СОЦИУМ

так называл себя мой школьный учитель русского языка и литературы Эдгар Суренович Даниелян

Мы все – его ученики – никогда не забудем его уроков: и в прямом смысле – уроков языка и литературы, и уроков жизни, преподанных нам в течение нашей долгой (как теперь уже кажется, короткой) школьной жизни – с 6-го по 11-й класс. К нам – в ере­ван­с­кую школу № 8 им. А.С.Пушкина он пришел из Лётного училища, где преподавал рус­ский язык и литературу. Может быть, поэтому строгость, выправка и чёткость отличали его характер и поведение.

Урок на весь день

КАК-ТО НА УРОКЕ Я ПРИЗНАЛАСЬ, что мне не нравится поэзия Маяковского. Реакция Эдгара Суреновича на это была такова: «Вот как станем проходить, сразу по­лю­бишь». – «Нет, не может быть!» – с присущим мне тогда юношеским максимализмом за­я­ви­ла я. Но позже, когда Эдгар Суренович декламировал нам стихи Маяковского, а надо ска­зать, что ему бы­ла свойственна удивительная артистичность (о чем поведаю, когда речь пойдет о нашем школь­ном театре), я сразу влюбилась в чеканный строй этих стихов, а потом, каждый раз при чтении стихотворений Маяковского, они в моих ушах звучали голосом Эдгара Суреновича.

Каждый урок Эдгара Суреновича был откровением: мы никогда не могли предугадать, что нас ждёт сегодня. Он мог нарисовать на доске схему, графическое изображение которой по сегодняшним меркам было довольно близким к форме блок-схем в программировании: пустые прямоугольники, квадратики, ромбики, кружочки, а между ними линии со стрелками и с условиями задания (для составления сложносочиненного или косвенного предложения, использования дополнения, обстоятельства места, действия и т.д. и т.п.). И мы должны были придумать фразу с указанными параметрами. Это было невероятно увлекательным занятием и развивало в нас чувство созидателя.

 ОБЫЧНО ДЕТИ, А ПОРОЙ И УЧИТЕЛЯ с нетерпением ждут окончания урока. Нам же отпущенного от звонка до звонка времени не хватало. И тогда Эдгар Суренович просил учителя очередного предмета уступить ему урок для продолжения своего урока языка или литературы. Иногда не хватало и этого часа. Я помню, как однажды весь наш день – пять уроков – мы провели с нашим Учителем словесности.

 Рекомендация – прочесть

МЫ ОЧЕНЬ ЧАСТО ПИСАЛИ СОЧИНЕНИЯ и по заданной теме, и по свободной. К тому же, если удавалось, писали в стихах. Так было со мной в 1961 году, после полёта в космос первого человека – Гагарина. Часто мы предваряли свои опусы эпиграфом, который долго и скрупулёзно отыскивали в разных книгах. С нетерпением ждали разбора своих трудов, Эдгар Суренович проводил их незамедлительно, прямо на следующий день. Похвала Эдгара Суреновича, как теперь бы сказали, была на вес золота…

После разбора новой темы по литературе Эдгар Суренович обычно давал задания – для всех, а порой и индивидуально. Как-то раз он сказал: «Советую выучить наизусть письмо Татьяны к Онегину». А на следующий день вызвал одного ученика к доске и попросил: «Прочитай по памяти письмо Татьяны к Онегину». – «Так вы же просто посоветовали выучить его?!» – «Да, именно посоветовал. Давай, декламируй».

Чтение вне школьной программы

Программа, по которой мы изучали литературу, была определена сверху и считалась не­зыб­лемой. Однако в дополнение к ней мы с Эдгаром Суреновичем изучали всё интересное, даже не вошедшее в список РОНО, как-то: литературу Эпохи Возрождения, кое-что из зару­бежной литературы, словом, то, что расширяло наш кругозор.

Наш Гарик

ЭДГАРА СУРЕНОВИЧА МЫ НЕЖНО (НО ТОЛЬКО ЗА ГЛАЗА!) НАЗЫВАЛИ ГАРИКОМ, как его звали его домашние. Эдгара Суреновича мы обожали, но никогда не фамильяр­ни­чали с ним, да и он внешне держался весьма строго. Не говоря о привычке поднимать бро­ви. А они у него могли принимать самые разные формы: одна бровь – поднятая вверх, дру­гая – чуть ли не перпендикулярно к ней (это означало крайнюю степень недовольства). Зато улыб­ка – добрая, искренняя, воодушевляющая!

Однажды учительница истории пожаловалась Эдгару Суреновичу, что я смотрю на нее иро­ни­чески-саркастически, и потребовала, чтобы я вышла из класса. Эдгар Суренович вошёл в наш класс и крайне строгим голосом обратился ко мне: «Эри, выйди из класса». Когда мы с ним уже оказались за дверью, он невероятно ласково попросил меня: «А теперь, пожалуйста, взгля­ни на меня так же иронически-саркастически». Тут мы оба рассмеялись, и он повёл меня в свой ка­бинет (надо сказать, что Эдгар Суренович был ещё и завучем нашей школы), пред­ложив: «Давай немного посидим, поговорим о том о сём».

 Театр

Эдгар Суренович организовал вместе с нами школьный театр. Три сезона стави­лись пьесы Гоголя, Чехова.

ВСЕ БЫЛО НАСТОЛЬКО СЕРЬЁЗНО, что даже костюмы нам предоставили из теат­ра им. Сундукяна, а гримировала нас актриса этого театра – Торик Габриелян – настоящий про­фес­сиональный мастер грима. Я играла роль дочери Городничего Марьи Антоновны. Т.Габ­ри­е­лян принесла свой парик, в котором сама когда-то исполняла эту роль, а когда ушла со сцены, ей пода­ри­ли этот парик на память, и он стал для неё реликвией. Несмотря на это, она принесла его и с трепетом надела на меня. Марья Антоновна, естественно, была блондинкой, посему парик был светлым, и глаза мне она подвела синим (это теперь мож­но сделать что угодно, а тогда…). После спектакля многие родители моих одно­клас­с­ни­ков, удивлённые, пришли к нам за кулисы (!): «Мы и не предполагали, что у тебя голубые глаза. Разве ты не кареглазая?»

Эдгар Суренович на репетициях сажал меня рядом с собой и говорил: «Будешь помощником режиссера». Я очень гордилась этим. Но когда во время репетиций прихо­ди­ла моя очередь подниматься на сцену, в школьной форме я никак не могла войти в роль. Слова-то я произносила, но то ли бубнила, то ли говорила будничным тоном… Зато на спектакле (а надо отметить, что мы, как настоящие артисты, давали представления по два-три раза в день, для разных классов – всё это происходило во внешкольные часы), как только надела театральный костюм, парик, была загримирована, я выпорхнула на сцену такой легкомысленной дочкой Городничего, что после этой сцены Эдгар Суренович прибежал ко мне за кулисы, обнял, расцеловал и признался, что собирался заменить меня (у нас ведь были и дублирующие составы – как в настоящем театре!).

Эдгар Суренович подготовил издание программок для спектаклей – они были, совсем как настоящие, напечатаны в типографии. Были и билеты, хотя и пригласительные, но на вхо­де стояли контролеры с повязками на руках, на которых красовалась чайка (символ МХАТа) и надпись «Школьный пушкинский театр», и важно отрывали контрольные купоны.

 НАШ ШКОЛЬНЫЙ ЗАЛ БЫЛ НЕ СОВСЕМ ОБЫЧНЫМ. Он занимал самый центр второго этажа, но не был отграничен, стен не было – только столбы обозначали территорию так называемого зала. Во время подготовки спектакля «Ревизор» по Гоголю как-то раз Эдгар Суренович, не говоря ни слова, поднялся на сцену и принялся изображать всех персонажей по очереди, показывая только, как они смеются, без текста, подряд, без пере­дышки. Мы умирали с хохоту. Громкий смех раздавался по всему этажу. Распахнулись двери классных комнат, которые выходили прямо в «зал», сначала выбежали учителя, посмотреть, что творится, а за ними, естественно, высыпали все ученики. Смех усилился во сто крат. Это была виртуозная демонстрация сценического мастерства!

В третьем сезоне мы играли «Свадьбу» А.П.Чехова. Мне досталась роль старушки Настасьи Тимофеевны. Соответственным был и грим. Спектакли мы давали с небольшим перерывом на отдых и завтрак (в день по два представления), естественно, не разгрими­ро­вы­вались и не переодевались. Я скакала по лестницам, конечно, забыв про свой вид. Вдруг вижу, впереди меня поднимается в зал мой папа (это представление мы играли для родителей), я окликнула его, он обернулся на мой голос… и схватился за сердце – я же себя не видела, а он…

 НАША ШКОЛЬНАЯ ЖИЗНЬ БЫЛА НЕВЕРОЯТНО РАЗНООБРАЗНОЙ. Был у нас и довольно большой хор. Пели мы на много голосов. Ещё организовали секстет девушек. Выступали в Большом концертном зале Армфилармонии, на рояле нам акком­па­нировал наш одноклассник – всем хорошо известный теперь джазмен Левон Малхасян, солистом выступал будущий врач Левон Хачикян (более известный по имени Юк).

КАЗАЛОСЬ БЫ, УЧИТЕЛЬ ЯЗЫКА И ЛИТЕРАТУРЫ – ПРИ ЧЕМ ТУТ СПОРТ?А наш Эдгар Суренович, кроме формирования классных (имеется в виду нашего класса) команд по волейболу, баскетболу, организовал на школьной спортивной площадке утреннюю оздоровительную зарядку с утра пораньше – в 7 часов, до начала уроков. Мы скорее ощущали важность своего занятия, сродни истинному спорту, чем ценили его пользу для нашего организма (он же у нас тогда и так был молодым и здоровым). Участвовали также в спортивных соревнованиях между школами.

 Москва, Тбилиси, Баку…

КЛАССЫ У НАС В ШКОЛЕ НУМЕРОВАЛИСЬ не буквами, как бы­ло общепринято, а цифрами: 8-1, 8-2 и т.д. А наш-то был 8-4, и потому Эдгар Суренович называл нас «мой гвар­дейский» – по четвертой букве алфавита «Г». И куда только он не возил своих «гвар­дей­цев»: в Арзни, Цахкадзор, Тбилиси, Баку, Москву и пр.

Поездкой в Москву нас премировали за наше активное участие в школьной жизни. Мы отправились в Москву поездом на летних каникулах после 10-го класса. Прекрасное было время!

Дружили мы и с другими школами нашего города: проводили совместные вечера с учениками школы им. Дзержинского и в нашей школе, и у них. До сих пор дружим со многими дзержинцами.

 Производственная практика

НАШЕ ПОКОЛЕНИЕ ПЕРВЫМ СТАЛО УЧИТЬСЯ В 11-ЛЕТКЕ. Мы были очень рады, так как это дало возможность продлить нашу прекрасную школьную жизнь ещё на один год!

А было это сделано в духе того времени – как бы для приобщения нас к производственной практике. Она началась для нас радиоделом. Позже Эдгар Суренович организовал курсы вождения автомобиля – на огромных грузовиках ГАЗ-51. Какой школьник не мечтал бы сесть за руль машины, пусть даже грузовика! И вместе с аттестатом зрелости нам были торжественно вручены права водителей 3-го класса (не путать с любительскими!).

 Физики и лирики

ПРОЯВЛЕНИЕ НАШЕЙ ФИЛОЛОГИЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ в школе вы­ли­лось в создание двух стенных газет: «Пушкинец» и «Новости за неделю». Обе эти газеты редактировала я. Самое уди­ви­тель­ное, как только вывешивался новый номер (а размером он был примерно в че­ты­ре листа ватмана), образовывались толпы желающих посмотреть и прочитать, что на самом деле появилось нового. Гордились мы невероятно… У нас были свои (из нашего же класса) художники (Левон Паповян и Артавазд Захарян) и фотографы (Эдуард Вртанесян и Виктор Мусаханян). Левон стал математиком, Эдик – инженером, Арто и Витя – физиками.

ПОИСТИНЕ, НЕ ИСПОВЕДИМЫ ПУТИ ГОСПОДНИ.  Весь наш класс прекрасно знал и любил литературу и язык. Из выпускников нашего класса выросли люди разных профессий: врачи, физики, математики, инженеры, архитекторы, биологи, но – ни одного филолога (?!). При всей нашей всеобщей любви к предмету Эдгара Суреновича и к нему самому, как ни странно, профессиональным филологом (по образованию) стал только Борис Зурабов, да и то потом переквалифицировался в искусствоведа. Теперь он доктор искусствоведения, профессор МГУ.

Я же поступала на физический факультет университета. И опять новшество, касающееся того, что золотые медалисты должны были сдавать все экзамены (просто оценки по про­фи­ли­рующим предметам из аттестата суммировались с экзаменационными), в том числе и по русскому языку. И по случайному совпадению его у меня принимал… Эдгар Суре­но­вич. До эк­замена он подошёл ко мне и прошептал: «Вот поставлю тебе сейчас двойку, что­бы ты по­ступала на филфак» (и ещё одно новое правило выпало на долю нашего выпуска: впервые всту­пительные экзамены на физфак проводились в июле. Так что, получив «достойную» двой­­ку, я, тем не менее, могла бы попытаться поступить в августе на филфак. Но то, ко­неч­но, было шуткой моего любимого Учителя словесности).

Гимн пушкинцев

В 1962 году Эдгар Суренович предложил мне написать слова для гимна пуш­кин­цев. Я выполнила его задание. Музыку написал наш учитель пения и руководитель на­шего хора – Константин Исаакович Бароян.

МЫ УЧИЛИСЬ В ПЕРВУЮ СМЕНУ, а младшие классы – во вторую. Столбы в фойе школы обнимали большие листы ватмана, на которых крупными буквами были выведены слова гимна пушкинцев. Как-то я зашла в школу после нашей смены, слышу, раздаются звуки школьного гимна – на уроке пения его разучивало младое поколение пушкинцев – наша смена. Обуреваемый гордостью автор постарался спешно ретиро­вать­ся, чтобы не выдать своего волнения. А по дороге в мыслях звучало:

 Душа с любовью замечает
В листву одетую страну.
А школа Пушкина встречает
Уж двадцать пятую весну… 

Родная школа – наша сила,
В сердцах останешься навек!
Науке, дружбе нас учила –
В стенах твоих рос Человек!

 …И каждый год в твой день рожденья
Мы все приходим в школьный зал.
Из поколенья в поколенье
Сей день души порывом стал. 

И нашей школе во все даты
Желаем счастья, долгих лет.
Всем бывшим пушкинцам-ребятам –
Сердечный, искренний привет!

…Наша школа и наша школьная жизнь запечатлелись в нашей памяти на всё отпущенное нам на этой земле время.

Добрая память и вечная слава Эдгару Суреновичу Даниеляну – Учителю словесности по призванию души и зову сердца!

Эринэ БАБАХАНЯН, выпускница школы им. А.С.Пушкина, кандидат физ.-мат. наук

Публикация: «Голос Армении», Суббота, 11 октября 2008