ГЕНОЦИД АРМЯН
«Наша среда» продолжает публикацию книги Лидии Григорян «Сто первая весна», посвящённой столетию Геноцида армян – величайшего преступления XX века против человечества, совершённого в османской Турции. Авторы историй и эссе – жители Нижнего Новгорода – друзья армянского народа и армяне-нижегородцы, являющиеся прямыми и косвенными потомками армян, прошедших ад Геноцида. Среди авторов – представители всех слоев населения, люди разного возраста, разных профессий и рангов. В итоге из разных по содержанию, но единых по тематике историй получилась целостная картина прожитых нацией ста лет – века парадоксов и взросления, века, приведшего нас к сто первой весне.
Благодарим автора за предоставленную возможность публикации книги.
Как мало надо человеку для счастья
(из рассказов моей свекрови Гаяне Авакян)
Гегецик АНДРЕАСЯН,
медицинская сестра, 40 лет
1914 год. Турция. Город Ван. Осенний воздух пропитан ароматом фруктовых садов Айгестана. Урожай был почти собран, амбары наполнены. Люди в преддверии окончания осенних работ наконец-то повеселели. В садах то тут, то там слышались шутки, песни. Армянский квартал Вана Айгестан благоухал множеством садов. Дом зажиточного армянина Мурада Авакяна, которого все в городе знали как Мурад-пашу, тоже был погружён в хозяйственные хлопоты. Мурад-паша то спускался в подвал, то навещал амбары, где сортировали фрукты, то останавливался возле работников, которые складывали для засолки рыбу тарех, пойманную в озере Ван. Осмотрев хозяйство, он отдал приказ выделить из всего добра часть для своей старшей дочери Арусяк, которая была замужем за сыном его близкого друга Арменака. Хозяйка дома Гаяне тоже с утра хлопотала по дому. Отдав последние указания служанкам, она наконец села на тахту у открытого окна. Свежий вечерний ветерок заиграл прядями её светлых волос, выбившимися из-под платка. Гаяне была певуньей всем на диво и могла петь всё время. Вот и сейчас она не удержалась и запела:
За водой пошла на закате дня,
Мой Мурад уж с поля шёл,
Поздоровалась, сгорая от любви,
Да он мимо прошёл…
Дети Ованес, Аршак и Арусяк, пришедшая проведать семью, услышав пение матери, вошли в дом и стали просить, чтобы она спела ещё. Но тут вошёл Мурад-паша, который с утра был почему-то не в духе. Казалось, что даже собранный богатый урожай его не радовал.
– Мурад, – обратилась к нему Гаяне, – ты случайно не болен? Что-то ты с утра мне не нравишься. Сходил на рынок, а вернулся, словно подменили тебя.
Мурад посмотрел вслед детям, а потом сказал:
– Вести плохие, жена. Турки с началом войны (Первая мировая война началась в конце июля 1914-го) как с цепи сорвались. Никогда ещё не накалялась так обстановка. Из других городов армяне идут. Бросили всё – и дом, и нажитое добро, лишь бы спастись. Говорят, совсем невыносимо жить стало, то погромы, то кражи. Уезжать надо отсюда, чувствую, что беда большая идёт.
– Ты же говорил, что турки обещали не трогать нас, – взволновалась Гаяне.
– Не верю я им. Изменились они. Даже сосед после вчерашнего спора косится.
– И зачем ты стал хвалиться своей нацией, – покачала головой Гаяне, – знаешь ведь, не любят они этого.
– Я не виноват, если они завидуют, что мы к знаниям тянемся. Из наших почти все в городе или земледельцы умелые, или ремесленники. Мы ещё в IV тысячелетии до новой эры медь плавить умели, а во II тысячелетии из железа такое делали…
– Ну вот, снова ты начал, – улыбнулась жена, – лучше расскажи, что на рынке слышно?
– О предательстве армян всё говорят, мол, к русским переметнулись. А к кому нам поворачиваться лицом, как не к единоверцам? Уезжать надо. Отправлю я тебя с детьми в Урмию к твоему брату, а там и сам приеду.
– Не хочу уезжать, не время, Мурад, – тихо ответила она.
– Пойми, это не шутки, что значит не время? – удивился Мурад.
Узнав, что жена в положении, Мурад успокоил ее светлой улыбкой, но от решения своего не отступил. На следующий день к ним нагрянули янычары. Под предлогом, что они голодны, устроили пир, потом набрали с собой припасов и, усмехаясь, пообещали, что скоро вернутся. Мурад не стал ждать их возвращения и в ту же ночь отправил Гаяне с сыновьями и двумя служанками к брату. Вскоре она узнала, что в Ванском вилайете турки устроили массовую резню армянского населения. Погиб и Мурад со всеми людьми дома, который был разорён и ограблен. Как ни пыталась узнать что-то о дочери Арусяк, ничего не вышло. Убитая горем Гаяне с помощью брата перешла границу и добралась до Баку, где поселилась с несколькими армянскими семьями у железной дороги, в небольших станционных домиках. Здесь она и родила дочь, которую назвала Назели. Вести из Западной Армении шли ужасные. Их приносили армяне, которым удалось уйти через границу. Гаяне и другие армянские семьи решили повременить с уходом в другие места, а вдруг из родных кто-нибудь да и вырвется из огненного кольца?..
1915 год. По высохшей от жары дороге чёрной змеей ползла колонна измождённых женщин и детей. Мужчин в колонне не было, лишь несколько стариков, чья жизнь была на исходе, замыкали траурное шествие. Посреди колонны несколько женщин, прикрывая собой молодую голубоглазую роженицу, старались как-то ей помочь. Дыхание её прерывалось, ноги опухли, лишь изредка из пересохших губ вырывалось: «Боже, не оставь меня…» Бедная не знала, откуда берутся силы идти. Ещё недавно у неё на глазах убили мужа и свёкра, которые пытались вывести группу женщин и детей из окружённого турками Вана. Многих убили, мальчиков отобрали и увели, а их погнали в неизвестность. Удивительно было то, что турецкие солдаты, сопровождающие депортированных армян, её пока не заметили. Люди были наслышаны о том, как издевались над беременными, и просили молодую женщину не останавливаться. Наступила ночь. Обессиленные люди упали на каменистую землю. Солдаты расположились в стороне, после выпивки и еды заснули. Патрули ушли в темноту. Женщины собрались вокруг роженицы.
– Потерпи, Арусяк, потерпи милая, – уговаривали её, – только не кричи, не то пропадёшь и младенца загубишь.
Стояла плотная тишина, даже кузнечика не было слышно, и вдруг в этой тишине раздался плач младенца. Один из турецких солдат поднял было голову, но крик прервался, и голова турка опустилась на свёрнутые в подушку вещи.
Женщины обтёрли младенца и, завернув его в разорванные нижние юбки, приложили к груди беззвучно плачущей матери. Утром ребёнка привязали к ней так, чтобы он всё время сосал грудь и не плакал. Прошло пять дней. Каждый день из колонны выбывали люди. Кто падал, того добивали выстрелами. Турки веселились. Впереди курдская деревня – можно было многих ещё продать. Но тут раздалась пальба. Все упали на дорогу, не зная, смерть это или свобода. Оказалось, группы гайдуков патрулировали дороги, чтобы освобождать депортированных армян. Спасшуюся группу сопроводили до Чёрного моря и на пароходах отправили в Баку. Попав в город, Арусяк услышала, как люди говорили, что больше всего армян-беженцев живёт у вокзала, и направилась туда: а вдруг встретит кого из родных или знакомых? Ей срочно надо было выкупать и покормить малыша, у неё пропало молоко, и ребенок был голоден. Каково же было её удивление и счастье, когда она услышала голоса братьев и мамы:
– Аствац им (Бог мой), неужели это ты, доченька!
Арусяк окружили незнакомые люди, которые вместе с Гаяне плакали, у каждого из них было своё горе и своя боль. Семья несколько дней не могла отойти от радости встречи. Арусяк не знала, что у неё появилась сестра, а Гаяне не могла нарадоваться на внука, которого Арусяк, исполняя волю погибшего мужа, назвала в честь свёкра – Арменак. Мать и дочь несколько ночей напролёт говорили о прошлом, вспоминая свою жизнь и родных. Арусяк рассказала матери о том, как погиб отец и родные, как их, беженцев, освободили гайдуки. Гаяне стала кормить грудью и дочь, и внука. Боясь, что Арусяк могут украсть азербайджанцы (а такие случаи уже были), Гаяне через год выдала дочь замуж за работящего парня из Вана, оставив у себя внука. А Арменак рос не по дням, а по часам. Он тянулся к знаниям и очень хотел учиться.
– Вот отложу немного денег, а там и ты подрастешь, отправлю тебя в Ереван, – говорила не раз Гаяне. Но забот было много. Выросли сыновья, которым надо было помочь обзавестись семьями, нужно было купить приличный дом, ибо непристойно семье Мурада Авакяна жить в захудалом вокзальном домике. Многие армяне остались жить в Баку, и вскоре образовался целый двор с армянскими домами, который так и стали называть «Ванеци хаят», то есть двор ванских армян. Прошло 15 трудных полуголодных лет. Арменак вырос, но по-прежнему, несмотря на то что знал правду о своём усыновлении, звал Гаяне мамой, а Арусяк была для него как старшая сестра. Арменак учился в русской школе, знал русский, азербайджанский и армянский языки, да только писать и читать по-армянски не умел. Он не раз слышал рассказы близких о прошлых скитаниях, о погромах, и сердце его разрывалось от обиды за всех армян. Видно, оттого, что он часто думал об этом, его тянуло в Армению. Он с завистью смотрел на пассажиров, садившихся в поезд Баку–Ереван, грустным взглядом провожал вагоны, решив, что однажды всё равно уедет на родину. Он никак не мог представить себе картину, чтобы всё вокруг было армянским. Он знал, что Восточная Армения – это не Западная Армения, где жили и погибли его предки. Но его тянуло туда словно магнитом. Было ещё одно обстоятельство: хотя он и не видел Геноцида, он ощущал какую-то неполноценность перед другими нациями, не переживавшими изгнания и унижения. И чтобы обрести себя, изгнать из оскорблённой души негативные чувства, ему нужно было знать, что он не беспризорник, что у всех армян есть Родина.
Он с детства помнил мамину колыбельную, напоминавшую ему о бедах далёкой родины. И провожая поезда, он тихо пел эту песню, которая совсем не была похожа на колыбельную:
Нагруженный слезами караван прошёл,
Дойдя до пустыни, пал от усталости.
Ах, от бед наших и невыносимых зол
Не плачь, я плакал за всех, крича от ярости…
1930 год. Ереван. Молодой пассажир поезда Баку–Ереван оглядывался вокруг. Его толкали, ругались, но он смотрел во все глаза на здание вокзала и людей. Армянская речь, слышная со всех сторон, заставляла его всё время улыбаться. Он был счастлив. Арменак, так и не дождавшись обещанной матерью отправки на родину, сбежал из дома. Поток людей вынес его на привокзальную площадь, откуда он с широкой улыбкой на лице пошел куда глаза глядят. Люди улыбались ему. Весь день он шагал по улицам, всматриваясь в лица людей, слушая армянскую речь, армянский смех. Зайдя в арку большого двора, он увидел колонку с льющейся без остановки водой. Обрадовавшись, напился, умылся и пошёл дальше. Он не заметил, как прошёл день. Было светло, но солнце уже садилось. Арменак не знал, что делать дальше, и пошёл по памяти к вокзалу. В животе урчало от голода, но душа его пела! Он всегда хотел жить на своей земле, говорить на своём языке, слушать армянскую музыку и песни, чувствовать, что он не гявур и не сирота, а гражданин своей страны. В зале ожидания было много свободных мест, он устроился на одном из них и заснул. Проснулся от громкого разговора: прибыл очередной поезд, шумно спешили домой пассажиры. Светало. С закрытыми глазами он снова с улыбкой вслушивался в армянский язык.
– Слушай, парень, не поможешь вещи донести? – кто-то похлопал его по плечу.
Арменак открыл глаза. Да он не ошибся, спрашивали его.
– Почему нет, помогу, – вскочил он.
– Вот спасибо, – обрадовался мужчина, – помоги, сынок, молодец, не люблю приезжать ранним утром. – Мужчина был среднего роста, коренаст и, как показалось Арменаку, с добрым и весёлым лицом. – А я не помешал тебе? – вдруг спохватился мужчина, – можешь ведь на свой поезд опоздать, куда направляешься, далеко?
– Нет, – покрутил головой Арменак, – не опоздаю. Я ведь никуда не уезжаю. Вчера утром из Баку приехал.
– Ты что, весь день на вокзале просидел? – мужчина даже остановился.
– Нет, почему же, я ходил, смотрел, слушал…
– Что слушал? – не понял мужчина.
– Армянскую речь. Она очень красива. Я тоже говорю на этом языке, но, как видите, не так красиво. Но я обязательно выучусь говорить по-армянски и научусь чтению и письму.
– И откуда ты такой взялся? – удивился мужчина.
– Я из дома сбежал, – зачем-то признался Арменак и покраснел.
– Зачем сбежал, не отпускали?
– Нет, мама бы отправила, да только потом, а я сейчас хочу… Я учиться хочу здесь, в Армении, на своей родине, среди армян, но только у меня здесь никого нет, и с чего начать, не знаю.
– А ты уже начал свой путь, – серьёзно сказал мужчина. – Зови меня дядей Варданом. Ты будешь учиться, обязательно будешь. И жить будешь на своей земле. А документы у тебя хоть есть?
– Есть, – юноша замялся, но потом, посмотрев на мужчину, сказал: – Мне в Баку фамилию поменяли, там написано Аваков, а я Авакян. Авакян Арменак Мурадович!
Мужчина, словно споткнувшись, остановился.
– Да ты, сынок, самый что ни есть армянин, а фамилию мы поменяем, чтобы ты спокойно жил. – Он, качая головой, всё смотрел и смотрел на Арменака. – Ну, ты и фрукт!
Пройдут годы, и всё, что предсказал дядя Вардан, который стал для Арменака ангелом-хранителем, сбудется в жизни юноши. Он поступит работать на завод, где работал дядя Вардан, и будет учиться заочно. Выучится писать и читать на родном языке, поступит на хорошую работу, женится. У него родятся двое сыновей и две дочери. Арменак настоятельно приглашал маму Гаяне к себе жить, но та привыкла к Баку, где пустили корни двое её сыновей и дочь Арусяк, у которых были уже свои большие семьи. И только в 1990-х годах, когда начнутся погромы в Баку и все армяне переживут невероятный шок от повтора Геноцида 1915-го, многие оставшиеся в живых из семьи Мурада Авакяна уйдут в Армению, чтобы снова начать жизнь с нуля.
Кровавый XX век – он закончился для армянского народа так же, как и начался. В истории Армении выстроится ещё одна длинная цепь географических названий, каждое из которых вызывает боль и недоумение: как стал возможным Геноцид армян в Сумгаите, Шамхоре, Баку, Кировабаде, Мараге, Шаумяне и Геташене, отдельных частях Мардакертского и Мартунинского районов? Можно вспомнить случаи жестокости, можно предъявить много документов и свидетельств, гневно осуждающих преступления против мирного армянского населения в Азербайджане и Карабахе, можно выявить множество темных пятен в истории кровавых преступлений против армянского народа в XX веке, но что это даст? Что надо сделать, чтобы зазвучал всемирный набат? Что надо сделать, чтобы не повторялись рождённые Геноцидом трагические судьбы?
Прошло много лет. Я, Гегецик, невестка семьи Авакян. Мою свекровь зовут Гаяне, и она дочь Арменака, поведавшего ей эту историю. Моя свекровь очень похожа на свою бабушку Гаяне и даже голосом пошла в неё. Арменак часто сажал любимую дочь напротив и просил её спеть что-нибудь из бабушкиного репертуара. Особенно он любил песню о Мураде, которую бабушка передала своей внучке. Моя свекровь Гаяне Авакян живёт во Франции. Узнав, что у нас в Нижнем Новгороде готовится к изданию книга воспоминаний о Геноциде, она попросила передать автору это повествование о судьбе семьи Авакян, что я и сделала. И еще передаю её слова:
– В жизни бывают моменты, когда мы сетуем на свою жизнь и судьбу. Нам многое в ней не нравится, и мы начинаем ломать её, устраивать по-своему. Мы иногда и сами не знаем, чего хотим: до каких высот добраться, какими бриллиантами мира обладать, в сколько этажей построить дом… Но забываем о самом сокровенном и нужном. Я часто вспоминаю слова моего отца Арменака: «Ничего не хочу в этом мире, кроме куска чёрного хлеба, который я смогу съесть на своей земле, в мире и покое, без страха и ущербности, с молитвой к Богу на устах». Оказывается, как мало надо было нашим предкам, чтобы чувствовать себя счастливыми, и как можно забыть, что они были лишены самого простого и самого великого – мира и душевного покоя на своей земле. Вечная им память.