ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ
1
Беззаботно играя в воскресный день с внуком в бумажный самолётик, Андреас вдруг ни с того ни с сего подумал о смерти. Внезапно резанула мысль о том, что через некоторый период времени, этак лет через тридцать, а может хоть завтра, его уже не будет на белом свете. Андреас даже почувствовал физическую боль от этого «открытия»… Куда же денется всё это: самолётик, лавирующий между богатой мебелью в широкой гостиной, большой телевизор, мягкий ковёр на полу с коробкой игрушек в центре… А этот весёлый детский смех? Разве он, такой живой и чистый, пропадёт без следа, сгинет в пространстве и времени? Во всяком случае – для него…
Андреас представил пустоту на том самом месте, где сейчас стоял с самолётиком в руке, собираясь в который уже раз запустить его на забаву внуку. Он содрогнулся: а ведь этого не миновать – его не будет ни здесь, где он сейчас стоит, ни где-нибудь в другом месте этого большого и одновременно крохотного и сиротливого земного шара… Он больше не развалится расслабленно в глубоком кресле, не почитает за чашечкой кофе газету, не нарисует внуку смешную рожицу… А дальше что? Неужели всё навсегда превратится в тьму, хуже того – в ничто…
Андреас перевёл дыхание. Конечно, жизнь после него не остановится, всё будет идти своим чередом, только… без него. Лишь он не будет воспринимать ничего из окружающего. Он будет даже лишён возможности пассивно, со стороны наблюдать за происходящим…
Занесённая для запуска самолётика рука безвольно опустилась. «Но ведь ты не чувствовал, когда тебя не было раньше. Чего же ты теперь печалишься?» – Андреас попытался успокоить себя.
Только тут он заметил, что внук тянет его за край рубашки, требуя продолжить игру. Он сделал усилие над собой и запустил самолётик. Мальчик с весёлым смехом побежал за ним. Этот переливистый смех почему-то больно отозвался в сердце Андреаса. Провожая туманным взглядом не совсем уверенный полёт бумажной поделки, он вдруг представил, как, отделившись от тела, его растерянная душа будет блуждать в неведомом зыбком воздушном пространстве, лавируя, как этот самолётик, между тенями и светом, полная тревог и одиночества, беспомощная, словно только что появившийся на свет ребёнок…
– Дедуль, глянь, куда залетел самолёт!
Звонко смеясь, малыш показывал в сторону книжного шкафа, с двухметровой высоты которого выглядывал бумажный хвостик.
– Пойдём, достанешь, – мальчик потянул дедушку за рукав, и тот вконец очнулся и послушно последовал за внуком.
Андреас потянулся правой рукой вверх и ухватился двумя пальцами за хвост самолётика. Расправив помятые крылья летающей игрушки, он запустил её в дверной проём. Самолётик вылетел в коридор и, неожиданно перевернувшись в воздухе, изменил курс, направившись в сторону кухни. От столь крутого виража мальчик зашёлся таким задорным, с жизнерадостными переливами смехом, каким, наверное, могут смеяться только маленькие беззаботные и полные неосознанного оптимизма дети.
«Какое значение имеет этот исходящий из чистой детской души смех в жизни мироздания? – неожиданно подумал Андреас. – Ведь он не может быть случайным, наверняка был изначально задуман и имеет своё место и роль в пространстве и времени…»
Размышляя над этим, Андреас заметил, что малыш тоже застыл на месте, словно и он задумался о чём-то. Мальчик вроде бы смотрел в упор, а на самом деле – куда-то в даль, мимо него. Его маленькое личико то прояснялось в какой-то отвлечённой полуулыбке, то сморщивалось, словно в недоумении.
Андреас подумал, что дети в этом возрасте способны общаться с ангелами, и, наверное, перед ним, несмышлёным, открывается больше, чем перед взрослым человеком. Ведь дети, только что появившиеся на этот свет из вечности, в каком-то смысле должны знать больше взрослого человека, обременённого повседневными мирскими заботами и отдалившегося в утомительном и тщетном поиске земного счастья от священного первоисточника жизни. Быть может, в один миг, на стыке космического и земного, ему приоткрывается даже таинственная завеса Судьбы, почти обнажая её секрет…
«Но как понять детскую смерть? – словно кто-то возразил Андреасу. – Бесчувственная статистика утверждает, что каждый день в мире умирает свыше двадцати тысяч детей в возрасте до пяти лет… Судьба? Но в таком случае, зачем эти несчастные вообще появлялись на свет?.. Впрочем, детям, почти ангелам, наверное, легче расставаться с этим миром, ведь они, в отличие от взрослых, ещё не срослись с жизнью миллионами невидимых, нередко бесполезных и никому не нужных нитей, которые обрываются с такой мучительной болью…»
Андреас сделал усилие над собой, чтобы не дать своим мрачным мыслям развиться, и, словно решив сбросить с себя тягостные думы, неожиданно выпустил самолётик в открытое окно.
Бумажный аэроплан взмыл вверх, затем столь же резко стал пикировать, вновь вызвав у малыша восторженный хохот…
2
Верно подмечено: если в детстве день никак не кончается, то для людей в летах, наоборот, ночь длится бесконечно. У врачей на это простое объяснение – снижение интенсивности обмена веществ вызывает замедление внутреннего биологического времени, и в старости создаётся иллюзия ускорения внешнего времени. Но так ли всё просто?..
Хотя Андреас уже имел внука, до старости ему было ещё далеко – всего-то сорок семь лет с хвостиком было дедушке. Это возраст, когда и прошлое есть за спиной, и будущее впереди. То есть, по идее, Андреасу не о чём было пока беспокоиться. Более того, он принадлежал к типу «состоявшихся» мужчин, у него было всё, чтобы наслаждаться жизнью и быть счастливым: дом – полная чаша, любящая, заботливая жена, взрослые, устроившиеся в жизни дети и даже уже внук, вносящий оживление и особую радость в повседневные будни. Глава семьи и на работе был руководителем, пусть и среднего звена – начальником отдела статистики социальной сферы. Вышестоящее начальство ценило его, а подчинённые уважали. Правда, кое-кто из близких товарищей с некоторой иронией называл его «юным дедушкой», потому что у многих из них дети были примерно возраста его внука. Но, с другой стороны, это можно было воспринимать как комплимент. Однако не всё так просто…
Обожая внука, Андреас в глубине души не очень радовался, что рано стал дедом – давило осознание того, что он «уже дедушка». У него даже появился комплекс в связи с новым статусом: средний возраст опасен для мужчины не только в плане физических недугов, но и самокопания. Мужчина под пятьдесят не только способен видеть себя со стороны, реально оценивать себя и свои возможности, но и склонен с тревогой вглядываться в будущее.
Стало царапать душу понимание того, что пик жизни достигнут и пора потихоньку спускаться. Эта мысль парализующего действия нередко всплывала в самый неподходящий момент: на работе, в пик трудового дня или же на оживлённой улице, в метро, в транспорте. Если раньше казалось, что впереди уйма времени и до финала ещё далеко, то теперь он чувствовал себя стайером, выходящим на финишную прямую. Мрачные мысли стали сильнее одолевать после того, когда с разницей всего в месяц от рака скончались две бывшие одноклассницы. Вторая не знала о смерти первой, но за несколько часов до своего ухода вдруг произнесла: «День рождения Нины справляют… Там, наверху…»
«Вот иди и не верь…» – с удивлением, а больше с недоумением делился с собой Андреас.
Правда, он так и не ответил себе – «чему?». Андреас был человек скорее колеблющийся, чем верующий, редко посещал церковь и то лишь для того, чтобы поставить свечку. Поэтому на многие вопросы он не имел ответа, да и не желал углубляться в них. Но сейчас он осознал с поразительной ясностью, что время движется лишь в одном направлении и, взяв человека в свои цепкие когти, словно орёл добычу, оно неумолимо несёт его к концу. Иногда этот хищник может выпустить из когтей свою жертву на полпути, но освобождение от тюрьмы под названием «время» возможно лишь ценой жизни, ибо понятие времени и составные последнего – прошлое, настоящее и будущее – тесно связаны с ограниченным физическим существованием человека. Если бы возможно было остановить миг или оседлать его, то человек обеспечил бы себе вечность…
Однажды в беспокойную ночь Андреас так глубоко задумался о смерти, что наутро не пошёл на работу. Его, пережившего войну и видевшего смерть в различных её проявлениях, нередко посещали также мучительные мысли о возможных обстоятельствах неминуемой смерти.
«Хотя бы умереть в кругу родных… Тут, пожалуй, смерть сделала бы мне одолжение…»
В такие минуты усиливалось навязчивое чувство приближения чего-то страшного и неотвратимого. А порой так и тянуло резко распахнуть дверь в… Ничто или Вечность. Узнать, наконец, что же там, за порогом этой загадочной, роковой двери…
3
Проснувшись в очередной раз с тяжёлой головой и неприятными ощущениями по всему телу, Андреас пощупал онемевшую левую руку – кольцо на опухшем безымянном пальце давило, его невозможно было снять. «Этого ещё не хватало…» – невольно возмутился он. Перспектива посещения врача напугала его – Андреас всегда избегал людей в белых халатах, да и особой нужды в них доселе не было.
Бреясь перед большим зеркалом в ванной комнате, Андреас внимательно всматривался в своё лицо, словно видел его впервые. Вокруг глаз уже образовалась отчётливая паутина морщин, спускающаяся на скулы. Он заметил также бороздку меж бровей, нервно смещённую влево. На висках предательски серебрилась седина. Он потрогал указательным и средним пальцем вздувшуюся змееобразную жилу на левом виске. Там судорожно, словно задыхаясь, билась жизнь… Андреас заметил какую-то несимметричную складку на левой щеке, носогубные морщины заявляли о своих правах…
«Да, помяла жизнь, – подумал он. – Как же я раньше не замечал всего этого?..»
Словно спохватившись, Андреас приоткрыл рот и стал считать зубы, касаясь каждого из них пальцем. Недосчитался восьми. Это тоже неприятно удивило его: «Двадцать четыре. А должно быть тридцать два… Время безжалостно. Оно потихоньку отбирает всё, чем тебя наделила природа…» Правда, он успокоил себя тем, что из восьми отсутствующих четыре приходились на никому не нужные и словно в насмешку именуемые «зубы мудрости», которые начинают прорезаться уже у вполне взрослого человека будто для того, чтобы вернуть его в детство и заставить пережить аналогичный болезненный процесс, тяжело переносимый младенцами.
Андреас невольно всмотрелся в собственные глаза. Они показались ему чужими. В них была пугающая пустота, какая-то потусторонность. Андреас невольно отпрянул от зеркала…
Он рассеянно оделся и вышел из дому.
«Ходим по краю бездны, не осознавая того. Один неосторожный шаг… и конец…» – непривычные мысли одолевали Андреаса на работе. Он даже не сразу отозвался, когда одна из сотрудниц, пышнотелая Алина, привычным бодрым, несколько певучим голосом предложила ему кофе. Глядя на неё, Андреас поймал себя на мысли, что с некоторых пор стал завидовать пышущим здоровьем, весёлым людям.
– Алина, только честно, ты довольна жизнью? – неожиданно спросил Андреас свою подчинённую.
– Вообще-то не жалуюсь, Андреас Аркадьевич, – после небольшой заминки ответила та, не скрывая удивления.
– А вот у меня нет ответа на этот вопрос, – задумчиво произнёс Андреас. – Знаешь, такое ощущение, будто всё мимо течёт, как вода сквозь пальцы. Настоящее – всего лишь миг, почти неуловимый, а будущее ещё более призрачно, обманчиво, его… и вовсе нет. Будущее – это предвосхищение того, что моментально станет прошлым. Когда ты молод, чудится, что нет конца и края жизни, на самом же деле не успеешь оглянуться, как она позади…
– Не мучайте себя, Андреас Аркадьевич. Многие вопросы не имеют ответа, не тратьте время и нервы попусту. Живите легко и берегите себя.
– Как же уберечь себя в этой суетне?.. Вот что я понял: нужно или остановиться во времени, предавшись служению исключительно Богу в надежде обрести вечность, либо в поисках счастья предаться бурному течению жизни, не задумываясь о времени и вечности… Желание жить прежде всего связано с желанием счастья. Но ведь эта жажда счастья не утоляется на земле…
– Следовательно, должна быть жизнь будущая, где бы могло исполниться это страстное желание нашего сердца, – мягко парировала Алина. – Было бы нелепо, если бы всё окончилось для нас в могиле… Надо на Бога уповать.
– Где этот ваш Бог, покажите мне его, дайте пощупать? – неожиданно отреагировал с дальнего угла большого кабинета Вольдемар, ведущий специалист отдела. При этом он картинно делал в воздухе щупательные движения большим и указательным пальцами. – Вот вы говорите, что после смерти человек, живущий правильно, обретёт счастье. Но как можно быть счастливым, не будучи чем-то осязаемым? Разве после смерти останутся осознание личности, память, опыт жизни на земле? И, наконец, чем, какими органами вы будете ощущать это счастье?
Произнеся это, Вольдемар неприязненно улыбнулся и довольно провёл рукой по чёрной без единого седого волоса шевелюре над гладким белым лбом.
Конфетная внешность и брезгливые манеры Вольдемара раздражали Андреаса. Тридцатилетний коллега вёл себя с окружающими с некоторой надменностью, как барин – будто все были должны ему. Он не любил рассуждать о высоких материях, не пытался докопаться до сути вещей, предпочитая видеть лишь то, что бросалось в глаза. Если с цифрами он обращался аккуратно и даже с почтением, то об абстрактном судил с недоверчивым прищуром, однобоко и незрело, по-детски осуждающе. Разумеется, такой человек не мог верить в Бога.
– Где он? Не ощущаю, – как-то агрессивно произнёс Вольдемар и снова цинично изобразил в воздухе щупанье.
И так уже взвинченного Андреаса в этот миг так и порывало встать и заехать ему в неестественную физиономию, полную иронии и злобы. Однако он лишь сказал пренебрежительно:
– Не всякому дано коснуться Его…
Вольдемар с обиженно-гордым выражением на лице вышел в коридор покурить, а Андреас подумал: «Если мы окажемся вместе с этим типом в раю или в аду, то, значит, я жил неправильно».
Алина же бросила вдогонку Вольдемару, то ли желая успокоить его, то ли добить:
– Ведь когда-то тебя не было, ты ничего не чувствовал, не осознавал. И лишь какая-то сила вызвала тебя из небытия в бытие…
4
Похоже, это было начало депрессии – чувство пессимизма и безнадёжности без всякой видимой причины овладевали Андреасом. Будущее стало страшить его – Андреас вдруг начал переживать по поводу возможных неприятностей: конфликта с начальством, увольнения с работы и, как следствие, бедности, разлада в семье… Он стал меньше общаться с домочадцами, часто закрывался у себя в комнате и копался в себе. Даже с внуком перестал играть.
Андреас помрачнел, осунулся, перестал регулярно бриться. А когда однажды в автобусе молодая девушка поспешила уступить ему место, он воспринял это как приговор…
«В жизни, в вечной борьбе с обстоятельствами и временем, одинок любой, даже окружённый большим семейством и друзьями человек, – по привычке терзал он себя, уединившись вечером в своей комнате. – Есть человек, и есть смерть… Она и есть верная спутница жизни человека…»
Голос внука оторвал его от мрачных мыслей:
– Дедуль, бабуля зовёт ужинать.
Неохотно и рассеянно выходя из комнаты, Андреас споткнулся о край плинтуса и едва удержался на ногах, сделав резкое, неестественное телодвижение, чтобы сохранить равновесие. Увидев это, малыш закатился неудержимым смехом. Андреас сам невольно засмеялся, поймав себя на мысли, что давно не делал этого. Его басистый смех слился с перламутровым детским смехом, образовав некую диковинную мелодию. И тут перед глазами неожиданно встала цветистая поляна в деревне, где у них была дача. Андреасу было лет семь. Они поднимались с отцом по озарённому солнцем, казалось, бесконечному склону. Отец то и дело срывал ягоды земляники, сдувал с них пыль и заботливо протягивал ему, проговаривая что-то весёлое. А маленький Андреас заливисто смеялся каждый раз, когда отец находил спрятавшуюся в густой траве ягодку. В открытом поле этот смех звучал как-то по-особенному. Казалось, что его подхватывали летящие над полем птицы, и он звенел и лился в их песнях…
«Только перед памятью бессильно время», – подумал Андреас и под впечатлением светлого воспоминания из детства поднял внука на руки. На припухлых щёчках малыша играли нежные ямочки. Андреас подбросил ребёнка в воздух. Со звонким смехом он плавно опустился на руки деда. Андреас ещё раз подкинул мальчика к потолку. Колокольчиковый смех усиливался, сотрясая всё вокруг. Внучек был на седьмом небе от счастья. От заразительного детского смеха Андреас почувствовал необычную лёгкость. Мучавшие его думы как ветром развеяло. Он бережно прижал внука к сердцу, словно накладывал пластырь на рану. Ребёнок крепко обнял шею деда.
«Детский смех – это дар свыше, стимул жить, – подумал Андреас, наполняясь теплом, чувством святости и чистоты. – Этот ангельский смех не может умереть. Он подсказывает нам, что жизнь бесконечна. Этот смех будет передаваться детям из поколения в поколение, и земля будет жива до тех пор, пока он будет звенеть…»
Андреас крепко сжимал в своих объятиях внука, словно хватаясь за саму жизнь, его святой источник. И будь рядом художник, то, приглядевшись к ним, мог бы написать картину «Бессмертие»…
Впервые за последние дни Андреас спал сном младенца. Под впечатлением жизнерадостного смеха внука он сделал для себя открытие: главный секрет жизни – это сама жизнь, умение жить и радоваться жизни именно сейчас, в этот миг, невзирая ни на что и без оглядки на прошлое, без пустых мечтаний о будущем. Настоящая жизнь, переживание чувства радости и любви, происходит не во времени, а здесь и сейчас.
И эти здесь и сейчас, выраженные в детском, животворящем смехе, являются сутью вечности…
декабрь 2014 г. — январь 2015 г.