ИСТОРИЯ

«Наша Среда online» — В Ереване в издательстве «ВМВ-Принт» в августе 2020 года вышла «Книга о воинах и войнах. Антология исторической военной прозы армянских авторов». Она была издана к 75-летию победы в Великой Отечественной войне 1941-1941 гг. Издание включает в себя прозу армянских писателей, военных, государственных деятелей.

Эта книга – собрание рассказов, воспоминаний, отрывков из романов, посвященных войнам и участию в них воинов-армян. Двадцать девять авторов – от классиков литературы до современников – повествуют о воинах и войнах разных эпох. Героические страницы крупных сражений и локальных конфликтов, выдающиеся полководцы и простые солдаты, горечь поражений и триумфы побед.

Издание предваряет предисловие «Нет державы без славы, а славы без побед», написанное инженером, полковником, кандидатом технических наук Вигеном Оганяном. В Антологии есть и его публицистика, которую он писал в редкие часы отдыха, работая всю жизнь в секретной военной сфере в Москве.

Книга структурирована по хронологии. Здесь есть раздел эпоса, Первой мировой Великой Отечественной войн, Карабахских событий 1990-х.

В Антологии можно прочитать страницы Хачатура Абовяна «Раны Армении», автора знаменитых строк: «Да будет благословен тот час, когда нога русского солдата вступила в Армению…» Также рассказы писателей-фронтовиков Леонида Гурунца и Серо Ханзадяна; малоизвестные рассказы Уильяма Сарояна, Гранта Матевосяна и Левона Хечояна в переводе Арама Оганяна; отрывок из повести «Неистребимый майор» адмирала флота, Героя Советского Союза Ивана Исакова; военные мемуары участника Великой Отечественной войны, Героя Советского Союза, военного комиссара Армянской ССР (1969-1987 гг) Ашота Казарьяна; советского полководца, дважды Героя Советского Союза, Маршала Советского Союза Ивана Баграмяна; страницы романа экс-президента Армении Роберта Кочаряна «Жизнь и свобода».

В Антологии представлены произведения о Великой Отечественной и Первой мировой войне известного российского прозаика, члена Союза писателей Москвы и Международной ассоциации писателей и публицистов Амаяка Тер-Абрамянца. Его отец, военный хирург, прошел всю войну от Ленинграда до Берлина, и за эти годы поставил на ноги не менее дивизии. Широкую известность в армянской читательской писатель получил благодаря роману «В ожидании Ковчега» о событиях в Армении в 1917-1922 годах, от развала Кавказского фронта, геноцида армян до красного террора, которую писал, опираясь на архивные документы.

Автором идеи издать Антологию армянского военного рассказа стала профессор Института востоковедения Российско-Армянского Университета Виктория Аракелова. Среди составителей – журналисты Павел Джангиров, Валерия Олюнина, переводчик художественной литературы Арам Оганян. Они решили собрать книгу, в которую должны были попасть имена не только великих, но и наших современников, о которых никто не знает в России. Валерия Олюнина – ведущий научный сотрудник Института политических и социальных исследований Черноморско-Каспийского региона, дочь авиационного политработника, рассказала об идее своим коллегам в Москве, которые сегодня работают на армяно-российском культурном поле, и они помогли с финансированием. Своих имен они просили не называть, но они сыновья кадровых военных и внуки фронтовиков. И для них важна эта семейная преемственность.

«Наша Среда» предлагает вашему вниманию отрывок из книги «Танковые рейды» советского военачальника, главного маршала бронетанковых войск, Героя Советского Союза Амазаспа Бабаджаняна.

Амазасп БАБАДЖАНЯН

ТАНКОВЫЕ РЕЙДЫ

(отрывок из книги)

…Противник не жалеет тысячи своих солдат. Большие потери несем и мы. Гибнут лучшие из лучших. Уже недосчитываемся многих ветеранов — участников сражений под Курском, на Правобережной Украине, у Карпат. Медпункты переполнены. Недостает медперсонала, медикаментов. Не хватает провианта и воды. Посылаемые штабом армии и корпуса для связи с нами танковые и мотострелковые подразделения не могут пробиться. Обстановка накаляется до предела.

Вечером 18 августа получил радиограмму командарма М.Е. Катукова, обязывающую меня возглавить группу бригад и организовать оборонительные бои до подхода наших войск. Вызвал комбригов и командиров отдельных полков. Прибыли все, за исключением С.И. Кочура, убитого под Кихарами. Обсудили, как лучше организовать оборону. Приняли решение о немедленном вывозе раненых в места, где их возможно укрыть от артобстрела.

На помощь пришли наши доблестные соколы. Эскадрилья за эскадрильей штурмовали они в течение всего дня боевые порядки атакующего противника. Буквально до земли пикировали советские самолеты, нанося удар за ударом, мешая ему, срывая его попытки прорывать наш заслон и освободить свои окруженные войска.

Утром 19 августа с группой офицеров и солдат проверяем готовность наших опорных пунктов к отражению новых атак противника и неожиданно натыкаемся на несколько танков противника.

Деваться некуда. Танки заметили нас, открыли огонь из пушек. Один снаряд разорвался в центре нашей группы.

Взрывной волной меня подбросило в воздух и кинуло наземь. Сначала показалось — нет руки. Шевельнул — цела! Хотел позвать на помощь — сам себя не слышу, а изо рта хлынула кровь. Оказывается, ранен осколком в горло.

Кое-как поднялся на ноги. Гляжу — рядом, опрокинувшись навзничь, лежит комбриг— 21, подполковник И. В. Костюков, громко стонет. Вместе с капитаном В.С. Бобровым тащим Костюкова в овраг — у него перебита нога.

Появилась молоденькая медсестра — знаком велю в первую очередь заняться Костюковым.

Вслед за ней фельдшер — старший лейтенант. Увидел, сколько раненых, кинулся прочь. Куда это он — сдрейфил? Но фельдшер через минуту возвращается на “виллисе”. Грузим раненых, “виллис” на полном ходу пытается проскочить болотце, но застревает. Раненых приходится снова выгружать — прячем их в овраг.

Вокруг меня столпились офицеры, те, кто остался в живых. Ждут указаний. Пытаюсь говорить — ничего не выходит, голоса нет, только сочится из раны кровь. Пытаюсь командовать жестами. Не понимают. Хватаю лист бумаги, пишу: “Всем по своим местам, в подразделения. Без моей команды ни шагу назад”. Добавляю жестом: сам буду здесь. Поняли.

Танки противника горят — наши артиллеристы славно сработали.

Приносят радиограмму от командарма: “Наступать на юго-запад, навстречу нашим наступающим войскам”. Знаю: там наступает наша 13-я общевойсковая армия. Пишу на бумаге: “Собрать два мотобатальона, несколько артбатарей”.

Главные силы бригад оставил в обороне, чтоб не подвергать опасности 11-й танковый корпус. Два мотобатальона развернулись цепью и двинулись на юго-запад.

Мой командирский танк сопровождает пехоту. Уложил в него и раненого Костюкова, сам занял место орудийного наводчика, только что тоже тяжело раненного.

Зову в танк капитана Боброва. “Вас и так там уже пятеро! — кричит он в ответ. — Я с мотобатом, разрешите!” Действительно, шестому в танк не влезть, да еще в нем раненые…

Ведет танк его командир, старший лейтенант А. И. Алексеев. Мы идем в боевых порядках пехоты наших батальонов. Мне кажется, что пехота движется медленнее, чем могла бы, ведь по ней противник не ведет огня. Велю прибавить обороты, надеюсь, что пехота за нами пойдет быстрее.

Старшина Полторак жмет на педали, танк вырывается вперед, огибает высотку.

Прямо на нас — вражеское орудие. Полторак давит его гусеницами. Но рядом, оказывается, еще и другие орудия врага. Они открывают по нам беглый огонь. Каждое попадание прямо качает танк.

Успеваю выстрелить из своей пушки в упор — немецкое орудие замолкает. Но остальные, увы, еще целы и бьют. Танк вздрагивает еще и еще. Внутри дым.

— Танк горит! — докладывает старший лейтенант Алексеев. Командую оставить машину.

Из танка выпрыгивает Алексеев и, сраженный, падает замертво. За ним выскакивает заряжающий и тоже падает — ранен в ногу. Из верхнего люка выбираюсь наружу, ползу по борту танка к люку водителя. Старшина Полторак вытаскивает раненого Костюкова.

Машина наша в огне, вспыхивают топливные баки, нас обволакивает дымом, и в этом наше спасение. Подползает заряжающий, раненный в ногу, его не видно в дыму, узнаю его по голосу.

Полторак взваливает на себя Костюкова, и мы ползем в сторону наших. Но те, видимо, посчитав нас погибшими, никого за нами не посылают, а сами стремительно движутся навстречу подходящим главным силам.

Мы одни в поле. Жаркий августовский полдень. Кругом горят хлеба.

Ползем, закусив губы, подавив стон, — ранены все, кроме Полторака, а он тащит на себе тяжелого Костюкова.

Неподалеку на высотке возникают два немецких бронетранспортера. Замечают нас. Но тут рядом с ними рвется один, потом другой снаряды. Видно, испугавшись, они поворачивают — и наутек.

Однако ползти дальше уже нет мочи. Спустились в большую воронку.

Шепчу Полтораку:

— Оставь нас. Приведи людей.

— А вас как же оставить, товарищ полковник!

— Иди! Не заставляй повторять — видишь… — показываю, что через перевязку на горле сочится кровь.

И все-таки мне легче, чем Костюкову. Он уже и стонать не может, только губы кусает, чтоб не закричать: еще бы — перебита нога…

— Потерпи, дружище… — хриплю я, чтоб поддержать его.

С трудом расцепив сжатые от боли челюсти, он еле слышно произносит:

— Одно прошу: не оставляйте здесь, если надо будет — застрелите…

Больше он ничего не просит, молчит.

Трус человек или нет — особенно видно, когда он ранен. За годы войны я много видел людей и храбрых и трусливых. Последние обычно склонны преувеличивать свою боль, свое страдание — жалуются, зовут на помощь, просят, требуют, чтоб их скорее отправили в госпиталь.

Страх за свою жизнь на войне испытывают все. Но люди смелые и храбрые — люди большого сердца — ощущают страх после того, как опасность миновала. Иное дело — малодушные. Эти дрожат уже в ожидании опасности.

Полторак вернулся быстро с двумя офицерами. Костюкова уложили на плащ-палатку и потащили. По дороге офицеры сообщили, что наши батальоны сумели соединиться с частями 13-й общевойсковой армии.

С ужасом узнаю — будто сердце чувствовало! — что замначштаба бригады по разведке капитан Бобров — мой Бобров! — трагически погиб в этом бою.

И. В. Костюкова и заряжающего тут же увезли в госпиталь. Вслед за ними в госпиталь отправили и меня — за Вислу, в населенный пункт Демба.

Лежу в небольшой, но одноместной палате. Светло, чисто, все кругом белое. Здесь еще до начала войны немцы устроили военный госпиталь для своей 6-й армии. Той самой, что впоследствии была уничтожена и пленена под Сталинградом. Строили добротно, надежно, не предполагали, что тут будут лечить советских солдат и офицеров.

Дверь палаты вдруг шумно распахивается, комната становится маленькой — в нее вваливается Володя Горелов. Накинутый на широченные плечи белый халат топорщится во все стороны, Володя еле удерживает бесчисленное количество разных свертков — гостинцев. Вывалив все это мне на кровать, раскрывает объятия, но замирает:

— Ох-хо-хо… Да что это с тобой сделали, Армо? — И тычет осторожно пальцем в мою забинтованную от подбородка до пояса фигуру.

Долго беседовали мы с Владимиром Михайловичем. Вернее, говорил он, я отвечал знаками. Сообщил он, что наша армия выведена во второй эшелон, что врага теснят на всех направлениях. В конце беседы как бы между прочим сказал:

— Знаешь, а меня сватают к Ивану Федоровичу Дремову заместителем на корпус. Как считаешь, соглашаться?

— Соглашаться, соглашаться, — машу в ответ обеими руками.

— Ну, аплодисменты твои разреши считать одобрением, — захохотал Горелов и тут только заметил маленькую фигурку медсестры, которая

забилась в дальний угол, ошеломленная его грозным видом. — Сестрица, будьте ласковы с моим другом — он мне что брат, сделайте все, чтобы поскорее лезгинку танцевал.

— Сделаем. Но для этого вам надо поскорее уйти, больному вредно столько шума, — строго сказала медсестра, осмелев при исполнении служебных обязанностей.

Горелов виновато извинился и, поцеловав меня, поспешно вышел.

— Кто здесь был? — раздался суровый голос.

— Да вот я говорю: нельзя, а… — залепетала сестра.

— Она с… с… старалась, — просипел я в защиту девушки.

— Молчать!.. Тебе же нельзя разговаривать, Армо…

Смотрю: да это же мой старинный фронтовой товарищ, военврач Эльдаров Лев Артемович! Тот самый, от которого я еще в сорок третьем убежал из госпиталя. Улыбаюсь ему во все глаза, а он сурово глядит на меня через стекла своих роговых очков:

— Признаюсь, здорово ты меня вчера напугал, Армо, когда тебя привезли: крови много потерял и вообще хорош…

Он приблизился к моей постели, присел на край кровати.

— Вот что, Армо, будь мужествен, я тебе скажу правду. Рана у тебя тяжелая — в область трахеи. Потому и запрещаю я тебе разговаривать. Дело настолько серьезное, что сами мы тебя оперировать не решились. Вызвали Ахутина, он крупный специалист. А пока лежи и молчи. Сбежать уже не сбежишь, я, к сожалению, спокоен на этот раз. Главное — молчи.

Когда он вышел, моя медсестра затараторила, не давая мне вставить ни слова:

— Меня зовут Надя, Надежда. Сибирякова — фамилия. Поздравляю вас — у Ахутина золотые руки. Как?! Вы не знаете, кто такой Ахутин? Ахутин — профессор, он главный хирург фронта, он знаменитость. Так что, считайте, ваше дело решенное, вы спасены. А сейчас будем обедать.

И она протянула мне тоненькую резиновую трубочку.

— Пора обедать. А это молоко. Вы не любите молока? А я очень люблю. Меня мама всегда молоком кормила. Вы возьмите трубку в губы и потяните, молочко вкусное, сладкое, тепленькое…

Тьфу ты пропасть, оно еще и “тепленькое”… Это все Эльдаров, хитрость его понятна — велел сестре самой без умолку разговаривать, чтоб мне не дать возможности и рта раскрыть.

Вечером прибыл представительный генерал. Это и был профессор Ахутин. Вслед за ним в комнату набилась целая свита в белых халатах, почтительно встала вокруг него.

Профессор долго осматривал мою рану, недовольно качал головой, молчал. Молчание его становилось зловещим. Наконец не выдержала какая-то женщина в белом халате:

— Почему ты медлишь? Колеблешься? Тут не может быть колебаний — ведь он еще очень молод! (Впоследствии я узнал, что это была жена профессора, военный врач, тоже хирург.)

— Хорошо, — бросил Ахутин. — Подготовьте операционную…

…Очнулся я утром. Тяжело дышать. Чьи-то руки подносят к носу кислородный шланг. Слышу: «Вот я говорила, что все будет хорошо. Вот видите, все хорошо…» Это же голос моей сестрички — Нади-Надежды… А дышать все равно нечем…

Потянулись утомительные госпитальные дни. «Не разговаривать». «Горячего, холодного не пить». И еще хуже — «Не курить категорически».

Кормили только жидким. Вот именно тогда, чтоб быть точным, я и стал «тощим полковником», как выразился в своей книге Николай Кириллович Попель, а не в период Курского наступления, как ему показалось. Ну да я не в обиде, понимаю — каждый автор имеет право на “художественный домысел”. А если серьезно — был я в то время не “тощим”, а “пуховым” полковником — 57 килограммов весу…

Но жизнь есть жизнь, молодость — молодость, и я стал понемножку подниматься с постели, хотя вид имел довольно забавный: забинтованный весь — как в белом скафандре, да еще бородищей черной оброс. Хоть кто испугается.

Так и случилось. Однажды ночью встал тихонечко, вышел в коридор. За столиком дежурная сестра дремлет. Я стараюсь потише ступать, но половица скрипнула, сестрица открыла глаза, увидела меня: черная борода и весь белый, как вскрикнет не своим голосом — и со всех ног.

Ну, я от греха подальше — в свою палату. Наутро рассказывает мне моя Надя-Надежда, что ночная дежурная видела самого живого… черта. И до слез смеялась милая девочка, когда наконец поверила мне, что чертом-то был не кто иной, а я, ее подопечный…

Публикуется по книге: Амазасп БАБАДЖАНЯН «ТАНКОВЫЕ РЕЙДЫ 1941-1945», Москва, ООО «Издательство «Яуза», ООО «Издательство «Эксмо», 2009 г.
___________________________________________________________________

Амазасп БАБАДЖАНЯН (1906 -1977 г.г.) — советский военачальник, Главный маршал бронетанковых войск, Герой Советского Союза.