Мудрец ничего не собирает.
Он делает всё для других и всё отдаёт другим.
Лао Цзы
– Гриша! – позвала Сона.
Гриша перебирал рис в медном подносе. Это Сона поручила ему, чтобы занялся чем-нибудь и не путался под ногами.
Сона повторила:
– Гриша!
Гриша поднял голову и посмотрел на жену. Сона не стала ничего говорить, молча спустилась во двор разобраться с саженцами помидора. Потом она спросит мнение Гриши, ради приличия.
Гриша продолжал выполнять роль главного в семье, однако по части обязанностей добровольно уступил жене. Он уже не был прежним, и все знали об этом, однако деликатно обходили данную тему.
Вечером самочувствие Гриши было неплохое, можно сказать, хорошее. Пришёл зять Мартик и сообщил, что в ближайшие два дня не ожидается военных действий, достал из рюкзака что-то, завернутое в кусок материи, положил со значительным видом на стол и произнёс:
– Дичь.
Мартик хотел зажарить шашлык, но Сона воспротивилась:
– Что соседи подумают?
Гриша был того же мнения. Вардуи поддержала их, хотя ей очень хотелось шашлыка.
Поистине славный получился стол. Сона хранила про запас немного вина. Она достала из тайничка бутылку и протянула Мартику:
– Раскупоривай.
Мартик наполнил стакан Соны, налил и себе. Гриша произнёс:
– Налей и мне немного, если можно.
Сона перевернула стакан Гриши вверх дном. Вардуи жалобно попросила:
– Можно и мне чуточку?
Мартик взглянул на тёщу, тёща сказала:
– Чуточку можно.
После ужина зять и тесть сели играть в нарды.
Гриша не любил проигрывать. Мартик знал об этом и старался уступить, однако получалось так, что в конце игры у него несколько раз подряд выпадал дубль, и Григорий Мамбреевич терпел поражение.
– Ну и везёт тебе! – Гриша перемешивал шашки.
– Верно, Григорий Мамбреевич, – Мартик смотрел влюблёнными глазами на Вардуи.
Разговор имел бы продолжение, однако радиоприёмник сменил тему:
– Говорит Степанакерт. Передаём последние новости.
Как по команде, все повернулись в сторону радиоприёмника. В тяжёлой тишине раздавался голос ведущего:
– Как сообщают из Департамента информации и печати НКР со ссылкой на официальные источники Армии обороны, вчера и сегодня по всей линии фронта сохранялось относительное спокойствие. На некоторых участках имели место короткие перестрелки. Точных данных о погибших и раненых не сообщается.
Мартик незаметно приласкался к Вардуи. Диктор продолжил после короткой паузы:
– На отдельных участках подразделения Армии обороны НКР улучшили завоёванные позиции.
После военной сводки воцарилось ожидающее молчание.
– Затишье перед бурей, – произнёс значительным тоном Гриша.
Сона легко сжала руку мужу, словно предупреждая, чтобы не волновался. Мартик снова приласкался к Вардуи. В этот миг он подумал, что улучшение позиций не бывает без потерь, однако вслух ничего не сказал и лишь подал Вардуи знак головой, что пора спать. Словно читая его мысли, Сона сбавила огонь в керосиновой лампе.
– Пусть новый день принесёт добро, – словно молитву неслышно прошептала Сона.
Каждый в свою очередь пожелал доброй ночи и неспешно отправился спать.
Ночь тянулась бесконечно. Людям снились тяжёлые сны. В ночь после напряжённого дня взвинченные нервы расслаблялись, простудившиеся почки начинали ныть, неожиданно возникали колики, сердце билось неспокойно, лоб покрывался потом, а в голове словно били тяжёлым молотом. И в этом кошмаре люди не спали и не бодрствовали. Бабушка Айко, которая потеряла ощущение дня и ночи, издавала нечленораздельные звуки. Тоскливые ночи начинали давить и давить, и Сона порой думала о самой себе, что она твёрже чёрного камня.
Посередине глубокой ночи Гриша протянул руку к жене.
– Спишь?
Полуспящая Сона вконец проснулась и произнесла:
– Нет. У тебя что-то болит?
– Если не трудно, измерь мне давление.
Сона держала тонометр под подушкой. Она достала его, подняла фитиль лампы и, превозмогая усталость, измерила. Сона не сказала правды, потому что Гриша был впечатлительный: если скажет правду, то ему может стать хуже. Она как бы между прочим произнесла:
– Немного выше обычного, но не существенно.
Ранней весной у Гриши были сердечные приступы, его доставили в больницу на машине «Скорой помощи», около двух недель он пролежал там, а перед выпиской лечащий врач измерил кровяное давление и уверенно произнёс:
– Григорий Мамбреевич, мы сделали всё необходимое. Остальное сделает Сона в домашних условиях.
Сона окончила фармацевтическое училище, можно сказать, была врачом, и она осуществила дома такие же лечебные процедуры, что и в больнице.
Стояла тёплая и солнечная погода, нужно было как можно скорее посадить саженцы. Сона взяла полное саженцев капроновое ведро, узелок с едой и направилась в Ходжалу.
По пути она поймала себя на мысли, что забыла спросить разрешения у Гриши. Сердце у неё сжалось – хотя бы для виду спросила бы его мнение. Гриша ведь не сказал ни «иди», ни «оставайся». У Соны появилось чувство жалости в отношении Гриши.
Он был из Вардашена, там у него старые родители. Есть или были? Как у них сложилась судьба? Сёстры и братья были рассеяны по всему Азербайджану, ни от кого у него нет вестей. Порой во время бесед он вспоминал родных и каждый раз растроганно бормотал: «Узнать бы, как сложилась их жизнь». У Гриши тонкая душа, он не в состоянии сдерживать слёзы. Каждый год он ездил на недельку в Вардашен повидать родителей. Резали ягнёнка, устраивали тысяча и один пир. В Вардашене роскошная природа, неописуемые места. Человек не может насытиться этой красотой. Теперь всё стало чужим, пошло насмарку…
Нельзя сказать, что Ходжалу располагается далеко от Степанакерта, но и не близко. Неподалеку от Ходжалу, на перекрёстке между Асанабадом (сейчас называется Цахкашен) и Балуджой (число употребляющих название Балуджа со временем уменьшается, сейчас многие называют Айгестан), Сона останавливалась передохнуть. Дорожная полиция, осуществляющая службу на перекрёстке Асанабада, соорудила крытую постройку, напоминающую раскрытый веер, поставила полукругом скамейки, и утомлённые путники переводили здесь дух.
В этом месте Сона обычно останавливалась, давала своим ногам слегка отдохнуть и всю оставшуюся дорогу одолевала на одном дыхании.
В течение всего пути в голову приходили разного рода мысли, и она не заметила, как оставила позади памятник «Дедушка и бабушка». Потом следовала автобаза. Раньше эту местность называли Ханен бах (Сад хана). «Интересно, почему Ханен бах? – мелькнуло в голове у Соны. – Ни сада, ни территории под сад, но так называли. Не поймёшь».
Как объяснял дедушка Маркос, караван, двигавшийся из Евлаха, останавливался в Ханен бахе, отдыхал до раннего утра, чтобы на следующий день быть в урочный час в Шуши. На эту версию Гриша насмешливо реагировал:
– Ты так рассказываешь, словно ехала в Шуши, сидя на спине верблюда.
– Мой дедушка Маркос рассказывал.
Гриша говорил с сомнением:
– Получается, что раз называли Ханен бах, то армянин не мог переночевать там?
Сона сердилась:
– Не веришь, спроси у могилы Маркоса.
– Сона, возможно ты права, но война между армянами и турками всегда была.
Что тут скажешь? Это правда. А что касается верблюда, то почему именно верблюд? Можно на фаэтоне поехать: тогда элитным транспортом был фаэтон, и для такого развитого города, как Шуши, фаэтон был весьма распространённым видом транспорта.
В Ходжалу они обрели дом. Сохрани Господь зятя Мартика, это он при содействии комбата Варужана приватизировал в удобном месте села дом с участком. Сказали, что семье беженцев положено по праву. Вот на основании данного аргумента и выделили дом. Это был двухкомнатный дом, с кухней. При желании на первом этаже можно было содержать животных, кур. Соне это было по силам, но мешало отсутствие транспорта, а также разбитая параличом мать. Ну а Гриша считай тоже ребёнок, и за ним надо ухаживать. Но самое главное – необходимо постоянно присматривать за беременной Вардуи. Соседка Заруи, акушер-гинеколог по специальности, проверила и сказала, что беременность проистекает нормально, нужна только богатая витаминами пища. Легко говорить. Правда, зять Мартик с трудом достаёт всё, что возможно, но тем не менее это не то. Раньше, когда рука азера-турка доходила до всего, было ещё труднее. А ещё раньше – хуже некуда. Степанакерт подвергался обстрелу с четырёх сторон: из Шуши, Малибеклу, Ходжалу, Пахлура. Бывали моменты, когда били одновременно со всех сторон. Людей леденило от ужаса. Мартик мог отправить Вардуи на вертолёте из Колатака в Ереван – Гришины оба дяди по отцовской линии проживали там. Однако Вардуи и слышать не хотела об этом.
– Не хочу оставлять Мартика одного, – говорила она и тем самым закрывала вопрос. Будто она находилась рядом с ним во время боевых действий.
«Очень любят друг друга», – с умилением думала Сона, потом перекрещивалась и говорила сама себе: «Пусть будут счастливы».
Молиться она научилась недавно: когда начинался артиллерийский обстрел, верующая Аршалуйс становилась в уголке лицом к стене, перекрещивала себе лицо и тихо шептала. Из её слов было понятно только «Господи», остальное напоминало причитание. Часто клала руку на вздувшийся живот Вардуи, перекрещивала себе лицо и молилась для неё.
– Каждое обращенное к Богу слово принимается, – утверждала верующая Аршалуйс, ободряя юную девушку.
Соне нравилось доброе слово Аршалуйс, однако та верила как-то по-другому. Сона полюбопытствовала:
– Сестрица Аршалуйс, все знают, что ты настоящая верующая. Но почему не ходишь в церковь?
Аршалуйс мило улыбнулась и с воодушевлением произнесла:
– Главное, чтобы человек верил в Бога.
– Но это правда, что ты иеговистка?
Она не подтверждала и не отрицала, а лишь повторяла:
– Вера человека должна исходить от Бога и быть наполненной Духом Божьим.
Произнося это, она начинала тихо шептать слова, понятные только ей самой. Фанатичность Аршалуйс производила впечатление на окружающих.
Сона шла, углубившись в свои мысли. Она унеслась в прошлое. Чего только не пришлось пережить! Да не повторятся эти дни! Армяне боялись выйти на улицу. Азеровский сброд, если ему попадался армянин, окружал его, жестоко избивал. Зверства в отношении женщин трудно описать: сдирали с них золотые украшения, рвали одежду и, глумясь, гнали их впереди себя в полуголом виде. Отец строго запретил всем выходить из дома, звонить по телефону и брать трубку в случае телефонного звонка. Пусть подумают, что дом покинут хозяевами. Все замечали, что день ото дня Гриша становился мрачнее. Он с влажными глазами обнимал всех и в отчаянии разводил руками.
Отец звонил только по ночам. Как правило, после нескольких слов телефон отключался – люди не желали разговаривать. Григорий Мамбреевич просил лишь об одном – вывезти семью из Баку. Куда? Куда только возможно, лишь бы выехать из Азербайджана.
Сона с горечью вспоминала соседа Аршада. Целый год Гриша занимался с Аршадом математикой и даже позвонил студенческому товарищу, чтобы тот помог с поступлением в Бакинский политехнический институт. Для всей семьи Аршада Гриша был кумиром. И именно Аршад должен был помочь в те тяжёлые дни, когда в магазин невозможно было ходить. И что же? Ему несколько раз давали денег, чтобы сделал покупки, однако этот идиот деньги взял, но продукты не принёс. Сона захотела пожаловаться его родителям, но Гриша строго запретил и лишь сказал:
– Прохиндей.
Старые друзья не смогли, а может, и не захотели помочь Грише. Но вот однажды за полночь кто-то позвонил и предложил свои услуги. Это был незнакомый человек, он потребовал большую сумму денег. Гриша не стал торговаться. Всё, что было возможно, погрузили на машину и на рассвете отправились в путь. Незнакомый спаситель всю дорогу не произносил ни слова. После того, как проехали Агдам, Гриша захотел указать адрес, но незнакомец, который так и не представился, сказал:
– Я знаю адрес дома.
После продолжительной паузы он произнёс смягчённым голосом:
– Наш кирва Маркос и мой отец вместе воевали в Великую Отечественную войну. Около Варшавы мой отец был тяжело ранен, кирва Маркос вытащил его из-под огня. Годы спустя, будучи уже взрослым парнем, я поклялся в присутствии кирвы Маркоса быть преданным вашей семье. Это была воля моего покойного отца. А деньги, что взял с тебя, это плата за рейс, которую я должен передать своему начальнику.
Гриша захотел узнать и другие подробности, однако водитель лишь произнёс:
– Достаточно того, что я сказал.
Они оставили в Баку дом – полную чашу. Всё нажитое годами пошло насмарку, было разом выброшено в море. Гриша являлся известным инженером-нефтяником, не было такого собрания, чтобы его не посадили в почётном президиуме, и часто до начала художественной части Сона сидела одна, потому что Григорий Мамбреевич Мирзабекян находился в президиуме.
В одном из приморских кварталов Баку получили квартиру. Мебель и все другие важные вещи были импортными: пианино, цветной телевизор, видеокамера… Была ещё одна важная вещь, сейчас не помнит, какая именно. Да, вспомнила: японский магнитофон. Всё это оставила в Баку и голышом приехала в Степанакерт, в отчий дом. Однако у детей с головы и волосок не упал, и Сона была довольна своей судьбой.
Слава Богу, дети неплохо устроились. Старшая вышла замуж за парня из приличной семьи: Араик сейчас переехал в Москву, на хорошей работе, открыл своё собственное дело и наряду с государственной службой продвигает это дело.
– Труднее сделать первый шаг, а потом дело идёт своим ходом, – утверждает Араик.
Во время каждого телефонного звонка непременно просит:
– Сона Азатовна, пусть Назени ускоряет свой приезд в Москву. Ребёнок – не причина, я создал все условия для него. Сама знаешь, как сильно я люблю Назени. Пусть спешит.
Сона догадывалась, что свекровь дочери – Анаит Мадатян, известный в городе педагог и очень уважаемая личность – молчала, словно стена, дабы семья не разрушилась. Однако наполнявшая её глаза грусть подсказывала, что необходимо ускорить отъезд невестки в Москву, чтобы избавить семью от позора.
Времена были смутные, лихие. Люди потеряли чувство меры, вмешивались во всё. Скольких убили в городах, очень далёких от Карабаха…
Назени медлила, не спешила ехать к Араику. Араик догадывался о причине. Сомнение раздирало душу Соны.
…Сона села на скамейке на перекрёстке, чтобы дать ногам немного отдохнуть. До Ходжалу оставалось немного, остальную часть пути легко преодолеть.
– Сажать саженцы – нетрудное дело, – вслух произнесла Сона и уже хотела встать с места, как рядом притормозила машина. Сона узнала водителя. Это был товарищ Мартика, несколько раз бывал у них дома. Дверь кабины открылась, пассажир, сидевший там, поднялся в кузов. Водитель улыбнулся Соне:
– Куда отвезти вас, госпожа Сона?
– В Ходжалу, – ответила Сона.
Время уже было послеобеденное, когда доехали до места.
– Госпожа Сона, в какой стороне дом?
– Ты дальше поезжай, дом в двух шагах. Спасибо за всё!
Дом располагался не столь близко, однако Сона не хотела доставлять лишних хлопот молодому человеку, подумав, что он находится на военной службе и, наверное, ему поручено важное задание. Оставшуюся часть дороги она шла пешком. Добравшись до дома, Сона оставила ведро с саженцами на лестнице, а всё остальное подняла с собой вверх. Хотела перекусить на ходу (с собой взяла кое-что поесть), однако передумала, разломила тондырный лаваш, положила в фартук и спустилась в огород.
Сона родилась в Степанакерте, здесь же и выросла, а потом продолжила образование в фармацевтическом училище в Баку. На заключительном курсе она вышла замуж и осталась в Баку. Раньше не была знакома с сельскохозяйственными работами, а сейчас глубоко вонзала клинок лопаты в землю, проводила грядки, равномерно сеяла семена зелени, знала обо всех болезнях растений, освоила все способы их лечения.
Когда соседи выражали удивление по поводу способностей Соны, она заливалась смехом:
– Я очень способная.
Потом, демонстрируя мозоли на своих натруженных руках, она добавляла озабоченно:
– Да что говорить, нужда заставляет человека быть изобретательным.
Казалось, что неудачи похоронены в Баку и теперь можно слегка перевести дух. Но, как говорится, из огня да в полымя попали. Потихоньку привыкали к условиям Степанакерта, когда Гришу неожиданно хватил инфаркт сердца. Здоровым, крепким был человеком. Откуда появилась эта проклятая болезнь? «Впрочем, человек ведь не камень, – подумала Сона. – Разве выдержит сердце пережившего всё это?» Посередине ночи вызвали скорую помощь и отвезли в больницу. Больше месяца пролежал в больнице, еле вывели из тяжёлого состояния, теперь же нуждается в уходе, как ребёнок. И рука ослабла и … Сона простонала… и разум захирел.
Сона была довольна своими зятьями. Больше всех ему нравился младший зять. Он был водителем комбата Варужана, постоянно ездил на передовую линию. По сей день всё складывается удачно. Вардуи ждала ребёнка и всё время напоминала, что беременной женщине нужен покой.
Но откуда быть покою, когда то и дело поступает приказ о готовности номер один, и Мартик вынужден вместе с комбатом по несколько дней оставаться на позициях на горе Ухтасар. Жди, какие новости поступят. Вардуи запиралась у себя в спальне и по совету верующей Аршалуйс молилась за Мартика.
Сона не заметила, как отворилась дверца в огород, и кто-то вошёл внутрь. Это была Назени. Она тихо подошла к матери, обняла её плечи и застыла в таком виде. Затем вытерла платком проступившие на глазах слёзы и произнесла с упрёком:
– Милая моя, разве ты когда-нибудь в жизни брала в руки лопату? До какой жизни докатилась…
Сона выпрямила спину, перевела дыхание и выбрала удобное место на грядке, чтобы присесть. Назени прослезилась: как быстро мать постарела… Та хотела улыбнуться, показаться бодрой, однако на глубоко сидящих глазах повисла разбитая улыбка – грустная и усталая. Назени укорила себя в том, что раньше не замечала этого. Отец всегда относился внимательно и заботливо к жене. Дети брали пример с отца. Сона же не упускала повода произнести:
– Я счастлива!
И, словно опасаясь потерять счастье, в присутствии детей льнула к мужу, и неразбавленная улыбка заливала её лицо. Чувство переполняло и дочек.
Всё перевернулось с ног на голову. После болезни Гриши роли супругов изменились кардинальным образом. Теперь домашние заботы легли на плечи Соны, она сама выносила решения и исполняла их. Помощников у неё не было.
– Что это ты вдруг пришла без предупреждения.
– Душа захотела. От Вардуи узнала, что ты здесь, вот и решила придти.
– Кто привёз? – спросила она и прикусила язык, поняв, что вопрос не к месту.
– Любой бы привёз, если бы попросила.
Сона грустно посмотрела на дочь. Та взамен выскочивших неуместных слов взяла огрубевшие руки матери и стала ласкать их. Руки показались ей более крупными, чем обычно. Впервые она заметила и с тревогой и сожалением осознала, что в жизни матери многое изменилось. Она поднесла материнские руки к губам. Сона растрогалась и снова повторила вопрос:
– Ты так и не сказала, зачем пришла. Случилось что-нибудь?
Назени вспомнила разговор, состоявшийся несколько дней тому назад. Был день рождения одного из друзей Павлика. Впервые Павлик и Назени оказались вместе в обществе. Назени не хотела: об их связи ходили различного рода слухи. В какой-то момент на банкете, когда известный анекдотист Барсег рассказывал свой очередной неприличный анекдот, к ним подошла врач Кнара Гайковна и спросила без обиняков:
– Назени, Сону Азатовну уже прооперировали?
Назени была удивлена. О какой операции речь? Но не успела она уточнить, как врач, восторженно глядя на Павлика, воскликнула воодушевлённо:
– Назени, почему ты не знакомишь меня с нашим героем?
На днях Павлик получил орден «Боевой крест» первой степени и, как говорится, был героем дня. Назени поспешила познакомить Павлика с врачом, затем, отведя её в сторонку, спросила:
– Кнара Гайковна, о какой операции вы говорите?
Врач в свою очередь удивилась:
– Разве Сона не говорила? У неё в груди обнаружили опухоль. Я посоветовала ей не затягивать с операцией, чем скорее, тем лучше. Кстати, я строго запретила ей заниматься физической работой.
Назени вздрогнула от мысли, что однажды может потерять мать. У неё перехватило дыхание, какое-то непонятное чувство страха сжало горло.
– Почему ты не сказала нам, что ходила к врачу?
Сона усмехнулась:
– Любая женщина время от времени должна идти к врачу.
– А что сказала Кнара Гайковна?
– Пустое. Они любят делать из мухи слона, – почти беззаботным тоном ответила она. – Осенью, когда завершим уборку урожая, прооперируюсь.
Назени сокрушённо, беспомощно села возле матери и положила голову ей на плечо. Долгое время они молчали. Каждая из них думала своё. Назени остро почувствовала необходимость существования матери.
Как она будет жить дальше, если однажды вдруг не станет мамы? Кто будет ей опорой в жизни? Как будет жить отец без неё? Это касается и сестёр…
Похожие чувства охватили и Сону. Как родные будут противостоять внезапным ударам судьбы? Кто протянет им руку помощи? Тишину нарушил автомобильный сигнал. Назени спешно поднялась с места:
– Вечером зайду, и мы всё подробно обсудим, – произнесла она и удалилась быстрым шагом.
Сона проводила взглядом Назени до тех пор, пока она не скрылась за воротами. Материнское чутьё подсказывало, что судьба дочери… Сона побоялась завершить свою мысль.
Она не стала продолжать начатую работу, пропала всякая охота. «Завтра завершу посадку саженцев, а потом полью», – подумала она и забыла о своей боли. Заставила себя забыть, однако сильная боль вдруг пронзила в области ключицы и левой груди, где образовалась опухоль. Она упала подстреленной птицей, боль приковала её к земле, сковала все движения. В глазах потемнело, сердце забилось сильнее. Охватило чувство страха: неужели проклятая добилась своего? Некоторое время она оставалась в прежнем положении, ожидая, пока боль отпустит. Затем боль исчезла столь же неожиданно, как появилась. Наверное, причина в том, что при посадке саженцев долго оставалась в нагнувшемся положении. «Наверное, в этом причина», – она снова попыталась успокоить себя.
Было ещё рановато, но желание работать пропало. Медленно поднимаясь по лестнице, она услышала звук открывающихся ворот, и незнакомый мужчина в возрасте зятя Мартика вошёл и направился к дому. Он произнёс без обиняков, на правах старого знакомого:
– Госпожа Сона, если хотите поехать в Степанакерт, пожалуйста. Машина стоит у ваших ворот.
Сона заторопилась:
– Надо кое-что прихватить. Быстренько возьму и спущусь.
В спешке она забыла хлеб с сыром, заперла замок на двери и поспешила вниз по лестнице.
Всю дорогу у неё из головы не выходили приправленные горечью ласки Назени. Ей стало не по себе…
Автомобиль резко затормозил – доехали. Она с трудом выбралась из машины, поблагодарила водителя и поднялась тяжёлой поступью домой.
Из Баку в Степанакерт она приехала почти ни с чем, и здесь не преуспела. Мать, парализованная, прикована к постели. Гриша – большой ребёнок, за которым необходимо внимательно следить. Казалось, Назени сделала правильный выбор, однако история дочери с парнем-военнослужащим смешала всё, от стыда она не могла смотреть в глаза знакомым и соседям. Сколько раз она хотела поговорить с дочкой, но та резко обрывала:
– Моя жизнь – не предмет обсуждений.
«Слава Богу, Вардуи чувствует себя счастливой, – продолжала размышлять Сона, – но откуда знать, как всё сложится завтра? Мартик всё время на передовой линии…»
А младшая дочь, которая учится в Ленинграде, выскочила замуж, ещё не завершив учёбу. С кем она связала жизнь? Армянин он или басурманин какой? Не пишет об этом. До слуха Соны дошло, что чеченец. Чего только не говорят о чеченцах! Может, и он такой же кровожадный…
Всё, что она смогла вывезти из Баку, потихоньку продавала, чтобы заполучить деньги на хлеб насущный. Земельный участок в Ходжалу должен был облегчить нужду.
Не бывало и дня без неприятностей. Разве когда-нибудь она, проснувшись, застанет всё на своих местах? Успокоится ли когда-нибудь её душа? Когда же будут обеспечены родные, и она заживёт счастливо вместе с ними? Блажен этот день! Мысли перемешались, ком подкатил к горлу. Господи помоги!
Ночь прошла беспокойно. Артиллерийские залпы из Агдама были слышны и в Степанакерте. Порой тёмное ночное небо озарялось яркими сполохами. «Бои идут», – подумала Сона. Чтобы отвлечь мысли Вардуи, она после каждого артиллерийского залпа говорила:
– Наши бьют.
Вардуи не откликалась. Она шептала молитву, повернувшись лицом к стене подобно верующей Аршалуйс. Во время одного из перерывов в стрельбе послышался истошный голос бабушки Айко:
– Сона! Сона!..
Сона захотела спуститься на нижний этаж, где лежала мать, однако голос матери прекратился, и она решила, что это было во сне. В этот момент Вардуи, обращённая лицом к стене, застыла. Сона подошла к дочери, прижала её голову к своей груди и прошептала:
– Да не упадёт волос с головы моей Вардуи.
– Помолись за Мартика, – сжав руку матери, тихо произнесла Вардуи.
– Боже, сохрани!
До рассвета было ещё далеко…
Наутро Сона подогрела оставшийся со вчерашнего дня чай, положила собственноручно сахар в стакан, достала из шкафа сыр, разломила надвое тонирный лаваш, который дала верующая Вардуи, подогрела его на печке и поставила на стол.
– Попей чаю, а я спущусь навестить мать.
Сона опаздывала. Вардуи позвала, но мать не откликнулась. Вардуи спустилась по лестнице в нижний этаж. Верующая Аршалуйс и несколько соседских женщин сидели вокруг кровати бабушки Айко и тихо плакали.
Бабушка Айко скончалась.
Вардуи громко всхлипнула. Собравшиеся женщины зарыдали в голос. Каждая горевала по своей потере. Скорбящая мать Зарман стала тягуче рассказывать о жалкой смерти бабушки Айко, а остальные женщины подхватили.
Спустя немного вошла Сона, пропуская вперед гробовщика Вагаршака. Тот что-то спрашивал, а Сона отвечала, утирая слёзы.
Для покойника всегда находится место. Матушку Айко предали земле как положено, верующая Аршалуйс привела отца Гукаса, который отпел усопшую. Потом люди бросали пригоршни земли в могилу, желали покоя останкам, воодушевлённо добавляя:
– Спи спокойно!
Хоронили без причитаний.
– Вот и душу Богу отдала, – с горечью и болью произнесли соседи, на глазах у которых в продолжение месяцев умирала под бомбами не ведающая ни о чём женщина…
***
Весть взбудоражила всех – и стар, и млад, всех, кто был знаком с ним, кто слышал о нём и кто не знал его. Убили Павлика.
«Вай!» – мать ударила себе в высохшую грудь, сёстры стали биться о камень, скорбные матери перехватывали слова из уст друг друга…
– Не стало бесстрашного парня.
– Герой ненаглядный.
– Кумир девушек.
– Всегда шёл впереди товарищей.
– Его пуля не брала.
– Сердце у него было бесстрашное.
Вслед за этим слухом дошёл другой: Павлика ударили сзади.
– Да высохнет язык сказавшего!
– Да сломается рука сделавшего!
– Не высохнуть глазам матери…
– Горе любимой девушке!
Азеров охватывал ужас, когда они слышали, что в их направлении «работает» Павлик.
Теперь гроб с телом парня, наводившего страх и ужас на азеров, был положен посередине комнаты, мать и сестёр невозможно было успокоить, родные и чужие рыдали, вопили, скорбели…
В дверях показалась Назени, одетая во всё чёрное. Разом наступила тишина. Назени медленно подошла к утопающему в цветах гробу, положила принесённые розы на грудь парню и… Люди, застыв, следили за Назени. На её лице не шевелился ни один мускул. Она положила голову на грудь возлюбленного и… Какой голос вырвался из груди Назени! У присутствующих мороз пробежал по коже, скорбящие матери оцепенели, мать, обнимавшая голову сына, уступила Назени. С глаз Назени покатились слёзы и тяжело упали на лицо парня. Потом она выпрямила спину и так же медленно вышла под застывшими взглядами скорбящих.
Отныне Назени не выходила из дома. Свекровь ничего не говорила. Ребёнок по поручению бабушки приглашал мать обедать, спустя некоторое время Назени молча садилась на своё постоянное место и, покушав, губами выражала благодарность, после чего снова закрывалась в своей комнате. Каждую полночь к дому подъезжала машина, а спустя час Назени спускалась с той же машины возле дома. Она садилась на надгробной плите, безмолвно терзала свою душу и, оставив на могиле букет роз, возвращалась.
Назени приговорила себя…
Вечером после сороковин она пришла в отчий дом. Мать внутренне обрадовалась. Заметив поднимающуюся по лестнице Назени, они засуетились. Назени сдержанно поздоровалась и села на диван. Все молча ждали, что скажет она. Голос её был надорван, едва слышно она попросила у Вардуи стакан воды.
– Может, чаю? – предложила Сона.
Назени покачала головой, сделала глоток воды и, с трудом выговаривая слова, произнесла:
– Завтра еду в Ереван, оттуда полечу в Москву. Мама, я заказала билеты и для тебя.
Сона захотела что-то сказать, но Назени не позволила:
– Завтра едем после обеда, у тебя есть время собраться.
Она замолкла на миг, в последнее время часто останавливалась на полуслове и углублялась в свои мысли. Отрезвев, продолжила, предупредив возражения матери:
– Вся твоя поездка займёт две недели. Успеешь на роды Вардуи.
Гриша поддержал, Вардуи не возражала.
– Сона Азатовна, на этот раз послушайся нас, – подключился к разговору Мартик, который приехал на один день (он привёз комбата, у которого были дела в штабе).
Сона думала о другом: а если всё сложится не так, как рассчитывают, операция затянется, и она не сможет вовремя вернуться? Кто знает, с какими сложностями могут быть связаны роды? Кто тогда будет рядом с Вардуи? От Гриши тут никакой пользы, Мартик может отсутствовать: неизвестно какие сюрпризы готовит война. А она с Назени в это время будут в Москве… В душе она возмутилась: как оставить дочь на произвол судьбы? Сона не стала высказывать вслух все свои опасения и лишь произнесла:
– Сейчас конец августа, скоро сентябрь. Вот соберу в сентябре весь урожай, доставлю домой, а потом спокойно прилечу в Москву. Что может измениться за месяц?
Стали спорить, с одной стороны – Сона, с другой – все остальные. Однако убедить её не смогли.
С грустным сердцем Назени попрощалась со всеми. Долго она не могла расстаться с матерью, словно прощалась навсегда. Сона, невольно приободряя себя и присутствующих, произнесла:
– Повода для беспокойства нет. Встретимся через месяц.
Все старались казаться беспечными, однако были грустными и разбитыми.
В сентябре жара спала, пошли дожди.
Стало труднее добираться из Степанакерта в Ходжалу.
Усилились боли в области груди. По ночам, когда донимали боли, Сона решала непременно сходить на следующий день к врачу, однако каждый раз появлялась причина, и она откладывала. Занятая делами, она часто и не замечала, как словно чья-то рука хотела оторвать ей грудь…
Сона сортировала на веранде картофелины, отделяя крупные от мелких. На лице было запечатлено удовлетворение: год выдался удачным, урожая с лихвой хватит. Однако, чтобы не сглазить, скромно говорила «достаточно». Часть можно продать. Сосед Сероб торгует овощами на базаре, пару раз он намекал, что может купить у неё за приемлемую цену.
– Я тебе не доставлю хлопот, привезу на своём «Форде». И тебе будет выгода, и мне. Не стану же я из-за картофеля ездить в Армении в Мартуни или же в Сисиан.
«Можно. Почему бы и нет?» – думала она, окидывая взглядом принадлежащий уже ей широкий участок, где выдался щедрый урожай овощей. Когда Сероб говорил «о приемлемой цене», то он подразумевал лишь собственную выгоду, и в ответ на хитрую улыбку в глазах Соны добавлял:
– Госпожа Сона, приемлемую для нас обоих.
«Чарпик из Гориса хотел надуть, а я вместо сорванных зелёными и покрасневших уже в ящиках помидоров, привезённых из Армении, даю тебе созревший на грядках урожай, – с внутренним удовлетворением подумала Сона. – При продаже в цене есть разница, необходимо учитывать это и при покупке».
И она задумала ехать в Москву не на деньги, отправленные зятем Араиком, а приобрести билет на заработанные собственными руками средства.
Вдруг она услышала сигнал машины. Сона никого не ждала и поэтому не отреагировала. Наверное, водитель перепутал адрес. Машина снова засигналила, на этот раз более протяжно.
Затем ворота открылись, и вошел незнакомый мужчина лет сорока. Сона поднялась с места с неведомым беспокойством в душе.
Жестом руки мужчина попросил Сону спуститься с веранды.
– Госпожа Сона, знаете… – образовалась невольная пауза, и незнакомец сделал усилие над собой, чтобы продолжить: – Война, всякое случается… Как сказать… – незнакомец снова замялся, затем сразу выпалил: – Ваш зять Мартик ранен.
Сона побледнела, хотела что-то сказать, однако слова застряли у неё в горле.
– Возьмите себя в руки. Врачи обнадёживают.
Сона схватилась за поручень лестницы, чтобы не упасть. Мужчина пришёл ей на помощь…
Пока ехали из Ходжалу в госпиталь, Сона не проронила и слова, в ушах её звучали лишь утешительные слова водителя. В этот момент в её мозгу вертелась одна мысль: как перенесёт удар Вардуи? Захотела спросить, знает ли Вардуи об этом, но язык не повернулся…
Комбата Варужана и Мартика доставили на одном и том же вертолёте в Ереван.
Вардуи никого не послушалась и тоже села в вертолёт. Да и Сона разве могла оставить дочь одну? Гриша сказал:
– Вы езжайте, а я как-нибудь позабочусь о себе.
Сона передала ключи от дома в Ходжалу Серобу:
– Хозяйничай, как тебе заблагорассудится.
А мужу сказала:
– Ты знаешь, где деньги лежат. Не жалей.
Приходит беда – отворяй ворота: всё произошло так, как предсказывало сердце. Тело Мартика было поражено в тысяча местах, превратилось в решето. Операцию завершили лишь на следующий день. Хирург вышел из операционной бледным, едва держался на ногах. Вардуи подошла и с мольбой посмотрела на врача. Он, окинув взглядом молоденькую женщину, сказал с умилением:
– С Божьей помощью малыш, которому предстоит появиться на свет, будет произносить слово «отец». У парня крепкий организм. Но… – врач недосказал, вошёл в соседнюю палату, где лежал Варужан.
Спустя несколько дней после операции главврач пригласил Сону и Вардуи в свой кабинет. Там находился и оперирующий хирург. После небольшого вступления главврач похвалил хирурга и, разводя руками, произнёс:
– Увы, во многих вопросах мы отстаём от Запада.
Затем, посмотрев на Сону, сказал:
– Комбат рассказал, какой у вас отважный зять. Такие ребята, как Мартик (ведь так зовут нашего героя?), – национальная ценность, наш генофонд, и мы должны довести лечение до конца.
Тут он, предвосхищая хирурга, добавил:
– Георгий Минасович, разве я не прав?
Георгий Минасович кивнул в знак согласия.
– Госпожа Сона, – продолжил главврач, – я гарантирую, что здоровье больного будет полностью восстановлено в Германии. К сожалению, расходы на лечение большие, но ведь он рисковал своей жизнью ради защиты родины, и родина должна компенсировать эти расходы.
Они вышли из кабинета главврача с тяжёлым чувством. Откуда найти эти деньги? К кому обратиться?
Раны Варужана были относительно лёгкие, он быстро восстановился. Перед отъездом в Степанакерт он прямо в больнице встретился с Вардуи и Соной. Варужан был бледный, по всей видимости, много крови потерял. Взяв руку Вардуи в свои ладони, Варужан сказал вдохновлённо:
– Вардуи, я обязан своей жизнью Мартику.
Когда Сона захотела завести разговор о продолжении лечения Мартика в Германии, Варужан сказал:
– Госпожа Сона, я в курсе всего. Не знаю как, но я сделаю всё, чтобы помочь Мартику.
Он выдержал паузу, затем убеждённо произнёс:
– Какой бы ценой ни было.
Он снова замолк, потом продолжил прочувствованно:
– Местность была незнакомая, не поняли, как попали в окружение. Казалось, не было никакого выхода, но Мартик повёл машину на всей скорости на азеров. По всей видимости, они не ожидали этого и поддались панике. Мы прорвали кольцо, однако двигались с такой скоростью, что не заметили, насколько углубились в тыл врага. Снова оказались в безвыходной ситуации. Всюду был переполох, по всей видимости, азеры концентрировали силы для наступления. День был пасмурный, и мы воспользовались этим. Объезжая опасные участки, мы старались приблизиться к передовой линии. В последний момент, когда, казалось, уже пересекли вражескую линию, подорвались на мине. Ничего не попишешь – неудачный был день для нас…
Варужан снова сжал руку Вардуи и повторил с внутренней убеждённостью:
– Такого парня, как Мартик, днём с огнём не сыскать.
Помолчав немного, он произнёс:
– Для него я сделаю всё. Это мой долг.
После ухода Варужана Сона и Вардуи почувствовали облегчение. В армии Варужан был уважаемым командиром, и его твёрдое обещание помочь вселяло надежду.
Настали дни ожидания. Со всех сторон наблюдалось какое-то равнодушное молчание. Было непонятным и молчание Назени. Какой-то внутренний голос обнадёживал, что Араик поможет в определённой мере. Ведь он утверждал по телефону, что его бизнес продвигается. Потом пошёл слух, что у Араика и Назени испортились отношения, и Назени живёт отдельно, снимая квартиру. Вот почему от неё нет никаких вестей… Сона опечалилась. Это не ускользнуло от внимания Вардуи.
– Больше всех я надеялась на Назени, – обняв мать за плечи, прошептала Вардуи.
– Бог велик, – попыталась обнадёжить мать.
От Варужана не было никаких вестей. Им было неудобно звонить ему. День ото дня Вардуи замыкалась в себе, тайком лила слёзы. В больнице стали теребить: из Арцаха привозят новых раненых, а свободных коек нет. Лечащий врач постоянно напоминал:
– Определяйтесь.
Легко говорить. Как определиться, если ниоткуда не ждёшь помощи?
Наконец младшая дочь Агнеса подала весточку из Петербурга: Рамзан в Лондоне, через неделю приедет.
– Сказал, что придумает что-нибудь, – обнадёжила Агнеса.
Стали считать дни. Неделя прошла, но из Петербурга не было вестей. Назени продолжала молчать. От Варужана также не было новостей.
Вардуи уже невозможно было успокоить, слёзы лились рекой. Каждый день Сона объясняла:
– Береги себя, в таком положении ты не должна волноваться.
Но утешить Вардуи было трудно.
– Разве ты не понимаешь?.. – Сона сделала паузу, затем воодушевлённо произнесла: – Ты забываешь, что часть Мартика в тебе. Подумай об этом.
Но и это не подействовало: Вардуи продолжала лить слёзы.
Сона горько произнесла: «Ой, чует моё сердце неладное…»
Ночью у Вардуи начались схватки. Больше всего она боялась, что нервные потрясения могут стать причиной преждевременных родов. Вызвали скорую помощь.
Благо машина приехала быстро, и Вардуи оперативно перевезли в роддом. Здесь её тут же положили на операционный стол.
Медсестра, пожилая женщина, отвела Сону в комнату для медсестёр.
– Посиди спокойно на диване, всё будет нормально, – сказала она, предложив Соне воду и спросив, не желает ли чего-нибудь ещё. Сона поблагодарила глазами, села в углу потёртого дивана и стала ждать, скрепя зубы. Медработники живо входили и выходили. Сона, ни живая, ни мертвая, вперяла в каждого входящего взгляд, пытаясь узнать состояние несчастной дочки.
– Потерпите ещё немного, всё будет хорошо, – с заботой говорили они и приступали к своей работе.
Сона вновь ощутила колики в правой части груди. В последние недели боли повторялись часто, но она кое-как терпела. В череде бед, свалившихся на её голову, не было времени думать о себе и, делая над собой усилие, она пыталась совладать с болью, про себя прося Господа дать ей сил и терпения. И лишь иногда, когда на душе становилось очень тяжёло, она плакалась: «Отец Небесный, за какие грехи мучаешь меня?» Потом она раскаивалась и тихо шептала: «Пусть справедливость Твоя будет на моих детях».
Сона была обуяна этими тяжёлыми мыслями, когда одна из медсестёр обняла её с широкой улыбкой на лице:
– Свет очам твоим, всё прошло успешно!
Сона поймала руку медсестры и стала покрывать её поцелуями.
– Господи, слава Твоя велика, – растроганная, она перекрестилась.
Затем, вперив взгляд в медсестру, попросила:
– Если можно, позвольте повидать мою Вардуи. Быстренько выйду.
Старшая медсестра оказалась доброй.
– Спрошу у операционного врача и сообщу, – сказала она и поспешила к главврачу, который и делал Вардуи кесарево сечение. Тот с жадностью пил кофе. В ответ на переданную просьбу Соны, он произнёс:
– Только чтобы без излишеств.
В сопровождении старшей медсестры Сона вошла в реанимационную палату, тихо подошла к Вардуи. Сона положила ладонь на горящее лицо дочери. Та открыла глаза и виновато улыбнулась. Потом тихо спросила:
– Нет ли вестей от Мартика?
У Соны не нашлось других утешительных слов, кроме:
– Всё будет хорошо.
Вардуи закрыла глаза, она потеряла много сил.
– Пусть отдыхает, – сказала медсестра, взяв Сону за руку, и они вышли.
Бог, наверное, услышал голос Соны.
Вардуи ещё находилась в роддоме, лечение проходило нормально. Гриша отправил деньги и позвонил по телефону, сообщив, что доволен Серобом, который возит урожай на рынок, отдаёт последнюю копейку и, как он утверждает, берёт лишь деньги за бензин.
– Молодец! Классный парень! – несколько раз повторил Гриша во время телефонного разговора.
Рано утром Сона пошла на рынок, сделала необходимые покупки и сейчас готовилась идти в родильный дом. «Потом должна пойти повидать Мартика», – вслух сказала она, и в этом момент раздался звонок в дверь. Сона поспешила открывать. Перед ней стояли Назени и Агнеса, а также бородатый молодой человек.
Обнялись, прослезились. Молодой человек, стоя поодаль, улыбался глазами.
– Мама, мы засуетились и забыли представить Рамзана. Рамзан, это моя мать. Ты о ней всё знаешь.
Потом она обратилась к матери:
– Познакомься.
Рамзан поздоровался на армянском языке.
– В течение года Рамзан заговорит на армянском, – сказала вместо сестры Назени.
– Восточная поговорка гласит: откуда твоя жена, оттуда и ты, – Рамзан с доброй улыбкой дополнил Назени.
Сона собралась накрывать на стол:
– Вы ведь с дороги.
– Всё нормально, мамочка, – вмешалась Агнеса. – У Рамзана мало времени. Надо встретиться и поговорить с врачами.
Сона посмотрела на Рамзана.
– Финансовые вопросы решены, – сказал Рамзан, – необходимо подготовить документы.
– И чем раньше, тем лучше, – дополнила Агнеса.
Спустя несколько дней Мартик в сопровождении Назени улетел в Германию. Вардуи выписалась из больницы. Варужан отправил машину в Ереван привезти Вардуи и новорождённого в Степанакерт.
Варужан сообщил по телефону:
– Госпожа Сона, собрал определённую сумму денег, насколько это было возможно. Примите у водителя. Извините, столько набралось.
Сона рассказала ему о Рамзане, успокоила Варужана, сказав, что нужды в деньгах отныне нет.
Варужан ответил немного обиженно:
– Что вы говорите? Эти деньги собраны для семьи Мартика.
Договорились, что Рамзан и Агнеса отвезут Сону с собой в Петербург на операцию.
Сона возразила:
– Вы поезжайте, а я вместе с Вардуи поеду в Степанакерт, есть неотложные дела. Управлюсь за неделю. Завершу всё и приеду.
– Смотри, больше не откладывай, – строго ответила Назени, и, посмотрев в глаза матери, добавила столь же строго:
– И так уже запоздала.
Неделя стала месяцем, пока она управилась со всеми делами в Ходжалу и вопросами, связанными с Вардуи и ребёнком. Ребёнку дали имя Григор в честь Гриши, однако все называли его Гришиком. Гришик стал всеобщим любимцем, никак не могли налюбоваться им. Сона всё наладила, уладила, даже нашла для Гришика другую маму Вардуи (настоящая мама не была в состоянии удовлетворить аппетит малыша), и лишь после этого заказала билет на рейс Ереван – Санкт-Петербург. Билет купила в Степанакерте, чуть подороже, понимая, что в Ереване у неё не будет времени заниматься этим. Сохрани Боже Варужана – собранных им денег с лихвой хватило на билет в оба конца и хлопоты в Степанакерте.
…Май зацвёл, всё кругом утопало в зелени и цветах. По просьбе Соны койку переместили на веранду – отсюда хорошо виднелась длинная гряда гор напротив. Здесь и там зацвели и распустились плодоносные деревья. Человеческое сердце наслаждалось…
Поездка Соны в Петербург длилась две недели. Могла и раньше вернуться, но в больнице задержали. Врач вскрыл ей грудь и снова зашил. Было уже очень поздно. Профессор не спешил выписывать больную, назначил ряд процедур, хотя и не был уверен, что последует существенное улучшение. Он каждый раз тяжело переносил беспечное легкомыслие пациентов и в особенности беспечность родственников в отношении родного им человека, которого любят и обожают, но приводят к врачу тогда, когда врачебное вмешательство уже бывает бессмысленным.
После операции Агнеса подошла к профессору. Тот разгневанно произнёс:
– Милая моя, кем вам приходится больная? Матерью?.. Я всегда задаюсь вопросом, почему дети столь невнимательны в отношении своих родителей. Иван Васильевич, вы когда-нибудь думали об этом? – обратился он к мужчине, сидящем на диване.
Собеседник, который был моложе него, повёл плечами.
– Не задумывались, потому что молоды ещё и у вас нет времени думать о скоротечности жизни. Нашим детям кажется, что мы всё время будем жить рядом с ними, и они не замечают, что родители с каждым днём отдаляются от них. И когда, наконец, замечают это, – профессор посмотрел на Агнесу, – то бывает уже поздно…
Агнеса попыталась заговорить, но ей не хватило дыхания. Она оперлась о спинку ближайшего стула, чтобы не упасть. Молодой человек поспешил на помощь женщине. Профессор пробормотал:
– Мы так и не научились жить для себя.
После небольшой паузы он добавил:
– Мы, армяне.
Профессор подошёл к Агнесе и неожиданно прижал её к своей груди:
– Не обижайся, дочка. На днях я потерял свою жену, и я оплакиваю своё горе. Если бы мы были внимательнее, если бы наше потомство проявило хотя бы немного заботы в отношении своей матери, то, наверное, Эгине была бы жива.
Он осторожно отстранил Агнесу от себя и, снова обратившись к молодому коллеге, произнёс с грустью:
– Жестокость беспечности трудно объяснить.
Затем, снова повернувшись к Агнесе, он мягко добавил:
– Дочь моя, постарайтесь окружить оставшиеся дни вашей матери вниманием, чтобы потом сами себя могли утешить.
Профессор прервал свою речь и попросил у коллеги сигарету.
– Вообще-то я не курю, но порой у меня появляется бурное желание подымить, – дрожащими пальцами он зажёг сигарету и с жадностью проглотил дым. – И я, и дети, все занятые собой, не замечали, что наша родная незаметно отдаляется в небытие…
Он сделал паузу, затем эмоционально произнёс:
– Простите меня, я не должен был всего этого говорить. Вспомнил слова моей умирающей жены. Она сказала: «Извини, любимый, если что-то не сумела сделать так, как надо было. Не обессудь меня». Она повернулась к окну, чтобы скрыть слёзы, и, поворачиваясь, повторила задушевно: «Извини»… Наше время жить мы отдаём родным, не получая взамен ничего. Между тем человек рождается один раз…
Назени вместе с Мартиком приехали несколькими днями раньше. Лечение прошло успешно, Назени предложила остаться ещё на пару дней, чтобы посмотреть город, но Мартик не захотел: он с внутренним волнением ожидал встречи с родными, с Вардуи, с Гришей…
Поднимаясь по лестнице, Мартик с упоением представил свою встречу с Вардуи. Как он стосковался!
Вардуи встретила Мартика на веранде, обняла и поцеловала. Мартик заметил, что Вардуи ведёт себя как-то сдержанно и даже почувствовал некоторый холодок с её стороны. Тихо, чтобы услышала только Вардуи, он взволнованно спросил:
– Случилось что-нибудь?
Вардуи не стала отвечать. Гриша, который также вышел встречать, отвёл Мартика в сторону:
– Через два дня Сона вернётся, – сказал он и замолчал, стараясь держать себя в руках, однако невольно прослезился.
Он вытер платком глаз и, немного успокоившись, произнёс:
– Соне плохо… Через два дня она приедет вместе с Агнесой.
…При Соне о болезни больше не говорили. Основной темой бесед были слухи и сплетни в городе, споры и ссоры родителей из-за детей. Рассказывали в раздутом виде, наигранно смеялись, чтобы отогнать грустные мысли Соны. Та смеялась, но глаза её были полны грусти. Заметив это, рассказчики замолкали на полуслове.
За Соной в основном ухаживал Гриша. Он уже не жаловался на высокое артериальное давление, иногда садился рядом с женой и, пытаясь отвлечь её, рассказывал забавные истории из прошлых дней. Рассказывая, Гриша часто спрашивал жену:
– Помнишь, как ездили в Крым всей семьёй? Дети тогда ещё были очень маленькие.
В середине разговора Гриша замечал, что жена, потерянная в своих мыслях, не слушает его. Комок подкатывал к горлу и, придумывая какую-либо причину, он выходил, чтобы поплакать и успокоиться.
Сона больше всего ждала прихода верующей Аршалуйс. Она приходила в день по несколько раз, принося каждый раз с собой какую-либо газету или брошюру, чтобы читать их Соне.
– Эта жизнь преходяща, счастье впереди, на том свете, – говорила иеговистка Аршалуйс и, как правило, доставала из кармана листок бумаги и медленно, слышимо лишь для них, читала.
Сквозь чтение Аршалуйс замечала, что Сона задремала от усталости. Она переставала читать и лишь произносила перед тем, как уйти:
– Вечером приду на молитву.
И безмолвно удалялась.
С каждым днём боли в груди усиливались, и врачи назначили морфин. Немного спустя после укола морфина боли ослабевали. В такие часы, оставшись наедине с собой, она думала о своей прожитой жизни. Вырастила трёх дочерей, дала им образование, потом выдала замуж – удачно или не очень удачно. Никогда не забывала тяжёлые дни в Баку. Чего только не перенесли они с Гришей в те дни! Ценой каких мучений удалось вырваться из этого ада!
Кое-как добрались до Степанакерта. А сейчас неизвестно откуда появилось чувство страха. Страх, страх, страх… Страх, что вдруг на головы упадёт бомба, что вдруг азер нападёт на Карабах, что вдруг наступит голод… Вспоминала пережитые тяжёлые дни, когда не было дров для печки, не хватало кое-как добываемой пищи, дети вставали из-за стола, не отрывая взгляда от хлебницы. Согнутые под тяжёлым грузом забот, они выстояли, находили силы и выход из положения.
– Блаженны те дни, – подумала Сона. – В те времена руки и ноги мои были крепки, и всё, что можно было, несла из дома в деревню и обменивала. Пешком шла, пешком возвращалась. Тяжело было, но выдерживала. Разве это не блаженство? – спросила она сама себя. – Что я унесу с собой из этого мира?
Душу защемило – ничего.
Вспомнила слова иеговистки Аршалуйс:
– Блаженство не в этой жизни, а в той.
Может, на самом деле верно, что в загробной жизни лучше.
На этих мыслях её стало клонить в сон. Во сне до её слуха вдруг дошёл какой-то смех. Собравшаяся на улице группа соседей намеревалась навестить больную. Один из голосов был похож на раскатистый голос соседского Артюша:
– Как брат, дайте расскажу ещё один, а потом пойдём повидать больного.
Через некоторое время послышался беспечный хохот.
Сона позавидовала им белой завистью: они здоровы, ничто у них не болит и даже если не очень хорошо живут, главное – здоровы.
На душе у Соны стало горько.
Тихо переговариваясь, соседи поднялись на веранду.
Гриша сказал им:
– Только что сомкнула глаз. Спасибо, что пришли. Когда Сона проснётся, скажу, что вы приходили навестить её.
Сона ждала иеговистку Аршалуйс. Ей хотелось слушать о загробной жизни…
Перевод Ашота Беглараяна
Январь-апрель, 2012 г.