ИНТЕРВЬЮ

«Я занимался самыми актуальными
проблемами – например, борьбой с пирамидами
как средоточием мирового зла,
изменением формы земного шара и т. д.»

Игорь Иогансон
(«Деточка на шаре», журнал «Волга», № 3, 2008)

«Наша Среда online» — Игорь Иогансон родился в Москве в 1937 году. Скульптор, художник, литератор, соучредитель некоммерческой галереи современного искусства «Spider@mouse». Автор персональных выставок, мемориалов и памятников. Работы его хранятся во многих музеях и частных коллекциях в России и за рубежом. Его поэтические выступления пользуются огромной популярностью, он – прекрасный рассказчик, беседовать с ним можно по любому поводу – это всегда огромное наслаждение. Игорь Андреевич печатался в журналах “Комментарии”, “Орион”, “Кукарт”, “Комод”, “Меценат и мир”, “Дети Ра”. Книги: “Межсонетье”, “Отсутствие Хроноса”, “Первопечатная машина” (визуально-литературный проект), двухтомник “Рефрены”, “Четыре венка” (сонеты), “Неполное собрание” (пять томов, проза, сценарии, 2008), а также более 70 наименований малоформатных коллекционных авторских книг.

— Генетики утверждают, что гены передаются не прямым путем от родителей, а от деда к внуку. Вы с этим согласны? Какие черты вы переняли от знаменитого Народного художника СССР Бориса Владимировича Иогансона?

— Дед мой — личность непередаваемая и неподражаемая, как и его эпоха. Он с ней справился, можно сказать оседлал. Дома он был немногословен и мечтателен. Любил читать Ахматову, в мастерской пел песни Вертинского, там у него я часто бывал. Писал и общался легко. Работал он кистью, мастихином, пальцем, чем угодно, как-бы играя, но чувствовалось, что он где-то вдали. Мне всегда хотелось заглянуть за край картины. У деда в картинах всегда была некая бесовская глубина и словно двигались тени неизвестно кого, и он размазывал их пальцем, смазывал их мастихином, между мольбертом и стеной. Дед – был блистательный график, я же – скромный «ничегонеделатель». Но наша генетическая линия еще непрерывна: сын – известный искусствовед, и наконец, внучка Марта 14-ти лет, думаю самая гениальная, уже рисунки в журналах. – она еще покажет себя.

— Есть подозрение, что фамилия Иогансон имеет скандинавские корни….

— По мужской линии мы скандинавы. В Стокгольме, где я выставлялся, в телефонной книге – половина Йогансенов на разные лады. О предках у меня есть книга мифологем, о которых можно долго говорить. Если деда знали многие, то с творчеством моего отца в России знаком, буквально каждый, он автор этикетки «Столичной» водки.

— Вы как-то говорили, что человек сам и есть искусство. К какому художественному жанру можно отнести произведение «Игорь Иогансон»?

— Жанр – самопознание в любых формах, что попадет в руки и в голову: слово, камень, дерево, металл, тряпки… мотивы, возникающие неизвестно откуда в процессе тактильном, визуальном, слуховом, обонятельном, можно хоть краешком понять кто ты есть; умозрительно это невозможно. По-моему, в этом и весь смысл жизни. Случилось так, что я живу почти во всех гуманитарных аспектах: писал песни, стихи, поэмы, сонеты, владею твердыми материалами и обращаюсь к ним по мере каких-то спонтанно возникающих откровений.

— Мне запомнилась ваша фраза «Я в искусство попал случайно». Расскажите…

— Дед что-то увидел во мне и отдал в МСХШ, где пришлось выкарабкиваться своими силами, пока что-то начало получаться.

— Вы человек удивительно чувственный. Что запомнилось из раннего периода жизни лучше всего?

У меня почему-то с литературы запоминание началось. Мне сейчас вспомнились мои первые собственные стихи, которые я посвятил бабушке в 14 лет.

Это первое, что точно руки сделают мои
Мной поставленную точку над твоим фамильным И.
Что лежала как верига. А теперь я без прикрас
Буду игом просто игом, просто Игорь в первый раз
А потом отдам и имя, что имею, все отдам
Чтобы силами своими выйти голый как Адам
Ничего, что буду голый, сам себе не буду чужд
От себя себе другого отличу и отлучу
Буду голым, буду смирным, всех любить и всех люблю
Буду мирно править миром, миром собственным моим.

— Если бы у вас была возможность выбрать в жизни другой путь, что бы вы изменили?

— Ничего и никому изменить нельзя – это только всеобщая иллюзия. Профессии не играют роли в самооткровениях, которыми мы все занимаемся. Другого нет ничего.

— Много ли памятников вы изваяли собственными руками?

— Памятники и памятные доски делал тем, кого люблю: Александру Меню, Юрию Даниэлю, альпинисту Виталику Абалакову. В соавторстве принимал участие в серии ленд-арт «Вавилонские ямы», большая серия «Ангелоиды» в арт-пространстве в имении под Переславлем, куда иногда заезжают туристы. Деду я сделал большую мемориальную доску в Москве на Фрунзенской набережной, она огибает угол дома, где он жил. Мне бы хотелось к этому изображению добавить психологический портрет, но это так трудно, поскольку образ деда был внутренне противоречив и многогранен. В Петербурге, в галерее «20-21 век», я пару лет назад выставлял «Скрижали», «Деревянные книги», «Последний ветерок», с вращающимися деревянными текстами. В Москве прошла выставка «Заборы» и две выставки книг и скрижалей.

— В творчестве вас больше привлекают твердые материалы, чем это объясняется? Это черта характера?

— В граните, мраморе, известняке вижу разное. Они сами диктуют, что делать – только успевай. С красным деревом кроме меня никто не справлялся особенно, да и не хотели, наверное. Предварительных моделей не готовил никогда. Бронзовое литье – статья отдельная

— Какие художники способны вас воодушевить для творчества?

— Никакие никак не воодушевляли. Их магнетизм заставлял неметь. Души непередаваемы. Очень опосредованно и спонтанно возникали какие-то параллели, не более.

— Что следует за постмодернизмом?

— Ничто ни за чем не следует. Это для искусствоведов, с которыми контактов никогда не возникало, только иногда человеческие, вполне дружеские.

— Чем был ознаменован переход от глины в область поэзии?

— От глины ничего никуда не может перейти, она жрущая, вязкая, топкая, хотя иногда нежная, как я чувствовал. И поэзия существовала параллельно, никуда не деваясь.

— Ваше отношение к книге?

— Книга, которой я занимаюсь как объектом, невероятна по своим потенциалам и возможностям. Сейчас готовлю серию «Деревянные книги» — кое-что было уже на выставках: сакральные и псевдо-сакральные тексты.

— Не кажется ли вам, что с годами книга все больше готовится уступить свое священное место новым технологиям. Возможно ли это?

— Не кажется и не может казаться. В мире нематериальном тексты вспархивают и умирают как мотыльки.

— Есть два мнения: одно, что с годами жизнь благодаря развитию НТР приведет к благу, другое, наоборот: что цивилизация крупными шагами ведет к самоуничтожению. Каково ваше мнение по этому вопросу?

— Туда им и дорога. Об этом у меня был целый концепт на нескольких выставках.

— Расскажите, пожалуйста, о замечательной художнице и кураторе Марине Перчихиной, и вашей замечательной галерее Spider@Mouse. Действует ли галерея теперь?

— «Spider@mouse» возникла на развалинах галереи «Садовники», где начинал весь «андерграунд» 80-х. и к нам перешел весь руководящий состав. Одно время это была самая модная галерея, много разных проектов было здесь, и мы назывались «артистспейс», — пространство, которое держат художники по всей Европе. Так было, пока не возникла коммерция и художественный мир изменился, и мне, и Мыши (.Марине Перчихиной ред. авт), стало интереснее воплощать индивидуальные концепции.

— Что в мире не так, как надо?

— Никто не знает как надо. Надо только по возможности чаще в себя заглядывать – там все есть. Конечно, мешает леность духа, а других способов нет. Мозги же только мешают.

Беседовали Арутюн Зулумян и Зинаида Берандр

ГУСЛИЦА

ЖИЗНЬ ЗАБОРОВ