ЛИТЕРАТУРА

«Наша среда online» —  Продолжаем публикацию книги Надежды Никитенко «От Царьграда до Киева. Анна порфирородная. Мудрый или Окаянный?». Благодарим автора за разрешение на публикацию!

• От автора

АННА ПОРФИРОРОДНАЯ

• Рожденная в Порфире
• Феофано делает выбор
• Никифор Фока — василевс ромеев
• Страсть василевса
• Посольство Оттона
• Заговор любовников
• Тайна первой любви
• Смерть Цимисхия
• Проклятие рода
• Знаменитое чудо
• Свержение евнуха
• Пагуба войны
• Жених для Порфирородной
• Василий II — слава династии
• Константин VIII и его семья
• Воинственный мир Святослава
• Великое таинство брака
• Брачное соглашение
• На царском пиру
• Прием на ипподроме
• Коронация Анны
• Триумф братьев

Падение Херсона

События разворачивались неумолимо быстро. В Константинополе торжествовали по поводу победы над узурпатором Вардой Фокой, а на северном побережье Черного моря, в Херсоне, подданные империи с тревогой наблюдали за передвижениями под стенами города войска киевского князя Владимира. Глядя на русов с высоты городских укреплений, херсониты видели, что князь готовится взять город приступом. Далекие потомки воинственных дорийцев были уверены в прочности стен Херсона, но знали, что ахиллесовой пятой города является его гавань, благодаря которой корабли поставляют им припасы. Если князь перережет эту артерию, город не выдержит длительной осады.

Тем временем князь настроился на тяжелую осаду крымской крепости. Он стал лагерем на одном из невысоких холмов на пригородной равнине. Дабы оградить свое войско от возможных вылазок херсонитов, Владимир велел выкопать ров вокруг холма, а выбранную землю сложить насыпью вокруг лагеря. Сверху этого высокого вала русы утыкали пики и на них повесили щиты. Значительные силы Владимир расположил в гавани, на расстоянии одного полета стрелы от города. Крепость очутилась в полной изоляции. Князь ожидал известия с театра военных действий под Авидосом, чтобы знать, кому выставлять свои требования: Василию или Варде Фоке.

Впрочем, русские воины не сидели без дела. Готовясь к штурму, они усиленно возводили насыпь вокруг городских стен. Осажденные, насмехаясь с башен и заборол над варварами, бросали на них сверху камни, всевозможные тяжелые вещи, засыпали их стрелами и пиками, пытаясь не подпустить врага к стенам. Но и русы не давали спуска херсонитам, рьяно отстреливаясь от них снизу и не позволяя им смело выступить из-за стен для прицельной стрельбы. Когда насыпь поднялась на такую высоту, что можно было приставить к стенам лестницы, русы пошли на штурм. С топорами, мечами и пиками в одной руке, второй подняв над головой щиты, чтобы херсониты не попали в них сверху, они пытались ворваться на стены. Кое-кому из них удавалось выйти на стены и взять заборола, однако херсониты отчаянно отражали их атаки и сбрасывали русов с укреплений. Князь понял, что взять город приступом не удастся, а тратить попусту время было недопустимо: он, во что бы то ни было, должен взять крепость и диктовать Константинополю свои условия, пока там находился русский корпус. К тому же припасы быстро таяли, и прокормить такое войско вдалеке от мест снабжения можно было лишь на протяжении нескольких недель.

В осажденном Херсоне достаточно быстро ощутили недостаток продовольствия. Хлеб и другая пища сюда завозили морские суда, однако гавань была перекрыта. Не могла снабжать город и разоренная сельскохозяйственная округа. Часть ее населения нашла убежище внутри городских стен, и это еще больше ухудшило положение осажденных. Жизнь в богатом торговом городе замерла. В главной городской базилике св. Петра вновь, как когда-то, читали с амвона послания патриарха Фотия.

Миновало почти 130 лет с тех пор, как Фотий писал свое окружное послание по поводу осады русами Константинополя, однако слова патриарха и теперь воспринимались чрезвычайно остро: «Я вижу, как народ дикий и суровый без страха окружает город и грабит городские околицы, все разрушает, все уничтожает: пашню, жилища, товар, отары, женщин, детей, дедов, юношей; как всех рубит мечом, никого не жалея, ничего не оставляя; руина общая! Как саранча на хлеба, как гниль на виноград, или лучше — как жара, как вихрь, как наводнение, или не знаю, что уже и назвать, напал он на наш край и истребил целые поколения людности. Считаю счастливыми тех, что раньше погибли от гибельной и варварской руки, потому что, умерев прежде, перестали они слышать беду, которая упала на нас неожиданно, а если бы было чувство у этих покойников, то и они вместе со мной плакали бы над теми, которые остались живыми, что так бедствуют все время; что такой грустью наполнились и не освобождаются от нее; что так ищут смерти и не находят. Потому что далеко лучше умереть раз, чем все ждать смерти, зря сожалеть о беде близких и душой болеть… Этот скифский, дикий и варварский народ, будто вылезши из самих околиц города, подобно зверю полевому, уничтожает все вокруг его. Кто будет бороться за нас, кто станет против врагов? Всего мы лишились, любой помощи… Народ бесславный, народ, которого и не считали, народ, что ставили вместе с рабами, неизвестный — и составил имя, незначительный — и стал славным, презренный и отвратительный — и пришел к высокому положению и несметному богатству, народ, который где-то жил вдалеке от нас, варварский, кочевой, что гордился оружием, неожиданный, незамеченный, без выучки военной, так сильно и нагло хлынул на наш край, как волна морская».

Отправлялись молебны за спасение живых, панихиды по погибшим. А их уже было немало. Особенно большие потери понесло население околиц города. Те, которые спаслись, со слезами на глазах рассказывали о гибели целых семейств: мужчина, ребенок и конь имели общую могилу, женщины и птицы кровью обливали друг друга. В реках вода стала кровавой, источники и пруды были забросаны трупами. Мертвые тела загноили пашню, завалили рощи, все превратилось в сплошное кладбище.

Рассказывали о разорении загородных монастырей, где убили всех монахов и забрали имущество, которое нашли, зажгли церкви; город теперь держался лишь единственной надеждой на Бога. Люди ложились спать и, прощаясь с солнцем, прощались с жизнью, которую могла поглотить темнота смерти.

Один из арабских купцов, оказавшийся в осажденном Херсоне, рассказывал об обычаях русов, среди которых ему пришлось бывать неоднократно. Как умрет у русов человек, то вместе с ним жгут его жену живой; как умрет жена, то мужа не жгут; а как умрет неженатый, то его женят после смерти. Жены хотят, чтобы жгли их для того, чтобы вместе с мужем войти в рай. Такой же обряд видел купец у индусов.

«Что же умного ожидать от язычников»? — спросил один из херсонитов. «Не все у них язычники, — ответил араб. — Есть среди них такие, которые живут по закону христианскому, но большинство исповедуют закон языческий, то есть закон не души, а ума. Когда же случится трудное дело, то обращаются к самому справедливому закону исламскому». «Истина есть Христос», — возразили на то херсониты. Араб не стал спорить. «Недаром, — продолжал один из херсонитов, — русы так жестоко ведут себя с христианами. Когда нападают они на земли ромеев, то жгут города и храмы, а людей распинают на кресте, клирикам забивают железные гвозди в головы, связав им руки сзади. А кое-кого из луков расстреливают».

Арабский купец сказал: «Да, диковинные у них законы и обычаи. Я видел русов, когда смолоду торговал на Итили, в Булгаре. Они пришли со своим товаром и стали над рекой. Я не видел людей, больших телом, чем они, — словно деревья пальмовые; они рыжие, не одевают ни курток, ни свит, но мужчина надевает плащ и кутает им одну сторону, а одну руку выпускает из-под него. Каждый всегда имеет при себе меч, нож и топор; мечи у них широкие, волнистые, франкского изделия.

Когда их лодки приходят к месту якорному, каждый из них выходит с хлебом, мясом, молоком, луком и хмельным напитком, идет к высоко выставленному столбу с лицом, сделанным подобно человеческому; вокруг него меньшие идолы, а сзади воткнутые в землю высокие жерди. Он приступает к большому идолу, падает перед ним и говорит: «Владыка, я пришел издалека, имею при себе много девушек, собольих шкур, хочу, чтобы ты мне дал купца с динарами и дирхемами, чтобы купил он у меня все, что имею, и не спорил со мной, что бы я ему не говорил».

Когда торг идет трудно, он возвращается с новым подарком во второй раз, в третий раз, и, если желание его все еще затягивается, приносит подарок кому-то из малых идолов и просит вступиться, говоря: «Это жены властителя нашего и его дочери», и он не проходит мимо ни одного идола, чтобы не попросить и не помолиться, чтобы вступился. А если торг идет легко, то купец всегда приносит благодарность своим богам. Берет товар, забивает овец, часть мяса дает убогим, остальное приносит и бросает перед большим столбом и малыми, что вокруг него, вешает головы овечьи на жерди, а как наступит ночь и собаки съедят все это, тот, кто жертвовал, говорит: «Властитель ко мне благосклонен и съел мой подарок».

Если который из них заболеет, ставят ему шатер вдали, бросают его туда, не подходят к нему близко, не разговаривают с ним, даже не посещают его во время болезни, особенно если он беден или раб. Если он выздоровеет и встанет, возвращается к ним, а если умрет, то его сжигают, а если раб — то так и бросают его, пока не съедят его собаки и хищные птицы. Если поймают вора или разбойника, приводят его к дереву, вяжут на шею крепкую веревку, вешают на ней, и он остается так висеть, пока не распадается на куски от времени, ветров и дождей».

Слушая рассказ купца, херсониты ужасались дикости русов и постоянно осеняли себя крестным знамением. С городских стен они видели погребальные костры язычников, сжигавших погибших во время штурма Херсона товарищей. «У них есть такой обычай, — продолжал араб, — как умрет который, они и жгут его труп, а их женщины, выражая горе, дерут себе ножом руки и лицо. Как сожгут мертвеца, на второй день идут к тому месту, собирают пепел, складывают в горшок и ставят на горе. Через год после смерти покойника берут кружек двадцать хмельного меда, несут на тот горб, там же собирается семейство покойника, едят, пьют, а потом идут себе. Если покойник имел трех жен и какая-то из них говорит, что очень любила его, то приносят к телу мужчину две жерди, вбивают их в землю торчком, третью жердь кладут посредине них поперек, привязывают к ней веревку, женщина становится на скамью и конец веревки вяжет себе вокруг шеи. Затем скамью вынимают из-под нее, и она висит, пока не задохнется и умрет, а как умрет — бросают ее в огонь, там она и горит».

Эти рассказы вовсе не добавляли оптимизма осажденным в крепости. Они уже начали страдать от недостатка пищи, но вода у них была. Спрятанные под землей глиняные трубы доставляли с окрестных гор воду в водосборные колодцы, а оттуда — в херсонские цистерны внутри городских стен. Тогда один херсонит по имени Анастас написал на стреле послание Владимиру: «За тобой, с востока есть колодцы, из которых вода идет к городу. Перекопай их и перехвати воду». И эту стрелу он выпустил из лука в лагерь русов. Когда послание Анастаса принесли Владимиру, он, глянув на небо, сказал: «Если сбудется это — окрещусь». Князь был уже наполовину христианином, однако все не решался отречься от веры пращуров. За его душу соревновались языческие волхвы и христианские миссионеры — последние учили его истинной вере. Они рассказали Владимиру про древний обряд Иисуса Навина, который тот исполнил перед взятием Иерихона. Библейский вождь взял Иерихон с помощью чуда: в течение шести дней обносили израильтяне Ковчег Завета вокруг Иерихона, а на седьмой день обнесли его дважды, после чего семь священников заиграли в горны, и стены города пали.

По правилам священной войны завоеванные города предавались израильтянами заклятию «херем», что означает «отгороженное место». Все, что остается в отгороженном месте, принадлежит Богу, который дает победу, потому все живое и неживое здесь следует принести Ему в жертву. Христианские миссионеры хорошо знали обычаи русов, которые, как и все народы, не давали пощады городам, бравшимися «на щит». Что могли противопоставить им языческие волхвы? Только посоветовать то же… Однако у христианских наставников был расчет на милость князя к херсонитам в том случае, если город откроет ворота победителям. Они учили князя, что Спаситель Своей жертвой выкупил человечество, иудейский Закон сменился на христианскую Благодать. Всевышний хочет от Владимира милости, а не жертвы.

Иначе понимали жертву волхвы, которые оказывали давление на князя с другой стороны. Каждый раз после очередного штурма крепости пылали погребальные костры русов, приносились в жертву пленные. Кровавая трапеза языческих богов сопровождалась дикарскими оргиями. Волхвы уговаривали князя просить милости не у христианского Бога, а у Перуна-громовержца.

В самом Херсоне уже не было единодушия относительно противоположной стороны. Русы перекопали акведук, колодцы и цистерны в городе непрестанно опустошались. Ко всем бедам добавилась засушливая весна, которая не давала притока дождевой воды. Было знойно, словно в разгар лета. Город начал страдать от жажды, питьевая вода стала привилегией знати. В этих условиях сформировалась сильная прорусская партия, возглавляемая Анастасом, который вступил в тайные переговоры с Владимиром. Анастас использовал для этого подкоп, сделанный херсонитами под городской стеной; через этот подкоп они носили в город землю из насыпи, построенной руссами, и так разрушали ее. Анастас заверял горожан, что зять василевса уже принял Христа, он не причинит зла городу, если тот откроет свои ворота. Мысль о сдаче на милость победителя овладевала все большим количеством людей.

И вот 23 апреля 989 г., в день св. Георгия, Херсон пал, открыв ворота Владимиру. Как раз в этот день князь получил известие о победе Василия II под Авидосом. Не тратя времени, Владимир направил василевсам ультиматум, требуя немедленно прислать к нему Анну. Лишь при таком условии он обязывался вернуть империи занятые им византийские владения в Крыму. Если нет — он пойдет походом на Константинополь и нанесет по нему удар, как и по Херсону. Князь крепко держал в руках кормило истории.

НАДЕЖДА НИКИТЕНКО

Продолжение