Необходимое вступление редактора.
Данная статья была опубликована на сайте С.В. Лурье зимой 2020-2021 года. В опубликованном тексте были допущены оплошности, например, было «…одна следовала из второй», а правильнее: «…одна следовала из первой же). Я сам этот текст обнаружил уже после кончины автора, поэтому позволил себе подобную корректуру, надеясь, при этом вернее передать мысль автора. Наиболее важные места я выделил курсивом, на тот случай, если у читателя самого возникнут сомнения в правильности моей интерпретации этого места. Уверен, что глубокое осмысление позиции автора полезно любому мыслящему человеку.
О.Гаспарян
Культура в «мире, который во зле лежит»,
или к вопросу о новой грядущей цивилизации
Культура нашего времени – десятых годов XXI века – переходная. Это культура перехода в иную цивилизацию. Переход этот может что-то остановить, а нет, так современные изменения в культуре, накапливаясь, переведут её в иное качество. Это качество связано с принципиально иным взглядом на человека, принципиально иной антропологией, которая господствует в обществе. Этот взгляд (я назову его основанным на примате эмпирического человека, человека, как он есть со всеми его страстями и пороками, ограниченными только некоторыми условными социальными рамками) имел мощное философское обоснование в прошлом, но философы его породившие поклялись бы, что не имели в виду такой результат. И действительно, они не имели.
Начнём наши рассуждения с одного методологического замечания. Как мне представляется, дьявол кроется в коннотациях. А именно в том, что идеи, являющиеся фактами общественного сознания, выступают не сами по себе. А в определённых ассоциациях, одна идея влечёт за собой другую, логически с ней непосредственно не связанную, но которая по привычке мышления, сложившейся в ту или иную эпоху, мыслится в совокупности с первой так, как если бы одна следовала из первой же. Приведу такой пример. Во второй половине XIX века многие молодые люди загорались благороднейшей идеей служения народу. Но у очень многих из них эта идея связывалась с прогрессистскими идеями, что на практике вело к революционизированию народа. В принципе идеи прогрессизма и служения народу сами по себе не связаны, но дух эпохи состоял в том, что они ассоциировались. Теперь же сам прогрессизм породил ассоциации, от которых рад был бы избавиться.
Итак, проблема нашего времени так же в ассоциации идей. Много говорят об обществе потребления, массовой культуре, которые отучают людей думать. Но массы народа и в любую эпоху не много думают. Другое дело, что в стабильные эпохи они живут в рамках традиций, порой достаточно глубоких и умных, на которые люди опираются. Но бывают эпохи, когда традиции рушатся. Наступает безвременье. Как правило, безвременье – это очередная смута, после которой прежняя традиция, видоизменяясь, укрепляется, происходит эволюция общества. Иногда это смена эпох (например, Римский мир периода упадка, Декаданс), апофеоз чего, после краха которого происходит смена цивилизаций. Но! Новая цивилизация вызрела не на основании идеологем, гулявших среди разлагающегося общества, скажем, поздней Римской империи, а вызрела почти незаметно в её недрах как форма культуры, позднюю античность с её свободой нравов и агностицизмом полностью отрицающая. Сейчас – иначе!
Идёт процесс, похожий с тем, что происходил в период Декаданса, но каков будет результат? Тут вопрос в ассоциациях идей. А именно, об ассоциировании набора идей, связанных с различными противоестественными проявлениями человека, включая противоречащие инстинкту самосохранения, с идеей права человека, а через неё с прогрессом и научностью. Теоретически мы можем ожидать, что внутри нашей цивилизации содержатся совершенно неожиданные и противоречащие идеологемам безвременья зародыши будущей цивилизации, как то было в Древнем Риме. При этом и в Риме идеология времени упадка имела определённые философские основания. Древнегреческая философия породила софизм и агностицизм, которые привели к представлению о множественности истин, плюрализме мнений, отсутствии Истины с большой буквы, то есть чего-то или Кого-то, Кто есть на самом деле вне зависимости от того, какого мнения мы на этот счёт придерживаемся. «И что есть истина?» – устало-равнодушно-иронично спросил в своё время Пилат у Истины. Для него Истины не было, был плюрализм мнений. Эта доктрина родом из Афин. Значительный пласт древней цивилизации держался на ней и до того, когда она стала всеохватной в период Декаданса. Эта доктрина была осмыслена и по-своему проработана. Но всё-таки далеко не так, как она проработана и систематизирована, возведена в принцип в современности. Поколения философов века́ – века́! – осмысляли её, разрабатывали, учитывали все нюансы, придавали привлекательный вид. И общественное мнение века́ назад её принимало. Современность только довела эту идеологию до логического конца.
Я говорю о гуманизме, который предполагает веру в то, что человек по природе хорош, что в нем плохое – только комплексы и наслоения, наследие несправедливости. Последнее противостоит христианству, в котором эмпирический человек, человек как он есть – падший человек, обладающий и дурными наклонностями, которые преодолеваются только в процессе преображения себя с помощью Божественной Благодати, то есть при коренном изменении человеческой природы. Гуманистическая парадигма имеет несколько коннотаций: одна из них – вера в прогресс, основанный на вере, что человеческую природу надо очистить от того, что её травмирует в социальном смысле, то есть изменить общество. Отсюда – вера в возможность справедливости. Отсюда вообще вера в некую упорядоченность человеческого бытия, отсутствие неизбежно иррационального и в природе человека, и в мире в целом. А из этого вытекает, во-первых, вера в познаваемость мира и возможность его рациональным путём преобразить (то, что называют верой в науку), а с другой, вера в права человека. То есть, в возможность предоставления свободы любым внутренним интенциям человека, если только они рационально (законодательно) не ограничены: «пусть расцветают все цветы», поскольку если человек не нарушает рационально принятые этические нормативы, которые сводятся к «живи и дай жить другим», то он всегда прав. Тут мы видим пример ассоциации идей: утверждение о доброкачественной природе человека в философии гуманизма не было связано с тем, что любая интенция человека, если она не несёт определённый условными общественными нормами вред, – добро. Ибо гуманистическая концепция предполагает естественную мораль, некие естественные, согласующиеся с естеством человека проявления, и их противопоставление противоестественному. Правда, гуманизм подразумевает, что причиной последних является несовершенство мироустройства, а не греховность природы самого человека. Тем не менее, иногда понимание противопоставления естественного и противоестественного вполне отчётливо формулируется и в наши годы. Мне встречались возражения старых, классических гуманистов (например, против гомосексуализма), основанные именно на противопоставлении естественной морали и неестественной, и полагающих, что признание гомосексуализма, относящимся к естественному, – это отказ от гуманистической цивилизации. Отсюда делается вывод, что право на гомосексуальные отношения не должно относиться к правам человека, а только к определенным привилегиям, даруемым в виде исключения из естественного порядка вещей. Но такой построенный на логике классического гуманизма вывод встречается редко, чаще он подменяется вульгарным гуманизмом.
В этом же ряду противоестественных, признанных естественными, парадигм и воинствующий феминизм с его апофеозом абортов и права на своё тело и стремлением к одностороннему доминированию, в том числе, через криминализацию харисмента и подавление неких природных (опять, по логике классического гуманизма) естественных гендерных проявлений – мускулинности и феменинности, иными словами, мужественности и женственности. Последнее серьёзнее, чем кажется, поскольку способно привести к тотальной вражде в обществе – войне полов. К этому же ряду относится навязанное современным гуманизмом атака на групповую культурную идентичность, которая разрушается «мультикультурализмом» (изначально одной из естественных в определённых ситуациях моделей межэтнического сосуществования), и, будучи глобализированной, превратилась в мощное оружие уничтожения Запада как христианской цивилизации. А произошло в идеологическом плане тут вот что: право личности в определённой ситуации признали выше права коллектива, то есть право беженца переселиться в чужую среду и сохранять в ней свои обычаи выше, чем право этой среды защищать свою коллективную целостность.
Тут можно было бы говорить о некоторой избирательности в признании тех или иных прав личности, но причина тут скорее в том, что ситуативно были высвечены именно эти права. Суть неогумагнизма в признании любых прав личности, уже даже не всегда с оглядкой на «дай жить другим». И, возможно, со временем эта система будет становиться все более всеохватной и все более эксплицитной, артикулируемой. Теоретическая база под ней, фрагментарная пока ещё, станет системной, будет выработана соответствующая законченная философская система. Но если построить её на тезисе, который в её основе лежит, а он прост: «Бога нет, и все позволено», – то в таком виде теория может стать достоянием только единиц. Поэтому через ассоциацию понятий она будет укоренена в классическом европейском гуманизме, из которого она породилась, но который в своих лучших, но единичных представителях будет настаивать на том, что произошло это через маленькую логическую ошибку. В массе же своей современные европейские гуманисты останутся завороженными неогуманистической коннотацией тезисов о праве на все свободные проявления личности, пока они не нарушают уголовного кодекса, параллельно с декриминализацией все большего числа человеческих интенций, которые люди до сих пор считали преступными (например, как педофилию).
В итоге мы будем иметь принципиально новую цивилизацию, построенную на новой антропологии. Её важным атрибутом станет стремление к достижению бессмертия: через медицину ли, через синтезирование ли тела человека из сверхпрочных материалов. Но это само по себе вторично, уже хотя бы потому, что для тех, кто к элите не относится, это пока не является вопросом завтрашнего дня. Это просто фактор, относящийся к построению новой антропологии. Суть новой цивилизации именно в стирании граней между естественным и неестественным. Это, кстати, скорее, в ущерб гуманистической концепции, чем христианской. В христианстве есть праведность, а есть грех. И грех в известном смысле естественен, ибо падший человек совершает его по причине своей падшей природы, добродетель же вышеестественна, она достижима только по Благодати Божией. В гуманизме же есть понятие нравственного закона, которое проступки позволяет квалифицировать как естественные, то есть как превышение меры, заложенной нравственным законом (например, блуд, как удовлетворение естественной потребности общественно неодобряемым путём) и противоестественные (например, мужеложество, поскольку такой потребности у здорового человека нет).
В новой цивилизации будет повержен именно естественный человек: идеологема естественного человека, с которой европейская цивилизация прожила несколько веков. И в этом смысле уже все равно, будет ли создан искусственный интеллект или на сколько лет медики смогут продлить жизнь человеку. Сам интеллект самого обычного человека перестанет быть естественным в том смысле, в котором мы до сих пор это понимали. Он будет качественно другой, как у существа, мыслящего не в тех категориях, на которых построена наша культура. Вот нам трудно понять, как мыслили майя, так же совершенно иначе будет мыслить человек, относящейся к новой европейской цивилизации. И мы можем ожидать от него, чего угодно, любой неожиданности. Но это будет человек уже не вписанный в гуманистическую антропологию, но выросший корнями именно из классической гуманистической цивилизации.
Общество потребления – переходный этап. За ним, может быть, последует общество неких интеллектуалов. Но таких, что нынешний потребитель еще будет казаться символом уюта и милого глупого обывательства. Ибо, «если Бога нет, то все позволено».
Светлана Лурье,
доктор культурологии, кандидат исторических наук