднами, крейсерами, подводными лодками, самолётами, космическими кораблями, атомными кораблями, моторными лодками превратили океанские безыизвест­ности в узнаваемые территории. Значимость морей исчезла из души человека, тогда как вода – гимн для недосягаемой вековечности. Каждый участок океанов содержит каплю дождя, рéки, каналы, озёра, мосты, моря, и его каждый отрезок предлагает нам остановиться в нём. Уже никто не учит никого чему-либо, все знают то, что предоп­ре­де­лено ему. Свой путь я должен пройти в одиночку, с тем, что имею, что есть. Отвра­тительная и печальная борьба. Космических масштабов суета, печаль.

Вчера в Ганновере я побывал в армянском павильоне Всемирной выставки Expo-2000″.

Кем был Ной?

Потоп унёс его ковчег, прибил и установило на вершину Арарата. Что такое Арарат? Наша Святая Гора, которую, подвергнув нас геноциду, забрали.

Армения представлена выставкой вот на фоне этих двух символов, а на стене напротив – миниатюрная карта тех шести вилайетов, которые мы потеряли.

Содержание выставки, с такими свидетельствами, очень похоже на историю из эпоса, когда по проклятию Давида Мгер был заперт в пещеру.

Эта мудрая поучительная мысль понятно объясняет, что для человека на земном шаре одним из наибольших наказаний и громадных несчастий является превращение мгновения в вечность, оторвать человека, вытащить из прожитого им времени, и затормозить в его движении, в котором он находился, – вот вам и тёмная пещера. Это та заколдованная пещера, откуда мы не можем выйти. В течение многих лет мы в постоянном кружении внутри Вороньего камня. Воспоминания прошлого непрерывно зовут оттуда, а мы, с мистической верой остановились в веках в ожидании, когда в мире пшеница будет размером с боярышник, а ячмень – как шиповник.

Ведь в сокровищнице общечеловеческой цивилизации у нас запрятаны ценности: мы не наделены правом прерывать наш путь, наши устремления.

Прогресс всемирной цивилизации и наши воспоминания о прошлом – вот те два крайних, друг другу противоречащих берега, между которыми, подобно почтовому голубю трепещет наш вид. Нам надо иметь силу разума для объединения этих двух берегов и бдительность – чтобы не оказаться вне мировой культуры.

Всю мою сознательную жизнь я ждал ПРИЗВАННОГО с переливающимся красным знаком во лбу, который принёс бы общенациональную программу.

Есть и другие причины для грусти, мне было очень грустно.

На одной из центральных улиц проходил митинг курдов. И вокруг них плечом к плечу плясала какая-то группа танцоров, изредка скандирующих: «Свободу апо Оджалану». И они, на площадях Европы придавая названию моей исторической родины иное звучание, говоря Месопотамия, тоже считали её своей. Человек был приговорён к смертной казни, и я прокричал вместе с ними: » Свободу Оджалану!».

Девушка-красавица из нашей группы, с голубыми, грустными глазами, смотрела на меня, следила за моими выкрикиваниями. Грустный – неполное слово, правильнее будет сказать печальными глазами, потому что с этими глазами, с тем же выражением, спустя недели встречусь в Берлине, увижу их, догадаюсь, что печаль – цельное ощущение, внутри себя носит также и разумность. В одном из берлинских кафе, с несколькими писателями: исландцами, немцами, мы пьём кофе и пиво, и она с нами, её спрашивают: «а ты откуда?», она отвечает: «из Турции, я родилась в Эрзеруме». И меня спросят, я отвечаю: «отец моего деда похоронен в Эрзеруме, мой дед похоронен в Джавахке, отец – в Армении». В уме скажу: «я кружил вокруг Эрзерума, как крутятся все вокруг зарешёченного забора яблоневого сада». Поэтесса-турчанка с грустными голубыми глаз­а­ми спрашивает: «где прошло твоё детство?». Рассказываю про мой Ахалкалак, о том, какие там холодные дожди, что пролетающие над ним журавли ни разу не спускаются на землю, желая рассеять наше – детей – отчаяние; сколько бы наши деды не убеждали нас надевать наши шапки наоборот. В наших краях было поверье, что если завидя пролетающих по небу журавлей, развернуть шапку наоборот, стая опустится на лужайку.

Но наши усилия были тщетными.

Девица-красавица, сидящая за столом напротив меня, с грустными голубыми глазами глядит на меня, печаль – цельное чувство, несёт в себе и разумность.

(25.06.2000). Калининград, государственный университет, круглый стол. Собрался преподавательский состав, всех – профессоров, доцентов – представляют, называя их титулы. Вместе с нами – приглашёнными писателями – нас человек шестьдесят-семьдесят будет. Темы – дискуссионные.

Это моё второе после Мадрида программное выступление «Литература и война», заранее подготовленное ещё в Армении. и оно было принято хоть и в холодной тишине, но хорошо. Рядом со мной сидит азербайджанец. Говорит: «я раздумываю над прочитанным тобой».

Выступает француз – в общих чертах, его дело, его слово, его предложения.

Мои мысли уходят далеко от них.

Память народа хранится в неповторимой глубине нашего языка. Сохранятся ли глубина и память? Когда Европа в единстве с сорока пяти странами и сорока пяти языками достигнет Кавказа, не раздавит ли она символы и культуру нашего прошлого? Хотя в мировой истории есть примеры, когда цивилизация и культура могут существовать и отдельно друг от друга, как, например, в Южной Корее – есть великая цивилизация, но нет культуры. У нас есть богатая культура, нет цивилизации. А Европа имеет и то, и другое.

Мы долго шагали по перекрёсткам истории.

Без руля, вразброс, безыдейно,

Со времён древних веков до этого великого настоящего…

Воспоминание строк Чаренца родилось прямо в этот миг, однако этот момент имеет и другую сторону: Гений не имеет национальности. ОН и Родина – противоположности… Просто Гений к тому же любит ту землю, на которой родился, а Родина и любит Гения, и его убивает в себе. Вечное противопоставление – духа созидания и уничтожения. Поединок между Чаренцем и родиной – для убийства своего гения на его же земле, стремление бросить его в темницу и его любовь по отношению к бесконечности, и именно из побуждения этой любви ОН позволил себя убить…

Азербайджанец попросил разрешить ему выступить во второй раз, высказал добрые слова и похвалу в адрес организаторов мероприятия «Литературный экспресс». Может, для единства Европы и это важно? Вернувшись на место, попросил у меня мой текст для публикации в их прессе, но разговор ведёт так, чтобы было слышно присутствующим. Это испытание, если я в своих взглядах искренен, должен бы согласиться, но не знаю, почему-то избегаю. В итоге мы договариваемся, что я дам ему копию. В тот же день, вечером, радиостанция «Свобода» выпустила в эфир это выступление под названием «Война и литература «.

Вот раздутый в вечном спокойствии вселенной, похожий на круглый живот земной шар, его пуповина – библейское Закавказье – сотрясается, трепещет, и на открытую рану этого пупка постоянно сыплется соль.

Обильно смоченная пузырящейся кровью поверхность сухой земли для жителя Кавказа стала звериным страхом, расстилающим ужас истребления.

Теперь, здесь, войны и происшествия не такие, когда приходили аргонавты за золотым руном. Если случилось, что поражённый стрелой или мечом солдат падал, той стороной случайно летящий ангел, завидев его, опускался с небес, приложив к ране листочек травы или перо, зажигал свет спасения.

Сохранившиеся в армянских традиционных сказаниях сведения говорят, что если раненый боец, прожёвывая щепотку родимой земли и превращая её в замес, кладёт на открытую рану, кровотечение останавливается, и смерть отходила от развёрзнутой раны…

Библейский мир был сторонником того, чтобы человек жил.

Сейчас иные войны в Закавказье. Пролетающие по здешнему синему, сверкающему небу ангелы больше не в состоянии спуститься на горящую почву, а если и спускаются, они тоже беспомощно умирают вместе с солдатом.

Я сам, как свидетель той войны, знаю и много раз слышал голос Бога, и из-за моей спины, и стоя к нему лицом, как звал он за одно мгновение ночи исчезнувшую свою гору, своё озеро, свой город, яблоневый сад, своего человека, своих пропавших ангелов.

Из глубины этого кошмара, одиночества и хаоса каждое государство и каждый вождь племени озвучивают свою музыку, они бросают в огонь народы и заставляют плясать под ими же придуманную мелодию.

Человеческий разум – настолько запутанный, слепой, бродяжнический – на прот­я­же­нии веков отданный на потребу пунктуальной игры краснопёрого сатаны, всё вновь и вновь возвращается и своим возвращением опять останавливается на своём начале: на протяжении веков те же войны и тот же мир, от этого повторения этот человек не спасается от самого себя…

Закавказье, из-за географического положения, уже тысячелетия, подобно ночной бабочке, бросающейся навстречу огню свечи, скачет между Востоком и Западом. Именно из-за этого обстоятельства Закавказское единство не было создано.

И всё же это вовсе не так.

И прожёванный во рту, ставший замесом, к ране приложенный комочек родимой земли уже не спасает от этих войн.

Для того чтобы структуру родины держать неприступной теперь задачей писателя будет не воспитать солдата написанием романов в патетическом стиле, а считать исчезновение какой-либо нации, одного государства уничтожением земного шара. Литература – это возможность заставить ненавидеть войну, не придавая значения, чья она, какой страны, какой державы. Дорога спасения этой планеты, этого человека проходит через ту страну, житель которой строит дом, где она содержит своего художника, свои заводы, его жену, его детей, где множатся банки, процветает добродетель, где под жарким солнцем плещутся пшеничные поля, озёра кишат рыбой, от обилия радуются собаки на крышах, под стогом сена, радуется кот на подоконнике, выгибая спинку, когда дети учатся с ликованием, дева восторгается, огонь в газовой плите не гаснет, и благословение жизни льётся постоянно…»:

Вернувшись в гостиницу, понимаю, что во всём этом больше политики, чем литературы.

(26.06.2000). Отправляемся в Литву. Думаю, на самом деле ни одного иностранного языка, даже разговорного армянского не знаю я в достаточной мере. Несколько лет тому назад я очень смущался от этого. Зная, что поток чувственных явлений никогда нельзя выразить в рамках слова.

Потом я нашёл людей, которые когда-либо отправлялись в пустыню, давая «Клятву молчания». Они жили отдельно от мира, однако разделяли его приговорённость и счастье, один – по цвету, другой – по слову, кто-то – глубокомыслием. Писец, иллюстратор рукописей, мудрец до окончания созидательной работы, будь это один, два, десять лет, согласно данной «клятве молчания» замолкали: ища слово, цвет, тайный смысл события (вид) внутри себя.

Однако век этих достижений, поражений, который создал законы и манифесты для всех видов партий, верований, общественных организаций, индивидуумов, не признаёт прав тех людей, которые хотят жить раздельно от века, вне мира. Их сыщики нашли дороги всех пустынь, на их входы установили железные ворота с закрытыми замками. Остаётся лишь гора со своей пещерой, гора внутри меня, только внутренность осталась…

Воздать славу Всемогущему – за пребывание в течение целой жизни в немоте, не суметь произнести словами глубинное, что в одиночестве, на пути одиночки… И хорошо… лишающее сил, отвратительное вековечное строительство…

Организаторы своим односторонним образом действий вызывают сомнение. Думаю, не вернуться ли из Москвы домой… на меня дурь нашла, в голове копошатся мурашки, а я не знаю даже их количества и цвета. До Вильнюса мы пока не добрались, а я уже устал, будто солнце стоит над пустыней. Присутствие сегодня азербайджанца в нашем вагоне – испытание, всё время то же…

(28.06.2000). Из Литвы едем в Латвию. Идёт дождь. Тусклый свет. Наше участие в Европарламенте или полноправное членство в новом Европейском доме положительно. Однако глобализация, в первую очередь, подразумевает новый взаимосвязанный мир, который благодаря произошедшей революции в сфере общения и информативности изменит процесс развития мира. Именно это больше всего пугает: в первую очередь, будут разрушены культура и язык малых народов. Они, не имея достаточного количества переводчиков, будут не в состоянии ознакомиться с другими культурами, а также не будут иметь возможность сохранить свою культуру. В итоге они будут вынуждены принять вливающийся в их страну язык крупных держав как основной, и распадутся, под их культурным потоком. Неопровержимо также, что для трудового народа малых и слаборазвитых государств будут созданы возможности возникновения новых рабочих мест и получения высоких зарплат. Исключается массовое насилие населения (Гулаги), будут расширены права и возможности – вовлечением людей в общеевропейскую общественную жизнь.

Конечно, будут также международные финансовые кризисы, такие, как произошедшие в странах Восточной Азии, финансовая нестабильность одной страны вызвала потрясения в других странах.

За очень короткие отрезки времени мы увидим исчезновение наций от смертельных болезней, таких, как СПИД, холера. Убийства ярких индивидуальностей и терроризм будут с господствующим правом расцветать сплошь и рядом. Возникает вопрос: как же случается, и на протяжении веков так и бывало, что они выбирают нас, принимают, убирают, отчего это мы всегда оказываемся на чужих перекрестках? Ладно, если по воле Бога мы должны всегда там оказываться, то должны были под перекрестком хотя бы прорыть переход…

Мне не хочется раскрывать окна моего дома, а эти насильно открывают их створки навстречу Европе.

Наше пребывание в Евродоме не однозначно: наступит период рисков и возможностей. Если всемирное давление и политика, а в этот период и наша национальная безопасность требует, чтобы мы были там, значит, необходимо уже сегодня начать проводить КРУПНЫЕ дипломатические подготовительные работы.

Однако проводимая нами внешняя политика слаба и немощно-направлена – со своими хилыми посольствами, чахлыми материально-техническими базами, человеческими слабопрофессиональными ресурсами, с любительским количеством, порой для обеспечения в разных городах что-то наподобие фотографического присутствия…

С карнизов вагонных окон капает вода… тёмный дождь… Меня не покидает мысль: открылась какая-то дверь, нас куда-то должны запихнуть… всегда так случалось, и происходит снова… По стеклу вагонного окна сверху вниз спускается дождевая капля… высвечивается некая жёлтая дверь дома… видна белая корова… вымокшие люди…

30-е число шестого месяца, 2000 год. Мы едем в Эстонию. Лес, кедровые деревья. Дерево за деревом… дерево за деревом… точки, летящие точки, текут точки, стволы цвета охры – кедры. И снова сюжет рассказа: та же загадка, есть ли это или нет…

Кажется, нет, при исследовании в таком подходе, рассказы в моей первой книге становятся бессмысленными…

В тот момент, когда при стремительном пролёте поезда, за окном дерево перетекает в дерево, понимаю, что мысль человека забывается одна за другой, некая прежняя история подлежит самоуничтожению. Мне суждено исчезнуть в сотворившем меня. Внутренним зрением – третьим глазом – нужно познать мимолётную продолжительность человеческой жизни и вечную природу его сущности и внутри них искать их эмоциональную глубину, которая находится вне сознательного мира, однако, зная, что всегда начало первого восприятия легко ориентируется при поиске возможного и настоящего.

Европейское новообразованное мышление нашего времени пренебрегает когда-либо созданными в истории человечества ценностями. Торгово-деловые отношения вынуждают несерьёзным отношением выносить на рынок живопись, музыку, литературу и всё то, что приобретено проблесками лучших идей поколений. Из них воссоздаются шутливые программы лёгкого жанра, превращают их в телевизионные фильмы, шоу, мультфильмы. Золотой фонд музыки используют для салонов моды. Опасным во всём этом является приспособление, когда самое крупное достижение мысли подстраивают под смех, из него вытаскивают самое существенное.

Чтобы писать в наше время, надо быть сумасшедшим, а если эта болезнь неизлечима, значит, надо писать так, чтобы написанное не считалось некой программой. Роман не должен пересказываться, быть парафразом, он должен выходить из общих сюжетных законов действия, отыскивая в глубине эмоционального настоящего бытие и его бессмысленность, вид и безвидовость, событие чувственности…

Во время этого путешествия, будучи на пресс-конференциях, участвуя на круглых столах различных университетов и на общественных встречах, знакомясь с письменным и устным словом европейских писателей, я явно увидел, что как древняя поэзия, так и современная, если не превосходит их, то и несильно уступает.

(05.07.2000). Мы оказались на состыкованных железных полотнах бывшего Советского Союза, наша Вавилонская башня из Эстонии, сквозь зелёные объёмы, течёт в Санкт-Петербург. Дождевая вода, разветвляясь, стекает по стеклу, ещё в Калининграде стал действовать паспортный режим, пограничники натренированно-вежливо проверяют наши документы.

Предложения без растительного сока пишутся бессильно, мысли – грустные. Кажется, чего ещё мне надо, такое путешествие, так много стран, чего мне ещё желать?.. лишь одно – только бы не увидеть блужданий ощупью этого смертного: от рождения до смерти, от счастья к несчастью, от времен к безвременью, как этот человек катится… Почему я не могу радоваться, о, Господи?.. Может быть, потому, что внутри себя говорю с моим молчанием… Или, быть может, я еду на поезде, а моя душа пешком идёт за поездом? Сегодня, ещё утром, я несколько минут проспал в кресле, видел этот сон, проснулся, удивился, опечалился… Мы не ждём отставших от нас, оставшихся позади наших душ… Время течёт, ссыпается как песок сквозь поезд, внутри этой Вавилонской башни… Можно быть и счастливым, и грустным… Дверь открыта…

(06.07.2000) Москва. Стены дома. Дом толкает человека на разумные страдания. В жизни мужчины наступает некий возраст, когда видеть стены дома становится самым главным. Дом – символ разумного страдания. На земном шаре есть время, когда человек только в этом возрасте берёт лопату, роет землю под фундамент, дом строит. Это означает, что он уже готов к страданию, то есть к смерти близкого, потере сына, то есть, настаёт очередь умирать и ему. Дом там, где содержательное и бессмысленное делает нас созревшими для разумных страданий. Стена дома, и мы, и наша смерть…

(07.07.2000) Москва-река, на корабле. Цвет воды – мутная зелень абсента. Корабль на небольших моторных лодках сопровождали все секретные и видимые спецслужбы. На палубе музыкальный ансамбль играет джаз, обилие закусок. России – страна эмоций и ритуалов.

Сколько бы ни говорили, что Париж – девушка-красавица, везде со своими круглыми ар­хитектурными арками, подобно покачивающей бёдрами распутной женщине, а Берлин со своими площадями и установленными на входе в город напоминающими твёрдые фал­лосы, устремлённые ввысь устойчивые столбы, со своими пуританскими знаками – са­мец, тем не менее, Европа сохраняет свой баланс двумя противоположными, но эмо­цио­наль­ными культурами, постоянно стремящимися друг к другу странами – Франции и России.

Сегодня Франция – усталый, седой мир: встречающаяся на каждом шагу её богатая культура, созданная когда-то в кратере чувств, свидетельствует о продвигающем вперёд искусстве, таком искусстве, оставшемся от того эмоционального образа жизни, стало лишь формой.

Плавает ствол какого-то дерева: толстый, ветвистый ствол, наш корабль плывёт в обратном ему направлении. Вода – цвета зелени абсента, течение воды, надо суметь плыть подобно этому, плыть целиком…

(12.07.2000). Варшава, гостиница «Полина». Беларусь-Минск остались позади, как пустота, как огонёк загорающейся вдалеке одинокой сигареты из тёмной ночи.

Некая страна, где дождливой ночью, в каком-то доме я оставил свою сорочку, чтобы навсегда поверить, что когда-либо вернусь… как пустоте…

Не понимаю, что же это: закон толпы, что произошло в первые дни, повторяется снова, и теперь то же событие, необъяснимое в своей реальности – в чём секрет?..

Однажды камень, в следующий раз – кулак, в другом случае – мяч, другой случай мяч, по случайности – нож, один раз – комар, все они забрали у меня кровь… Унесённое назад не требую… Почему смысл моей речи развернулся в молчаливо-шумных словах – ты знаешь.

Ты – это я, что убегаю от края пропасти, и моё существование течёт на самом интересном острие.

Капает чёрное… Признанный Каином знак колебания – был таким. Кроме этого, есть разумное чёрное – интеллектуальное страдание…

ЛЕВОН ХЕЧОЯН

Перевод с армянского Э.Бабаханян

________

[1] Главнокомандующий армянской армии.