Продолжаем публикацию повести Эдуарда Атанесяна «За чертой истины».
«… Эта книга о человеческих трагедиях, которые являются следствием реализации множества истин. На основе одного лишь фрагмента из череды событий, связанных с конфликтом между Азербайджаном и Нагорным Карабахом, автору удалось убедить читателя в состоятельности этого, на первый взгляд, парадоксального утверждения…» (Александр Григорян, политолог, эксперт по вопросам Кавказского региона)
Глава 1, Глава 2, Глава 3, Глава 4, Глава 5, Глава 6, Глава 7, Глава 8, Глава 9, Глава 10, Глава 11, Глава 12, Глава 13, Глава 14
ГЛАВА 15
На обратном пути «Форестер» заехал в штаб и вернулся с аккумуляторами и известием о том, что полковник все еще не подъехал.
– У меня такое впечатление, что господин полковник возглавляет не штаб Армии обороны или как там они ее называют, а местный офис Армии спасения . Я, конечно, понимаю, что ребята очень заняты своей маленькой победоносной войной – это похвально, в конце концов. Но неужели они не могут уделить нам пару минут, чтобы мы могли пожать друг другу руки? – Пробурчал Пат.
– Мне кажется, что полковнику просто нечем нас обрадовать. Или же новости неутешительны настолько, что он решил поберечь твою ранимую душу.
Судя по количеству припаркованных около штаба автомобилей, там действительно что-то назревало. Капитан не понимал английского, но по интонации сразу же догадался о настроениях, царивших среди его гостей.
– Война близится к концу, господа. Этот конфликт длится уже около пяти лет, и наконец-то скоро наступит мир, – он повернулся в сторону Пата.
– Все нормально, капитан. Мы понимаем.
– Ладно, не беда, поедем домой. Наверняка отец уже ждет нас. Он человек старой закалки, и у него свой подход к жизни. По правде говоря, мы с ним часто спорим, но, поверьте мне, поговорить о жизни с ним всегда интересно.
Высокий голубоглазый пожилой человек с зачесанными назад остатками седых волос, покрытых выцветшей бейсбольной кепкой с надписью «Я люблю Нью-Йорк», сидел во главе накрытого во дворе стола, за которым гости уже успели пообедать днем. На плечи старика был наброшен старый синий кримпленовый пиджак с округлыми лацканами и накладными карманами без клапанов. Эксклюзивный наряд старика резко контрастировал с его загорелым лицом, на котором были написаны умиротворенность и чувство собственного достоинства.
Увидев гостей, выбиравшихся из знакомого автомобиля, он приподнялся с места и пошел им навстречу.
– Здравствуйте, – сказал он и, придерживая левой рукой соскальзывающий с плеча пиджак, пожал руку Патрику и Полу. – Пройдемте к столу, я вас уже давно жду.
Старик усадил гостей по правую руку и бросил косой взгляд на рацию, которую сын, усевшийся слева от него, положил на стол перед собой и стал перебирать каналы. Впрочем, «Форестер» вскоре бросил это дело, потянулся за кувшином с вином и разлил пенящийся рубиновый напиток в высокие стаканы.
Одобрительно кивнув, старик взял стакан правой рукой и, легко передернув плечами, сбросил пиджак на спинку стула. Затем он с присущей случаю торжественностью предложил тост за благополучное прибытие гостей и пожелал им «реализации всех планов, ради которых они, собственно, и проделали столь долгий, изнурительный и местами опасный путь». Отпив половину вина, старик сделал широкий жест руками, предлагая отведать того, что послал Бог.
– Не в моих правилах жаловаться на жизнь, но я бы очень хотел иметь возможность принять вас у себя в доме лет пять-шесть назад, – сказал он, поддев вилкой кусок домашнего сыра. Вот тогда вы попробовали бы настоящей кухни, а то здесь, в городе, все по-другому, – сказал старик после нескольких минут тишины, изредка прерываемой стуком вилок.
– Тебе что-то не нравится, отец? – В голосе капитана, однако, не чувствовалось обиды.
Судя по всему, здесь, под сенью виноградной лозы, гастрономическая тематика затрагивалась неоднократно, и он отлично понимал, куда клонит отец.
– Не в обиду невестке и моей старухе будет сказано, но если здесь даже обычная зелень какая-то безвкусная, то чего можно ожидать от того, во что эту зелень кладут …
– Вам, конечно, виднее, сэр, но, по-моему , все очень вкусно. Я бы даже сказал, что у нас в Нью-Йорке не всегда можно достать подобное. А я, поверьте мне, в этом деле понимаю толк, – Патрик, дипломатично вмешавшийся в разговор, похлопал по своему выпирающему животу.
– Посмотри сюда, – мельком кивнув сыну на графин с вином, старик подцепил вилкой вареную картофелину, покрытую мелко нарезанной зеленью, и положив ее себе на тарелку, разломал ее на несколько частей, – весь мир называет это картофелем. А я до восемнадцати лет и не знал, что существует картофель, у которого кожура не красная, а желтовато–коричневая, а сердцевина не розовая, а белая. Обычный картофель я впервые встретил на Украинском фронте, во время войны. Сперва не хотел есть, думал гнилая, но есть пришлось – другой еды не было. Вроде нормальная, подумал я тогда, но сразу заметил, что вкус не тот. А сейчас, моя внучка и не знает, что такое красный картофель. А ведь раньше у нас и зерно было красное и яблоки. Представьте себе, разрезаешь яблоко, а оно красное не только снаружи, но и внутри. Видели такие?
– Нет, вроде, хотя мне больше по вкусу грейпфруты, – Пат пожал плечами и вопросительно посмотрел на Пола, – внутри они тоже красные.
Тот также пожал плечами.
– Не беда, – старик поднял стакан с вином, – жизнь – как музей: проводить исследования и искать новое – удел молодых, но хранителями всегда назначаются старые… Ладно, я не знаю цели вашего визита, но надеюсь, что он хоть ненамного, но все же будет способствовать решению наших проблем. Хотя, кто его знает…. Я хочу выпить за вас и прошу Бога помочь вам во всех добрых начинаниях.
Все выпили. Невестка старика принесла большую глубокую тарелку с разогретой тушеной говядиной, и за столом вновь воцарилась относительная тишина.
– Могу ли я предложить тост, сэр?
Пол вопросительно смотрел на старика, ловко орудовавшего складным ножом и вилкой.
– Пожалуйста, если, конечно, стаканы наполнены, – старик махнул вилкой сыну и вновь наклонился над тарелкой.
– Мы с Патриком впервые в Карабахе, и за те несколько часов, которые мы провели здесь, нам открылась страшная картина последствий войны. Мы побывали в госпитале, беседовали с ранеными, а с одним из них подготовили интервью. Я знаю, что и ваша семья прошла через трудности и испытания: вы потеряли дом, могилы предков, как в свое время и моя семья, вынужденная бежать из Турции… И, поэтому, я хочу выпить за мир и за то, чтобы ваша маленькая внучка, которая сегодня так мило играла с цыплятами, жила бы в мире без войн и потрясений.
Все снова выпили.
– Спасибо за добрые слова, – сказал старик, вернув стакан на стол, – мне не пристало сетовать на судьбу. Да, я потерял прошлое своего рода, но Господь сохранил его будущее. Многих постигла худшая участь. А мир, это уже задача нового поколения, а возможно и ваша.
– Что вы имеете в виду? – Поинтересовался Патрик.
– Сегодня установится мир, а завтра наши соседи будут предлагать вашей стране нефть в обмен на нашу жизнь. Если вы не согласитесь, то нефть предложат другим. Так было всегда. В сегодняшнем мире нефть – важная вещь.
– Ладно, отец, наши гости не политики, они журналисты и приехали сюда, чтобы снимать фильм. Ты бы лучше рассказал, как встретился с американцами на Эльбе.
– Причем тут Эльба? – Старик недовольно махнул рукой.
– А может, вы бы рассказали нам о вашем селе и о том, как вы его покинули? Я понимаю, что вам неприятно вспоминать все это, но ваш рассказ мог бы стать частью нашего фильма о судьбах людей, прошедших через войну, – предложил Пат.
– Снимать не надо, да и рассказывать нечего. Пришла советская армия, а за ней — азербайджанский ОМОН. Нас согнали в центр села и проверили паспорта, а затем на автобусах повезли в Степанакерт. Когда мы выезжали из села, то увидели, как один из танков сравнял нашу церковь с землей. По краям дороги стояли наши бывшие «братья». Они сыпали проклятиями и бросали в нас камни. Были и исключения, но очень мало, несколько человек. А здесь, в Степанакерте, нас выгрузили на площади и сказали: «Хотели Карабах? Получайте». Вот, собственно, и все.
– Вражда не может продолжаться вечно. Возможно, что вы когда-нибудь вернетесь в свой дом и снова мирно заживете со своими соседями, – предположил Пат после минутного молчания.
– Трудно сказать… Если бы молчавших по краям дороги было бы больше, то, наверное, надеялся бы. Но после увиденного — нет, нам — не по пути.
– А кто стрелял по церкви, ОМОН или советские солдаты? – Спросил Пол.
– Какая разница? По мне, мы сами ее и разрушили, когда за 5–6 лет до этого устроили в ней колхозный хлев. Нельзя святыни смешивать с навозом, за этим всегда следует небесная кара.
Наступила тишина, прерываемая стуком вилок о тарелки.
– Могу представить, как это трудно: покинуть свой дом и бросить нажитое годами труда. Ни страховки, ни компенсации… – подумал вслух Пат и потянулся за графином с вином.
Судя по всему, оно ему начало нравиться.
Пол перевел слова старику.
– Жизнь, как еда: когда становится безвкусной, то и терять нетрудно. Возможно, вы меня не поймете, но единственное из оставленного хозяйства, о чем я вспоминаю с грустью – это моя дворняга. Я держал ее на привязи, у ворот. Еще слепым щенком его принесла река: видимо, хозяин решил утопить выводок. Я выкормил щенка. Так вот, бессловесное животное чувствовало, что мы уйдем: пес два дня скулил и не притрагивался к еде. Когда мы в последний раз выходили из ворот, так и норовил сорваться с цепи – не хотел, чтобы мы его оставляли. Так и оставил его на привязи, а то бы пристрелили. Хороший был пес.
Старик улыбнулся на долю секунды, затем его лицо вновь стало умиротворенным.
– То, о чем я вам рассказал, не для ушей моих земляков. Нельзя говорить о таком при людях, потерявших родных, – сказал старик и встал, – Я хочу сказать тост за тех, кто не вернулся.
Все последовали его примеру и встали со стаканами в руках.
– Но прежде, я расскажу вам одну притчу, которую вы, если хотите, можете использовать в вашем фильме о людях, прошедших через войну, — сказал старики и начал рассказывать торжественным тоном:
«Жил-был молодой человек. Однажды на страну, где он жил, напал враг. Молодой человек пошел на войну и погиб в бою. Когда он попал в лучший из миров, то увидел своего отца, который умер задолго до него. Сын обрадовался, увидев отца, но тот заплакал и сказал, что уж очень рано они увиделись. Сын рассказал ему о войне и о том, как он погиб в бою.
– Ты здесь за правое дело, – успокоился отец и отвел его в красивый сад, где за длинным накрытым столом сидело много незнакомых людей.
– Это твои предки, сынок, – сказал отец и усадил сына на пустующее место, – ты достоин сидеть с ними за одним столом.
– Присаживайся, сынок, – сказал молодому человеку седой старец, сидящий во главе стола, – как бы ты ни жил, но своей смертью ты заслужил право вкушать с этого стола. Здесь есть все, но нет вина, и, так как ты самый младший из нас, то теперь ты будешь нашим виночерпием и будешь приносить его из родника.
– Разве бывает такое? – Удивился молодой человек.
– Да, – ответил старец и приказал отцу молодого человека показать родник.
В тенистом уголке сада, у подножья высоких платанов, из земли бил родник, а вместо воды в нем было вино. Сын зачерпнул вина в серебряный кувшин и вернулся к столу. Долго пировали сидящие, и много раз ходил сын к роднику. И однажды вернулся он с пустым кувшином и сказал отцу, что пересох родник, и нет там больше вина.
– Горе нам, – отец схватился за голову, – ибо вино нашего стола – это память людская, а значит – нет никого, кто молился бы за наши души».
– Так вот, – торжественно продолжил старик, поднимая стакан, – я хочу выпить за то, чтобы не было войны, и свободные места за тем столом оставались незанятыми, и за то, чтобы не кончалось вино за столом тех, кто не вернулся с войны.
Все, кроме «Форестера», выпили и сели. Тот немного задержался и залпом осушил свой стакан.
– Хорошая притча, и опять с вином, – сказал задумчиво Патрик.
Возможно, он раздумывал над тем, что его семье нечем похвастать, что практически все его предки были мебельщиками, а еще раньше – столярами, и вряд ли могли как-то отличиться на военном поприще. Ну, разве что воевали с этим продавшим душу дьяволу индюком Оливером Кромвелем, утопившим Ирландию в море крови. Хотя, кто его знает? Да, он не знал, кого он сам встретит на лужайке, когда и ему придется семенить к роднику за вином, но мог присягнуть на полном собрании речей Эдгара Гувера , что сам стол и скамьи будут сделаны и отполированы на славу. Улыбнувшись этой мысли, Патрик завершил экскурс в прошлое своего рода и, видимо, желая вывести «Форестера» из невеселых раздумий, обратился к нему:
– Мой друг, быть может, мой вопрос покажется вам несколько бестактным, но мне бы хотелось все же узнать, почему вы носите планку с фамилией «Форестер»?
Тот улыбнулся.
– Вы не первый, кто задает мне этот вопрос. До войны я закончил лесной техникум и пару лет проработал здесь лесничим, излазил все здешние леса вдоль и поперек, знаю все тропы, пещеры и родники. На войне это ценилось, и я попал в разведку. В свое время у меня и позывной был соответствующий: «Лесник». Пару лет назад я сопровождал одного американского армянина, он хотел сфотографировать неприступную старинную крепость, примостившуюся на высокой отвесной скале – это на севере отсюда. Тогда это было опасно, там еще шли боевые действия. По пути мы разговорились, и я предложил взобраться на саму крепость. Он согласился, и я провел его потайными тропами. Снимки получились очень хорошими, а в благодарность он выслал мне эту форму. Тогда я был лейтенантом, а эту форму я стал носить после того, как получил звание капитана.
– Логично, – Патрик, чокнувшись с «Форестером», залпом осушил свой стакан, – если удастся и наша миссия, то я вышлю тебе полковника.
Напоследок собеседники, согласно местной традиции, подняли последний тост за родителей, затем хозяйка принесла большой медный самовар, и беседа на различные житейские темы продолжилась за чашечкой чая с медом.
Ветер нес с гор прохладу леса и терпкий запах местной травы, разросшейся вокруг разогретой на солнце лавы, выступавшей из зеленого склона в пятидесяти ярдах от дома. Старик встал из-за стола и пошел спать: годы диктовали свое. Пола, уставшего после долгого и полного впечатлений дня, уже клонило в сон, когда «Форестер» напоследок включил рацию, обменялся с кем-то парой слов и неожиданно встал из-за стола, давая понять гостям, что есть новости.
– Что там, – в уголках глаз разморенного вином Пата затаилась тревога, – что-то с нашим парнем?
– Нет, – сказал «Форестер», – начальник штаба вернулся и ждет вас. И еще – самое главное – афганца уже нашли. Живого.