Продолжаем публикацию повести Эдуарда Атанесяна «За чертой истины».

«… Эта книга о человеческих трагедиях, которые являются следствием реализации множества истин. На основе одного лишь фрагмента из череды событий, связанных с конфликтом между Азербайджаном и Нагорным Карабахом, автору удалось убедить читателя в состоятельности этого, на первый взгляд, парадоксального утверждения…» (Александр Григорян, политолог, эксперт по вопросам Кавказского региона)

Глава 1, Глава 2, Глава 3, Глава 4, Глава 5, Глава 6, Глава 7, Глава 8, Глава 9, Глава 10, Глава 11, Глава 12, Глава 13, Глава 14, Глава 15

ГЛАВА 16

Несмотря на выпитое вино, «Форестер» чувствовал себя за рулем более чем уверено и лихо объезжал воронки от снарядов. В иной ситуации Патрик не преминул бы заметить, что его укачивает на поворотах, однако на сей раз он и Пол сосредоточенно промолчали все десять минут пути, отделявшие застолье под виноградной лозой от штаба: ожидание развязки не оставляло желания говорить и, тем более, строить какие-либо предположения. Казалось, что вечерняя прохлада, игривым ветерком врывавшаяся в салон «Нивы» сквозь спущенные стекла передних и единственных дверей, сумела быстро выветрить алкогольные пары, и наши друзья предстали взору часовых штаба практически трезвыми, хотя и явно подуставшими. Здесь капитан сказал несколько слов начальнику охраны, и вскоре гостей провели на второй этаж. Их уже ждали, и, не задерживаясь в приемной, американцы в сопровождении «Форестера» зашли в кабинет начальника штаба.

Начинающий полнеть высокий человек лет пятидесяти говорил по телефону, изредка поглаживая правой рукой седые волосы, коротко остриженные на военный манер. При виде гостей он встал и, продолжая говорить в трубку, знаком пригласил их сесть на старый, обитый бордовой материей диван, расположенный слева от его рабочего стола. Видимо, разговор с человеком на другом конце провода был неотложным, и предоставленные себе гости успели осмотреться.

Прямоугольная комната с трехфутовыми дубовыми панелями на стенах, высоким потолком и тяжелой хрустальной люстрой была типичным образцом советского рабочего кабинета – эксклюзивного синтеза стыдливых пуританских форм с амбициозным имперским содержанием. К украшенному массивной настольной лампой широкому столу темного дерева был перпендикулярно приставлен квадратный столик с двумя стульями с прямыми спинками. Чуть далее от него, практически всю середину кабинета занимал длинный стол для совещаний с придвинутыми стульями. На одном из углов стола красовался неизменный атрибут советской бюрократии: массивный графин из голубого дымчатого стекла, окруженный тремя высокими гранеными стаканами, поставленными вверх дном на круглом стеклянном подносе. Здесь же рядом дежурила тяжелая хрустальная пепельница. Всю противоположную от рабочего стола стену занимал высокий стеклянный шкаф, многочисленные дверцы которого с внутренней стороны были заклеены широкими полосами пожелтевшего ватмана, скрывавшего содержимое его полок от излишне любопытных взоров. Выходившие на север окна и дверь на узкий балкон были скрыты под толстыми бархатными гардинами, свисавшими до пола. Пожалуй, для полноты картины не хватало портрета основоположника канувшей в Лету советской державы, да и ее самой. Возможно, бывший руководитель заведения – наверняка пламенный коммунист, верный заветам В.И.Ленина и очередного съезда КПСС – пытался спровоцировать в умах простых граждан некую аналогию с кремлевским кабинетом Сталина, что, с учетом местных реалий, должно было оставить неизгладимое впечатление на посетителей конторы по переработке вторичного сырья пищевой промышленности. Мог ли этот начальник предположить, что на месте портрета вождя мирового пролетариата новые хозяева повесят большую военную карту, фикус в деревянной бочке уступит угол металлическому сейфу, а сам оплот незыблемости советских устоев превратится в штаб–квартиру «экстремистов и сепаратистов», посягнувших на устои «империи зла»?

– Прошу прощения, джентльмены, был занят весь день, – полковник подошел к американцам и обменялся с ними рукопожатиями. – Можете не говорить, кто из вас Пол, а кто Патрик, я уже знаю. Разведка донесла.

Английским он владел хорошо, но говорил с сильным русским акцентом.

– Я только что говорил с начальником госпиталя, где мы нашли вашего афганца, – сказал он, предложив гостям пересесть за упомянутый стол для совещаний, – Чай, кофе?

– Нет, спасибо, – ответил Патрик, – по правде говоря, капитан уже загрузил нас всем необходимым за исключением хороших новостей, которые мы ожидаем услышать от вас, сэр.

– Молодец, капитан, – обратился НШ к «Форестеру», – можешь идти отдыхать, завтра у нас с утра полно работы. Но прежде распорядись, чтобы нам принесли чай.

Капитан ушел, и собеседники расположились за столом.

– С этим афганцем у нас вышла интересная история. Оказалось, что пока мы его искали, он уже больше недели лежал в одном из наших госпиталей. Он был механиком–водителем БМП и попал в плен после того, как мы подбили его машину на Южном направлении. Остальные члены экипажа погибли, а он получил множество ожогов и пролежал все это время в полубессознательном состоянии. Наши думали, что это азербайджанец, но когда он пришел в сознание и стал говорить, оказалось, что нет.

– Когда он стал говорить? – Спросил Пол.

– Пару часов назад. О произошедшем мы уже проинформировали вашего посла в Ереване. Я и сам был там и видел моджахеда. Его состояние оценивается как стабильное.

– Проявленное вашими медиками человеколюбие вызывает восхищение, полковник – не удержался Патрик.

Тот, однако, не обиделся.

– Война скоро закончится, а у меня сотни людей попали в плен или пропали без вести. Не знаю, о чем договорятся политики, но сейчас для меня каждый пленный – это шанс вернуть одного из наших. Мы можем обменять афганца на вашего парня хоть завтра, но у меня есть одно условие.

– Да, сэр.

– Дети, попавшие в плен вместе с журналистом. Мы вернем афганца в обмен на журналиста и детей.

– Я понимаю и разделяю ваш подход, сэр, – сказал Пат, – но это условие нужно поставить перед афганцами и посмотреть, какой будет их реакция.

– Им очень нужен этот пленник, и я не думаю, что они будут торговаться.

Неожиданный поворот в деле вызволения пленного американца существенно облегчал задачу. Хотя до благополучного разрешения щепетильной ситуации было еще далеко, тем не менее, Пол, в который раз мысленно возвращаясь к своей миссии, подумал, что возня, инициированная в Вашингтоне, стала неотвратимо приобретать черты приятной, но утомительной туристической поездки. Как сказал кто-то очень известный: «Гора родила мышь». Если бы папаша этого Алекса только знал, во сколько налогоплательщикам обошлось это турне, то Конгресс лишился бы одного из своих видных деятелей. Пол вспомнил обиженное лицо Доры, ее слезы. Да, Гордон, по меньшей мере, скотина.

– Вы уже предупредили афганцев о том, что их человек найден? – Спросил он.

– Да, конечно, почти сразу же. Мы даже предоставили им возможность обменяться парой слов со своим собратом.

– Я закурю, – сказал Пат и откинулся на неудобном стуле, – И кто же, черт побери, он такой, этот моджахед, почему ради него все это заварилось?

– Интересный вопрос, – улыбнулся полковник, – Он назвался Маммадом, сказал, что по происхождению он этнический таджик. Полевые командиры обычно на бронетехнике не воюют, это один из рядовых моджахедов, приехавших сюда воевать по контракту наших соседей с Хекматиаром. Популярность нашего Маммада как-то связана с его прежними, домашними заслугами перед человеком в черном – организатором вылазки. Мне сказали, что вы уже видели раненого, сопровождавшего журналиста.

Пол, однако, не припоминал этнического таджика по имени Маммад.

– Ему собираются оперировать ногу, – отозвался Пат, решивший взять инициативу в свои руки, – хороший человек, надеюсь, что ему сохранят ногу.

После стука дверь отворилась, и вошел адъютант с чаем и известием о том, что в приемной полковника ждет некто по имени Григорий.

– Совсем забыл, – НШ провел рукой по волосам и повернулся к гостям, – я и вправду назначил встречу своему старому приятелю. Его зовут Григорий, он, в некотором роде, ваш коллега, работает на наше государство и по долгу службы знаком с вашей проблемой. Надеюсь, вы не против его участия в нашей беседе?

– Вам решать, сэр, мы ваши гости.

Григорий оказался невысоким плотным человеком немногим за сорок с коробкой шоколада в руке.

– Что, скоро на пенсию? – Сказал он полковнику по-русски, едва появившись в дверном проеме.

Кивнув гостям, он обнял полковника и сел на первый попавшийся стул. Поставив шоколад перед собой, он деловито оглянул стол и, недовольно пройдясь глазами по стаканам с чаем, удивленно посмотрел на полковника.

– Чай?

– Хочешь?

– Да ты что? – Замахал он руками.

В его жестах сквозила какая-то особенная энергия, присущая невысоким людям.

– Чаем ты от меня не отделаешься, неси коньяк… Господа, – обратился он к гостям по-английски, – я не знаю, о чем вы тут говорили, но уверен, что хороший коньяк делу не помешает.

Пока начальник штаба нес коньяк, Григорий, ничуть не смущаясь, открыл коробку с конфетами и передвинул ее поближе к гостям.

– Угощайтесь, – сказал он и, обернувшись в сторону старого друга, добавил, – И когда ты только сделаешь здесь ремонт?

Вскоре почти полная бутылка армянского коньяка была водружена на середину стола, и разговор вернулся в прежнее русло. Полковник познакомил нового гостя с американцами и вкратце упомянул о ситуации, сложившейся с заложниками.

– Ясно, – ответил Григорий, – будете делать репортаж о Карабахе?

– Как вам сказать, скорее всего это будет история о нашем заложнике.

– Когда собираетесь проводить обмен? – Григорий повернулся к полковнику. – Хотелось бы самому поговорить с этим журналистом, но вряд ли получится: завтра к десяти мне нужно выехать в Ереван.

– Можем сделать это хоть завтра, но здесь есть небольшая проблема, о которой я еще не говорил нашим гостям. Дело в том, что параллельно с нашим направлением афганцы активно искали нашего Маммада и на другой стороне линии фронта и контактировали с другими отрядами моджахедов. По моим сведениям, среди афганцев произошел раскол по вопросу отношения к перемирию. Радикальное крыло крайне негативно относится к перспективе завершения войны или «джихада», как они его называют, и требует от азербайджанцев торпедировать переговоры и начать очередное широкомасштабное наступление по всей линии. Умеренное крыло, одним из представителей которого и является наш человек в черном, разочаровано результатами войны и склоняется к уходу из Азербайджана вообще. Нам известно, что на протяжении последних пяти–шести дней эмиссары обеих сторон несколько раз договаривались о встрече. Я опасаюсь одного: в ближайшие дни ожидается подписание соглашения о перемирии, а организованный нами обмен пленников может стать отличным поводом для провокации на линии соприкосновения. Радикалы могут устроить нам неприятный сюрприз.

– Азербайджанской стороне известно о том, что афганец найден? – Спросил Пол.

– Да, мы их поставили в известность. Но они сами оказались заложниками собственной политики, и их возможности влиять на ситуацию крайне ограничены. Я знаком с психологией афганцев. Поверьте мне, что после подписания перемирия азербайджанцы в глазах моджахедов будут выглядеть хуже, чем мы. Надеяться на то, что в таких условиях будут обеспечены все условия для безопасного обмена пленниками, не приходится. Обмен – это хорошая возможность устроить провокацию. В любом случае, право выбора места обмена – за нами, и я уже работаю в этом направлении.

Ситуация опять менялась, до этого момента все шло как-то слишком гладко. Мысли о Доре вновь отошли на второй план. Однако то, что произошло после, стало для Пола еще большей неожиданностью.

– Я бы хотел открыть вам небольшой секрет, господа, – сказал Пат, – но предупреждаю, что это строго конфиденциальная информация, и то, что я скажу, должно остаться между нами.

Пол напрягся: сейчас Патрик пустится в авантюру.

– Надеюсь, что вы понимаете, что посылая нас сюда, мое руководство, я имею в виду «Нью-Йорк Кроникл», руководствовалось отнюдь не стремлением получить хороший репортаж о произошедшем инциденте, а желанием обеспечить безопасное возвращение нашего журналиста.

– Разумеется, – улыбнулся НШ, – было бы наивно предполагать, что в данной ситуации ваша газета решила разрешить проблему посредством какой-нибудь убийственной статьи.

– Причина, по которой господин Зетлян присутствует здесь, лежит на поверхности: он эксперт – специалист, владеющий языками и знакомый с обычаями и повадками афганцев. К тому же, он является вашим соотечественником, а значит – может оказать неоценимые услуги в переговорах. Что же касается меня, вашего покорного слуги, то…, скажем так, до работы в газете я был экспертом по безопасности одного охранного агентства, привлекавшегося к работе на НАСА в Хьюстоне и Флориде.

Патрик многозначительно посмотрел на присутствующих. Пол схватился за голову. Неужели этот «курдюк» рассчитывал на то, что упоминание первой попавшейся конторы со звучным именем должно было произвести эффект разорвавшейся бомбы в этом Богом забытом месте? Если так, то он совершенно не знал соотечественников Пола.

– Что вы говорите? – Обрадовался молчавший доселе Григорий. – А не сопровождали ли вы Нила Армстронга в ходе его поездки в Ереван в 1973г? Если да, то, наверное, вспомните меня, я переводил во время его встреч в Академии наук . Он оказался хорошим парнем.

– Нет, – уверено продолжил Патрик, – я, в основном, работал в штаб–квартире и на мысе Канаверал. В разное время я входил в команду лиц, занимавшихся техническим обеспечением безопасности штаб–квартиры и пусковой установки. Для этого я получил специальную подготовку, включая навыки работы со специальной техникой. Именно поэтому я и уверен, что у нас есть шанс организовать безопасный обмен, даже несмотря на сложную ситуацию, о которой вы упомянули. Я беру это на себя.

В комнате воцарилась тишина. От самоуверенного заявления толстяка-ирландца попахивало откровенным авантюризмом.

– А почему же вы сменили профессию и присоединились к пишущей братии? – Вновь заговорил Григорий.

– Я сам ушел. После «Челленджера».

Пол и не знал что думать. По правде говоря, он не исключал возможность того, что Патрик не лжет. Кто его знает, кем он был на самом деле? Пола беспокоило то, что мог подумать полковник: к нему в штаб врывается толстяк–коротышка из какой-то газеты, рассказывает разные истории и предлагает старому вояке организовать безопасный обмен заложников на линии фронта, где никто никого толком не контролирует. На фоне пышущей пацифизмом физиономии ирландца амбициозные заявления звучали, по меньшей мере, комично. Если это его очередная импровизация, то в случае провала с Патрика, а, возможно, и с него самого, в Вашингтоне снимут скальп. В этом он был точно уверен.

Возможно, и сам Патрик понял, что его слова не внушали особого доверия присутствующим, однако это его ничуть не смутило, и он пошел ва-банк.

– Я понимаю ваш скептицизм, джентльмены. Но могу вас заверить, что по моей просьбе специально для нашей миссии руководство газеты приобрело пару очень полезных приборов, которые значительно облегчат нашу работу. Речь, в частности, идет о том, что мы сможем визуально контролировать ситуацию в районе, прилегающем к точке обмена. Это даст нам неоспоримые преимущества при проведении акции. Думаю, что если мы найдем общий язык, то провернуть это дело окажется намного легче, чем кажется.

Патрик был спокоен, его голос излучал уверенность, а глаза пытливо всматривались в лицо полковника.

Тот рассмеялся и предложил распробовать коньяк, который самолично разлил в небольшие хрустальные стаканы.

– Вы меня не разочаровали, Патрик, – сказал он, отпив немного коньяка. – Если честно, когда с нами связались люди из вашего посольства и предупредили о приезде журналиста с широкими полномочиями, то я был очень удивлен, что миссия по освобождению американского гражданина была возложена на плечи журналиста. Теперь я вижу, что в основе выбора лежали более рациональные причины, чем просто умение хорошо писать о плохих вещах. Ваше здоровье, сэр.

– Одно не исключает другого, полковник. Ваше здоровье, – Пат тоже немного отпил из своего стакана.

– Хорошо, раз уж мы так много узнали друг о друге, то давайте перейдем к делу. Но прежде я бы хотел задать несколько щепетильный вопрос. Если он выходит за рамки ваших полномочий, то можете на него не отвечать. Чем вызвано такое повышенное внимание к персоне вашего журналиста? Не секрет, что обычно ваши власти стараются максимально избегать прямых контактов с нами, но теперь между нами впору устанавливать телефон горячей линии. К тому же, за ним прислали таких квалифицированных экспертов как вы, Патрик. В чем дело?

Была ли ирония в словах карабахского полковника?

– Дело в том, полковник, что Алекс – сын высокопоставленного вашингтонского чиновника, и лишняя шумиха вокруг дела с журналистом может стоить кое–кому головы. По этой причине круг людей, знакомых с истинным положением дел, резко ограничен в самих Штатах. Помимо скандала у нас на родине, утечка информации может привести к непоправимым последствиям для жизни самого заложника. Я был с вами искренен, сэр, и надеюсь, что сказанное здесь останется строго между нами. По крайней мере до того момента, когда парень окажется в наших руках.

– Вы нас недооцениваете, Патрик, но, в любом случае, благодарен за откровенность. Пойдем дальше. Что вы хотите узнать от нас, и чем мы можем помочь?

– Хорошо, перейдем к делу. Вы уже договорились с афганцами об обмене? Каков формат?

– Мы назначили день — завтра около полудня, но пока не называли конкретной точки обмена. О формате также не договаривались. Но мы подразумеваем, что речь идет об обмене «один на четыре».
Ничего удивительного, этого и следовало ожидать.

– Как ты думаешь, Пол, они согласятся на такой расклад? – Спросил Пат.

– Думаю, что да. В контексте джихада мы все в их глазах принадлежим к «Дому войны», и соглашение с нами не может иметь обязательной силы, но все равно мне кажется, что в сложившейся ситуации они не будут торговаться и вряд ли попытаются обмануть нас. Судя по всему, для них ставка слишком велика. Кроме того, хотел бы обратить ваше внимание на один важный аспект. Предложение обмена «один на четыре» принижает в глазах афганцев ценность американского журналиста, и, соответственно, шансы его заполучить растут. Они бы наверняка насторожились, если бы вы, полковник, потребовали бы американца и оставили в плену детей.

– Хорошо. Афганцы озвучивали какие-нибудь требования? – Продолжил Пат.

– Ничего особенного, просили хорошо за ним ухаживать и кормить согласно законам шариата.

– Какова обычная процедура обмена пленными?

– Обычно это происходит на открытой местности, при одинаковом удалении от позиций сторон и при равном участии их представителей. Саму процедуру на месте координируют полевые командиры, некоторые из которых уже давно знают друг друга в лицо: в таком деле фактор личного доверия очень важен. При выборе места предпочтение отдается местности, где автомобильная магистраль перпендикулярно пересекает линию фронта: так легче подъехать, и нет опасности подрыва на минах.

– Сколько таких мест имеется в наличии?

– На данный момент – пять или шесть. Могу показать на карте.

Все, кроме Григория, подошли к карте боевых действий. Как человек штатский, он мало интересовался такими деталями, а посему, устроившись на диване, медленно потягивал любимый коньяк.

– Какова точка максимального отдаления позиций сторон в этих точках?

– Дистанция варьирует в зависимости от рельефа местности. В среднем от 500 до 900 метров. В ярдах это примерно от 550 до 990.

– Неплохо. Теоретически, радиус действия моей аппаратуры позволяет работать на практически вдвое превосходящей дистанции. Какова ситуация в плане дисциплины среди азербайджанских сил на данных направлениях? Достаточно ли они контролируются со стороны своих командиров?

– Думаю, что да. Но нужно учитывать то, что многим из них обмен одного раненого, к тому же афганца, на четырех пленных с противоположной стороны может показаться неоправданной роскошью.

– Вы правы. В этом случае нам больше подходит точка наибольшего отдаления от позиций сторон.

– В этом случае выбор можно ограничить двумя квадратами: на севере и юге. Здесь и здесь.

– Хорошо. Мне кажется, что ваша разведка смогла запеленговать точку, из которой похитители выходили на связь с предложением обмена.

– В последний раз сообщение пришло из этого квадрата на Северном направлении. Отдаленность от наших ближайших позиций – около пятнадцати миль. Кстати, недавно мы там уже проводили обмен пленными. Так, оттуда до выбранной вами предполагаемой точки обмена по карте примерно 20, с учетом дорог – 25 миль. Эта дорога тянется параллельно линии фронта, на удалении около пяти миль, и выходит на трассу в данной точке. В общей сложности, выход к точке обмена займет у них не более часа.

– Отлично. А теперь, не могли бы вы показать районы дислокации моджахедов, относящихся, как вы изволили выразиться, к радикальному крылу.

– Вы хотите выведать все наши тайны? – Засмеялся полковник, возвращаясь к столу, на котором он оставил стопку коньяка, – кстати, Григорий опять умудрился где-то отхватить хороший шоколад. Почему молчишь?

– А я, как муза, молчу, пока говорят такие пушки, как вы.

– Ладно, голуби уже давно свили гнезда в таких пушках, как мы, – полковник повернулся к гостям, разглядывавшим карту. – Какой-то проныра вычислил, что за секунду с поверхности крепких напитков испаряется несколько миллионов слоев молекул спирта. Предлагаю осушать стаканы более прозаичным способом.

Последовав предложению, гости взяли стаканы и вновь вернулись к карте, на которой полковник указал места предполагаемой дислокации афганцев. До точки планируемого обмена оттуда было не менее 40 миль.

– Понятно, – продолжил Пат, – для полного счастья мне нужна возвышенность, которая позволила бы установить аппаратуру и контролировать подступы к точке обмена.

– Это не проблема. Примерно здесь, к северо-западу находится то, что вам нужно. Позиция неоднократно подвергалась обстрелам, но для вашей миссии она подойдет. Что-нибудь еще?

– Мне нужна бумага и карандаш.

– Пожалуйста, – полковник подошел к столу и достал необходимое, – садитесь на мое место. Не волнуйтесь, то, что вы хоть и ненадолго, но заняли место начальника штаба карабахской армии, останется в тайне. Как и все, о чем мы здесь говорили.

Патрик махнул рукой и, сев за стол одного из главарей «экстремистов», быстро набросал схему обмена.

– В моем видении обмен может быть проведен по следующему сценарию, – стал объяснять Пат, – к 10 часам мы подъедем к линии соприкосновения и расположим оборудование в этой точке. Для этого мне понадобится около пятнадцати минут. Одновременно ваши доблестные разведчики расположатся на удалении 500-600 ярдов слева от шоссе и севернее нас и будут немедленно докладывать вам о любом движении на противоположной стороне. Нам понадобятся четыре человека, которые понесут афганца. Как понимаю, он сам не в состоянии двигаться, и его придется нести на носилках, так? Далее, нам понадобятся еще два человека, которые понесут четыре бронежилета армейского образца: дополнительные меры безопасности нам не повредят. Надеюсь, они у вас есть? А теперь — технология. Ваши люди с носилками подойдут к этой точке, оставят пленного на земле и отойдут назад на 50 ярдов. Там останутся двое с бронежилетами. Шестеро афганцев приведут Алекса к носилкам, возьмут своего раненого и, оставив Алекса и одного из своих, отойдут назад, пятый понесет бронежилеты. Один из ваших людей наденет оставшийся бронежилет на Алекса и отведет его к исходной точке и дальше в тыл ваших позиций. Дальше, афганцы наденут бронежилеты на детей и сопроводят их к точке обмена. Здесь ваш человек примет детей и вернется с ними назад. То же сделает и оставшийся афганец. Думаю, что эти двое могли бы быть полевыми командирами.

– Допустим, – полковник провел рукой по волосам, – допустим, все это смахивает на популярную задачу с козой, волком и капустой, которым предстоит перебраться на лодке через реку. Не хочу быть обвиненным в мелочности, но что же станет с нашими носилками? – Рассмеялся полковник.

– Вы ими пожертвуете, полковник.

– Еще какие-нибудь жертвы, Патрик?

– Не думаю. Хотя…, думаю, что предстоит немного понервничать и нашему дорогому профессору лингвистики.

– И что же меня ожидает, Патрик? – Спросил Пол, хмуро отслеживавший полет мысли своего напарника.

– Думаю, что ты бы мог находиться в исходной точке и контролировать ситуацию оттуда. Ты владеешь армянским и пушту, и на тебя можно возложить координацию действий. Имея на руках рацию, ты сможешь следить за переговорами афганцев. При этом, одновременно, ты будешь находиться в постоянном контакте с нами. Когда Алекс подойдет к исходной точке, то ты проведешь его дальше в тыл. Не волнуйся, профессор, я детально проинструктирую тебя обо всем, что нужно будет сделать.

Что ж, довольно великодушно. Но Патрик, как видно, решил пойти дальше и, немного призадумавшись, повернулся в сторону начальника штаба, изучавшего карту.

– Думаю, что для большей безопасности представителя академических кругов нам необходимо облачить его в нечто более подходящее случаю, чем мантия Ньютона. Что скажете, полковник?

– Модный фасон не гарантирую, но доспехами обеспечить можем.

– Может быть вы меня еще и заставите надеть военную форму?

– Неплохо, Пол. Совет дельный, и именно так мы и поступим, – потер руки Пат, – и, в конце концов, это будет не одеяние какого-нибудь мамелюка, а униформа твоих доблестных соплеменников. Таким образом, у тебя, хотя и на пару минут, но все же будет возможность почувствовать себя полноправным борцом за независимость. Как и все гражданские, ты сможешь гордиться своим боевым опытом, Пол. Надеюсь, полковник, вы не в обиде на меня за эти шутки.

Полу очень хотелось ответить грубостью этому коротышке, и мучительный поиск подходящего случаю выражения отразился на его лице.

– Не волнуйтесь, мистер Зетлян. Мы предоставим вам униформу американского образца. Уверен, что она вам даже пойдет.

Было видно, что полковник и Пат отлично снюхались. Пол посмотрел на Григория.

Тот махнул рукой:

– Соглашайтесь, Пол. Неужели вы собираетесь противостоять двум величайшим конторам в истории человечества: НАСА и штабу карабахской армии… Боже мой, и куда я только попал.
Видимо, этот Григорий был местной разновидностью такого явления, как Пат.

– Хорошо, – сказал полковник, вновь возвращаясь к столу и доливая коньяк в стаканы, – на первый взгляд расчет хороший, но все упирается в вашу чудо–технику, о возможностях которой мы можем догадываться разве что по вашему энтузиазму, Патрик.

– Я вас понимаю, – сказал тот, победно усаживаясь на прежнее место, – это комплексная аппаратура, позволяющая вести визуальное, аудио- и радионаблюдение за небольшими площадями. В нашем распоряжении видеоаппаратура, микрофоны направленного действия и радиопеленгатор с портативным компьютером. Ну и, конечно, радиосвязь.

– И, конечно, все это было приобретено на распродаже в супермаркете, где-то между галантереей и канцелярскими принадлежностями? – Засмеялся полковник.

– Понимаю, куда вы клоните. К сожалению, в Америке все можно купить за деньги, а если что-то и невозможно купить за деньги, то можно достать за очень большие деньги, – Патрик был на коне и не удержался от соблазна вновь подколоть своего напарника. – Впрочем, финансовая сторона не касается вашего соотечественника. Должен вам сказать, что узнав о проблеме, он не только сразу же согласился приехать сюда, но и отказался от гонорара.

– Я не знал, кого мне предстоит сопровождать, и уже жалею, что не застраховал свое здоровье, полковник. Впрочем, я не злопамятен, и, к тому же, наш друг совсем недавно стал дедом и, судя по всему, это стало причиной необратимых изменений в его психике.

– Поздравляю, – рассмеялся полковник и предложил выпить за это дело.

– А теперь, – сказал он серьезно, вернув стакан на стол, – подведем итоги. Завтра с утра нам предстоит сделать несколько важных вещей. Первое: за несколько часов до обмена мы сделаем привязку этой схемы к конкретной территории. Я расставлю своих людей, включая снайперов, по нужным местам. Проводить обмен с нашей стороны будет один из офицеров разведки: человек, прошедший через огонь и воду. Второе, мы проинформируем афганцев и местное командование азеров о месте и времени обмена. До этого я прикажу инсценировать активность в районе недавнего обмена на севере: пара мелькнувших машин заставит радикалов подумать, что мы собираемся провернуть сделку на старом месте. Это отвлечет их внимание, а когда они перехватят наш разговор с группой «Черного», то с момента начала процедуры у нас будет 30–40 минут.

– Вы уверены, что радикалам известно о предстоящем обмене?

– Более чем, господа.

– Раз уж я с вами в одной упряжке, то позвольте и мне высказать пару соображений, – предложил Пол, – Думаю, что было бы правильно заранее предупредить наше посольство в Ереване, чтобы они через своих коллег связались с азербайджанцами и настояли на гарантиях безопасности с их стороны. Дипломатический прессинг не помешает. И второе, я готов проконсультировать вашего человека, который будет договариваться с афганцами о деталях предстоящего дела. Возможно, что ему понадобятся мои услуги.

– Вы правы, и по первой идее я не вижу никаких проблем. Без этого невозможно, хотя думаю, что рассчитывать на железные гарантии не приходится. Что же касается второго предложения, – усмехнулся полковник, – то вы уже консультируете этого человека, то есть – меня. Открою секрет Полишинеля. В свое время мне пришлось повоевать в Афганистане, в составе транспортных войск – были такие в Советской Армии. Я занимался организацией и безопасностью транспортных поставок из Таджикистана в войсковые гарнизоны на афганской территории. Дело было ответственным. Ну и, помимо прочего, до переброски в Афганистан я и мои коллеги интенсивно изучали их основной язык — дари. Так что, друзья, знакомство с афганцами у меня состоялось еще задолго до карабахской войны. Более того, сегодня, по прошествии лет, я могу сказать, что именно ваши политики в свое время инициировали джихад и выпустили джина из бутылки. А сегодня здесь нам приходится расплачиваться с прямыми последствиями деятельности ваших политиков и инструкторов.

– Вы имеете в виду ситуацию с нашим парнем?

– Нет, я говорю о более широком круге вопросов.

– Я не согласен с вами, полковник, – улыбнулся Пол, – Допускаю, что и вы сами в свою очередь не согласитесь со мной, но эти афганцы, в некотором роде, всего лишь отплачивают вам тем же, что им пришлось претерпеть в годы советской оккупации у себя на родине. Но не в пример советским силам, их здесь мало. А по большому счету, вам все же приходится бороться с коммунистическим наследием, а не кознями нескольких сотен афганских моджахедов. Вы же не станете отрицать, полковник, что против вас в основном воюют такие же бывшие солдаты и полковники Советской Армии, как и вы сами?

– Не все так однозначно, Пол. Наши соседи очень долго пытались придать этому противостоянию окраску религиозного конфликта и призывали под свои знамена разного рода чеченских, арабских и других боевиков, не говоря уже о самих афганцах. Ваш союзник – Турция – также активно помогала нашим оппонентам наемниками, экипировкой и даже вооружением натовского образца. По некоторым данным, она направила сюда больше сотни военных специалистов и дюжину отставных генералов. Возможно, вы и сами слышали, что на азербайджанцев активно работает и несколько ваших отставных генералов. Они заняты подготовкой новобранцев в специальных лагерях недалеко от Баку. Конечно, сами генералы нам не попадались, но пару трофеев натовского образца могу продемонстрировать.
– У нас завязывается интересный диспут, полковник. Вы намекаете на наши позиции по карабахской проблеме? Если так, то давайте, для большей объективности, рассмотрим некоторые факты. Это Москва во главе со Сталиным, а не Америка, росчерком пера передала Карабах Азербайджану. Несмотря на это, Сталину в Ереване установили громадный памятник там, где, если не ошибаюсь, сейчас стоит монумент Матери–Армении. Впоследствии, когда вы подняли вопрос о воссоединении с Арменией, то давил на вас не Белый дом, а Кремль. Если быть до конца объективным, то именно американский Конгресс первым признал право Карабаха на самоопределение. Госдеп даже планировал назначить армянина Эдуарда Джереджяна послом в Москву, чтобы как-то воздействовать на русских и остановить беспредел бакинских властей, но Кремль не согласился с его кандидатурой. Конечно, все это политика и здесь можно долго спорить. Я предлагаю обратиться к более наглядным, с учетом вашей деятельности, примерам. Не думаю, что вы забыли, как себя вела здесь Советская Армия? Я вас понимаю, вы всю жизнь провели в ее рядах, и вам неприятно все это. Если вы возразите, что это было сделано путем подкупа военных чинов, то позвольте заранее возразить, что решение о выводе войск, а, впоследствии, и директива о предоставлении Азербайджану огромного количества вооружения и боеприпасов, также принималось на самом высоком уровне московской политики. Она допустила погромы, дала «добро» на депортацию ваших сел, вооружила ваших соседей, а под конец, выведя свои войска, оставила вас один на один с вашими соседями, жаждущими выпустить вам кишки.

– Вижу, что вы достаточно информированы об истории конфликта, Пол. Да, я не оправдываю все то, что было сделано здесь кремлевскими политиканами. Но ведь это стало возможным после прихода к власти тех, кого вы в Америке стали возносить до небес за снятие «угрозы» ядерной войны и демонтаж организации Варшавского договора. Люди, которых вы почитали за гениев, довели страну до грани, за которой начался хаос, коррупция и все то, что нам пришлось пережить. Ваши аргументы о конструктивной американской позиции звучат убедительно, но давайте посмотрим еще глубже в корень проблемы. Вам известно, что согласно Севрскому договору от 10 августа 1920 года, ваша страна должна была взять мандат над обескровленной Арменией. Тогда у людей, прошедших через ужасы резни, появилась надежда на спасение, а ее символом стал ваш президент Вудро Вильсон. Чем это закончилось? Америка и цивилизованная Европа отвернулись от армян – единственных союзников на Кавказе. Мы остались один на один с турками, азербайджанцами и большевиками. За дружбу с вами нам пришлось расплачиваться войной на трех фронтах, жизнью тысяч людей и тем, что осталось от Армении. В этом безвыходном тупике советизация позволила спасти то немногое, что осталось. Не знаю, как у вас к этому относятся, но мандат над Арменией был вашим первым серьезным испытанием в Старом Свете, первым экзаменом в рамках той исторической миссии, о которой любят говорить ваши политики. Но вы не приняли вызов и подорвали веру в себя и цивилизованный мир.

– История – это палка о двух концах, полковник, и многое зависит, с какой точки на нее посмотреть. До исторического этапа, о котором вы упомянули, царизм также числился в союзниках армян. Его эмиссары предрекали армянам близкое освобождение от турецкого ига. Но царь так и не проявил должного рвения для того, чтобы предотвратить истребление моего народа. За веру в русских пришлось расплачиваться и моим родным, но ведь при всем этом, о доверии к России вы не говорите. Вы упомянули советизацию и то, что большевики сохранили осколки Армении. Это так, но вы же не будете отрицать то, что во многом благодаря американским миссиям и организациям были спасены от смерти десятки тысяч брошенных в пустыне людей, оставшихся без родины, семьи, имущества и веры в завтрашний день. Я могу понять ваше отношение к Америке: хотя мы и люди из одного племени, тем не менее, мы выросли в двух разных мирах. Но давайте отложим все в сторону и посмотрим на то, что стало с нашими соплеменниками, для которых Америка стала родиной. Первое поколение попало туда без гроша в кармане, их дети выросли в достатке, а внуки добились всего, чего можно достичь трудолюбием и целеустремленностью. Вы мне ответите, что то же самое было и в Советском Союзе. Не возражаю, но там, в Штатах, нас никто не сажал в эшелоны и не посылал на Аляску только потому, что мы армяне, и у нас есть национальное самосознание.

– Обратите внимание на эту дискуссию, Патрик, – молчавший доселе Григорий протер очки платком и, водрузив их на кончик носа, наклонился к Патрику, молча наблюдавшему за разворачивавшейся битвой интеллектов, – это типичное проявление нашего национального менталитета. С одной стороны – представитель академических кругов, специалист по языкам и народам, о которых я имею крайне смутное понятие. С другой – талантливый военный, не побоюсь сказать, многого добившийся на поприще восстановления исторической справедливости. Однако при всем этом, сейчас они оба ведут себя как типичные среднестатистические обыватели, коротающие время в ожидании запаздывающего автобуса. Воистину, ни разница идеологий, ни академическая среда и ни военная муштра не в состоянии выветрить то, что привилось где-то на генетическом уровне. Я ждал, что здесь скоро должен возникнуть спор на глобальные темы, а затянувшееся обсуждение вашей затеи стало меня в некотором роде беспокоить. Но нет, теперь я вижу, что все в порядке.

– Думаю, что небольшой обмен мнениями на патриотические темы не помешает, – зевнул Пат, – мы, ирландцы, начинаем говорить об этом после пары хороших кружек нашего Гиннеса, а вам, как вижу, достаточно пары стопок коньяка. И чего здесь необычного?

– Для начала предлагаю выйти на балкон и подышать свежим воздухом. Там и продолжим.

Предложение оказалось кстати, и Патрик вышел первым. Задержавшийся Григорий появился со стаканами и бутылкой коньяка, которую водрузил на широкие металлические перила.

Ночная прохлада окутывала затихший город. Примостившаяся где-то среди густой листвы птица мерно отсчитывала секунды: ту-ту-ту.

– Они так заняты своей дискуссией, что вряд ли обратят внимание на наше отсутствие, – Григорий зажег сигарету. – Разумеется, нет ничего ненормального в том, что два взрослых человека поздно вечером сидят в разрушенном артиллерией и авиацией городе и обсуждают политику двух держав, при этом даже не задумываясь о тех приземленных реалиях, которые начинаются за окнами этого кабинета.

– И в чем же они, помимо этого приятного вечера, заключаются, мой друг? – Повернулся к нему Патрик.

– В том, что империи приходят и уходят, а свои проблемы остаются. Война уже практически закончилась, и надо думать о завтрашнем, а не вчерашнем дне.

– Это обязанность политиков, пусть сами разбираются.

– Что касается проблемы, то не думаю, что политики смогут ее решить в ближайшем будущем. Ну а обсуждать Вильсона и Сталина вообще бессмысленно, нужно строить государство и добиваться его признания.

– При всем уважении, Григорий, мне кажется, что ваши надежды на признание несколько не вписываются в политические реалии.
– Что вы имеете в виду?
– Даже если отложим политические перипетии, а их не мало, то подобный шаг потребует от международного сообщества значительно большего, чем просто политическая декларация. Сегодня вы требуете независимости, а завтра, перед лицом материальных затруднений, будете требовать денег на развитие. А если вы, как государство, не справитесь со множеством вставших на вашем пути рутинных проблем, то тогда, мой друг, у вас появятся все шансы для того, чтобы стать головной болью для нас. Государство – это не только гимн, герб и так далее, но и ответственность. Вы же не позволите разъезжать по городу человеку без водительских прав. Но почему, когда речь идет о машине, вы можете понять причины недоверия, а когда речь идет о способности государства нести ответственность за людей, то нет? Поверьте, я не расист, совсем наоборот, но вы посмотрите, сколько независимых государств провозгласило высшей ценностью заботу о сотнях миллионов людей в той же Африке, а мир до сих пор ломает голову над тем, как их всех накормить.

– Мне остается согласиться с Полом в том, что мы действительно из разных миров. Ваш прагматизм основан на том, что в любом деле вы идеализируете материальную сторону, ну а нас долго и упорно учили материализовать идеи. Если вы так скептически оцениваете наше право на независимость, то спешу заверить, что для создания своего государства у нас больше предпосылок и причин, чем вся это ваша затея с акцизными марками, из-за которых вы утопили корабли с чаем и начали свою войну за независимость , – видимо, Григория задел менторский тон собеседника, и он решил пройтись по американской истории.

– Это же несерьезно, – хмыкнул Пат. – Вы сравниваете апельсины с яблоками. США – это первое демократическое государство в новейшей истории, доказавшее миру возможность существования качественно новой модели государственного устройства, в основе которой – свобода и демократия. Поверьте, что отцы-основатели нашего государства руководствовались ценностями более высокими, чем банальное неприятие британцев. Неужели вы замахиваетесь на нечто похожее?

– Нет, что вы. Для этого нам сначала придется принять рабство, потом отменять, а потом еще полтора века героически преодолевать его последствия в пригородах Степанакерта. Конечно, вы добились многого, но пока ваши декларации о свободном и демократическом обществе звучат красиво всего лишь с трибуны ООН, а уже через пару кварталов их в лучшем случае используют для того, чтобы заворачивать сэндвичи. При этом, вы не оставляете нам шансов, и если следовать вашей логике, то нам нужно было сдаться на милость тех, кто даже не скрывал своих планов перерезать нам глотку. И что тогда, по вашему, нам остается делать?

– Мне кажется, что вы должны будете вернуться в лоно Азербайджана, найти общий язык с вашими соседями и попытаться построить новое общество, основанное на демократии и взаимном уважении. Мир меняется, а с ним и ваши соседи. Рано или поздно, вам придется жить вместе, и это именно те реалии, которые лежат вне кабинета, и от которых вам не уйти.

– Ваша позиция не новость, и мне неоднократно приходилось сталкиваться с подобной точкой зрения. И каждый раз я задавал один и тот же вопрос: «А осмелились бы вы у себя в стране потребовать от кого-нибудь, скажем, того же Алекса О’Коннела, чтобы он отказался от своего гражданства и принял любое иное?» Я уверен, что ваша пресса оценила бы этот шаг как вопиющее нарушение фундаментальных прав человека, на вас подали бы в суд и, заставив возместить моральный ущерб, ободрали бы как липку. Но здесь вы с легкостью предлагаете это целому народу, пережившему крайне недружественное отношение соседей. Это не означает, что мы с ними не будем общаться. Отнюдь. Но я не согласен с вашей моделью нашего будущего и, к тому же, не разделяю ваш оптимизм относительно изменения мышления наших соседей. Они уже были коммунистами, но не стали ими, завтра они будут рваться в демократы, но вряд ли станут такими.

– Мир меняется, Григорий. Придет время, и весь негатив, которым пропитан ваш регион, уйдет в прошлое. Разумеется, в вашем миропонимании этот конфликт сейчас затмевает все остальное, и поэтому в своих оценках люди здесь пока не могут выйти за рамки региона, затерянного на карте. Не забывайте, что на фоне глобальных трансформаций ваш конфликт – это не более чем локальные дрязги, отбрасывающие ваши народы в средневековье. Неужели вы надеетесь, что цивилизованный мир в состоянии понять людей, которые предпочитают влачить существование тогда, когда можно отказаться от вражды и ненависти и достичь благосостояния и процветания. Вы и ваши соседи должны прийти к разумному компромиссу, в противном случае все вы так и останетесь на задворках цивилизации.

– Вы думаете глобально, Патрик, но действовать придется локально. Нельзя не учитывать местных реалий. В свое время большевики точно так же требовали от нас жертв во имя победы коммунизма на мусульманском Востоке. Взамен они нам точно так же предлагали интернациональное братство народов и экономическое процветание. Если от нас снова требуют жертв во имя лучшего будущего, то хочу спросить, а зачем нам такое будущее, которое всегда берет больше сейчас, чем дает потом?

– Вы забываете, что говорите об обанкротившейся политике исчезнувшей страны, тогда как США – это страна, основанная на иной шкале ценностей. Во главу угла мы ставим человека и его права, а не социальные утопии. А когда мы говорим о новом мире, то подразумеваем эволюционное достижение уважения этих прав на глобальном уровне. Таково будущее в нашем понимании, и в его приближении нам видится наша историческая миссия. История доказала рациональность пройденного нами пути, и доказательством являются благосостояние и процветание, которых мы достигли. Того же мы желаем и всем другим.

– Не сомневаюсь в вашей искренности, Патрик, но от сказанного вами веет имперским мышлением. Ваше понимание будущего мирового устройства – это продукт вашей политической культуры и традиций, оно понятно и приемлемо там, где в основе обществ и элит лежат идентичные ценности. Во всех остальных местах вы столкнетесь с проблемой насаждения или, если вам так будет угодно, распространения своих идей. Возвращаясь к нашим соседям, я хочу сказать, что для них сами слова о преодолении вражды и уважении прав человека звучат, по меньшей мере, преждевременно. Я также сомневаюсь, что вам удастся объяснить все прелести компромисса тем, кто изначально не приемлет компромисса, как философии урегулирования политических проблем. И здесь, как мне представляется, может произойти самое интересное: как только вы убедитесь в невозможности сделать это, то тогда, во имя ваших нефтяных и иных интересов, вы возьметесь за нас и будете давить до тех пор, пока среди нас не появится кто-либо, полностью разделяющий ваш оптимизм. Потом на свет появится бумажка, размахивая которой ваши политики скажут, что принесли мир для целого региона . Все это уже было, и история может повториться. Если, конечно, не одно «но».

– И что же? – Облокотившись о перила, Патрик пускал кольца дыма и мысленно представлял себе мягкую пуховую перину: усталость сказывалась, и его тянуло в сон.

– Все может поменяться тогда, когда вы сами однажды столкнетесь с тем, с чем нам уже приходиться иметь дело.

– И о чем конкретно идет речь?

– Скажем, о тех же моджахедах, которые могут однажды появиться у вас в Америке и начать войну с вами на вашей же территории.

– С политической точки зрения подобный шаг был бы глупостью, а с военной – самоубийством. Никакой логики, – Пат пожал плечами, – К чему им это, что бы это им дало?

Григорий засмеялся и почесал подбородок.

– Мои доводы могут показаться вам спорными. Ладно. Что бы не твердили ваши аналитические центры, на Востоке люди трепетно относятся к справедливости, обожествляют закон и боятся силы. Тот, кто сумеет сделать триединство этих компонентов основой своей политики, получит здесь неограниченную власть. Но если этот кто-то станет руководствоваться не справедливостью, а исключительно своими интересами, если он при этом возведет их в ранг закона и подкрепит все это силой, то очень скоро станет здесь врагом номер один. Мой совет: даже на бытовом уровне не пытайтесь делать что-либо вопреки справедливости и в угоду кому-либо, ибо в лице этого человека вы приобретаете не друга, а врага. Не удивляйтесь, в вашем понимании дружба с вами сулит ему выгоду, но для него – она граничит с бесчестием, и он не упустит случая первым продемонстрировать свое подлинное отношение к вам. Справедливость – это высшая ценность, даже тогда, когда она ведет к ограничению интересов. Готовы ли вы придерживаться справедливости, даже если это вам будет дорого обходиться? Подобная дилемма всегда стояла перед державами, пытавшимися переустроить остальной мир. Посмотрите, как жалко повел себя этот ставропольский тракторист Горбачев, которого вы так любите возносить. Нашим мольбам о справедливости он предпочел сделку с Баку. В результате он потерял нас, но и не приобрел Азербайджан. Ему казалось, что в обмен на политическую поддержку Баку и репрессии против армян азербайджанцы навеки останутся верными ленинцами. Как бы не так, сегодня они готовятся отдать его под суд. Так что, мой дорогой Патрик, ваш друг Горби ушел, но оставил грабли на прежнем месте. Как говорится: «Добро пожаловать!»

– Видно, – засмеялся Пат, – и наш автобус тоже несколько задержался. Мы также как-то незаметно сползли в трясину глобальной политики, хотя армянских генов во мне не больше, чем китайских. Ваши философские размышления достаточно оригинальны, мне особенно понравилась идея о Горби. Но, повторюсь, что это очередной пример мышления, ограниченного рамками региона. Нельзя забывать, что Горби отвел ядерную угрозу, грозившую всему человечеству. Вы предпочитаете не упоминать о такой мелочи, как десятки тысяч ракет с ядерными боеголовками, но готовы растерзать его за пару танков, которые этот – как вы изволили выразиться – «тракторист» передал вашим соседям… Нет, дорогой друг, это не мы, а вы сидите по уши в различных проблемах. И, во-вторых, что такое справедливость? По вашему, нам нужно срочно признать вас, иначе – конец нам и нашей «империи»?

– Все предельно просто, – пожал плечами Григорий, доливая коньяк в стаканы, – как только вы пойдете на сделку с дьяволом и начнете на нас давить, то все поймут, что вам здесь, как и на Ближнем Востоке, нужна только нефть. А раз так, то игроков на этом поле станет о–очень много. Ваше право на нефть будет поставлено под вопрос, и до поры до времени вам предъявят очень длинный список требований. Чтобы сделать ваших политиков более сговорчивыми, их будут шантажировать неизбежностью разочарования в ваших демократических идеалах. А кончится все это тем, что однажды конфликт интересов приведет к войне. Ее вам объявят те, кого вы сами использовали против других.

– На чем основан ваш сценарий развития ситуации, Григорий?

Патрик отпил коньяк и зажег очередную сигарету: честно говоря, его уже начинали раздражать сатира и апокалиптические нотки в словах этого Григория, возомнившего себя Киссинджером местного розлива. Впрочем, где-то на подсознательном уровне он испытывал симпатию к этому невысокому коренастому малому, облокотившемуся на перила и изредка поглядывавшему в его сторону сквозь толстые стекла очков. На самом же деле он был зеркальным отражением его самого – Пата. Впрочем, с учетом местных реалий, о которых Григорий так любил напоминать.

– Ну и в чем дело? Вы проводите академические исследования или, все же, выдаете желаемое за действительное? Если да, то не стесняйтесь, я вас могу понять.

– Это просто сопоставление исторических фактов. Все величайшие цивилизации, предопределившие развитие человечества на столетия вперед, пали не под ударами более сильных в цивилизационном плане врагов, а менее развитых союзников, которые охотно брали деньги, исполняли мелкие поручения, но при этом не торопились перенимать краеугольные ценности. Согласен, что в вашем случае мы имеем дело с эксклюзивной ситуацией: вы не дали миру эпических героев, зато подарили человечеству жевательную резинку, джинсы, фастфуд и Микки Мауса. В некотором роде это дает вам неоспоримые преимущества перед Римом и Византией, но вряд ли вы продержитесь дольше, чем они. Почитайте Гиббона.

Этот малый однозначно измывался, хотя делал это легко, непринужденно и даже дружелюбно. Вступать в спор Патрику не хотелось, ему хотелось спать.

– Ладно, полистаю на досуге, – сказал он, почесывая подбородок, на котором уже появилась двухдневная щетина, – честно говоря, я порядком подустал после дорожной тряски, но, несмотря на это, мне действительно было интересно выслушать ваши мысли, и конечно, я благодарен за трогательную заботу о нашей исторической роли. И раз вы предупреждаете об опасности нас, то позвольте отплатить вам той же монетой. Сказанное вами было интересно по ряду причин, и я даже знаком с парой ребят у нас в Вашингтоне, которые думают практически также, разве что за исключением оценки Горби. Но все это очень мало связано с вашими проблемами. Вот вы говорите о справедливости на уровне стран и народов, но при этом обходите вниманием то обстоятельство, что именно эта идея лежит в основе развитых обществ и стран. Во внешней политике понятие «справедливость» звучит громко, но аморфно, а это залог спекуляций. Внутри страны все гораздо проще и труднее: либо справедливость есть, либо ее нет. Вспомните об этом прежде, чем требовать признания и справедливого отношения к себе. Была такая спартанская традиция: колыбель с новорожденными мальчиками долго били о стену. Очень непедагогично, скажу я вам, но в результате выживали те, кто был более подготовлен к жизни. Мой редактор не уполномочивал меня говорить такие вещи, но знайте, что если вы претендуете на независимость, то будьте готовы к тому, что вас также будут бить о стену. Ваша пропаганда может называть ее как хочет: стена равнодушия, несправедливости и т.д. Не в этом суть, а в том, что если после этого у вас останется сил, чтобы продолжать идти к независимости, то – браво. Но если вы передумаете и взмолитесь о пощаде, то церемониться с вами никто не будет. Вы же не пьете коньяк из треснувшего стакана. Это, дорогой Григорий, уже из моей личной истории. Ваше здоровье.

– Из сказанного вами я понял, что нам пора запасаться аспирином. Если честно, то это звучит более обнадеживающе, чем весь этот пафосный пацифизм, – Григорий улыбнулся и пожал протянутую руку, – было приятно побеседовать. Холодает, пора внутрь.

Они осушили стаканы и вернулись в прокуренный кабинет.

К счастью, глобальные темы здесь также были исчерпаны, и собеседники мирно рассказывали друг другу о своих корнях. Оказалось, что НШ происходил из старинного карабахского рода, представители которого в свое время верой и правдой служили в царской армии и неоднократно достигали генеральских званий и регалий. После советизации Карабаха шушинской ветви рода, и без того пережившей армянскую резню весны 1920г., пришлось туго. Их лишили остатков имущества, и им чудом удалось избежать репрессий. В середине 30-ых, опасаясь доносов и преследований, они переехали из Шуши на Северный Кавказ, где его отцу, врачу по специальности, удалось устроиться в районную больницу. Когда началась Великая Отечественная война, его отца мобилизовали и отправили служить в военно-полевой госпиталь, но через пару месяцев вернули обратно и назначили на должность главного хирурга в одном из многочисленных военных медучреждений, под которые советское командование выделило бывшие санатории и курорты юга России. Здесь в 1941 году и родился мальчик, которому суждено было впоследствии стать начальником штаба карабахских сил. Его детство прошло в окружении военных, что, с учетом семейных традиций, в последующем обусловило выбор профессии. В 18 лет он поступил в военное училище в Ростове, кстати, там же и выучил английский. Затем служил на Дальнем Востоке, в Средней Азии и в Афганистане. Карабахская война застала его где-то в Подмосковье, где после окончания афганской кампании он ожидал выхода на пенсию в должности заместителя командира мотострелковой дивизии. В Карабах он приехал добровольцем в конце 90-го и лишь недавно научился более или менее сносно говорить по-армянски, да и то – на карабахском диалекте. Его жена и младшая дочь пережили с ним всю войну в Степанакерте. Старшая была замужем в Москве.

На фоне скупого рассказа полковника повествование Пола было более красочным. Его дед был родом из Смирны , где семья Зетлянов имела торговый дом, поставлявший фрукты в Европу. Согласно семейной традиции, его прадед начал свой бизнес с одного единственного граната. Однажды, когда ему было тринадцать лет от роду, он с гранатом в руке – наградой отца-кожевника за расторопность – шел мимо пристани, где чинно прогуливались европейцы, сошедшие на берег из причалившей яхты. Мальчик торопился к дому черноглазой красавицы, будущей прабабки Пола, расположение которой должен был завоевать сей сочный плод с треснувшей кожурой. Начинающий кожевник собирался было обогнуть попавшуюся на пути очередную парочку и юркнуть на знакомую улицу, когда невысокий, облаченный в кремовый костюм и фетровую шляпу джентльмен с закрученными вверх тонкими усиками резко преградил ему дорогу бамбуковой тростью с серебряным набалдашником в виде льва. От неожиданности мальчик поднял глаза и встретился глазами со своей фортуной. Тогда он и не предполагал, что невысокая женщина лет двадцати пяти в белом, украшенном кружевами платье, не способном скрывать ее выпиравший живот, улыбнется ему той самой улыбкой, которую древние приписывали богине случая. Глаза женщины были устремлены на ладонь мальчика. Между тем джентльмен, подергивая усиками, указал тростью на гранат и полез в карман за мелочью. Прадед Пола был смышленым малым и уже где-то слышал, что беременных тянет на кислое, однако насчет граната у него были свои планы. Он завертел головой и хотел было отвести руку за спину, но тут произошло нечто, заставившее его пересмотреть эти самые планы. На противоположной стороне улицы появился отец Маро – известный в городе богатый торговец, любивший иногда поторговаться с рыбаками-греками, выставлявшими на пристани свой вечерний улов. Чинно перебирая янтарными четками, торговец завернул за знакомый угол и, тем самым, похоронил надежды мальчика на встречу с любимой. Настроение упало, он протянул гранат даме и, отказавшись от вознаграждения, хотел было повернуть обратно, но женщина, видимо, принявшая отчаяние мальчика за жест великодушия, по-матерински ухватила его за плечо. Передав мужу зонт, она недолго покопалась в соломенной сумочке и почти силой вложила в ладонь мальчика небольшую золотую монету. Усики джентльмена при этом пару раз обреченно вздрогнули, о чем прадед впоследствии всегда вспоминал со смехом.

Природная хватка позволила мальчику быстро сориентироваться в произошедшем, и на следующее утро он появился на пристани с небольшой тележкой, заваленной спелыми гранатами, которые он стал предлагать богатым европейцам, путешествовавшим по морю из Старого мира в Святую землю. Утомленные круизом, иностранцы охотно раскупали все, чем можно было хоть как-то перебить противный привкус, остававшийся во рту после корабельной качки. Благодаря трудолюбию, за пару лет мальчику удалось расширить свое дело, а еще через несколько лет, когда капитал давал ему право сосватать Маро, он преподнес ей изящное золотое колечко в виде зрелого граната с лопнувшей кожурой и выглядывавшими наружу тремя зернышками – того самого, предназначавшегося дочери торговца в тот судьбоносный вечер. В произошедшем он увидел роль провидения и попросил ювелира выгравировать на ободке перстня крестик, а по сторонам четыре буквы «А.А.» и «З.З.», что по-армянски означало: «Длань Господня и Зетлян, Смирна» . В последующем его сын – дед Пола, расширил торговлю и, наряду с экзотическими фруктами, стал поставлять в Европу гранатовое вино – напиток, доселе неизвестный ценителям виноградной лозы. Став влиятельным купцом, он не забыл заветов отца и щедро подавал нищим и помогал семьям, где были беременные женщины. Резня 1915г. застала его во Франции, но, как видно, дела его шли впереди него: соседи защитили его семью от погромщиков и организовали ее отплытие из города на итальянском торговом судне. Из Европы семья перебралась в США за год до оккупации Франции и обосновалась в Северной Калифорнии, где и климат и ландшафт напоминали родные края. Пол родился к концу Второй мировой и стал третьим сыном в семье. Несмотря на то, что его назвали в честь легендарного прадеда он, в отличие от братьев, не пошел по семейной стезе и предпочел бизнесу науку. Но, при этом, он остался любимчиком в семье, а его мать, незадолго до своей смерти, передала ему семейную реликвию – перстень прабабки.

Полковник сидел с задумчивым лицом. Было видно, что вся эта история с гранатом произвела на него неизгладимое впечатление. Возможно, он думал о том, как схожи судьбы армян Турции с жизнью тех, кого неумолимый рок заставил покинуть насиженные места уже спустя 70 лет. История их семей и впрямь в точности следовала формуле, согласно которой его соплеменники везде и всегда становились жертвами потрясений и смут. В этом смысле младотурки мало чем отличались от большевистских комиссаров: людей убивали, грабили и изгоняли из родных очагов. А может быть, он представил себе нагретую солнцем гранитную брусчатку пристани и смуглого босоногого мальчика с гранатом в руке, предвкушавшего встречу со своей Маро и далекого от мысли о том, что придет время, когда вся эта идиллия зеленого приморского городка будет предана мечу, огню и разрушениям. Копоть костров скроет белые стены, черепичные крыши рухнут, а рыбацкие лодки будут служить тем, кто станет возить людей на середину бухты и топить в море.

Пол же вспомнил, что вместо того, чтобы оставить семейную реликвию в Нью-Йорке или хотя бы в Ереване, он, почему-то, привез ее сюда во внутреннем кармане плаща. Он вспомнил о Доре и ее свадьбе, о том, что завтра они получат парня, и что он успеет вовремя вернуться в Нью-Йорк и организовать банкет под открытым небом. Почему бы и нет, думал он. Зачем «Клецке» подыскивать ресторан, если можно закатить хорошую пирушку на какой-нибудь живописной лужайке с прудом и даже лебедями? Он посмотрел на задумчивого Патрика и подумал, что было бы неплохо пригласить на пирушку толстяка, напоить его и Гордона до потери пульса, а потом бросить обоих в пруд на съедение кровожадным лебедям.

А Патрик между тем подсчитывал количество выпитого за два дня. Статистика была неутешительной для его печени, и он уже давно пришел к выводу, что пора заканчивать все эти сентиментальные разговоры об истории развития мелкого предпринимательства и отправляться спать.

Видимо, его местная разновидность полностью разделяла эти убеждения.

– Я думаю, что джентльмены устали с дороги, и им нужно отдохнуть, – потягиваясь, Григорий нарушил наступившую тишину, – и, в конце концов, полковник, они у нас в гостях, а не в заложниках.

– Да, ты прав, – сказал полковник, все еще находясь под впечатлением услышанного, – одну минуту.

Он вызвал адъютанта и распорядился отвезти гостей домой к «Форестеру».

– Спокойной ночи, господа, – сказал он им на прощание, – вам нужно отдохнуть, а то мы с головой ушли в прошлое, забыв, что у нас завтра и без того много дел.

Пожав руки американцам, Григорий остался: у него были какие-то дела с НШ.

– Что это за историю ты наплел полковнику? – В нарушение всех правил спросил Пол своего напарника уже в машине.

– Нужно торопиться. Как только эти ребята подпишут соглашение о мире, начнется большой торг с участием международных структур и посредников. Ну, ты понимаешь: пленные, заложники, пропавшие без вести. Азербайджанцы затребуют наших заложников для централизованного обмена, и что бы они там не говорили нашему посольству, на самом деле, их вряд ли будет волновать какой-то раненый афганец. А если за дело возьмутся ребята из Красного Креста, то через сутки «разгребатели грязи» распишут биографию нашего парня вплоть до Авраама.

Стараясь не шуметь и не разбудить хозяев, они поднялись на второй этаж, где в свете горящей керосиновой лампы бросили жребий и решили, кому где спать. Затем Патрик открыл окно, выставил небольшую антенну, включил компьютер, просмотрел сообщения и набросал пару строк.

– Для нас нет ничего серьезного. Сообщают, что предупредили посольство в Баку.

Расположившийся на диване Пол, – Патрику досталась кровать, – заложил руки за голову и спросил своего напарника:

– У меня есть один вопрос, но ты должен ответить на него честно.

– Продолжай, – ответил Патрик, устраиваясь на двуспальной кровати.

– Ну и кому же принадлежала эта частная компания, в которой ты, якобы, отвечал за безопасность в Хьюстоне?

– Как кому? Дяде Сэму. Кому же еще? – Патрик повернулся на бок и вскоре заснул как убитый.

Эдуард Атанесян

Продолжение