КАРАБАХСКИЙ ФРОНТ МОСКВЫ

«Наша Среда online» — Предлагаем  вашему вниманию книгу Игоря Бабанова и Константина Воеводского «Карабахский кризис», вышедшую в Санкт-Петербурге в 1992 году.

20 февраля 1988 года Областной Совет Народных Депутатов НКАО (Нагорно- Карабахской Автономной Области) подвел итог референдума по вопросу о государственной принадлежности Ка­рабаха. На заседании Областного Совета подавляющим большин­ством голосов были приняты обращения к трем законодательным органам страны — к Верховному Совету СССР и к Верховным Со­ветам Азербайджана и Армении — с просьбой санкционировать выход Карабаха из состава Азербайджана и воссоединение его с Арменией. С этого дня начался отсчет существования карабах­ской проблемы в том виде, в каком она словно бы внезапно пред­стала перед лицом советской и мировой общественности. В дейст­вительности же документы, принятые Областным Советом, явились результатом многолетней борьбы населения области за право на самоопределение.

Истоки карабахской проблемы относятся к 1918 году, когда при образовании трех независимых закавказских республик и их территориальном размежевании правительство Азербайджана зая­вило претензии на ряд исторических областей Армении, в том числе — на Карабах (население которого в этот период на 95% со­ставляли армяне). Эти притязания были обусловлены стремлени­ем не только расширить территорию новообразованного государ­ства, но и установить прямые границы с Турцией: лидеры партии «Мусавват», пришедшей к власти в Азербайджане, неоднократно декларировали свою приверженность общетюркским национальным идеалам. Для армянского народа эти притязания означали угрозу новых человеческих жертв, если не тотального физическо­го истребления; пережив ужасы турецкого геноцида (в ходе кото­рого погибло, начиная с апреля 1915 года, около 1,5 млн армян) и напрягая все силы для отражения наступающих турецких войск на западе, Армения вынуждена была теперь вести оборонитель­ную войну и на востоке. Непосредственно в Карабахе борьбу воз­главил местный Армянский Национальный Совет; мужественная оборона карабахцев предотвратила оккупацию области, хотя силы были неравны, а жертвы — огромны (так, в марте 1920 года при захвате города Шуши в резне погибло более 30 тысяч армян).

Вступление Красной Армии в Закавказье весной 1920 года и установление советской власти вначале в Азербайджане, а затем и в Армении, могло породить вначале некоторые надежды на справедливое разрешение проблемы, тем более, что Ревком Со­ветского Азербайджана провозгласил отказ от всех территориаль­ных притязаний мусавватистского правительства (декларация от 30 ноября 1920 года). Принадлежность Карабаха к Армении была подтверждена и решением пленума Кавказского Бюро ЦК РКП (3 июня 1921 года), однако уже следующий пленум Кавбюро (5 июля 1921 года) постановил, напротив, включить Карабах в со­став Азербайджана, «предоставив ему широкую областную авто­номию».

На основе этого решения высшего партийного органа и была образована Нагорно-Карабахская Автономная Область (июль 1923 года). При этом границы области провели таким образом, что за пределами автономии остался ряд армянонаселенных районов, составлявших неотъемлемую часть Карабаха (территории, позднее вошедшие в состав Шаумяновского, Ханларского и других райо­нов Азербайджана); более того, при определении западной границы НКАО последовательно исключалась возможность непосредственного соприкосновения области с Арменией хотя бы на небольшом отрезке. Так большевистские руководители распорядились судьбой Карабаха, игнорируя волю его населения. И ха­рактерно, что если в первом постановлении Кавбюро еще ставил­ся вопрос о необходимости проведения плебисцита в области («Нагорный Карабах включить в состав Армении, плебисцит про­вести только в Нагорном Карабахе»¹), то во втором постановлении нет ни слова о возможности какого-либо опроса населения: итоги такого опроса нетрудно было предугадать.

Традиционно — и, по-видимому, вполне обоснованно — принято считать, что в изменении позиции Кавбюро решающую роль сыг­рал Сталин, бывший тогда представителем Политбюро ЦК РКП в Закавказье. Разумеется, причина здесь крылась не в личной по­зиции Сталина, а в общих установках кремлевских политиков. Большевики еще не чувствовали себя достаточно прочно в Азербайджане, и с этой точки зрения удовлетворение территориальных претензий могло бы показаться удачным ходом . При этом предполагалось, очевидно, что уступки националистическим кру­гам в Азербайджане не только смягчат их отношение к новому режиму, но и несколько ослабят их тяготение к Турции. Что же касается самой Турции, то ее лидер Mустафа Кемаль давно уже воспринимался в Кремле как ближайший союзник в борьбе с ми­ровым империализмом. Ради упрочения этого союза (впрочем, весьма непродолжительного) Кремль использовал в качестве раз­менной монеты армянские земли на западе; согласно договору между РСФСР и Турцией, подписанному 16 марта 1921 года, Карсская область передавалась Турции, Нахичеванская область превращалась в «автономную территорию» под протекторатом Азербайджана.

Таким образом, в 1921 году фактически был произведен раз­дел Армении; достаточно сказать, что только к Азербайджану отошло более трети армянских земель, находившихся под юрис­дикцией Ревкома Советской Армении. Разумеется, в Кремле не слишком серьезно относились к внутрисоюзным границам ; одна­ко события последующих семидесяти лет отчетливо показали, ка­кими трагедиями обернулся этот процесс государственного разме­жевания. Для народа Карабаха статус автономии означал в действительности колониальный режим; расовая, культурная и экономическая дискриминация особенно усилилась в послевоен­ные годы. Последовательно осуществлялся курс на изоляцию об­ласти; любого рода связи с Арменией рассматривались как проявления сепаратизма, и здесь действовала система унизительных запретов — прежде всего в сфере культуры⁴. Возмущение карабахцев вызывало и планомерное истребление исторических памятни­ков на территории области⁵.

Значительную тревогу вызывали и действия азербайджанского руководства, направленные на изменение демографической ситуа­ции в области. Если в 1959 году доля азербайджанского населе­ния НКАО не превышала 13%, то в 1979 году она составляла уже 22%, и этот резкий скачок объяснялся отнюдь не естественными причинами. В область в массовом порядке начали направлять азербайджанцев для работы в армянских населенных пунктах — в партийных, административно-хозяйственных, правоохранитель­ных органах, в сфере культуры, здравоохранения и т.д. Всячески поощрялось и переселение крестьян- азербайджанцев в НКАО. В то же время в Карабахе складывались условия, вынуждавшие ар­мянскую молодежь покидать родину (отсутствие необходимых учебных заведений, культурная и экономическая отсталость обла­сти, усиление дискриминации по национальному признаку). Тра­гическим предостережением для карабахцев могла послужить судьба Нахичеванской Автономной Республики, где в силу тех же обстоятельств доля армянского населения сократилась, согласно переписи 1959 года, до 1,5% (против примерно 60% к моменту образования автономии). В начале шестидесятых годов бакинское руководство возглавил Гейдар Алиев, прежний партийный лидер Нахичевана; с его именем обоснованно связывали процесс «тихой депортации» нахичеванских армян — и можно было с большой до­лей уверенности ожидать, что на новом посту Алиев будет последовательно проводить курс на превращение Азербайджана в мононациональную республику. Справедливости ради следует за­метить, что курс этот начат был еще до прихода к власти Алиева и что давление в Азербайджане испытывали не только армяне⁶ .

Народ Карабаха никогда не отказывался от надежды воссоеди­ниться с Арменией. Попытки решить эту проблему предприни­мались неоднократно, в особенности — в послевоенные годы; депу­тации из НКАО не раз обсуждали в Москве вопрос об изменении государственной принадлежности Карабаха. Наличие проблемы признавалось порой на самом высоком союзном уровне (как пар­тийном, так и государственном), однако разрешение ее отклады­валось обычно на неопределенное время. Перестройка пробудила новые надежды, и во второй половине 1987 года в области про­шел своеобразный референдум: в итоге массового опроса населе­ния под обращением в поддержку воссоединения с Арменией бы­ло собрано свыше 80 тысяч подписей. Именно этот референдум и послужил основой для упомянутых выше документов Областного Совета НКАО от 20 февраля 1988 года.

Разумеется, проведение референдума не могло оставаться в тайне, и азербайджанское руководство прибегло к разного рода предупредительным мерам — от традиционных партийных «прора­боток» (во время которых, впрочем, звучали прямые угрозы мас­совыми погромами) и до ввода в область дополнительного контин­гента армейских соединений. И все же предотвратить созыв сессии Облсовета не удалось. Начиная с 12 февраля по всему Нагорному Карабаху прошла волна митингов и демонстраций под лозунгом за воссоединение с Арменией; в Степанакерте, столице НКАО, первый митинг состоялся 13 февраля, а с 16 февраля лю­ди уже не покидали центральную площадь города, и к ним присо­единялись посланцы со всех концов области. Так народ Нагорного Карабаха выразил свою волю.

В Армении о сессии Облсовета узнали на следующий день, 21 февраля, и тогда же в Ереване состоялся первый митинг под­держки; карабахское движение в Армении быстро превратилось в ведущий фактор общественной жизни республики, однако в те первые дни инициатива в событиях в ИКАО принадлежала в рав­ной степени Баку и Москве. Утром 22 февраля из азербайджан­ского города Агдам, расположенного у границы НКАО, вышло не­сколько тысяч молодых людей (рабочие, учащиеся техникумов, старшеклассники); вступив на территорию Аскеранского района НКАО, они разбились на группы и принялись «наводить поря­док»⁷. К вечеру все нападавшие были выдворены из района (глав­ным образом, силами армии; в деревнях сами крестьяне организо­вывали оборону). За день было ранено около пятидесяти аскеранцев, разгромлено или сожжено несколько промышленных предприятий, сельскохозяйственных строений и т.д. Пострадали и нападавшие; двое из них погибли⁸. Эта «карательная операция» против карабахцев стала первым актом массового насилия над ар­мянским населением Азербайджана.

В печати не раз появлялись утверждения о том, что в начале 1988 года в Москве не располагали необходимой информацией о событиях в Нагорном Карабахе и поэтому не сумели сориентироваться в обстановке и предпринять необходимые шаги. В действи­тельности же высшие эшелоны власти были детально информиро­ваны обо всем происходившем в области. Еще в начале января в Москве находилась очередная делегация из НКАО; ее приняли П. Н. Демичев (кандидат в члены Политбюро ЦК. КПСС, первый заместитель председателя Президиума Верховного Совета СССР) и В. А. Михайлов (заведующий подотделом межнациональных от­ношений ЦК КПСС). В день проведения сессии Облсовета в Сте­панакерте присутствовал инструктор ЦК КПСС В. М. Яшин. С 22. по 23 февраля в Степанакерте находились Г. П. Разумовский (кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС,секретарь ЦК КПСС) и тот же Демичев; они встречались с партийными руководителями, представителями общественности — и даже выступили на митинге с обещанием объективно изложить в Москве суть происходящего. Разумовский и Демичев приняли участие в работе пленума обко­ма партии, избравшего новым партийным лидером области Г. А. Погосяна. 25 февраля состоялся телефонный разговор М. С. Горбачева с Погосяном; в эти же дни телефонную связь с партий­ным руководством в Баку поддерживал по поручению Горбачева секретарь ЦК КПСС А. И. Лукьянов.

Таким образом, в информации недостатка не было; вопрос со­стоял в том, как действовать. Судя по всему последующему, в Москве возобладало мнение занять выжидательную позицию и по возможности облегчить азербайджанскому руководству попытки решить проблему «своими средствами». Подразумевалось, естественно,что об изменении государственной принадлежности Нагор­ного Карабаха не может быть и речи; в соответствии с этим пред­полагалось, в частности, интерпретировать в средствах массовой информации любые события в регионе. Только этим можно объ­яснить, почему на заре эпохи гласности ТАСС оповестил совет­ских читателей о решении сессии Облсовета НКАО и митингах в Степанакерте следующим образом: ‘»В последние дни в Нагорно-Карабахской автономной области Азербайджанской ССР имели место выступления части армянского населения с требованием о включении НКАО в состав Армянской ССР. В результате безот­ветственных призывов отдельных экстремистски настроенных лиц были спровоцированы нарушения общественного порядка» («Изве­стия, 24 февраля 1988 года). В том же духе было выдержано и упомянутое выше сообщение ТАСС о нападении на аскеранцев. По-видимому, одного указания на национальную принадлежность убитых кому-то показалось недостаточным, и уже 27 февраля в передаче Центрального Телевидения выступил заместитель Генерального Прокурора СССР А. Ф. Катусев, также уточнивший, что в результате столкновения в Нагорном Карабахе погибли два молодых азербайджанца. Недаром А. Д. Сахаров даже много ме­сяцев спустя вспомнил это выступление и публично назвал его провокационным. Ибо если основная часть аудитории восприняла слова Катусева как дань сострадания к молодым людям, погиб­шим по вине экстремистов, то определенные круги в Азербайджа­не услышали в них призыв к действию. Вечером 27 февраля в Сумгаите начались убийства армян.

В Сумгаите, промышленном городе неподалеку от Баку, анти­армянские митинги начались утром 26 февраля; на основном из них, проходившем на центральной площади города, ведущая роль принадлежала второму секретарю горкома партии Байрамовой, которую на следующий день сменил только что вернувшийся из Москвы первый секретарь Муслим-заде. Ни митинги, ни последу­ющие погромы не были стихийными — к ним готовились несколь­ко дней, составляя списки армянских квартир и запасая само­дельное оружие⁹. Кроме того, к началу митингов в Сумгаит прибыло значительное число «беженцев» из Армении, рассказы­вавших о происходившей там резне азербайджанцев¹⁰. Так от­крыто нагнеталась атмосфера массовой истерии, в которой люди должны были ощутить себя мстителями за погибших соотечест­венников в Армении и Нагорном Карабахе. Взывали с трибун и к долгу мусульман сплотиться в войне с неверными.

На протяжении трех дней, с 27 по 29 февраля, Сумгаит нахо­дился во власти погромщиков. Милиция бездействовала или от­кровенно демонстрировала свою солидарность с убийцами. Город был наглухо блокирован — на дорогах стояли пикеты, останавли­вавшие машины и проверявшие документы пассажиров; контро­лировался и железнодорожный вокзал. Погромщики, разбившись на группы по нескольку десятков человек, начали врываться в квартиры, намеченные заранее; иногда о наличии армян в доме сообщали соседи. Людей убивали в домах, но чаще выводили их на улицу или во двор и глумились над ними публично. Сравни­тельно легкая смерть ждала тех, кого убивали топорами либо но­жами; очень многих, однако, избивали до потери сознания и, об­лив бензином, сжигали заживо. Нередки были случаи группового изнасилования; иногда женщин и девушек насиловали на глазах их близких, после чего убивали. Насиловали и несовершеннолет­них. Вообще наиболее садистские акты в Сумгаите были соверше­ны над женщинами; так, одну из жертв убили, введя во влагали­ще металлический прут. Убивали людей и преклонного возраста -в числе жертв Сумгаита есть семидесяти- и восьмидесятилетние старики. Всего во время резни погибло, по оценкам, несколько сотен человек¹¹. Жертв могло быть гораздо больше, если бы не усилия многих честных азербайджанцев, которые спасали сосе­дей, порой — с риском для жизни. Разумеется, были и случаи пре­дательства или грабежа разгромленных квартир¹², однако прояв­ления мужества и человечности встречались чаще. Приходила помощь и со стороны друзей и сослуживцев.

29 февраля в Сумгаит были введены войска, но в тот день на­падения на квартиры и убийства еще совершались. Как это ни по­кажется странным, армия не получила приказа применять ору­жие; более того, зачастую в ответ на призывы о помощи офицеры и солдаты отвечали, что им приказано не вмешиваться. Между тем погромщики начали нападать и на армейские подразделе­ния¹³. Лишь к вечеру армия приступила к решительным действи­ям, и погром затих.

Едва ли даже в отдаленном будущем историкам удастся пол­учить неоспоримые доказательства того, что организаторы сумга-итской резни располагали благословением, данным хотя бы на уровень выше республиканского. Несомненно, однако, что в Мос­кве было принято решение скрыть и характер, и масштабы всего происшедшего в Сумгаите. Признание акта массового геноцида в стране, где десятки лет с самых высоких трибун произносились торжественные декларации о разрешении всех национальных проблем, братской дружбе народов и т.п., казалось недопустимым вообще — и уж тем более в данной ситуации. Беспристрастное су­дебное разбирательство и правдивое освещение сумгаитской резни в средствах информации неизбежно поставило бы под удар мно­гих из тех, кто при любых обстоятельствах должны были оста­ваться в тени. Но главная опасность заключалась, разумеется, в том, что принципиальная оценка Сумгаита могла серьезно за­труднить дальнейшие политические игры: карабахское движение получило бы широкую нравственную и общественную поддержку во всей стране, и это усложнило бы его подавление. Между тем в Москве как раз на примере Карабаха отчетливо осознали, какую угрозу таит демократизация режима, провозглашенная в качестве одной из целей перестройки. Народ Карабаха демократическим путем выразил свою волю, высказавшись за право на самоопре­деление; признание этого права означало бы, в сущности, пере­ход от слов к делу, переход к реальным преобразованиям (и притом — к преобразованиям фундаментальным; недаром А. Д. Сахаров назвал карабахскую проблему пробным камнем перестройки). К такому повороту событий руководство страны явно не было готово. С другой стороны, в Москве осознали, что тради­ционные методы управления утрачивают силу. Партийный десант в Степанакерте, усиленный поддержкой Центра, ничего не добил­ся; коммунисты Карабаха не только проигнорировали постановле­ние ЦК КПСС, осудившее решение сессии Облсовета НКАО (оно было принято на следующий день после сессии, 21 февраля), но и избрали на пленуме новое руководство, которое заявило о своей солидарности с народом. Монолитное единство партии впервые дало трещину. В распоряжении Москвы оставались теперь лишь силовые методы, и в этих условиях никак нельзя было сажать на скамью подсудимых организаторов Сумгаита или агдамской кара­тельной операции.

В силу этих причин основная масса советских людей могла уз­нать из маловразумительных сообщений ТАСС в марте 1988 года, что в Сумгаите произошли нарушения общественного порядка, в ходе которых погибли люди различных национальностей (называ­лись и цифры — 26 армян, 6 азербайджанцев)¹⁴. Органам печати настоятельно не рекомендовалось публиковать статьи о Сумгаите; порой снимались уже подготовленные к печати публикации¹⁵. Лишь нескольким авторам удалось прорвать эту информацион­ную блокаду¹⁶.

Соответствующим образом велась и подготовка к судебному разбирательству. Следственную группу возглавил К. Галкин (поз­днее он «завершал» дело о взятках и хищениях в Узбекистане, начатое группой Т. X. Гдляна и Н. В. Иванова). Курировали дело два заместителя Генерального Прокурора СССР: А. Я. Сухарев и все тот же Катусев. С самого начала было принято решение не проводить один общий процесс; дело о резне разбили на 80 эпизо­дов, которые к тому же должны были разбираться в судах раз­личных городов¹⁷. Из нескольких тысяч погромщиков к судебной ответственности привлекли 94 человек — преимущественно подро­стков и юношей. Им предъявлялись обвинения в убийствах, изна­силованиях, избиениях и т.п., причем во всех случаях мотивиров­кой преступления назывались «хулиганские побуждения»¹⁸. Таким образом, на. скамье подсудимых оказались лишь конкрет­ные исполнители; расчленение дела на эпизоды и весь характер следствия исключали возможность выявления организаторов пре­ступления. Прокуратура СССР категорически отрицала наличие каких-либо доказательств подготовки к резне — Катусев в очеред­ном своем публичном выступлении объявил все свидетельства та­кого рода измышлениями, которые только мешают работе следст­вия¹⁹. К судебной ответственности не привлекались даже непосредственные подстрекатели — ораторы на митингах (хотя среди них были не только анонимные «беженцы из Кафана», но и люди, хорошо известные в городе). Безнаказанными остались также деятели партийных и правоохранительных органов Сумгаита²⁰.

Цензурный запрет сказался и на освещении сумгаитских про­цессов в средствах массовой информации; лишь два первых процесса удостоились упоминания в печати, остальные прошли неза­меченными²¹. И все же те, кто не хотели закрывать глаза на про­исходящее, смогли осознать уже в те дни, какими последствиями чревато попустительство по отношению к погромщикам. В России многие деятели науки и культуры обращались в ЦК КПСС с при­зывами провести объективное расследование сумгаитской резни и со всей серьезностью отнестись к карабахской проблеме; голоса эти, однако, не были услышаны. В центральную прессу не про­никли ни письма такого рода, ни послания соболезнования и под­держки, адресованные в Армению. Вместо этого в прессе была ор­ганизована кампания публикаций коллективных писем, авторы которых призывали армянский и азербайджанский народы пре­дать забвению все случившееся во имя многовековой братской дружбы. Официальная пропаганда еще не объявляла акты гено­цида эпизодами межэтнических столкновений, но уже готовила советскую и мировую общественность к такому пониманию собы­тий. Приходится с сожалением констатировать, что последующей дезинформации способствовала азербайджанская интеллигенция. Не нашлось ни одного деятеля науки или культуры Азербайджа­на, который публично осудил бы Сумгаит; более того, именно азербайджанские ученые первыми заявили, что резню устроили сами армяне²². Вообще же азербайджанской интеллигенции принадлежит значительная роль в разжигании националистических страстей в республике.

Тем временем в Москве спешно вырабатывали новую тактику поведения в карабахском вопросе. Уже 29 февраля, в последний день погромов в Сумгаите, в Степанакерт из Баку прибыл Демичев, объявивший на митинге, что Политбюро ЦК КПСС приняло решение вернуться к рассмотрению проблемы Нагорного Караба­ха. В Ереване такую же миссию выполнял секретарь ЦК КПСС В. И. Долгих, которому для большей убедительности придали внушительный контингент внутренних войск: 25 февраля в город ввели пять тысяч солдат, перекрывших ряд улиц и площадей; за­тем прибыли новые подкрепления. Тем не менее, митинги в под­держку Карабаха продолжались; на них собиралось ежедневно уже до миллиона человек (жители не только столицы, но и дру­гих городов и сел республики). Начались и массовые забастовки протеста. Однако все происходившее тогда в Армении поражало наблюдателей высокой степенью организованности и выдержки -в Ереване, в частности, не было никаких эксцессов²³. Следует от­метить также, что любые попытки экстремистских выступлений на митингах пресекались самым решительным образом; стихийно возникший оргкомитет целенаправленно вел движение в демокра­тическом, конституционном русле. Даже реакция на Сумгаит оказалась сдержанной; дело ограничилось требованиями открыто­го и гласного суда над погромщиками.

Разумеется, в Москве не собирались принципиально менять свою позицию. Решение пересмотреть постановление ЦК от 21 февраля было вынужденной мерой, направленной на то, чтобы сбить волну общественного движения в Армении и Нагорном Ка­рабахе. Руководство страны впервые с момента провозглашения перестройки столкнулось с массовыми выступлениями, грозивши­ми пошатнуть устои режима; если в Азербайджане республикан­ское партийное руководство прочно контролировало ситуацию везде (за исключением НКАО), то в Армении оно в считанные дни утратило власть после нескольких безуспешных попыток справиться с зарождающимся движением. В сущности, то была первая в отечественной истории массовая кампания гражданского неповиновения — и высшие руководители страны, с легкостью объявившие себя счастливыми обладателями «нового мышления», действительно оказались вынужденными теперь искать новые формы диалога с народом. Приходилось маневрировать, и 9 марта в ЦК КПСС состоялось совещание, на котором решено было при­знать наличие некоторых проблем экономического и культурного плана, породивших карабахское движение, и выразить готовность к разработке программ по их разрешению — но в рамках прежней автономии. Тотчас же в НКАО начали появляться посланцы из Москвы и Баку; однако позиция руководителей области остава­лась неизменной. И это было вполне естественно: новое постанов­ление ЦК не подразумевало возможность какого-либо компро­миссного политического решения²⁴, а в конкретной своей части в лучшем случае напоминало традиционные советские плановые утопив. Дело в том, что на протяжении многих десятилетий Ка­рабаху последовательно отводили роль сырьевого придатка азербайджанской экономики, обрекая его при этом на полную зависи­мость в ряде жизненно важных отраслей²⁵. Таким образом, речь должна была идти не об исправлении каких-то ошибок, а о ко­ренной переориентации экономики области, которая потребовала бы значительных средств, усилий и времени; при сохранении же прежнего статуса весь этот процесс оставался бы в той же зависи­мости от доброй воли азербайджанского руководства.

Уже через несколько дней уговоры были подкреплены целе­направленным нажимом. 21 марта в «Правде» появилась статья «Эмоции и разум», в которой карабахское движение объяснялось происками безответственных экстремистов, разжигающих страсти и толкающих людей на нарушения общественного порядка; содер­жались в статье и прозрачные намеки на то, что армянское руко­водство втайне поддерживает движение. Затем центральная прес­са опубликовала постановления Президиумов Верховных Советов ряда союзных республик, осуждающие карабахское движение. 24 марта состоялось заседание Президиума Верховного Совета СССР, на котором выступил Горбачев. Было принято постановле­ние, принципиально отвергающее возможность изменения госу­дарственной принадлежности НКАО. Особое внимание вызывал здесь следующий пункт: «Признать недопустимым… пересмотр закрепленных в Конституции СССР национально-государствен­ных и национально- административных границ» («Правда» от 25.03.88). Между тем, в конституции никогда не было статей, оп­ределяющих границы каких бы то ни было государственных обра­зований — и, более того, Верховный Совет СССР, согласно кон­ституции (статья 73) обладал правом не только изменять границы союзных республик, но даже образовывать в их составе новые ав­тономии. Разумеется, правовой аспект карабахской проблемы был достаточно сложным, однако авторов документа едва ли беспоко­или юридические тонкости. И все же тезис о недопустимости пе­ресмотра границ (и связанный с ним тезис о защите суверенитета союзной республики, в данном случае — Азербайджана) возник не случайно. Карабахская проблема переводилась таким образом в совершенно иную сферу: вопрос о праве народа на самоопределе­ние (или хотя бы о праве народа на воссоединение) подменялся вопросом территориальным. Благодаря этому Нагорный Карабах легко можно было превратить из субъекта спора в объект терри­ториальных притязаний. Так складывается официальное истолко­вание конфликта, незамедлительно подхваченное средствами мас­совой информации.

Следует заметить, что уже в те дни в стране нашлось немало людей, трезво оценивших и саму суть проблемы, и ее значимость в контексте процессов, происходящих в стране. Еще в марте 1988 года в Политбюро ЦК КПСС были направлены коллектив­ные и индивидуальные обращения, содержавшие как объективный анализ сложившейся ситуации, так и достаточно приемлемые, компромиссные варианты разрешения проблемы. Можно упомя­нуть здесь, в частности, письмо сотрудников Института мировой экономики и международных отношений АН СССР от 18 марта, -в нем предлагалось «передать автономную область в непосредст­венное подчинение Москве или включить ее в состав РСФСР»; при этом авторы письма дали развернутый и точный прогноз раз­вития событий в случае отказа решить проблему политическим путем. 21 марта к Горбачеву обратился с письмом А. Д. Сахаров, призвавший руководителя страны найти «решительный, демократический и конституционный» способ выхода из двух кризисных ситуаций, связанных с требованиями о возвращении крымских татар на их родину и о воссоединении Карабаха с Арменией²⁶. Однако голоса эти, как уже говорилось выше, не были услышаны.

События последующих трех месяцев в Армении и Нагорном Карабахе развивались в крайне нежелательном для Москвы клю­че. Хотя 26 марта в Ереван были введены дополнительные вой­ска, а армянское руководство пыталось вернуть утраченные пози­ции, однако карабахское движение по- прежнему владело умами. В Ереване продолжались массовые митинги, сидячие демонстра­ции и голодовки; сформировался комитет «Карабах», который вскоре возглавил известный ученый, доктор филологических наук Левой Тер-Петросян. И в Армении, и в НКАО вспыхивали заба­стовки. От союзного руководства требовали принципиального рас­смотрения карабахской проблемы и открытого суда над сумгаитскими погромщиками. Вместе с тем карабахское движение в Армении очень быстро утратило локальный характер и преврати­лось в движение за политические и экономические преобразова­ния в республике.

Именно в эти месяцы окончательно определилось противостоя­ние, обусловившее все последующие действия союзного руковод­ства. Армения оказалась первой из «взбунтовавшихся республик» — и ей, вместе с Нагорным Карабахом, была уготована участь полигона для отработки средств подавления демократических движений в условиях перестройки. Примечательно то, что в арсе­нале союзного руководства нашли при этом органичное сочетание как традиционные, так и новые методы. В особенности это про­явилось в той пропагандистской кампании, которая призвана бы­ла закрепить в сознании как можно большего числа людей стере­отип, образа армянских экстремистов (так же, как позднее -образа армянских боевиков); здесь наряду с рассуждениями об уг­розе перестройке со стороны карабахского движения использовались и такие штампы, как публикация подборок писем трудящих­ся ряда союзных республик с осуждением забастовок в Армении, нарушающих традицию пролетарской солидарности. Не забыты были и намеки на то, что армянские экстремисты подстрекаются из-за рубежа²⁷.

Точно так же Москва прибегала и к отработанным аппарат­ным средствам: в Армении на посту первого секретаря ЦК С. Арутюнян сменил К. Демирчяна (одновременно в Азербайджане К. Багирова сменил А. Везиров). Но ситуация в республике была неподвластна местным партийным и государственным деятелям; союзное же руководство не собиралось облегчать положение своих сателлитов какими-либо уступками в проблеме НКАО. Время для прямого подавления карабахского движения в зародыше оказа­лось между тем упущенным; теперь наступала пора масштабных военных операций, для оправдания которых требовалась соответ­ствующая пропагандистская обработка. Требовались и инциден­ты, которые можно было бы использовать в этих целях, жела­тельнее всего — на межнациональной почве. Однако в Армении даже после известия о Сумгаите и появления первых беженцев из Азербайджана не произошло ни одного акта насилия. Руководите­ли комитета «Карабах» постоянно подчеркивали то, что движение никоим образом не направлено против азербайджанского народа, и призывали к неукоснительному соблюдению законности. Ситуа­цию не изменили и разного рода провокационные акты²⁸. Единст­венным реальным следствием напряженности в межнациональных отношениях стал массовый жилищный обмен между жителями Армении и Азербайджана²⁹.

Тем временем возник еще один фактор, значительно услож­нивший игры союзного руководства. 15 июня Верховный Совет Армянской ССР принял постановление об удовлетворении хода­тайства Областного Совета НКАО о воссоединении с Арменией. Разумеется, сам этот факт не мог оказать никакого воздействия на позицию центра, однако он свидетельствовал о ненадежности традиционных государственных структур в условиях массового народного движения. Выдвинутый в ходе перестройки лозунг о возвращении советам народных депутатов должной роли в управ­лений государством теперь был реализован не на областном, а на республиканском уровне, и при этом — в прямом противоречии с двумя постановлениями ЦК КПСС. Тотчас же, 17 июня, Верхов­ный Совет Азербайджанской ССР отклонил ходатайство Облсовета НКАО. Так появился формальный повод к обсуждению кара­бахской проблемы Верховным Советом СССР, поскольку налицо было противостояние двух республиканских парламентов. Однако до этого союзному руководству необходимо было заручиться серь­езным аргументом пропагандистского характера, одновременно продемонстрировав возможности силового решения конфликта. Повод и здесь нашелся довольно быстро.

4 июля в ереванском аэропорту «Звартноц» была объявлена за­бастовка сроком на сутки; в залах ожидания появились группы пикетчиков, следивших за соблюдением порядка и разъяснявших пассажирам из других республик суть событий в Армении. За не­сколько часов до окончания забастовки на летном поле высадился военный десант; операцией руководил генерал А. М. Макашов. Солдаты, вооруженные дубинками, начали избиение всех находя­щихся в здании аэропорта — не только пикетчиков, но и пассажи­ров. Всех без исключения людей выгнали из здания, причем из­биения продолжались и на шоссе у аэропорта. Один из офицеров выстрелом в упор убил двадцатидвухлетнего студента X. Закаряна, фотографировавшего происходящее. Пытались застрелить и второго юношу, снимавшего побоище кинокамерой; однако ему удалось скрыться и сохранить пленку. Избиениям подверглись да­же прибывшие к аэропорту врачи «Скорой помощи», которые пы­тались оказать помощь многочисленным раненым или вывезти их.

Последовавшая за этим кампания в средствах массовой инфор­мации была, как и следовало ожидать, весьма масштабной. Геро­ями дня оказались, естественно, подчиненные генерала Макашо­ва, мужественно отразившие очередную вылазку армянских экстремистов; журналисты наперебой внушали читателям, что аэропорт «Звартноц» имеет серьезное стратегическое значение ввиду близости к государственной границе, — карательная акция приобретала тем самым характер военной операции по укрепле­нию обороны страны. В передачах Центрального Телевидения по­казывали забинтованных солдат, пострадавших при разгоне экс­тремистов. К кампании присоединилась и Прокуратура СССР: Сухарев распорядился возбудить уголовное дело против организа­торов забастовки в аэропорту, одновременно воспрепятствовав по­пыткам армянской прокуратуры начать следствие по делу об убийстве Закаряна и массовых избиениях. В одном из публичных выступлений, транслировавшемся на всю страну, Сухарев заявил, что смертельный случай никакого отношения к делу о «Звартноце» не имеет, поскольку студент погиб на шоссе между аэропор­том и городом.

В то же время средства массовой информации обрушились и на карабахских экстремистов. Комитет «Крунк», возглавивший движение за воссоединение с Арменией, обвинялся в разжигании страстей; журналисты сообщали, что на митинги и демонстрации в Степанакерте горожан сгоняют насильно, не щадя при этом здоровье пожилых людей. Возмущали журналистов и забастовщи­ка, по вине которых на многих предприятиях страны из-за недопоставок нарушается нормальный трудовой ритм, а люди теряют а зарплате (это обвинение, впрочем, звучало и в адрес забастов­щиков в Армении). Именно в эти дни было высказано твердое убеждение в том, что карабахская проблема является делом рук неких «коррумпированных кланов»: мафиозные группировки попытались таким образом нанести удар перестройке, угрожавшей их существованию³⁰. Любопытно, что при этом журналисты центральных газет жаловались на демонстративное нежелание степанакертцев беседовать с ними³¹.

В этой обстановке 12 июля состоялась очередная сессия Обла­стного Совета НКАО, принявшая уже прямое решение о выходе из состава Азербайджана и воссоединении с Арменией. При нали­чии ясно выраженной воли и подлинной сплоченности подавляю­щего большинства армянского населения, при определенной по­следовательности действий (фактическом переподчинении всех государственных структур, установлении новых экономических связей и т.п.) реализации этого решения можно было воспрепят­ствовать лишь силой. Разумеется, союзное руководство не собира­лось отказываться от силовых методов, и все же ему приходилось теперь прибегнуть к мерам, предусмотренным конституцией. 18 июля состоялось заседание Президиума Верховного Совета СССР, на котором ведущую роль играл Горбачев³².

Излагать подробно ход заседания нет нужды хотя бы потому, что решение было подготовлено заранее и роздано всем участни­кам. По сути дела, оно повторяло предшествующее решение ЦК КПСС: государственная принадлежность Нагорного Карабаха ос­тавалась прежней, но области выделялись средства для развития экономики. Эта предрешенность и определила в основном уровень выступлений и характер аргументации; не было недостатка и в ритуальных заклинаниях об укреплении братской дружбы, и в демагогических упражнениях- порою заведомо провокационного характера³³. Попытки придать обсуждению более или менее дело­вой характер были безуспешными; никто не прореагировал, на­пример, на выступление Г. А. Погосяна, партийного лидера Кара­баха, обратившего внимание участников совещания на нереалистичность экономической части проекта решения («Нагорно-Карабахская автономная область на сегодня не имеет своего мукомольного завода, не имеет своего комбикормового завода, не имеет своего завода железобетонных изделий, не имеет своего домостроительного комбината. Производственная мощность на­ших строительных организаций — 20 миллионов рублей в год. Нам дали 400 миллионов рублей. 400 миллионов надо освоить за семь лет. За семь лет можно из расчета 20 миллионов освоить 140 миллионов. Кто же будет их за нас осваивать, если у нас нет производственных мощностей?»). Проигнорировали присутствую­щие и выступление поэта Расула Гамзатова, который после дол­гой и достаточно дипломатичной преамбулы прямо призвал «не решать сегодняшние проблемы средствами вчерашнего дня» и предложил временно подчинить НКАО центру³⁴. Что же касается армянских представителей, то им было сложно излагать свои ар­гументы, поскольку Горбачев постоянно перебивал их, переходя иногда от реплик к полемике в весьма некорректной форме. Вмешивался он и тогда, когда в выступлениях затрагивались нежела­тельные темы³⁵.

Заседание Президиума Верховного Совета знаменовало начало нового этапа в истории карабахской проблемы; в известной мере оно оказалось и определенным этапом в политической карьере Горбачева, точнее же — в отношении общества к высшему руково­дителю страны. Впервые миллионы людей увидели на экранах те­левизоров Горбачева в процессе принятия решений государствен­ного уровня; к тому же речь шла о событиях, достаточно занимавших умы в течение нескольких месяцев. Неприкрытая пристрастность и некорректность Горбачева поразили тогда мно­гих; даже у тех, кто не слишком разбирался в сущности пробле­мы, возникло смутное ощущение того, что ситуация требовала какого-то иного подхода. Люди более осведомленные могли ясно осознать, что перестройка не выдержала свой первый сколько-ни­будь серьезный экзамен. Однако лишь немногие в стране — и в первую очередь академик Сахаров — способны были предвидеть трагические последствия происшедшего³⁶.

Естественно, в Армении и в Карабахе люди испытали в июле глубокое разочарование; несмотря на уроки Сумгаита и «Звартноца», несмотря на все изощрения пропагандистской кампании, у них еще сохранялась надежда на возможность какого-либо комп­ромиссного решения. Тем не менее, накал карабахского движения не спал. В Армении, напротив, усилилась тенденция демократи­зации общества, и хотя партийный руководитель республики С. Арутюнян занял принципиальную позицию на заседании Пре­зидиума и пытался вести диалог с лидерами комитета «Карабах», переломить ситуацию он уже не мог. Другой ведущей тенденцией стало дальнейшее упрочение связей с Карабахом. Экономические перспективы постановления от 18 июля действительно оборачива­лись утопией (тем более, что упомянутая Погосяном сумма в 400 миллионов рублей была перечислена в бюджет Азербайджа­на); однако достигнутый уже уровень либерализации экономики в стране позволял направлять специалистов и средства в Карабах, заключать договоры о поставках и т.п., а союзное руководство еще не запретило подобные связи³⁴. Даже при сохранении преж­него статуса области этот процесс мог привести в будущем к фак­тическому воссоединению с Арменией — и противодействие ему началось тотчас же.

Уже в речи Погосяна на заседании Президиума отмечались постоянные попытки Азербайджана блокировать Карабах: движе­ние на двух шоссейный дорогах, связывающих Армению с НКАО, было затруднено из-за нападений на машины; значительно сокра­тилось число авиарейсов Ереван — Степанакерт. Летом 1988 года блокада на дорогах ужесточилась; началась «каменная война», ко­торая из-за попустительства правоохранительных органов вскоре перекинулась и на территорию Карабаха³⁸. Кровавый инцидент произошел 18 сентября на шоссе, проходящем через азербайджан­ское село Ходжалы. Здесь вначале был разбит автобус со студен­тами, возвращавшимися в Степанакерт с сельскохозяйственных работ; затем последовали нападения на все машины с пассажира­ми-армянами. Один человек (шестидесятилетний рабочий) был убит, более сорока — в том числе женщины — получили тяжелые ранения. Нападавшие имели в своем распоряжении не только камни, но и огнестрельное оружие (о чем свидетельствовало не­сколько пулевых ранений). Милиция вмешалась только тогда, когда из Степанакерта на Ходжалы двинулась колонна людей на помощь к соотечественникам.

На Этом инциденте следовало подробно остановиться еще и по­тому, что здесь отчетливо проявилась позиция Прокуратуры СССР, работники которой приняли дело к расследованию. Об этом с поразительной откровенностью рассказывалось в сообще­нии анонимного корреспондента ТАСС под названием «Нагорный Карабах: возвращение к спокойствию» («Известия» от 10.02.89). Следователи установили, что «в массовых беспорядках в селе Ходжалы участвовало практически все его население азербайд­жанской национальности», но ограничили свою деятельность вы­явлением наиболее активных участников нападения («Было бы и юридически, и политически неверно привлекать к уголовной от­ветственности всех лиц, так или иначе вовлеченных в эти собы­тия»). В итоге под суд было решено отдать лишь двух человек. «Кроме них в ходе расследования были изобличены в преступле­ниях еще восемь человек. Но, учитывая, что действия этих лиц не повлекли тяжких последствий, все они дали чистосердечные показания, раскаялись в содеянном, положительно характеризу­ются по месту работы и жительства, поэтому в отношении них уголовные дела прекращены. Этих лиц взяли на поруки трудовые коллективы. Принимаются во внимание и другие факторы. Среди тех, кто передан на поруки — рабочий совхоза Б. Ширинов. Он отец девятерых детей, и, конечно, следствие учло это немаловаж­ное обстоятельство».

Этот гуманизм Прокуратуры СССР (которую к тому времени уже возглавил Сухарев) был очевидным свидетельством того, что акты геноцида по отношению к армянам не будут рассматривать­ся в качестве сколько-нибудь серьезного преступления. В сочета­нии с почти столь же гуманным подходом к обвиняемым на сумгаитских процессах это открывало путь новым преступлениям.

Гораздо большее рвение проявили работники Прокуратуры СССР в поисках представителей тех «коррумпированных кланов», которые были объявлены виновниками карабахского кризиса. Версию эту, как уже говорилось выше, выдвинула пресса, а после того, как Горбачев с жаром повторил ее в нескольких публичных выступлениях уже как непреложный факт, многие журналисты не забывали использовать эту новую ритуальную формулу — и даже требовали от правоохранительных органов найти наконец кон­кретных преступников. В те самые дни, когда произошел инци­дент в Ходжалы, группа следователей начала кропотливую работу на кладбище в Степанакерте «по выявлению недовложе­ния камня в надгробные памятники»: так собирался материал для обвинения в хищениях в особо крупных размерах А. М. Манучарова, директора степанакертского комбината строительных мате­риалов и одного из видных деятелей карабахского движения, чле­на комитета «Крунк». Манучаров был арестован в ноябре и провел в тюрьме около полутора лет, несмотря на всю вздорность предъявленных ему обвинений³⁹. Большая группа следователей была направлена и в Армению, но также не добилась каких-либо видимых результатов. Версия о «коррумпированных кланах» скончалась естественной смертью, успев, однако, внести опреде­ленный вклад в кампанию по дезинформации общества.

Инцидент в Ходжалы значительно обострил отношения между армянским и азербайджанским населением Карабаха; в области появились первые беженцы (армяне покинули Шушу, азербайд­жанцы — Степанакерт). Поздней осенью произошло новое резкое обострение ситуации, теперь уже — во всем регионе, вовлеченном в карабахский кризис. Характерно, что поводом для этого послужило начало строительства армянским промышленным предприя­тием (Канакерским алюминиевым заводом) пансионата и домов для беженцев на территории Карабаха — в местности, называемой армянами Хачин Тап, а азербайджанцами Топхана. Разрешение местных властей было получено строителями 9 ноября 1988 года, а уже 17 ноября в Баку начался массовый многодневный митинг протеста. Местность была объявлена вначале национальной и ре­лигиозной святыней (что дало митингующим возможность обра­титься к исламским лозунгам и зеленым знаменам), а за­тем — заповедником с ценными породами деревьев, которым угрожает вырубка⁴⁰. 21 ноября представитель ЦК КПСС в НКАО, А. И. Вольский, распорядился прекратить строительство, однако митинг продолжался, а его организаторы начали выдви­гать политические требования (ликвидация автономии Карабаха либо образование азербайджанской автономной области в Арме­нии, арест членов комитетов «Карабах» и «Крунк», отставка Погосяна). Все чаще на митинге раздавались призывы к решитель­ной борьбе с армянами; портреты подсудимых на сумгаитских процессах и плакаты «Слава героям Сумгаита!» достаточно крас­норечиво свидетельствовали о возможных последствиях. Способ­ствовали разжиганию страстей и выступления представителей ин­теллигенции в теле- и радиопередачах. Однако руководство республики держалось подчеркнуто нейтрально⁴¹. Между тем в Баку уже начались погромы, а 22 ноября волна насилия захлест­нула весь Азербайджан. Убийства, насилия и грабежи происходи­ли во всех городах с армянским населением — в особенности в Ки­ровабаде (Гяндже), Нахичеване, Ханларе, Шамхоре, Шеки, Казахе, Мингечауре. Милиция, как обычно, бездействовала или принимала прямое участие в погромах. Армия несколько дней не получала приказа вмешаться; лишь в Нахичеване армейские соединения провели эвакуацию всего армянского населения в Армению по воздуху, а в Кировабаде в течение некоторого времени пытались преградить путь толпе погромщиков, рвущихся в ар­мянскую часть города⁴².

К этому же периоду относятся первые случаи блокады на же­лезных дорогах (нападения на пассажирские поезда и остановка грузовых составов, идущих в Армению), а также обстрелов при­граничных армянских деревень. В самой Армении в некоторых азербайджанских деревнях появились эмиссары из Баку, призы­вавшие соотечественников присоединиться к борьбе с армянами; в результате в ряде районов произошли эксцессы, имевшие траги­ческие последствия (подробнее о судьбе азербайджанского населе­ния Армении см. ниже).

В те дни начался массовый исход армянских беженцев из Азербайджана; за две недели республику покинуло свыше двух­сот тысяч человек, большая часть которых нашла убежище в Ар­мении⁴³.

В ночь с 24 на 25 ноября в Баку были введены войска и объяв­лено особое положение; однако митинг продолжался, продолжа­лись и нападения на армян. Лишь 5 декабря войска, применив силу, вытеснили митингующих с площади. При столкновении, со­гласно сообщению военного коменданта Баку, погибли трое и получили ранения четырнадцать военнослужащих, а в числе уча­стников митинга оказалось тридцать раненых⁴⁴.

В Армении люди испытывали особое напряжение, начиная с первых известий о митинге и актах насилия в Баку; масштабы трагедии начали осознаваться по мере появления первых бежен­цев. 22 ноября открылась очередная сессия Верховного Совета Армянской ССР, однако руководство республики внезапно распо­рядилось прервать заседание (по предложению прибывшего из НКАО Вольского, «ввиду резкого ухудшения обстановки в регио­не»). На митинге в Ереване комитет «Карабах» потребовал возоб­новления сессии; требование поддержали и многие депутаты. Ре­спубликанские руководители, постоянно консультировавшиеся с Москвой, решительно сопротивлялись — и не явились на сессию, которая, тем не менее, начала работу вечером 24 ноября. По окончании заседания депутаты узнали, что в Ереване в полночь было объявлено особое положение; все решения сессии (в том числе и подтверждающее воссоединение Армении и Карабаха) были объявлены незаконными.

Режим особого положения в Ереване с самого начала отли­чался особой жестокостью. На улицы была выведена боевая тех­ника и военные патрули со специальным снаряжением. Запреща­лись митинги, забастовки, демонстрации, собрания; устанавливался комендантский час. Военному командованию пре­доставлялось право производить аресты и административные за­держания без санкций прокурора, совершать обыски квартир и личных автомашин. Фактически то был режим чрезвычайного по­ложения, установленный исключительно по политическим со­ображениям; кроме того, центр мог продемонстрировать свою бес­пристрастность, введя войска одновременно в столицы двух республик.

Позиция центра была предельно ясна. Карабахское движение представляло гораздо большую угрозу для режима, чем любая резня; вводя войска в Ереван, где, строго говоря, не происходило никаких нарушений общественного порядка и где не было зафиксировано ни одного преступления или хотя бы столкновения на национальной почве⁴⁵, Москва рассчитывала парализовать дея­тельность комитета «Карабах» и восстановить власть республиканского руководства. Характерно, что режим особого положения в Армении не распространялся ни на приграничные районы, ни на районы с азербайджанским населением, хотя именно там складывалась крайне тревожная ситуация. Десятки тысяч беженцев за день, учащающиеся обстрелы деревень, блокада на железных до­рогах — все это создавало впечатление начала тотальной войны против армянского народа, а введение войск в Ереван естественно воспринималось как пособничество агрессии. Зачастую угроза ис­ходила, и из азербайджанских деревень в самой Армении, в при­граничных территориях⁴⁶. В этих условиях 25 ноября начался ис­ход азербайджанских беженцев из Армении; до конца года республику покинуло около 120 тысяч человек⁴⁷.

В большинстве районов изгнание азербайджанцев происходило по инициативе и при прямом участии партийных руководителей и других официальных лиц. Члены комитета «Карабах» были лишены возможности вмешаться в происходящее; к тому же им с первых часов установления особого режима приходилось предпри­нимать все необходимое для того, чтобы предотвратить ситуации, которые могли бы привести к столкновению народа с армией в Ереване. Но даже в это сложное время в Армении нашлось нема­ло общественных деятелей и участников карабахского движения, не только публично осудивших изгнание азербайджанцев, но и попытавшихся воспрепятствовать этому⁴⁸. Между тем на респуб­лику обрушилась новая трагедия, на время оттеснившая на за­дний план все другие проблемы.

7 декабря в северных районах Армении произошло землетрясе­ние, унесшее 25 тысяч человеческих жизней; полностью был уничтожен город Спитак, тяжко пострадал второй по величине город республики, Ленинакан. Значительным разрушениям под­верглись и другие города, а также многие деревни. В эти дни осо­бенно отчетливо проявилось бессилие республиканского руковод­ства; работу по спасению людей и оказанию помощи пострадавшим районам возглавил комитет «Карабах». В те дни весь мир всколыхнула волна сочувствия Армении, — люди и по­мощь устремились в республику из многих стран и из союзных республик. Правительственную комиссию по оказанию помощи Армении возглавил председатель Совмина СССР Н. И. Рыжков, и казалось, .что в позицию союзного руководства по отношению к республике будут внесены некоторые коррективы, однако визит Горбачева в Армению в том же декабре не оставил никаких ил­люзий на этот счет. В выступлении Горбачева перед отлетом из Еревана прозвучали и откровенное раздражение из-за всего услы­шанного от людей, и прежние штампы (в частности, он вновь упомянул «коррумпированные кланы»), и не слишком замаскиро­ванные угрозы. Тотчас же в Ереване начались аресты деятелей карабахского движения, производившиеся при непосредственном участии военного коменданта города, генерала Макашова. Если для большинства арестованных это означало традиционное «адми­нистративное задержание сроком на 30 суток», то тринадцать че­ловек (все члены комитета «Карабах» и председатель фонда «Ми­лосердие») были вывезены в Москву в качестве подследственных: Прокуратура СССР предъявила им обвинение в организации мас­совых действий, нарушающих общественный порядок, в неиспол­нении указа о порядке проведения митингов и демонстраций, в разжигании национальной розни. Разумеется, в Москве едва ли помышляли всерьез об устройстве процесса; речь скорее шла о том, чтобы обезглавить карабахское движение на более или менее длительный срок. Посадить на скамью подсудимых признанных лидеров общественной жизни республики имело бы смысл лишь в том случае, если бы они действительно были повинны в разжига­нии межэтнического конфликта, однако именно этот пункт обви­нения оказался несостоятельным. Следствие было прекращено че­рез полгода (накануне открытия I съезда народных депутатов СССР) с удивительной формулировкой: «В связи с изменившими­ся обстоятельствами». Журналисты, которые даже в трагические декабрьские дни услужливо повторяли слова о «коррумпирован­ном отребье»⁴⁹, обошли освобождение арестованных стыдливым молчанием.

Следует заметить, что были произведены аресты и нескольких организаторов митинга в Баку, однако союзное руководство, в сущности, достаточно последовательно выполняло все их требова­ния. В том же январе ушел со своего поста Погосян — «по состоя­нию здоровья» («Известия» от 21.01.89); выборы нового партийно­го руководителя области были отложены на неопределенный срок. Одновременно были предприняты первые шаги по ликвидации ав­тономии Нагорного Карабаха: согласно указу Президиума Вер­ховного Совета СССР от 12.01.89 управление областью передава­лось новоучрежденному Комитету Особого Управления НКАО («при сохранении статуса Нагорного Карабаха как автономной области в составе Азербайджанской ССР»). Полномочия Облсовета НКАО и его исполкома приостанавливались «вплоть до прове­дения выборов нового состава Совета» (дата выборов не определя­лась). Главой Комитета был назначен Вольский.

Внешне это решение могло показаться уступкой тем, кто с са­мого начала предлагал Москве компромиссные решения; однако в действительности комитет и его глава оказались в достаточно двусмысленном положении. Комитет, сменивший законно избран­ные органы советской власти в области, получал к тому же, со­гласно указу, неограниченные административные полномочия; даже войска, находившиеся на территории Нагорного Карабаха, были подчинены главе комитета. Между тем комитет был лишен какой бы то ни было возможности руководить экономической жизнью области: средства, выделенные Нагорному Карабаху, ос­тавались в распоряжении азербайджанского руководства — и все попытки Вольского изменить положение оказывались безрезуль­татными. Москва требовала от него контроля над соблюдением общественного порядка (то есть подавления карабахского движе­ния); Баку разворачивало масштабное строительство в азербайд­жанских населенных пунктах, готовя жилье и рабочие места для переселенцев. Безрезультатными были и попытки Комитета Осо­бого Управления снять или хотя бы ослабить блокаду Нагорного Карабаха; дороги, связывающие область с Арменией, были по-прежнему закрыты, причем теперь уже блокаду осуществляли воинские части, расквартированные в «коридоре» между Арме­нией и НКАО, — санкцию на это дало, несомненно, союзное руководство⁵⁰. Вполне вероятно, что Вольский действительно стремил­ся разрядить обстановку в регионе, развить экономику НКАО, установить прочные хозяйственные и культурные связи с Арме­нией и т.д., как и обещал в своем программном заявлении («Мир земле Карабаха» в «Правде» от 15.01.89)⁵¹. Однако эта программа явно противоречила намерениям тех, кто обладал реальной вла­стью в стране.

Тщетными оказались и достаточно откровенные предупрежде­ния Вольского и его коллег об опасности поощрения национали­стических настроений в Азербайджане⁵². Союзное руководство окончательно определило принципы своей политики в карабах­ском кризисе, и все его последующие шаги были направлены лишь на ужесточение режима Нагорного Карабаха и на репрес­сии против Армении. Соответствовала этому и нарастающая тен­денция центра решать политические проблемы силовыми метода­ми, — армия неуклонно превращается в наиболее действенный инструмент внутренней политики. С другой стороны, в карабах­ском кризисе пока еще выгоднее было использовать в качестве орудия подавления другие силы. Летом 1989 года в Армении на­метился новый подъем демократического движения; режим особо­го положения был снят, в республику вернулись члены комитета «Карабах», началось формирование массовой общественной организации — «Армянское общенациональное движение» (АОД) — с программой широких политических и экономических преобразо­ваний. В Нагорном Карабахе началось движение за восстановле­ние выборных органов советской власти на всех уровнях. Ответом стала тотальная блокада Армении со стороны Азербайджана: ос­тановилось движение на железных дорогах, был перекрыт газо­провод и т.д. Возобновилась и «каменная война» на дорогах На­горного Карабаха, участились нападения на армянские деревни. Блокада довольно быстро отразилась на ходе восстановительных работ в зонах, пострадавших от землетрясения (85% грузооборо­та Армении приходилось на железнодорожные линии, проходя­щие по территории Азербайджана). Союзное руководство и сред­ства массовой информации проявляли полное безразличие к происходящему. Блокада, начатая в августе, была прервана лишь на несколько недель в октябре — ноябре, во время сессии Верхов­ного Совета СССР⁵³. Между тем события в Азербайджане начали принимать оборот, не слишком желательный для центра.

В июле 1989 года в Баку был образован Народный Фронт Азербайджана (НФА); отделения его вскоре появились во многих городах республики. Состав этой общественной организации вна­чале был достаточно разнородным, что и дало позднее повод мно­гим обозревателям говорить о левом и правом крыле в НФА. Так или иначе, в программных документах и заявлениях лидеров НФА выражалось стремление к демократическим преобразовани­ям в Азербайджане. Новая организация быстро получила широ­кую народную поддержку, тем более что среди ее основателей было немало активных участников прошлогоднего митинга в Ба­ку. Критикуя руководство республики за неспособность радикаль­но разрешить проблему Нагорного Карабаха, лидеры НФА при­зывали народ к активным действиям — и, организовав блокаду Армении, быстро завоевали необыкновенный авторитет. Власть в Азербайджане постепенно начала переходить к НФА. В Москве спохватились слишком поздно. В последний день работы сессии Верховного Совета СССР, 28 ноября, практически без обсужде­ния было принято постановление о ликвидации Комитета Особого Управления ИКАО; вместо него депутатам предложили утвердить Союзную Контрольно- наблюдательную комиссию с неопределен­ными функциями⁵⁴. 6 декабря указом Президиума Верховного Совета Азербайджанской ССР был образован «республиканский оргкомитет по НКАО» во главе со вторым секретарем ЦК КП Азербайджана В. П. Поляничко⁵⁵. Тем самым фактически упраз­днялась автономия Нагорного Карабаха, однако этот подарок уже не мог спасти республиканское руководство. В Баку начинались антиправительственные митинги, а в районах формировались от­ряды НФА, и кое-где (например, в Ленкорани) произошли акты захвата власти. В конце декабря начались массовые действия на границе с Ираном — в особенности на территории Нахичеванской Автономной Республики. На протяжении примерно семисот кило­метров были уничтожены пограничные заграждения, начался пе­реход границы группами в несколько тысяч человек. При этом, по всей видимости, имели место и рейды за оружием, хотя общая цель акции была скорее политической. Одновременно началось и вытеснение воинских частей из всей автономной республики.

В самом Баку к началу января 1990 года власть безраздельно принадлежала НФА. К тому времени в городе уже около месяца совершались нападения на армянские квартиры, убийства, наси­лия и грабежи. С 12 января погромы приобрели организованный характер: Баку методично, дом за домом, «очищали» от армян. Тех, кого оставляли в живых, отправляли в порт — для посадки на паромы, идущие через Каспийское море в Туркмению. Все это происходило под контролем и при непосредственном участии ак­тивистов НФА⁵⁶. Между тем руководство НФА предпринимало шаги, направленные на легализацию своей власти: ими был предъявлен ультиматум о немедленном созыве сессии Верховного Совета Азербайджанской ССР. Радиотелецентр и ряд правитель­ственных зданий находились в руках: НФА, многотысячный митинг перед зданием ЦК требовал отставки первого секретаря Везирова. НФА сформировал Совет национальной обороны республики и призвал народ готовиться к военным действиям в случае вступления войск в Баку.

Москва длительное время занимала выжидательную позицию. Лишь 15 января Президиум Верховного Совета СССР утвердил подписанный Горбачевым указ о введении режима чрезвычайного положения в Азербайджане; характерно, что при этом чрезвычай­ное положение безусловно устанавливалось на территории Нагор­ного Карабаха и пограничных с Ираном районах, но ввести его в Баку предлагалось Президиуму Верховного Совета Азербайджан­ской ССР. К тому времени было вполне очевидно, что республиканское руководство безнадежно утратило возможность овладеть ситуацией и что НФА не удовлетворится армянскими погромами и традиционной сменой партийного лидера⁵⁷. 20 января войска вошли в Баку, преодолевая заграждения и баррикады на дорогах; боевые действия велись и на улицах города. Сопротивление было подавлено за сутки, хотя отдельные столкновения — с человеческими жертвами — происходили и в начале февраля. Число погиб­ших горожан составило, по различным оценкам, до ста человек; среди них были даже дети и подростки⁵⁸. Согласно официальным данным, в Баку в период между 20 января и 11 февраля было убито 38 военнослужащих⁵⁹. Многие активные деятели НФА бы­ли арестованы; однако почти все они вскоре вышли на свободу и смогли продолжить свою деятельность. Везирова на посту первого секретаря ЦК КП Азербайджана сменил А. Муталибов, бывший до этого председателем Совмина республики; Поляничко сохра­нил свои посты второго секретаря и председателя оргкомитета по НКАО.

Несомненно, что целью операции в Баку было спасение не жертв погромов, но коммунистического режима в республике; действия армии здесь выглядели вполне однозначно (в особенно­сти если вспомнить, что в городе к началу погромов имелся зна­чительный по численности гарнизон; между тем военные ни разу не вмешались в происходящее). Однако в районах Азербайджана положение складывалось иным образом. Вытесненные из Нахичеванской республики войска оказались на территории Армении, а отряды НФА продолжали наступление. В этих условиях армия с готовностью приняла помощь добровольцев, бросившихся защи­щать приграничные армянские деревни; армянские отряды с мол­чаливого согласия высших офицеров получали вооружение на ар­мейских складах. Такая же картина наблюдалась в Ханларском и Шаумяновском районах Азербайджана, где отряды НФА, начав массированное наступление на армянские деревни, открывали огонь и по находившимся там отрядам внутренних войск. Бои продолжались примерно до конца марта — и во весь этот период внимательные читатели советских газет испытывали, должно быть, немалое удивление. Центральные органы массовой инфор­мации, находившиеся, по-видимому, в состоянии некоторой рас­терянности, неожиданно начали давать более или менее объек­тивную информацию о событиях, и при этом резко изменили тон. Симпатии журналистов явно были отданы «армянским ополчен­цам» — разумеется, в противовес «азербайджанским боевикам». Однако в апреле все встало на свои места; в газетном лексиконе словосочетание «армянские боевики» стало таким же устойчивым, как ранее «коррумпированные кланы», а об отрядах НФА никто более не вспоминал. Как по команде изменились и темы, и тон сообщений. Можно полагать, впрочем, что подобная команда дей­ствительно была дана: к тому времени размытые было контуры политики союзного руководства вновь обрели четкость.

29 марта 1990 года состоялось закрытое заседание Верховного Совета СССР, посвященное недавним событиям в Баку. Азербай­джанская делегация требовала создания комиссии по расследова­нию действий армии (подобную той, которая расследовала крова­вый разгон демонстрации 9 апреля 1989 года в Тбилиси). В ответ высшие руководители страны — в том числе министр обороны Д. Т. Язов, министр внутренних дел В. В. Бакатин, председатель КГБ В. А. Крючков — с полной откровенностью рассказывали о резне, приводя такие подробности, которые никогда не появля­лись в печати. Но, в сущности, компромисс был предрешен. Ко­миссия не была создана, резню предали забвению; поскольку же режим Муталибова из-за нестабильности положения в республике нуждался в поддержке, позиция союзного руководства по отноше­нию к Нагорному Карабаху (и соответственно к Армении) стала еще более жесткой. Особенно отчетливо это проявилось тогда, когда летом того же года на выборах в Армении победу одержал АОД, и в республике началось форсированное движение по пути реформ. Однако если против Армении осуществлялись пока единичные акты агрессии, то в Нагорном Карабахе режим чрезвы­чайного положения неизменно действовал как орудие массового террора.

История Нагорного Карабаха с 15 января 1990 года, со дня ус­тановления режима чрезвычайного положения, заслуживает осо­бого, детального рассмотрения, невозможного в рамках краткого обзора этапов карабахского кризиса. Здесь же уместно лишь по­вторить не раз звучавшие на правозащитных форумах слова о том, что Нагорный Карабах стал полигоном для отработки мето­дов подавления демократических движений⁶⁰. В этих условиях, естественно, нарушения прав человека в области приобрели мас­совый и систематический характер, — речь идет теперь уже не об ограничении личных и гражданских свобод, а об установлении откровенно оккупационного режима и создании такой обстановки беззакония и произвола, в которой сама человеческая жизнь ока­зывается ничем не защищенной. Особо следует отметить целенап­равленную антиармянскую пропаганду в казармах; соответствую­щая психологическая обработка и атмосфера полной безнаказанности открыли путь всевозможным актам насилия, вы­могательства и прямого грабежа⁶¹. Следует упомянуть, что офицеры раздавали солдатам пропагандистскую литературу, издавае­мую в Баку. В итоге одним только фактам немотивированного вандализма советских военнослужащих в Нагорном Карабахе можно было бы посвятить отдельное документальное повествова­ние⁶².

К осени 1990 года положение в Нагорном Карабахе обостри­лось еще сильнее. В первую очередь, это было связано с общепо­литической ситуацией в Закавказье: после выборов, прошедших к тому времени во всех трех республиках, коммунистическая пар­тия удержала власть лишь в Азербайджане⁶³. Поэтому поддержка режима Муталибова приобретала особое значение для Кремля. В соответствии с этим ужесточилась блокада Армении (что привело к окончательному срыву программы восстановительных работ в зоне землетрясения), а затем союзное руководство начало откро­венно угрожать республике военным вторжением под предлогом необходимости ликвидации «незаконных вооруженных формиро­ваний». Армянские отряды самообороны на границе с Азербайд­жаном и в Нагорном Карабахе были объявлены основным источ­ником дестабилизации обстановки во всем регионе; центральные органы массовой информации при каждом удобном случае повто­ряли легенду о сорока тысячах армянских боевиков, прошедших обучение в Ливане и вооруженных израильскими автоматами⁶⁴. Тем временем союзное руководство последовательно укрепляло военный потенциал Азербайджана. 4-ая союзная армия, базирую­щаяся в республике (с командным пунктом в Гяндже), перешла в непосредственное подчинение азербайджанскому руководству. Вместе с тем министерство обороны СССР разрешило оставлять на территории Азербайджана свыше 80% призывников, набран­ных в республике⁶⁵. Значительно увеличена была численность азербайджанского ОМОН-а (отчасти за счет призывников, но главным образом благодаря включению в его состав части сохра­нившихся отрядов НФА). Все это знаменовало начало новой, осо­бенно кровавой стадии карабахского кризиса.

Судя по всем последующим событиям, именно в этот период в Москве и Баку был согласован план по окончательному разреше­нию «армянской проблемы» в Азербайджане. По всей видимости, на первом этапе предполагалось провести депортацию всего ар­мянского населения из районов, отторгнутых от Карабаха при оп­ределении границ автономии (прилегающие к НКАО на севере Шаумяновский и отчасти Ханларский районы Азербайджана). Одновременно планировалось ужесточение террора в самом Кара­бахе: нападения на деревни, аресты мужчин, способных участво­вать в самообороне, угон скота и уничтожение посевов; намеча­лись и отдельные акты депортации (в особенности деревень, имеющих стратегическое значение⁶⁶. Планировалось на этом эта­пе и массированное переселение азербайджанцев в НКАО, чтобы резко изменить демографическую ситуацию в области. Что же касается второго этапа, то конечной его целью виделась, очевид­но, депортация армянского населения НКАО и ликвидация авто­номии; судить о том, как предполагалось выполнить эту програм­му, можно лишь по некоторым косвенным данным⁶⁷. Прямое руководство всеми операциями должен был осуществлять глава оргкомитета Поляничко, обосновавшийся в это время в Степана­керте. Его появлению сопутствовал ввод частей азербайджанского ОМОН-а в область. Однако основная роль в готовящихся акциях по-прежнему отводилась армии: омоновцы, как показал опыт, значительно уступали в боеспособности защитникам деревень, не­смотря на превосходство в численности и вооружении.

Разумеется, планируемые операции требовали еще более жест­кой информационной блокады области; особенно был усилен кон­троль в степанакертском аэропорту⁶⁸. При этом порой возникали достаточно скандальные ситуации — так, в августе 1990 года в аэропорту была задержана и тотчас же отправлена обратно в Ар­мению делегация Европарламента; тогда же офицеры комендату­ры арестовали и выдворили из Степанакерта народного депутата СССР и РСФСР Г. В. Старовойтову. Позднее такому же или еще более грубому обращению подверглись со стороны азербайджан­ских омоновцев в аэропорту члены российской парламентской де­легации во главе с председателем комитета по правам человека ВС РСФСР С. А. Ковалевым, представители писательского объе­динения «Апрель» и другие. Что же касается представителей прессы, то для независимых журналистов и тем более для иностранных корреспондентов официальный доступ в область был за­крыт. Одновременно усилилась кампания дезинформации в цент­ральных органах печати и телевизионных передачах.

Здесь следует особо подчеркнуть, что союзное руководство прибегало к активной дезинформации не столько даже ради обма­на советской общественности, сколько во имя достижения своих внешнеполитических целей. Последовательно изображая карабах­ский кризис как межэтнический конфликт и как территориаль­ный спор между двумя республиками, Кремль использовал его в качестве одного из аргументов в призыве о поддержке к тем за­падным руководителям, которые были заинтересованы в сохране­нии целостности Советского Союза хотя бы в течение ближайших нескольких лет. С этой точки зрения любые межнациональные конфликты (в особенности вооруженные) представляли несомнен­ную выгоду для центра — тем более, что в них легко можно было вовлечь практически все республики, декларировавшие свое стремление к независимости. Для Запада гарантом стабильности в стране представлялось союзное руководство во главе с Горбаче­вым; нет никаких оснований сомневаться в том, что наметившее­ся осенью 1990 года последовательное ужесточение внутриполи­тического курса Кремля встречало понимание западных лидеров⁶⁹.

Есть определенная закономерность в том, что новый период в истории карабахского кризиса совпал с началом подготовки к правому перевороту в стране, выразившемся в принятии ряда за­конодательных актов и формировании нового состава высшего эшелона союзного руководства⁷⁰. На этот же период приходятся и военные акции, проводившиеся силами армии и ОМОН- а в При­балтике⁷¹. Центр все чаще прибегает к террористическим методам, чтобы вынудить республики присоединиться к союзному до­говору; в соответствии с этим резко усиливается политическое и военное давление на Армению. Республика отказалась участво­вать в референдуме по вопросу о сохранении Союза (март 1991 года), а в то же время Верховный Совет Армении принял поста­новление о проведении в сентябре республиканского референду­ма, на котором народ должен был высказаться относительно кур­са на обретение независимости. Раздражение у кремлевских руководителей вызывали и демократические преобразования в Армении: аграрная реформа, национализация имущества комму­нистической партии и т.д. К тому же в республике не оказалось сколько-нибудь заметной политической силы, на которую мог бы опереться Кремль⁷². В этих условиях карабахская проблема оста­валась единственным средством давления на армянское руковод­ство и одновременно — средством поддержки режима Муталибова, подчеркнуто проявлявшего лояльность по отношению к центру. Тем временем в Азербайджане наметилась новая фаза резкого противостояния НФА и республиканского руководства; ожида­лось, что на очередном съезде НФА, намеченном на конец весны или начало лета 1991 года, будет поднят вопрос о захвате власти в республике. Лидеры НФА, не сумевшие предложить программу преобразований, которая обеспечила бы им широкую поддержку народа, сосредоточили свое внимание на карабахской проблеме как основном пункте критики республиканского руководства. В соответствии с этим Муталибов должен был продемонстрировать степень своего влияния в Кремле и способность решить проблему с помощью советской армии.

В политической прелюдии, разыгранной накануне кровавых событий в Карабахе и приграничных районах Армении весной-летом 1991 года, стратегия Муталибова одержала верх. Руководи­телю Азербайджана выгодно было преувеличивать опасность, уг­рожавшую его режиму со стороны оппозиции; следует заметить, что лидеры НФА невольно подыгрывали Муталибову, также преувеличивая свою популярность в народе⁷³. Беспокойство центра могли вызывать и многие программные установки оппозиции: так, уже на первом заседании Верховного Совета Азербайджана последнего созыва депутатская группа НФА (блок «Независимый Азербайджан») потребовала создания национальной армии. Кроме того, Муталибов имел возможность обусловить подписание Азер­байджаном нового союзного договора активной военной поддерж­кой Кремля в Карабахе, разыгрывая и здесь карту оппозиции.

Непосредственным толчком к действию послужило, несомнен­но, пространное послание Муталибова, направленное Горбачеву в ноябре 1990 года; характерно, что в преамбуле этого программно­го документа, который должен был окончательно определить судьбу Карабаха, говорилось: «Мировой опыт разрешения сепара­тистских конфликтов убеждает, что они не решаются на демокра­тической основе»⁷⁴. Готовящаяся бойня получала, таким образом, политическое обоснование и оправдание. Разумеется, центр дал согласие на проведение крупномасштабных военных операций, исходя прежде всего из собственных интересов. По-видимому, первостепенной задачей начального этапа этих операций оказы­валась не столько даже помощь Муталибову, сколько необходи­мость резкого силового давления на Армению. Можно полагать, что военные действия в приграничных районах республики с мно­гочисленными человеческими жертвами, захватами заложников, разрушениями и т.д. рассматривались и как средство лишить пра­вительство Тер-Петросяна доверия народа и вынудить его при­нять условия центра или вообще уйти в отставку. Вполне воз­можно, что в этом случае Кремль довольствовался бы частичной депортацией армянского населения из Карабаха: в конечном сче­те карабахская проблема оказывалась выгодной центру и в целях давления на Азербайджан. Но так или иначе, любые военные операции такого рода вне зависимости от их масштаба должны были послужить укреплению власти Муталибова — и характерно, что лидеры НФА, неизменно отвергавшие мирный путь разреше­ний карабахского кризиса, в дни прямой агрессии против Арме­нии выступали с осуждением происходящего.

Операция, получившая кодовое название «Кольцо», предусмат­ривала нанесение первого удара на севере — в Ханларском и Шаумяновском районах, т.е. на территории, которая, как упомина­лось выше, была отторгнута от Карабаха при установлении границ автономии. К этому времени в Ханларском районе оста­лись всего два армянских села — Геташен и Мартунашен; их насе­ление составляло примерно три с половиной тысячи человек⁷⁵. В Шаумяновском районе, напротив, подавляющее большинство на­селения по-прежнему составляли армяне (свыше пятнадцати ты­сяч человек в районном центре Шаумян и семи селах). Операцию планировалось провести в конце апреля — начале мая 1991 года; непосредственная подготовка к ней заняла около месяца. 25 мар­та азербайджанский ОМОН начал непрерывный обстрел Геташена и Мартунашена из пулеметов и автоматов (при этом погибло восемь человек, в том числе трое детей); 11 апреля жителям обе­их сел предъявили ультиматум о немедленном выселении. 19 ап­реля началась замена контингента внутренних войск в этом райо­не, а спустя три дня вместе с последними подкреплениями сюда прибыл командующий внутренними войсками СССР генерал-полковник Ю. Шаталин. К этому времени (21 апреля) относится и прямая атака азербайджанского ОМОН-а на Геташен, отбитая местным отрядом самообороны. Одновременно наращивалось дав­ление на Шаумяновский район (16 апреля была отключена пода­ча электроэнергии в районный центр и села, а также телефонная связь; 21 апреля министр обороны Язов запретил регулярные рей­сы вертолетов на линии Ереван — Шаумян)⁷⁶. Параллельно согла­совывалась координация действий союзного и республиканского руководства; так, 16 апреля в Баку состоялось совещание Муталибова с высшими чинами КГБ, МВД и Прокуратуры АзССР, на котором, по-видимому, и были окончательно уточнены цели опе­рации «Кольцо». Если в упомянутом выше письме Муталибова го­ворилось о высылке групп экстремистов, то теперь речь шла уже о тотальной депортации армянского населения. По итогам совещания были направлены телеграммы Язову, Пуго и Крючкову; устное согласование плана с Горбачевым взял на себя Муталибов. 27 апреля Муталибов выступил по азербайджанскому телевидению с призывом «немедленно решить проблему армянского насе­ления Азербайджана»; при этом Муталибов заявил также, что ес­ли центр окажется неспособным сделать это, то у республики «хватит своих сил и средств»⁷⁷.

Здесь следует упомянуть и некоторые попытки правительства Армении предотвратить готовившееся преступление. 22 апреля Тер-Петросян обратился с письмом к Горбачеву с требованием отменить приказ о депортации; в течение всей следующей недели он не раз беседовал по телефону как с Горбачевым, так и с не­посредственными руководителями операции «Кольцо» — Язовым, Пуго, Крючковым. 25 апреля Верховный Совет Армении потребовал созыва Съезда народных депутатов СССР для рассмотрения ситуации в Карабахе. Однако все эти и другие шага не возымели действия. 29 апреля начался массированный артиллерийский об­стрел Гетащена и Мартунашена, 30 апреля подразделения совет­ской армии пошли на штурм Геташена. С этого дня история ка­рабахского кризиса вступила в очередную, особенно кровавую фазу.

Операция «Кольцо» продолжалась вплоть до провала августов­ского путча. В течение четырех месяцев из Карабаха в Армению было депортировано около десяти тысяч человек; армия обезлю­дила 26 армянских деревень в Ханларском, Шаумяновском, Гадрутском и Шушинском районах. Погибло свыше ста человек⁷⁸. Более шестисот человек были взяты в качестве заложников. О том, как проводилась операция «Кольцо», свидетельствует множе­ство документов, в числе которых — отчет группы экспертов Пер­вого Международного Конгресса памяти А. Д. Сахарова во главе с вице-спикером палаты лордов Англии леди Кэролайн Кокс (экс­перты находились в районе армяно-азербайджанской границы с 25 по 29 мая):

«Мы убедились в том, что в течение последнего месяца проис­ходила насильственная депортация целых деревень, в результате которой пострадали тысячи армян. Были депортированы жители деревень Геташена, Бердадзора и Гадрута 30 апреля, 6 мая и 14 -16 мая соответственно. Способ проведения этих депортаций был один и тот же. Жителей деревень окружали советские внутренние войска, вооруженные танками, вертолетами и бронетранспортерами. Эти войска и азербайджанский ОМОН занимали деревню и задерживали жителей. Согласно сообщениям очевидцев и пострадавших, отряды ОМОН-а убивали, подвергали пыткам и терроризировали армян. ОМОН и местные жители азербайджанской национальности занимались незаконной конфискацией домов, машин, домашнего скота и другой личной собственности; они также часто пригоняли грузовики для погрузки награбленного. Сообщения из независимых источников подтверждают, что при некоторых из этих операций присутствовали и давали указания: первый заместитель внутренних дел Азербайджана Мамедов, председатель райисполкома, начальник РОВД и начальник КГБ. Просьбы жителей о защите игнорировались; в частности, полков­ник Жуков, советский военный комендант, заявил, что ничего не может сделать. Перед этими операциями и во время их ОМОН принуждал жителей подписывать заявления о «добровольном» отъезде, при этом их часто подвергали пыткам и избиениям, уг­рожали смертью».

Эксперты пришли к выводу о том, что над Карабахом нависла реальная угроза новых массовых депортаций; в этом их убедили и состоявшиеся по возвращении в Москву встречи с представите­лями союзного руководства (Язовым и Лукьяновым), старательно уходившими от обсуждения проблемы по существу. Что же каса­ется азербайджанских руководителей, то они уже на начальном этапе операции «Кольцо» открыто требовали еще более активных действий армии⁷⁹. Позиция Москвы и Баку казалась тем более прочной, что реакция на Западе и в СССР на события в Карабахе явно была неадекватной масштабу совершаемых там преступле­ний; усилия отдельных правозащитников и общественных деяте­лей не повлекли за собой сколько-нибудь значимых акций проте­ста. Достаточно эффективно действовала и информационная блокада. Характерно, например, что комитет по правам человека ВС РСФСР, дважды проводивший слушания о событиях в Геташене и Мартунашене (в мае и июне), не смог или не счел воз­можным предать гласности хотя бы немногое из того, о чем сви­детельствовали потерпевшие, журналисты, независимые наблюдатели; неэффективной оказалась и попытка комитета включить вопрос о депортациях в Карабахе в повестку дня сессии Верховного Совета⁸⁰.

И все же ни информационная блокада, ни сопутствующая ей кампания лжи в средствах массовой информации особого успеха на этот раз не достигли. Напрасно генерал Громов угрожал обне­сти Карабах «Берлинской стеной»⁸¹. Сведения о том, что кроется за «проверкой паспортного режима» и «разоружением армянских бандформирований», получили достаточно широкое распростране­ние; этому способствовали, в частности, публикации зарубежных и независимых отечественных журналистов, проникавших в Ка­рабах через Армению. Достаточно энергично действовали члены двух общественных организаций — Ленинградского комитета гума­нитарной помощи Карабаху и Комитета российской интеллиген­ции «Карабах» (КРИК-а). И, что особенно важно, в Карабах из России устремились люди, готовые предотвратить новые преступ­ления. Народные депутаты всех уровней (Верховных Советов СССР и РСФСР, Моссовета и Ленсовета), писатели, правозащит­ники, общественные деятели неделями не покидали осажденные армянские села; позднее этот «живой щит» возникал и в самой Армении, когда союзные войска начали прямую агрессию против республики.

Все эти действия, однако, могли лишь несколько замедлить проведение операции «Кольцо», но не отменить ее. Вынудить Кремль отказаться от своих планов могло, пожалуй, лишь вмеша­тельство руководителей западных держав, неоднократно деклари­ровавших приверженность защите прав человека; однако, как уже было сказано выше, официальные круги на Западе безоговорочно поддерживали в те дни внутриполитические акции Горба­чева. И общественное мнение все еще не могло исцелиться от «горбимании»; показательно, что вскоре после Геташена и Мартунашена, после депортации десятка армянских сел в Карабахе на первом этапе операции «Кольцо» Горбачева весьма доброжела­тельно принимали в Осло, куда он прибыл для прочтения тради­ционной лекции в качестве лауреата Нобелевской премии мира за 1990 год.

Тем не менее, итоги первого этапа операции «Кольцо» едва ли могли удовлетворить ее вдохновителей. В Баку были недовольны темпами депортации; в Москве понимали, что давление на Арме­нию не принесло желаемых результатов, — нападения на пригра­ничные деревни, убийства, захват заложников и т.п. не привели к падению или капитуляции правительства Тер- Петросяна⁸². Поэтому после некоторого затишья начался следующий этап операции. 4 июля Горбачев издал указ об отмене режима чрезвычай­ного положения в Шаумяновском районе, и уже на другой день начался экстренный вывод находившихся там воинских частей⁸³. 6 июля на рассвете азербайджанские омоновцы атаковали села Манашид, Эркедж и Бузлук (Шаумяновский район, юго-восточ­нее Геташена и Мартунашена). Руководил операцией все тот же замминистра Мамедов. Нападавшие были отбиты к вечеру того же дня, понеся значительные потери, а сам Мамедов с одним из своих отрядов попал в окружение и спасся от плена лишь благо­даря вмешательству советского военного коменданта (полковника Жукова, упоминавшегося в докладе экспертов Сахаровского конг­ресса). И снова в действие были введены советские войска; после традиционного артиллерийского и ракетного обстрела начался штурм сел, однако на этот раз провести депортацию не удалось. Бойцы отрядов самообороны отражали атаки до тех пор, пока все население не было вывезено в Шаумян на грузовиках. Танковые колонны пытались перерезать дорогу эвакуируемым и обстрели­вали машины (при этом погибли четыре женщины и ребенок). Но ни один человек не попал в руки нападавших; армии и ОМОН-у «достались лишь пустые села⁸⁴.

В телефонном разговоре Тер-Петросяна с Крючковым в начале июля последний заявил, что все эти операции проводятся в пол­ном соответствии с указом Горбачева о разоружении незаконных вооруженных формирований. Впрочем, ни у кого из тех, кто вни­мательно следил за событиями в Карабахе, не вызывала сомнений прямая ответственность Горбачева за все происходящее⁸⁵. Не вызывали сомнений и планы союзного руководства депортировать практически все армянское население Карабаха. 19 июля бойцы отрядов самообороны оставили последнее из осажденных сел, Эр­кедж; 24 июля армия начала артиллерийский обстрел следующего села (Верин Шен). Последние попытки руководителей Армении и Карабаха спасти жизни многих сотен людей ценой политических уступок ни к чему не привели⁸⁶. Ничего не изменило и прибытие в регион новой группы правозащитников во главе с леди Кокс. Теперь сроки трагедии определялись лишь силой сопротивления отрядов самообороны.

Провал августовского путча резко изменил политическую и военную ситуацию в Карабахе. Почти все организаторы и непосредственные руководители операции «Кольцо» лишились власти и влияния. Уже в августе армейские части в Шаумяновском районе получили приказ нового министра обороны Е. И. Шапошникова прекратить военные действия и вернуться в места первоначально­го расквартирования. В захваченных селах остались только отря­ды ОМОН-а, однако держались они недолго; в сентябре отряды самообороны полностью выбили их из Шаумяновского района. Примерно в это же время было освобождено и большинство за­хваченных сел Гадрутского района. Последовавшие контратаки омоновцев успеха не имели.

Значительные изменения произошли и в политической жизни Карабаха. 2 сентября в Степанакерте на совместной сессии Обла­стного Совета НКАО и Шаумяновского районного совета была провозглашена Нагорно-Карабахская Республика (НКР) в грани­цах, включающих территорию бывшей автономии и Шаумянов­ского района. В работе сессии приняли участие и депутаты всех районных советов автономии.

В этом же месяце президенты России и Казахстана Б. Н, Ель­цин и Н. Назарбаев попытались способствовать умиротворению в регионе; они посетили Баку, Степанакерт и Ереван (20 — 23 сентября), после чего вылетели в Железноводск, где состоялись пе­реговоры с участием президентов Армении и Азербайджана. Од­нако эта миротворческая миссия ни к чему не привела; коммюнике, подписанное участниками переговоров, напоминало скорее декларацию о добрых намерениях, чем соглашение, кото­рое могло бы открыть путь к прекращению огня. Программа все­объемлющего политического разрешения карабахского кризиса в Железноводске не рассматривалась (по всей видимости, ясного представления о подобной программе не было ни у Ельцина, ни у Назарбаева). В этих условиях любые миротворческие усилия заведомо оказывались обреченными на провал; невозможным ока­зывалось даже временное перемирие. Впрочем, о перемирии не было и речи; напротив, с конца сентября ситуация в Карабахе еще более обострилась. Через три дня после посещения Ельциным и Назарбаевым Степанакерта, 25 сентября, по городу начали бить ракетные установки из Шуши и прилегающих деревень; обстрелы эти стали с тех пор повседневным явлением в жизни столицы НКР. Участились и нападения на армянские села.

В какой-то мере эта эскалация военных действий была обусловлена акцией Ельцина — Назарбаева, несмотря на всю незначи­тельность ее итогов; однако основной причиной здесь вновь по­служило резко усилившееся политическое противоборство в Азербайджане. Провал августовского путча означал крах планов Муталибова; лишившись поддержки Кремля и союзной армии, азербайджанский президент вынужден был искать соглашения с оппозицией — или, во всяком случае, делать некоторые опережаю­щие шаги. Так, 31 августа Верховный Совет Азербайджана при­нял декларацию о восстановлении независимой Республики Азер­байджан⁸⁷. Муталибов активизировал действия ОМОН-а в Карабахе, надеясь продемонстрировать боеспособность руководимых им вооруженных сил; он создал министерство обороны, а за­тем и Совет Национальной Обороны, в который вошли и предста­вители оппозиции. Между тем наиболее активная часть оппозиции в руководстве НФА отнюдь не стремилась к примире­нию. Муталибова обвиняли в зависимости от Москвы и отказе от создания национальной армии, что якобы и послужило причиной поражения в Карабахе⁸⁸. Муталибову ставили в вину и участие в железноводских переговорах, — лидеры НФА объясняли обраще­ние Ельцина к карабахской проблеме «имперскими амбициями», напоминая о традиционной русской ориентации карабахских ар­мян⁸⁹.

Обвинения эти были лишены оснований. В действительности Муталибов давно уже создавал национальную армию, причем са­мыми различными путями. Выше говорилось уже о разрешении оставлять значительную часть азербайджанских призывников на территории республики; участвуя в составе 23 дивизии в опера­ции «Кольцо», они набирались боевого опыта и могли в случае изменения политической ситуации составить одно из подразделе­ний национальной армии. Другим ядром этой армии мог стать ОМОН, созданный в августе 1990 года в соответствии с постанов­лением Президиума Верховного Совета Азербайджана и подчи­ненный республиканскому Министерству внутренних дел. К на­чалу операции «Кольцо» в отрядах ОМОН-а насчитывалось около 5000 человек, прошедших подготовку в учебных центрах внут­ренних войск МВД СССР в Баку. К этому же времени омоновцы располагали не только пулеметами и автоматами, но и бронетех­никой (согласно справке республиканского МВД — 26 БТР различ­ных типов, 18 танков Т-54 и др.). Критикуя Муталибова, лидеры НФА умалчивали, что в боевых действиях в Карабахе участвова­ли и контролируемые ими формирования- т.н. отряды милиции самообороны, создававшиеся практически во всех районах Азер­байджана и насчитывавшие, по оценкам, примерно 8000 человек; офицеры и солдаты этих отрядов также имели документы ОМОН-а, но действовали самостоятельно. Поражения азербайджанских военных формирований в сентябре и в последующие ме­сяцы объясняются не их малочисленностью или недостатком воо­ружения, но другими факторами, главным из которых была, несомненно, решимость карабахцев. Операция «Кольцо» в этом смысле оказалась решающим доводом: если ранее карабахцы и могли испытывать какие-то иллюзии относительно позиции Мос­квы или возможности компромисса с Баку, то теперь они окончательно осознали, что только оборона может спасти народ от истребления или депортации.

Разумеется, Армения оказывала помощь Карабаху доброволь­цами и вооружением, медикаментами и продовольствием, однако ресурсы республики были весьма ограниченными, да и связь с блокированной областью могла осуществляться лишь по воздуху, вертолетами. Между тем центральные средства массовой инфор­мации в 1990 — 1991 гг. неустанно подхватывали разнообразные легенды об «армянских боевиках» в Карабахе, их численности и вооружении⁹⁰. Склонность к такого рода легендам легко объясни­ма, и дело тут даже не столько в стремлении объяснить и поддер­жать позицию союзного руководства в карабахском кризисе, сколько в том, что национально-освободительную борьбу карабах­цев удобнее было квалифицировать как «армяно-азербайджанский конфликт из-за Карабаха».

Последние три месяца 1991 года были ознаменованы эскала­цией военных действий в регионе. Постоянный ракетный и артиллерийский обстрел Степанакерта и других армянских населенных пунктов, попытки вновь захватить освобожденные села в Шаумяновском и Гадрутском районах, убийства на дорогах, захваты за­ложников — вот предельно схематичный обзор событий этого пе­риода. Агрессия обратилась и против Армении: 4 ноября был перекрыт газопровод, подающий газ в Армению из Туркмениста­на, позднее прекратилась подача электроэнергии, а затем и дви­жение грузовых поездов на магистрали, связывающей Армению и Россию. В условиях этой тотальной блокады Армения провела всю зиму. 26 ноября Верховный Совет Азербайджана принял за­кон об упразднении автономии Нагорного-Карабаха. Началось спешное формирование азербайджанской национальной армии; 17 декабря Муталибов провозгласил себя главнокомандующим всех вооружённых сил на территории республики. И Муталибов, и ли­деры НФА заявили о притязаниях на все виды вооружения и во­енной техники, находящиеся в Азербайджане. Процесс вооруже­ния армии значительно упростился после развала СССР и образования СНГ в декабре, — начался планомерный захват армейских складов (в том числе и особенно крупного склада в Агдаме)⁹¹. При этом в распоряжении азербайджанской армии оказа­лось около десяти ракетных установок типа «Град»: оружия мас­сового поражения (сорок снарядов за один залп), запрещенного для использования против населенных пунктов. 13 января 1992 года эти установки открыли огонь по Степанакерту из Шу­ши и Ходжалы; обстрелы велись постоянно — с небольшими пере­рывами — и продолжались почти два месяца. Из установок «Град» обстреливали также Шаумян и Аскеран, районные центры. Но наибольшее число погибших оказалось в Степанакерте; почти треть города была обращена в руины, жители на время обстрелов (производившихся как правило ночью) прятались в подвалах, ко­торые легко могли превратиться в братские могилы в случае пря­мого попадания в дом. В Степанакерте в это время еще находил­ся 366 мотострелковый полк, командование которого не предприняло никаких попыток подавить огневые точки даже тог­да, когда в результате обстрела погибло несколько военнослужащих⁹².

31 января азербайджанская армия предприняла крупное на­ступление на Карабах из Агдама; вначале атакующим удалось благодаря мощной поддержке бронетехники продвинуться к Аскерану и занять несколько армянских деревень, однако вскоре на­ступил перелом. 4 февраля армия, отступила к Агдаму, донеся значительные потери. После этой операции бойцам отряда само­обороны впервые удалось взять на вооружение трофейные танки и бронетранспортеры. Вторая атака из Агдама последовала уже в марте, и снова танковые колонны смогли продвинуться далеко вперед, перерезав основную шоссейную магистраль Карабаха (до­рогу, связывающую Шаумян, Мардакерт и Степанакерт). Затем отряды самообороны нанесли наступавшим удар с фланга, отбросили их и преследовали вплоть до Агдама (где трофеем послужила значительная часть вооружения из бывшего армейского склада).

В феврале — марте армянские отряды провели также несколько операций с тем, чтобы обезопасить Степанакерт от обстрела. При этом последовательно ликвидированы были базы омоновцев в Киркиджане (пригороде Степанакерта) и селах Джамиллу, Малибейлы, Карадахлу и Ходжалы. В Ходжалы была захвачена одна из установок «Град», и это заставило омоновцев в Шуше прекра­тить обстрел Степанакерта под угрозой ответных действий. Кроме того, ликвидация базы в Ходжалы имела еще и то значение, что омоновцы лишились теперь возможности контролировать степана­кертский аэропорт⁹³. В эти дни крупномасштабные военные дей­ствия впервые отразились и на судьбе азербайджанского населения Карабаха: хотя при окружении Ходжалы отряды самообороны оставили коридор для выхода мирных жителей из зоны огня,- избежать жертв не удалось⁹⁴.

Эти поражения еще более обострили политическую ситуацию в Азербайджане. Муталибов вновь попытался продемонстрировать степень своего влияния в Москве; он потребовал вывода 366 полка из Степанакерта, обвинив его в непосредственном участии в боевых действиях на стороне карабахцев. Требование было неза­медлительно выполнено⁹⁵. И все же Муталибову пришлось уйти. После бурных заседаний Верховного Совета в начале марта Муталибов подал в отставку; обвинения в его адрес оставались прежними — просчеты в организации национальной армии. Одна­ко оппозиции не удалось провести своего кандидата. Исполняю­щим обязанность президента республики стал Я. Мамедов, ректор медицинского института, ничем особенным себя в политической жизни до тех пор не проявивший. Можно полагать, что его рассматривают как временную фигуру; так или иначе, новому руко­водителю Азербайджана, если он захочет удержаться на этом посту, придется — в соответствии с логикой развития ситуации в республике — предпринять новые агрессивные шаги против Кара­баха или Армении. Мамедов уже отказался прекратить блокаду Армении, а информационные агентства сообщают об инцидентах на границах.

Между тем карабахский кризис постепенно начал привлекать внимание мирового сообщества. Этому способствовал развал СССР, провозглашение независимости бывших союзных респуб­лик, принятие большинства из них (в том числе Армении и Азер­байджана) в ООН, Совещание по безопасности и сотрудничеству стран Европы и другие международные организации. Конфликт утратил статус внутриполитической проблемы СССР и мог стать объектом международных миротворческих усилий. Некоторые предварительные шаги в этом направлении уже делались и дела­ются, однако не следует питать надежд на скорый успех. Разре­шение карабахского кризиса невозможно до тех пор, пока азербайджанское руководство не откажется от применения военной силы. Между тем на всем протяжении конфликта в Баку стремились лишь к тому, чтобы любой ценой восстановить власть над Карабахом — и едва ли можно ждать радикального изменения это­го курса в ближайшем будущем.

Проблема состоит, кроме того, и в самой квалификации кара­бахского кризиса. Необходимо ясное понимание того, что речь идет не о конфликте между Арменией и Азербайджаном, а о на­ционально-освободительном движении народа Нагорного Караба­ха, фактически же — о борьбе народа за физическое выживание на своей земле. Нагорный Карабах является не объектом, а субъ­ектом конфликта — и любые переговоры о мирном урегулирова­нии без участия в них полномочных представителей Нагорного Карабаха окажутся безрезультатными.

Однако наиболее серьезным фактором, препятствующим раз­решению карабахского кризиса, является нестабильность полити­ческой ситуации в СНГ и в Российской Федерации. То, что СНГ не смогло создать систему коллективной безопасности своих чле­нов, несомненно; опасность состоит еще и в том, что неопреде­ленность положения бывшей союзной армии создает питательную среду для самых безответственных действий генералитета. В осо­бенности отчетливо это проявилось в карабахском кризисе. Выше говорилось уже о передаче Азербайджану значительной части бо­евой техники и вооружения со складов 4 армии; между тем Арме­ния не создает национальной армии, а расквартированная на ее территории 7 армия не только не может обеспечить безопасность республики, но и сама постоянно оказывается под ударом⁹⁶. Неу­дивительно, что в этих условиях офицерский корпус начинает испытывать растерянность, и в его рядах находится немало людей, готовых избрать карьеру наемников.

Однако опасность дальнейшего обострения карабахского кри­зиса связана не столько даже с тем, что союзная армия оказалась вне какого-либо контроля, сколько с очевидной неспособностью российского правительства определить принципы и приоритетные цели своей внутренней и внешней политики с учетом того, что принято называть «государственными интересами». События в Закавказье, несомненно, затрагивают сферу государственных инте­ресов России — и это прозвучало, например, в заявлении россий­ского министерства иностранных дел в феврале 1992 года по поводу очередной вспышки военных действий в Нагорном Кара­бахе: «Сохранение конфликта, а тем более его эскалация в непос­редственной близости от южных границ России несут в себе угро­зу миру и безопасности не только в Закавказском регионе, но и за его пределами». Однако в действительности Россия все более утрачивает возможность влиять на ход событий, а инициатива в урегулировании карабахского кризиса давно уже перешла к дру­гим державам. А снабжение оружием одной из конфликтующих сторон в конечном счете едва ли может послужить интересам без­опасности России. Между тем генералитет, входящий в высшие эшелоны российской власти (А. В. Руцкой, Б. В. Громов и др.) проявляют откровенную заинтересованность в вооружении азербайджанской армии; уже ведутся, например, переговоры о передаче Азербайджану значительной части вооружения Каспийской флотилии. Генералитет же в самом Азербайджане прямо торгует оружием и техникой — в ущерб боеспособности армии⁹⁷. Создается впечатление, что все последние миротворческие усилия министра иностранных дел России (ни к чему не приведшие) служат лишь прикрытием иной политики — близорукой и, прямо говоря, преступной.

Когда в 1988 году академик Сахаров назвал карабахскую про­блему пробным камнем перестройки, лишь немногие в нашей стране смогли тогда осознать и смысл, и глубину этого пророчества. Между тем судьба маленькой горной области неразрывно соче­талась со всей историей нашего отечества за прошедшие годы. И сейчас трагедия Нагорного Карабаха служит нам уроком и предо­стережением на будущее. Этому и посвящена наша книга.

Игорь Бабанов

Константин Воеводский

Санкт-Петербург,

21 марта 1992 года.

Примечания:

1) Речь идет о разделе Карабаха: горную часть области предполагалось по­сле плебисцита включить в состав Армении, равнинные же части безоговорочно передать Азербайджану.

2) Г. В. Чичерин писал об этом Ленину: «Бакинское Советское Правитель­ство, которое внутренняя политика привела к резкому столкновению с значи­тельной частью мусульманских масс, хочет создать компенсацию и подкупить националистически настроенные элементы путем приобретения для Азербайджа­на тех местностей, которые оно объявляет спорными» (письмо от 29 июня 1920 года).

3) Как заметил по этому поводу А. И. Солженицын: «Да ведь в те годы считалось: это совсем неважно, где границы проводить, еще немножко, вот-вот, и все нации сольются в одну. Проницательный Ильич-первый называл вопрос границ «даже десятистепенным». Так — и Карабах отрезали к Азербайджану, ка­кая разница — куда, в тот момент надо было угодить сердечному другу Советов — Турции» («Как нам обустроить Россию»).

4) Отметим здесь лишь запрет на изучение истории Армении в учебных за­ведениях Карабаха, ограничения гастролей театральных и концертных коллекти­вов из Армении, обязательное утверждение в Баку перечня армянских изданий (произведений художественной литературы, учебников и т.д.), закупаемых биб­лиотеками области. В НКАО невозможно было смотреть телепередачи из Ерева­на, поскольку на строительство ретранслятора был наложен запрет.

5) К началу XX в. на земле Карабаха было зафиксировано свыше полуто­ра тысяч памятников армянской культуры, и в первую очередь — памятников древнего церковного зодчества (например, монастырь Амарас, основанный в IV в., вскоре после принятия Арменией христианства как государственной рели­гии). Об уничтожении памятников в НКАО см. «Нагорный Карабах. Историче­ская справка», Ереван 1988, стр. 20-22.

6) Так, в Азербайджане почти одновременно с Нагорно-Карабахской автономной областью была образована и курдская автономия — т.н. «Красный Курди­стан»; автономия эта просуществовала до 1929 года, а позднее в курдских дерев­нях даже были ликвидированы школы с преподаванием на родном языке. Согласно переписи 1926 года, в Азербайджане насчитывалось примерно 42 ты­сячи курдов; в материалах последующих переписей наличие курдского населе­ния в республике вообще не фиксируется (см. С И. Брук «Население мира», М. 1986, стр. 785). Точно так же не фигурирует в материалах переписей и наличие в Азербайджане талышей — ираноязычного народа на юго-востоке республики (в 1926 году там жило около 90 тысяч талышей). Политика насильственной асси­миляции затронула в той или иной степени практически все национальные меньшинства в Азербайджане.

7) По некоторым данным, накануне вечером в Агдаме состоялось совеща­ние городского партийного актива с участием представителей ЦК компартии Азербайджана во главе с первым секретарем К. Багировым.

8) Один из погибших, согласно показаниям его брата, был застрелен в упор милицейским офицером-азербайджанцем (фрагмент из этих показаний, записан­ных на магнитофонную ленту, см. в статье Александра Василевского «Туча в го­рах», журнал «Аврора» N 10,1984). Обстоятельства гибели второго участника на­падения до сих   пор   не   выяснены.   Следствие   по делу   о нападении на Аскеранский район было начато прокуратурой СССР, но, подобно многим дру­гим, ничем не завершилось. Необходимо отметить, что в сообщении ТАСС (по­вторенном Центральным Телевидением и Всесоюзным Радио) говорилось о ги­бели двух азербайджанцев «в результате столкновения между жителями Агдама и Аскерана».

9) Об этом свидетельствуют показания многих очевидцев (см., напр., сбор­ник «Сумгаит… Геноцид… Гласность?», Ереван 1989). Но и в азербайджанской прессе того периода еще можно найти подтверждения такой подготовки («Ком­мунист Сумгаита», N 57 от 13.05.88: «В дни сложной ситуации в цехах завода труболроката имело место изготовление топоров, ножей и других предметов, ко­торые могли быть использованы хулиганствующими элементами»).

10) Местом резни обычно называли Кафан (город на юге Армении). «Бе­женцы» исчезли из Сумгаита так же внезапно, как и появились; никто из них не был позднее привлечен к следствию. Между тем в Кафане работала комиссия под председательством генерала В. И. Дресва (заместителя начальника штаба войск Закавказского Военного Округа); в отчете этой комиссии однозначно от­рицаются какие-либо инциденты в Кафане на этнической почве.

11) В марте 1988 года в Сумгаите официально было выдано лишь 27 свиде­тельств о смерти погибших во время резни. Согласно многочисленным показани­ям, тела убитых вывозились в другие города, сжигались или тайно погребались. Следственная группа также не стремилась выявить масштабы всего происшедше­го; об этом см. ниже.

12) Сами погромщики чаще всего действовали бескорыстно. Об этом осо­бенно заботились организаторы нападений, кричавшие в мегафоны: «Мусульма­не, убивайте армян, но не берите их вещи». Тем не менее, грабежи также имели место; согласно некоторым показаниям, в них участвовали и милиционеры.

13) Существует справка военной прокуратуры, согласно которой в Сумгаи­те «при пресечении беспорядков» пострадало 276 военнослужащих. Есть неофи­циальные сведения о числе убитых офицеров и солдат (в том числе и об умер­ших позднее в госпиталях), однако следствие исключило и эту сферу из рассмотрения.

14)   Согласно некоторым свидетельствам, толпа погромщиков подожгла БТР; солдат—водитель от удушья потерял сознание, и машина, врезавшись в толпу, раздавила шесть человек. Разумеется, в сообщениях ТАСС не приводи­лось никаких подробностей, и читатели, уже достаточно подготовленные предыдущими сообщениями, вполне могли предположить, что речь идет о новом столкновении на этнической почве.

15) Так, была снята подготовленная к печати в журнале «Огонек» статья Владимира Чернова «Карабахский вопрос», значительная часть которой была посвящена сумгаитской резне.

16) Речь идет о статьях О. Кулиша, Д. Меликова «Черным семенам не про­расти» (Социалистическая индустрия», 27.03.88) и Владимира Лошака «Сумгаит. Эпилог трагедии» («Московские новости», 22.05.88). Позднее появилась упоми­навшаяся выше статья Александра Василевского. Центральные органы печати и телевидение сообщали главным образом о том, что в Сумгаите наступил поря­док.

17)   Первоначально было решено провести все процессы на территории РСФСР. Один процесс слушался в Москве (в Верховном Суде СССР), три процесса было поручено областным судам Волгограда, Воронежа и Куйбышева; все остальные дела прокуратура СССР направила, однако, в суды Азербайджана, и процессы по ним проходили в Баку и Сумгаите.

18) Здесь следует заметить, что Президиум Верховного Совета СССР, ратифицировав 18 марта 1954 года Конвенцию о предупреждении преступления геноцида и наказании за него (1948), не позаботился привести в соответствие с нею союзное законодательство, и в уголовных кодексах союзных республик име­лись статьи о наказании за разжигание национальной розни, но не было статей о наказаниях за акты непосредственного геноцида.

19) См. интервью Катусева в газете «Известия» от 20.08.88.

20) Так, сумгаитский партийный лидер Муслим-заде лишился своего поста, но не был привлечен ни к одному процессу хотя бы в качестве свидетеля. При­чина этого, впрочем, вполне понятна: оскорбленный доставшейся ему ролью козла отпущения, Муслим-заде на ближайшем же пленуме ЦК компартии Азер­байджана прямо обвинил руководство республики в организации резни.

21) В сущности, освещала оба процесса одна и та же газета — «Московские новости» (в упоминавшейся выше статье Владимира Лошака, а затем в статье Андрея Прадымкова «Факты и боль» в 14 44 газеты от 30 октября 1988 года).

22)   Считается, что пальма первенства здесь принадлежит академику АН Азербайджана 3. Буниатову (статья «Почему Сумгаит» в академической газете «Элм», N 19 за 1989 год). Однако еще в самый разгар сумгаитской резни прези­дент АН Армении В. А. Амбарцумян получил из Баку телеграмму, под которой, согласно утверждению ее акторов, подписались 240 сотрудников АН Азербайд­жана: «Взываем к вашей совести. Третий раз за неполные сто лет армяне явля­ются зачинщиками жестоких столкновений между братскими народами. Обрати­тесь к вашей интеллигенции, остановите бесчинства ваших сограждан» («Страна и мир», 1990, N 1, с. 34). Так иди иначе, но в азербайджанских публикациях от­ветственность за резню и сейчас однозначно возлагается на армян. См., напр., издание «Трагедия длиною в два года» (Баку, 1990), в хронологической таблице: «27 — 29 февраля. Погром я массовые беспорядки в Сумгаите, в которых непос­редственно участивший армянские экстремисты». Все это, разумеется, стадо воз­можным в условиях замалчивания процессов по делу о Сумгаите в центральной прессе.

23) В конце марта заместитель министра внутренних дел СССР В. Трушин констатировал, что в Ереване «не отмечено никаких нарушений общественного порядка».

24) Например, временного подчиненна области непосредственно центру с последующим референдумом. Такой вариант предлагали в те дни многие пред­ставители общественности Нагорного Карабаха.

25) Достаточно сказать, что в области, сельскохозяйственной по преимуще­ству, не было ни одного мукомольного предприятия.

26) Письмо Сахарова было опубликовано с некоторыми сокращениями в «Московских новостях» (М 14 от 3.04.88). Другие письма этого рода распростра­нялись в самиздате.

27) Первым об этом написал в «Литературной газете» ее вашингтонский корреспондент Иона Андронов (в статье «Пешки в чужой игре», ЛГ от 23.03.88); по его мнению, дисциплина и организованность участников митингов в Ереване могла быть объяснена лишь направляющей рукой ЦРУ.

28) Здесь можно упомянуть, в частности, эпизод массового отравления на ткацкой фабрике в Масисе (городе неподалеку от Еревана): две работницы-азербайджанки пронесли в один из цехов отравляющее вещество и тотчас же скрылись из города — по показаниям свидетелей, на машине с азербайджанским номером. От отравления пострадало около сорока работниц, в отдельных случа­ях очень тяжело (прерывание беременности, длительная потеря трудоспособно­сти). Армянская прокуратура начала расследование, но вынуждена была пре­кратить его под нажимом союзной, прокуратуры. По всей видимости, инцидент преследовал прежде всего провокационные цели.

29) Этот обмен, в котором приняли участие как городские, так и сельские жители обеих республик, продолжался с марта по октябрь 1988 года (подробнее об этом см. ниже).

30) См., например, статью А. Казиханова «Командировка в Степанакерт» («Известия» от 17.07.88). Весь этот набор нелепых измышлений производил бы скорее комическое впечатление, если бы не кровавый контекст карабахской проблемы. Кроме того, в ряде случаев газетные статьи или телевизионные пере­дачи сыграли откровенно провокационную роль в обострении ситуации. Следует отметить здесь н одно характерное обстоятельство. Любой непредубежденный читатель, который возьмет на себя труд просмотреть стенограмму заседания Президиума Верховного Совета СССР от 18 июля 1988 года (посвященного об­суждению карабахской проблемы, см. об этом ниже) параллельно с подборкой таких газет, как «Известия» и «Комсомольская правда» за первую половину того же месяца, сможет убедиться в том, что почти вся аргументация Горбачева на упомянутом заседании основана на газетных статьях — вплоть до прямых совпа­дений в лексике.

31) И в Армении, и в Нагорном Карабахе поведение журналистов вызыва­ло искреннее возмущение. Люди бойкотировали журналистов, демонстративно отказывались от подписки; некоторые экземпляры газет публично сжигались. Осенью 1988 года в Ленинакане состоялись торжественные похороны «Правды» н «Известий»: демонстранты пронесли по городу два декоративных гроба с эк­земплярами газет и после соответствующей церемонии закопали их.

32) Председателем Президиума Верховного Совета СССР в то время еще был А. А. Громыко (Горбачев сменил его на этом посту в октябре того же года).

33) Так, академик Е. М. Примаков, напомнив присутствующим о наличии в Грузии района с компактным армянским большинством населения, задал вопрос: не потребуют ли завтра и жители этого района присоединения к Армении?

34) Гамзатов, согласно его свидетельству, сказал следующее: «Положение нормализовано сразу не будет, потому что обстановка накалена. Может быть, до выработки общих принципиальных решений допустить в отношении к Нагорно­му Карабаху возможность промежуточных урегулирований? Мне видится это следующим образом: не касаясь сейчас вопроса административно-территориаль­ного и государственного статуса Нагорно-Карабахской автономной области, пе­редать временное управление областью непосредственно в ведение Верховного Совета или Совета Министров СССР или создать специальную какую-то форму, придумать временно…». Выступление Гамзатова вызвало бурю возмущения в Азербайджане, о чем он с горечью написал в статье «Открытое письмо моему другу Наби Хазри» («Литературная газета» от 30.11.88; цитата из выступления Гамзатова дается по этой статье, а не по опубликованной стенограмме заседания, в которой были сделаны значительные купюры. Точно так же и в телевизион­ной передаче, посвященной заседанию, зрители не увидели многих эпизодов).

35) Так, когда писатель Вардкес Петросян упомянул сумгаитский геноцид, Горбачев перебил его и, прочитав нотацию за неверное истолкование юридиче­ского термина, пояснял, что геноцид — преступление организованное, тогда как в Сумгаите действовали «отбросы общества».

36)   В этой связи особого упоминания заслуживает аналитическая статья Виктора Шейниса «Мир в доме. Уроки карабахского кризиса» («Век XX и мир», 1988, N10).

37) Этот запрет был наложен позднее — специальным постановлением за подписью председателя Совмина СССР Н. И. Рыжкова.

38) Отдельные инциденты на дорогах Карабаха (нападения на машины, из­биения пассажиров) происходили, начиная с февраля; летом они приобрели сис­тематический характер.

39) Дело Манучарова было передано в областной суд Бреста (Белоруссия). Суд дважды возвращал дело на дополнительное расследование, причем во вто­рой раз судья Н. Д. Шумовнн вынес определение об освобождении подследст­венного (15 января 1990 года). Но и после этого Манучаров, уже избранный к тому времени депутатом Верховного Совета Армении, провел в тюрьме более че­тырех месяцев. Об этом и других нарушениях законности, в деле Манучарова см. статью его адвоката, ленинградского юриста и правозащитника Ю. М. Шмидта «Как меняли законы под Манучарова» («Литератор», 1991, N 5).

40) Сигналом к волнениям послужило следующее сообщение Азеринформ: «В местности Топхана близ Шуши в экологически чистой зоне, известной как историческая достопримечательность, кооператорами из Армении вырубаются деревья ценных и редких пород». В литературе, изданной в Азербайджане, фигурирует лишь версия о хищнической вырубке леса (см., например, упоминав­шуюся выше хронологическую таблицу в издании «Трагедия длиною в два го­да»). Между тем,   специальная комиссия представителей Госстроя и Госкомприроды СССР, прибывшая из Москвы в Топхану уже 25 ноября, охарактеризовала в своем заключении местность как «закустаренный выгон». К тому же выводу пришел и академик Сахаров, побывавший в Топхане 25 декабря во время своей миротворческой миссии в Закавказье.

41) А. Везиров, первый секретарь ЦК КП Азербайджана, безмятежно кон­статировал на внеочередном пленуме бакинского горкома партии: «Проходят митинги. В целом они носят мирный характер».

42) При этом погибли один офицер и двое солдат. В центральной прессе сообщалось об этом, но только из статьи Андрея Пральннкова «Особое положе­ние» («Московские новости» от 4.12.88) читатели могли извлечь некоторое пред­ставление об обстоятельствах преступления. В других статьях суть происходив­шего   была   тщательно   зашифрована   или   подменена   сетованиями   на неутихающую межнациональную рознь. Вообще же сведения об этой резне не проникли в печать. Между тем, тогда были совершены чудовищные злодеяния, заставившие даже померкнуть Сумгаит. Так, в том же Кировабаде погромщики вывезли за город обитателей дома для престарелых и после изощренных пыток убили их.

43)   К началу описываемых событий на территории Азербайджана жило около полумиллиона армян (по данным переписи 1979 года — 475 тысяч, см. С. И. Брук «Население мира», с. 785). В январе 1989 года помимо армянского насе­ления Карабаха и прилегающих областей (примерно 170 тысяч человек) в Азер­байджане оставалась лишь незначительная часть бакинских армян,- эги люди были убиты или изгнаны во время январской резни 1990 года.

44) Уточнить эти данные не представляется возможным. Косвенным под­тверждением о потерях среди военнослужащих может служить указание в той же хронологической таблице: «5 декабря. В Баку отмечены массовые беспоряд­ки, спровоцированные слухами о якобы имевшихся жертвах при вытеснении ми­тингующих с площади. Погибли три человека».

45) В Ереване жило несколько тысяч азербайджанцев.

46) До ноября 1988 года на территории Армении не было зафиксировано ни одного акта насилия на национальной почве с человеческими жертвами. В последующих столкновениях, согласно сводке МВД СССР, в республике погибло до конца 1990 года более сорока человек (26 азербайджанцев и 17 армян). Дан­ные эти подтвердило и МВД Армении. Весной 1989 года на сессии Верховного Совета Азербайджана было официально объявлено о 23 азербайджанцах, убитых в Армении, однако позднее в статьях азербайджанских журналистов можно най­ти упоминания о нескольких сотнях жертв.

47)   По данным Госкомстата Азербайджана (119094 человека). Затем в Азербайджане начали называть другие цифры — от 165 тысяч (см. интервью пре­зидента Азербайджана А, Муталибова в еженедельнике «Союз», 1990, N 39) и до 200 или даже 250 тысяч человек. В действительности численность азербайджан­ского населения на территории Армении к началу карабахского конфликта со­ставляла примерно 170 тысяч (по данным переписи 1979 года — 161 тысяча, см. С. И. Брук «Население мира», с. 785). Следует заметить также, что в результате интенсивного обмена между республиками из Армении в период между мартом и октябрем 1988 года выехало по крайней мере 30 тысяч азербайджанцев; были случаи, когда обмен производился целыми деревнями. Этот процесс внезапно прервался по распоряжению официальных инстанций в Азербайджане без объ­яснения причин; возможно, что какие-то круги действительно предполагали ис­пользовать как одно из средств давления лозунг о создании азербайджанской ав­тономии в Армении. Позднее, когда обмены были возобновлены, из Армении выехало еще несколько тысяч азербайджанцев.

48) В этом отношении особенно следует упомянуть действия и выступления X. Стамболцяна, председателя республиканского фонда «Милосердие».

49) Цитата из статьи Г. Рожнова «Спасать живых» («Огонек», 1988, N 51). В этом репортаже о землетрясении есть и такие строки: «Но трагедию, принесен­ную стихией… еще более драматизируют так и не утихшие распри памятных всем десяти месяцев забастовок, митинговщины, откровенной демагогии и пря­мого авантюризма. М. С. Горбачев, побывав в эти трагичные дни в Армении, до­статочно прямо сказал о-том, кому они выгодны». Не забыл упомянуть журна­лист и «националистические амбиции».

50) Характерная деталь: в мае 1989 года в Степанакерте была объявлена всеобщая забастовка в знак протеста против блокады области. В городе ввели комендантский час. Обстановка в НКАО рассматривалась на заседании комис­сии Политбюро ЦК КПСС по вопросам межнациональных отношений, прохо­дившем под председательством Рыжкова. Комиссия «отметила, что путь заба­стовки как формы давления на государственные и партийные органы в решении карабахского вопроса является абсолютно бесперспективным, наносит тяжелый ущерб коренным интересам населения, создает взрывоопасную атмосферу, на­гнетает недоверие и недоброжелательность в межнациональных отношениях» (сообщение ТАСС «Оздоровить обстановку в НКАО» в «Правде» от 20.05.89). Излишне добавлять, вероятно, что в сообщении не было ни слова о требовании забастовщиков и что режим блокады не претерпел каких-либо изменений. Мож­но с уверенностью утверждать, что союзное руководство порой намеренно про­воцировало вспышки карабахского конфликта для ужесточения режима в обла­сти, — недаром в этом же сообщении приветствовались «дополнительные меры по усилению комендантского режима» в Степанакерте.

51) В этом заявлении Вольский, в частности, предельно ясно излагает при­чины, породившие карабахский кризис: «Вспомним хотя бы, как возникало и развивалось карабахское движение. Почему люди поставили вопрос о соедине­нии с Арменией? Потому что видели, что прежнее руководство Азербайджана все больше и больше загоняло область в тупик, стремилось оборвать естествен­ные связи армянского населения с Арменией в области культуры, языка, чинило определенные препятствия армяноязычной интеллигенции. Все это — действи­тельность! Все это — правда! В поездках по стране я нигде не сталкивался с такой запущенностью, пренебрежением к судьбам людей, как в Нагорном Карабахе».

52) Так, член Комитета Особого Управления, работник ЦК КПСС В. А. Сидоров, обрисовав в одном из своих интервью истоки карабахского движения, добавил: «В общественном сознании азербайджанского населения средствами массовой информации, выступлениями интеллигенции, руководителей республи­ки начала утверждаться другая концепция. О том, что выступления карабахцев носят оскорбительный для азербайджанцев характер, что требования о пересмот­ре границ — оскорбление для чести народа, покушение на суверенитет и т.д. Подчас эти выступления, даже первых лиц, приобретали просто кликушеский характер, звали всеми методами защищать каждую пядь своей земли, каждый куст… Все это рождало в республике такую истерическую атмосферу, когда я стал возможен Сумгаит» («Аргументы и факты», 1989, N 39). Слова эти прозву­чали за три месяца до начала массовой резни армян в Баку в январе 1990 года.

53) Сессия продолжалась с 25 сентября по 28 ноября; блокада возобнови­лась еще до ее закрытия. Попытки армянской делегации на П съезде народных депутатов СССР в декабре того же года добиться снятия блокады успеха не име­ли (здесь особенно следует отметить откровенное противодействие заместителя Председателя Верховного Совета СССР А. И. Лукьянова). Любопытно, что де­ржавшийся весьма пассивно за все время блокады министр путей сообщения СССР Н. С. Конарев позднее был избран делегатом ХХУШ съезда КПСС (июль 1990 года) от компартии Азербайджана — так же, кстати, как и генеральный ди­ректор ТАСС Л. П. Кравченко.

54) Согласно тексту постановления — «для контроля и оказания помощи в осуществлении мер по стабилизации обстановки в НКАО». Каких-либо следов деятельности комиссии в официальных документах, стенограммах сессий Верхов­ного Совета и т.д. обнаружить не удалось.

55) Поляничко был направлен в Азербайджан в 1988 году. До этого он не­сколько лет исполнял функции политического советника афганского президента Наджибудлы.

56) Согласно показаниям многих сотен беженцев из Баку, схема действий погромщиков была однотипной. Вначале в квартиру врывалась толпа в 10 — 20 человек; начинались избиения и насилия. Затем появлялись представители НФА (зачастую с оформленным по всем правилам ордером на квартиру), предлагав­шие немедленно отправиться в порт; людям разрешали брать вещи, но при этом отбирали деньги, ценности, сберкнижки. В порту находился пикет НФА; бежен­цев здесь обыскивали, иногда снова избивали. Поскольку большинство сохранившегося к тому времени армянского населения Баку составляли пожилые лю­ди, многие беженцы погибли вскоре после депортации — не только из-за побоев, но и от пережитого потрясения. Число погибших в самом Баку неизвестно — и едва ли когда-нибудь будет уточнено; следствие по делу о погромах не проводи­лось. Имеются многочисленные свидетельства об убийствах, совершенных с осо­бой жестокостью (сожжении заживо, например). Значительное количество пока­заний потерпевших и очевидцев представлено в книге И. Мосесовой и А. Овнанян «Вандализм в Баку» (Ереван, 1991).

57) Горбачев мог получать достаточно объективную информацию о проис­ходящем в Баку от посланных туда на помощь Везирову академика Примакова (в то время — председателя Совета Союза Верховного Совета СССР) и секретаря ЦК КПСС А. И. Гиренко. По всей видимости, в Москве действительно над­еялись получить санкцию на ввод войск от азербайджанских руководителей — но те благоразумно предпочли переложить на центр всю ответственность за свое спасение. Так, уже 20 января председатель Президиума Верховного Совета Азербайджанской ССР Э. Кафарова выступила по бакинскому радио с протестом против введения чрезвычайного положения; она утверждала, что войска в город ввели без ее ведома.

58)   Как свидетельствуют очевидцы, на многих заграждениях в качестве «живого щита» находились женщины и подростки. Согласно заявлению одного из лидеров НФА, Э. Мамедова, Поляничко предупредил его о том, что войска при всех условиях войдут в город 20 января (см. «Страна и мир», 1990, N 1, с. 36), однако эти слова не возымели действия. Многие дети погибли в своих квар­тирах при обстреле домов, на крышах которых засели снайперы НФА.

59) См. статью генерал-майора юстиции В. Г. Провоторова «Баку: начало девяностого…» («Военно-исторический журнал», 1990, N 7), в которой приводит­ся список убитых с указанием обстоятельств их гибели.

60) См., например, тексты выступлений и документов Второй международ­ной конференции прав человека «Вильнюс — Ленинград 90» в сборнике «Поло­жение в Армении и Арцахе (Нагорном Карабахе)», Ленинград.1990.

61) Так, в Степанакерте получили широкое распространение аресты горо­жан якобы за нарушение комендантского часа: задержанным открыто предлага­ли либо откупиться, либо подвергнуться избиениям в комендатуре. Рядовым яв­лением   стали   повальные   грабежи   во   время   т.н.   операций   по   проверке паспортного режима, когда войска входили в армянские деревни в поисках бое­виков и оружия. Несомненно, кстати, что эти рейды служили средством террора против армянского населения области: 157 из 162 подобных операций в 1990 го­ду пришлись, согласно сводке военного коменданта, на долю армянских дере­вень. Во время этих операций солдаты громили дома, забирали деньги и ценно­сти, избивали людей. У крестьян конфисковывали охотничьи ружья, оставляя деревни безоружными перед лицом постоянной угрозы прямых нападений, уго­на скота и т.д. Зачастую кому-либо при обыске подбрасывали в карман патроны от автомата, превращая его в боевика; жертву передавали азербайджанской про­куратуре для следствия и суда.

62) Один из авторов этой книги был в сентябре 1991 года в здании средней школы в Шаумяне, служившем в течение некоторого времени казармой для мес­тного гарнизона (воинская часть N 5451). В двухэтажном доме не осталось ни одного целого оконного стекла; все двери были сорваны с петель и разбиты. Солдаты, залив цементом унитазы в школьной уборной, превратили в отхожее место несколько классных комнат — и на полу в слое экскрементов можно было видеть разорванные книги, классные журналы и тетради, обломки школьных по­собий. Точно такую же картину обнаружили наблюдатели в школе в деревне Берддцзор. Но, разумеется, и здесь вандализм не исключал мародерства: когда ту же воинскую часть 5451 по дороге из Шаумяна взяли в плен жители деревни Атерк (с тем,’чтобы обменять их на односельчан, захваченных в качестве залож­ников), в БТР-ах были обнаружены награбленные веши.

63) Выборы в Азербайджане состоялись 24.09.90. Народный Фронт участво­вал в предвыборной борьбе и выставил кандидатов во многих округах, однако коммунистическая партия во главе с Муталибовым завоевала подавляющее боль­шинство мест в Верховном Совете республики. Руководители НФА и некоторые наблюдатели из России утверждали, впрочем, что итоги выборов в ряде случаев были сфальсифицированы. Что же касается Грузии, то там на выборах в октябре того же года победу одержала коалиция «Круглый стол» (во главе с 3. Гамсахурдия), ставившая своей целью провозглашение независимости и выход из СССР.

64) Комитет по правам человека Верховного Совета РСФСР организовал слушания, посвященные событиям в регионе (два заседания в мае и июне 1991 года); представители армии, вызванные на эти слушания, вынуждены были при­знать, что среди оружия, конфискованного ими за все годы карабахского конф­ликта, нет ни одного ствола зарубежного производства. Равным образом, никому еще не удалось предъявить общественности бойца армянского отряда самообороны, прошедшего военную подготовку где-либо за пределами СССР. Что же каса­ется цифры в сорок тысяч, то происхождение ее легко установить: в январе -марте 1990 года в советской прессе не раз говорилось со ссылкой на заявления министра обороны СССР Язова о сорока тысячах азербайджанских боевиков.

65) Традиционно в республиках оставлялось не более 10-15%. На упомя­нутых выше слушаниях в Комитете прав человека ВС РСФСР было установлено, что в 23-ей дивизии, осуществлявшей депортацию армянского населения из Геташена и Мартунашена, более трети солдат составляли азербайджанцы (вторая треть приходилась на долю призывников из Средней Азии).

66) Так, исключительно стратегическими целями объясняется депортация нескольких крохотных деревень в районе Бердадзора на юго-западе НКАО: рас­стояние от этих деревень до границы с Арменией не превышало 6 — 7 км.

67) Основываясь на материалах азербайджанской прессы и высказываниях ряда политических и общественных деятелей Азербайджана, можно полагать, например, что в НФА дебатировались следующие два варианта: «радикалы» тре­бовали полной депортации армян из Карабаха, «умеренные» предлагали частич­ную депортацию и заселение области азербайджанцами с тем, чтобы затем про­вести референдум о судьбе НКАО в условиях благоприятной демографической ситуации.

68)   С января 1990 года проверку документов и досмотр багажа пассажиров в степанакертском аэропорту осуществляли военные; осенью их сменили азер­байджанские омоновцы.

69) В этой связи можно упомянуть, в частности, слабую реакцию Запада на события в Вильнюсе в январе 1991 года. Характерен и визит Ф. Миттерана в Москву летом того же года, сразу вслед за депортацией армянского населения из Геташена, Мартунашена и других деревень. На совместной пресс-конференции двух президентов Горбачев, отвечая на вопрос одного из корреспондентов об этих событиях, прямо заявил о плане пройти таким же образом «село за селом».

70) 1 декабря 1990 года министром внутренних дел СССР был назначен Б. К. Пуго; его заместителем стал генерал Б. В. Громов, бывший командующий со­ветскими войсками в Афганистане. В том же месяце вице-президентом страны по настоятельной рекомендации Горбачева был избран Г. И. Янаев. В январе 1991 года правительство страны возглавил В. С. Павлов, а в марте заместителем президента в Совете Обороны стад О. Д. Бакланов. Многие из этого перечня бу­дущих «путчистов» вместе с Лукьяновым, Крючковым и Язовым несут прямую ответственность за преступления, совершенные в Нагорном Карабахе.

71) Характерная деталь: рижский ОМОН, принявший активное участие в этих акциях, в 1990 году «проходил практику» в Нагорном Карабахе в течение нескольких месяцев.

72) Осенью 1990 года процесс распада коммунистической партии респуб­лики принимает необратимую форму; однако даже и в этот период в партии не нашлось группировки, готовой сыграть роль пятой колонны.

73) На протяжении двух с лишним лет лидеры НФА неустанно утвержда­ют, что в случае демократических выборов в Азербайджане они завоевали бы 80 — 90 % мест в парламенте (см., например, интервью члена правления НФА, де­путата ВС Т. Гасымова в газете «Литератор», 1991, N 29).

74) Текст письма Муталибова стал доступен после провала путча и ликви­дации КПСС. Авторы этой книги предполагают опубликовать письмо полностью в подготавливаемом ими издании «Геташен и Мартунашен. История одного пре­ступления».

75) Армянское население Ханлара и ряда прилегающих сел покинуло роди­ну во время погромов в ноябре 1988 года. Вытеснение армян здесь продолжалось и позднее (так, 8 марта 1990 года азербайджанские власти с помощью внутрен­них войск провели депортацию сел Азат и Камо).

76) Язову предоставлено было право на это в силу того, что в районе с 15 января 1990 года сохранялся режим чрезвычайного положения.

77) Муталибов сознательно преувеличивал боеспособность азербайджан­ских военных формирований. Упомянутой выше атаке омоновцев на Геташен (21 апреля) придавали особое значение в Баку, — командовал ею заместитель министра внутренних дел Мамедов. Однако бойцы армянского отряда самообо­роны, значительно уступавшие атакующим в численности и вооружении, до­вольно, быстро отразили нападение. В дальнейшем основная роль в операции «Кольцо» принадлежала советским войскам (23 дивизия, командующий — пол­ковник А. П. Будейкин); на долю омоновцев, входивших в деревни вслед за армией, были оставлены убийства, насилия, грабежи, захват заложников.

78) Точное число жертв не поддается учету. Известно, например, что в Геташене и Мартунашеве в период от начала штурма и до завершения депортации было убито 37 человек. Однако многие из депортированных умерли уже в Арме­нии — от ран и пережитых потрясений. По различным оценкам, общее число по­гибших колеблется от 140 до 170.

79) 22 мая в азербайджанском постпредстве в Москве состоялась пресс-конференция по предварительным итогам операции «Кольцо». Выступавший на ней член ЦК КП Азербайджана А. Дапштамиров заявил, что в ближайшее время из Карабаха необходимо будет выслать 32 тысячи человек. Генеральный прокурор Азербайджана И. Гаибов, выразив благодарность армии, отметил, что ей «следует действовать энергичнее и смелее, с большей наступательностью» («Коммерсант», 1991, N 21).

80) Российские парламентарии откровенно пренебрегли возможностью хотя вы осудить массовые нарушения прав человека союзным руководством (не гово­ря уже о том, что закон о запрещении отправлять российских призывников в зо­ны межнапиональнот конфликтов давал им право на прямое вмешательство). Отказавшись рассматривать проблему по существу, они приняли обращение к Армении и Азербайджану с призывом разрешить карабахский кризис путем мир­ных переговоров (!).

81) «Интервью», 1991, N 7. По некоторым данным, Громов руководил раз­работкой операции «Кольцо».

82) Уже в мае в Ереван был направлен значительный контингент внутрен­них войск. Одновременно делались энергичные попытки найти в руководстве компартии Армении людей, которые согласились бы призвать к свержению Тер-Петросяна и возглавить правительство республики. Однако сформировать в Ар­мении «пятую колонну» не удалось.

83) Части эти считались в Москве и Баку ненадежными: многие офицеры и солдаты, как показал опыт, всерьез относились к своей обязанности защищать мирное население.

84) Авторы этой книги побывали в одном из упомянутых сел (Бузлуке) в составе международной делегации уже в сентябре, вскоре после того, как бойцы отряда самообороны выбили оттуда отряд ОМОН-а. Во всех домах – разгромленная и загаженная утварь, иа улицах — пепелища от костров из книг; на воротах домов – надписи на азербайджанском языке с указаниями имен новых владель­цев («Продано Алиеву», «Продано Салахову»). Такую же картину обнаруживали независимые наблюдатели и в других селах.

85) Во время проведения операции «Кольцо» об этом и писали — но, разу­меется, лишь немногое попало в печать. Один из авторов этой книги опублико­вал в газете «Демократическая Россия» (№ 14 от 28.06.91) статью, в которой тре­бовал привлечения к суду как организаторов, так и исполнителей операции: «Говоря о вине высших руководителей (Верховного Главнокомандующего Воо­руженными Силами СССР Горбачева, министров Пуго и Язова, командующего ВВ МВД СССР Шаталина) не забудем, что согласно Нюрнбергскому протоколу преступный приказ не освобождает исполнителя от ответственности…» (Констан­тин Воеводский «Геташенские тезисы»).

86) 21 июля делегация карабахских руководителей посетила Баку и вела переговоры с Муталибовым. 23 июля Тер-Петросян впервые принял участие в переговорах о заключении нового союзного договора (в рамках т.н. «ново-огаревского процесса»).

87) Т.е. республики, существовавшей в 1918 — 1920 гг. Следует заметить, что в этот период Карабах, как указывалось выше, мог считаться не более чем «спорной территорией»; притязания Азербайджана на Карабах были закреплены законодательным образом лишь в советский период.

88) См., например, статью Ш. Гаджиева о железноводских переговорах в газете НФА «Свобода» (№ 4 от 3.10.91): «Так, если ранее руководитель Азербай­джана делал ставку в разрешении карабахского конфликта на Советскую Армию и определенные политические круги в Москве, то после августовских событий стало ясно: армия, на которую возлагалась большая надежда, больше не будет воевать за нас в Карабахе». И далее: «Лишение ОМОН-а поддержки СоветскоЙ Армии сделало угрозу военного поражения более чем реальной».

89) См. в цитированной выше статье Гаджиева: «Не случайно на встрече в Степанакерте, куда были приглашены Ельцин и Назарбаев, выступил А. Манучаров — один из сторонников ориентации на Россию при решении карабахской проблемы. Вне всякого сомнения, Манучаров высказал ту идею, которая будет взята на вооружение армянами Карабаха: Нагорный Карабах — под юрисдикцию России».

90) Можно привести пример одной из легенд, оказавшейся достаточно жи­вучей. Корреспондент бакинской газеты «Айдынлыг» Магал Исмаил оглы летом 1991 года, в разгар операции «Кольцо», передал следующее сообщение, мгно­венно перепечатанное рядом московских и ленинградских газет: «Недавно на границе Азербайджана и Армении задержаны 200 армянских боевиков. На до­просе выяснилось, что многие из них не знают армянского языка и говорят только по-французски. Пришлось искать переводчиков. Задержанными оказа­лись армяне, прибывшие из Сирии и Ливана» (цит. по газете «Интервью», 1991, N 7). До сих вор журналистам не смогли предъявить ни одного такого пленного, однако сейчас, в начале 1992 года, пресса перепечатывает сообщения о десяти тысячах ливанцев (ливанских армян), воюющих в Карабахе. Говорят уже и о неграх-наемниках.

91) Судя по тому, что армия фактически не оказала сопротивления, речь должна идти Не столько о захватах, сколько о сговоре или об исполнении прика­зов, пока что не ставших достоянием гласности. В прессе уже промелькнули со­общения о том, что генерал Громов и адмирал Чернавин вели в Баку перегово­ры о передаче Азербайджану военной техники.

92) Уместно привести здесь свидетельство московской писательницы Инес­сы Бурковой, прилетевшей в Степанакерт в тот самый день, когда начался об­стрел. Буркова обратилась к командиру полка с призывом воспрепятствовать преступлению, но тот ответил, что не имеет права открыть огонь без приказа. Тогда Буркова позвонила в приемную министра обороны Шапошникова, и ей обещали, что министр переговорит с Муталибовым. Если этот разговор и состо­ялся, то никаких видимых результатов он не дал.

93) Ходжалы непосредственно соседствует с аэропортом (по этой причине осенью 1990 года туда был направлен первый отряд азербайджанских омоновцев в Карабахе, см. выше).

94) Сведения о том, что произошло в Ходжалы, разноречивы и нуждаются в проверке. По данным армянских информационных агентств, коридором воспользовались омоновцы, и в завязавшейся перестрелке погибли и получили ранения люди, покидавшие село. Подтверждения этому появились и в независимой прессе, и в сообщениях зарубежных корреспондентов. Азербайджанские агентства, напротив, сообщили о массовой резне, однако в распространяемых ими материалах есть немало противоречий и неясностей (так, непонятно, почему трупы были обнаружены не в районе Ходжалы, а на территории Азербайджана, близ Агдама). Когда книга эта находилась в наборе, Муталибов — уже в качестве экс­-президента — дал интервью («Независимая газета», 2.04.92), в котором характеризовал сообщения о резне как часть пропагандистской кампании, развязанной против него оппозицией; более того, он прямо дал понять, что ходжалинцев убили их же соотечественники.

95) Хотелось бы отметать некоторые обстоятельства вывода полка из Кара­баха. На помощь ему послали довольно внушительный контингент внутренних войск с заданием спасти вооружение полка от покушений со стороны армянских отрядов — и, действительно, то, что вывезти не удалось, было взорвано или при­ведено в негодность. Характерно, что российская пресса, довольно безмятежно воспринявшая захват азербайджанскими вооруженными формированиями уста­новок «Град» и их использование против населения Степанакерта, проявила крайнюю заинтересованность в успехе этой операции (см., например, комплект газеты «Известия» за февраль — март 1992 года).

96) Можно привести здесь строки одного из многочисленных документов — письма представителей русской общественности в Армении на имя Ельцина: «12 марта [1992 года] в сопредельном с Арменией Тоузском районе Азербайджана состоялась передача азербайджанским формированиям крупной партии вооружения армии, в том числе — 9 танков Т-72. В тот же день эта техника была использована для нападения на приграничное село Айгепар. При обстреле этого села погиб старший лейтенант 7 армии Андрей Мосейчук. Неужели и эта смерть русского офицера от руки азербайджанской армии, снабженной российским оружием, будет поставлена в вину Армении?»

97) Полковник В. Симонов в статье «Забытые отечеством» о положении войск ЗакВО: «Округ лишился двух громадных складов, на которых были бо­еприпасы для ведения фронтовой операции в течение месяца. В частности, на складе боеприпасов в г. Агдам свыше 200 вагонов реактивных снарядов, порядка 130 вагонов патронов к стрелковому оружию. Фактически округ лишился бо­еприпасов. Но никто не лишился своих кресел» («Московские новости», N 17 от 2.04.92).

_______________

Книга эта издана на средства Санкт-Петербургского Комитета Гуманитарной Помощи Карабаху. Авторы приносят глубокую благодарность всем тем, кто содействовал ее подготовке и изданию.

Все материалы проекта «Карабахский фронт Москвы»