ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ
«Наша Среда online» — Продолжение книги Елены Крюковой «Титаник»
ДЕНЬ ГНЕВА
«я часто смотрю отсюда в будущее гадаю какое же оно будет а иногда бывает смотрю на себя из будущего это так странно глядеть на себя из того времени где ты не будешь жить никогда и я сам себе оттуда из будущего кажусь странной фигуркой таким оловянным солдатиком я тону в море тонет картонный корабль рты оловянных фигурок разеваются в крике но я криков не слышу только вижу кругом синюю воду а мне совсем не холодно и не страшно»
САША
ОДНИМ КАДРОМ
В путь отплыли. Не помнит никто в сизом инее пристань.
Я вот помню. Багряно и жадно хвощи оплели
Кровеносное, росное, о, богоносное тело… выстынь
На кричащей огнями границе богов и земли.
В путь поплыли. Да! резвый беззубый младенец
Руки матери книзу тянул и нещадно орал,
Наважденец, кошмаров и плясок чужих сновиденец,
По ночам в пеленах распевая хрипатый хорал.
Покатился мой шар, задымилась моя атмосфера,
Коммунальная кухня крестила меня кипятком,
Керогазом и примусом, а заиконная вера
Заоконною вербой моталась, таяла под языком.
Вяжет день на рукав кумачовую чудо-повязку.
Первоклассные перья царапают ночь серебром.
Мандарины в авоське, в метели, индийскою сказкой
Мне под елку катятся! в салюта юпитерский гром!
А под елкой, в ежовых колючках, Белка и Стрелка!
На верхушке — звезда-рубин, костром из травы!
А на лапе, спиртово-пахучей, плюшка —
лесная белка:
То отцов подарок, дивись, из самой Москвы…
Я плыву. Я, монахиня школьная, форму снимаю,
Снежный фартук целует чугунный утюг на пару.
Я в толпени иду, во флажках и шарах Первомая,
Я не слушаю радио, взрослую эту игру.
Мне икру покупают зернистую на Мытном рынке,
И капусту у теток-бочонков, ах, руки-ухват,
А земля все плывет, загляну на днище корзинки —
Там Париж и Байкал,
лезвиём — енисейский закат,
А земля все плывет, я на ней, не слыхать содроганья
Утомленных машин — чудовища трюмно ворчат,
Нас несут мимо мира, в багровой войны полыханье,
Красногалстучных, красноязыких, краснофлажных волчат!
А земля все плывет,
и плывет на ней красная Куба,
Половина Европы-рыбы, вся красная,
красный Китай,
Я кефиром на сон мой грядущий испачкаю губы,
А все лью в эту красную чашку с Лениным через край,
А земля все плывет,
запустили Гагарина в космос,
Будто в черную печь зашвырнули пацанский снежок,
Распускает мне Дэвис чащобные смольные космы,
Твист и шейк не пускаем на грозный дубовый порог,
Теремной иль тюремный, и правда, запутались сами,
Гребень выстрелов лагерь втыкает в таежный колтун,
Я гляжу на себя с пожелтелой бумаги моими глазами
И слезу утираю голицей, такой колотун,
Я гляжу на себя,
раскрошилось печальным печением фото,
Расклевали вороны хвойный хворост, что бабка пекла,
А художники пели, спиваясь,
а франты и моты
В преферанс продувались до нитки, до штрипки, дотла,
А земля все плывет, друг на друга нахлынут народы,
Наползут границы, сшибутся материки,
И цунами восстанет — сомнамбулой хищной свободы,
Вечной лжи, меч Дамокла, на расстоянье руки!
Я гляжу на себя с фотографии, Господи Боже,
Я плывущую сущую землю в лицо узнаю,
Крепко жмурюсь: зачем на тебя так жгуче похожа…
Отвернусь — увижу на палубе гордую спину свою.
Я иду в яркий зал, в перекрестья великого шума,
В звон тарелок-бокалов, в журчанье крепленой крови!
Я не слышу проклятий и стонов из чертова трюма!
А ведь там — кочегарами — предки все, корни мои!
Разделю я со всеми угарное это веселье!
Ледяное шампанское хватану через край!
Мы потонем, ребята, в субботу, ах нет, в воскресенье,
Да не плачьте, воскреснем, а коль не случится — пускай!
Нас уже столько раз, ребятня, на расстрел выводили!
Нам уже столько раз — в грудь навылет, в затылок, висок!
А мы снова вздымались крылатые, в славе и силе,
Из земли прорастали, а кровь уходила в песок!
Не веди меня в танго, хитрец, неуклюже и грубо!
Не клади на фарфор мой ни лобстера, ни ананас!
Я сивухой на сон мой грядущий испачкаю губы
И стакан разобью о паркет — за плывущих, за нас!
Завихрится метель и закрутятся звезды поземкой.
Злая люстра Галактикой вертится, просится в пляс.
Я смеюсь слишком звонко, слишком отчаянно-громко,
А часы корабельные бьют двенадцатый час!
…я плыву еще, да, в океане оставленной ночи,
Ты разрежь ее, мама, ту паюсную икру,
На ржаного ломоть положи, кто сколько хочет,
В подстаканнике чай поднеси к задыханью в жару.
Ты, отец, ты же зришь — обрывается наглая пляска
Твоей Золушки, босиком, без архангельских крыл…
Вот руки твоей — на ночь — блаженная жженая ласка:
Пахнет маслом и сажей ладонь и снегами белил…
Всё ты намалевал, все простые земные картины:
Завирухи всех войн, позолоту-вранье всех миров,
Эту кожу свиную испода, слезу исполина,
Этот слабый пустынный огонь освященных Даров…
Не смогла погасить огнепады Багдада, Пальмиры,
Не смогла раны ливневой Ливии забинтовать,
Лишь в чудной ресторашке среди полоумного пира
Танцевать, танцевать, до упаду, до дна танцевать,
Понимать: господа, кореша, товарищи, — тонем!
В это жарко и жадно не верить, ничуть, никогда!
А Титаник плывет, за брильянтом Венеры в погоне,
Под Луною играет айсберг, слепая слюда.
Поцелуй меня, отче, ты пахнешь рыбалкой и краской,
Сыплешь искрами, мой кострожог, остатнюю ночь раскаля,
Нарисуй мне в альбоме всю в морщинах, старую сказку,
Начертай мне на тонущем лбу царские вензеля!
Дай мне ложку мою… мельхиор да чернь, завитушки…
Это лилии распустились, нимфеи, на черном пруду…
Дай, в углу каюты валяется… белку плюшевую, игрушку —
С ней и смерть мне — жизнь, с ней жарко на холоду…
Нарисуй, как я важно и страшно на дно опускаюсь,
С белкой Времени, жрица земли, твоя блудная дочь,
Я, царица, старуха, владычица ныне морская,
Я в разбитом корыте плыву в неоглядную ночь.
ЛАЗАРЕТ
военный запах галет
солдатский дух голенищ
тюремный мой лазарет
незаживающий свищ
вхожу под своды тук-тук
каблуками
в помаде рот
маской закрыт мой люк
фабрикой «Скороход»
и я под кошмой пластом
под зимней иглой лежу
на этом свете на том
подобна тупому ножу
держу высоко я шприц
и подношу к себе
вокруг шевеленье лиц
и лунный пот на губе
пошто же скос половиц
под нами качает столь
безумье голодных спиц
стеклянного зелья боль
а я на себя гляжу
игольным ухом зрачков
а я себе в жилу ввожу
бред сивых кобыльих веков
лекарство от яви и зла
лекарство от сна и тьмы
вот я от мира ушла
взяла свою жизнь взаймы
да что же качает так
неистово так штормит
купи мне тишь за пятак
галету за сто обид
введи мне под кожу свет
а то я сойду с ума
и зелье твое на обед
из ампулы выпью сама
а что за стук во дворе
никак выбивают белье
да нет это на заре
расстреливают воронье
и падают у стены
кровяня кирпич хребтом
отцы мальцы братаны
монахини со крестом
матросы — тельник бушлат
торговки и сопляки
опять в палате гремят
твои судьба каблуки
опять твой казнящий шприц
опять твой пьяный укол
бросайся на брюхо ниц
весь в инее суходол
зима окончен расстрел
звезда твой окончен бал
Титаник плыть не посмел
где ангел мой пролетал
ПЛЫВЕТ ВРЕМЯ И ТОНЕТ
Снарядили нас в путь. Целовали в слезах.
Мы стюардам билеты тянули, гордясь.
Переплыть это Время за совесть и страх,
За серебряный грош, за морозную вязь.
Подарили судьбу. Подтверди! Распишись!
А быть может, продали? Не все ли равно!
Уши заячьи, морды хитрющие лис,
Человечья слеза — все смешалось давно.
Перешли мы по трапу с земли на ладью.
В колыханье. В надежду. В тоску. В никуда.
Третий класс. Я усядусь на злую скамью.
Первый класс. Я в манто завернусь в холода.
Мы плывем. Поцелуй тебе, ангельский штиль!
Будет буря — поспорим, поборемся с ней,
Как учили! А трюм, эта черная пыль,
Этот уголь в золе преисподних огней —
Здесь родители горбились, деды мои…
Я страницы учебника вновь послюню…
Полистаю… руби, и в атаке коли…
А потом уголь в топку, пятьсот раз на дню…
Вся история — веер огней. Весь Восток,
Из кумгана пьянящее масло излей…
Запад весь, в запоздалой молитве жесток,
Крестоносный у Гроба Господня елей…
Ах ты, Буддою, кубово-синий Китай…
Чай пахучий… в нос, как нашатырь, шибанет…
Первобытно-огрузлый, булыжный Алтай —
А Белуха — легчайший, заоблачный плот…
Сгустком — Африка… то ли графит, то ль алмаз
Засовал черномазый в порез на бедре…
А еловая Швеция — высверком глаз —
Русокосой Люцией — в водице, в ведре…
Ты, Байкал мой святой! Енисей мой родной!
О, куда ж я от вас одиноко плыву?!
Муж и сын далеко. Только Бог мой со мной.
Удержи меня тут, на плоту, на плаву.
Наше время потонет, един Твой закон,
Так зачем же мы бьемся, сгораем, кричим,
Обнимаемся перед расстрелом, звонком,
Пред поверкой дрожим, кроем Рым и Нарым?!
Ох, мне люто… За плечи себя обхвачу.
Я сама себе шуба. Сама себе зверь.
Коли встану — подобна я стану лучу.
И сама распахнется железная дверь.
Все заклепки посыплются, хрустнут пазы,
Отвернут все шурупы шальные шторма,
Что, Атлантика, выше Гольфстрима грозы —
Баргузин и шелонник, култук и сарма?!
Вся стряпня эта Богова, кухня времен,
Саблезубые битвы и древности все,
Катастрофы и строфы, и заячий гон,
И рыбалки в ночи на опальной косе,
Андамукский опал, медногорлый кувшин,
Только сказку в ладони медовую лить…
Я плыву вместе с вами!.. корабль-то один…
Сколь назначено стыть… сколь назначено жить…
Все Голкондою глянет, что ты переплыл.
Все сокровищем станет, что ты потерял.
Тинторетто писал — средь замшелых могил —
Свою мертвую дочь, кисти крепко держал.
Я ведь знаю: утонем. Да куплен билет.
И плывем. И я Вечерю нашу люблю —
Страусиные перья, и стынет лангет,
Моя дрожь переходит под дых кораблю,
Под стальное его, мужиково ребро,
Он Адам мой, корабль, Бог его рассечет,
Вот сейчас, вот, немного, распорет нутро,
Бросит кости живые: гляди… нечет… чет…
Мое время… казненное время мое…
Иль казнимое ныне… сегодня… сейчас…
Ты мой мытарь и мыт… быт мой и бытиё…
Не гляди. Я рыдаю в виду твоих глаз.
Позабыты Хорив, Ярослав, Святополк.
Процарапал нам бок лед мой, волк, втихаря.
…а вода вся — холодный хоругвенный шелк.
Тонем. Крики. Созвездья. Далече заря.
«я бы хотела целый век идти все идти и идти по тихой дороге и чтобы тепло и листья шелестели и держать ребенка за руку вести за собой мать ведет ребенка вы сто раз видели это на всех дорогах а когда он устанет мать возьмет его на руки и понесет вот это я навсегда иду по дороге и несу на руках ребенка а он спит а я плачу от радости и улыбаюсь»
ПОЛЯ
ОДИНОКО
мне так одиноко
я в каюту нахально тебя позвала
за дубовым порогом
яства на блеске стола
на карельской березе
силки птичьи сетки
в креманке застылые слезы
олений ягель в розетке
я русская а ты я не знаю кто
француз ли немец
перец на сале
еще в Аушвице не сняли пальто
серьги зубы очки не сняли
еще в атаке под градом Верден
не плюнули желтым хлором
томик в пальцах тонких
ах Поль Верлен
вслух почитаем хором
спросил как меня зовут
угадай с наскока
за раз-два-три за пять минут
я так одинока
Титаник гремит набавляет ход
а здесь между нами
батька Левиафан скелетом плывет
лед прет табунами
нет немчик французик как там тебя черт
нет мы не утонем
мы непотопляемы
железный челн
и плачет и стонет
давай спою тебе старинный романс
цыганский ли русский в обнимку
сто лет спустя не узнают нас
на охристом снимке
ах старое фото цвета желтка
цвета грязи дождливой
шампанское — лед
на дне зрачка
все еще живы
ничто не закончилось
все лишь началось
до рока до срока
я мясо порезала вкривь и вкось
прости
мне так одиноко
НА КОЛЕНЯХ ПЕРЕД МУЗЫКОЙ
Ах, красные бархаты, золото кресел!
Ах, розаны-кисти метельных платков!
Мне вечер чужой корабельный повесил
На грудь — ожерелье кровавых веков.
Гранаты! Алмазы! А может быть, стразы!
А может быть, сразу — сегодня — на дно!
Не знаем штормов, запределья, заразы,
Жужжит белопенное веретено.
Наш нос разрезает упругую воду.
Утюжит столетия наша корма.
Титаник, земля! Да, в огне нету брода,
Да в море мы сходим по суше с ума!
Плывем. Эта палуба что так трясется?!
Вниманья торжественно не обращай!
Гляди в рюмки лед, в колыханье колодца,
Украсит лимон длиннолистный твой чай!
Ах, верхние палубы вертки, стрекозы!
Ах, нижние палубы — крепки навек!
Шампанское шепчет! Хрустальные розы!
В открытые окна слетающий снег…
Нам музыка эта рыдает, играет
На весь необъятный слепой ресторан!
И каждый не знает, что он умирает.
И каждый в ночи хоть немножечко пьян.
И танец… кэк-уок, или гордое танго…
Ах, этот прилюдный, подблюдный фокстрот…
Налейте мне сока… разрежьте мне манго…
Подайте салфетку… слеза режет рот…
Народ! Ты плывешь еще. Разве не чудо —
Корабль еще цел, и форштевень упрям!
Еще потанцую средь яда и блуда!
Еще прибегу в корабельный мой храм!
Качаются свечи… кренятся иконы…
Поклоны отдам и молитву воздам —
И в море огней, в ураган-котильоны,
По бальным, по взгальным веселым следам!
Ведут оркестранты смычками по жилам —
Шатается музыка, пьяная вдрызг.
Мы тонем! Вы слышите?! Полночь пробило!
…часов комариный, рыдающий писк.
Слез брызги застыли. Вода, ты так рядом.
Стихия, ты гибель. Кого обвинять?
Безумного рыка, хмельного надсада
Сильнее — молчанья широкая гладь.
Обнимемся, люди!
…нельзя обниматься.
Поднимемся, люди!
…мы тонем, гляди.
Осколками роскоши, стеклами глянца
Осыпано тело. И кровь на груди.
Гляди: у души моей тоже есть кожа.
Когда под водою исчезнет корма —
Я воду вдохну, до сияющей дрожи,
До боли при родах сошедшей с ума.
Мы поздно заметили звездные грады.
Мы поздно увидели смертные льды.
Вопили: нам рано! нам жить еще надо!
Кричали: спасите! не сдюжим беды!
А тут оркестранты так тихо играют,
Так музыка щеки и веки мне жжет…
Я к ним подхожу… голым ангелом Рая…
Иль вестником Ада… последний поход…
И я опускаюсь пред ней на колени,
Пред музыкой милой последней моей,
Она за спиною — весь хор поколений,
Победы всех войн, казни всех площадей,
Все праздники, трубы, хоругви и флаги,
Объятья в ночи и младенческий крик,
Вся жизнь на юру, на откосе отваги,
Ликующий вопль и рыдающий лик,
Я рот разеваю — так плачет, так стонет
Народ, и последнюю песню пою
О том, как земля наша медленно тонет
В слезах колыбельных, у тьмы на краю.
И шлюпки спускают! И резко стреляют!
Спасают, карают — во звездной пыли!
…а мне музыканты рэгтайм свой играют —
Кокетке, певичке небес и земли.
СТРАСТЬ
ты плывешь надо мной
ты вечно плывешь надо мной
я ракушек стая
галька цветная
осколки разбитых жизней
под грудью твоей под руками
под ладонью речной мой жемчуг смешной
тризной и укоризной
маленький и кривой пьяный еще живой
точками запятыми слепыми зрачками
под тобой ресницы мои волосы водоросли мои
я русалочий бред твой
бормотанием торопливым
помнишь ели с тобою после любви
судака в песке печенного на кромке залива
ты не бойся не бомба
я не бойня твоя
уложила тебя не на закланье
поиграем в царицу жемчужную золотого царя
в двух рыб золотых
за гранью
этой рюмки граненой
а я твой сейф
подобрал ты ко мне отмычки
тебе рыба
а ты мне сеть
вот котел лови для розжига спички
человек состоит из пути в никуда
ладони-ступни-лопатка-трахея
этих бедер серебряных ведер вода
этой шеи стальная рея
брызги
капли
пузыри
струи
потоки
трубный вой
океан истекает кровью
обнимаемся крепко
уходим в бой
в запоздалое молитвословье
эти мелкие перлы на нитке шальной
от Картье а может забыла от Фаберже
тонут гаснут у изголовья
ты плывешь надо мной
в постели немой
под водой
над смертью моей неглиже
над жемчужной моей любовью
«мне иногда кажется что я глухой как Бетховен да что там просто Бетховен глухой напрочь насмерть глухой и что могу пользоваться только разговорными тетрадями людям протягиваю а они мне в тетрадочку пишут вроде бы слова а я слышу музыку я ее внутри себя слышу и слышу все время слышу а когда времени не станет я все равно буду ее слышать»
ВАСЯ
МУЗЫКА
звучите, звучите! ползи ты, ящерка, змейка,
лукавая молния из-под пальцев, кусающих гриф…
звучи, моя детская музыка, дудка-жалейка,
небес окарина, врата океана открыв.
у каждого, кто, качаясь, бредово играет,
зажмурясь, улыбку бабочкой на лик нацепив,
судьба верной собаки, что изгнали из Рая,
судьба стылой колючки, царицы из всех крапив.
поет вьолончель,
клянется навеки скрипка,
и плачет… и плачу,
ладони притиснув к печеным яблокам щек.
альтист, какая ж горячая у тебя улыбка,
ты дышишь на деку, мгновенно белеет висок,
ты дышишь на музыку, наледь вот-вот оттает,
ты сердцем греешь винный приторный лак
на выгибах эф, струна дрожит красноталом,
по грифу слеза течет на вороний пиджак.
вы сбились в горстку музыки на палубе этой.
сгребли в исповедный вас, нежный, цветочный стог.
поет вьолончель, контрабас стреляет ракетой,
спасите, о, помогите, люди, а может, Бог.
поет вьолончель грудно, громадно и густо,
так женщины воют по дорогим мертвецам.
обвал хрусталя, седой водоскат искусства
зачем сейчас, напоследок, тонущим нам?!
как стонет рояль! Боже мой! он умеет плакать.
он все умеет: пленять, судить и орать!
пахать чернозем! месить сапогами слякоть,
на золоте струн рожать поцелуев рать!
играй, пианист! звучи! тебя не застрелят!
играй, как умеешь! а ты умеешь — весь мир!
мерцай-бегай пальцами, вышептывай терпкие трели,
бросай нам в публику полынной ноты сапфир!
звучите все сразу! ни приговора, ни сглазу,
ни памяти вам, искусникам… ночь, перешитый фрак…
вдыхай же музыку-боль веселящим газом,
и смейся, когда тебе сердце зажмут в кулак!
под ребрами музыка… тесно и узко… томно вратами,
путем родовым не в жизнь уходить — на дно.
играй, моя музыка, звезды пятипалой пламя,
морской офицер рыдает, горбясь, да все равно!
играй, мое чудо, аккордом погрузимся тихо
туда, где нам рыбы тихими ртами споют,
где рыбьими херувимами станем…
ни крика, ни дыха,
молчанье… сурдина… квинтет прощальных минут…
звучи, океан! моей музыкой ты восстанешь.
мы канем вниз, а ты воздымешься вверх —
оживше-Голгофскими, разбойничьими крестами,
в едином котле варящими плач и смех!
играйте, ребята! вода захлестнула нищих.
богатые дышат еще… над перстнями дрожат веера…
играйте все громче, ярче, нежнее, тише и чище,
играйте сегодня, как завтра и как вчера.
припомните отмель, костер, ночную рыбалку,
отцово курево, штопаный бабкин носок,
и Матери вашей Божью зимнюю галку —
с ладони, опричь кормушки, клюет кусок…
звучите, молчите, минута для вспоминаний
о, есть еще, есть еще, есть еще, есть еще, есть…
…как трудно на скрипке скрипеть… а снаружи — сани,
и снег, и елка, и льда консервная жесть,
и флаг этот, мак махровый в мутной метели,
и первый, за гаражами, едучий табак,
и первый жар с девчонкой безумной постели,
и первый, вязью мороза, диагноз: рак…
а смертного ложа, играйте, уже не будет,
о, только играй, не рви время, не рви струну,
вы все герои, играйте, пусть плачут люди,
мы с музыкой чистой, небесной пойдем ко дну,
прижмись же к музыке милой ладонями, грудью, устами,
последний гимн, уплывая, кричит народ,
юродивой музыки океан из земли восстанет
и хлынет на палубу, и лепет жалкий зальет,
а скрипка плывет,
плывет небес нотоносец,
плывет партитура, расписана по голосам, строга…
звучи! пусть глаз твой на струны медные косит,
о помощи мир не просит, и такт отбивает нога.
о, вы уж не люди, а просто вольные звуки.
трепещет дека, свет клавиш — на дне зрачка.
назначено вам обняться в невыносимой муке
лишь с музыкой вашей, под пулями звезд у виска.
ЧТО БУДЕТ
я загляну тебе в лодку потных ладоней.
так на железо красное зрит неклейменый раб.
что будет после того, как корабль утонет?
что станет после того, как утонет корабль?
что будет после гибели нашей всеобщей,
после гибели мира нашего,
а может, он не
умрет, он плывет, и проплывет он больше,
чем ему назначено Богом, лежащим на дне.
что, Боже, будет со мной после моей смерти?
что после смерти моей будет с миром моим?
уйдет в затвор новая Катерина Доэрти,
новых войн разойдется кругами угольный дым.
я просто делаю бесполезную эту попытку
глянуть в будущее… ладони давай, раскрой,
консервы вскрой, и свари гороховый, жидкий,
походный суп за взорванной в атаке горой…
в бессмертном мире все, милый друг, умирает.
в бессмертном мире всему подведут черту.
ах, к черту гаданья! сломя голову удирает
бессмертное время, разрезано на эту жизнь и на ту.
я руки твои, время, хватаю шальными руками,
от ладони ладонь отдираю… а что внутри?
я, время мое, с тобой умираю веками,
а как умирать буду — отвернись! не смотри!
о, вот ладонный узор!
Амазонки пираньи…
мираж Миссисипи… Волга в ватнике льда…
священный Байкал — исподом зеркал…
и за ранней ранью —
Атлантика… о, ты гибели в ней не искал…
вот эти спирали судьбы на подушечках пальцев,
на каютных подушках, на позолоте вод,
ты ваксой, ты жиром их черным вышей на пяльцах,
расшей обшивку и ризы морской испод!
ты ими солги, письменами скорби и гнева,
беспомощными царапинами, иероглифами любви,
ты ими прижмись ко щекам моим, справа и слева,
впечатай крепко в лицо мое и шепни: живи!
мы тонем, а ты живи!
заливайся слезами,
выдумывай вновь секстант или ватерпас!
…никто не знает, что с нами случится завтра,
и лишь земля морями плачет о нас.
РУСЬ
Тонет Русь. Холстина белья.
Руки вверх. Дымы деревень.
Тонет старуха, Россия моя.
Крест надень.
Ты, в бане парясь, крест потерял.
Гремучий пафос ты нацепил.
В овраге язвой чернеет пал.
Молиться нет сил.
Как баня выстыла. Охватит дрожь.
Окно отсветит красной слюдой.
Не по хорошу мил, а по милу хорош.
Я рыба мыльная — под водой.
Тону, раба. Воздух хватаю ртом.
Я Земля-Рыба. Огромен плавник.
Я только сейчас. Никогда потом.
Я — материк.
Я страшно, медленно под воду иду —
Гигант плавучий, роскошь камней.
Чешую посейте мою в борозду.
Взойдет — до скончанья дней.
Меня изнутри воды видать:
Громады жабр, громады гор,
Навыкате жемчуга благодать,
А хвост — костер.
А хвост остер, и остер плавник,
Я Рыба-Осетр, торчит копье.
Плыву, каменный материк,
Взрезаю плавнями бытие.
Я Земля-Рыба, двояко дышу.
Я Земля-Птица, а плыть могу.
Я Земля-Псица, я вою в тылу,
За околицей, на снегу.
Не соблазни наживкой меня.
Брюхо не взрежь.
Я тону, твоего огня
Слепящая брешь.
Я тону. Я каменный вес.
Сквозь воду времен
Иду на дно, серебряный лес,
Царский — на грудь — медальон.
Святой Георгий, за битву крест,
На гимнастерке болот.
Тонуть — геройский жест.
Гляди, народ.
Тони со мной. На моей спине
Теснись, топчись, пропадай.
Вспыхнет озеро в закатном огне.
Постой. Помолиться дай.
Я Русь-твоя-Рыба, я только миг,
Черный дым над костром.
Сверкнет со дна железный плавник
Розовым серебром.
Гляди, как тихо горит благодать
Огнем последней свечи.
Гляди, как могут рыбы рыдать
И камни плакать в ночи.
И звездами тянется Лебедь-Гусь
За плеск херувимьих крыл.
Холстина белья. Тонет Русь.
На знаменье нету сил.
КУВУКЛИЯ
Вода! Она ползет, змея!
Она встает смарагдами, цунами,
Зелено-хищная, перед тобою, перед нами,
А музыка?! Где музыка! Не слышу!
На крыше дома… корабля… на крыше
Не мира, нет, войны… на острие Памира —
Вода, вода! все рты орущие, соленые все дыры!
Мы мечемся! По лестнице, наверх,
На капитанский мостик! О, я слышу смех…
А это плач. Где ты, смешной ребенок
Из класса третьего?.. из трюма, из довременных пеленок,
Из той утробы, что ненасытима ужасом-углём,
Откуда все родимся позже, чем умрем,
Ты, шкет безоблачный… ох, съеден ты водой…
Подводный стол… о, мейссенский фарфор…
окно с атласной бородой —
Все через толщу лет… и вод… и Леты… и парад
Планет ли, чашек, рюмок… сквозь волны смарагд
Я вижу мир! В тяжелом вопле перекошен лик!
Его я повторю истошный крик!
А это что?! Кто поднял за власы меня
В подводный холод неба?! зануздал, как нравного коня,
И выше, выше?!.. вижу, Господи, корабль —
Да не корабль: часовенку, небесный дирижабль…
Колышется… а сверху, снизу, всюду — темнота…
Идет парчовый старец… он отбросил тень креста…
С него морские ангелы снимают ризы слепь…
Крест на груди… что тело медное, на цепь
Повешено… в рубахе во исподней остается он —
В плавучую часовню входит, будто в сон…
А у часовенки той — Господи, узри!.. —
Два круглые окна мерцают кровью изнутри…
Иллюминаторы…
и перед круглым тем, совиным тем окном
Стоит монах… и свечи стиснул в кулаке!..
и время длится сном!
И воды скорбью серебра бесслезного текут…
Сияюща их сталь… алмазен их салют…
Губу я закушу… молчу и не дышу… о, зрю я из небес:
Кувуклия — корабль! изыди, ляд и бес!
Изыди, сатана!.. сейчас огонь зажжется,
Любовью полыхнет сквозь круглые оконца,
Ну вот, лишь миг, секунда… до того,
Как мы войдем во глубь, как грянет ничего,
Нигде и низачем, никто и никогда, —
Любовью вспыхнет сумасшедшая вода!
Так вот зачем купили мы билет
Чрез этот океан! чрез эту толщу лет
Смарагдовых, бензинных, облученных, пулевых, —
Чтобы пропеть себя — кондак, духовный стих,
Церковную стезю, чугунную тюрьму,
Свободу, что, старуха, не нужна на свете никому,
Чтоб, умирая, обратить потоки слез
И плоти дрожь, и дух-наш-нож — в тебя, Агиос Фос!
Кувуклия моя! Ты, Агиос мой Фос!
Мой Благодатный Огнь, что мир мой перерос!
Я знать не знала, что, плывя, затеешь ты тонуть,
Чтобы родиться вновь — букварь мой, Божий Путь!
Вот пламя-буквица! Костер — вот вечный знак!
Вот книгу по огням следит скользящий зрак,
Слезится око, и кривяся, гаснет рот,
Но сердце дальше свой псалом передает,
Поет, когда любовь пропарывает лед,
Поет, когда война огнем крестит народ,
Поет на свадьбах, и при родах, и за гранью,
Окутав кровный холм объятий алой тканью,
И, умирая, мы передаем тебя, Огонь,
Тем, кто спасать придет! толкаем в грубую ладонь
Моряцкую! к тельняшкам их поближе, ближе, ну…
А мы не у воды — мы у Огня в плену!
Мы, уходя на смерть, приветствуем тебя,
Царя царей, чья тяжела воскресшая стопа,
Мы, уходя на смерть, протягиваем Свет
Кружащимся в грядущих вальсах сонмам бед,
Созвездьям счастий, вереницам горьких войн —
Чтоб помнили про Свет, предвечен и спокоен!
Мы умираем, да! мы утопаем, да!
Внутри Кувуклии по глотку нам вода!
Но лица светятся и светят! лица жгут
Кромешный мрак, судьбу закручивая в жгут!
Мы погружаемся! Впередсмотрящий, о!
Уже идешь на дно, не видишь ничего!
И руки-ноги растопырены… обнять
Всю воду и огни… земле всей исполать…
Ах, вы не верили?! А вот! вода прижмет
Хребтину к релингу — и хрустнет костный лед,
И хлынет в рот, и легким не вздохнуть уже,
Не спеть любовь на сем прозрачном рубеже…
На вираже… воронка крутит, тянет вбок,
Ну что же Ты, явись, спаси мя, Бог,
Я только Благодатный Свет Твой, Агиос Твой Фос,
Я ничего не зрю из-за прощальных слез!
Я погружаюсь… я лишь рыба… я…
В зеленой тьме плыву… вот вся моя семья —
Ручонка малая… ребенок мой больной…
Тебя нашла я под водой… и ты со мной…
Мы оба выплывем… воскреснем… мы одни
В сей толще ледяной — зажженные огни…
Мы благодатны… мы стократны… мы возвратны… мы
Горим плывем карабкаясь из тьмы
Лягушки две
две твари земляных
две пары глаз
Господь с небес воззри сквозь толщу вод на нас
Нам радость протяни верни кострищем жизнь
Мальчишка крепче за руку мою навек держись
Из круглого стекла навеки полыхнем
Иллюминатор разобьем
и выбухнем вдвоем
Пылая так что жмурься заслоняйся спасу нет
Вокруг тебя — мы, Свет
Внутри тебя — мы, Свет
Огонь такой глаза и лоб и руки смело жги
И рот ожги пускай потешатся враги
В него елец-лицо и окунь-сердце окуни —
Его глотай он хлеб и в нем вине тони
И стань ты им Блаженным тем Огнем
Ему вовек не потонуть мы жили в нем
И будем жить — в ночи — в пустыне — в боли на века —
Во тьме казнящей — рвясь из рук из кулака —
Из крепко связанных в пучок свечей —
ни шагу нам назад —
в неведомы века
в невиданны Эдемы
в деготь-Ад
Мальчонка не дрожи гляди мы Ад мы Рай
Мы плазма звездная мы плащаницы край
Подводный мрак исхлестан весь огнем
Горим
сияем
таем
пламенеем
жжем
плывем
«я знаете часто вижу сон странный такой сон будто у моих ног на земле лежит громадная книга величиной с меня или даже больше не книга а целый дом у нее толстые будто жестяные или даже стальные страницы и я наклоняюсь будто кланяюсь и с трудом эти железные тяжелые страницы переворачиваю а на страницах появляются буквы и на моих глазах складываются в слова а слова текут как ручьи и светятся и вдруг начинают вспыхивать цветными огнями а потом по железу плывут картины как лодки по реке а потом картины выходят из железа и плывут передо мной как живые а тут вдруг начинает музыка звучать и поют голоса и говорят и смеются и плачут я слышу как плачут и я понимаю это живая книга и мне становится так страшно и светло и я понимаю я сама ее написала и я хочу за нее попросить прощенья у Бога»
ЛЁЛЯ
ЛОЛИТА
Какие ждут соблазны! Какая брезжит сласть!
Порочная, заразная хохочет нагло пасть:
Лолита, вошь кусачая, ничтожней комара,
На передок незрячая до самого утра!
Мужик, зачем ты втрескался в такую мошкару?!
Тебя засудят с треском! не врубятся в игру!
Тебе — картишки-шахматы, а людям — страх и риск:
Твоими с девкой шашнями опять напьются вдрызг!
Плывете на Титанике — а часики — бим-бом,
Утюжите Атлантику богатым утюгом!
Когда обедать сядете — на скатерть — ятаган,
А жгучих яств закажете роскошный чемодан!
Отец кладет несмело на блюдо дочки стейк…
А вам-то что за дело? Свободен человек!
Порочная Европа поверила кино,
И гадкая Америка грохочет — все равно!
Ах ты, кинематограф, поджаристый порок!
Ты граммофон, фонограф, безумный бальный шелк!
Цыганки романсеро в салоне под рояль!
Карменки Хабанера — купюр к ногам не жаль!
Картишки-шахматишки… качается кровать…
Любовь такая в книжке… чтоб слюни всем пускать…
И снова ресторация, колье, жратва, питье —
И этот SOS по рации, и в ребра колотье!
И эта жесткость медная святых морских команд,
И эти люди бедные, молчащие стократ,
В отсеках, где, потеючи, спят на телах тела —
А жгут себя, как свечи, молитвой-два-крыла…
А вы, Лолита с Гумбертом? что стихли, роскошь-пьянь?!
Сложили гузкой губоньки, шанелька, финь-шампань?!
Простите, что ль, бормочете?.. не слышу… повтори!
Орет во звездах кочет задолго до зари…
Простите, ах, простите… кого простить-то? вас?
Вы с наше проплывите, вы повторите нас —
Тех, кто во тьме трудился, при ярком солнце сгиб,
Тех, кто тайком молился среди зубастых рыб!
Народ, он вышьет знамя созвездием обид.
Народ, он вас не знает, но, может, вас простит!
И то! не преступленье, а черт ли, смех один —
Цыпленком наслажденье, мускатный Аладдин,
В каюте дикий хохот, щекоткой сыпь да сыпь,
Трубит слоновий хобот, кричит ночная выпь,
Плоть пачкает зефиром губу, висок и грудь,
А душу — на полмира — надрезав, растянуть,
Напялить на приклады, насунуть на муляж —
Порок, одна отрада, не выдашь, не предашь.
И плачет дядька в клетке, идя по морю вброд,
И голая нимфетка забьет подушкой рот,
На простынях порока кровь — звездами со дна:
Глаголица пророка, пустыни письмена.
ДВОЕ
Ты на доске лежал, мой человек,
Вниз животом на плахе деревянной.
Твой красный жар струился из-под век.
Затихнув и простившись с окаянной
Судьбой, ты плыл на горестной доске,
Весло руки моталось безымянно.
Ты плыл тихонько, скорбно, налегке.
Я видела тебя. Я сознавала:
Сейчас расстанусь тоже, здесь, в тоске,
С любимой жизнью. Не начну сначала
Кровавый ход по тайным временам,
По утомленным сажей поддувалам.
Ты леденел. И ты молчал, как храм,
Разрушенный в военном лихолетье,
Руиною плывущий по утрам.
Так вниз лицом, совсем один на свете,
Валялся, не бревно и не доска,
А человек, подбитый Богом ветер.
Вот серебро на выгибе виска.
Вот ноги исхудалые, как плети,
Затылок беззащитный — для курка.
Нам кажется, что мы за все в ответе.
Оно не так. Мы рыболова снасть.
Мы прутья на замок закрытой клети.
Хотим дышать! А вольно и пропасть.
Хотим любить! И вот родятся дети,
И утонуть — как бы к груди припасть
Молочной, на бессрочную годину.
Играли в вист и в покер. Да, все в масть.
Зубаста пасть немого Господина.
Не только Бога суждено украсть:
У Бога из кармана — цацку, ляльку.
Вот участь, вот одна благая часть —
Так вниз лицом уплыть — воды не жалко —
в сияющего океана тьму.
Я подплыву. Рукой, древесней палки,
Дотронусь до руки. Ее сожму
До крови, до кости. А смерть сильнее.
Тебя, гляди, за шею обниму.
Доска плывет моя. А я над нею.
Не чую уж давно ни рук, ни ног.
Вселенский холод солью зеленеет.
Да только шевеленье! Резкий вздрог!
Дыханье, рея чайкою над реей,
Перелетело холода порог!
Мой человек! Мой ужас и надежда!
Открой уста, как радости зарок,
Открой сомкнуты водорослью вежды!
Живой! Неужто! Впрямь ты жив! Воскрес!
И я жива, хотя мы вместе тонем!
В иллюминатор луч, с небес отвес,
Вонзается! Вернулись из агоний!
Вошли опять в судьбы лукавый лес!
…опять, зачем… за радостью в погоне…
За горем и за скорбью… все обман…
От рук, в прощанье стиснутых навеки,
Соленый поднимается туман.
Не боги мы, родной. Мы человеки.
Дрожат уста. Соль усыпает веки.
Качается угрюмый океан.
СВОДКИ НАСТОЯЩЕГО
наша Родина на почетном месте по количеству
зараженных подлой заразой
Елизавета Вторая ее величество
сшила саван
для праздничного экстаза
покупайте шабли — излечит сплин
покупайте штаны на вырост
покупайте древний от малярии хинин —
он излечит коронавирус
покупайте гэвкамен сногсшибательный
от расстрела нету целебней мази
регистрация смартфонов обязательна
их в мире уже как грязи
Пентагон снял на видео как НЛО летит в ночи
над грозой
будто плачет
черное небо белой слезой а снизу медведем ревут Аппалачи
на Филиппинах угроза цунами
наводненье на батьке-Амуре
блаженная по имени Маня проповедует а все верят дуре
юродка по имени Паня на площади Красной воскресла
астронавт по имени Пламя
катапультировался
в Царском кресле
говорят в Кумране вынули из песка низачем просто так
перчатку царя Соломона
в чипсах на рынке нашли мышьяк
у Бузовой за ухом — феромоны
министры предупредили владыку в столице
об аномально неистовом лете
о дефиците русской пшеницы
о выстрелах на рассвете
рубль валится доллар лезет вверх
евро ползет крокодилом
нефть падает а если встанет — вот смех
вспыхнет черным паникадилом
Турция перешла в наступленье на Сирию на бедняжку
Игры в Токио под сомненьем
олимпийскую жги рубашку
покончил вот ужас с собой
послушник Троице-Сергиевой лавры
кибермошенники в бой идут за монетой и славой
стал победителем Лев в охренительном шоу «Маска»
в Заполярье цветет львиный зев
на Чукотке — тюльпанная сказка
в Северном Ледовитом тают льды
через тридцать лет их не будет
пчелиный рой в форме бороды носят сумасшедшие люди
уже продают внедорожник Nissan по ТВ и по интернету
а что скажи такое интернет
да ты пьян
а на это нету ответа
он был есть и будет всегда а понятно все распрекрасно
это Бог глаза его борода и стигматы как день все ясно
воду в ступе толочь
как темная ночь
как на пенсию жить мне месяц
Спиридон Тримифунтский не сможет помочь
к Радунице соченье месят
снова Boeing рухнул в чащобе святой
то ли Явы а то ли Суматры
старики и младенцы хоть волком вой
это нынче а что же завтра
умер главный врач он народ излечил
он плыл
во круизе по океану
этот паводок — к горлу и нету сил
хлещет боль изо ржавого крана
сериал «Диверсант» сериал «Комендант»
мало платят комедиантам
а старик на лавке с утра поддат
затыкает бутылку ватой
наша жизнь! шуршим мимолетом машин
мимоходом счастье хороним
это просто новости
миг один
танец пламени на небосклоне
сон бредовый в пустом вагоне ночном
кашель глух настигла зараза
все забудь все уплыло все стало сном
ты его не видал ни разу
твой Титаник загинет большой корабль
ах зачем пустился в дорогу
ты в нем вошка блошка пыльца мизерабль
человек завтра пьющий с Богом
СВОДКИ БУДУЩЕГО
Бунт рабочих на Титане страшном спутнике Сатурна
у народности Корона всплеск рождаемости бурный
у поклонников Корана радость — звезды Рамазана
над Венерою восходят и взойдут на Марсе завтра
не сошлете на Центавра центробежного пророка
не засадите под ребра ножевидного порока
обессмертили каратом Шах-алмазом в нищем хоре
нефтяной фонтан проклятый воскресили всем на горе
печень в форме черепахи чемпиону приживили
а Стюарт Марии плаху смеху для восстановили
а на Ground Zero в небо снова Башню Вавилона
возвели фигурой хлеба кирпичом непропеченным
а под ребрами два сердца у насельника Катара
найдены единоверцы у лиловых аватаров
светятся во тьме растенья плазма светится живая
водку в Космосе оленьем невесомо наливают
плачет оборотень волком в оборотном лунном мраке
человечьей головою воет грубая собака
вот и сделали машину в виде гусеницы дикой
мертвой головы старинной с черепом заместо лика
вместо крика — резкий клаксон заземельный занебесный
зазмеится хитрой кляксой завопит запечным бесом
сдали тест на гениальность лупоглазые макаки
узкогубые мартышки клюволицые бараки
уличили астронавтов во грехе святого пьянства
и сослали в нуль-пространство в Ракоходную туманность
карантин на Ганимеде карантин на Энцеладе
завтра мы лишимся смерти ах зачем чего же ради
кружит Фобос кружит Деймос марсианка взбунтовалась
объявила голодовку на всю жизнь какая малость
мощного заката алость вечного восхода жалость
в красных россыпях песчаных ты совсем одна осталась
за орбитою Плутона испекли небесный пряник
а на верфях Альбиона вновь построили Титаник
на Архэ родился автор ах Божественной Комедьи
аватар и авиатор беспредельного бессмертья
бесконечного безумья
безнадзорного веселья
невозвратного изгнанья на излете Воскресенья
«а что вы думаете мы не тонем мы тонем сами того не сознавая ну и что вон ученые учат если человек не вечен то и народы не вечны каждому назначен срок а я скажу так если народы не вечны так и планеты не вечны вот наша планета ну почему она вечна возьмет да и погибнет когда а какая разница один умный мужик сказал времени нет и я повторю нет времени гибни матушка когда хочешь»
МИТЯ
ДАЛЬШЕ
я вижу будущее из круглого окна
из котла из варева с самого дна
дальше дальше Титаник плывет
он не сдох крепко связан железный плот
он скрежещет дальше режет волну
он режет будущее по куску всем всем
винты тарахтят и я не усну
а в будущем спать не будут совсем
пилюлю глотни — обрати день в ночь
обрати зиму в лето — сожри кристалл
обратим ход времен
обёрнут скотч
вокруг Божьей книги чтоб никто не читал
корабль иной воздух в кровь рассечет
иновременье вспенит мыльной кормой
пророки в будущем наперечет
средь них за стеклом — рот орущий мой
за дымом — очей моих рыбий страх
за паром отверженного котла
там варятся танки стингеры ах
стальные объедки смахнут со стола
я вижу сквозь ветхое барахло
я зрю чрез кипящие пузыри
что было
что есть
что еще не пришло
огонь преисподний гудит внутри
на всех живущих земно — призри
на гадов морских небесных — воззри
крестом вышей гладью Голгофских три
креста — на красной кромке зари
помилуй мя Боже мя имярек
по милости вечной велицей Твоей
крыло голубиное нежный снег
над маковкой мертвой — светом пролей
Псалтырь мои слезы откроют тебя
на той странице где всем обрыв
начнут читать по слогам хрипя
старинным слогом: жив еще жив
животный жуткий сладостный стиль
о чем тот Овидий Гораций о чем
о чем Петрарка забыта быль
когда-то и пыль была кирпичом
я только начетчица древних книг
я только пророчица за стеклом
иллюминатора
только миг
удар по воде железным веслом
о тихо! услышьте что всех нас ждет!
безумие боль или благодать
иным народом станет народ
иной земли уже не видать
а что вы думали — нет измен
а что вы думали — нет страстей
берите будущее взамен
грызни и свары
собачьих костей
в зенит стучу — Боже треснет пусть —
я бабьим бешеным кулаком
нахлынь вода я в бочонке мчусь
Гвидоном
Кощеевым башмаком
иглой в утином слепом яйце
сломай меня — улетит душа
я вижу что будет в самом конце
не веря не ведая не дыша
на Тя уповаю Господи мой
пою да не постыжуся вовек
звездою Твоей возвернусь домой
пускай заметет мя Твой чистый снег
обаче в потопе хриплю трубой
приближусь к Тебе на стремя на стук
сердечный
пучина меж мной и Тобой —
ковром занебесных заплечных мук
о Небо ты сумасшествие есть
ты есть сумасшествие смерть моя
а зреть грядущее — это жесть
убийце врагу не желаю я
ударю сильнее
напор воды
снаружи в призрак мой саданет
я вижу инакий мой новый мир
иных времен лихолетный ход
иной железный терновый пот
иного царства цату — на грудь
седые космы
все Космос врет
обманет Лиры полярная ртуть
обманет Цефея жемчужная жуть
солжет нам фосфор-ночной-компас
пока живите вы как-нибудь
пока живите в последний раз
СССР
Сказано: не обернись.
Нарушу. И оглянусь.
Утонула жизнь.
Утонул Советский Союз.
Кто-то хочет его
Вернуть вдругорядь.
На дне его торжество.
Не поднять.
С ним утонуло все,
Что утонуть могло:
Красное колесо,
Баренцево весло.
Лодка — смоленей нет.
Рыба — соленей нет.
Войн, революций, блокад
Неугасимый свет.
Вам не вернуть его.
Горек подводный путь.
Вернуть его — все равно,
Что Землю вспять повернуть.
Бархат знамени ал
На штилевой воде.
СССР умчал
Спутником — ко Звезде.
Крови значок. Символ.
Взят у Египта взаймы.
Красный упрямый вол,
Тащивший повозку тьмы.
Лед победный, хоккей.
Снег победный, балет.
Железный терн лагерей.
Школьный бесплатный обед.
Рык победный, цирк.
Гром победный, парад.
НКВД и ВЦИК
Полный Гохран наград.
Луч победный, рентген.
Спич победный, трибун
Лысый, как автоген,
Столпник глухих трибун.
Золотом — плач войны.
Взорванный прах церквей.
Доношенные штаны
Влет скошенных сыновей.
Крик демонстраций: ввысь!
Нищий пельменный кус…
Сказано: не оглянись!
…плевать. Я — оглянусь.
«никто не знает что такое время вот мы все бормочем прошлое будущее а что такое настоящее не знает никто попробуй объясни что такое настоящее никто не сможет и никто не поймет слабо и я не философ никакой я простой человек но при слове время я плачу будто потерял кого родного любимого мы теряем время каждую секунду это очень больно»
ИГОРЬ
МАТЬ И ДИТЯ. ВТОРАЯ ВОЛНА
Я тебя родила — что же ты не орешь?..
Изгибаешь беззубый рот?..
На меня, на отца иль деда похож —
На досуге Бог разберет.
Ах, картина вечная, Мать и Дитя…
Ты не плачь, гляди веселей…
Освещен — гляди, какие дела —
Коридор корабельный ей.
То ль икона, то ль живопись… не разберу…
Подзамел малеванец следы…
Мимо нее иду поутру —
Налить из титана воды.
Ах, соленой воды… ах, воды морской…
Спит в каютах, храпит народ…
И поет под железом, под грубой доской
Волна; как баба, поет.
Моя черная юбка, как ряса, страх!
Кофта черная режет глаз!
Меня весь пароход за монашку, ах,
Принимает: молись за нас!
Я качаюсь. С кружкой в каюту иду.
Мне потверже бы наступить.
Не пролить эту воду… бреду в бреду…
Мне так сильно охота пить…
А в каюте ребенок. Чужой ли, мой —
А какая разница, Бог?..
Ты убавил час… а потом, за кормой,
Не успели, и два уволок…
Петр и Павел, и как там тебя, Илья,
Перевру я все имена…
Торкну дверь… разметан кокон белья.
Жизнь малая лежит одна.
Жизнь малая тихо сопит и спит.
Я из кружечки жадно пью.
Пью и плачу, под левою грудью болит,
Подбородок, рот оболью,
Пить-то надо — я так младенца кормлю,
Так над палубой жжет звезда,
Я так сильно, море, сына люблю.
Не утонем мы никогда.
Вот и все. Железная кружка пуста.
Мертвый кесарь — в пустой груди.
Грудь открою и тихо согрею уста:
Божие Богови воздади.
РАДОСТЬ МОЯ
народная песня
Прощай радось ты моя да и ужась мой
поплывем ли мы домой
поплывем ли на лодье утлой
на лодчоночке минутной
уповать на ветр попутнай будем
родну землишку да не забудем
а к чужбине чужедальной
держим путь рыдальнай да печальнай
Прощай радось родна да свободна
ты землица неисходна
как топтала да я табе стопами
умывала я табе слезами
Прощай горушка моя зеленокудрява
речушка моя синя-кровава
прощай ночушка мово нещастнаво застрела
как стояла под прицелом
прощай свадебка моя гулянка-пьянка
да мое ли поцалуи спозаранку
да жанеха моёва на войну поутречку побрали
а старухи ревом-ти рыдали
а и рыдала я кидалась на колена
да кричала прощу вси разлуки вси измены
да тольки ты мой суженай
с войнушечки верниси
ко устам моем алам
устама ты прижмиси
Прощай радось жись моя
не дождуси табе я
выйду на берег да сяду в лодью д-поплыву
потону да боле не живу
оглянуси — а земелюшка моя со мною тонеть
инда человеком стонеть
инда горушка моя д-под воду уходить
заберег мой льдянай колобродить
выгребу я в лодье на стремнину
помолюси я Отцу да Сыну
да черпнеть лодья забортом водицы
да пойдеть на дно душа-девица
на гулянках у Божечки хороводить будеть
вы ея в молитовках помянити люди
а любимай ты мой суженай-родной
в небеси обнимесси со мной
сужденною жаной
и волна плеснеть над нами
по-над облаками
и плыветь лодья
Прощай радось жись моя
«планеты крутятся вокруг Солнца или Солнце и все планеты вокруг Земли да мне все равно Земля в центре мира да ведь это звучит гордо гораздо лучше Земле над миром царить чем юлить служанкой вокруг Солнца а почему Солнце царь надо всеми кто это изобрел придумал какой хитрый изобретатель и все повторяют а Земля может квадратная а не круглая может наши глаза плохие зеркала отражают не то что есть на самом деле а то что мы выдумали а что такое самое дело по-латыни по-немецки по-английски да хоть по-ангельски не знает никто»
ГАЛЯ
***
детство, нега моя
в погорелом дыму…
на пожарище давнем тебя обниму.
я огонь этот лисий перехитрю.
я спиртовкой горю,
керосинкой горю.
ты мой маленький,
пальчик мой, мальчик, печаль,
я котенком царапаю старый рояль,
пламя музыки… тетка послала, как Бог,
тяжким медленным грузом железных дорог.
поезд Вологда — Горький,
поезд Горький — Москва,
от Москвы до Парижа доплюхать едва,
от Парижа до тьмы, где Амур и Байкал,
где никто не любил, не судил, не искал.
детство, ты мне нуга!
ты гирлянда моя!
на великую ель тебя вешаю я!
не сочту я времен! не умру в новый год!
а Титаник парит, а Титаник плывет!
я не знаю еще, что я тоже плыву,
повторяю знамен заревую молву,
оттого зареву, что Гагарин летит!
что в ночи Мавзолей красным снегом укрыт!
и под елкой так плачу под радиогул,
что год прошлый навеки, навек утонул!
дайте, дети, сыграю вам! в клавишу ткну
хворым, сломанным пальцем… я песню одну!
я не помню той песни родные слова,
помню только припев: ты живой, я жива!
подыграйте! посыплются ноты — пускай! —
мимо клавиш, пюпитра, свечи, через край,
заблестит — поскользнись! — навощённый паркет,
сколько снятых внаем, неоплаченных лет!
Ах ты, детство мое!
мой довременный дом!
все орехи и сласти на блюде моем!
гости, ну, заходите!.. а ты кто такой,
весь замурзанный, грецкий орех за щекой,
лучеглазый пацан! яркозубый пятак!
ты соседский?.. ах, Господи, звать тебя как…
крепко в руку вцепился мне рачьей клешней,
ты молитвенник мой, цесаревич ты мой,
ты возлюбленный мой, ты ребеночек мой,
ты отец мой, ах, отче, пора бы домой,
в дивный детский, мгновенно синеющий дым,
где запиской — псалом за портретом седым,
где за кровной иконой — окурок войны,
где ныряю мальком в крематорные сны,
ноги в катанки, зверем — ушанку — на лоб,
на салазках айда,
и валиться в сугроб,
и на площадь лететь — там пожаром — салют!
а война умерла! нас уже не убьют!
о, не знаем еще, эту жизнь напролет,
что зимующих птиц только время убьет!
только Время-Титаник разрежет волну,
раскромсает, разрубит на мир и войну,
и я плачу, и нище, слезами, плачу
за торжественный хлеб, за худую свечу,
за насмешку и зло,
невпопад-красоту,
а Титаник пылает со мной на борту,
груз великий везет, о, мы знаем наш путь
наизусть! под водой только воду вдохнуть…
ты, мальчонка… я помню, ты мне подарил
из марлевочки — ангела с лепетом крыл!
посадила на колкий его изумруд…
все наврал ты, что все после елки умрут…
мать в гостиную вносит горячий пирог,
пляшут дети, ступает отец на порог,
запах крепко-табачный, рука — яркий луч,
и бутылка в кармане, глазурный сургуч,
он моряк, этот дом он ведет кораблем,
никуда не уйдем.
никогда не умрем.
В оформлении использованы картины Владимира Фуфачева «Рождение мира» и «Море»