• Чт. Окт 10th, 2024

Остаться в памяти людской. Клара Терзян

Авг 22, 2015

ИНТЕРВЬЮ

«Наша среда» продолжает публикацию распечатки интервью Клары Ваграмовны Терзян, данное ей  Каринэ Саакянц, автору и ведущей программы «Остаться в памяти людской» Общественного радио Республики Армения

Начало, Часть 2

Каринэ Саакянц
Каринэ Саакянц

К.С. — Здравствуйте, в эфире программа «Остаться в па­мяти людской». Как и в прошлый раз, сегодня мы бесе­дуем со старейшим сотрудником Общественного радио Армении Кларой Ваграмовной Терзян. Хочу напомнить, что в основу наших с ней бесед легли книги ее воспоми­наний, очерков и портретов. Смело можно утверждать, что название одной из этих книг, «Спасенные реликвии», со спокойной совестью может быть отнесено к большинству опубликованных ею материалов: ведь в ряде случаев эти тексты сегодня заменяют утерянные звукозаписи и толь­ко в них можно найти ценнейшую информацию о том или ином выдающемся деятеле культуры, науки и вооб­ще любой сферы приложения человеческих способностей.

В первой нашей беседе уже отмечалось, что передачи для соотечественников, живущих за рубежом, которые вела Клара Терзян, отличались от передач для местного вещания относительной свободой слова. Чуть ли не са­мой из запрещенных советской цензурой тем была са­мая больная для любого, кто считает себя армянином, те­ма геноцида. Но как бы бдительный Комитет Госбезо­пасности ни старался заставить целую нацию заболеть амнезией, это ему не удалось. И к 50-летию геноцида, которое все армянство (и в Армении и за рубежом) гото­вилось отметить достойно, в Ереване планировалось со­оружение памятника жертвам. Идея такого памятника, а затем и проект руководством Армении держались в строгой секретности от Москвы. Когда же началось стро­ительство, хотя и предпринимались все меры конспира­ции, народ знал, какой именно памятник сооружается в Цицернакаберде. И ждали его открытия с нетерпением. Незадолго до этого, 12 апреля 1965 года Католикос всех армян Вазген Первый в своем письме предстоятелю од­ной из зарубежных епархий армянской церкви архие­пископу Симону Манукяну писал:

«Всех нас воодушевляет то, что в Армении с исключи­тельным подъемом и патриотизмом готовятся отме­тить день памяти невинных жертв апреля. По решению правительства на берегу Зангу, на возвышенности Цицернакаберд в память обо всех убиенных сооружается гигантский монумент, который будет виден со всех концов Еревана. На возвышенностях вокруг памятника, а так­же вокруг Еревана и во всех районах Армении будет поса­жено полтора миллиона деревьев. Посадка деревьев нача­лась уже с первого апреля. Эта работа организована на высоком уровне и к ней привлечены студенты, школьни­ки, работники различных предприятий. Вчера по ереванс­кому телевидению показывали, как ученики школ сажа­ют деревья в память о Варужане, Зограбе, Сиаманто, Комитасе и других убиенных наших великих сынов. Почти каждый день в ереванских газетах публикуются различ­ные материалы об этих жертвах и вообще о геноциде. В эти дни ереванские газеты распродаются буквально молниеносно и передаются из рук в руки. Выходит много статей и о зораваре Андранике. В этом благородном де­ле участвуют и Ереванское радио и телевидение. В науч­ных учреждениях, в учебных заведениях и даже на фабри­ках, заводах и в колхозных клубах проводятся лекции и читаются доклады о геноциде. Весь народ Армении, без исключения, от мала до велика, глубоко взволнован, бук­вально заряжен патриотизмом. Особенно воодушевлены студенчество и молодежь. 24 апреля состоится массовое паломничество к могиле вардапета Комитаса.

Многочисленные художники работают над живопис­ными полотнами, чтобы своим мастерством увекове­чить память наших невинных жертв. Выставку таких работ мы откроем и в новом здании нашей резиденции, и эта выставка будет действовать весь год.

Одним словом, может быть, больше, чем когда-либо мы всем народом переживаем период подъема нацио­нального самосознания и единения. Как же глубок ду­ховный мир нашего народа и как он мятежен! И какие внутренние силы в нем накоплены!.. Мы, свидетели этого откровения, с оптимизмом смотрим в наше буду­щее. Да благословит Господь наш народ!».

Тему геноцида Клара Терзян в своих передачах подни­мала неоднократно. «Шесть новых капель» — так называ­ется один из очерков ее книги «Перекличка земли и не­ба», о котором хотелось бы побеседовать с ней в нашей сегодняшней передаче. Этот очерк посвящен семье Самвела Осканяна, двоюродного брата Согомона Тейлеряна. Родом он был из села Багарич, близ Эрзерума. Там он и жил до геноцида, был крестьянином. Вынужденно поки­нув родину, больше полувека прожил в Югославии, в Белграде, где вместе с Согомоном Тейлеряном они открыли магазин и занимались торговлей. Согомон из Белграда уехал скоро, а Самвел Осканян, прожив в Югос­лавии до середины 60-х годов, в 1966 году репатриировал­ся в Армению вместе с семьей сына, Ваге. Хотя Ваге мно­гого достиг в жизни, стал астрономом, руководил обсер­ваторией, преподавал в университете, все равно он стре­мился на родину. Примечательно, что в Армению стреми­лась и его жена Лилиана, сербка по национальности.

Клара Ваграмовна, в основу очерка «Шесть новых ка­пель», легли ваши записи 1967 года. Это было уже пос­ле открытия памятника жертвам. Люди старшего поко­ления помнят, что массово мы стали отмечать день 24 ап­реля после 1965 года, после пятидесятилетия. И я ду­маю, что и репатриация семьи Осканянов именно в 66 го­ду, не случайна:   эта дата всколыхнула все армянство.

Клара Терзян
Клара Терзян

К.Т. — В 1965 году, когда было пятидесятилитие, секре­тарем Центрального комитета Компартии Армении был Заробян. Надо отдать дань его памяти: он был большим патриотом и очень много сделал для Армении. Заробян разрешил, чтобы и в передачах местного вещания подни­малась тема геноцида (но, конечно, не так, как в переда­чах для зарубежных армян). И установить памятник жертвам геноцида — тоже было его инициативой. Но он не успел, и памятник был поставлен уже при Кочиняне. Я хочу рассказать один эпизод (правда, немного отклонив­шись от вашего вопроса). Как-то к нам на радио пришел главный редактор американского радио «Голос Америки». Они вещали на четырех языках, в том числе и на армянс­ком. Он приехал в Советский Союз ознакомиться с теми республиками, на языках которых они вещали. Он поехал на Украину, там его, можно сказать, не приняли: испуга­лись. Потом приехал в Армению, а в Армении был очень теплый прием. Я тогда заведовала отделом вещания на Европу и Америку. Потому главный редактор направил его ко мне. Во время беседы я ему говорю: «Час завтра­ка. Вы с нами будете есть?» Он говорит: «Хочу, конечно, приму участие». И мы всей нашей редакцией пригласили его в наш буфет. А наш буфет был на первом этаже, сей­час там главный вход. И там было очень, очень неуютно. Но я подумала: «Пусть он увидит, зачем скрывать и гово­рить неправду? Пусть он все увидит». Мы взяли бутылку коньяка, все выпили и за него, и за его семью, он выпил за нас. А потом я подумала: «Пусть он поедет и нашим со­отечественникам расскажет, что он увидел в Армении». А тогда только-только открыли доступ к памятникам жерт­вам геноцида. И я предложила ему поехать туда. Он очень обрадовался. Тогда председателем был Джон Киракосян. Я попросила у него машину, и мы поехали. Еще не все бы­ло закончено, там еще работали машины… И вдруг он увидел, что дети с цветами, школьники, идут к памятнику. Он прослезился, и все время, что мы были там, у него на глаза наворачивались слезы. Когда же мы подошли к па­мятнику, он сказал: «А почему шпиль раздвоен?» И тут же сам объяснил: «Это ваш народ: здесь и за рубежом. Но вы едины». А когда мы уходили, он не мог повернуться спи­ной, уходил пятясь, как из церкви. Потом, когда он вер­нулся в Вашингтон, в своем выступлении по радио он поблагодарил работников армянского радио.

К.С. — В связи с этим рассказом Клары Ваграмовны у меня возникла ассоциация с повестью Юрия Карабчиевского «Тоска по Армении». В последний вечер перепол­ненного впечатлениями пребывания в Армении ереванс­кий приятель Карабчиевского, некто Володя повел его к памятнику жертвам геноцида.

«Мы выходим из троллейбуса на Киевян — Киевской улице, — пишет Карабчиевский. — Мы проходим по мос­ту через Раздан и начинаем подъем в гору по пологой тропинке. Вокруг лес или, может быть, роща и глухая тревожная темнота. Подъем кончается, и кончается лес, большое плато, но по краю — опять кусты и де­ревья, никаких строений и никакого света, кроме звезд, луны и невидимого города за горизонтом. Володя поддер­живает меня под руку, но вдруг отпускает, и я чувствую под ногами ровную дорогу, то ли асфальт, то ли бетон. Я все еще по инерции смотрю себе под ноги, так мы проходим с десяток метров, и вдруг Володя говорит: «Оглянись». Я оглядываюсь и цепенею. Два ряда тусклых огней, целое погребальное шествие сопровожда­ет нас на нашем пути.

— Это путь к памятнику жертвам резни, — тихо го­ворит Володя. — Сейчас мы к нему придем.

Так мы идем еще какое-то время, и печальное шествие позади и впереди сопровождает нас и выводит к каменной площади, на которой взлетают в небо два каменных ост­рия, а вернее, одно, расслоенное тонкой узкой полоской све­та на две неравные части. Одна из них выше, другая ни­же. А дальше — двенадцать каменных глыб под таким уг­лом, что едва не падают, нависают по кругу над вечным огнем. Самого огня не видно, он в центре, внутри, под эти­ми глыбами, едва не задавлен их страшной тяжестью…

Я должен признаться, — продолжает Карабчиевский, — не люблю памятников. Ни памятников событиям, ни памятников людям. И вот я впервые вижу памятник, который меня потрясает… В нем нет попытки изобра­зить события, потому что не было никаких событий, потому что не таким человеческим словом называется то, что стряслось с армянами. В нем нет рассказа, по­тому что он невозможен, потому что никакая система из металла и камня, ограниченная в материале, време­ни и пространстве, не в силах рассказать о двух мил­лионах изувеченных и замученных насмерть людей. В нем нет никакой прямой символики, ни имени скорби, ни даже попытки ее назвать — но есть ощущение скор­би. Никаких боящихся сморгнуть часовых, никаких ра­курсов и дистанций, никакой театральности…

… Сейчас нам ничего не грозит: это только памят­ник. Но все время, постоянно, всюду: смотришь ли изда­ли, ходишь вокруг, стоишь ли внутри — всюду с тобой это чувство страха и скорби. Мы выходим на край пло­щадки, и теплое разливанное море огней обнимает нас

с трех сторон. Это светится город, где живут остав­шиеся в живых. Пусть будут спокойны и счастливы, пусть будут хоть эти»…

После такого отступления я снова хочу вернуться к началу нашего разговора, к рассказу Клары Терзян о родных Согомона Тейлеряна. Клара Ваграмовна, как и когда вы познакомились с семьей Самвела Осканяна?

Согомон Тейлерян
Согомон Тейлерян

К.Т. Я познакомилась благодаря моему двоюродному брату Акопу Терзяну, астроному. Он очень знаменит, жи­вет в Лионе. Он мне сказал, что репатриировалась такая семья. И я пошла познакомилась с ними. Жена была не ар­мянка, у них было двое детей, два мальчика. Бабушка Арменуи с дедушкой Самвелом учили их армянскому языку в Югославии. И дети даже получили премию газеты «Пи­онер канч», за рассказ. Так что, когда они приехали на родину, то уже знали язык. И жена тоже говорила по-ар­мянски. Она была врачом, очень хорошим врачом. Она рассказала, что ее подруга в Югославии как-то спросила: «Как имя твоего первенца»? «Армен», — ответила Лилиана. Подруга удивилась: «А почему Армен?». «А потому, что он армянин. А если будет второй ребенок, он тоже будет но­сить армянское имя». И дед Самвел был большим патрио­том, он был двоюродным братом Согомона Тейлеряна. И они были очень близки. Он очень подробно, буквально де­тально рассказал о Согомоне Тейлеряне и показал его порт­рет. Портрет был надписан: «Моему брату Самвелу». А Самвел, увидев, как заискрились мои глаза, подарил этот портрет мне. И до сих он хранится у меня.

К.С. — Это реликвия.

К.Т. — Да, реликвия.

К.С. — Портрет Согомона Тейлеряна, подаренный Кла­ре Ваграмовне, Самвел Осканян надписал: «В знак глу­бокого уважения и признательности дарю госпоже Кларе Терзян фотографию моего брата Согомона Тейлеряна. 20 апреля 1967 года. Самвел Осканян-Тейлерян. Ереван».

К устному рассказу Клары Ваграмовны я хочу доба­вить выдержки из ее очерка:

«Дед Самвел составил генеалогическое древо их рода, ис­тория которого насчитывает 200 лет и начинается с прапрадеда Тейлира, бунтарский характер которого не позволял ему мириться с несправедливостью, с подлостью. В молодости он покинул родину и отправился в город, а че­рез много лет собрал деньги и вернулся в деревню.

— Гены деда Тейлира, — сказал Самвел Осканян, — пе­решли ко всем нам, а больше всего своим характером на него был похож Согомон. Мы все хотели вернуться на родную землю, но посчастливилось это сделать только нашей семье… Мой отец перед смертью вызвал меня к себе и взял с меня слово, что я не останусь на чужбине, вернусь на родину.

— В Бюракане, — сказал он, — в память обо всех погиб­ших Тейлерянах, чьи могилы нам даже неизвестны, я посадил восемьдесят четыре дерева.

Поскольку с дедом Самвелом я беседовала весной 1967 года и передачу готовила к 24 апреля, он довольно долго рассказывал о Согомоне Тейлеряне, показал мне его письма. Особое внимание уделил одному из них: в нем Согомон завуалировано сообщал, что собирается предпринять какое-то дело, которое может сильно всех обра­довать и удивить. Сообщал, что это решение он принял не сразу, и в этом письме он снова говорил о зверски уби­той матери, о том, что часто видит ее во сне…

Подготовленная мною радиопередача об Осканянах прозвучала по радио в тот же год, 24 апреля. Называ­лась она «Шесть новых капель». Так образно назвал возвращение на родину своей семьи дед Самвел. Свой ре­портаж я закончила его словами:

«Мы приехали на родину наших предков, чтобы избе­жать белого геноцида. Приехали для того, чтобы море армянства пополнилось еще шестью каплями. Приехали потому, что убеждены, что патриотизм лишь на сло­вах пользы народу принести не может. Только дело, только личный труд могут быть полезны твоему наро­ду. И наконец, мы приехали, потому что на своем опы­те убедились в том, что армянин без родины подобен за­сохшему листку, которого капризный осенний ветер уносит то в одну сторону, то в другую. Все, чем обла­дает лишенный родины армянин, принадлежит не ему».

В очерке Клары Терзян есть рассказ и о внуке Самвела Осканяна, о том самом Армене, которого мать-сербка назвала армянским именем. Но о нем речь пой­дет  в следующий раз.

С вами была программа «Остаться в памяти людской», которую подготовили Каринэ Саакянц и компьютерный оператор Ани Арутюнян. Выдержки из книг Клары Ваграмовны Терзян читала Анна Экекян.

25 мая 2013 г.

Окончание