ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ
Тем, кто оставил после себя тоску
Улица представляла собой тупик. Она так и называлась: Тупиковая улица. Отправляя из любого уголка мира письмо, напиши на конверте: «Степанакерт, Тупиковая улица», и почтальон Картакурт, по паспорту – Карапет, проживающий по улице Камо, доставит твоё письмо на место.
На улице располагается четырнадцать собственных домов: семь по правую сторону, семь – по левую. Хочешь, начни со входа, хочешь – с конца.
Вокруг домов – сады, а в каждом саду – как минимум одна шелковица. В обязательном порядке. Эти деревья посадили в тридцатые годы прошлого века. Когда ветви начинают сохнуть, их обрезают, чтобы дерево омолодилось. Весной распускаются новые побеги, и если хозяин умелый, то он придаёт дереву стройный вид, с равномерно распростёртыми ветвями. Новые ветви дают крупные, сладкие плоды – кушай и наслаждайся. Срап утверждает, что ягодами туты никак не насытишься, просто устаёшь кушать. Это один из тех редких случаев, когда Стефан не возражает ему.
Есть и другие плодоносные деревья, однако они не обрабатываются, а основная часть урожая портится, падает гораздо раньше созревания. Каждый имеет своё объяснение, а Айк-Арам переводит проблему в глобальную плоскость:
– Природа больна.
Все согласились с этим мнением. Кум Зинавора, который в первый раз приехал на сватовство, посмотрел на деревья и покачал головой:
– Всё это из-за того, что не производят лечения.
Кум Зинавора был из Гориса, к тому же агрономом. Привозил с собой плоды, словно на станке выточены: красивые, сияющие.
– По форме вылиты, – говорит Путин, берёт один и сочно кусает. Ещё один кладёт в карман:
– А это для моего Виталика.
Виталик – внук.
Раньше проторенная всеми дорога вела далеко, к уголку в саду. Айк-Арам первым соорудил туалет и баню внутри дома. Его подняли на смех, поиздевались над ним, однако вскоре Стефан последовал его примеру, а затем ещё несколько человек. А когда улицу заасфальтировали, проведя перед этим канализацию, почти все поголовно последовали примеру Айка-Арама, за исключением Зинавора, Липарита и неумёхи Арутюна.
Всё здесь происходило чин чинарём: будь то свадьба, день рождения, радость или горе. Здесь, в этом тупике мира…
Всё перемешалось, когда началось Движение, когда ребята взяли в руки оружие, и улица стала чахнуть, когда советское руководство средь бела дня провалилось сквозь землю, когда отару повернули назад, и хромые и хилые овцы оказались впереди. Люди ошарашено глядели друг на друга, пожимали плечами и проходили мимо. Время выскользнуло из-под их ног, и никто не понимал, что происходит вокруг них.
Жители Тупиковой улицы вопреки своей воле оказались на другой планете.
Покажите кого-нибудь, кто был бы недоволен советскими временами. Если и найдётся такой, то его будут звать Стефан. Да и то лишь с тем, чтобы возражать Срапу.
– Эх, при Советах всё было хорошо, ничего плохого не помню.
– Да, и прежде всего – зарплаты. От зарплаты к зарплате денег хватало с лихвой. К тому же ещё были и квартальные надбавки.
– Ты забыл премиальные к концу года?
– Правда – вещь хорошая: мы получали отпускные и спокойно ездили в Москву, дней десять гуляли «туда-сюда» и возвращались. Русский язык порядком выучили, и если удавалось сэкономить денег, покупали что-нибудь для дома.
– Кто додумался бы брать товар из магазина в долг по списку?
Стефан не сдержался:
– Разве бывало так, чтобы в воскресение не позвонили с завода: прибыл вагон, нужно срочно разгружать?
Срап невольно соглашается.
– Правильно, с этим нельзя было медлить: если бы груз вовремя не был доставлен на завод, то цех стал бы простаивать. Но разве бывало, чтобы директор не сдержал своего слова? В конце месяца он отдельным приказом выписывал повторную зарплату.
Утром выпивали на ногах чашку чая и принимались биться в домино в беседке, сооружённой на дворовые средства. Не раз обращались в горсовет с просьбой построить у них на Тупике беседку, подобно той, что на улице Камо. Ответили, что придет время – построят. Пообещали и не сдержали слово. В конце концов скинулись и сами построили беседку. Пришли из горсовета и похвалили, сказали, что получилось великолепно. Позвали газетного фотографа, тот сделал коллективный снимок и опубликовал в газете. Правда, Гамсахурдиа вышел с закрытыми глазами – смотришь и от смеха за живот хватаешься. Гамсахурдиа хорошенько обматерил фотографа, однако то, что он мастер своего дела, никто не смог бы оспорить. Эту фотографию правильнее было бы поставить под рубрикой «Уголок смеха», однако она оказалась в разделе «Наш город – наш дом».
Никто так умело не давал прозвища, как Срап. Они так прилипали к человеку, что настоящее имя отходило на задний план. Например, Апетнак. Сейчас его никто не называет по имени. Прозвище «Путин» так прилипло к нему, словно приклеили самым мощным клеем. Апетнак был таким же поджарым, как Путин, глаза такие же маленькие, мышиные, зрачки так же беспокойно бегали в глазницах. Он кушал за троих, однако по нему этого не было видно. Жена говорила: «Наш Путин не жалуется на аппетит: что ни положишь перед ним, молча кушает».
Его самого звали Срапион, однако Стефан столько раз обозвал его «Управдом Срап», что это прозвище так и осталось за ним. Годы назад назначили выборы управдома. Со всех сторон стали напирать, мол, поставь свою кандидатуру, поддержим, сделаем всё, чтобы прошёл без каких-либо проблем. Он поверил и ошибся. Не прошёл, потому что официальным кандидатом был другой. Он не прошёл, но прозвище «Управдом» осталось.
…Воскресный день. Воздух ещё не нагрелся, но люди сидят в майках-безрукавках и проводят свой досуг. Уже раздали карты, звук нард доходит до небес, а госпожа Елизавета Георгиевна высунула голову в окно, с улыбкой на лице и искорками гнева в глазах:
– Ребёнок спит, прошу потише!
Створки окна с грохотом закрываются.
Ребёнок – это обучающийся на первом курсе отличник Анушик – Анушаван, названный именем своего отца.
Из окна дома напротив голосит Маргоджан:
– Куры ещё не проснулись, а вы уже начали. Попили бы чашку чая, игра не убежит.
– Ты нагрей чайник, а мы сейчас придём, – отвечает муж Маргоджан – Зинавор.
– Не забудь водку.
– Яйцо всмятку свари.
– Каждому по два, двадцать-двадцать пять штук.
– Двадцать пять на два не делится.
– Для Путина два недостаточно.
– В таком случае другим и по одному может не достаться.
– Был бы здесь ещё и Интеллигент, восполнил бы дефицит.
– Как бы не так!
Управдом Срап возмущается:
– Хоть бы раз поставил нужную мне фишку.
– Я не нюхал твоих рук, чтобы узнать, какая фишка тебе нужна.
– Если бы следил за игрой, смекнул бы. Следи за Стефаном, сразу же врубишься.
– Я не играю по мимике.
–Не играешь, перемешивай фишки, – и толкает фишки домино в сторону Путина.
Если позовёшь вслед Путину Апетнак, то он не отзовётся. Апетнак – ни рыба ни мясо. Сказать, что он – каменщик, было бы неправильно. Имеет водительские права, но грех называть его водителем. Каким путём он приобрёл их – долго рассказывать. Единственное, что он исправно делает, и никто за это не выговаривает ему, это работа сторожа. Стыдно говорить о размере зарплаты, но и сама работа – не бей лежачего: спит себе спокойно ночью в тёплой постели, подальше от карканья жены. Утром заворачивает на базар, приносит для кроликов два больших пакета корма. Накануне каждого нового года обещает «свалить» одного кролика с условием, что об остальном – водке и других вещах, подумают другие. Что касается него, то он сдержал бы слово, однако вопросы Сиран проваливают всё:
– Разве мастер Вагинак работает для кого-нибудь забесплатно?
Путин не совсем понимает «забесплатно», но коротко отвечает:
– Молчу.
– Молчишь, значит, не надо болтать языком.
Вопрос на этом закрывается.
Что делает комбайн, когда въезжает на поле? Косит всё, что попадает под его резец. Полтора метра справа, полтора – слева. Путин и сидящий напротив Интеллигент Айк-Арам косят-расчищают свой участок стола, облегчая посудомойщицам работу.
Откуда взялось прозвище Интеллигент? По паспорту его зовут Айк-Арам, в преподнесении Елизаветы Георгиевны – Айк. В соответствии со своим образовательным цензом он говорит на непростые темы и каждый раз особо подчёркивает: «Мы, интеллигенты…» Он отделяет себя от общей массы, хотя в финальной стадии коллективных «мероприятий» проявляет самое активное участие. А в подходящий момент непременно вворачивает:
– Мы, интеллигенты…
Управдом Срап вновь ошибся, причём, самым грубым образом. Скончалась сестра Анаит. Она дожила до глубокой старости. Царствие ей Небесное! Её называли сестрой Анаит потому, что никогда в жизни не выходила замуж. Какого чёрта Срап решил определить, кто за кем умрёт? Это был непродуманный шаг.
– Во-первых, потому что всё время лезет в пекло поперёд батьки, – дал своё объяснение Гамсахурдиа. – Во-вторых…
Здесь Гамсахурдиа остановился, потому что не знал, что добавить. А про себя запротестовал против списка.
– Эх, Срап, разве попрёшь против Божьей воли?
Он один из пожилых людей двора, однако легко взбирается на стену вдоль тротуара и оттуда одним прыжком оказывается на крыше построенной при доме бани-туалета. Словно обезьяна в джунглях прыгает с дерева на дерево. Каждый день обеспечен водкой, на аппетит не жалуется. Если бы поменьше курил, то вообще не имел бы проблем. В день по четыре пачки: и себе во вред, и по карману бьёт.
Заткнулся бы Срап, не заявил бы он во всеуслышание о злополучном списке. Варсик была на три года младше него. Она почувствовала себя плохо, и её повезли к врачу. Каждый когда-нибудь болеет и обращается к врачу? Однако пошли слухи, что жене Управдома Срапа плохо, «та самая проклятая болезнь» прицепилась. Никакие лекарства и препараты не помогли. Женщина растаяла на глазах. Словно её и не было…
Теперь Срап кукует один в четырёх стенах. В бесконечные ночи он уносится мыслями в тысячу мест, размышляет вокруг разных вещей, но больше всего думает о Варсик. Дети детьми, но жена имеет своё особое место. Только сейчас он понял, что потерял в этом мире.
Несколько раз в неделю он посещал могилу Варсик. Дочка, зять, сын в один голос повторяли:
– Ну и чего ты добиваешься, папа? Зачем ты мучаешь себя? Кто будет ухаживать за тобой, если заболеешь, сляжешь?
–Разве кто-нибудь из покойников возвращался обратно? – глубокомысленно добавлял зять.
Срап соглашался, но каждый день или минимум несколько раз за неделю шёл «на свидание с женой». Это его слова. Срап вытирал пыль с надгробной плиты и если у него с собой имелись цветы, то клал их на могилу и гладил высеченный на камне образ Варсик. Он вперял взгляд в родные черты и застывал. Не шевелился, не садился где-нибудь, блуждал в своих мыслях – неизвестно о чём думал.
Просто святая была женщина! Ни разу о ком-либо не отзывалась плохо. Варсик так умиротворяла сурового мужа, словно утешала ребёнка. Кто бы мог подумать, что сегодня не будет Варсик?! Ресницы дрожали, капли слёз текли по обросшему лицу вниз.
– Господи, ты несправедлив, – горько жаловался вдовец, целовал холодный камень и, уходя, закрывал вслед за собой дверцу на кладбище. Дверца скрежетала, в который уже раз напоминая о необходимости смазать заржавевшие петли…
День ото дня улица мертвела. И уже не было прежнего Тупика, где с утра до позднего вечера играли: один вставал, другой садился, а когда уставали, начинали беседовать, безвредно судачить, до тех пор, пока Стефана не брала зевота. Тут, уже далеко за полночь, люди начинали расходиться.
Сейчас собирались крайне редко, да и то для того, чтобы вспоминать прошлые времена и восславлять их.
Смерть придумал Бог. Он же забирает созданное Им. Родился из праха и превратился в прах – вот Высший смысл. Ни мнения, ни согласия не спрашивает. По распоряжению Бога смерть приходит к людям на порог. А может, смерть без спросу забирает и уносит свою жертву? Кто знает ответы на эти вопросы? Кто в состоянии дать объяснение несправедливо розданным смертям? Если бы даже знали ответ, то насколько это утешило бы душераздирающее горе? У уходящих нет обратной дороги.
И, тем не менее, жестоко, когда человек скорбит о смерти того, кого родил. Сколько молодых жизней было погребено в землю в этой маленькой части света! А живущие продолжали жить – с подрезанными крыльями и зыбкой опорой под ногами.
Проснувшись утром, люди нашли всё перевёрнутым с ног на голову. Кто и почему сделал это? С какой мерзкой целью? Нет никого, кто обнадежил бы. Вынули из воды рыбу и бросили на берег, и она хлопает ртом. Того, кто попадался под ноги, пинали, чтобы не мешал. А самые ловкие не растерялись и пробили для себя дорогу.
Иные настали времена, на арену вышли другие.
Начался переполох. Люди растерялись от неизвестности и неопределённости. Когда глядишь из окопа в сторону врага и знаешь, что пущенная им пуля направлена на твою грудь, то ты думаешь о своей защищённости. Наличие окопа, близость врага и трезвое чувство опасности диктуют твои действия. А когда ты кладешь «Калашникова» в сторону и надеваешь одежду без погон, то чувствуешь себя беззащитным, беспомощным, а твоя походка становится неуверенной.
В качестве спасательного круга появилась возможность делать покупки по списку, в долг. Образовалась большая армия нуждающихся. Мобилизовалась.
Испокон веков кормильцем семьи являлся мужчина. Теперь всё перевернулось с ног на голову. Мужчина остался не у дел, не выходил из дому, а женщина попыталась взять на себя решение бытовых проблем. От безделья мужчины не знали, куда деть себя, рука не поднималась сделать что-либо…
Ветер сорвал кровлю беседки, и дождевая вода заливала скамейки. Никто не хотел взяться за починку, которая заняла бы всего 10-15 минут. Душа не лежала к этому. Кому была охота сидеть в беседке? Беседка опустела и уже не притягивала никого к себе.
Жители Тупиковой улицы тяжело спали по ночам, а утром просыпались словно со свинцом в голове. У каждого на сердце была тревога: как бы не произошло чего-нибудь непредвиденного. Страх наступающего дня вполз внутрь и никак не выходил. Будущее стало чудовищем-людоедом и грозило проглотить любого встречного.
Страдания беспросветных ночей…
…У внучки Маргоджан начались приступы аппендицита, позвонили в «Скорую», а оттуда ответили, что нет бензина, и если есть возможность, то пусть привезут больного на станцию «Скорой помощи», а ещё лучше – отвезут в больницу. Пошли за Елизаветой Георгиевной. Та пришла и опешила: вместо холодного компресса к животу ребёнка привязали шерстяной шалью нагретую соль. Девочка извивалась в корчах от боли.
Елизавета Георгиевна сделала всё необходимое, облегчила ребёнку боли, а дед привязал притихшую внучку к спине и кое-как доставил её в детскую больницу, где тут же положили на операционный стол и тем самым спасли ей жизнь.
Теперь Анаит учится в университете на «отлично». Хочет непременно стать врачом.
Некогда Зинавор был знаменит на весь Карабах. Кто не знал скорняка Зинавора? Как только отара поднималась в горы, Зинавор тоже собирался. Он имел хороший участок в своём родном селе Сзнек. В середине мая навьючивал швейную машинку и другие необходимые вещи на мула и поднимался в гору. Что только не шил для тюркских кочевников, но неизвестно почему все, и армяне, и тюрки, называли его Шапочник Зинавор.
Осенью спускался с гор, и хорошо спускался, имея при себе и бурдючный сыр, и немытую отборную шерсть, и несколько голов овец, плюс ещё и уйму денег. Привозил и наполнял дом, чтобы дети жили сыто и безбедно. Жена взбивала шерсть, набивала ею одеяла и подушки. Невероятно, но он привозил с гор свеженькие пододеяльники и наволочки, с ярлыками на них. Ведь нужно было готовить приданое для четырёх дочек. Маргоджан пряла в нужном количестве шерсть. У неё были золотые руки: чего только не вязала для детей!
Всё это осталось в прошлом. В связи с последними событиями азербайджанцы уже не гнали овец на армянские горные пастбища. Порой старые знакомые вспоминали его, заказывали шапку или ещё что-нибудь. Чтобы прокормиться, взял участок неподалеку от города и возился всё время в огороде. Грех жаловаться: не лучше, но и не хуже других жили. Как Бог даст…
Сиран приготовила для Гургена яйцо всмятку. Супруги гордились своим сыном-генералом. Как обычно, она положила на стол тёплые яйца. Там уже лежали зелень и соль. Гурген собирался разбить яйцо, как позвонили и сказали, что нужно срочно доставить в Ереван важного пассажира. Он не стал медлить, встал из-за стола – поесть что-нибудь можно и по пути. Гурген одним из первых приобрёл такси «Мерседес».
Сиран положила оба яйца всмятку перед мужем.
– Кушай на здоровье.
А Путин в ответ:
– Нет аппетита.
– Как нет аппетита? Хочешь налью рюмку водки.
Путин вновь отказался, сказав, что у него нет настроения. Домашним и прежде всего Сиран казалось, что он простыл, и это пройдёт. Но в последующие дни всё повторялось. Он не выходил из дому, углубившись в свои мысли и разговаривая лишь при крайней необходимости.
Домашние забеспокоились. Местные врачи осмотрели и посоветовали отвезти в Ереван. Гурген не стал ждать, посадил отца в «Мерседес». Мать тоже захотела поехать, Рубен не стал возражать, однако тут нашёлся третий пассажир, и он сказал матери:
– Зачем тебе беспокоиться. Я сам сделаю всё, что надо.
Поехали-приехали, сообщили о результатах:
– Три профессора осмотрели и все в один голос сказали: та самая проклятая болезнь. Предложил сделать операцию, отсоветовали: пусть спокойно доживает свои дни.
Бог дал ему шесть месяцев жизни. Заснул человек вечером, а утром не проснулся. Смерть жестока: помучила перед тем, как унести его.
Во время погребения Срап, подобно другим, бросил горстку земли на гроб покойного. Он вспомнил, что оба они родились в один и тот же год, с разницей в несколько месяцев. Никому об этом Срап не сказал, но в сердце закрался страх. Он больше не заикался о составленном им списке.
Вай, Срап, вай! Разве ты не понимаешь, что смерть приходит без приглашения? А ставить всех в очередь – мало сказать стыдно, просто позорно.
Как обычно, кто-то играл в нарды, кто-то бился в домино, кто-то в карты.
Стефан отпихнул в сторону костяшки домино:
– Слышали, что творится в Грузии? Вот увидите, полетит голова президента Гамсахурдиа.
Начинался обмен мнениями по возбуждённой теме.
– Это невозможно, – уверенно высказывает своё мнение Варшам. – Я был по одному делу в Тбилиси. Люди там молятся на него.
– Да кто спрашивает людей? Всё решают великие державы.
– Это удел малых народов.
– Маленькие рыбы оказываются в животе у больших.
Подискутировали, поспорили. Варшам снова решительно произносит:
– Если хотите знать, Гамсахурдиа – самый конкретный из всех президентов на Кавказе. Я тебе говорю: Гамсахурдия – крепкий мужик.
На следующий день Срап позвал Воскеат.
– Скажи Гамсахурдии, чтобы выглянул в окно.
Варшам высунул голову в окно.
– На игру в такую рань зовёшь?
Он не звал на игру, а делал презентацию нового прозвища.
У Гамсахурдиа было два уязвимых места: он матерился и много курил. Не столько пил, сколько курил.
– В день едва укладывается в четыре пачки, – это замечание Интеллигента Айка-Арама приняли все.
– Бывает ещё больше, – поддержал Гамсахурдиа.
Было бы чем гордиться.
Карты всегда находились у него в кармане. Если других никого не было, то он играл с женой.
Гамсахурдиа клал карты перед женой и говорил:
– Перемешивай и раздавай.
– У тебя не хуже получится.
– Не морочь мне с утра голову, – он пихает игральные карты в сторону жены.
Пока супруги спорят, кто должен перемешивать и раздавать карты, Маргоджан кладёт на землю две тяжёлые сумки. Она возвращается с рынка.
– Бока, Кака! – словно кукарекая, зовёт Маргоджан.
Пока подойдёт кто-либо из двойняшек, она обменивается несколькими словами:
– Нынче цены на рынке кусаются.
– Пока местная продукция не поступит, забудь о низких ценах, – говорит Воскеат.
За время этого разговора Гамсахурдиа пытается подменить карту, но жена отнимает её у него. Они спорят до тех пор, пока не приходит Бока и не принимает из рук бабушки сумки, а Маргоджан оставляет спорщиков дальше спорить и следует за внуком.
Муж и жена остались одни в четырёх стенах: в эту войну пали оба их сына, одна из невест вышла замуж, а другая вернулась вместе с двумя детьми в отчий дом. Ждут старшего внука, который служит в армии. Вот так проходят их дни.
Опустевший дом…
Подобно тому, как горы и ущелья окутываются густым туманом, Тупиковая улица погрузилась в свои заботы и боли. Душа не лежала выйти во двор, произнести с лёгким сердцем: «Здравствуйте!», «Доброе утро!», огласить добрую весть.
Утром она сказала:
– Пойду в полк повидать Арсена, а потом посетим кладбище.
Воскеат только сейчас вспомнила, что сегодня день рождения старшего сына – Санасара. Проверила карманы, желая удостовериться, что на цветы хватит денег. Деньги были.
Уже за полдень Воскеат спохватилась, что муж ещё не вернулся. «Куда он запропастился?» – возмутилась она.
Град бьёт в битое место. Позвонили из больницы.
– Кем вы приходитесь Варшаму Сантросяну?
У Воскеат подкосились ноги. Она спросила подавленным голосом:
– Случилось что-нибудь?
С того конца провода сообщили, что больной находится в реанимационной палате, положение тяжёлое… Остальное она не помнит. Когда поднялась с места, голова была словно тяжёлый камень. Еле она взяла себя в руки, попросила соседа Вагинака довезти её до больницы. Всю дорогу она больше думала не о Варшаме, а о том, что осталась бесхозной.
Никакой покойник не остаётся непогребённым. Жители Тупика сделали всё, как следует, надлежащим образом предали умершего земле.
Воскеат причитала над телом мужа и скорбила по своей бесхозной голове. Присутствующие не могли сдержать слёз.
Что она повидала в этом мире? Муж всё время придирался, от свекрови она слышала одни обиды. Если утром на столе чего-то не хватало, Варшам метал громы и молнии. Он мало работал, но много требовал. Сначала он не хотел, чтобы жена где-нибудь работала. Однако когда стало ясно, что иного выхода нет, она устроилась уборщицей в школе, и ситуация немного улучшилась.
Младшего сына взяли в плен засевшие в засаде азеры, и до сих пор о нём никаких вестей. У Мартика нет могилы, чтобы мать причитала над ней. Не прошёл и год, как старший подорвался на мине. У матери иссохли глаза от пролитых слёз. Целый день она думала о потерях и била себя по коленям. В этой жизни у неё не осталось опоры. Был Варшам и того положили в землю. Блажен он: все свои боли унёс с собой.
Устала. От тяжести забот. От перенесённой боли. Она постоянно плакала и скорбела, порой даже танцевала от горя. Если с кем-нибудь случалась беда, советовали позвать Воскеат, чтобы оплакивала и восхваляла покойника. Она не отказывала, ходила и оплакивала свой чёрный день.
По вечерам садилась у ворот, опускала голову на грудь. Прохожим казалось, что она дремлет. Нет, она не дремала, а думала о своей злосчастной доле.
Соседи уже привыкли видеть бабушку Воскеат сидящей на стуле у ворот со склонённой на грудь головой.
Улица больше уже не замечала бабушку Воскеат.
Вараздат опять словчил. В который уже раз он выдвигает свою кандидатуру и вновь проходит.
– Почему не решается вопрос воды? – на сокрушительный вопрос Стефана Вараздат уверенно отвечает:
– Говорил и сейчас говорю: трудный вопрос, но решаемый.
Уверяет, что поставил вопрос ребром в предвыборной программе мэра города.
Цвети, Карабах! Мэр включил в свою программу, и вода так и хлынула!
Ответ имел бы продолжение, если бы Управдом Срап не поднял руку:
– А что скажете насчёт вывоза мусора, господин Вараздат?
Презрев насмешливый тон Управдома Срапа, Вараздат специально обратился к нему не как «Управдом Срап», а произнёс:
– Товарищ Срапион, считай вопрос решённым, в течение ближайшей недели. «Карабах-Телеком» намерен подарить городу новую мусороуборочную машину.
– Допустим наша улица – тупик, но ведь мы тоже являемся жителями этого города, – Маргоджан перевела дыхание, встала с места и приблизилась вплотную к старейшине Вараздату. – Пусть хоть раз и нашу улицу подметут.
– Приказ уже подготовлен, госпожа Маргоджан. Тётушка Вардануш из Гориса по совместительству будет регулярно подметать улицы Камо и Тупиковую. Обещаю, что тётушка Вардануш обратит особое внимание на вашу улицу.
Он заранее подготовил ответы на каждый из вопросов и с любезностью отвечал на них.
С ответом на один из вопросов Вараздат затруднился. Тротуары по обе стороны улицы были завалены кучами песка, строительного камня. Сапожник Арутюн очистил засорившуюся канализацию, а яму не засыпал. Водитель, въезжающий на Тупиковую, тормозит машину, осторожно проезжает яму, высказываясь в адрес виновника соответствующим образом.
Вараздат замялся. «Если скажу правду, – подумал он, – то настрою половину улицы против себя». Вараздат уже было растерялся, но вдруг его озарила мысль, и он воскликнул, словно сделал открытие:
– Участвуйте в общегородском движении «Наш город – наш дом», и вопрос сам собой решится.
Но насколько это реально?
У Вараздата сладкоречивые уста.
Однако самое трудное не вопросы и ответы, а собирание народа.
Управдом Гарник заранее проинформировал избирателей Тупиковой улицы, что назавтра под вечер намечается встреча с кандидатом в городской Совет старейшин Вараздатом Малхасяном. В свою очередь кандидат Вараздат заказал в живописной мастерской письменный вариант устного сообщения управдома Гарника. «Встреча состоится в беседке», – было выведено крупными буквами.
Срап сразу заявил, что не придёт.
Стефан возразил, что, наоборот, надо идти и высказать всё ему в лицо.
Зинавор хотел выразить своё мнение, но жена потянула его за рукав:
– Да чёрт с ними со всеми!
Зинавор был намерен принять участие во встрече и произнести пару слов, резать правду в глаза Санасару о том, что тот не выходит из дома Аргама и привёз специально из Еревана помпу итальянского производства такой мощности, что всю воду водопроводной сети качает в многотонный чан Аргама.
– Надо приструнить!
Кто должен приструнить и кого конкретно, Зинавор не уточнял.
Как и прежде, встреча прошла на должном уровне. Вараздат, вполне довольный, попрощался с избирателями. После его ухода в беседке появились вобла, колбаса, копчёная рыба и пиво в достаточном количестве. Управдом Гарник сделал всё, чтобы не было ничего, режущего глаз.
– Вот бы почаще проводились выборы, – высказался Липарит.
– У каждого свои проблемы, – заметил Стефан.
– На мой взгляд…
Управдом Срап передал открывалку Липариту:
– Мне кажется, бутылки должен открывать Улик.
Липарит живо откликнулся:
– Есть!
Вараздата переизбрали. Вырисовывалось лето, дожди прекратились. Жители Тупиковой улицы вновь остались без воды. Безответственный Вараздат забыл дорогу к Тупиковой улице. Вергуша, как обычно, пришла собрать квартальную плату за воду и попала под шквал негодования жителей.
– Иди жалуйся куда хочешь, – бросили напоследок.
Собирательница платы не осталась в долгу:
– Ещё как пожалуюсь. По какому праву вы оскорбляете должностное лицо?
Пригрозила, но никому не пожаловалась.
Интеллигент Айк-Арам пообещал написать «боевое» письмо. В учреждении он набрал на компьютере текст письма, изложил всё, что надо, собрал жителей в беседке, достал сложенную вчетверо бумажку и зачитал.
– Не в бровь, а прямо в глаз, – оценил Липарит.
– На этот раз не отвертятся, – уверенно произнёс Стефан.
Чтобы высказать отличную от Стефана мысль, Управдом Срап произнёс:
– Нечего сказать, вряд ли кто-нибудь ещё так составит письмо, как наш Айк-Арам.
– Ну и что ты хочешь этим сказать? – покосился на Срапа Стефан.
– А то, что гусан говорил: конец – делу венец.
– Если не будешь каркать, как ворона, всё пойдёт своим ходом, – взяв ручку у Интеллигента Айк-Арама, Стефан уверенно поставил свою подпись. Его оппонент Срап потянулся за ручкой, чтобы подписаться, но рука повисла в воздухе, потому что ручка перешла к Зинавору.
Привели негодующего управдома Гарника и официально вручили ему письмо с тем, чтобы он официально передал в мэрию.
– Официальное обращение не может быть без конверта, – с серьёзным видом заметил управдом Гарник.
– А конверт с тебя.
Люди ещё не разошлись, беседовали о том, о сём, как появился зять Аргама со своей сияющей тёщей. У каждого на руках был большой поднос.
– Поздравьте, – со слащавой улыбкой на лице произнесла тёща Забела. – У моей Анушик родился ребёнок. Поздравьте.
Со всех сторон к подносу прагматично потянулись руки: разобрали стаканы, кусочки шашлыка, а кто-то изловчился прихватить вместе с шашлыком и курятину.
– Поздравляю!
– Пусть будет неотделим от родителей!
– Пусть растёт под счастливой звездой!
И выпили.
Тёща Забела шепнула на ухо зятю:
– Всё, что надо, я здесь сделаю. Ты заведи машину, пора уже открывать магазин.
Зять собрался идти, но тёща Забела остановила:
– Поезжай в роддом.
Зять так и сделал, но когда доехал до роддома, не знал, как быть. На сей счёт тёща Забела ничего не говорила…
Улица продолжала жить своими большими и малыми заботами, нераздельными горем и болью, и если бывал небольшой повод для радости, то забывались бессмысленные споры, ссоры, и у людей немного разглаживались мрачные морщины.
А для ссор и раздоров повода долго искать и не приходилось.
Для Арама купили велосипед, а на следующий день внук мясника Зармика Вано сломал его. Разве услышишь хоть раз из уст Стефана слово «да»? Все знали, что у него есть всевозможные инструменты, доставшиеся от мастера Арташа, однако что ни попросишь, скажет: «Да, был у меня, только вот Гамсахурдия стащил всё, что попалось ему на глаза».
А для Боки-Каки перманентные склоки-раздоры Маргоджан продолжались с дворовыми детьми. Однажды интеллигент Айк-Арам заметил по этому поводу: перманентный склочник. Как только раздавался визг Маргоджан, соседи говорили:
– Перманент начинается!
Всё это забыли. Люди решили встряхнуться. Жители Тупиковой улицы стосковались по радости.
Организовали «немецкий счёт» и передали собранные деньги Липариту. Каждый высказался относительно своих предпочтений:
– Если не будет «Эребуни», принеси «Котайк».
– Армянское пиво сейчас неплохое, но русское – это нечто!
– Не важно чьё, лишь бы холодное было, – резюмировал Стефан.
Жители Тупиковой произнесли в едином порыве:
– Плевать на всё! Умирать, так с музыкой!
Каждый из мужчин обратился к своей жене:
– Неси всё, что есть дома.
Зинавор хотел позвать жену, однако Управдом Срап остановил его:
– Не кричи почём зря.
Каждый принёс из дому всё, что было.
Маргоджан услышала саркастическую фразу Срапа и постаралась ни от кого не отстать. Содержимое принесённой ею сумки превосходило другие как по количеству, так и по качеству.
Интеллигент Айк-Арам предложил слегка продезинфицировать горло перед пивом. Все его поддержали.
– Елизавета Георгиевна, – позвал Интеллигент, придав своему голосу особую нежность, – дома у нас должна быть бутылка водки.
– И не одна, но вам и одной хватит.
Водка пришла, пиво доставили.
– Главное – аппетит. Можно и без шашлыка пировать, – выразил своё мнение Гурген, пришедший на замену Путину.
– Не помешала бы рыба без костей. Хотя бы осетрина.
– Картошка из Каринтака – без костей и не менее вкусная.
– Солёная свёкла бабушки Воскеат не хуже икры.
Итак, на столе у жителей Тупиковой улицы оказалось всё. А Интеллигент Айк-Арам был также непревзойдённым тамадой. Он произносил роскошные тосты.
Все как один собрались. Как в былые времена. Никто не открывал нарды, не перемешивал домино. Ни у кого не было охоты притронуться к ним, хотя они лежали на столе.
– Я слышал это своим тугим ухом, – уверенно заявил Стефан.
– Не бывает дыма без огня, – заметил Управдом Срап.
– Зачем околичности? – прервал Интеллигент Айк-Арам. – Вместо того чтобы делать догадки, позовите и спросите.
Все сошлись во мнении, что «да» и «нет» надо выяснить у «первоисточника». А «первоисточник» словно сломал ногу, не появлялся.
– Видно, вчера где-то нажрался?
– Думаешь, до сих пор дрыхнет?
– Я своё сказал, – уверенно произнёс Стефан.
– Ну что это за человек? – выразил беспокойство Зинавор. – Не думает о своём завтрашнем дне.
– Мы за него волнуемся, а ему хоть бы хны.
– Чужая семья – тёмный лес, – заметил Интеллигент.
– Хотя бы спросил совета у кого-нибудь, – вознегодовал Стефан.
– У каждого своё на уме. Прежде чем узнать мнение Липарита, поинтересуйтесь, что думают дочки, – вмешалась Маргоджан и, передав сумку мужу, жёстко поручила:
– Сходи быстренько, куры остались без корма.
Зинавор принял из рук жены сумку и собрался идти, но та остановила его:
– Деньги есть?
Проверил карманы, не оказалось.
– Когда это хотя бы луму* имел при себе?
– Каждый день выворачивает карманы.
Интеллигент Айк-Арам воскликнул:
– О, женщины!
– Не каждый надевающий штаны вправе называть себя мужчиной, – обобщил Управдом Срап.
– Допустим, у Липарита ума поубавилось, и он хочет дом продать. Но разве покупатель не думает о том, что делает?
Тут мнения разделились.
– Какая разница, кто купит дом – Погос или Петрос? Продающий должен думать о последствиях, – основательно рассудил Срап.
– Позвольте не согласиться, – с присущим ему достоинством возразил Интеллигент.
Тут распахнулись створки окна, в котором появилась госпожа Елизавета Георгиевна. Она позвала с русским акцентом: «Гайк!» Тот не стал спешить, желая завершить свою мысль:
– Надо учесть и моральную сторону вопроса.
Стефан добавил:
– Все мы смертные… Но человек должен думать о своём последнем дне.
Управдом Срап перевёл разговор в новое русло:
– А дочки почему настаивают на продаже дома?
На эти слова появилась бабушка Воскеат. Зинавор обратился к ней:
– Слышала, наверное, о последнем приключении Липарита?
Бабушка Воскеат поднесла растопыренную пятерню к лицу:
– Лучше бы мне оглохнуть, чем слышать такое.
– Мы все о том же. Что ты думаешь своим коротким умом о намерениях этого бесстыдника?
– То же, что и все вы.
– То есть?
– Основатель этого дома – Армен из села Красное – похоронен на чужой земле. Его сын Аслан после событий в Баку вдоволь настрадался, никак себе места не находил. Неизвестно, жив он или нет. В память об Армене остался этот дом. Если продадут дом, то можно поставить крест на его имени.
– Разве кто-нибудь принимает во внимание это обстоятельство?
Интеллигент Айк-Арам захотел что-то добавить, однако в окне появился грозный лик Елизаветы Георгиевны.
Интеллигент поспешил успокоить супругу:
– Иду, иду. Сейчас скажу ещё пару слов и поднимусь.
Затем, повернувшись к народу, уверенно произнёс:
– Наше мнение не имеет юридической силы. Увы…
Липарита постигло несчастье: разорвавшийся снаряд убил его жену, его самого забрали в Армию обороны, а двух дочерей растила бабушка их матери.
Маленький камень не растёт, но человеческий детёныш вырастает. Обе дочки, уже зрелые барышни, перебрались в город, появились соответствующие потребности. От отца они требовали благоустроенной жизни, с баней и туалетом, другими квартирными удобствами. После разрывов снарядов и бомб дом повредился, Липарит едва смог слегка привести жилище в порядок. На большее ему не хватило сил. Сколько писем написал на имя мэра города, передал Айку-Араму – пусть сам расскажет. Но год сменялся годом, а ответ был прежним: стоишь на учёте, жди своей очереди. Это не удовлетворяло дочерей, они ставили конкретное требование: раз ты наш отец, то выполняй свои родительские обязательства. Эти слова им подсказала бабушка.
Как же быть? Где выход?
Сосед Аргам надоумил, что дом расположен в элитной части города и за него могут дать хорошие деньги. Он намекнул, что сам не прочь купить, если договорятся относительно нормальной цены. Дочки тут же подхватили идею и приняли непродуманное решение, заставив отца согласиться.
Весть молниеносно облетела жителей Тупиковой улицы.
Собравшиеся в беседке люди долго ждали появления Липарита, но он словно сквозь землю провалился. Раздали карты, открыли нарды, стали перемешивать костяшки домино. И именно тут появился Липарит. Как бывает в армии: «Смирно! Равнение на…»
Люди в беседке, как по команде, повернулись в сторону Липарита. Тот подошёл неуверенными шагами, и ещё никто не успел открыть рта, как взорвался:
– Продаю и правильно делаю! Кому какое дело?
Он слегка покачнулся, но собрал себя и ещё больше повысил голос:
– Я кому-то должен?
Все молчали.
– Ну, раз не должен, то не вмешивайтесь в мои семейные дела. Разве я не прав, бабушка Воскеат?
Произнеся это, он подошёл к бабушке Воскеат, обнял её и не сдержался: с глаз покатились крупные слёзы. Он начал издавать такие звуки, словно резали скотину. Жалобные, непереводимые, непонятные звуки. Все окаменели.
Такова судьба обездоленного человека…
Втайне от друзей-соседей, в обход родных-родственников «стороны» пришли к согласию, пошли к знакомому Аргаму нотариусу и подписали договор о том, что «С одной стороны житель дома №10 Тупиковой улицы г.Степанакерта Липарит Сергиян, с другой стороны житель дома №5 Аргам Гюльбудагян заключают настоящий договор о том, что…»
Аргам основал торговое дело и преуспевал в этом. Одна нога его была в Степанакерте, другая – в Турции, оттуда ездил в Иран, Сирию, проторил дорогу в Дубай. Он имел магазины в видных местах города. Магазины ломились от бросающихся в глаза товаров, а цены были доступные. Дела шли хорошо. Он присматривал женихов для дочерей и выдавал одну за другой замуж. Что ещё нужно человеку, кроме здоровья и успеха? Если ещё и вопрос дома соседа Липарита решится, то может закинуть ногу на ногу и вкушать блаженство. Дочки и зятья будут работать, а он будет потихоньку руководить.
В оживлённом месте города у него был большой магазин. По всему фасаду крупными буквами было выведено «Забелла». Ему подсказали, что Забела пишется через одно «л», однако Аргаму нравилось черед два «л», и он настоял на своём. Внизу было добавлено более мелкими буквами «Универмаг». Поначалу хотели написать «Торговый салон», однако знающие люди посоветовали «Универмаг».
Аргам редко участвовал в разговорах в беседке. Во-первых, у него было мало свободного времени, во-вторых, там не считались с возрастом, положением и должностью, высказывали всё, что приходило на ум, не спрашивая на то разрешения. Возьмём хотя бы Айка-Арама – Айка-Арама Минасбекяна. Можно сказать, что человек пользуется серьёзным авторитетом даже за пределами города. Но что он нашёл среди этих разбойников? Слушает все их разговоры, да и сам не отстаёт от них.
У Аргама была большая цель, о которой слегка намекнул лишь Забеле. Он хотел присоединить земельный участок Липарита к своему.
– У тебя амбиции Цеховика.
– Я не хуже других.
– Где он, где ты? – сыронизировала Забела.
– Да это я так, к слову.
Забела приблизилась и тепло устроилась в объятиях Аргама. Аргам сжал мягкие плечи Забелы.
Как-то у Аргама появилось желание иметь портрет Забелы. Он не стал заказывать местным художникам и так как уже многое мог себе позволить, решил обратиться к кому-либо из известных художников в Ереване. С этой точки зрения Ереван славился ещё в советские времена. Не стали откладывать дело в долгий ящик и в один прекрасный день сели в такси. Таксист хотел взять ещё пассажиров, но Аргам произнёс: «Я нанимаю машину», и они отправились вдвоём. Он догадался взять с собой фотографии Забелы молодой поры, и они действительно пригодились. Забела и Аргам направились в Вернисаж. Чего только не было на Вернисаже? Прошлись, посмотрели, дольше всего останавливались у картин. К ним подошёл незнакомый мужчина средних лет.
– Чем могу быть полезен? – поинтересовался незнакомец.
Объяснили.
Он взглянул на Забелу, затем присмотрелся внимательнее и произнёс:
– Таких натурщиц в жизни у меня не было.
Забела тихо спросила, что такое натурщица? Аргам, догадавшись о чём речь, объяснил:
– Тот, с кого рисуют.
– Я портретист. Можете спросить любого художника.
Пока Аргам и Забела думали, согласиться или нет, Геворг предложил идти к нему в мастерскую.
– Посмотрите, а там как решите.
Сели в машину Геворга и поехали. Несколько десятков (если не больше) рисунков было разложено там, где это только было возможно. Основную часть составляли портреты. Представителей каких только профессий и должностей он не нарисовал: писателей, генералов, рабочих, крестьян.
Аргам осмотрел-высмотрел, старательно разглядел всё и прошептал на ухо Забелы, что, пожалуй, можно согласиться. Забела произнесла «гм», и было непонятно, это «да» или «нет».
Аргам сказал:
– Геворг джан, раз уж мы пришли к тебе, значит, на то воля Божья.
– Давайте начнём прямо с сегодняшнего дня, а то могут спустить государственный заказ, тогда невозможно будет дух перевести.
Мастер Геворг задумался на секунду, затем спросил Аргама:
– Простите, супругу зовут Забела?.. Случайно вы не принесли с собой фотографии госпожи Забелы?
Они протянули ему несколько фотографий. Геворг взял две из них, остальные вернул.
– Должен сказать, Аргам джан… Я ведь правильно назвал вас… Так вот, Аргам джан, должен признаться, что у госпожи Забелы очень красивые черты лица. Не совсем армянские, не грузинские… Возможно, у неё примесь еврейской крови. В ней нечто притягательное, – он мило улыбнулся госпоже Забеле и подмигнул Аргаму. – Очень оригинальные черты лица. Будьте уверены: получите то, что желает ваше сердце. Это я обещаю.
Он посадил Забелу на кресло у окна, закрепил полотно на мольберте, разложил художественные инструменты.
Аргам произнёс:
– Мастер Геворг, я хочу, чтобы портрет был вдвое больше. Не на всю стену, но чтобы занимал главную её часть.
– Это право заказчика, – ответил мастер Геворг и… внимательно посмотрел на Аргама.
Аргам понял, что у того на уме, и сказал:
– Главное, чтобы работа была хорошая.
– За это я отвечаю, – с удовлетворением произнёс мастер Геворг и приступил к делу.
Он поменял мольберт, принёс большое полотно и спросил:
– Как вам это?
Аргам ответил положительно, Забела ничего определённого не сказала, и тем самым вопрос был закрыт.
Когда всё было готово, художник, мелко улыбаясь, произнёс:
– Ну, в добрый час! Начнём сеанс.
Он взял кистью краску, и на миг его рука повисла в воздухе.
– Братец Аргам, прошу прощения, но ты интеллигентный человек и лучше меня знаешь, что писать картину – творческий процесс, и присутствие третьего лица мешает.
Аргаму это не понравилось: его культурно попросили вон. Но понравилось то, что его назвали «интеллигентным человеком». Это пришлось ему по душе. Пусть отныне и Забела знает.
С этими мыслями наш Аргам оставил Забелу на сеансе, а сам вышел. Сделав пару шагов, вспомнил, что не спросил насчёт времени. Он открыл дверь в мастерскую и вошёл. Художник поворачивал голову Забелы из стороны в сторону, поправлял что-то на её груди. Аргам кашлянул, давая знать о своём присутствии. Не оборачиваясь, мастер Геворг произнёс:
– Ну?..
– Мастер Геворг, вы не сказали, когда заканчивается сеанс.
– Госпожа Забела сообщит по мобильному, – ответил он и продолжил своё дело.
В течение месяца Забела ходила на сеансы, с Аргамом и без него. За этот месяц гардероб госпожи Забелы значительно пополнился. Первым заметил жених дочки Санасар, который по каждому поводу для поздравления употреблял имеющиеся у него в словарном запасе эпитеты.
– Спасибо, Санасар джан, для моей Ано куплю ещё лучше.
Забела и жених Санасар понимающе посмотрели друг на друга.
Ровно через месяц позвонили из Еревана.
– Братец Аргам, только что нанёс последние мазки. Портрет готов.
– Могу я завтра приехать?
– Хоть сегодня. Желательно с госпожой Забелой.
В дальнейшем Аргам с гордостью рассказывал знакомым:
– Я взял всё, что положено, и поехал вместе с Забелой. Классный парень! Не сожалею о тратах. Главное – Забеле понравилось. Очень! Теперь картина висит на самом видном месте. Откуда ни смотришь, справа или слева, взгляд Забелы на тебе. Как это ему удалось – непостижимо.
Поспорили, где повесить: в зале или в кабинете Аргама? В итоге Аргам настоял на своём, повесили в его кабинете. Потом, оставшись наедине с Забелой, сказал:
– Хочу, чтобы ты всё время была перед моими глазами.
Госпожа Забела мило улыбнулась. Аргам растаял от этой улыбки.
Сколько людей в день заходит в кабинет! Одни говорят, что в реальности Забела лучше, другие же утверждают, что портрет ещё лучше. Обе оценки по душе Аргаму.
Сколь бы крепко ни запирались двери и окна, слух вырывается наружу и распространяется в мгновение ока: в ближайшее воскресенье Липарит освобождает дом и переселяется в Шуши. Аргам взялся организовать это дело за свой счёт.
– Выселение я беру на себя.
Он хотел сказать «переселение», но вышло «выселение», что, впрочем, было ближе к правде.
Люди узнали об этом ещё вчера вечером, как-то скоротали ночь и намного раньше предполагаемого часа заковыляли к беседке.
Ближе к полудню арендованный Аргамом у ЧП «Грузоперевозки» грузовик шумно затормозил у дверей дома… скорее теперь уже не Липарита, а Аргама. Машина остановилась, и вскоре появился зять Марат, затем подошёл другой зять, и все вместе поднялись домой.
Воскеат ударила по своим коленам:
– Сейчас предки Липарита переворачиваются в своих могилах.
–Такой хлеб не полезет в горло, – процедил сквозь зубы Стефан.
–Полезет, да ещё как. С большим аппетитом схавает, – Управдом Срап то ли решил поперечить Стефану, то ли выплеснуть свою желчь.
Денежные расчёты уже были завершены. Липарит купил в Шуши трёхкомнатную квартиру и, как утверждали, в хорошем состоянии. Часть оставшихся денег он передал старшей дочери – парикмахерше Гегануш, которая ещё не работала, но в нескольких местах ей вроде бы обещали работу. Младшая Еразик ещё училась. Она пела оперу, и от её пения у соседей трещала голова.
Соседи собрались в беседке, будто отдыхать, как обычно это делали в воскресный день. Никто не произносил ни слова. Все бросали суровые взгляды на зятей-прихлебателей Аргама – у них завелись деньги, и они уже покупают дома, стремятся развернуться пошире.
Зинавор хотел открыть рот, но Управдом Срап набросился на него:
– Ты можешь сидеть спокойно?
– Молчу, – ответил Зинавор, – всё равно не сможем помочь.
Всё имущество можно было погрузить на петуха. Весь скарб закинули в машину.
– Столько? – спросил водитель.
– Всё, что было, – ответили ему.
Товарищ Липарита сел в грузовик, и они тронулись в путь
Зять Аргама открыл дверцу собственного микроавтобуса и пригласил девушек садиться. Затем он пригласил Липарита к себе в кабину:
– Дядя Липарит, садитесь.
Липарит, словно не услышав его, направился к беседке. Шагал тяжело, кое-как добрался, протянул руку, чтобы попрощаться, однако все, словно по команде, отвернули свои лица. Только Зинавор протянул руку и тихо, чтобы остальные не слышали, произнёс:
– Когда бы ни пришёл, наша дверь для тебя всегда открыта.
Липарит повернулся, покачиваясь, сел в микроавтобус Аргама.
Однажды оступившись, человек дальше уже идёт неуверенно, спотыкаясь.
Вести, донесшиеся из Шуши, кого-то опечалили, а кого-то довели до бешенства. Судьба отвернулась. Каким-то образом Гегануш удалось заполучить в Шуши место для открытия парикмахерского салона. Какой-то парень обещал жениться на Гегануш, и они уже почти были мужем и женой, вместе поехали в Ереван, чтобы приобрести все необходимые инструменты и оборудование для парикмахерской. И что же? Парень забрал все деньги и смылся. Куда – не знают ни Гегануш, ни родственники.
В поздний час Липарит постучался в дверь к Айку-Араму.
Увидев Липарита, удивлённая Елизавета Георгиевна пригласила его войти:
– Как вы? Что нового?
– Товарищ Арам дома?
– Садись, скоро придёт. Рассказывай, как вы устроились на новом месте.
– Так себе, – неопределённо ответил Липарит.
Он не захотел дважды рассказывать об одном:
– Придёт Айк-Арам, расскажу.
Через некоторое время пришёл Айк-Арам и также удивился, застав у себя дома Липарита.
– Ну, Липарит Александрович, рассказывай о житье-бытье. Чем я обязан твоему визиту?
Липарит не совсем понял «чем обязан», но сказал, что согласно приказу директора музыкального училища Еразик отчислили из училища.
– Без причины не могут отчислять.
–Еразик говорит, что часто отсутствовала на уроках. Вот в этом причина. Ну, ехать учиться из Шуши в Степанакерт трудно. Сам понимаешь?
– Липарит Александрович, мне кажется, ты не всё рассказываешь.
– То, что мне Еразик говорила, то и пересказываю тебе.
Айк-Арам был близок с директором училища. Он позвонил. После обмена обычными словами перешли к самому делу.
– Друг мой, я сам ничего не понимаю. Эта девушка представила заявление, что в связи с переездом в город Шуши отныне не в состоянии обучаться в училище. Я не хочу верить в сплетни, а может, и правду о девушке. Несколько раз попытался поговорить с ней, но она избежала разговора. Надо сказать, что она достаточно одарённая, обладает хорошими вокальными данными. Может, ты поговоришь с родителями или с ней?
Айк-Арам отключил мобильный телефон и посмотрел Липариту в глаза. Липарит не выдержал его взгляда.
– Сможешь завтра вместе с Еразик придти к нам домой. Сейчас, наверное, уже поздно.
– Еразик дома у Зинавора.
Парень проходил альтернативную военную службу в училище, где и познакомился с Еразик. Завершив службу, вернулся в Ереван. Говорят (кто скажет, где правда, а где вымысел?), будто затем он уехал в Москву, получив оттуда приглашение. Уехал без каких-либо объяснений и предложений, оставив девушку на произвол судьбы. Еразик закрылась дома, молчала и не отвечала на вопросы…
Липарит сделал усилие над собой и вошёл в магазин Аргама.
Липарит не захотел идти в дом к нему, чтобы не встретить по пути жителей Тупика. Стыдился. Что ответит на их вопросы и как посмотрит на их порицающие взгляды? Предпочёл идти в магазин. В сопровождении младшего зятя Аргама прошли продуктовые ряды и встали перед какой-то дверью. Зять сказал: «Минуточку», после чего открыл тяжёлую дверь, вошёл внутрь и тут же вышел:
– Можешь зайти.
Липарит чувствовал себя неуютно, неохотно вошёл. Растерялся, не знал, как вести себя. Аргам в очках смотрел в монитор компьютера, расположенного на офисном столе. Он очень любил играть в компьютерные игры. Чуть левее Аргама находился телевизор с большим экраном. Вдоль стены располагался длинный кожаный диван. На полу была распростёрта шкура медведя. Откуда он раздобыл её? На стене напротив Аргама висел портрет Забелы в золочёной раме. Не на всю стену, но очень большой. Аргам так пожелал.
Липарит потерянно стоял посередине комнаты и не знал, садиться или же стоя перейти к делу. Аргам, заметил его замешательство, пригласил сесть. Липарит опустился на обитый кожей мягкий диван. Диван был мягче обычного, и он глубоко погрузился в него. Липарит попытался встать обратно, однако неудачно опёрся ногой о пол и не смог подняться.
– Сиди спокойно. Чувствуй себя как дома.
В этих словах было больше издевательства. «Сказать или нет?» – подумал Липарит. Внутренний голос подсказывал: «Вставай и убирайся». Но в то же время он думал: «А у кого ещё можно попросить денег?»
– Ну? Раз пришёл, значит, есть проблема?
Липарит отрезвел. Он кое-как преодолел мягкость кожаного дивана, встал на ноги, чтобы произнести свою просьбу стоя. Рассказал о том, что случилось с дочками, добавив в конце:
– Если можешь, одолжи немного денег, пусть с процентами, чтобы Гегануш открыла дело. Обе сёстры будут работать, долг вовремя вернут.
– Разве просят деньги у того, кто строит дом. Вот попроси у этих губошлёпов из Тупиковой, которые с утра до вечера перемывают мне кости. Пусть они дают.
Аргам, который до этого не отрывал глаз от компьютера, повернулся и, глядя в упор на Липарита (словно тот был виновен во всём), высказался самым непристойным образом в адрес жителей Тупиковой, в особенности Стефана и Управдома Срапа, а в конце добавил:
– Да и Интеллигент Айк-Арам не отстаёт от них.
Аргам прошёлся несколько раз взад и вперёд по кабинету, остановился напротив съёжившегося у дивана Липарита, потом сел на своё место. Спустя минуту он подошёл с ключами к сейфу, с шумом открыл его дверцу и протянул Липариту 100-долларовую купюру.
– А это считай магарыч с моей стороны.
Липарит не взял банкноту, поднялся с места. Ступая по медведине, он споткнулся и распластался на мягкой шкуре. Липарит почувствовал себя униженным, поднялся и, заметив ухмылку Аргама, захотел что-то сказать, но его бессмысленный взгляд так и застыл на лице Аргама. Тот вперил стеклянные глаза на Липарита и процедил сквозь зубы:
– Что ещё?..
Послесловие
Существование мира обретает смысл в наших чувствах. Без нашего участия мир теряет всякий смысл.
Вот так.
Хорошо это или плохо?
С запозданием понимаем, что нельзя задавать категоричные вопросы. И требовать ответа. Слово теряет какой-либо смысл. Становится опасным. И скользким.
Однажды мы замечаем, что планета, расположенная на этом неприметном участке мироздания, безвозвратно удаляется.
Степанакерт. Тупиковая улица.
Хотя бы она была бы достойна этих трудно сохраняемых воспоминаний.
Про себя я возмущаюсь: получается, что наше мимолётное пребывание в этом мире бессмысленно? Камень скатывается в пропасть. Слышится грохот. А мы?..
Неправильную мысль я высказываю. Однозначно неправильную.
Придёт новое поколение со своими новыми заботами, новыми радостями. Свет озарит отчаявшиеся души. Будет любовь, будет разочарование. Быть может, чувства любви и горя будут выражаться другими словами. Быть может, мечты посетят наших грудастых девушек и мужающих юношей по-другому.
Я прав или же ошибаюсь?
А если однажды люди проснутся и увидят, что Тупиковой улицы нет, то чего-то в мире не будет хватать. Мир уже будет не тот.
Возможно, забудутся сегодняшние дороги, ведущие на кладбище. Но жалобное мычание Липарита будет продолжать бить в набат. Исполнятся ли амбициозные желания двух его дочерей? Останутся ли скорбные завывания бабушки Воскеат в расщелинах потрескавшихся стен в память о человеческой боли и страданиях?..
Ну, что ещё сказать? В постройке, названной «беседкой», будут слышны другие остроты от других, однако словесная перепалка между Срапом и Стефаном с ремарками Интеллигента Айка-Арама больше не повторится. Не повторится!
Разве всех вспомнишь?
Какая-то безымянная тоска будет продолжать бесплотно летать над планетой Тупик…
Перевод Ашота Беглараяна
Октябрь-ноябрь 2009 г.
_____________
*Лума – разменная денежная единица Армении составляющая 1⁄100 драма