КУЛЬТУРНЫЙ КОД
«Наша Среда online» — Нина Габриэлян. Доклад, прочитанный на форуме, посвященном 70-летию А.Битова. Петербург, 2007
Читая «Уроки Армении», с какого-то момента начинаешь ощущать, что ты не просто путешествуешь вместе с автором по Армении, посещая те или иные достопримечательные места и знакомясь с различными людьми, но оказался свидетелем еще какого-то путешествия, протекающего параллельно с первым, но имеющего свою особую логику, отличную от логики простого физического перемещения внутри некоего географического пространства. В частности, замечаешь, что именно слово «пространство» (или его синонимы) достаточно часто встречается на страницах этой замечательной прозы. «Пространство… — говорит старец… — Земля стала такой маленькой. Нет, это я не образно говорю. Это на самом деле, физически так. …Ну как же не понять, что это же призыв в пространство… Земля – это только площадка». ( с.167 ). [ Здесь и далее цитаты приводятся по: Андрей Битов. «Уроки Армении». Ереван, 1978, издательство «Советакан грох»].
Внимательно вчитываясь в книгу, начинаешь понимать, что настойчивая фиксация читательского внимания на слове «пространство» предполагает, по всей видимости, что оно содержит в себе еще какой-то смысл, помимо физического.
И что именно в этом – нефизическом – пространстве и протекало второе — подспудное – путешествие лирического героя «Уроков Армении». Сведения об этом пространстве и высказывания о параллельном путешествии разбросаны по всему тексту книги, иногда столь тесно переплетаясь с описанием путешествия географического, что порой их бывает сложно оттуда вычленить. Но попытаемся. И начнем с непосредственного авторского высказывания: «И это было уже не путешествие, где цельность и точность картин связана именно с их мимолетностью… Сама твоя жизнь пододвинулась вплотную – и ничего не видно» ( с.173).
Перемещение героя из привычного природного и культурного ареала в иной – малознакомый, непривычный, инакий – в силу потребности в сравнениях подтолкнуло его к новому витку самоосмысления: «Так вот же о чем я непрерывно, мучительно думал с первого шага своего по Армении! Именно об этом! …Есть страна Армения, вот она. В ней живут армяне. Вот они. …А я кто? Русский? Ну да. Никогда об этом не задумывался… Меня мучило сравнение, вот что» ( с. 163 ).
Как совершалось героем книги познание Армении сквозь призму России и России через Армению – тема отдельного исследования. В рамках моего доклада меня будет интересовать герой не в его национальном аспекте, а в личностном. И в первую очередь то, какие трансформации претерпело его восприятие пространства и времени в результате перемещения из привычной среды обитания в непривычную.
Вот самая первая сцена в книге. Герой выходит из самолета, только что приземлившегося в Ереване и идет к зданию аэровокзала: «Я оглянулся и счастливо посмотрел вверх – там увидел я самого себя несколько мгновений назад, — там разворачиваясь, садился самолет…» ( с.5 ). Высказывание значимое. Уже здесь обнаруживается некий сбой пространственно-временных координат, как бы раздвоение оси времени, делающее возможным одновременное пребывание в двух местах (на земле и в небе ) и в двух временных состояниях (уже идет и все еще летит, то ли отстал от самого себя, то ли опередил). Сопровождается все это явлением ветра, который еще не раз будет возникать на страницах книги и именно в тех сценах, где речь пойдет об изменениях в восприятии пространства и времени: «Так и запечатлелся во мне первый кадр: ветер и выгоревшая трава…
… Ветер подталкивал меня к Еревану» . ( с.4 ).
Следует отметить, что обнаруживается это неестественное, то есть не-обыденное, восприятие пространства и времени в тот момент, когда герой приближается к «неестественному» месту, а именно — к аэровокзалу: «Вокзал, по моему убеждению, не место для естественного человека…» ( с.5 ). Но именно в этой промежуточной зоне, в этом транзитном пространстве герой зачем-то взвешивается на аэровокзальных весах: «Весил я все столько же. Тридцать лет от роду. Весы показывали 7 сентября 1967 года» ( с. 5 ).
Так, с уточнения собственных параметров, как бы с подтверждения себя в некой точке отсчета начинается путешествие. А вот так, на последней странице книги, заканчивается: «Передо мной отворился мир. Я застыл на пороге. Замер в дверях. Ворота в мир. Врата мира. Я стою на пороге. Это я стою. Это я». Вот начало путешествия, а вот его итог. От себя – через незнакомую страну – к себе. От одного порога самоосознания к другому. Параллельно путешествию героя по Армении совершалось и его путешествие по ландшафтам собственного «я», расширение и трансформация его внутреннего пространства.
А вот что предшествовало этому двойному путешествию.
«По обстоятельствам чисто внутренним я чувствовал себя запертым в родном городе и удрал из него…» (с.53). В другом месте выясняется, что герой испытывал проблемы во взаимоотношениях не только с пространством, но и со временем: «Я мечтал бы жить сию секунду. В эту секунду и только ею. Живу же я где-то между прошлым и настоящим собственной жизни в надежде на будущее. …Я хочу ликвидировать разрыв между прошлым и настоящим, потому что разрыв этот делает мою жизнь нереальной, да и нежизнью» ( с.29 ).
Итак , на момент, предшествовавший поездке в Армению, состояние следующее: разорван и заперт, выброшен за пределы реальности во внебытийственную сферу. Причем, по обстоятельствам чисто внутренним.
Однако перемещение из одного географического пространства в другое отнюдь не сразу повлекло за собой какие-либо изменения в пространстве внутреннем: «Удрав же, опять оказался в клетке, причем чужой. …Мне следовало обрести простор» ( с.53 ). Обрести простор, то есть обрести иное качество сопряжения с пространством и временем, войти в реальность, обрести подлинное бытие. В контексте книги все эти задачи оказываются почти что синонимичными – ни одна не осуществима без другой. И пребывание в иноязычной и инокультурной среде и оказалось тем пусковым механизмом, который расшатал привычные представления героя о пространстве и времени и вытолкнул его в новое видение реальности. Речь, безусловно, идет не о смене национальной идентичности, а о прорыве в собственные глубины, внутреннем духовном опыте: «Сама твоя жизнь пододвинулась вплотную — и ничего не видно» ( с. 173 ).
«Ничего не видно» — вот оно важное предусловие обретения нового зрения. Для того чтобы начать видеть по-новому, надо перестать видеть по-старому. А точнее, вообще перестать видеть. Дойти до той точки, где исчезают не только старые представления о реальности, но и какие бы то ни было. И до такой точки, путешествуя по Армении, герой дошел: «Да полно, есть ли история? Существует ли объективно? Не есть ли она наше случайное отношение к времени?» (с.30). Старые понятия рушатся, новых еще нет и именно в этом состоянии полного неведения и происходит то, о чем мечтал герой – «жить сию секунду. В эту секунду и только ею». Происходит это во время посещения Эчмиадзина. И секунда эта оказалась весьма вместительной: «Что за водоворот времен закружил меня? Церкви тысяча шестьсот лет, но крыше ее один год, христианству две тысячи лет, а жертвоприношениям – десять тысяч, газетка под пир подстелена вчерашняя, а небо над нами вечно, католикосу шестьдесят, а мне тридцать – боже! – а певице – двадцать пять, а кто-то еще не родился и неба еще не видал! …Каша, водоворот, стремнина времен в секунде настоящего времени» (с.с.34-35). И опять, как и в первой сцене в аэропорту, трансформация времени (в данном случае его уплотнение, сконденсированность разновременных сегментов в одной временной точке) сопровождается явлением ветра. Но если в аэропорту ветер только лишь подталкивал героя к неизведанному, то в Эчмиадзине герой уже оказывается в эпицентре вихря, точнее его аналога – водоворота («водоворот… времен в секунде настоящего времени»). Поскольку ветер (или же явления, аналогичные ему) и в дальнейшем неоднократно будет возникать на страницах книги и именно в тех местах, где речь пойдет об изменениях в восприятии пространства и времени, то это дает нам основания рассматривать его не только как физическое явление, но и как трансфизическое. А также как метафору, а может быть, и символ. Символ перемен.
Рассмотрим еще одну, значимую для нашей темы, сцену, в которой ветер уже становится главным действующим лицом. Это сцена на Севанском полуострове, где происходит очень мощная трансформация в восприятии реальности:
«И там, наверху, все исчезло. Провалилось время. Скрылся перешеек – и полуостров стал островом. …Желтая высокая трава навсегда обозначила ветер, который дул тут вторую тысячу лет, который дул всегда» ( с.65 ). Новая реальность, с которой столкнулся герой: исчезновение времени, преображение пространства, явление ветра вечных перемен — вызывает у него обостренное чувство опасности: «Это было такое дикое, опасное, напряженное, натянутое как струна, звенящее место на земле, подставленное свету, как ветру, и ветру, как свету, место… Ослепительное, как зубная боль» ( с.65 ). В этой сцене ветер становится подобным свету, а свет – боли. Трансформация времени и пространства упраздняет разнохарактерность явлений, обнаруживая их взаимоподобие, а может быть, и тождество. И что существенно, это вызывает у героя сотрясение всего физического существа: «Высокий звон натягивался и рвался в ушах, горячий холод гулял по спине, и в носу стрекотал кузнечик. И где-то во лбу тикало» ( с.65 ). Итак, образуется как бы некая цепочка то ли взаимопричинных, то ли взаимопроницаемых явлений: ветер – свет – звон – холод – жар – боль – свет. Такое впечатление, что внутри все так же вихрится, как и снаружи. И здесь нам не очень важно, что действительно был ветер, действительно герой простудился, купаясь в Севане. Слишком мощное описание для заурядной простуды. Опасна не простуда. А необычное состояние сознания, позволяющее увидеть реальность вне обыденных представлений.
Неслучайно в этом месте герой воспринимает себя не как любопытного туриста, но как благоговейного паломника: «Это… место, которое еще могло бы принять паломника, чтобы обдуть с него пыль дорог, но праздного пришельца сдувало с него, как пыль, и оставалось таким же… непосещенным, как тысячу лет назад, как всегда» (с.65). Скорее всего, именно столкновение героя с открывшейся ему новой реальностью, переход в разомкнутое пространство, когда рушатся границы между внешним и внутренним, и сотрясает его естество. И эта разомкнутость: разрушение привычных представлений, ментальных перегородок между собой и миром, исчезновение чувства собственной значимости (ну какая разница, думал я, что я – прозаик Битов, а не безымянный поэт «имя им легион». Это было полезное переживание: я вдруг понял, что имя мне – легион…» с.161), осознание жизни как таинства — и позволило герою увидеть реальность вне привычных схем.
К сожалению, объем доклада не позволяет мне рассмотреть и другие важные этапы и аспекты путешествия героя по кругам этой новой реальности. Хочу сразу перейти к сцене, которая представляется мне кульминационной. Сцене, где исчезают все временные разрывы, и герой соприкасается с пространством вечности. Это произошло в обыденном месте, на одной из старых ереванских улочек, в обычном дворике. Цитата эта говорит сама за себя, и ею я и хочу закончить свой доклад: «Тут все говорило языком жизни – бывшей и будущей, — вечной жизни… Я решался, я входил во дворик, и из всех дверей выбегал любящий меня народ – прадеды и прабабки, правнуки и правнучки… Будущие и прошлые люди обнимали меня и выстраивались безмолвной шеренгой, ласково сокрушаясь, и кивая, и жалея меня, пока я шел мимо них и плакал от скорби и счастья…» (с.155).