ИНТЕРВЬЮ
«Люди, которые ругают современное искусство, забывают,
что любое искусство когда-то было современным»
Дэмиен Херст
«Наша Среда online» — Сегодня, художник Нарек Аветисян — один из самых известных современных художников, представляющих армянское искусство. И дело не только в том, что Нарек – сын известного армянского художника Минаса Аветисяна, хотя генетически, это, конечно, немаловажно, картины Нарека никак не напоминают картины отца. Нарек — художник своего времени. Его картины имеют интернациональный характер: огромные полотна, яркие цвета, размашистые изображения. Работы Нарека всегда очень современны. «Я 10 лет занимался концептуализмом, который во главу угла ставит не саму работу, а идею, которую материализует художник. Для меня творчество – это синтез искусств, а существование в одном стиле является серьезным ограничением»— говорит Нарек Аветисян.
— Нарек, в каком городе Вы родились?
— Я родился в городе Ереване. Мой отец – художник Минас Аветисян, мама – тоже художница, Гаянэ Мамаджанян. Так вышло, что и мои предки тоже были художниками, мой дедушка, отец мамы – Ашот Мамаджанян, заслуженный художник-график. Забавно то, что его дед тоже был художником, он жил в городе Карсе. Сохранились три его работы, одна из которых хранится в доме у мамы, но в основном он занимался бизнесом и в двух европейских городах: в Варшаве и Париже имел салоны художественных предметов. Среда, в которой мне повезло вырасти, оставила значительный след в моем формировании и определила мое мировоззрение и курс по жизни. Моя тяга к современному искусству вовсе не случайна, мои молодые годы прошли и сформировались в художественной атмосфере.
— После того, как Вы объяснили, в чем заключаются идеи и особенности современного искусства, мы с известной художницей Наринэ Золян заинтересовались современными подходами в концептуальном искусстве и в результате сформировали творческую группу ZXZ, которая получила в Москве широкое признание.
— Я помню этот тихий, спокойный день, когда мы в моей мастерской стали говорить о формировании современного искусства и его направлениях. Это были прекрасные времена, и ваша активность мне очень импонирует. Сейчас многое сделано и поэтому стало проще воспринимать существующие веяния в искусстве, но в те годы заниматься современным искусством было очень сложно.
— Традиционный вопрос, расскажите, как и когда к Вам пришло решение стать художником?
— Как рассказывает мама, я начал рисовать с возраста 1. 5 лет. Интересно, что когда я начал рисовать, то ставил точку и линию, точку и линию. Улыбаясь, спрашиваю у мамы: «Может быть у меня тогда уже были представления о рассуждениях Кандинского об искусстве?»… С тех пор по сей день я рисую. «Ты не рисовал только те несколько лет, когда стал концептуальным художником» — говорит мама. Но даже и тогда я рисовал, рисуя только отпечатками пальцев. В годы, когда мне было только 5-6 лет, я думал: «Вырасту, стану ученым», хотя я даже представления не имел, что означает «ученый», но слово это мне очень нравилось.
— Думаю, Вы действительно обладаете качествами ученого.
— Да, конечно. Я помню, как написал манифест для 40 художников. В нашей семье ученым, физиком-ядерщиком, стал мой младший сын, Вагаршак. А мне искусство передалось генетическим путем. Я даже не решал становиться художником или нет, это, можно сказать, произошло само собой, независимо от моих решений. Сегодня я в большей степени пишу на полотне, и это мне очень нравится.
— Вы помните свою первую выставку?
— Помню очень хорошо. Мне было 6 лет. Состоялась она спустя несколько месяцев после смерти папы, и в связи с этим все пребывали в глубоком скорбном трансе, хотелось хоть как-то выразить заботу по отношению к Минасу. Друзья папы знали, что я рисую, и поскольку папа возлагал на это большие надежды, выставка была организована в центре современного искусства, называемого в Детском музее эстетического центра. Так состоялась моя первая в жизни персональная выставка. Было представлено 30 моих картин, присутствовало даже несколько картин, сделанных в мой рост. Но что было странно, так это то, что я уже и тогда рисовал сериями. Видимо, в каждом человеке хранится некий код, который интуитивно ему присущ.
— Каким художник видит окружающий его мир?
— На этот вопрос правильнее будет ответить субъективно. Многое в мире мне не нравится, но многое вызывает восхищение. И, прежде всего, нравится природа. Не в смысле туристического сладостного восприятия, которое часто выражают люди, не имеющие близкого отношения к искусству, а ее мощь и философия, и я считаю, что природа — это основная сила всего космоса, и мы являемся неотделимой ее частью. Что касается окружающего мира, на мне очень тяжело отражается политика. Многие мои друзья утверждают, что в наши дни невозможно оставаться вдалеке от политики, но я, не то, чтобы являюсь аполитичным, просто совсем не люблю политику. Политика часто приводит к нежелательным последствиям, выясняется, что тебя обманули, или бывает, что какие-то процессы я не осознал. В любом случае, политика мне доставляет неудобства. Я, конечно, не являюсь наивным, ведь если человек будет жить идеально, то может превратиться в овощ, ведь порой нам бывают необходимы беспокойства, которые вынуждают нас думать, критиковать или уметь противопоставляться. В этом смысле, выходит, что и мы ведем какую-то политику. Но жизнь нужно уметь любить. Я вовсе не из тех, кто делит жизнь на черное и белое, чтобы, разочаровавшись в чем-то, закрыться. И нет такой догмы, что в жизни все должно протекать только так, а не иначе. Жизнь всегда готовит нам свои сюрпризы. Порой бывает, человек ходит по улице, и ничего кругом не происходит, но он может вдруг что-то почувствовать сердцем, встрепенуться, мы же поэты внутри себя, и потом, когда анализируешь, то это состояние выливается в какой-нибудь хороший проект. Откуда повеяли эти ветры, какие импульсы повлияли, что произошло, не знаешь. И вовсе не обязательно сидеть и сильно медитировать, чтобы так вышло. Это может произойти с каждым художником, ведь он свободен, у него другой формат. Природа одарила художников этими особенностями, хотя художник может быть обычным земным человеком, но одаренным такими свойствами. В то же время художник может совершать очень грубые ошибки.
— Завершая картину, Вы испытываете удовлетворение или же Вам жалко с ней расставаться?
— В течение многих лет я приучил себя к тому, что являюсь не просто художником, а пост-художником, художником, делающим искусство после искусства, что для меня является действием, я всегда стараюсь изобразить все на одном дыхании, даже тогда, когда создаю изображения не отпечатками пальцев. Есть работа, которую я исполняю сеансами, но эти сеансы осуществляются сегментами, которые на последней стадии я соединяю воедино и отпускаю. Нет такого художника, который бы всегда оставался удовлетворенным и довольным собой. Часто происходит, что что-то внутри меня не сработало правильно, что-то пошло не так гладко, меня что-то рассердило, или я чем-то остался недоволен, то спустя некоторое время, когда я успокоюсь, и уже смотрю на свою работу свежим спокойным взглядом, то я быстро привожу ее в порядок. По поводу же расставания с картиной не могу утверждать что-то одно. Я, конечно, привязываюсь к своим произведениям, бывает, что картина уже не при мне, но я чувствую в ней необходимость, скучаю по ней, хотелось бы, чтобы она была со мной. Но это происходит не в случае подарка, ведь когда ты даришь, то делаешь это от всего сердца, а в случае, если эту картину купили.
— Есть ли у Вас картины, которые так сильно нужны, что Вы ни за какие деньги с ними не готовы расстаться?
— Есть и такие. Это картины, которые пока еще очень важны для меня, и я хочу их выставить. Время от времени я испытываю необходимость сравнивать одни свои картины с другими, или даже убедиться, что нынче могу нарисовать лучше. Но продавать картины художнику очень важно. Скажу так: художник должен заниматься только тем, что рисует, и когда ему удается так жить, то это прекрасно.
— Расскажите, пожалуйста, о выставке работ: Трансформации “Девушки с жемчужной сережкой” Яна Вермеера.
— Этот проект является выставляемым чаще всех остальных. Многие узнали обо мне благодаря ему. Еще со студенческих лет я любил делать картины, работая в разной манере, изображая одно и то же. К тому же я любил смотреть иллюстрации и много экспериментировал. Мне было интересно, что хорошее искусство всегда сильно воздействует, независимо от того, в какой манере исполнена картина, что каждый раз появляются новые стили. Я обращался к работам египетских времен, и даже к наскальным рисункам, и понял, что искусство — это нескончаемый непрерывный процесс. И вовсе не странно, что идеи Платона стали меня сильно интересовать, особенно те, где он говорит про «эйдосы». Несомненно, что основная идея, которая заложена в основании любого искусства, бесконечна, и не подлежит единому знаменателю, и каждый раз хочется изобразить его «эйдос», который так совершенен, и так вдохновляет всех, в течение 40 тысяч лет, столько сколько существует искусство. Ведь когда искусство материализуется, то оно становится копией копии. Так у меня возникла идея о симулякре. И я изображал эти картины таким способом, используя картины Пикассо, к которому еще с малых лет испытывал интерес, поскольку у нас был шикарные альбомы его работ. Как-то журнал «Ереван» предложил эксклюзивно для них подготовить 6 картин, мне даже предложили очень высокий гонорар. Картины были основаны на работе Пикассо «Портрет Марии Терезы». Я изобразил эту работу в трансформации Миро, Шагала, Модильани, Леже и Магритта. Работал я очень вдохновленно, и мой опыт выгодно отличался от прежних экспериментов. Я решил создать еще более серьезную вариацию картин, более обдуманную и осмысленную, решил, что правильнее всего выбрать для этого портрет, который не рассказывает историю, а является иконическим изображением, символом или знаком. Мне хотелось исполнить все очень серьезно, но сколько бы я не становился серьезным, крупинка юмора у меня всегда сохраняется. И в этой работе тоже имеются элементы иронии, которая свойствена для симулякра в постмодернизме. В течение времени я стал более глубоко исследовать эти понятия. В процессе работы концепция проекта начала обретать более четкие очертания, я изучал их в течение многих лет. Я всегда любил изучать историю искусства, и неплохо в ней разбираюсь, но каждый раз снова начинаю изучать биографии великих художников, читаю их письма, даже стремлюсь обнаружить такие факты, о которых мало кто знает. Казалось бы, зачем мне все это, рисуешь, так рисуй. Процесс подготовки проекта длился 4 года. Я изобразил 33 картины с трансформациями. Когда у меня спрашивают, почему я решил сделать картины именно в таком количестве, я шутя отвечаю: «Как же- как же, это же число возраста Христа».
— Фактически, это трансформации 33 разных художников.
-Именно. Я понял, что выбирать других совсем нет смысла. Правда, в течение времени я все испортил, когда стал продолжать создавать картины в других трансформациях, сначала продолжая увеличивать трансформации художников, а затем создав 100 собственных трансформаций. Но, чтобы их правильно увидеть, пожалуй, следует как-то организовать выставку. Я даже сделал несколько скульптур, около 10, но они сделаны в собственных интерпретациях, а не в измышлениях великих художников.
— У Вас в процессе работы всегда прослеживается та или иная концепция, расскажите об этом.
— Поскольку, ничего случайного не происходит, и мы вспомнили в начале разговора, что были годы, когда мы были сильно увлечены концептуализмом, для меня искусство, прежде всего, это идея, и наши чувства возникают на основе этих идей. Не могу утверждать, что я как-то особенно одарен создавать тексты, я использовал мало текстов, но для моей личной кухни, обращение к концепции очень важно. Эти концепции получают заряд из философии, они долго варятся во мне и беспокоят, как это происходило и с понятием симулякра.
— Какие темы Вам больше всего хочется изображать?
— В свое время я начинал с абстракции, и в последние годы снова вернулся к ней, стараюсь, избегать нарратива, стремясь к тому, чтобы вместо этого была философия. В случае абстрактных работ предпочитаю дзен-мышление, и вот в последнее время, я изучаю дохристианские армянские вероисповедания, относясь к ним не как к религии. Я предпочитаю рассуждать за рамками религии, хотя, если кто-то умеет обращаться к ним как к религиозным воззрениям, я не против. Это меня сильно питает, дает возможность связать их и с ведами, с зороастризмом, с античными учениями, и со всем тем, что охватывает природу и человека. Я предпочитаю воспринимать все это через творческую визуализацию. Не знаю, в какой степени мне удалось ответить на вопрос, но важность концепции для меня определяется таким образом.
— Какие этапы творчества Вы преодолевали?
— Многие. Меня часто критикуют за то, что я использую многие жанры, но не ознакомившись с ретроспективностью картин художника, трудно его понять. Сегодня у нас нет никаких проблем с творчеством Демиана Херста или Герхарда Рихтера, в то время, как они такие многогранные, но очень цельные, потому что мы имеем полное представление об их творчестве, поскольку есть прекрасные искусствоведы и галеристы, которые их сумели как следует представить, в то время, как один их проект сильно отличается от другого. Ведь существует громадная разница, когда Херст рисует нынешние деревья или погружает работы в формалин, или делает точечки с таблетками. Я не то, чтобы сравниваю себя с этими глыбами, а просто по своему характеру стараюсь приблизиться к таким художникам. Ведь мы должны иметь свои ориентиры в искусстве. Если в свое время удивление вызывали работы Дюрера, то сегодня в искусстве звучат другие имена. Я, например, очень люблю Ив Клайна, стремлюсь приблизиться к его представлениям в искусстве.
— Вы предпочитаете работать в мастерской или на пленэре?
— Я работаю в мастерской, но, если бы я сейчас вернулся работать на пленэре, (а я часто чувствую необходимость работать на природе, где мне способны помочь различные стихии: солнце, ветер, камни, вода, земля), то очень надеюсь, что смогу работать более свободно и не буду зависеть от территориальных проблем.
— В каком состоянии духа у Вас рождаются картины? Зависит ли тон, оттенки Ваших работ от настроения?
— Утверждают, что хороший профессионал не должен зависеть от настроения. Но не выходит, чтобы в сердитом состоянии не менялось самовыражение. У меня были случаи, когда я в напряженном состоянии делал работы, а затем хотел успокоиться, но понимал, что эти картины получились выразительнее. Иногда полезно бывает ощутить некий дискомфорт, чтобы не чувствовать себя беспрецедентно ассом. Мастерство должно проявляться в том, что, когда ситуация меняется, мы можем снова восстановить самообладание и все исправить.
— Что является источником Вашего вдохновения?
— Скорее всего, источник вдохновения всегда содержится во мне. Я получаю вдохновение от природы, я не имею в виду рисовать горы или кусты, для меня и город является пейзажем. Говоря о природе, я вовсе не отрекаюсь от урбанизма или городских автомобилей, на которые я часто сержусь за создаваемый ими шум и непорядок. В большей степени я являюсь горожанином, хоть и чувствую большую связь с Джаджуром, местностью, где родился мой папа.
— Вы предпочитаете работать в тишине или должна звучать определенная музыка?
— В молодости, когда я был юношей, больше любил слушать рок-музыку, потом пришло время, когда я начал предпочитать тишину, и уже в последние годы работаю в тишине. А так, я люблю слушать и классическую музыку, и медитативную, и многое другое.
— Что в итоге дают Вам реализованные выставки?
— Выставки очень важны для художника. Прежде всего мы видим сделанную нами работу не то, чтобы в завершенном, а в правильном виде. В мастерской можешь заметить не все, там нет возможности увидеть масштабы работ. И совсем не случайно, что картины вывешиваются на стену. Художников обвиняют в том, что искусство содержит в себе много традиционных догм, но ведь мы меняем содержание картины. Что касается того, что картина имеет перпендикулярную форму и вывешивается на стену, явления не случайные. Эта практика устанавливалась в течение тысячелетий. И когда создается экспозиция, ты обретаешь возможность увидеть свою картину. Я, например, в этих случаях вдохновляюсь, не то, чтобы восхищаюсь своей работой, а начинаю видеть собственное произведение, и если есть ошибки, то я их обнаруживаю. Одновременно с этим начинаешь чувствовать опустошение. И это важно для того, чтобы приступить к новой задаче.
— Какие черты характера помогают Вам в творчестве?
— Я считаю, что в художнике должен гореть огонь. И я чувствую, что во мне он есть. И этот огонь рождает и трудолюбие, и последовательность, и полет мысли, способность сохранить индивидуальность и не ломаться. Это я унаследовал от отца. Меня убеждают, что я унаследовал чувство цвета, но это внешняя сторона, а реальная причина имеет внутренний характер. Я полагаю, что причина в этом. И когда я собой не доволен, это значит, что я допустил, что этот огонь во мне ослабился, но он во мне никогда не гаснет.
— У Вас есть хобби?
— В этом смысле я самый неинтересный человек. Не знаю, можно ли отнести мои увлечения, пойти встречать рассвет в языческом гарнийском храме, ходить на всякие ритуальные церемонии, которые меня привлекают, но можно ли их назвать хобби, не знаю. Я не люблю отдыхать, когда люди расслабляются и позволяют себе коллекционировать марки. Я же предпочитаю встречаться с археологами, археология близка к искусству
— Вы любите экспериментировать?
— Очень. Потому что опасаюсь стать художником, имеющим стиль, обрести его и закрыться в этом. Вот и сейчас, месяца два как у меня наступил период экспериментов, но я знаю, что я ищу. Проводить эксперименты для меня не является целью.
— Используете ли Вы в своем творчестве фотографирование?
— Как правило, нет, но были конкретные случаи, когда приходилось использовать. У меня имеется портрет отца, сделанный с фото, где добавлены психоделические цвета. Имеются и другие примеры. Но основному моему методу это чуждо.
— Вы были участником выставок во многих зарубежных странах, в каких именно, и где Вам больше понравилось, и почему?
— Из стран, в которых я выставлялся, мне особенно нравятся две страны: Италия и Германия. В Италии я впервые выставился в 1999 году на Венецианской биеннале. Потом тоже неоднократно ездил в Италию с выставками. А Германия мне очень нравится своим умением работать очень четко и точно. У меня было там несколько выставок, одна из них состоялась в галерее моего друга Арчи Галенца, а другая, организованная Соной Арутюнян, которая состоялась в Музее искусств Земли Морицбург-Саксония-Анхайт , где была представлена выставка «Минас и Нарек Аветисяны: модерн и авангард в Армении». Среди экспонатов 19 работ Минаса Аветисяна и 9 – моих. Я бы сказал, что Германия свою часть исполнила блестяще, по всей полноте исполняя все свои задачи. Они никогда не позволят себе лишних эмоций и относятся к делу очень серьезно и профессионально. Итальянцы, наоборот, очень эмоциональны, но тоже умеют работать, и у них проявляется совсем другая глубина, которую я тоже очень люблю. Я еще ни разу не принимал участия с выставкой в США, в Нью-Йорке, но думаю, что выставиться там тоже будет интересно, и это время придет.
— Чем больше всего любите заниматься в быту?
— Всем мешать. Когда остаюсь дома в бездействии, жена говорит: «Иди в мастерскую работать!». Но я люблю выполнять задания по дому, например, совершать домашние покупки. Но, когда долго сижу дома, становлюсь невыносимым, мое место больше в мастерской.
— Советуетесь ли Вы с супругой, ведь она тоже прекрасный художник?
— Бывает так, конечно. Мы с женой, Наринэ Арамян, очень разные художники, потому отношение друг к другу бывает здоровым и с правильной критикой.
— Какие у Вас мечты?
— Разные. Но у меня есть одна мечта, которую я лелею, чтобы наша Армения смогла бы разрешить все свои проблемы, будь то военные или территориальные, пришла бы к здоровому культурному сознанию, чтобы искусство заняло свое правильное место в стране, и Армения приблизилась бы к таким странам, как Германия, Италия или Америка. У нас очень любят хвалиться прошлым, что уже надоело. Мы любим прошлое, забывая о настоящем. Остальные мечты носят культурологический характер, как у каждого художника.
— Способно ли творчество вернуть человеку вкус к жизни?
— Я очень стараюсь, чтобы мое искусство пробуждало в людях добро, вызывало бы стремление к жизни. Потому я работаю много.
— Где хранятся Ваши произведения?
— В частных коллекциях или у меня в мастерской. Иногда встречаю людей, которые знакомясь со мной вдруг заявляют: «У меня есть Ваша работа!» или «У моего знакомого на стене висит Ваша картина!», что тоже доставляет мне удовольствие.
— Какие рекомендации Вы дадите начинающим художникам?
— В евангелии говорится: «Никогда не спи! Никто не знает, когда постучат в твою дверь!». Мы пришли в мир исполнить конкретную миссию, в случае, если мы творим, и мы не имеем времени спать или находиться в бездействии. Времени нет. Очень скоро, молодые люди поймут, что опоздали, если они не начнут действовать в возрасте, когда были более дерзкими и рискованными.
Зинаида Берандр
