«Наша Среда online» — Я сижу в библиотеке искусств на Большой Дмитровке, на ней когда-то был знаменитый на всю Москву Художественный салон. Здесь с 15 мая по 4 октября 1914 года в здании на Большой Дмитровке, 11 проходила посмертная выставка произведений Валентина Александровича Серова.
Её организовали друзья автора «Девочки с персиками» и невероятно большого количества знаменитых на всю Россию картин художники Игорь Грабарь и Илья Остроухов. Московский критик Николай Эфрос посчитал её крупнейшим событием в русском искусстве со времён дягилевской выставки исторических портретов в Таврическом дворце.
В фондах библиотеки есть две интересные книги, посвящённые судьбе и творчеству первого русского импрессиониста. С его правнучкой Екатериной Дмитриевной мы уже встречались в особняке Фирсановой на Пречистенке, зал в котором реконструировал Таманян. И надо же, Александра Ивановича и Валентина Александровича (первого, правда посмертно, ведь на Пречистенке располагается школа его имени) свёл ещё один адрес – дома князя Щербатова на Новинском бульваре.
Первая книга вышла в 2005 году в Санкт-Петербурге: это альбом из собрания Государственного Русского музея. Вторую написал Аркадий Кудря «Служенье красоте, или Жизнь художника Серова». Также нашла очень интересную публикацию искусствоведа Марины Чижмак на портале «Сozymoscow.me».
Удивительная вещь: когда узнаёшь о судьбах таких, казалось бы, разных и далёких друг от друга людях, начинаешь заметно волноваться, когда находишь тему, их объединяющую. Вот, например, Таманян строил для царя Николая Романова выставку в 1913 году, примерно в это же время, двумя годами раньше, Серов пишет портрет модельера Надежды Петровны Ламановой, Поставщика Двора Ея Императорского Величества, её портрет также был представлен на посмертной выставке, как и царской семьи. Это и удивляло посетителей из числа простого люда, они видели, как с одинаковым теплом были написаны лица и царя, и аристократов, и крестьян…
А вот мы тут ошибаемся! Марина Чижмак утверждает, что Серов был знаменит своим прихотливым нравом и заслужил немало недоумённых реплик в свой адрес. Он терпеть не мог богатых и сильных мира сего, о чём им не медлил сообщать. Но вот слава блистательного портретиста заставляла русскую знать, несмотря на сложность общения с художником, ещё и ещё обращаться к нему с заказами увековечить в искусстве свои самовлюблённые натуры.
Ну, например, Феликса Юсупова он написал с мопсом: собачка должна была как-то понизить статусность князя. На жену начальника Военно-походной канцелярии, генерал-майора, княгиню Ольгу Орлову, не отличавшуюся ни интеллектом, ни духовностью (от которой он не мог отбиться, как Леонардо от маркизы Изабеллы д’Эсте), он водрузил чёрную шляпу, как будто она была здесь самой главной частью композиции. Портрет графиня невзлюбила и предпочла от него избавиться, подарив Русскому музею.
Плохо шло вдохновение и с женой князя Щербатова Полиной Ивановной. Марина Чижмак говорит, что среди всех искренне презираемых художником лиц, глядящих на нас с многочисленных полотен Серова — отыскиваются порой единицы, к которым можно распознать некую симпатию мастера, по крайней мере без карикатурной злобности и подтекста.
Из записей Щербатова: «Не подобает мужу описывать красоты и прелесть своей жены, но как художнику да будет мне дозволено всё же сказать, что она была видением большой красоты и поэзии: с матовым, жемчужно-белым цветом лица, снежно-розовым румянцем, с тончайшими чертами лица, с белокурыми волосами, отливающими червонным золотом, с редко красивыми поющими линиями её высокой стройной фигуры, поражавшей своими античными пропорциями».
Действительно, Полина восхищала многих своей русской красотой. Василий Суриков не устоял и сделал из неё персонажа из толпы в картине «Боярыня Морозова».
Аркадий Кудря подробнее описывает работу Серова над портретами, которым было суждено стать последними в жизни мастера.
В 1913 году Валентин Александрович по собственному желанию начал писать княгиню Щербатову и вновь первую красавицу Москвы и Санкт-Петербурга Генриетту, супругу предпринимателя Владимира Осиповича Гиршмана. Её прежний портрет у зеркала в будуаре ему казался манерным.
У Щербатова в особняке художник появлялся регулярно. С портретом Полины шло непросто, сделанные эскизы не радовали Серова. Работать с Генриеттой ему было приятнее. Её лицо полно жизни.
Полина становилась у перил лестницы, то сидела возле, он напряжённо искал что-то иное. К тому же на душе было неспокойно. Художественный мир потрясла новость о том что из Лувра похищена самая дорогая жемчужина музея — Джоконда. Опять участились приступы сердечной боли. Врач Плетнёв, сделав рентген, настоятельно рекомендовал больше отдыхать. Серов до этого отдыхал в Финляндии, но сказывалось напряжение последних лет. Художник торопился, к тому же много курил…
Отдушиной становились разговоры с женой и детьми, расспрашивающими о Париже и Лондоне, откуда он недавно вернулся. Но жена стала чувствовать, что он утратил живость и весёлый настрой после возвращения из-за границы. Начал верить в дурные приметы. Взволновал его случай с зелёным попугайчиком, через открытое окно влетевшим в его комнату. Спустя несколько дней Валентин Александрович увидел его мёртвым на полу.
Он каждый раз поднимался в свою комнату наверх и взгляд его задерживался на плакате с изображением танцующей Анны Павловой в балете «Сильфида» в дягилевских сезонах. Сам оригинал был выполнен на тонированном холсте, балетная пачка взлетает как стрекозиные крылья…
Аркадий Кудря воспроизводит воображаемый разговор Серова и князя. Были ли источники для этого писательского диалога?
Сам князь Щербатов предложил написать Полину Ивановну стоящей в дымчатом платье возле огромной мраморной вазы с возложенной на неё рукой. Сзади виден на стене портрет одного из предков князя — историка Щербатова.
Эта композиция чем-то напоминала ему парадный портрет Екатерины Великой. Уловив, должно быть, иронию в его тоне, князь суховато ответил:
— Нет, не нахожу.
Почему Серову эта поза должна казаться императорской? Ведь в 1905 году он очень в похожей позе написал выдающийся портрет актрисы Марии Ермоловой.
И с чего вдруг князю быть суховатым с Серовым? Они давно дружили и, судя по всему, их разговор могла оживлять и шутка. В 1903 году Серов нарисовал шарж Щербатова на жёлтой бумаге, графитным карандашом: вытянутая фигура князя, правая рука согнута в локте и гротескно в левой искривлена трость.
Серов в этот ноябрьский день утром вновь был у Щербатовых. Княгиня вновь принимает величественную позу, но как замкнуто её лицо. Словно через руку, положенную на мраморную вазу, ей передаётся холод камня. Рисунок ей нравится, договорились завтра писать красками.
Дома застал дочь Владимира Дервиза Машу. Она учится в Училище живописи, ваяния и зодчества. Как прекрасна молодость, первые творческие удачи, которые в его судьбу пришли уже в детстве, ещё до встречи с Ильей Ефимовичем в Париже…
Дочь Ольга видит на его лице лёгкую грусть.
— Разве просто так объяснишь! Жизнь, Оленька, в сущности скучная штука, а умирать-то всё равно страшно.
Попросил шубу и решил уйти чёрным ходом, предстоял ещё последний сеанс на Тверском бульваре, в доме Ламановой. Через пару часов покинул и её. Поехал к врачу Ивану Ивановичу Трояновскому, знаменитому хирургу, коллекционеру русского искусства. За игрой в карты опять ёкнуло сердце. Не находил себе места, уехал и отсюда — к Илье Семёновичу Остроухову. И там был гость — хранитель галереи Третьяковых Николай Николаевич Черногубов, знаток иконописи, заговорил о встрече с Анри Матиссом. Лидер французских фовистов увидел в русской иконе возвышенную простоту.
Разговор свернул на дела Третьяковской галереи, потом на музыкальные события. Остроухов рассказал о недавно виденной в Большом театре постановке «Парсифаля» Вагнера. Дал посмотреть Серову недавно купленные рисунки Репина и Васнецова-старшего. В половине первого распрощались с хозяином, тот приказал развести гостей по домам.
Утром встал и подумал, что нужно снова к Щербатовым и Гиршман, попросил няню принести младшую трёхгодовалую дочку Наталью. Любимица стала кувыркаться на кровати… Вдруг приступ боли в груди пронизал всё его тело. Напрягая голос, он сказал няне: «Возьмите Наташу. Я встаю».
Когда няня унесла дочь, сделал попытку подняться и, вскрикнув от боли, бессильно упал на постель. Умер мгновенно, как и отец.
А Полина…Княгиня Полина Щербатова после Октябрьской революции покинет навсегда страну и станет известной парижской гадалкой, про которую будет не униматься в своих восторгах французская пресса.
Источники:
1. Серов В.А. Альбом. 2005, Санкт-Петербург, из собрания ГРМ.
2. Аркадий Кудря «Служенье красоте, или Жизнь художника Серова» М., 2001, ОАО Изда-во «Радуга».
3. https://cozymoscow.me/spletni-19-veka/spletni-19-veka-k-istorii-odnogo-portreta.html