ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ
Посвящаю своей жене – Зое Торосян
Моя жена заснула. Положила голову на стол и заснула. Я был в нерешительности: разбудить или нет? Присел на ближайший стул. От стакана с чаем мирно поднимался пар. Стояла удивительная тишина, словно не было крови и разрушений, не взрывались снаряды. Словно беды и невзгоды не обрушились на голову народа. Хотелось верить в это.
Тишина была нереальная.
Вдалеке послышался глухой взрыв. Начинается! Заруи отпрянула ото сна, виновато оглянулась. Заметив меня, попыталась улыбнуться, однако вместо улыбки её лицо исказилось. Меня пробрало умиление. Я впервые испытывал подобное чувство.
Мы не притронулись к яствам на столе, спешно вышли наружу, чтобы суметь своевременно добраться до убежища в двухэтажном здании, находящемся в ста шагах от нас. Жена шагала медленно. Азеры стреляли когда им вздумается, и люди не могли определять перерывы между залпами. Второй снаряд взорвался ближе. Следующий будет ещё ближе, однако об этом я ничего не сказал и лишь посоветовал жене ускорить шаги.
Снаряд оглушительно взорвался. Я невольно пригнулся. Вместо того, чтобы ускорить шаги, Заруи остановилась:
– Я больше не могу.
Я тоже остановился. Торопить её больше не имело смысла. Будь что будет. Таким беспомощным я никогда не чувствовал себя. Вдвоём застыли посередине тротуара. Я обнял жену за плечи. Она вся дрожала. Чувство умиления вновь охватило меня.
Улица Мурацана сливается с улицей Давид Бека. Для того, чтобы перейти с Мурацана на Давид Бека, необходимо подняться по десятиступенчатой лестнице. Напротив как раз то самое двухэтажное здание. Его вместе с похожим на него другим зданием называют «рабочими домами». Их построил Шёлковый комбинат. Только в одном из них имеется убежище. Оно сооружено в соответствии с техническими требованиями, имеются ниши для установки кроватей, вентилятор, работающий на электричестве, а в случае отсутствия последнего необходимо рукой вращать механизм, чтобы можно было проветрить убежище.
Мы кое-как дошли до убежища. Осторожно спустились по лестнице и двинулись вперёд в полутьме, к которой вскоре привыкли. Перед нами было длинное пространство наподобие коридора, с нишами через раз, где были установлены кровати или прямо на земле была расстелена постель. Никогда не видел столь густую массу людей. Здесь и там зажигались лучины, немного спустя огонь мерцал и вскоре затухал. Горящая спичинка гасла до того, как её приближали к лучине. Не хватало кислорода.
«Как мы проведём тут ночь? – встревожился я. – У жены астма, вряд ли выдержит».
У входа относительно хорошо, однако, никто нам не предложил там места. Инстинктивно мы двинулись вперёд в надежде, что найдём или нам предложат свободный уголок. В убежище в основном находились женщины, и я надеялся, что они предложат место моей жене-акушеру. Мы продолжали продвигаться вперёд среди плотных рядов сидящих и лежащих людей.
В глубине убежища в углу располагалась кровать с не вписывающейся в обстановку белой простынёй. Под кричаще-красным одеялом лежал, облокотившись на руку, проживающий на втором этаже здания Яков Маргарыч, долгие годы являвшийся главным бухгалтером Шёлкового комбината. Он словно обосновался здесь на постоянное проживание, устроился по-домашнему, периодически орошал ноздри какой-то жидкостью, чтобы урегулировать дыхание. У него была тяжёлая астма. Рядом находилась Ераник, неприметная женщина, готовая к капризам мужа, уже ставшими привычными. Она безропотно несла свалившийся на её голову груз и нелёгкую долю.
Представляя свою жену незнакомому человеку, Яков Маргарыч каждый раз произносил с некоторым пренебрежением:
– Я кладу ей в карманы камни, чтобы ветер не уносил.
Он говорил это беззлобно и улыбался, довольный своим остроумием.
Яков Маргарыч руководил большим коллективом женщин главной бухгалтерии комбината и иногда, как говорил Андраник, пасся на стороне. Одной из них была Ераник.
Заметив меня, он широко развёл руками, давая понять, что тесновато, и он не может дать нам место. Я взглядом поблагодарил его и стал продвигаться дальше, ища глазами, где можно хотя бы присесть.
– Доктор, госпожа Заруи, идите к нам, – донёсся из полутьмы голос.
Мы неопределённо посмотрели в направлении голоса, не узнавая приглашающего.
– Это я, Маник, – поспешила представиться хозяйка голоса.
«Слава Тебе, Господи!» – пробормотал я, а на лице у моей жены обозначилась знакомая добрая улыбка.
Годы назад она спасла этой женщине и её новорожденному ребёнку жизнь. И я подумал, что добро в жизни не остаётся безвоздмездным. Было свободным узкое пространство. Наверное, оно было занято для кого-то, однако тот не пришёл.
После того, как устроил Заруи, я вернулся к выходу, где можно было подышать воздухом.
– Здесь должен быть вентилятор, – сказал я.
– Имеется, – ответил житель этого дома, знакомый мастер шёлкового комбината. Предупреждая мой следующий вопрос, он добавил:
– Электричества нет, а вращать вручную очень тяжело.
– Если по очереди вращать, то можно будет немного освежить воздух, – сказал я и подошёл к вентилятору.
Я попробовал. В самом деле, тяжело вращается, но зато вращается.
Ко мне присоединилось ещё несколько человек.
Мы находились у входа и отчётливо услышали близкий разрыв снаряда.
– Два, – произнёс стоявший рядом худой светловолосый парень и бросился в направлении разорвавшегося снаряда. Через некоторое время он вернулся.
– Попал в четвёртый этаж второго подъезда, наверное, в квартиру актёра Амзояна или журналиста Андряна.
– У обоих квартиры закрыты, – отозвались со стороны.
Это означало, что переехали либо в Ереван, либо в деревню.
Уставшие от прокручивания вентилятора, мы собрались у входа сделать небольшой перекур. Торговец цветами Еранос пожаловался:
– Осторожно, вы топчете мне ноги.
Вместе со своей женой Еранос поставил недалеко от входа двухместную кровать и славно улёгся. Мне стало завидно: он выбрал самое лучшее и надёжное место, да и воздух чистый. Молодец, за всякое дело берётся с умом!
В Степанакерте он первым начал выращивать «товарные» цветы (это слово он сам придумал), построил теплицу и зарабатывал хорошие деньги. Его дом вместе с удачно выбранным участком находился на другой стороне улицы, прямо напротив убежища.
– Держи свои ноги при себе, – грубо ответил Андраник.
Андраник был одним из авторитетов квартала, поэтому Еранос не стал спорить с ним и лишь произнёс:
– Ничего не говорю, пусть проходят, но курильщики пусть снаружи курят.
– Сам ты сможешь выйти покурить? – снова грубо произнёс Андраник.
– Андрей Минаич, разве я в состоянии курить?
У Ераноса бесподобный сарказм, словно крапивой обжигает.
– Лисье отродье, – пробурчал себе под нос Андраник, но так, чтобы Еранос услышал и одновременно мог притвориться, что не расслышал.
Еранос так и сделал.
До «этих» событий у Андраника скончался годовалый внук, и на сороковины ребёнка он купил у Ераноса цветы. Еранос не постеснялся взять протянутые деньги и положить их себе в карман. Жители квартала стали плеваться, а он сделал вид, что не замечает этого.
Дети переехали в Среднюю Азию, Андраник и Сиран остались. Фотография ударницы Сиран не сходила с полос газет ещё с 30-ых годов. Она вместе с внуком удобно расположилась на кровати в первой нише после входа. Старшего внука привезли к ним до начала войны по просьбе бабушки, чтобы оживить дом. По правде говоря, воздух Степанакерта пошёл на пользу ребёнку. В Ашхабаде он кашлял, здесь же кашель как рукой сняло.
Когда начались «эти» события, дороги перекрыли. Сейчас дедушка и бабушка оказались меж двух огней. А Овик и не думал уезжать, считал вместе с дедом, насколько должна продлиться война, чтобы ему исполнилось пятнадцать, и на пороге шестнадцатилетия он смог бы пойти на войну.
Овик мирно спал возле бабушки, а взрослые всё думали тщетно о том, как вывести ребёнка из этого огня.
В уголке убежища подальше от глаз расположились внучка Заназана Ануш и переступивший порог шестнадцатилетия Ваганчик (если хотели разозлить его, то обращались к нему так). Он сердито отвечал:
– Меня зовут Ваган.
Отец его начал воевать ещё фидаином и до сих пор воюет. Месяц назад получил тяжёлое ранение, теперь лежит в полевом госпитале в Дрмбоне. А мать попала под артиллерийский обстрел на пути за водой, и пока искали машину, чтобы доставить её в больницу, скончалась от потери крови. Хлопоты по погребению взяли на себя Андраник и соседи. Отец не знал о смерти жены, его пожалели, так как врачи не особенно обнадёживали насчёт него.
Ваган уединился с внучкой Заназана в углу, и они восхищались друг другом. Ануш сидела на кошме, а Ваган положил свою голову ей на колени. Ваган температурил, у него горел лоб. Ануш водила рукой по его лбу, и её охватывала тревога:
– Ты болен.
– Пустяки. До завтра всё пройдёт.
Ануш снова водит рукой по лбу Вагана, на лице у парня вновь обозначается удовлетворение, от которого сердце начинает быстрее биться.
– В таком состоянии ты не можешь отправляться на фронт.
– Уже решено, я присягнул отряду «молодых». Непременно должен идти.
Ануш ещё больше приближает голову Вагана к себе и получается так, что он почти в объятьях девушки. Ануш шепчет что-то. Ваган не слышит, но чувствует, что она говорит о нём. Дрожащими пальцами он кладёт руку Ануш на свои горящие губы. Ануш склоняется к Вагану. Страх потерять друг друга побеждает юношескую стыдливость, в полутьме они чувствуют себя надёжно. Усталость начинает одолевать, но Ваган не желает спать, хочет постоянно чувствовать присутствие Ануш…
Из глубины убежища донёсся шум. Андраник направился в сторону шума и спустя некоторое время вернулся.
– Не знаешь, смеяться или плакать? Две дурные головы вспомнили историю многолетней давности и взяли друг друга за глотки.
Андраник со смехом рассказал этот случай.
Годы назад Вагинак был председателем профкома шёлкового комбината, а Мхитар – мастером одного из цехов. Однажды этот негодный мастер берёт фальшивую справку о здоровье и едет смотреть футбольный матч между командами Кировабада и Кировакана. На комбинате узнают об этом и лишают его квартальной премии и обещанной путёвки на отдых в Кисловодск. Кто мог донести об этом руководству, если не ближайший сосед Вагинак? Взаимные упрёки продолжались не один год. Правда, со временем мужчины помирились, но жёны продолжали ссору… Получилось так, что и в убежище они оказались рядом.
– Вновь вспомнили давнюю историю и сцепились друг с другом. Снаружи льётся море крови, а они нашли за что драться, – с горечью резюмировал Андраник.
– Если бы Вагинак захотел, то он достал бы путёвку, – вмешался Еранос.
Так как это сказал Еранос, Андраник возразил:
– Ты всегда встаёшь на сторону нарушителей закона. Всю свою жизнь ты защищал правонарушителей, потому что ты один из них.
– Какой, например, закон я нарушил?
– Например, устроил фальшивые бумаги в Агдаме, чтобы получать ежемесячную пенсию в сто двадцать рублей.
– Разве ты не получаешь? – паровал лис Еранос. – Плюс надбавку – республиканский разряд. У Сиран же союзный разряд. Вы с женой хорошо пользовались.
– Он добился всего собственным потом, а не продавая цветы, – заметил кто-то со стороны.
– И это заработано потом, – прервал его Еранос.
Неподалёку вновь раздался длинный артиллерийский залп, возвращая спорящих к реальности. Худой светловолосый мальчик вернулся некоторое время спустя.
– Первого подъезда здания почти уже нет.
Тяжёлое чувство охватило всех нас. Казалось, утро не настанет, и обстрел будет продолжаться бесконечно.
– Позови несколько человек, чтобы крутили вентилятор, – обратился я к Андранику для того, чтобы освободиться от тяжёлых дум.
Штаб Армии обороны находился самое большее в трёхстах шагах от нас. Азеры, по всей видимости, целились в штаб, однако попадали на три здания выше.
Уже который снаряд разрывается!
– Если ещё раз ударят, то это будет шестой, – сказал худой светловолосый мальчик, который всё время ходил узнавать, в каком подъезде и на каком этаже взорвался очередной снаряд.
В этот момент никого не волновало, как разрушались квартиры и уничтожалось имущество, обретённое на деньги, кое-как накопленное годами. Инстинкт самосохранения работал в другом направлении – лишь бы выжить, а там, даст Бог, всё наживное можно будет снова нажить.
Не хватало воздуха, чем дальше, тем труднее становилось дышать. Тут и там люди стонали, поносили тех, кто «развязал войну», мужчины неприлично ругались, а женщины безадресно проклинали.
Ближе к полуночи, тяжело прислонившись к жене, почти навалившись на неё, качаясь, приблизился Яков Маргарыч. Он с трудом держался на ногах. От одышки его стало тошнить. Он едва добрался до входа и рыгнул. Жена поспешила собрать нечистоты и вынести наружу. В этот момент возобновился артобстрел. Женщина опаздывала. Все невольно оглянулись на худого мальчика со светлыми волосами. Он молча вышел из убежища и окунулся в темноту.
Спустя некоторое время после прекращения обстрела худой светловолосый мальчик появился. Он вошёл с лучистой улыбкой на лице, ведя Ераник, находящуюся почти в бессознательном состоянии. Она молча подошла к мужу, взяла его под руку, и они пошли на своё место.
– Почему опоздала? – в один голос поинтересовались мы.
– Делала ямку, чтобы зарыть изрыгнутое Маргарычем.
Вот это Ераник! Исключительная личность, преданность которой мужу стала предметом общих разговоров.
Ночь становилась глубже, люди всё удобнее устраивались в убежище. Порой кто-то вскакивал во сне или издавал нечленораздельные звуки. Никто не обращал внимания на храп. Медленно углублялась тяжёлая, кошмарная ночь.
В полутьме на ощупь я направился к своей жене.
То ли полулёжа, то ли полусидя, она закрыла глаза, повернув голову направо. Лицо её было мирное, смирившееся с окружением, миром. От её лица исходило умиротворение.
«Это от её доброты», – подумал я, и снова знакомое приятное чувство охватило меня.
Некоторое время я стоял молча, затем вернулся на уже принадлежащий мне участок стены у входа. В глубине убежища послышались возбуждённые голоса. Я поспешил туда.
Мне удалось выяснить, что у юной девушки началось кровотечение. Девушку с трудом доставили к выходу, чтобы было хотя бы чем дышать. Андраник без всяких церемоний поднял торговца цветами и его жену, которые спокойно лежали на двухместной кровати. Они безмолвно подчинились. Необходимы были тампоны, вата и другие подобные вещи. Я кивнул худому светловолосому мальчику, чтобы он следовал за мной. К счастью, в спешке мы не заперли дверь, я быстро вошёл и под светом спички стал искать то, что порекомендовала жена. Я всё собрал и передал мальчику:
– Отнеси поскорее.
Мальчик выбежал наружу, а меня покинули силы, я тяжело опустился на край кровати. Под слабым светом я нашёл флакон волокардина, отлил большую долю в стакан, добавил воды и выпил одним глотком. Не помню, сколько времени оставался в оцепенелом состоянии.
То ли во сне, то ли наяву я почувствовал, что кто-то пощупывает мою сонную артерию.
– Всё нормально, – сказал я наклонившейся надо мной жене.
– Слава Богу! – пробормотала она.
Мы оба проголодались. В предыдущий день мы ничего не ели.
Она зажгла печку, поставила на неё чайник и пока он нагревался, привела в порядок оставшийся на столе со вчерашнего дня ужин.
– Что случилось с девушкой? – спросил я.
– Будто лиха войны недостаточно, девушку постигло и это несчастье. Она беременна и скрывала это от родителей. По всей вероятности, от страха и нервного напряжения началось кровотечение. Кое-как я остановила кровотечение, но необходимо доставить её в больницу.
– Нет машины? – спросил я.
– Машина есть, бензина нет. Говорят, у Ераноса есть, но тот отнекивается.
– Когда это он мочился на порезанный палец? – грубо отреагировал я.
Жена удивлённо посмотрела на меня. Я сменил тему разговора.
– Кто отец?
– Отца уже нет. Погиб.
– Ну и что дальше?
– А дальше то, что она отказывается от аборта. Говорит, что это единственная память о нём и хочет, чтобы ребёнок родился.
Я ничего не сказал. Я был тронут. «Этот народ невозможно победить!» – патетически подумал я.
Чайник стал шипеть. Жена поспешила наполнить стаканы.
Недалеко от нас разорвался снаряд.
Уже рассветало.
Начинался новый день…
Перевод Ашота Беглараяна
2009г., август