«Наша Среда online» — В большинстве стран есть праздник под названием «день независимости». В Армении их целых два, один из них отмечают 28 мая. В этот день (официально он называется День Республики) вспоминают «первую республику» — государство, просуществовавшее чуть больше двух лет, с конца мая 1918 года до начала декабря 1920 года. Нынешнюю Республику Армения, день независимости которой празднуют в сентябре, называют «третьей республикой», а армянскую ССР, соответственно, «второй». Но именно «первая республика» занимает в исторической памяти армян особое место.
История «первой республики» настолько насыщена событиями, что их хватило бы на сотни страниц. За два года Армения успела повоевать почти со всеми соседями, принять сотни тысяч беженцев, подписать несколько мирных договоров, пройти через голод и эпидемии, пережить организованное большевиками восстание, сменить четыре правительства, и даже стать одной из первых в мире стран со всеобщим избирательным правом. Однако, пожалуй, самые драматические события в истории первой республики — это именно период ее создания, когда решался вопрос не только существования Армении как независимого государства, но и выживания армян на своей исторической родине в принципе.
Великий Октябрь и его последствия в Закавказье
Октябрьская революция фактически положила конец существованию российской империи. И если для кого-то это была долгожданная возможность добиться независимости, в Армении все было иначе. Даже армянские националисты, в частности, влиятельная на тот момент партия «Дашнакцутюн», никогда не говорили об отделении от России, ограничиваясь требованиями самоуправления в составе федерализованной России. Россию воспринимали как покровителя и защитника от смертельного врага — Турции. В годы Первой мировой Турция в союзе с Германией, Австро-Венгрией и Болгарией воевала с Антантой — союзом России, Франции и Великобритании. Геноцид армян в Турции в 1915 году был связан именно с тем, что правители Турции видели в армянах потенциальных союзников Антанты, и в особенности, России.
Основная надежда армян на спасение была связана с русскими войсками. Правда, когда русская армия заняла большую часть Западной (Турецкой) Армении (турки называют этот регион Восточной Анатолией), было слишком поздно: большинство армян были уничтожены или изгнаны. Но с приходом русских войск уцелевшие армяне начали возвращаться в свои дома. Февральская революция была воспринята многими армянами положительно — Временное Правительство собиралось продолжать войну до победного конца, следовательно, армяне могли продолжать рассчитывать на защиту русских войск.
Катастрофа произошла после прихода большевиков. В теории их позиция была вполне проармянской. В январе 1918 года был издан декрет «О Турецкой Армении», предусматривавший возможность самоопределения для армян Турецкой Армении. Но проблема заключалась в том, что практически сразу после Октябрьской революции русские солдаты стали покидать фронт. Мощная русская армия, еще за несколько месяцев до этого громившая турецкие войска, фактически перестала существовать. Ситуация усугубилась после того, как большевики вышли из войны и 3 марта 1918 года подписали Брест-Литовский мирный договор. Кроме прочих уступок, согласно этому мирному договору, Советская Россия обязалась не только вернуть Турции те территории, которые были заняты в ходе Первой мировой, но и восстановить границу, существовавшую до русско-турецкой войны 1877-1878 гг: Турции отходили Карс и Карская область, а также Батуми и Батумский округ. При этом в Закавказье прекрасно понимали, что турки, скорее всего, не удовлетворятся этими уступками и пойдут дальше, вглубь Закавказья.
Объединенное Закавказье: эксперимент без шансов на успех
Легитимность Брестского договора вызывала серьезные вопросы, так как к моменту его заключения большевики уже не контролировали те территории, которые собирались уступить Турции. Большая часть Закавказья отказалась подчиняться большевикам. Здесь был создан своего рода парламент, так называемый Закавказский Сейм, который взял на себя управление регионом. Через некоторое время Сейм провозгласил Закавказье независимым государством — Закавказской Демократической Федеративной Республики (ЗДФР).
Решения в Сейме принимались как компромисс между так называемыми Национальными Советами — грузинским, армянским и мусульманским (азербайджанским). Нетрудно догадаться, что при таком механизме принятия решений эффективность Закавказской Федерации стремилась к нулю. Более того, сами Национальные Советы не всегда контролировали обстановку на местах. Так, например, армянский Национальный Совет находился в Тифлисе (Тбилиси) и не всегда был хорошо осведомлен о том, что происходит на местах. Само собой разумеется, что подобное рыхлое государственное образование не могло противостоять такой серьезной опасности как вторжение турецких войск.
Современник и участник событий, армянский общественно-политический деятель, министр просвещения и культуры в правительстве первой Армянской Республики
Георгий Мелик-Каракозов в своих «Воспоминаниях» так описывал ситуацию: «Надо признаться, Закавказский Сейм … и национальные советы являли жалкую картину. Путаясь и спотыкаясь на каждом шагу, дрожа перед надвигавшейся опасностью, боясь мести со стороны “Северного колосса” [т. е. России – прим. ред.], Закавказское правительство не сумело организовать защиту края, несмотря на значительные военные припасы, оставленные здесь русской армией и, как выяснилось после, незначительность турецких военных сил. Но в то время, как последние были организованы, объединены и руководились единой волей … закавказская “демократия” в лице Сейма, правительства, национальных советов и партий занята была бесконечными словопрениями, взаимными упреками, уговариваниями и бездейственными призывами.
Историк и публицист Грант Тер-Абраамян считает, что «иначе и быть не могло». «У народов, входивших в Закфедерацию, были разные интересы. Для армян турки были смертельно опасным врагом: приход турецких войск означал угрозу физического уничтожения для всего армянского населения. Для Грузии было важным сохранить свои территории, на которые претендовали турки. Но с точки зрения грузин турецкая угроза была менее острой, и поэтому они пытались решить проблему через переговоры. Кроме того, Грузию взяла под свое покровительство Германия, основной союзник Турции. А для кавказских мусульман Османская империя не только не была врагом, но и воспринималась как союзник», — рассказывает Тер-Абраамян.
В результате по мере того, как турецкие войска продвигались вперед, противоречия в Закавказской Федерации обострялись. Мелик-Каракозов так описывает эти события: «Чем успешнее развивались для турок события на Кавказском фронте … тем более обнаруживалась номинальность власти Закавказского Сейма и правительства, разнородность и даже резкие противоречия национально-политической ориентации основных закавказских народностей. Закавказские татары [т. е. азербайджанцы – прим. ред.] недвусмысленно жаждали прихода турок, грузины колебались, выбирая между дипломатией и войной, армяне же, зная, что никакого примирения и мира между ними и турками быть не может, находились в лихорадочном возбуждении от сознания полного своего одиночества и смертельной опасности…»
Одним словом, перспективы у Закавказской Федерации с самого начала были сомнительные. Становилось очевидным, что единственная альтернатива оккупации турецкой армией, со всеми вытекающими из этого последствиями, — создание независимого государства на территориях, населенных армянами.
Катастрофа на фронте
К тому времени таких территорий становилось все меньше. С марта 1918 года турецкая армия продвигалась с боями, а армяне отступали, неся значительные потери. Гражданское население уходило вслед за войсками. Вскоре Араратская долина и другие области Восточной Армении были наводнены беженцами из районов, занятых турками.
Армянские отряды, объединенные в «армянский корпус», уступали турецким войскам практически во всех отношениях. Турецкая армия не была самой боеспособной армией среди стран-участниц Первой мировой, но все-таки это была регулярная армия. Армянский корпус был наспех сколочен из армян, служивших в российской армии, а так же участников добровольческих отрядов из Турецкой Армении. Отношения между кадровыми военными, служившими раньше в российской армии, и добровольческими отрядами были сложными. К тому же армянский корпус был частью войск Закавказской Федерации, и, следовательно, должен был подчиняться властям этого государственного образования с сомнительными перспективами.
Мелик-Каракозов вспоминает о настроениях в армянском корпусе: «После четырехлетней мировой войны армяне-солдаты общероссийского войска, а также добровольческих отрядов, естественно, были утомлены. С уходом же русского войска в связи с революцией с фронта в них должен был сказаться и упадок воинского духа. Уничтожение всего армянского населения в Турции, ставшее уже бесспорным и общеизвестным фактом, в корне подкашивало весь нравственный смысл старых добровольческих отрядов. К этому чувству бесцельности и одиночества присоединялось сознание, которое разделялось всем армянским населением, что приближающиеся турецкие войска будут вести беспощадную борьбу не на жизнь, а на смерть, ибо, как уже показали случаи столкновений с ними на передовых линиях, турки уничтожали всех попадавших к ним в плен армян, сохраняя жизнь пленным не армянам. Такая психология не могла не отразиться на мобилизации армянской армии».
Одним из преимуществ армянского корпуса было наличие высококвалифицированного офицерского состава — офицеров-армян, служивших в российских войсках. Так, о командире армянского корпуса. Однако, командиры типа Товмаса Назарбекяна (Фома Назарбеков), всю жизнь прослужившие в русской армии, не всегда знали, что делать в новых условиях. Мелик-Каракозов, высоко оценив Назарбекова как военного, тем не менее, пишет: «Для того бурного и рокового периода требовался военачальник иного калибра, темперамента, склада характера и даже, быть может, возраста. Назарбеков был опытным генералом регулярной, уже организованной старой русской армии. Но для того, чтобы спешно скомплектовать новую национальную армию на развалинах проигранной мировой войны, повести ее против испытанных турецких сил, наводивших ужас на армянское население … требовался вождь более экспансивный и изобретательный с громадной деятельной энергией, решительный и способный следовать велению своего здравого инстинкта, даже наперекор высшей закавказской власти. Спросят, а где же было взять такого человека, и был ли среди высших армянских офицеров человек более подходящий, чем Назарбеков? Не знаю. Возможно, что и не было».
Потеряв практически всю Западную Армению, армянский корпус отступил к Карсу. Грузинские отряды также не смогли противостоять турецкой армии и оставили Батуми. Однако все еще оставалась надежда, что турок можно будет остановить на подступах к Карсу. О неприступности Карсской крепости ходили легенды. По оценкам историка Ричарда Ованисяна, на момент военных действий в 1918 году в крепости находились огромные запасы оружия и боеприпасов (11 тысяч ружей, 2 млн пуль, 67 пушек и 19 пулеметов), и с военной точки зрения, крепость можно было удерживать как минимум два месяца. Тем не менее, вопреки всем ожиданиям, Карс был сдан без боя.
Карс и Сардарапат: от фиаско к победе
В армянской историографии ответственность за сдачу Карса часто возлагают на руководителя Закавказской Федерации, грузинского меньшевика Акакия Чхенкели. Действительно, был приказ оставить Карс, причем впоследствии даже руководство Закавказской Федерации признало, что это было ошибкой. Но, как считает Грант Тер-Абраамян, это слишком упрощенное объяснение: «Командир армянского корпуса Товмас Назербекян в своих воспоминаниях пишет, что если бы он был уверен, что армянские войска смогут защитить Карс, он бы не выполнил приказ. Возможно, что Назарбекян просто оправдывается, но из его слов очевидно, что возможность не выполнять приказ о сдаче Карса у армян была. Так что, вместо того, чтобы возмущаться поведением начальства, историкам следует анализировать те причины, по которым армянские силы не стали защищать Карс».
Скорее всего, основная причина сдачи Карса состояла в том, что армянские войска были ослаблены и деморализованы долгим и тяжелым отступлением из Западной Армении. «Возможно, этого можно было бы избежать, если бы армянские войска организовано отступили к Карсу с самого начала боевых действий, вместо того, чтобы распылять ресурсы на защиту огромных территорий, которые заведомо невозможно было удержать, — говорит Тер-Абраамян. — Однако у армян не было единого руководящего центра, который мог бы принять подобное волевое и сложное стратегическое решение».
Как бы то ни было, Карс был сдан, а через несколько дней турецкие войска с боями вошли во второй по размеру город Восточной Армении Александрополь (ныне Гюмри). Деморализованные армянские войска отступали. Дорога на Ереван и на Араратскую долину была открыта. Казалось, что все потеряно. Однако из осознания безнадежности возникает некая отчаянная решимость сражаться до конца.
Эту решимость отражают слова армянского Католикоса (патриарха) Геворка V-го: «Турок, наш кровожадный враг, захватил Алексадраполь и движется в сердце нашей страны, нашей истории, нашей веры — в Эчмиадзин [город, где находится резиденция католикоса – прим. ред.]. Наши военачальники предлагают оставить врагу святой Престол Эчмиадзина, наши святыни, оставить армянский народ и найти убежище в Бюракане [деревня в горах недалеко от Еревана – прим. ред.]. Нет, нет, тысячу раз нет, я не брошу оставленный мне в наследство нашими святыми предками Святой Престол. Если наши солдаты сами не могут остановить наступление врага, не могут спасти наши святыни, тогда пусть я погибну прямо здесь» (газета «Аздак» от 25 мая 2015). Еще лаконичнее эти настроения передает фраза, приписываемся одному из участников майских сражений, полковнику Бей-Мамиконяну: «Я видел столько армян-мужчин, бегущих от турок, что мне стыдно – я остаюсь».
В Ереване между тем делали все, чтобы наладить оборону. Как пишет Мелик-Каракозов, «армянские общественные организации, в частности партия “Дашнакцутюн”, делали крайние усилия, чтобы поднять дух масс, рекрутов, найти денежные средства, снаряжение, сформировать правильные войсковые части». В Ереване и других районах Армении, еще не занятых турецкими войсками, началось массовое добровольческое движение. «Ополчение не отличалось высокой боеспособностью, ведь к этому моменту война продолжалась четыре года и практически все, кто был способен к военной службе, были уже призваны в армию. Но присутствие ополчения было очень важным психологически, оно помогло восстановить боевой дух войск, сломленный поражениями предыдущих месяцев», — говорит историк и публицист Грант Тер-Абраамян.
События последней декады мая 1918 года в Армении называют «майской героической битвой». В эти дни параллельно в нескольких сражениях армянским войскам удалось остановить турецкие войска. Основные бои шли вокруг Сардарапата, деревни в Араратской долине недалеко от Еревана, где в 1918 году находился важный железнодорожный узел. Сражение началось в ночь на 22 мая. После двухдневных упорных боев турецкие войска оставили Сардарапат. Армяне продолжили наступление, и к 27 мая турецкие силы отошли к Александрополю. В это же время в районе города Каракилиса (ныне Ванадзор) бои шли с переменным успехом, в конечном итоге армяне были вынуждены оставить город, но им удалось сорвать наступление турецких войск и обеспечить тыл армянских силам, сражавшимся в Сардарапате. Наконец, в районе Баш-Апарана (ныне Апаран) турецкие войска были остановлены и отступили. Впервые за все время боевых действий армянские войска не только успешно сопротивлялись, но и перешли в наступление и заставили противника бежать.
Пока в Сардарапате шли бои, в Тифлисе разворачивались не менее важные события. Разногласия между тремя основными национальностями Закавказской Федерации дошли до такой точки, что федерация фактически перестала существовать. Первым 26 мая 1918 года независимость провозгласил Грузинский Национальный Совет. С выходом Грузии стало очевидно, что Закавказская Федерация не имеет будущего. 28 мая примеру грузинского Национального Совета последовали армянский и азербайджанский Советы. Поэтому современные Армения и Азербайджан (на сегодняшний день непримиримые противники) отмечают свой главный национальный праздник в один и тот же день. Обе декларации были составлены и обнародованы в Тифлисе, где заседал Закавказский сейм.
Каким бы важным событием не было провозглашение армянским Национальным Советом независимости, было очевидно, что на самом деле основание независимой государственности было заложено не в Тифлисе, где заседали респектабельные армянские депутаты Закавказского Сейма, а в окопах Сардарапата. Именно победа армянских сил в этих боях заставила турецкое командование смириться с созданием армянского государства. И все-таки, при всей важности победы в Сардарапате, это была победа в сражении, но не победа в войне. Армянам пришлось принять крайне тяжелые условия мира, предложенные Турцией. Армянские историки до сих пор спорят о том, было ли это решение правильным, или нужно было продолжить боевые действия и развить успех, достигнутый при Сардарапате. Как рассказывает Грант Тер-Абраамян, в армянской историографии советского периода то, что армянские силы не продолжили наступление, представлялось чуть ли не предательством. «На самом деле, скорее всего на тот момент это было самое оптимальное решение. Правда, исход боев при Сардарапате вызвал определенную эйфорию: в Ереване требовали продолжить наступление. Но силы оставались неравными, и было очевидно, что ресурсы армянских войск на исходе. Так что выбора не было — надо было договариваться с турками», — утверждает историк.
4 июня в Батуми был заключен мирный договор на довольно тяжелых для Армении условиях. Территория республики по этому договору ограничивалась примерно 10 тысячами квадратных км (почти в три раза меньше современной Армении). Кроме того, Турция фактически получала право вмешиваться во внутренние дела Армении, а также использовать ее территорию для переброски грузов и войск. Тем не менее, главный результат договора – было закреплено существование Армении как независимого государства. С тех пор менялось многое – не только границы Армении, но и ее статус — от независимого государства к советской республике и вновь к независимому государству.
МИКАЭЛ ЗОЛЯН,
кандидат исторических наук