КУЛЬТУРНЫЙ КОД

“Наша Среда online” – В 1988 году в Москве в издательстве «Наука» при Академии наук СССР в серии «Литературные памятники» была переиздана книга Иоганна Вольфганга Гёте «Западно-восточный диван». Издание подготовили И.С. Брагинский, А.В. Михайлов. Оно было снабжено и довольно обширным приложением, куда вошли статьи И.С. Брагинского «Западно-восточный синтез в «Диване» Гёте», А.В. Михайлова «Западно-восточный диван» Гёте: смысл и форма», А. В. Михайлова «Поэзия «Западно-восточного дивана» в русских переводах».

Как отмечал И.С. Брагинский, «Публикация в 1819 году «Западно-восточного дивана» свидетельствовала о формировании в новое время интереснейшего в мировой культуре явления –западно-восточного литературного синтеза».

Литературовед отмечает его историко-культурные предпосылки. Среди них – первоначальное капиталистическое накопление в Западной Европе, совпавшее с экономическим застоем в странах Востока. Это обусловило в XV и XVI веках начало колониальной экспансии европейских держав в страны Востока и Нового Света. Колониализм вызвал к жизни апологетическую литературу, публицистическую и художественную, в частности, колониальный роман. Жестокость конкистадоров и колонизаторов вызвала в передовой части европейского общества чувство жгучего стыда перед Востоком за преступления Запада и решительный протест. Монтень выдвигает свою идею «благородного дикаря». Коварству и злодеяниям белых завоевателей были противопоставлены несколько идеализированное благородство и свободолюбивые  краснокожих аборигенов Америки. И.С. Брагинский отмечает, что в конце XVI – начале XVII века европейской литературе сформировалось филоориенталистическое течение. Писатели рисуют благородных индийцев, сиамцев, благоразумных турок, арабов, абиссинцев, используя их этнический облик для гуманистической проповеди. Вершиной филоориентализма могут быть признаны восточная драматургия Вольтера и «Персидские письма» Монтескье. В этих знаменитых произведениях Восток служит лишь декорацией, иногда маской для выражения освободительных идей западного Просвещения.

Философски обобщить то передовое, что действительно имеется в культуре Востока, что представляет непреходящую идейно-эстетическую ценность и должно быть органически соединено с передовой культурой Запада, сумел Гердер. Его философские статьи, его сборник «Голоса народов» не только подготовили почву для идеи западно-восточного синтеза, но и посеяли первые его семена. Однако честь первооткрывателя как самого западно-восточного литературного синтеза, так и формулировки понятия «мировая литература» принадлежит ученику Гердера – великому Гёте. Как и для Гердера, культура Востока означала для Гёте и поэтические образы Библии и Корана, освобождённые от их узкорелигиозного восприятия, и классическую поэзию, прежде всего персов, но также и арабов и турок, а позже, в известной мере, и китайцев. Блестящим памятником западно-восточного синтеза является  «Западно-восточный диван», снабжённый бесценным приложением: «Статьи и примечания к лучшему разумению «Западно-восточного дивана».

В своих «Примечаниях» Гёте выступает как исследователь, в «Диване» – как поэт. Как исследователь, Гёте сумел сказать много нового и глубокого о характерных чертах восточной поэзии, прежде всего классической поэзии на фарси, хафизовских стихов, но ещё больше, чем раскрывает нам в «Примечаниях» Гёте-исследователь, угадывает в «Диване» Гёте-поэт.

Вот как пишет Гёте о великом персидском поэте Низами:

«Чуткий и высокоодарённый ум, он, поскольку Фирдоуси исчерпал уже героические предания древности, избрал предметом своих поэм прекраснейшие отношения проникновенной любви. Меджнуна и Лейли, Хосрова и Ширин, любовные пары, являет он нам; предчувствия, судьба, натура, привычка, склонность, страсть – всё назначает их друг для друга, взаимное расположение благоприятствует их союзу, но тут капризы, упрямство, принуждение, случайность, запрет их разделяют, вскоре, столь же неожиданно, они соединяются вновь, а в конце их все равно отрывают друг от друга, и они расстаются навек.

Сюжеты такие, изложениях их возбуждают в душах идеальность томления. Никогда не бывает ему удовлетворения. Приятность велика, многообразие беспредельно.

Но и другие его поэмы, непосредственно посвящённые моральным целям, дышат той же ясностью изящества и красоты. Что бы двумысленное ни встречалось на пути человека, все поверят Низами мерой практической потребности и наилучшим разрешением всех загадок почитает нравственность деятельности.

Во всем же остальном, сообразно с покойным занятием своим, ведёт он покойную жизнь при сельджуках; похоронен Низами на родине, в Гяндже».

В небольшой главке «Обозрение» Гёте даёт краткие характеристики персидских поэтов, которые попали в Семизвездье.  

Фирдоуси сразу же взял в свои руки все великие, выдающиеся государственные события минувшего, баснословные и исторические, так что наследникам его осталось только ссылаться на него, комментировать его, но не обрабатывать и не излагать прежний сюжет заново.

Энвери твердо держался современности. Пышной, блестящей представлялась ему природа, радостным и щедрым двор шаха; приятной обязанностью было соединять один и другой мир самыми ласковыми словами. Никто в том не сравнялся с этим.

Низами с его благолюбивой мощью подхватывал все любовные повести и полулегендарные чудеса, какие обретались в его живом кругу деятельности. Ведь уже в Коране содержались намёки на то, как перерабатывать, развивать в своих собственных целях старинные лаконические предания, как радовать сердца известной пространностью изложения.

Джелалэддину Руми не по душе была сомнительно-зыбкая почва реальности, он стремится разрешить загадку внутренних и внешних явлений в духовном смысле, разрешить их острым умом, оттого творения его задают новые загадки, которые, в свою очередь, требуют разрешения и комментария. В конце он вынужден обратиться к учению о том, что все бытие – это Бог, вследствие чего выигрывает ровно столько, сколько теряет, так что в итоге остаётся нам равно утешительное и неутешительное зеро. На что же теперь направить речь поэтическую, речь прозаическую? К счастью, тут на широкие просторы мира выплывает непревзойдённый Саади, – он с избытком окружен эмпирическими подробностями бытия, и во всякой мелочи он способен почерпнуть нечто важное для себя. Он ощущает потребность в концентрации, убеждается в необходимости наставлять и поучать, именно поэтому он первым стал плодотворен и благодатен для нас, обитателей Запада.

Хафиз, большой, светлый дар, он довольствовался тем, что отвергал желательное для людей, оставлял в сторону все, без чего не хотелось им обходиться, а притом всегда представлялся шутом и весельчаком среди шутов и весельчаков. Правильно понять его можно лишь в кругу его эпохи и народности. Зато как только ты постигаешь его, он становится приятным спутником всей твоей жизни. До сих пор продолжают распевать его стихи погонщики верблюдов и мулов, едва ли сознавая, что это стихи Хафиза, едва ли ради смысла стихов, с которым и сам поэт поступает капризно и произвольно, – нет, ради настроения бодрости и чистоты, которое непрестанно распространяет вокруг себя этот поэт.

Однако, кому бы последовать за этим поэтом, коль скоро всем завладели уже поэты предшествующих эпох? Никому, но – Джами, – он умел справляться со всем, что происходило до него, что происходило при нём; всё это связывал он в снопы, всему подражал, всё воспроизводил, всё обновлял, всё освежал, с неповторимой ясностью ума соединял в себе пороки и добродетели своих предшественников, а потому последующим векам не осталось ничего – лишь быть, как он, только бы не уступить ему, не сделаться хуже; таким всё и осталось на целых три столетия. Причём заметим ещё, что если рано или поздно прорвалась бы тут на поверхность драма и выступил бы на сцену драматический поэт, все течение словесности приняло бы совсем другой оборот.

Если столь немногим посмели описать мы пять веков персидской поэзии и персидской риторики, то пусть, скажем вместе с Квинтилианом, старинным нашим наставником, пусть примут всё это друзья, как мирятся они с круглыми числами, – не ради точности пользуются  ведь ими, но ради того, чтобы удобным манером, примерно, приблизительно, выразить нечто всеобщее.

Подготовила Валерия Олюнина

Источник:

Гёте Иоганн Вольфганг «Западно-восточный диван»  Москва, издательство «Наука», 1988 под редакцией И.С. Брагинского, А.В. Михайлова