КУЛЬТУРНЫЙ КОД
«Наша Среда online» завершает публикацию о рисунке, который сделал Лермонтов во время учебы в Школе гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров.
Владимир Захаров в своей книге «Кого нарисовал М.Ю. Лермонтов в школе юнкеров: к истории русско-турецких отношений 30-х годов XIX века» пишет о разных гипотезах, выдвигаемых литературоведами о человеке, нарисованном Лермонтовым в 1833 году.
Итак, мы уже понимаем, что на рисунке изображен не «кавказец» и не «вождь», как предположила Э.Г Герштейн.
Так, со временем Л.И. Прокопенко начинает сомневаться в правильности ее предположения.
Надо сказать, что к тому времени, когда создавался данный рисунок, у поэта уже были в прошлом и Благородный пансион, и Московский университет и год пребывания в Петербургской Школе подпрапорщиков и юнкеров. Больше того, почти через год он стал гусарским офицером, то есть во всех отношениях вполне взрослым и самостоятельным человеком.
Это был Лермонтов, уже написавший не одно произведение на кавказскую тему. По мнению Прокопенко, создав впечатление о поэте того времени как о юноше, даже подростке, который жил еще детскими впечатлениями, Герштейн тем самым психологически подготавливает читателя к восприятию несоответствий ряда важных деталей рисунка тому, что было в тогдашней действительности.
Вероятно, это небольшие натяжки потребовались публикатору для того, чтобы, хотя как-нибудь объяснить многое, совершенно непонятное. Таким образом, оказалось, что хотя рисунок поэта и опубликован, спустя 127 лет, однако на деле он так и не получил объяснения. Рисунок превратился в загадку.
Поэт всегда, везде и во всем был предельно правдив. Таким Лермонтов был и в своих рисунках, сплошь и рядом документально точных. И Прокопенко вполне резонно решил, что этот рисунок был сделан с натуры, а не по воспоминаниям.
Делая портретную зарисовку с натуры, Лермонтов в данном случае, судя по всему, обратил особенное внимание на цвет лица объекта и «стремясь подчеркнуть смуглость старика, подкрасил его щеки акварелью», — заметила Герштейн. Это наталкивает на мысль, что вероятнее всего рисунок сделан не летом, когда даже в Петербурге нередко можно было встретить смуглых от солнечного загара людей, а скорее всего — зимой, когда такая особенность сильнее всего бросается в глаза.
Как подчеркнула Герштейн, «перо на папахе» (в реальности это меховая шапка, больше похожа на чалму), украшенное драгоценными камнями, так же как и знак отличия, висящий на ленте, исторически не соответствует типу горца тех времен». Однако, как бы спохватившись, Эмма Григорьевна заметила: поскольку же ряд таких важных деталей на рисунке не характерен для горца, для кавказца, вероятнее всего Лермонтов изобразил вовсе не горца, не жителя Кавказа.
Тогда кого же?
Вопрос оставался открытым на долгие годы. Тщательное знакомство с газетами первой и последней четвертей 1833 года дало возможность Прокопенко установить, что в Петербурге в тот же год находились испанский вице-консул в Одессе Хайм Багер-и-Рибас, дипломат князь Ханджери, турецкий бригадный генерал Намук-паша, чрезвычайный посол турецкого султана при Российском дворе Мушир-Ахмет-паша и чрезвычайный посланник и полномочный министр Сардинского короля граф Симонетти.
С кем же из них и где мог встречаться Михаил Юрьевич? Школа подпрапорщиков и юнкеров в 1864 году была преобразована в Николаевское кавалерийское училище. И вот в книге «Исторический очерк Николаевского кавалерийского училища» находим, что в «периоде третьем» существования этой школы произошло событие, которое военный историк В.А. Потто назвал «одним почетным и неожиданным посещением».
Василий Иванович Потто ошибочно предполагает, что важным визитером являлся Мушир Гагиль-Паша, чрезвычайный посол турецкого султана Махмуда. 22 декабря 1833 года ему был оказан блистательный прием: в полдень все офицеры, подпрапорщики и юнкера были собраны в парадной форме. От эскадрона являлись конные, а от роты — пешие ординарцы…
Однако Потто ошибся. Послом турецкого султана в 1833 году был вовсе не мушир Гагиль-папа, а мушир Ахмед-паша. Цель, с которой он прибыл 22 ноября 1833 года, заключалась в разрешении с русским правительством вопроса о взаимоотношениях Молдавии, Турции и России после русско-турецкой войны.
Кстати, о событиях на Босфоре в 1833 году Лермонтов знал.
Вот воспоминания главы III Отделения Собственной Его Величества канцелярии А.Х. Бенкендорфа:
«Ближе к концу ноября в Петербург прибыл чрезвычайный посол Султана Ахмед-паша с тем, чтобы торжественно поблагодарить императора за его скорую, действенную и незаинтересованную помощь Османской империи в тот момент, когда наступление египетского паши и вероломное бездействие Англии и Франции угрожало империи полумесяца неизбежным поражением. Этот посол был принят в соответствии с той же церемонией, которая была предусмотрена четыре года назад для Халил-паши», благодарившего императора за то, что он остановил победоносное продвижение российских войск у константинопольского порта. Его взятие означало бы скорое падение империи Магомета.
Нынешний посол был принят со всеми почестями, приличествующими его рангу и исполняемому поручению, которое означало яркий триумф благородной политики императора и постыдный упрек политике лондонского и парижского кабинетов. Общественное мнение поддерживало придворные настроения и оказывало Ахмет-паше различные знаки внимания. Кроме всего прочего, он получил частичное погашение османских долгов России, установленных Адрианопольским миром. После достаточно долгого пребывания, посол уехал вполне довольный результатами своей миссии, встречей с императором и тем приемом, который был ему оказан во время поездки из Одессы до Петербурга».
Источник:
Захаров В.А. Кого нарисовал М.Ю. Лермонтов в школе юнкеров: к истории русско-турецких отношений 30-х годов XIX века. М., 2018 Типография ООО «ОнлайнКопи»