(Последняя ночь Агавно)
В церкви св. Мучеников [1] на возвышенности одиноко стояла пожилая женщина в тёмной одежде — Шогер. Она молча молилась, вероятно, прося будущего для деревни. Селяне, крепкие и цепкие хозяева этих земель, исполненные горечи и желчи, с зажатыми кулаками и тяжёлыми сердцами, семья за семьей покидали деревню. Остались две семьи — Шогер и Лаврентия из Аракелянов. Они первыми переселились в Агавно ещё до конца войны, в девяносто втором году, после Мараганской резни [2].
Ранним утром, прежде чем пропоют петухи, эти две семьи тоже покинут деревню, оставив врагу землю, облитую потом и кровью, отстроенную и отреставрированную церковь с белыми стенами и красивой колокольней. К полудню того же дня азербайджанские подразделения войдут в село…
Агавно [3], окружённая тёмными скалами, в глубоком ущелье, осиротела без своих жителей… А была зажиточной деревней, населённой армянами… Но теперь лишь лай бродячих собак подтверждал тревожную грусть, охватившую деревню, с её ухоженными домами и сияющими красными крышами, расположенными правильными рядами… даже эта кокетливая игра света и сияние крыш в виде разноцветных языков пламени казалась бессмысленной и абсурдной.
Женщина спускалась по склону, внимательно разглядывая шуршащие гладкие камни под ногами. Она спешила домой. На мгновенье остановилась, бросив взгляд вниз, где находился мемориальный комплекс с тремя плитами в память о героях Первой Арцахской войны, а ниже – кладбище с рядами надгробий. Во время молитвы в церкви она получила откровение, что мужчин её жизни там нет и никакого отношения они не имеют к этому месту, выражающему смерть и траур. Души её родных — первенца Артура, внука — обожаемого Давида и супруга, как духовная субстанция, парили здесь, сквозь залитые солнцем поля Агавно. В облаках, как косматые ягнята, они проплывали к вершинам близлежащих гор, затем спускались к её волосам, покрытым белым инеем, и касались её лица. И женщина блаженно улыбалась своим любимым, живущим в лазурной дали горизонта. Затем она останавливалась, переведя дух от усталости и глубоко вдыхая запах цветов, принесённых ветром с полей.
Шогер очень любила своего мужа – жизнелюбивого Гево. Ей не давали покоя огонь его серых глаз, его искрометный взгляд, приводящий в замешательство даже молодых девиц и невесток деревни. Всю свою жизнь Шогер просила Всевышнего: «Господи, Боженька милый, дай мне долгую жизнь! И когда я умру, пусть Гево настолько состарится, чтобы не смог жениться на другой». Увы, Господь услышал её… и уже она могла не беспокоиться. Её возлюбленный покинул бренный мир раньше неё, быть может, чтобы не увидеть, как колесо фортуны отвернулось от армян, а ещё, чтобы не испытать боль и позор бегства из собственного села.
Было утро, знойное августовское утро. Солнце во всю палило, и жар стелился над пустынной деревней. Сын был в подвале, стоял он рядом с урожаем ранних яблок недельной давности, погружённый в тяжелые мысли. Она положила руку ему на плечо.
— Всё будет хорошо, Вачо джан, и хорошо, что ты часть вещей послал в Степанакерт. Завтра спозаранку отправимся в дорогу с меньшим грузом.
— Ну так, у нас только девчонки, мать.! Всем я помог собратья и отправиться, в деревне остались только мы. Сама знаешь, как опасно в последний день отправляться! А всё из-за твоей Лило, послушались её.
— Что ты бурчишь, сын!? Так ведь она мать, больно же ей! Давида мы потеряли, не щенка же…
— Потерю не вернёшь! А сейчас главное – безопасность обеспечить для девчонок … Они ж ещё замуж должны выйти, детей народить….
— Лило, Лило, где ты? – звала всё громче и громче свекровь в поисках своей невестки.
Как только Шогер вышла на улицу, увидела удаляющийся прочь от дома силуэт в чёрной одежде. Вдруг вдова Лаврентия с беспокойством обратилась к ней:
— А ты что, не знаешь? Твоя Лило весь день ходит по горам и долам, а ночью с кладбища даже не хочет домой вернуться?
У Шогер сердце сжалось от боли: «Лило!.. Моя невестка Лило!..»
Её муж Гево любил Лило как дочь, лелеял её как будущую невесту для своего старшего сына Артура. Он часто повторял, что они оба «шальные» удалые детки, хорошей парой станут. Так и не сбылась его мечта.
Их первенец погиб в боях при Мартакерте. А младший, Вачо, с детства был умным мальчиком. Он вырос скромным, осторожным, знающим. Многие в деревне обращались к нему за советом.
Как брат и сестра росли Лило и Вачо, вместе играли, ходили в школу, взрослели. Спустя годы, они решили пожениться, конечно, не без поддержки и одобрения Шогер и Гево. Казалось, они хорошо знали друг друга и их брак сулил им счастливую супружескую жизнь. Высокая, стройная Лило подарила Вачо четверых прекрасных детей. Очаг Гево и Шогер наполнился детским гомоном и щебетом. После первенца Давида у них родились еще три дочери. Старшая внучка Шогер уже выросла, грудь округлилась, стала совсем барышней, прямо настоящая невеста. Средняя и младшенькая уже догоняли её.
Потеря сына разбила Лило вдребезги. Не смогла она смириться с этим…
Шогер помнила, как несколько месяцев назад, она подошла к свекрови, прижав руку к сердцу и, пространно посмотрев на неё, сказала:
— Мам джан [4], ты меня хорошо знаешь, всех моих родных в одночасье я потеряла, но боль от потери кровинушки другое…Как ты после Артура живёшь?!.. Я не могу, не могу после Давида, во мне только горе, нет больше жизни…
Лило больше всех уважала своего свёкра Гево. При нём, пока он был жив, она как-то держалась в рамках приличия, была собранной, считалась со всеми, словом, сдерживала себя, как могла. Вместе они ходили на кладбище, курили благовония во упокоение душ Артура и Давида. Видимо, запах благовоний, распространявшийся по всему кладбищу, успокаивал не только их души, но и саму Лило.
После его смерти Лило стала неуправляемой: желание сбежать из дома для нее стало непреодолимым. Образ сына преследовал ее везде. Женщина убегала из дома, бесцельно бродя по пастбищам и пустырям. Работающие в поле крестьяне часто слышали пробирающую душу песнь горюющей матери. Пела Лило о том, что жестокий мир отбирает детей у матерей и нет такого места ни на земле, ни на небесах, где они когда-нибудь встретятся вновь.
А когда наступала ночь, тьма забирала прекрасный образ. Скорбящая мать понимала, что сына её больше нет среди живых и находится он в мире мёртвых. Не евши не пивши, еле волоча ноги, Лило добиралась до кладбища, сжимаясь, пролезала между выстроившимися в ряд надгробиями свёкра и сына, опускала голову на плиту, плотно прижималась к ней, словно к бьющемуся сердцу, и готовая провести ночь рядом с сыном…
— Вачо, сынок, поди приведи её домой! Делай, что хочешь, только её приведи домой, девочки не ложатся спать, пока мать домой не придёт, — изо дня в день ближе к ночи повторяла Шогер.
Всё в доме было взвалено на плечи Шогер,. Она была настолько занята в течение дня, что не успевала, как говорится, даже вытереть нос: то оставшиеся вещи в доме она раскладывала в огромные баулы, то чистила зерно, то в доме углы вычищала. Руки спорили с работой, а разум – с войной: «Эээх! Снова этот кошмар весь мир перевернул!», — про себя думала Шогер.
…Раскаленная атмосфера долго держалась в воздухе, даже вечером всё ещё чувствовалась дневная жара. Рядом с лестницей, ведущей во двор, находился водопроводный кран, а вдетые в него витки тяжелой резиновой трубки, распрямляясь и вытягиваясь, каким-то образом доходили до края сада, где дерево сгибалось под тяжестью черешен. Шогер подошла к дереву, её уверенные движения приобрели смысл. Перед поливом она обняла ствол черешневого дерева так, как обнимают близкого человека, и почувствовала, как откликается на её объятия душа дерева. И струя воды вспыхнула, отражая розовые оттенки усталого солнца и шурша впитывалась в бурое тело почвы…
Со стороны дома послышался недовольный голос Вачо:
— Ну, мать, ты что, ты тоже, как твоя невестка, с катушек съехала? Зачем ты поливаешь это дерево? Лучше соберите урожай, хоть на базаре продадим! На что жить-то будем, деньги нужны!
Женщина с сожалением отключила воду, причитая: «Ох, ведь грех это, грех, эти деревья жаждут воды!» Но сын, как всегда, был прав.
Для Шогер бабо [5] и внука Давида Черешневое дерево было самым любимым в саду. Память о черешневом дереве Шогер перенесла из своего детства. Когда на самых высоких ветках черешни краснели, желтели и наливались солнечным соком, на нижних — они были еще маленькими, горькими и зелёными. В конце концов «верхние» превращались в сладкий сухофрукт коричневого цвета, становясь кормом для птиц. Взрослые резко отвергали просьбу девушки. Опасность была очевидна, верхние ветки дерева были тонкими, подняться было невозможно. Маленькая Шогер так и не вкусила желанных черешен с недосягаемой верхушки дерева детства.
Шогер бабо не забывала о недосягаемом желании своего детства, она делала всё, чтобы внуку было доступно самое вкусное. Дед Гево по настоянию жены изготовил приспособление для сбора фруктов с помощью самой длинной палки в мире. И когда маленький Давид, направляя взгляд таких же серых глаз, как и у его деда, мечтательно смотря на улыбающиеся красные черешни в самых недосягаемых местах черешневого дерева, бабо пускала в ход фруктосрывалку. Срывалка годилась для сбора яблок, груш, персиков, но сбор черешен требовал большого мастерства. Однако карабахская бабо не была из тех, кто легко сдавался, её старания всегда венчались успехом! Наградой же становилось наслаждение Давида, валяющегося в траве и поедающего вожделенную черешню.
Жара ещё не спала, и птицы по-прежнему прятались в тени ветвей и не пели, как обычно. Шогер думала, что птицы тоже тосковали и хранили молчание, вспоминая о Давиде, точно так же, как Лило скучала по своему сыну, а она — по своему старшему внуку, как Гево тосковал по нему с такой силой, что не выдержал и года без него…
Твёрдые ветви черешневого дерева были неподвижны на жарком августовском ветерке, лишь тонкие ветви на верхушке изредка покачивались в сумеречных лучах. Жёлтые, красные, зелёные всполохи заката пожирали друг друга, запечатлевая злое пророчество.
…Лило была родом из деревни Марага, как и несколько других семей из села Агавно. Марага была зажиточной деревней: с библиотекой, школами, больницей, небольшой фабрикой; более тысячи армян жили в ней до прихода азербайджанского спецназа.
Апрель снова обернулся кошмаром [6]. Лило из пекарни, отделенной от их дома, видела, как нелюди поджигали дом, где находились её родители и младшие братья. Удушливый запах дыма, проходил через ноздри в лёгкие, распространяясь по всему телу маленькой девочки. Тоненькими пальчиками она закрыла рот, чтобы подавить нытье и всхлипывание, а когда они чуть не перешли в рыдания, девочка зажала рот кулачком. Впоследствии, на всю жизнь, словно приклеенный к нёбу, остался этот горький запах дыма от сгоревшего человеческого тела. Этот отвратительный привкус всплывал в памяти по ночам и окутывал её в кошмарных снах, повторяя снова и снова пережитый ужас. Сколько раз перед её глазами появлялись эти озлобленные, уродливые лица! Она могла узнать их в любой момент… А потом, спустя годы, она задыхалась не от ужаса, а от бремени мести.
…Под покровом темноты, ночью, когда дом превратился в пепелище, девочка убежала в лес, спрятавшись в густых кустах. А в лесу был слышен непрерывный свист от пуль и шквал выстрелов. Казалось, девочка и не боялась, она будто окаменела. Возможно, потому что она уже видела самое страшное… Сколько дней и ночей провела Лило в лесу, никто не знал. Голодную, замерзшую, в полуобморочном состоянии, её случайно обнаружил Гево — командир отряда бойцов. Ужас, выразившийся в больших глазах девочки, и доброта, проявившаяся в глазах большого сильного человека, встретились и нашли друг друга.
— Да не бойся, малыш!
Две недели Лило прожила в лесу в отряде освободителей. Как только стало относительно тихо, командир через старшего сына Артура отправил её домой, наказав жене: «Позаботься о ней, как о Вачо, и относись к ней, как к своей дочери». По дороге домой юноша и девочка сели, перекусили вместе. Юноша погладил её по светлой головке и сказал:
— Лило джан, родненькая, я тебя всегда буду защищать! Ничего не бойся!
Отныне в храбром парне девочка видела своего спасителя от ужасающего и удушающего дыма. Она выбрала Артура для отмщения за кровавый дом и сожжённое её детство.
Артур был её судьбой, но жизнь предпочла Вачо.
Дом Шогер был раем для девочки, пережившей столько страданий. Дом, какой ты счастливый и безопасный!… Казалось, судьба благоволила к Лило…
…Это был последний вечер проживания в деревне. К удивлению домочадцев, Лило вернулась с кладбища одна, как только стемнело, без уговоров и давления мужа. Но была какая-то задумчивая… Вачо подумал: «Наконец-то, перед дорогой набралась ума».
Всю ночь лаяли деревенские собаки, а им с гор истошным воем вторили волки. Никто из членов двух соседских семей не сомкнул глаз этой ночью. На рассвете, когда темнота ещё не рассеялась, обе семьи собрались возле заранее заказанного автобуса. Женщины и дети уже устроились в автобусе, весь домашний скарб был размещен в багажнике.
Внезапно, в предрассветной мгле, один за другим загорелось несколько домов. Рассветный ветер быстро разносил пламя. Как черный смерч, Лило металась между домами, поджигая всё на своём пути..
Всю ночь она глаз не смыкала, ночь напролет Лило была в движении: разливала масло по бутылкам, проникала в дома, разбрызгивала его по стенам и полу, пока сил хватало.
Вот-вот уже огонь приближался к нижним дворам деревни, где были дома Вачо и Лаврентия. Предвидя опасность, водитель отогнал автобус от домов, а затем и от села. О чём-то догадавшись, хилый и слабый Вачо, вдруг, откуда-то набравшись сил, быстро побежал к жене, догнал её, и с нечеловеческим усилием, вырвав горящую ветку из рук жены, несколько раз резко и жёстоко ударил её. К нему подоспел сын Лаврентия – Арташ. Мужчины скрутили её руки и потащили Лило по каменистой проселочной дороге к автобусу, Вачо неистово кричал.
— Дура безмозглая… этот огонь лишает нас всего! Ты что, хочешь своих детей оставить без куска хлеба, сумасшедшая?!…
Острые камни исцарапали её тело, она истекала кровью. Обессиленная, изнемождённая, она произнесла:
— Что ты за мужчина? Дом, построенный своими руками, ты оставляешь убийце твоего ребёнка?! Разве ты мужчина? Твой отец и брат, вот кто настоящие мужчины! Как земля носит тебя? Как с этим жить будете вы все?
Односельчане стали свидетелями душераздирающей сцены. Мужчины силой волокли Лило к автобусу. Дочери Лило, видя унижения и муки своей матери, не смогли сдержаться и громко разрыдались.
Шогер оттолкнула сына, обняла пыльную, окровавленную невестку. Остывший Вачо, попытался помочь матери. Лило увидела испуганные взгляды своих дочерей и, прежде чем лишиться чувств, она враждебно бросила мужу:
— Какой ты армянин?.. вы все ничтожества — сами отдаете туркам наши земли!..
Когда её поместили в автобус, она была без сознания. Позже с большим трудом привели её в чувство.
…Всё дальше и дальше они удалялись от деревни…Вскоре автобус объедет горный перевал, и деревня навсегда скроется из виду. Шогер обернулась в последний раз и посмотрела на свой дом. Она увидела, как огонь пожирал её дом. Ветер разнёс пламя по саду и огненно-красными волнами поглотил любимое черешневое дерево внука Давида. Вдруг ей показалось, что вдалеке играет и танцует с пламенем женщина в чёрном. Это был дух Лило…
* * *
…Добравшись до автовокзала Степанакерта, Лило покинула их.
Шогер тщетно звала её, пытаясь окликнуть…
— Возьми хотя бы этот маленький чемодан, там твоя одежда и немного еды…
Лило не обернулась…
Шогер думала, что только смерть забирает у человека близких. Исчезновение любимой невестки Лило из их жизни стало для неё потрясением, от которого она так и не оправилась….
Потом, гораздо позже… когда Шогер состарится и устанет её ждать, она поймёт, что жизнь жесточе смерти.
Перевела с армянского Ануш Бабаян
Ереван, 29. 03.2024.
Примечания:
[1] В 1898 году немецкий археолог Эмиль Рёсслер, изучая древнюю местность возле села, обнаружил следы армянского кладбища, в частности, в виде фрагментов надгробий. В этом месте, в селе Агавно, недалеко от КПП Армения-Арцах, в 2002 году была построена Армянская Апостольская церковь св.Мучеников.
[2] 10 апреля 1992 года спецназ азербайджанской милиции поджёг село Марага и уничтожил население. Резня возобновилась 22-23 апреля, когда оставшиеся в живых мараганцы вернулись хоронить погибших. Данные подтвердила международная правоохранительная организация «Хьюман Райтс Вотч». Резня в Мараге оценивается армянской стороной как геноцид.
[3] 27 июня 2022 года премьер-министр РА Никол Пашинян на пресс-конференции заявил, что после изменения маршрута дороги Горис-Степанакерт, проходящей через Агавно, село Агавно, город Бердзор и прилегающие населенные пункты перейдут под контроль вооруженных сил Азербайджана. Правительство РА поручило жителям при выезде покинуть дома невредимыми и предупредило, что в случае поджога не будут выплачены компенсации. 25 августа 2022 года село Агавно вместе с селом Неркин Сус и городом Бердзор отдали Азербайджану.
[4] Джан – ласковое обращение к близким людям, (в перевод. – душа)
[5] Бабо – сокр. от бабушка (на арцахском диалекте – бабо и дедо, бабушка и дедушка)
[6] 24-го апреля День траура по жертвам Геноцида 1915 – 1923г., более полутора миллионов армян в Османской империи были убиты.