ЛИТЕРАТУРА

Памяти моей матери,
нейроофтальмолога,
глазного хирурга,
военной медицинской сестры,
подполковника медицинской службы запаса,
заслуженного врача Российской Федерации
Нины Степановны Липатовой

***

Сёстры мои. Сёстры.
Сёстры милосердия.
Эту дверь открою и тихо войду.
Вы мои слёзы. Вы мое бессмертие.
Наяву, во времени, в чужом бреду.
Вы чужие сёстры.
Вы чужие девочки.
Дочери, и матери, и жены, и…
Милосердье надвое, натрое не делится.
Вот оно — единое, родильное, в крови.
Вот оно — ребёнок… каждый раз рождается…
Я-то, хирургиня, застыла у стола…
Рана углубляется, кетгут разрывается,
Человека человек спасает, вот и все дела.
Человеку человек — тепло… хлеб… колыбельная…
Замерцала боль керосином золотым…
Закопчённое стекло… жизнь-смерть нераздельная…
Замыкается войны чёрный круг и дым…
Божий круг. Коловрат. Вековое колесо.
Время, ты по кругу! А мне — лазарет.
Снова раненых гора. Кровь пылает полосой.
Лишь во сне моей войны не было и нет.
А глаза открою — стон… жалуются, сердятся…
Бредят… дико вопят… стариками ли, детьми…
Я опять на войне — сестра милосердия.
Крепче ты меня, солдат, пред смертью обними.
И тебя я обниму. В смерть, в неё не верится.
Ты детей ещё родишь. Вернешься домой.

…сёстры мои. Сёстры.
Сёстры милосердия.
Мiръ лежит на койке, контуженный, немой.
Мiръ лежит, слепой, великий, насмерть перевязанный,
Весь обхваченный крестом, красным бинтом.
Мы его спасём. Как и было сказано.
Во Святом Писании. И сейчас. И потом.

***

Я вижу вас. В проёме ли дверном,
В оконном закрещённом ли квадрате —
Вот тень. Вот лик. И думы об одном:
Пусть тот солдатик выживет в палате.

На койке ржавой, третьей от окна,
Под морфия инъекцией, под платом
Немого жара. Там — идёт война.
Здесь — скорбный бой немеркнущей палаты.

Я вижу вас. Близ швабры и ведра.
В огне стерильной операционной.
Стоящих до полночи, до утра
На вахте лазаретной и бессонной.

Девчонки, школьницы ещё вчера.
Хирурга понимают с полуслова.
Кровавый шёлк больничного ковра.
Вы сёстры милосердия святого.

Вы видите в лицо уродку-смерть.
Калечную. Глухую. Ледяную.
Вы шепчете: тебе нас не посметь
Всех перебить. Мы, весь народ, воюем.

Мы русские. Весь русский лазарет.
Порвём мы на бинты свои рубахи:
Казах, якут, татарин. Смерти нет.
И боли нет. И времени. И страха.

И только там, в ночи, я вижу вас,
С термометром и полным жизни шприцем,
С пронзительным свеченьем слёзных глаз,
В полночной тьме разрушенной больницы.

И лица тех военных медсестёр —
Как родовые строгие иконы.
Во времени ином горит костёр:
Так чудотворно, так неизречённо.

И на колени мысленно встаю
Пред каждым сестринским,
во мгле плывущим ликом:
Родные, забинтуйте жизнь мою,
Израненную памятью великой.

***

Рядом со мной, в лазарете моём,
рядом с операционным моим столом,
На поле боя, когда нельзя идти в рост,
только ползти.
В белых халатах, они все в грязи и крови,
они дом на слом,
Разбомблённый дом, Красный Крест,
на спине вдаль не унести.
Только на рукаве. Красный Крест мой — на рукаве.
Родные, вы ведёте войну со Смертию не в бою,
Не под грохот снарядов — здесь, на столе,
в простынёвой траве,
В белой, жгущей инеем, злой траве,
наискось разрезающей жизнь мою.
Хирургический стол. Милая! Скальпель! Иглу! Кетгут!
Веди бой за жизнь. Да, за жизнь. Да, за эту, юную, да.
Ты не знаешь, кто ранен вчера, кто умер сегодня,
и завтра они умрут;
Здесь, сегодня, сейчас — спасай эту судьбу,
ведь пришла беда.
Эту жизнь спаси! Этот мир спаси!
Да, вы все, слышите, Русский Мiръ.
Война, она только лишь началась.
Недавно. Вчера. Или века назад?
Дождь раненых идет стеной.
Река орущих, плачущих, над немыми людьми
Красным криком летящих,
руслом крови неудержно хлещущих в Ад.
А нам эту кровь останавливать!
Вату мне! Марлю! Жгут!
Бойцы выгибаются, болью исходят,
умирают у нас на руках.
Сараюшка возле села — наш лазарет.
Бессонный, кровавый труд.
На войне, видишь, как на войне.
Таблетками не убьёшь дикий страх.
Да, таблетки! Чёрт, закончились все, товарищ военврач.
Инъекцию кордиамина! Закончился.
Адреналин! Есть ещё?! Есть.
Ой, сестричка, как же болит… сил нет, больно как…
Больно, боец, не плачь.
А хочешь, поплачь. Усни, боец.
Во сне пусть приснится весь
Тебе мир, за него воюешь, за него ранен,
за него и помрёшь,
За великий наш Русский Мiръ,
только утром, солдат, проснись,
Ну а ты, сестрица, к столу, валидол под язык,
скальпель не трожь,
Он стерилен, прокипячён,
разрезает жизнь вдоль, поперёк, вверх и вниз.

…а ты, слышишь, вставай, эй, солдат, утро уже,
Завтра Пасха, цвета неба яйцо Фаберже,
а доктор в карман рукой — шасть, ничего не пойму,
Кусок сахару, завалялся в кармане, в табачных крошках,
не побрезгуй, держи,
То тебе подарок, сестра, ой, доктор, спасибо,
нужно вам самому,
А больной что лежит, не проснулся, груз двести,
да брось, не дрожи,
Наступаем, свернём лазарет,
нам теперь лишь вперёд и вперёд,
Ну да хватит трястись, побледнела вся,
на, нашатырь нюхни,
Отступает враг, наступаем мы,
и больше никто не умрёт,
Все уже герои, а значит, бессмертные,
ночью над лазаретом огни,
Недвижимых раненых что, бросать,
спокойно, за ними обоз придет,
Да, бросать, сестра,
доктор, я не могу, они так смотрят, они кричат,
Не бросайте нас, доктор, сестриченька,
белых простынок слепой ледоход,
Я остаюсь, товарищ военврач, ни шагу назад,
Нарушить приказ — трибунал, я знаю, расстреляйте меня,
Я сама выносила из боя раненых, товарищ мой военврач,
По земле расстелена плащ-палатка,
и я, ухватясь за край, тащу посреди огня
И ползу по земле, и тяну, волоку и тащу,
и тащу, хоть плачь,
Эту жизнь — через смерть!
Господи, ее к медали приставь!
Что вы там бормочете?! Присягу?! Устав?!

…что у тебя в санитарной сумке, сестра моя?
Йод. Вата. Бинт. Марля. Спички. Вода.
Больше ничего нет.
Ой, наврала. Спирт во фляге. А ещё смена белья.
А ещё фонарь и свеча: в темноте должен быть свет.
Вам, хирургам, спирт под расписку дают.
А мне сунул в сумку наш командир.
Так небрежно, косился в сторону.
…а я на бинты рвала с себя бельё.
Рубашонкой моей, в лоскуты разодранной,
зиянье кровавых дыр
На века заматывала,
бинтовала войны проклятой дымное бытиё.
Рубашонка моя, ещё теплая…
тела моего живое тепло…
Часто думала: вой снаряда —
и нет лазарета, и меня тоже нет.
Солнце вижу коричневым, в чёрных тучах,
сквозь копотное стекло.
Доктор, я остаюсь.
У меня в сумке бинт, спирт и свет.
У меня в сумке Время. Нет, вам его не покажу.
Оно не кричит. Не плачет. Оно тяжело молчит.
Завтра наша победа.
Нет, товарищ хирург, я не боюсь, не дрожу.
Я просто горю, в белом халате свеча,
Красный Крест, в чёрной ночи.

***

Нам храбрости не занимать.
Хирурги — наши генералы.
Молчит моя медичка-мать,
Она сегодня так устала.

Вот табурет и коридор.
И руки бросить на колени.
Кричат солдаты — страшный хор —
Поверх бинтов, снегов, ранений.

Они кричат поверх смертей.
Поверх атаки лиц незрячих.
Сестрица, чаю им налей
И с ложки покорми лежачих.

Нам ярости не занимать.
Освободим, спасём мы землю.
Молчит моя святая мать,
Закрыв глаза, минутно дремлет.

А завтра снова будет бой.
Злой. Ожидаемый. Внезапный.
Побудь наедине с собой.
Меня родишь ты завтра. Завтра.

«ДЕЖНЁВ» (СКР-19). МЕДВЕДИЦА НА ЛЬДИНЕ.
ОСТРОВ КОЛГУЕВ

Прицел был точным и неистовым.
Полярной ночи встало пламя
Над сухо прозвучавшим выстрелом.
И мачты глянули — крестами.

— Попал, Никола!..

— Мясо доброе…

— Спускайте трап — айда за тушей…

Сиянье Севера меж рёбрами
Стояло, опаляя душу.

Но близ медведицы, враз рухнувшей
Горой еды, добытой с бою, —
О, что-то белое, скульнувшее,
Молящее забрать с собою!

Был бел сынок её единственный —
Заклятый жизнью медвежонок.
Во льдах скулёж его таинственный
Слезою тёк, горяч и тонок.

Я ствол винтовки сжал зачумленно.
Братва на палубе гудела.
Искуплено или загублено,
Чтоб выжить, человечье тело?!

Сторожевик, зажат торосами,
Борта зальделые топорщил.
И я, стыдяся, меж матросами
Лицо тяжёлым смехом морщил.

О жизнь, и кровь и гололедица,
Родимые — навеки — пятна!
Сейчас возьмём на борт медведицу,
Разделаем, соля нещадно.

И знал я, что теперь-то выживем,
Что фрица обхитрим — еды-то!..
И знал: спасительнейшим выстрелом
Зверюга Божия убита.

И видел — как в умалишении —
Себя, кто пережил, кто спасся:
Все глады, моры и лишения,
Все горести
и все напасти!

Все коммуналки, общежития,
Столы, богаты пустотою,
И слёзы паче винопития
В дыму дороги и постоя!

Всю жизнь — отверстую, грядущую!
Всех женщин, что, убиты мною,
Любимые, единосущие,
Ушли за вьюгой ледяною!

И ту, отчаянней ребёнка,
С медовым и полынным телом,
Скулящую темно и тонко
Над мёртвою постелью белой…

…………………………………………………………………

Но маленький комок испуганный
Точил свой плач у белой глыбы.
Но Время, нами так поругано,
Шло крупной медленною рыбой.

Но палуба кренилась заново.
Но плакал, видя жизнь — нагую.
Но страшно обнимало зарево
Наш остров ледяной
Колгуев.

***

Сёстры мои! Сестрички!
Бомбили… стреляли… взрывали…
Родимые сёстры мои! Лучезарные птички!
Вы глаза бойцам закрывали… вам глаза бойцы закрывали…
Над вами шептала неслышно:
Господи, Ты Сам их в Мiръ Иной проводи.
А как там, в Мiре Иномъ? Идут ли из крови дожди?
Райский там Сад цветёт — или война грохочет?
Рушатся зданья? Кричат, умирая, люди в полночи?
А говорят, тело умрёт, а душа бессмертна… летает на воле…
А больно ли в Мiре Иномъ? Плачут ли там от боли?..

Милые, девочки мои,
светлые Ангелы последней войны!
Да, ты, вот ты. Снятся ли тебе светлые сны?
Ангел мой, Ангел в кровавом халате!
Санитарный поезд сегодня прикатит.
Раненый затылком видит полотно железной дороги.
Машину разбомбили. Смерть на пороге.
В конюшне, близ околицы, лошадь стоит,
впряжена в телегу.
У лошади глаза, как у человека.
Как у солдата, что только из боя.
Она медленно, отчаянно качает тяжёлою головою.
Сколько раненых, девочки, мы в телегу уложим?
Запахнись в тулупчик, собачий до дрожи.
Раненые не дрова. Увезём десять?
А сорок останутся? На чём жизни взвесить?
На глазок? На безмене? На весах с-под картошки?!
Громко орёт лазаретная кошка.
На лошадке трюх-трюх,
лётчик нас видит с неба, вражина,
Бомбу сбросит,
склонилась рябина до самого тына,
А раньше была красотка-война,
сабли, казаки, папахи,
А пули всё те же, и всё те же в кровище рубахи,
И всё так же по полю ползли вы,
девчонки в касках,
И такие же танки навстречу,
сатаны стальные салазки,
Раскатают в кровавый блин,
а вам жизни спасать, вам смерти не надо,
Умереть лучше завтра, до рыдания, до снегопада,
А вам каски что миски, вы из них частенько едите,
То картовь, то кашу, то паутины морозные нити,
Повар на кухне вам половником из котла наливает
То сон, то хмельную явь, и музыка хлещет живая,
Эти песни про нашу Победу, мы победим,
всё будет как надо,
Сестрички мои, всё в руках горит,
бегу от солдата к солдату,
Перевязок конвейер, кручусь как челнок,
одна рана, другая рана,
А доктор все шьёт-зашивает, великий портной,
от смертей уже пьяный,
Доктор, дай помогу, я с иглой управляться умею,
Пока кетгут сквозь кожу тяну, и сама поседею,
Обезболить! Укол! Есть, товарищ хирург!
Попаду в вену с ходу,
Шприц оружье моё,
свеча над молитвой святого народа,
Лазарет это храм, в нем молюсь по утрам,
по ночам всё читаю молитвы,
Лазарет моя вера, надежда,
моя последняя битва,
Лазарет то любовь моя, ночь без сна,
с бедными криками боли,
Всей молитвою стонет война,
всей атакой солдатской отчаянной доли,
Лазарет это бой мой,
я каждый день, каждую ночь в нём воюю,
Нет медикаментов сегодня, а есть любовь,
ею ненависть перебинтую,
Операция, нет анальгина, щепку в рот, и грызи,
чтобы боль не выпустить в крике,
Операция, во имя Отца и Сына,
и Дух Святой малюет во тьме золотые лики,
То солдаты мои, я умру от любви,
к каждой душе живой, что страждет на койке,
Это наш военный Гомер, Илиада кровавых сфер,
запах зимней полынной настойки,
Шприц моё копьё, и моё забытьё, и прозрачный патрон,
вы лишь ранены, вы не убиты,
Вы не прокляты, нет,
вы не преданы, не разлюблены, не позабыты,
Вы на койках, на панцирных сетках, а мы сёстры ваши,
Мани, Веры, Ирины, Нади, Насти, Лары, Любы и Глаши,
Это страшно и больно, молитва и мужество,
жить под огнём и под пулей,
Надо жить, милосердие, надо любить,
мы сегодня на грош не уснули,
Все родные бойцы, всем медсёстры родня,
всем судьбу обезболить напропалую,
И безногим, безруким, безглазым, дай я тебя поцелую,
И опять наклоняюсь, и выживу нынче едва ли,
Целовали меня мои раненые, умирающие целовали,
Яко в церкви: в щёки, в лоб, со слезами,
как в Пасхальные светы,
То предсмертная Пасха,
Твой поцелуй, Господи, без ответа,
Вы глаза бойцам закрывали…
вам глаза бойцы закрывали…
Родимые сёстры мои! Лучезарные птички!
Бомбили… стреляли… жгли… пытали…
казнили… взрывали…
Война. Ночи без сна. Сёстры мои! Сестрички!

МОЛИТВА

Сегодня в лазарет наш с далёкой ли дали
Совсем цыплёнка юного, мальчонку привезли.

Из кузова сгрузили и на руках внесли
В огромную палату: в крови, снегу, пыли.

Обмыть мальчонку надо! Всё чистым быть должно.
А нянечка-старуха так молится в окно.

На Солнце, как на Спаса… икона — небеса…
Зовите вы хирурга! Жить парню полчаса!

Хирург бежит, вздыхает, всю видит боль-беду.
Реку переплывает, идёт-бредёт по льду.

Реку войны и скорби, и простынь, и пелён,
Реку судьбы и смерти, реку иных времён.

А мать моя, сестричка, рукой зажала рот:
Такой солдат молоденький, а нынче вдруг умрёт!

Не умирай, шептала, держись, не умирай,
Во что бы то ни стало держись и побеждай!

Зажимы подавала… Стояла у стола…
А нянечка-старуха молилась и ждала.

А нянечка святые все путала слова,
Молилась как умела, молилась от себя…

Хирург над страшной раной творил последний шов.
Шагнул назад, как пьяный, без сил, в поту, без слов.

Солдат, мальчонка бледный, последний дух и дых.
Он снизу вверх застыло смотрел на нас, живых.

И мать моя, сестричка, отбросила зажим,
И тихо так и горько заплакала над ним.

А нянечка молилась, молилась всё равно,
И Солнце бинтовало разверстое окно,

И Бог молитву слышал, в слезах смирен и тих,
И в небе Сам молился за мёртвых и живых.

***

Сестра милосердия. Твой лазарет. Раненых — огляди.
Бойцы лежат тихо. Сочится свет. Крест на каждой груди.
Герои войны. Военный хирург в каптёрке — ночь!.. — задремал.
Бинт, марля звёзд. Мир горек и прост. Верблюжий жар одеял.
Ах, этот скальпель… его лезвиё насквозь времена пробьёт.
Да, жизнь спасти. Подержать в горсти стерильный марлевый лёд.
Никто не умрёт. Эта вера в Дух… в его царенье и край…
И днём, и в ночи чертоломь за двух, сестра, только не умирай.
Двужильна ты. Свет — над головой. Война — до Победы — всегда.
Вчера — умирал. Сегодня — живой. Горят, кричат города.
Сестра милосердия. Твой солдат. За раненых — помолись.
За Русский Мiръ. Ни шагу назад. За свет. За Бога. За жизнь.

***

Россию невозможно победить.
Россия победит сама. Гляди:
Война закончилась, и оборвалась нить…
О нет, война пребудет впереди.
На крепкой нити — ожерелье войн.
Тки, Пенелопа, красный свой ковер!
Победа будет, Мiръ, ты будь спокоен,
Взойдет заря, и выйдем на простор.
Утихнут выстрелы. Не будет литься кровь.
Я расстегнула белый мой халат.
Горелки газовой огонь. Не надо слов.
Их больше нет. Все времена — назад.
Вот боль. Вот смерть. Всё будет, как и впредь.
Иной войны полнощной не боюсь.
Солдат, усни. Не надо так смотреть
Тебе в огонь. Погаснет, ну и пусть.
Мы преподали Мiру наш урок.
Да, жизнями. А чем ещё платить,
Чтоб не пустить проклятье на порог,
Чтобы любви не оборвалась нить?
Победа завтра. Зимняя заря.
Полынный запах. Хладный лазарет.
Пойми, пойми, что было всё не зря.
Что сатаны уже за гранью — нет.
История, я только медсестра,
Нет никого, лишь Бог один со мной,
Хирург зашьёт разрезы до утра,
Ребёнок кровью плачет за стеной,
Я на солдат глазами матерей,
Глазами всех родных икон гляжу,
Встаю в проёме выбитых дверей,
Теку родною кровью по ножу,
По скальпелю, по тьме, по лезвию,
По звёздам, по отчаянной судьбе:
Господь, возьми Ты, Отче, жизнь мою,
А им — отдай. В ночи молюсь Тебе.

УЛЫБКА БОГА

Живый в помощи Вышняго,
в крове Бога небеснаго водворится.
Речет Господеви:
заступник мой еси и прибежище мое,
Бог мой, и уповаю на Него…

Вы все живые, убитые, в Боге.
Вы все в крови Его течёте.
Он ваш заступник при пыльной дороге.
Уповайте на кров Его в истоке, в излёте.
Он разорвёт сеть, что на вас накинут.
Он отведёт кровавых словес канонаду.
Его нежные пальцы у вас из сердца вынут
Иглу-отраву — а втиснут — отраду.
Вы под крылом Его все — лежите.
Правда Его щетинится оружьем
Вокруг вас. Прядутся ночные нити.
Но никогда уже
ничего
вам бояться не нужно.
Пуля летящая свистит над вами.
Бес хохочущий — у ног, обугленный, в корчах.
Тысяча падёт — тьмы тем мощное пламя
За вашими спинами — вашу войну окончит.
Глядите, герои, очами родными!
Богом прощены смертельные раны.
Богом повторено каждое имя —
Груз двести уйдёт в больные бураны.
Богом отпущены, раскрошены ситным —
Военным голубям — все грехи ваши:
Все грёзы о жизни пред Адской битвой,
Весь хлебный запах апрельских пашен.
Парни! Вы же так мало жили!
Прожили на свете лишь света кусочек.
В атаку бежали, в поту, в соли-мыле,
Сапогом давя морзянку тире и точек…
Сапогами прожигая землю чужую,
Сапогами сбивая кандалы и оковы…
Уповаю на вас! К вам прихожу я,
Как на исповедь к батюшке в ризе парчовой!
Не придёт к вам зло. Не разрежет рана
На куски — тело, на ломти — сердце.
Вы, ребята, вы сгибли слишком рано,
И от вашей смерти нам некуда деться!
Бог на вас невесомых Ангелов спустит.
На руки они вас, убитых, подхватят.
И вас снова мамаши найдут в капусте,
И принесёт в клюве аист
к родильной кровати.
И ни аспид, ни василиск не страшен.
И ни лев, ни змей…
не солгу… не отрину…
Вы стоите крепче кремлёвских башен,
Хоть лежите в тесных глухих домовинах.
И ваш сон зорче любого дозора.
И ваш стон слышат по всей земле человеки.
И Господь,
во избежанье тоски и позора,
Вас в улыбку Свою ясную
обращает
навеки.

***

Затягивает в бездну, и отступать нельзя.
Жизнь длится бестелесно, по радуге скользя.
Я знаю неизбежность. Я знаю правды страх.
Я — санитарка беглая с ребенком на руках.
Куда бегу от войн я? От деток и отцов?
Безумна и спокойна… улыбка вместо слов…
Юродивая песня: о, кто вас защитит?..
Рыдая, кто воскреснет, кто все грехи простит?..
Глаза детей огромны. Ребёночек, не плачь!
Мiръ — царские хоромы, пожар, в ночи горяч.
Война идёт, бесстрастна. Горят крыльцо, порог.
Прошу, полейте маслом на лбу дитя ожог!
Товарищ врач, мне часто святые снятся сны:
Торжественное счастье придёт после войны!
Обнявшись, все танцуют… на площадях, в ночи…
И музыка милует… ах, песня, не молчи…
Ни у кого не выйдет героев, нас, убить.
Ни у кого не выйдет нас, доктор, погубить.
Палата стонет, дышит… несётся время вскачь…
Заснул мальчонка… тише, товарищ военврач…
Война, она такая. Смерть рядом. Прилетит.
Я плачу, прижимая к груди младенца. Спит.
Не мать я. Санитарка. Отломок голытьбы.
Такого я подарка не ждамши от судьбы.
Вчера его родные сгорели все, дотла.
Они теперь святые. Их обнимает мгла.
И вот я среди боли, с ребёнком на руках.
Война, а ты доколе? Рассыпься ты во прах.
Иду между боями, по радуге скользя.
И наступает пламя. И отступать нельзя.

***

Сестра, родная, моя летняя, вот ты, ты, да.
Помнишь меня, последнего? Раны сочти, года.
Ты подползла ко мне. Разрывы гремят вокруг.
Я лежу навзничь в грязи, огне, не чую ни ног, ни рук.
Рука перебита. Дошло.
А у тебя из сумки ножницы выпали, нож
Потерялся. Снаряды рвутся. Вместо крика лишь дрожь.
Ни ножа. Ни ножниц. Лицо приближаешь.
Улыбка. Зубы. Мне
Грызла зверицей мышцы и кожу,
я думал: это во сне.
Мягкие ткани. Ужас и дым.
На землю плевала кровь.
Слезами залейся. Горем упейся.
И снова: волчицей, без слов.
Резать жизнь зубов остриями! Это надо суметь.
И перегрызла. Вот боли пламя. Бинта белая плеть.
Ах ты!.. что?.. бинта не хватило.
Стащила с плеча едва
Гимнастерку. С неженской силой
оторвала рукава.
Я помню, что шептал тебе я,
солдат, безрукий, в бреду:
Сестра, ты вся моя семья… в огонь за тебя пойду…
Бинтуй скорей… мне снова в бой…
сейчас… скоро… опять…
А победим — вернусь за тобой…
будем на свадьбе гулять…
В атаку пойду… убью врага…
во имя твоё, сестра…
Люблю тебя… ты мне дорога…
мне в бой… сейчас… до утра…
А ты на меня глядела так,
будто я умер уже,
А ты была мой Родины флаг
на дымовом рубеже,
А ты слышишь, помнишь, как я умирал,
я просто так оживал,
Я просто так тебя обнимал,
так тебя целовал,
Сестра, ты ниже ко мне наклонись
всем инеем зимних трав,
Сестра, да ты вся моя жизнь,
пустой гимнастёрки рукав,
На кровотеченье немые жгуты,
наложенные стократ…
Сестра, да, это ты… Поцелуй. Губы горят.

***

Все мы, все до войны жили в мире.
И я тоже, я тихо жила.
Кошки тёплые в тихой квартире.
Письма старые — в печке — дотла.

О войне мы не думали думу.
Умотаюсь я — сон не идёт.
Время движется мощно, угрюмо.
Годы-месяцы наперечёт.

И когда утром радио резко,
Лютым взрывом, рвануло в зенит,
Я откинула вдаль занавеску,
Я услышала: сердце звенит.

И стояла я с мокрым, солёным,
Вмиг ослепшим от горя лицом,
И катил на меня с небосклона
Ураган, весь прошитый свинцом,

И на Мiръ, как на старое платье,
Я, прощаясь, глядела в окно —
Медсестра в опалённой палате,
В лазарете, забытом давно.

САУР-МОГИЛА

Здесь, под этим выгибом холма, женским Саур-животом,
Здесь все предки мои, не сойти с ума; здесь мой Саур-дом.
Дом, что брошен был века назад. Я далёко ушла.
Дом, букварём твердимый стократ: на краю стола
Каша, масло, галушки, борщ… Я шахтёрская дочь.
Я отсюда ушла, будущим тяжела,
прямо в ночь.

Дождь встаёт стеной. Дождь один со мной.
Даждь нам днесь
Наш насущный хлеб, Господи, ситный снег,
Пасхальную взвесь.
Ветер, он почти разрыв, ещё немного — снаряд…
Ветер, он на войне ещё жив, а про нас что говорят?

Рано я ушла. Мне кричали: эй! Вернись домой!
А передо мной — простор, косогор, хоровод, костёр,
бесноватый немой.
Хатка, чугунки, рушники… не могу, реву от тоски…
по Украйне в плацкартном вагоне трястись —
плакать не с руки, здесь вот похоронены беляки,
здесь — красные пареньки,
здесь Павло Наливайко скакал на коне,
здесь Тарас Бульба горел в огне,
родив нашу жизнь.

Я шахтёрская дочь. Я далёко ушла. До Расеи дошла.
До Сибири, молясь, добрела.
Только уголь с лица забыла стереть, со скуластой щеки —
Ни Байкал не смыл, ни Амур не плеснул,
на скуле так и осталась мгла,
Саур-мгла, Саур-ветла, Саур-полынь, и сжаты мои Саур-кулаки.

Я видала, откуда в иные века течёт Герой-река.
Гуляй-поле откуда растёт.
Подопригора и Перебейнос любили меня до слёз,
а слёзы ножами резали рот.

Вся в станице Марьевке Луганской области моя родня.
Эй, родимые, как вы там без меня?
Это я стою в перекрестье Саур-огня,
Это я ревмя реву у Саур-плетня,
Это я кричу в Саур-зеленя:

— Да разве найдётся на свете такая сила,
Что пересилила бы русскую силу!.. —
В звёздном хоре русалочьей ночи
и на бешеной ярмарке дня…

Ты, родня, держись! Вот такая настала жизнь.
Мы продержимся. Нас не повергнут ниц.
Мы восстанем — мильоном смеющихся лиц,
И рыдающих лиц,
И целующих ртов, и вопящих ртов,
И горящих кострами глаз,
И беременных животов,
И златыми объятьями распятых крестов!
Мiромъ всем, что за Мiръ — умереть готов!
За Саур-судьбу! За Саур-любовь!

…за церквушку тихую — на том берегу,
Где молиться в слезах я уже не могу…
не смогу… молюсь на ходу, на бегу,
в задыханье, в объятье, в чужом проклятье,
глядя счастью в лицо,
глядя в лицо врагу…

На руке ты моей, Саур-кольцо.
Саур-Мiръ, ты настанешь,
И я тебя сберегу.

***

Я тайком пишу врачебную книгу.
Я перебираю в памяти древние письмена.
На меня наплывают золочёные лики,
надвигается музыка, едва слышна.

Сколько внутренних органов, тьмы лазаретной,
неизвестных, арфовых лазуритовых нот,
этот звон сияющий, стон неприметный,
стол, по нему кровь течёт.

Военврач, этот стол твой рабочий снабжён жёлобом, стоком,
чтобы кровь текла не тебе на живот и в кулак,
ведь она сама по себе живёт, утекает до срока,
после боя, в крик ли, во флаг.

Я пишу про смерть боевую, мне она непонятна,
я не знаю, как там солдаты погибают в бою,
а о смерти лазаретной, под уколом, кроватной,
я вам тихо спою.

Эта смерть… Господи, а может, со мной не будет
ни её, ни братьев её и сестёр,
только вы, милосердия сёстры, но вы же не смерти, а люди,
вы же девушки, ваш ясен лучистый взор,

то ли будет смерть с вами, а может, не будет,
то ль случится с нами со всеми, а может, нет,
ну, а после войны, сёстры, ведь в Мiре останутся люди,
и от них пойдёт во тьму тихий свет,

ну, а сколько нас всех в живых отыщут после войны, не знаю,
может, всем нам каюк, может, немного восплачет нас,
да такая судьба, милая наша, родная,
не возьмёшь про запас,

в вещмешок не положишь, в сухпаек не запишешь,
не вольёшь во флягу спиртом, сожжёт потроха,
сочиняю последнюю книгу, пишу, режу, бинтую, тише,
ночь светла и тиха,

Бог со мной, говорю, а вы все атеистки, сёстры, ну ладно,
вы без задних пяток спите, там, в каптёрке, утлый диван,
раскладушка, матрац на полу, ну вот и отрадно,
а хирург ваш уходит в туман,

в океан войны, без лоций, в бушеванье страданий, боли,
в это око тайфуна военного, где хищно скалятся упыри,
все я раны зашил, а теперь мои письмена, кровью, доколе,
и ладони страниц, и лики небес, отвернись, не смотри.

Здесь вся тайна военная. Мiра громадная тайна.
Я не знаю её. Но я зашиваю её —
скальпель прочь, игла, кетгут, рук лебединый танец
над ужасною раной,
распахавшей до дна бытиё.

***

Ангел в окровавленном халате,
Приходи ко мне чайку попить.
Заварю чифир. Приди поплакать.
Попряди беседы тихой нить.

Душенька, сестричка, в полумраке,
с папиросой, над седым столом,
пред тобой сижу, верней собаки,
всё шепчу о прежнем, о былом.

То, что было до войны, забыто.
Помним… помним… делаем лишь вид.
Зыбко, нежно, призрачно и слито
со слезами боли и обид.

Расспрошу о тяжком или горьком.
Не ответишь — толку отвечать?
Столько видели смертей мы, столько
ужаса: на памяти — печать.

Улетают мысли гулким роем.
Стынет горький чай. Окурок смят.

— Все солдаты наши… все герои…
Я уж проверяла… тихо спят…

Жизнь — война. Осталось так немного.
Молча пить горячий страшный чай.
Жизнь — война. А смерть — она у Бога.
Ею мы оплатим дивный Рай.

Я сижу. Люблю тебя, сестрица.
Молча. Так судьбу ведут к венцу.
Мне война сегодня только снится.
Снишься ты. Слезою по лицу.

Я молчу. И ты молчишь. И молча
Ходят звёзды. Ночью боя нет.
Шёпотом, во тьме тяжёлой, молится
Раненый, холодный лазарет.

День Победы! День любви. Объятий.
Смерть войне! Живущим — исполать!
…Ангел в окровавленном халате,
Дай хоть руку мне поцеловать.

***

Вся радость на рельсах. Вся жизнь на колёсах.
Такая война!
Мы сыплемся, люди, мы красное просо,
Не наша вина.

Летит мой состав. Крен тяжёлых вагонов.
От Керженца до Днепра.
От Волги до Припяти, Буга и Дона,
Салгира, Хопра.

Держитесь, друзья. Эшелон обстреляли.
Я призрак. Я страх.
Я просто младенец в тугом одеяле
На неба руках.

Отец, мать и брат пережили бомбёжку.
Нам жить до утра.
Воды воскрешенье и хлебная крошка.
Судьба, медсестра.

Я только хирург. Нас война разыскала.
Снарядов салют.
Я только хирург. Начинаем сначала.
Иглу мне, кетгут.

Который солдат? Кровь дождём. Зашиваю
И режу опять.
Сестра милосердия нынче живая.
Не падать! Не спать.

Мы все, дорогие, мы только герои,
Не мы, кто тогда?
Нас тысячи тысяч. Нас трое и двое.
Армада, орда.

И мы поднимаемся. Выше знамёна!
Команда: без слов.
Разрез без наркоза. Ни крика. Ни стона.
Мы только любовь.

Мы только страдающий рот пересохший,
Крик мощных атак.
Мотор умирающий, в поле заглохший.
На бинт пущен флаг.

И то наши лица — хоругви и стяги,
Мы — Спас в облаках.
Я просто ребенок последней отваги
На неба руках.

***

Койки, утварь всякая, бельё…
Весь родной, родимый лазарет…
Все походное, святое бытиё
На минуту, на бессчётно лет.

Море, море раненых, прибой
Крови офицеров ли, солдат.
Потерпи, соколик, я с тобой.
Мы ни шагу, говорю, назад.

Мы забыли, что у нас болит.
Режем смерть ночами у стола.
Лампа керосинная горит
Зеркалом. Луна в ночи взошла.

Сколь народу в поле полегло…
Покричи, солдатик, не молчи.
Нож, зажимы, битое стекло.
Раненые сёстры и врачи.

Кровью плещет времени река.
Переправа… крики… тьма людей…
Седина морозом у виска.
Мне в мензурку спиртику налей.

Радио хрипение поймай:
Что о нас сегодня говорят…
Грай вороний. Клёкот птичьих стай.
Пулемёты выстроились в ряд.

Лазарет, затерянный в степи.
Рядом фронт, разрывы, волчий лес.
Потерпи, солдатик, потерпи,
Я широкий сделаю разрез.

Выпущу я боль, и кровь, и гной.
Постою у смерти на краю.
Обмотаю Мiромъ и войной
Рану преподобную твою.

***

Нам есть хотелось всё время. Земля погибала в тиши.
В ней грелось зимнее семя забытой детской души.
Пыталась железную печку дровами нище кормить.
Пыталась гореть я свечкой, в ночи не плакать, а жить.
Прогреть лазарет собою! Всю старую школу, до дна.
Пускай там плещет прибоем о стены моя война.
Железная жжёт таратайка… дрова бросай до утра…
На школьной на балалайке бряцает в ночи сестра…
Огромен дворец… прогрей-ка… а раненый стонет так…
И дудка поёт, жалейка, над дымом диких атак…
Замёрзли, как Дед-Морозы, в саду больничном дубы.
Украдкой глотаю слёзы и слизываю с губы.
Как холодно! Сделай милость… давай все книги сожжём…
Война всей зимой явилась — и так орёт под ножом…
А вот выбегает кошка на снег в дырявом пальто.
Гляди скорее в окошко… не кошка — царица то…
И не пальто на лапах, а мантия-изумруд.
Я слышу горелый запах. Я знаю, что все умрут.
А может, собака злая, хоть Красный Крест на спине.
Иль Параскева святая — глаза на озёрном дне.
Ты встань у лечебного ложа, у пламенного стола!
Под скальпелем — плоть и кожа, под рёбрами — сердца мгла.
Молись, жена, за солдата, авось теперь не умрёт,
Чтоб из ночной палаты он — в бой, к Победе, вперёд…
Иди, погрейся меж всеми, прижмись горячей, тесней…
Нам хочется есть все время, уж много ночей и дней.

***

Мы ведем священную войну.
Нам не быть у зверьей тьмы в плену.
Время. Жизнь. Текучая вода.
Нам нужна Победа навсегда.

Не сдадимся, слышишь, вражий кат?!
Нет дороги нам теперь назад.
Лишь Победа — через боль, свинец.
Нам нужна Победа наконец.

На сраженье встала вся страна.
Это, да, священная война.
Да, потом наступит тишина.
Нам Победа, как любовь, нужна.

Нам нужна Победа, как цветок:
Алый мак, дыханье резеды.
Нам нужна Победа, как глоток
Чистой, как хрусталь, святой воды.

Ангелы, небесные цветы…
Васильки, ромашки и жасмин…
Аромат родимой красоты
Берегов, полей и луговин…

Жизнь — цветок. Ни шагу нам назад.
У цветов я радости учусь.
Встану на колени я, солдат,
Перед боем тихо помолюсь.

Мы бежим в атаку сквозь огонь.
Рукоять Победы жжёт ладонь.
Мы ведём священную войну.
…мы спасаем жизнь. Её одну.

***

Я сегодня в пилотке. Я сегодня в санбате.
Перевязка да марля. Фронтовая сестра.
В сапогах до колена. В белоснежном халате.
Бально белое платье. Больно: нынче, вчера.

Излеченье полдневно. Исцеленье ночами.
Вот укол чудодейный — будешь, братик мой, жив!
Перевязка дыханьем. Перевязка стихами.
Обнимаю стихами. Напеваю мотив.

На затылке — корзинкой — под шапчонкою — косы.
В битом зеркале вижу озорную весну.
Сколько раненых нынче! Я украдкою слёзы
Разотру кулаками и ладонью смахну.

Я хотела, чтоб юность. Я мечтала о свадьбе.
Лишь горчичная горечь лихолетной войны.
Перевязка надеждой: радость к сердцу прижать бы!
Перевязка судьбою: мы присяге верны.

Красный Крест на повязке — будто жгут на сосуде.
Завяжи ещё крепче! Болью всей завяжи!
Мы не Ангелы Божьи, мы военные люди,
Мы живём на обрыве, на границе души.

Мы ползём по-пластунски по смертельному полю,
По горящему полю, только звёзды одни.
Потерпи, мой солдатик, ты не чувствуешь боли,
Мы уже победили, вот салюта огни.

Табурет колченогий. Я сажусь к изголовью.
Спят в жару все герои. Спит в ночи лазарет.
Перевязка объятьем. Перевязка любовью.
Перевязка рыданьем. Исцеляющий свет.

Он ложится витками, с хрустом рвётся бинтами,
Он горит чистой марлей и уколом свечи.
Простыня снеговая. Слёзы, звёздное пламя.
Я всё плачу и плачу, в лазарете, в ночи.

Знаю, знаю всем сердцем: будет, будет Победа!
А война — это скальпель: боли, клятвы, суда.
Гаснет тусклая лампа. Море звёздного света.
Перевязка Победой: до конца. Навсегда.

***

Я гляжу в зеркало. Там — лица, лица.
В касках, платках, забинтованы лбы.
Мне жизнь моя лазаретная снится.
Так я иду — от беды до судьбы.
Я лишь дыханием вас исцеляю.
Я лишь стихами в ночи вас лечу.
Старая, Господи, нет, молодая.
Лампу хирургу!.. а может, свечу…
Люди, усталости я и не знаю.
Боль утихает, кричи не кричи.
Я лишь надеждою вас исцеляю,
Верой бинтую вам раны в ночи.
Эта война справедлива до боли.
Освобождаем, клянёмся, молчим.
Я обхожу лазаретное поле
С нежным, последним огарком свечи.
Как вам сегодня, солдатики, спится,
Койки парадом построились, в ряд…
Я гляжу в зеркало: там лица, лица.
Лбы забинтованы, каски горят.
Режет хирург вас от Ада до Рая,
Крутится бинт снеговой пеленой.
Я вас, любимые, всех исцеляю
Только любовью, лишь ею одной.

***

на войне милосердия сёстры творят невозможное
столько женщин и девушек толпы трудно представить себе
армия женских душ а душа-то гляди бескожая
тихо льётся из глаз тает слезой на губе
это Души Живыя воистину нас спасающи
от Смерти многоочитой укрывающи ликом объятием животом
долг перед Родиной — солдата сберечь и крест воскресающий
на него наложить верь не верь все равны под Крестом
под Красным Крестом любите солдаты сестёр ваших ласковых
они ваши матери ваши зазнобы ваши доченьки прекрасней нет на земле
вам смерть в лазарете кровью пропахшем покажется сказкою
коль сестра подойдёт без начала книга в руках чифир на столе
на табурет тихо сядет спросит ну как солдат тебе больно ли
может домой родне напишем письмо пока воет пурга
о чем мечтаешь вернуться домой там воля вольная
да нет сестра в отряд возвернусь и добью врага
дойду до берлоги где жёг он книги святые пророческие
где братьев пытал где бичевал нашего Бога в пыли
и пусть подыхает хоть тысячу лет в одиночестве
в колючей темнице на самом краю земли
а ты о чём мечтаешь милая душенька
красавица родная царевна сестричка моя
ну вот не плачь ну ладно хватит послушай-ка
ну вот виноват и зачем спросил бестолковый я
…а я держу подстаканник дрожит рука чай горячий плещется
отхлёбываю умираю воскресаю реву
мечтаю дожить до дня рожденья до дня заветного вещего
и счастлива буду знаешь коль доживу
отмечу ржаною корочкой мензуркою spiritus vini едучего
гроздью мёрзлой рябины а время всё-таки есть
да и Бог есть Он бросил нас в этот Мiръ по случаю
и вот воюем и умираем и вот мы здесь
и вот я за руку тебя беру солдатик мой миленький
ах Господи горячая ведь у тебя рука
и я молюсь за тебя и вслух и мыслями
и я обнимаю тебя наяву я рядом я так близка
и я целую тебя родной жарко по-настоящему
а все в палате спят а товарка скальпели кипятит
на стрехе топорщится инея мех
а завтра опять война и волною священной ярости
смывает злобу ненависть месть и последний грех

***

Пулемёт строчит. Пулемёт строчит.
Я сижу на камне. Холмы — за мной.
За спиною — Родина. Она молчит.
Образами встаёт за моей спиной.

Образами, хоругвями, реет стяг,
Золотые кисти, в цвет крови, да,
Это Время замкнулось, сжалось в кулак,
Лают на цепи костры, города.

Это бомбы летят. Ни шагу назад.
Это тот самый приказ, двести двадцать семь.
Я пытаюсь жить. А пули жужжат.
Иногда их не слышно совсем. Совсем.

Брось, ты, кукла, здесь никогда не была.
Ну и что? Об этом кровью писать
Изумлённого сердца? В пепел, дотла,
На войне сожгли. А бьётся опять.

Я лишь швец и жнец, на дуде игрец.
Просто баба, русская баба, пою.
Сто я песен знаю! Песням — конец.
Вот война. Ей спеть надо жизнь мою.

Я лишь Херувим, Серафим шестикрыл,
Я осыпалась с росписи с-под купола в пыль.
Я сестра милосердья, никто не любил.
Я сую солдату под мышку костыль.

Я сую офицеру кружку ко рту,
Там горячий чай, ледяная вода,
А он пьёт, как будто глядит в пустоту,
А там Бога нет и не было никогда.

А я тут шепчу ему: Бог с тобой.
Он тебя спасёт, Он уже тебя спас.
И пою, пою ему песню святой водой,
И текут, текут слёзы из ослепших глаз.

РАТНИЦА

Вот те праздничны узоры, рассребрёный изарбат!
Как на славнейшей на Волге струги-яхонты горят.
Под светилом воссияют, наискось волне плывут!
Вот пылает Кремль без краю — ясен-красен, берег крут!
Ах ты острова-излуки, речки-старицы-ручьи!
Рассыпны пески — что руки нежны-ласковы мои!
Алым бархатом да шелком исподёрнут мой шатёр!
Атаманша, взоры колки, лик пылает что костёр!
Дело ратное, добыча… Криком ветер есаул
Разрывает: клёкот птичий, порх синичий, битвы гул!
Ай ты времячко, ты буйно, кровушкой ты по ножу…
Я средь казаков шумливых молчаливенька сижу!
Гой еси вы, атаманы, братья ратные мои!
Не видал ли кто обмана девьей, бабьей ли любви!
Не обрящеши ли страсти! Не обымете ль судьбу!
Всё одно схоронишь счастье! Всё одно лежать в гробу!
Завтра грозна грянет битва! Поскачу я на коне
Во кровавую ловитву, по краснеющей стерне!
Красен Мiръ, и красны люди, и подавно кровь красна.
Я несу себя на блюде, смерти, жизни ли нужна!
Ой, на блюде на кровавом, на подносе жестяном…
Ой, погибну я со славой, иль загину черным сном!
Ай вы, молодцы-казаки, вы на струги — сядь да сядь!
Да гребите вниз по Волге, Волге-матушке опять!
Что сыскать нам?.. снова битва! Снова сеча, копья, меч!
И предсмертная молитва — под крестом родным возлечь…
Ах ты, Керженец да Кама, ах ты, Ахтуба моя!
В битве мы не имем сраму! И сражаюсь храбро я!
Победим врага — на струги, и по Волге к морю плыть!
На коврах на сорочинских восседать да зелье пить!
Ай ты, мой Телячий остров, зелень-кудри, тальники!
Полотняный парус грозный, ветер воли и тоски!
Ах, оружье долгомерно, пушки медны, грянем бой!
А любовь-то долготерпит, а любовь одна с тобой!
Смерть мы сеем! Смертью пашем!
Смертью сыты лишь мужи!
Я-то баба! Ад не страшен! Пред Геенной не дрожи!
Ах, ковры мои персидски, рытый бархат, красный плис!
Ах, орёл летает низко… значит, Богу помолись!
Кушай сладко, девка красна! Пей ты зелено вино!
Караулы не напрасны, вместо бархата — рядно!
Алебардами, секирой вся раскромсана парча.
Ай вы, в горностае дыры, в грязь — понёва — со плеча!
Ах ты, матинька ты Волга, мила Волженька моя!
Смерти ждать уже недолго, и заутра лития!
Ах, бухарские хиджабы! Ах, царьградский ты убрус!
Воин я! Не просто баба! Только… о любви молюсь…
О любви! Ах, люди-люди! Слуги нашего царя!
Бьётся, бьётся так под грудью легкокрылая заря…
Пир гудит между боями! И встаю, в руке потир,
И кричу, подъявши: с нами, люди, Бог! И с нами — Мiръ!
Мiръ… безумье новой смерти… плеть, стрела, праща, пищаль…
Жгите, режьте, насмерть бейте люди, вы, людей — не жаль!
За царя и за земельку! За тетёрку на суку!
Выпью — снова мне налей-ка: тьму, суждённу на веку!
Ах ты, сладкое-сладчайше, изумрудное винцо!
От людской галдящей чащи отверну к реке лицо…
Ах ты, Волга ты сердечна, ты река-моя-душа!
Утекаешь к жизни вечной… пьём из Млечного Ковша
Мы твою святую воду… мы твою святую синь…
Волга, посреди народа, мать, меня ты не покинь…
Мать, врага я повоюю да из-за тебя одной!
Я в тебя шагну, живую, потону, лишь будь со мной…
Волга-мать, ты на погосте, в небесах — любовь моя…
Коль умру — да киньте-бросьте в Волгу-реченьку меня…

***

об этом думать запрещено
чтобы не думать гляжу в окно
там воробьи
они хлеб клюют
уже столько минут

клюют клюют уже столько часов
столько молчания столько слов
а мне весь воздух кричит о войне
одной
одинокой мне

поеду поеду завтра туда
где я красива и молода
где я в лазарете опять сестра
средь сёстер ловка и быстра

врач курит ругается кричит: не спать
операцию сделает смолит опять
на меня наткнётся глазами
ты кто такова
поверх маски стерильно молчат слова

Белоснежное облако конница небес
грохот танков земных и железный бес
а я Ангел хирурга
скальпеля блеск
лазаретный марлевый арабеск

я стою молчу за белой спиной
военврач я твой Ангел ты будь со мной
вот тебе игла
вот тебе зажим
останавливай кровь
останавливай дым

останавливай этот последний взрыв
горьким спиртом святым потроха окропив
слёзным спиртом
я плачу
я просто свеча
лазаретная
оплываю ясна горяча

военврач мой товарищ ты дока ты ас
я плыву мимо крови мимо лиц мимо глаз
вон из операционной
начинается бой
будь со мной
и я буду с тобой

эй себе шепчу неужели я там
в лазарете том
он огромный храм
а я просто роспись малая над окном
там в притворе кровавом стальном

я на этой фреске застыла в огне
с койки тянется раненый навстречу мне
по щеке его глажу
как снег бледна

все равно милый кончится эта война

СИМ ПОБЕДИШИ

Дитя, часто слышу над собой, даже не понимая,
голос моей Души.
Она шепчет, я внимаю.
Её слова все, до дна, хороши.
Все слышу, все, до капли крови клейкой.
Иногда не разбираю слов.
Она шепчет: война, любимый, злодейка,
расстреляет в окопе снов.
Она шепчет: хирург, война — испытанье,
ты, прошу, её вброд перейди.
Её Бог послал помимо желанья;
поцелуй Его крест на груди.
Милосердия, да, одного милосердья
в жизни выше нет ничего.
Слышишь, сердце бьётся под рёбрами смерти:
значит, Божие торжество.
Ты хирург! Так спаси, спаси живое!
Острым скальпелем боль отсеки!
Пусть коровой реву, пусть волком вою
рядом, на расстояньи руки.
Она шепчет: я нежная нитка крови,
вытекаю из-под ножа.
Она шепчет: если в бой, встану наизготове,
не рыдая и не дрожа!
Она шепчет: не знаем волшебное слово,
чтобы крикнуть — и ужас взорвать.
Надо, милый, ещё дорасти до такого —
не убивать, а спасать!
Врач, профессия, милый, это такая —
никогда не уйдешь на покой:
Зашивать путь кровавый от Ада до Рая
прочной нитью, бараньей кишкой!

А я ей: не мешай, зашиваю брюхо
лучезарной, звёздной иглой.
Человечество, видишь, к ученью глухо,
зря вопим: сволочь смерть, долой!
А скажи мне, Душа моя, что же будет
там, за гранью, в далёком сне?
Оживут мертвецы? Образумятся люди?
Что на будущей грянет войне?
И каких буду я воскрешать убитых?
И какие рёбра вскрывать?
И каких вспоминать навек позабытых?
И какую Псалтырь читать?
Я ведь врач, это значит — почти священник,
вот уходит солдат во тьму,
А я над столом наклонюсь, исповедник,
у него покаянье приму.
Всяк из нас на войне. Всяк смертельно ранен.
Пуля вон, навылет, прошла.
Умирая, сплетаем травы дыханий.
На крови. На краю стола.
Это я оперирую?! Я — зашиваю?!
Хирургической лампой горю?!
Это я на столе под ножом умираю,
это я в потолок смотрю!
Это ты, о Душа, это ты воевала!
Это в поле ранена ты!
Я тебя зашивал — и ты оживала,
и бежала — от версты до версты!
Ах ты, Душенька, ты, голубка, сестричка…
Скальпель брошен… побудь со мной.
Средь зимы пой песню, милая птичка.
Мы войну убиваем войной.
Мы идём вперед. Я хирург лазаретный.
Вот курю. Вьётся сизый дым.
Мiръ, пускай он жестокий, злой, безответный.
С верой, правдой мы победим.
Глубоко папиросы блаженство вдыхаю.
Вот блаженство — побыть с тобой.

Она шепчет: война, любимый, такая.
Скоро утро. И снова — бой.

***

Лазаретная нянька.
Швабра. Сода. Вода.
На посту ванька-встанька,
А война — навсегда.

А денёк-то как ярок,
А зима на мороз.
А в кармане — сухарик,
Грызла — мокрый от слёз.

Чай вприкуску с рыданьем
О здоровом, больном,
Пополам с бормотаньем,
Одиноким псалмом.

Не старуха, девица,
А молитву могу.
Ни сельца, ни столицы
Не дадим мы врагу.

Сохнет рот от проклятий.
Папиросный мой дым…
Стонет, плачет солдатик.
Я реву вместе с ним.

А потом мою, мою,
Намываю полы —
Неизбывной зимою,
На краю сизой мглы,

Во хрустальных берёзах,
Кружевах куржака…
Лазаретные слёзы.
Хлорка. Сода. Тоска.

Только: нянечка!.. — крикнут
Из-за края земли…
Всё никак не привыкну
Я к разрывам вдали.

***

в Рождестве девство сохранила еси…
не проси бессмертия, не проси.
не проси славы: похвалы — ничто.
руки вдень во старое, военное пальто.
не проси богатства, никогда не проси.
ни сокровищ, ни яхонтов на небеси.
лишь огромные, с землю величиной, облака
плывут… не дотянется сиротская рука.
не проси отмщения, не проси.
во успении Мiра не оставила еси,
Богородице… лоб прижми ко стеклу.
холод, голод. Игрушкой — ты — на полу.
сотни войн водят вокруг тебя хоровод.
эта вечная жизнь. Краткий живот.
до мгновенья, когда родишься опять,
никого из милой родни не сыскать.

Божья Мать Ты нас всех вчера родила
а сегодня время сгорело дотла
а назавтра время — под брюхом овцы
Агнец Божий ножи начала концы
Тайной Вечери тысячи тысяч огней
довоенный кагор из стакана пей
из стакана гранёного Божию Кровь
День Победы не надо тяжёлых слов
так в военном пальто за столом сиди
гаснут планки орденские на груди
гаснет крестик медный под ветхим бельем
Богородице выпьем и ещё нальем
всех помянем кто сгиб в последнем бою
всех кого на старых снимках люблю
а превыше снимков — икона Твоя
на краю любви на краю бытия
Ты накинь Покров
не оставь еси
…не проси бессмертия не проси

***

Сестрою милосердия побуду на войне.
Я сильная, двужильная, я не горю в огне.
Тащу носилки: раненый, воды в ведре тащу,
Врагу, врагу проклятому я смерти не прощу!
Ночами спать не буду я. За всё держу ответ.
Ночами только дремлет пусть огромный лазарет.
Бойцы, я помогаю вам! Сейчас вот помогу!
Пилюли, марля и укол… водичку — на бегу…
Родной солдат из кружки пьёт. До дна его пою.
Потом так смотрит на меня — как сквозь судьбу мою!
Лежат бойцы, изранены… Я Ангелом при них.
Кому домой письмо пишу, кому читаю стих.
Опять повязки кипячу. И марлю, и бинты.
Вот из палаты слышу стон: сестричка, где же ты?!
А я не здесь… А где же я?.. себя я не найду…
В военном я безбрежии… в Раю или в Аду…
Вот ливень пуль неистовый. С полночи до утра.
А я стою под выстрелами, простая медсестра.
Гранаты связкой… Без следа уходит жизни свет…
Я танки не пущу сюда! В родимый лазарет!
И только помню вспышку я, огонь взорвался вмиг,
Весь лазарет, моя семья, единый страшный крик,
И танк горящий замер вдруг, и замер в небе гром,
И я лежала на земле лицом и животом,
И руки раскидала я, чтоб землю всю обнять —
Родимой ей, моей земле, сестра, и дочь, и мать.

***

Русский Мiръ. Знаки, дивные знаки,
Радость силы и битвы одной —
До Победы, до смертной отваги,
Крыльев дикий размах за спиной.

Мы идём. Это наша атака!
Надвигаемся валом веков.
Незабвенно струение флага.
Пьяный запах еловых венков.

Мы идём. Не закроешь дороги!
Мы раздвинем собой берега.
Мы счастливые русские боги,
Степь да поле, да снежная мга.

Вы готовьте оружия горы.
Пули, бомбы, изысканный яд.
Не убьёте владыку Простора:
Он над смертью смеётся стократ.

***

Хлеб. Вода. Море. Песок. Кровь.
Жизнь. Смерть. Река.
А где же любовь?
А любовь, мой свет, на войне далека.
А любовь, моё чудо, на войне так близка —
Марлевой снежной остудой,
Льдом у виска.
Хочешь есть? Хочу спать.
Да, немного поспи, отдохни.
Сложной была операция, кровят все ночи и дни.
Души священно предание.
На глазах зимнеет висок.
Жизнь, смерть, любовь, ненависть.
Время, вечность, песок.
Щи крапивные будешь? Я сварила.
Рана моя болит.
Тише, ты говори вполсилы.
Не надо старых обид.
Я тоже ранена, да, звенят струны,
меня резал мощный врач.
Я ушла на войну слишком юной.
Потеряла детство, хоть плачь.
Я, ребёнок, уже воевала.
Ростом чуть выше стола.
Солдат на поле боя спасала,
на брезенте в санбат волокла.
Однажды меня накрыло! Осколок.
Кровища течёт ручьем!
Век наш людской, любовь, недолог.
Важно, что мы вдвоём.
Врёшь, не возьмёшь голыми руками!
Ещё Родине послужу!
…я тащила его годами, веками.
По снегу. По льду. По ножу.
Тащила по всему военному свету,
минуя души, тела.
И вот дотащила до лазарета…
его?.. это значит — тебя.
Да, дикая боль. От края до края.
Сминает ночи и дни.
Слова молитвы одной повторяю:
помилуй и сохрани.
Да, чудо! Живое чудо.
А жизнь, она вся из чудес.
Я завтра воскресну и буду
жилицей великих небес.
Ты завтра воскреснешь, точно,
в повязках, дай сниму, погоди,
Сияюще, непорочно,
с медалями на груди.
Да нет, без злата медалей,
без янтаря орденов.
Война. Мы её не ждали.
Мы ждали только любовь.
Вода. Хлеб. Море. Песок.
Смерть. Жизнь. Река.
Мы только две жизни наискосок.
А любовь?
…вот её рука.

ВАСИЛЬКИ

…а ещё я пела солдатикам колыбельные!
А ещё я в атаку взвод подняла.
А кому руку отрезали, боль беспредельная,
Я писала письма домой, чтоб надежда жила!
А ещё утешала ночами рыдающих.
А ещё с ложечки кормила солдат!
Как детей! А ещё по именам, шёпотом тающим,
Всех называла в палате, ну вот всех подряд!
Я у каждого, у каждого имечко спрашивала.
У кого постарше, и отчество: эй, не молчи!
А они мне шептали: ведь нас хоронили заживо.
А ещё: у тебя в глазах солнечные лучи!
У тебя в глазах, шептали, небушко синее!
Звали меня, вот смешно, Небесной Сестрой.
Да, так и звали! Кричали: вон идет, наша красивая!
Рассчитайсь, кричали, на первый-второй!..
Ах, я тебе не говорила?.. Плохая… забывчивая…
Да я просто стыдилась себя хвалить…
Вот иду одна в облаках, задумчивая,
А мне снова кричат: сестра, сестрица, пить!..
Вечна жажда. Я живой водой всех утешаю.
Свежей, чистой, холодной, небесною синевой.
Жизнь как синее небо, она большая,
Она вся под крылом! Я — Небесной Сестрой!
Я тебя с небес сейчас, мой родной, утешаю.
Обвиваю лучами, обдаю синевой!
Синевой обливаю! Синевой обнимаю!
В небесах наш полёт — над рекой, над травой!
Я живу сейчас в небесах! В синеве над тобой рею!
Я живу там и жду тебя! Я твой синий Рай!
А ты живи, сколько хочешь живи, не надо быстрее,
Ты подольше живи, подольше не умирай!

А я тебя дождусь. Я тебя не забуду.
Сколько угодно я тебя буду ждать.
Сколько угодно верить в Бога и в чудо —
Чудо, ведь это такая синяя благодать.
Синие лепестки, я по небу иду, на землю цветы бросаю,
К сердцу крепко прижимаю небесные васильки,
Вы мои васильки, вы улыбки Мiра и Рая,
Я целую каждый цветок, ни боли нет, ни тоски,
Я бросаю тебе с небес, солдат, васильков охапку,
Ну же, не плачь, засмейся, скорее лови,
Я стою на ветру, в облаках, в гимнастерке,
мне слёзно и зябко,
а рукав в крови, и гляди, сапоги в крови,
ты лицо задираешь, руки тянешь,
васильки летящие ловишь,
А я всё бросаю тебе их, синие небеса,
Поцелуй цветка, на вдохе, на полуслове,
Льются синие голоса, звёздной лазурью горят глаза,
Смерти нет для цветов…

…я погибла от сильного взрыва.
От коварного, злого взрыва. Я сгорела в огне.
А ты мой последний солдат.
Я люблю тебя.
Слышишь, мы живы.
Только я в синеве,
а ты на земле.
Я в тебе.
Ты во мне.

Если чем я тебя обидела… давай всё простим друг другу.
Знаешь, как это больно, умирать посреди огня.
Я твоя сестра милосердия из лазурного лазарета, из вечного круга,
Я твоя вечная жена, заливаюсь слезами,
Небесными благословляю глазами,
Василёк мой, слышишь,
ты хрипло дышишь,
ты живи,
цвети,
не забывай
меня.

ВОЗВРАЩАЙТЕСЬ ДОМОЙ

Это тело, оно ещё ходит по грешной земле, заклятой
То любовью, то смертью, то восстанием, то войной.
Возвращайтесь с войны живыми, ребята,
Возвращайтесь домой.

Дом и мать. Дом, жена. Дом, возлюбленная. Не я ли?
Я давно уж внутри старой Псалтыри живу.
И всё путаю: сплю, мертва ли, жива ли,
И сама себя годами топчу, серебряную траву.

Возвращайтесь к седым матерям, ребята.
Возвращайтесь с Победой, несите её в вещмешке,
У груди, голубку, крылья счастьем распяты,
И порхает, взлетает, парит, лишь перо в руке,

Нежно-снежные перья, белые голуби, Ангелы света,
Трубы яркой Победы, синей, небесной любви,
Возвращайтесь домой, письма летели во тьму, без ответа,
Только вы воскресли, из шёпота ночью: живи,

Из родного заклятья, у плиты бормотанья,
больничного бреда,
Из молитвы единственной,
медово-горячей, куличной, родной,
Вы воскресли по вере нашей, повторяя отца, и деда,
И великое воинство с дождями-снегами-хоругвями за спиной,

Из агуканья, лепета, смеха детей, без зачатия, без рожденья,
Но вы видите, в мареве возвращенья вот они, вот,
Да, глядите, во святых облаках Воскресенья,
В красном звоне Пасхальном наша Победа живёт!

Вы толкнёте кулаком дверь родного дома: она открыта.
Вы войдёте, ребята, сначала в сени, в залу потом…
Вот бессмертник сухой, слюдяное трюмо…
и три отраженья забытых —
Снова в зеркале, в складне милом, святом.

Так повалитесь на колени! Так винно пахнет цветами!
Полевыми цветами! Живыми, только что сорвала!
Все улыбки лугов, разнотравье, гвоздик и лютиков пламя —
В старой бабкиной крынке, на камчатном краю стола!

Плачьте, милые, смейтесь! Счастье-то рядом с рыданьем!
Плачет наша Победа, а после звенит её смех!
Возвращайтесь домой!
То единственное желанье.
То молитва единственная — одна на всех.

И молюсь я, мать, дочь, сестра, огнём ожиданья объята,
И молюсь я, жена бойца,
болью насущной, горячей, бессонной, лампадной, немой:
Возвращайтесь с войны живыми, ребята,
Возвращайтесь, родные, домой.

***

Память. Шампанским не поминают.
Водкой, и кус ржаного — поверх
Рюмки. Какая ты ледяная,
Жизнь. Как жжётся твой дикий смех.

Пост великий. На дне бутыли
Капля. Дрожит холодильный шкаф.
Мой отец. Тебя не забыли.
Рюмку греешь в военных руках.

Пуля в ладонь. Свело контрактурой
Руку правую. Так держал
Штурвал, рулевой мой, штурман хмурый,
Порт не запомнен. Забыт причал.

Память. Какая долгая память.
Жизнь. Какая малая песнь:
Вот сенокос, а вот и пажить,
Дьявол не нажит, а Бог воскрес.

Праздники, о, шампанское льется,
Сыплются бешеные конфетти.
Память — звездою — на дне колодца.
Если можешь, прости.

Нежно поставим полную рюмку
К жёлтому фото. Засохнет хлеб.
Ты со снимка глядишь угрюмо
Поверх судеб.

Ты со снимка глядишь, улыбкой
Старую дочерь целуя свою,
Будто ещё я в родильной зыбке,
Не у забвения на краю.

Жемчугом рыбьим — твоя могила
В зимних водорослях полей.
Память. Твоя великая сила.
Нынче помянем. Налей.

***

…никого на войне не теряю.
Времена — приливы-отливы.
Все ещё живы, в преддверии Рая.
Все ещё живы.

Пробивают усталую за зиму землю
Не снаряды: цветочные стрелы.
Я душою весенней объемлю
Мiръ без края-предела.

Я устала бросаться словами.
Говорю я сгустками крови.
А ещё — за пазухой пламя
Наизготове.

Там война. Грохот громче, тише.
Я не слышу. Но я немею.
Я из телевизора вирши
Кропать не умею.

Я должна быть трубою подзорной!
Я должна быть землёю боя!
Если нет меня там — позор мне.
Я и гильзы не стою.

Но когда я раздумаюсь… Боже…
О мальчишечках: скулы, веснушки…
Рюкзаки… и все чем-то похожи…
Страшно так похожи… так душно…

Только этот столь горделивый…
Только этот шибко курносый…
Только этот сильно красивый —
В маму… гроздьями — слёзы…

Виснут, сладко-горькие, бабьи,
На щеках моих, подбородке…
И царапаю — лапой крабьей —
Песнь — одышливо, кротко…

Моё сердце… ребятки, с вами.
Вы воюйте. Нам Мiръ верните.
Я устала бросаться словами.
Вью кровавые нити.

Взрыв последний. Синим барвинком
Дым. Небес переливы.
Все ещё живы, семья, кровинки.
Все ещё живы.

ПАЛАТА

Я так вас жду. Солдатская плацкарта.
Мои цветы. Вы юные цветы.
Вам выпала война гадальной картой.
Мне каждый сын. Родные все черты.

Я, дети, вас когда-то не считала.
И не сочту сейчас. Палата спит
Родильная. Давай начнём сначала.
Ах, Время… Гнутый, битый общепит…

Родив сынка, томлюсь в палате, плачу.
О будущем. О прошлом. Всё равно.
И крепко под подушкою горячей
Сжимаю яблоко, как бы гляжу кино.

Про жизнь мою. Про резкий крик младенца!
Про страшный взрыв. Про луговую тишь.
Ах, кинолента, никуда не деться.
Ты оборвёшься. В пламени сгоришь.

Сгоришь, моя родильная палата.
Истлеешь ты, крестильная купель.
На дырах Мiра мы горим заплатой
И снова ладим Богу колыбель.

Сынки мои! Солдаты удалые!
Трясётся колыбельный эшелон.
Мелькают в окнах фонари ночные.
Я только мать. В слезах мой тонет сон.

Мой тонет Мiръ в рыдании полночном.
Мои, в палате, дети… так вопят…
Даём им грудь… кормёжка в час урочный…
И слёзы, слёзы… льются и кипят…

О чём, о Господи?.. ведь радоваться надо…
Вот первенец… а кто за пятым шёл…
Стык рельсов. Стук и грохот. Канонада.
Наш потолок. Он обратился в пол.

Мальчонки! О, когда же вы, когда же
Так выросли?! так вымахали… так
Стоите вашей матери на страже,
И сжат военный, мощный ваш кулак…

А я так помню: вы в рядок лежите
В пелёнках на каталке… красный лик
Из белизны… и марлевые нити…
И запах молока… и звонкий крик…

И Время всё сместилось и поплыло,
И я молюсь — шепчу — о Боже мой —
С великою, непобедимой силой —
Чтобы с войны вернулись вы домой.

ДЕТИ МОИ

Дети мои! Лучезарна святая палата.
Нянечка к матери с белым конвертом бежит,
В руки суёт ей, к груди, ко цветочному плату
Свёрток живой, там младенец кряхтит и кричит;
Громки шаги. Звонок крик! Тает сбивчивый шёпот.
Мать наклонилась над голым, безбровым лицом,
Грудь вынимает из-под халата, из шёлка
(Россыпь по чёрной земле — васильковым венцом!),
В ротик беззубый тычет тепло, так настойчиво детке,
Чтобы нашёл, ухватился, сладко насытился вмиг…
«Эх, краснолицый какой! И похож на конфетку!..
А повернётся — гляди-ка, глядит как старик…»
Дети мои! Ах, орёте, святые сыночки,
Дочки, ромашки, грибочки, народец небес!..
Так народились вы быстро… Все родинки — точки,
Буквы, тире, иероглифы вечных чудес…

Громки шаги. Звонок крик! То ударами сердца
Время, как в било тюремное, бьёт во меня:
Снова война. Никуда от войны нам не деться.
Я лишь часы. А внутри шестерёнки огня.
Дети мои! Вот и вас на войну всех побрали.
Светят фугасы в ночи. И далёко заря.
Вы родились не в конце всех времен, не в начале.
Прыгнули в дым и разрывы и крови моря.
Дети мои… Наискось — по лицу — шрам на шраме.
Переплелись по телу швы, раны, рубцы.
Только душа молча, дико орёт: мама! Мама!
Здесь я, сынок… на расстояньи руки…
На расстоянии пульса, тепла, пальцев цепких,
Нежной ладони, пылающей плотьим костром…
Вяжут артерии-вены родство наше крепко…
Я ваша матерь, сынки… земля ваша… дом…
Вы возвращайтесь… пожалуйста, только вернитесь…
Громки шаги. Звонок крик! Это роды, роды опять.
В той же палате. Всё так же марлевы нити.
Нити любви. Обмотать. Забинтовать. Не развязать.
И я опять плачу, реву, позабытая матерь,
Нищая, бедная матерь, старуха, глаза в пол-лица
Во кракелюрах морщин, и новый кулич,
и уставлена скатерть
Новым кагором, и Воскресенье, а не ужас конца,
И так молюсь я за вас, мои дочки, сыночки,
Ночью слепой, глухой и густой,
при свете безжалостном дня:
Дети мои!.. возвращайтесь домой, без проволочки,
Пусть вас земля, в крови, снова родит для меня.

ЭШЕЛОН

О, мы верили так свято в лучезарную Звезду!
А теперь она — заклята: красным чудищем в бреду.

Змеевласою Горгоной… пятипалым топором…
…из теплушки, из вагона — песня: брат! стакан нальём!

Мы с войны катим! Стакашек опрокинь… бутылка — вот…
И вернёмся, и попляшем, всё как водится, народ.

И помянем, и заплачем — всё как надо, всё путём.
Вон боец вопит незрячий — с виду сам — дитё дитём.

Курит вон солдат безрукий. И трясётся эшелон!
…перегоны, перестуки. Плач и хохот, тихий звон.

О, мы верили так свято: мир навеки, да, навек!
Вот — за всё пришла расплата. Кровь струится из-под век.

Так течёт святое миро. По скуле да по губам.
Этого Святого Мiра — я за царство не отдам!

Так мы жизни отдавали, люди добрые, за жизнь.
Так орудья обнимали — ну, проклятый враг, держись!

Мы — держались… мы — сражались… жили век и жили час…
Мы в небытие срывались — хоронили мёртвых нас.

А теперь об этом — песню! Пусть забудут все слова!
В этой музыке — воскреснем! Эта музыка — жива!

Это крик и хрип завода. Это вопли всех атак.
Это плач и стон народа, яркий смех наш, алый флаг!

Из времён над ним — глумитесь! Издевайтесь — издаля!
…заплетает травы-нити измождённая земля.

Заплетает снега косы. Прижимает лёд к устам.
Заплетает в нитку слёзы — то силки на саван нам.

В эту песню, в той теплушке, заплетает голоса —
А не хочешь, и не слушай, чернобурая лиса!

Мы не звери. Мы лишь люди. Возвращаемся с войны.
Мы во вьюге да в остуде будем видеть злые сны.

Будем видеть гибель наших красных звёзд… в бою — друзей…
Воздыми повыше чашу! Брат, полней стакан налей!

Выпьем, брат, и всех помянем — всех живых, кто пал в бою —
На юру и на шихане, на обрыве, на краю,

Утонул в чужом болоте, сгас от голода в лесах,
Кто в таране сгиб, в полёте, в передсмертных небесах!

Запевай ты, мой родимый! Запевай, отец и дед!
Мой святой народ, любимый! Запевай, ведь смерти нет!

Для тебя ведь нету смерти — потому ты победил!
…заплетает круговертью ветер — горицвет могил.

Только мимо, мимо, мимо пролетает эшелон —
Мимо плачущих любимых, мимо храма, что спалён,

Мимо бедных и богатых, мимо правды, мимо лжи —
Мимо всех, навек распятых — детям боль их расскажи!

Да не видят… да не слышат… мимо, мимо мчит вагон…
Пьют солдаты, жадно дышат, озирают небосклон,

И не знают, что там будет, в череде иных веков:
Все такие ж войны, люди, час прошёл — и был таков,

Только знают: вот — Победа! Вот — врага согнули мы!
…выпьем, брат. Идёт по следу ветер — знаменем зимы.

Я незримая. Не видишь, брат, прозрачную меня.
Плачу. Пью. Ты не обидишь память воли, знамя дня.

И стучат, стучат колеса, бесконечно пьём и пьём,
До седой травы откоса, до прощания вдвоём,

До сияющего Града, как его, Ерусалим…
До небесной той ограды, где крылатый тает дым.

ВЕРНУЛСЯ СЫН

Вернуться… Вдохнуть. Это выдох и вдох. Это воздух.
Вернуться — воспарить в небеса — два крыла —
Над пашней. Над лесом. Над томною, волглой
Речной луговиной. Как будто война не была.
Как будто не шла. Не грохотала.
Вдали. И вблизи. На снегу. И в грязи. И на льду.
Как будто нам Мiра всегда было мало,
И, раненые, на койках звали его мы — в бреду.
Вернуться… Значит — ожить. Родной! Ты вернулся!
Я в снег оседаю. К груди прижимаю
ладонь на морозе. Слеза
Жжёт, режет мне губы. Ты мне улыбнулся!
Сынок! Твои плечи. Твои глаза.
Как я обнимаю тебя!
Как стосковалась за долгие годы!
Да ты живой… ты не ранен… ты дома… ты здесь…
Молчишь.
За твоею спиной — в дыму и крови все народы,
Великий котёл, сатане уготовили есть.
Сражались за свет! Против тьмы. Беспощадного мрака.
Сражались за волю. За нашу судьбу.
В атаку бежали: ура!
Да, мама, я ранен. Не плачь!
Всё уж зажило, как на собаке.
В хорошем лежал лазарете…
там, знаешь, такая сестра…

Всё будет, сынок… и любовь… и родишь мне внуков…
Вернулся. Не верю. Приготовила уж себя ко всему.
Тебя обнимаю, и руки дрожат, мои руки —
Вернулся мой сын, а я всё никак не пойму.
Стоит надо мной, высокий такой, а я маленькая такая,
И снизу вверх на сынка моего, любимого, жадно смотрю,
Святого, живого, здорового,
войну прошел от края до края,
А вот вернулся, и я ему детство снова из рук дарю,
Кормлю повкуснее детством,
сковородка с грибами-картошкой,
Добавкою детство кладу на тарелку
и лью молочной, кисельной рекой,
Он ест за обе щеки, и смеётся, и плачет,
картошку солит солью мелкой,
а я смотрю на снег в окошко,
Смеюсь, и плачу, и слёзы со щёк отираю дрожащей рукой.

***

Моя ты ночь… Больничный кров…
Мой лазарет, мой дух целебный….
Война, то схватка двух мiров:
Вот Русский Мiръ.
Вот Мiръ враждебный.

Застыла птицей у окна,
Вороной на снегу, подранком.
Идёт священная война.
Под звёздами и спозаранку.

Вот Русский Мiръ подъял мечи.
Вот Мiръ Морской ощерил копья.
И каждый — пламенем свечи.
И красный снег швыряет хлопья.

За нами — правда. А за ним,
За войском хищным, крокодильим?
Моя ты ночь… Огонь и дым.
Над касками — размахом — крылья.

И грудь на грудь войска сошлись
Среди времён, среди тумана…
Мой Русский Мiръ, сразись за жизнь
Со смертью, дочерью обмана.

Уж предрешён исход боёв.
Табак и спирт — на гребне ночи.
Апостол Павел про любовь
Хирургу пьяному бормочет.

А я стою, я медсестра,
Берёзой стыну на морозе,
Гляжу я схватку до утра,
А утром — раненых привозят.

И при смерти, и мёртвых, и
Живую плоть и кровь народа:
Так плачущих, как от любви,
Так стонущих, как бабы в родах.

***

Я часто вижу как ты возвращаешься домой домой
Как ты себя мне возвращаешь весь Мiръ потерянный мой
Я часто слышу как в белой роще птица поёт поёт
Это твой закончен домой великий поход
Твоё возвращенье после войны после войны
Я знаю никакие воспоминания не нужны
Не надо памяти она остра она слишком больна
Она хитра она дыра насквозь мимо света и сна
Мне в доме не спится в ночи взошла Луна над землёй
Я вижу как ты входишь в дом ты пахнешь войной войной
Ты близ родовой иконы Казанской встаёшь встаёшь
И крестишься широко вольно а у меня в сердце дрожь
Я тихо лежу я молча дрожу знаю надо с кровати встать
Ты на коленях перед иконой поклонов не сосчитать
Я знаю ты Богородицу за жизнь благодаришь
Ты перед ней живою лампадой горишь горишь
Вся твоя рота пала там где Мариуполь где
Огромный факел Луны встаёт и бьёт огонь по воде
Огонь по воде идёт идёт идёт огонь Христос
И ты по воде идёшь мой сынок в созвездии слёз
Идёшь в созвездии слёз моих на груди образочек мой
И ты дошёл сынок по воде дошёл ты домой домой
И я старуха мать твоя с кровати ноги спущу
И я во имя Господа моего Иуду Пилата прощу
И я на колени паду сынок мой перед тобой
И крепко так обниму тебя и страшно хоть волком вой
Скажи как было там на войне мне сердце твоё открой
Как с ясных небес ты вернулся ко мне вернулся домой домой

***

Это просто шприц.
Просто — блеск иглы.
Тихий голос: пить…
Тихий шёпот мглы.

Полночь. Я стою
Посреди войны.
Я уйду во мглу,
Где толпятся сны.

Все хирурги спят.
Все солдаты спят.
Тихо я сниму
Снеговой наряд.

Белый мой халат.
Белую метель.
Ангелы стоят.
Сторожат постель.

Сполох, жемчуг-свет
Неба посреди.
Спит мой лазарет
Со мной на груди.

ГЛАЗА ДЕТЕЙ

Дети идут в печь Освенцима. Дети, то мы идём.
Грядущей войны поверенные, под снегом-дождём.

Грядущей войны солдатики. Из олова лили нас.
Нас клали заплатами на век и на час.

Так!.. в новую печь Освенцима шагаем мы в ряд.
Наш Мiръ со смертью повенчанный! Разрывы гремят!

Глаза детей вширь распахнуты! Туда, где любви бирюза!
Глядят любовью и памятью — то наши глаза!

Они, ли мы — все едино! Смешались века.
На смерть — непобедимо — под пулю зрачка.

В бою ли диком погибнуть, в постели почить —
Найдут расстрелянной гильзой, спрядут вековую нить.

Нет! В новую печь Освенцима я — не пойду!
Любовью насквозь просвечена! Мне — не сгореть в Аду!

Насквозь пройду топки Адовы и Сил Бесплотных полёт —
Последнему чуду рада! Последней веры оплот!

И вот эшелон уходит. Дымы… паровоз…
Я плачу в зимнем народе под стук колёс.

Бегу, бегу за вагоном, в руке — узелок…
Глаза — слезами спалённые! Вопит, плачет гудок!

А там, в теплушке, солдаты, отец мой стоит
И плачет, на боли распятый, и мне — кричит!

А что кричит — да Господи Боже, и не разобрать!
Кричит он, морозом по коже: «Не хочу!.. умирать!..

Я, дочка!.. вернусь с победой! Вернусь!.. домой!..»
Бегу… по шпалам… по следу… я стала немой…

Не я… время сместилось… То моя мать…
Война… ненависть… милость… Судьбы не сыскать.

Мы только шалые дети. Идём ко дну.
И мы за войну в ответе — за новую эту войну.

Лжи, злобы сколько наверчено. Пустой разговор.
Я новую печь Освенцима расстреляю в упор.

Мы дети. Дети — сегодня. Назавтра мы старики.
Кладём мы шаткие сходни на берег любви, тоски.

Глаза распахнуты синью. Глаза раскрыты дотла.
Ресницы пахнут полынью. Зрачки застилает мгла.

Глядят то дети, дети. То дети — из нас — глядят.
Глядят в нас любовь и ветер. Ни шагу назад.

И каждый миг — ярость, яхонт. И детских глаз хоровод.
…сыночек, не надо плакать. Никто не умрёт.

ЧУДО

Я не делала ничего.
Жгла тишину дотла.
Я не делала ничего.
Я только ждала.

Залила весна слезами луга.
Забросала цветами щёки
Берегов. Поплыла любовь
Лодкою, одиноко.

Выходила на берег. Ждала.
Вдаль глядела.
Там война гремела и жгла
Душу и тело.

Здесь людей пускали в распыл.
Кто в чёрном, кто в белом —
Здесь каждый дышал и жил
Под прицелом.

Вот опять весна. Зацвела ветла.
И сирень цветёт. И рябина.
А я просто ждала. Ждала.
Ждала с войны сына.

Ах, весенние вы цветы.
Я так вас любила.
Вы меня в хороводе вели
От любви до могилы.

Да, я, Господи, жду и жду.
Хоть ждать уже нечем.
Я всё жду: безумье, беду.
У Николы жгу свечи.

Ты Никола, Никола мой,
Ты же можешь мне — чудо.
Верни сына домой.
Век тебе не забуду.

Ты, Николушка, твоё торжество!
Угодниче Николае,
Радуйся! Я не делаю ничего.
Лишь ожидаю.

Стукнет громко дверь,
При звездах, при народе,
И при мне, одинокой,
поверх слёз, потерь
Цветы — в дом — входят:

Все сирени, маки, лилий сны,
Любисток, донника море,
Васильки и гвоздики, дымом войны,
Горечавка-горе,

Дикий лук, фиалка, ландыш, тюльпан,
Ветреница лесная,
Окопник, от выстрелов дик и пьян,
Подснежники Рая,

Мята, лаванда и девясил,
Клевера красная пена,
И стою у порога, и нету сил,
А цветов по колено,

Всё идут, как хлынут ещё, ещё,
Всю избу затопили,
А лицу от слёз солоно, горячо,
Боль в каждой жиле,

Это ж люди, цветы, это все, кто погиб,
Все, кто ещё родится,
Это сад любви, это крик и хрип,
Пение птицы,

Это ты, сынок, это ты пришёл,
Я от радости умираю,
И цветами залит и стол, и дол
В преддверии Рая,

И стою, рыдая, в Райском Саду,
Молюсь вешнему чуду,
Ничего не жду, и только жду,
И ждать всегда буду.

СИРЕНЬ

Я вышла из лазарета
После бессонной ночи.
Перед вратами лета
Гром далеко грохочет.
Я глубоко вдохнула,
Я белый халат расстегнула.
Близ синей мощной сирени
Застыла — и чуть не уснула.

Лиловые водопады,
Сияющие соцветья…
Летящие синие грады
С немых небес лихолетья.
Кудрявится и клубится,
И звёздчатым омофором
Всё вьётся, летит, колесница,
И плачет, царица, хором…

Сирень… горящие гроздья…
Оттуда, из туч сизо-дымных,
Очей сверкающих, грозных,
Пылающих и любимых,
Давно, смертельно забытых,
Разящих и незабвенных
Надвинулась рать убитых
Морскою безбрежной пеной.

Стояла я, опьянённа,
Сестра всего милосердья,
Стояла, в жизнь так влюблённа
На перекрестье смерти!
Бомбят? Стреляют? Взрывают?
Вражины! Нечеловеки!
Они людей убивают —
Цветы не убить вовеки!

Привозят мальчишек, привозят
В наш лазарет бессменный.
Струятся сирени лозы.
Весна глядится бессмертной.
Весна, сиренева лебедь,
Летит над Мiромъ, над нами,
Она поцелуем лечит,
Мы все под её крылами…

И я, распахнув халатик,
В сирени плыла, стояла,
Во запахах её купалась,
Завёртывалась в её одеяло!
Её я вдыхала, грызла,
Как хлеб… лицо окунала
В душистое буйство жизни…
И всё было мало, мало…

И тут ко мне доктор подходит,
Наш военврач сердитый.
Отставить, кричит, при народе
Цветы целовать позабыто!
К столу, сестра, быстро, живо,
К операционной доле!
Скажи спасибо, мы живы,
А будет война доколе…

А сам к сирени шагает,
Как в снежное поле далече,
В сирени меня обнимает
И стискивает мне плечи!
И я к нему прижимаюсь,
В щеку врезается планка…
Впервые я обнимаюсь,
Девчонка я несмеянка…

И ночь опустилась тут же…
И гроздья закрыли нам лица…
Нахлынула синяя стужа…
Крылатая лебедица…
Глаза в пол-Мiра широки…
Мощны дыма синие кудри…
До счастья, до боли, до срока
Взошло нам сирени утро…

И стали руки цветами.
И стали ноги цветами.
И грянул бой заполошный —
Нагое сирени пламя.
«Найди, найди меж огнями
Ты счастья цветок пятипалый!..» —
Так военврач шептал мне,
Целуя опять, сначала…

И я его обнимала
Сиренью-тьмой-рукавами…
Я жизни жизнь отдавала,
Ногами плела, корнями…
Я тихим цветком единым
На плечи, на лоб валилась,
С колен в облака… и мимо
В зенит, в небесную милость…

Сирень… этот голый вечер…
Мой праздник в виду лазарета…
Горят керосина свечи.
На плитке каша согрета.
Кормлю я раненых с ложки.
Лицо измучили слёзы.
Дремлю я больничной кошкой,
Как будто с морфия дозы.

Сирень, моя мать, царица!
Живи во славе и силе!
Не знаю, что завтра приснится.
Врача-то вчера убили.
И я охапки сирени
Ему несла на могилу.
И я ему пела песни
О том, что меж нами было.

Я пела всё ласковей, тише.
Так наши матери пели.
И мне казалось, он слышал
Меня в земляной колыбели.
Сирень, среди сил бесплотных
Синь-Серафим Шестикрылый.
Сирень, накорми голодных.
Сирень, цвети над могилой.
Сирень, цвети над рожденьем.
Сирень, ты приравнена к чуду.
Сирень, томи наважденьем.
До смерти тебя не забуду.

***

Велико сражение Света и Тьмы.
Наше Время, клянусь, по нашей крови запомнят.
В наше время взрывают в машинах, кафе.
Берут правду взаймы.
Опьяняющей ложью поминальные стопки полнят.
Беззастенчиво, нагло врут в лицо, прямо в рожу врут
И врагу, и другу, и не прервать лицемерье.
И кричи не кричи, хирург Времени: иглу! кетгут! —
Даже боль, даже шёпот и крик потеряли доверье.
Велико и страшно сражение Света и Тьмы.
В бой идём. Трепещут знамёна на красном рассвете.
Вот и дожили мы до земной, небесной войны,
легкокрылые мы.
Вот и птицами, Ангелами под выстрелами
летят наши дети.
Ты попробуй, выстрели в Ангела!
Дрогни, снайпер, железной бровью.
Все тобой убитые — у Бога наперечёт.
Наше Время запомнят по дымящейся Ангельской крови —
По щекам течёт, по земле крещёной течёт.
Велика любовь к Родине. Я её обнимаю,
Мою землю, всю в ясных волнах хлебов, снегов и цветов.
Велико сражение Света и Тьмы.
Я родимый флаг поднимаю,
Кровь алеет, падает небо, ложатся ковры снегов.
Моей красной парчою, моей вьюжной свечою белой,
Васильками моими, что глядят глазами во ржи
Всех живых, всех убитых, — подниму без края-предела
Моё знамя, и в бой последний, вот рубежи!
И в бою сём страшном каждый кладётся живой заплатой,
Перевязкой на рану… водою на шёпот: пить…

Наше Время запомнят
по нашим торжественным клятвам:
Умираю за Русский Мiръ.
Умираю за счастье жить.

ИЮНЬ

Между Мiромъ и Мiромъ — война.
Между войнами — голый Мiръ.
Меж землёй и небом — одна
Боль: её бесконечный пир.

Мы теряемся. Спим и пьём.
Мы находим себя в Раю
И в Аду, и с Богом вдвоём
Поминаем судьбу свою.

Мы солдаты. Каждый — солдат.
Мы герои. Всякий — герой.
Бормотать: ни шагу назад!..
Потеплее меня укрой

Этой нежной, в цветах, землёй,
Травной шкурой, сенной кошмой…
…между войнами — плач и вой
По убитым лютой зимой.

И лупили зенитки ввысь!
И гремели разрывы вплоть!
…меж Мiрами — война: оглянись.
На тебя взирает Господь —

В бедном взорванном храме в полях,
На кладбище в талой воде —
Одинокий мужик в сапогах:
Нынче, завтра, нигде, везде.

И горит васильками взор
Из-под зимних кустов-бровей…
Ах, мужик, твои кости в костёр
Время кинуло, не жалей…

Ах, мужик, что так в душу глядишь,
Ты ж рыбалить пошёл — иди…
А какая повсюду тишь —
Мiръ — котёночком на груди…

Крест… бутылка давно пуста…
А конфету ворон склюёт…
Вся семья, под землёй свята,
В чёрной братской ладье плывёт…

Жёнка, детки, мамка, отец…
Все расстреляны на юру…
Ты вернулся, в медалях весь…
Водку пил, как воду в жару…

Как орал: лучше б я помёр!
Рот себе затыкал кулаком…
И вопил серафимский хор.
И катился времени ком.

Одуванчик, пижма, полынь,
Ах, трава, рыдаешь доколь…
…между войнами — только синь.
Между Мiромъ и Мiромъ — боль.

***

Я последнего дня не хочу
Последних минут не приемлю дым
Давай земля тебе посвечу
Я уходящим телом моим
Пойдём отсюда
Здесь приговор
Читают слушай дыши не дыши
Давай земля освещу простор
Последним свеченьем моей души

Зачем же все было скажи земля
Зачем бинтовали и резали вспять
И шили повдоль поперёк поля
Распаханные ни ползти ни встать
Зачем же мы жили земля на тебе
Зачем мы жили земля с тобой
Одним дыханьем соль на губе
Объятье присяга и снова в бой

Последний бой
Все так говорят
Строчит пулемёт в деисусный ряд
В последний бой я надену наряд
Сестры милосердия белый халат
Я малую жизнь в горсти на весу
Несу вот улыбка моя и рука
Я вас солдатики всех спасу
Я стану Ангелом вам на века

Мы всё понимаем: без нас нельзя
Мы всё понимаем: без нас никак
Спасаем Мiръ по войне скользя
Рыдая ночью в кровавый кулак
Но люди милые я не хочу
Вот так помереть
Я так молода
Судьбе по плечо
Судьба по плечу
А бой-то последний горе беда

И вновь я к столу
и кричит хирург
Зажимы марлю иглу кетгут
И снова плыву в перекрестье рук
Скрещение ног удивленье губ
Ах тело людское нам не понять
Зачем так устроено чисто храм
Апсиды ключиц ребру исполать
Под куполом черепа
молитва ветрам

Подобие Божие тело моё
И образ Божий тело твоё
Ты чистое надень перед смертью бельё
Ты чистым покинь любимое бытиё
Ты всё прошёл родной кровь и грязь
Тебя обнимаю чиста бела
Да я ведь ещё не родилась
Да я ведь солдатик уже умерла

Я просто старуха последних дней
Я просто девчонкой — в последний бред
Я просто кости в земле Царей
Однажды восстану на Суд на Свет
Я просто сестра милосердья
Молчи
Бинтую
Кровит твой последний страх
Последний бой отгремел в ночи
А ты младенец у меня на руках

***

Солдат мой, я глажу тебя по щеке.
Сегодня очнулся. А сам вдалеке.
Ты сквозь меня смотришь: прозрачная я.
Зима налетает, метелью пыля.
Молчит лазарет. Тихо спит лазарет.
Полночный и снежный за окнами свет.
Глаза ты открыл. В них море огня.
В них жизнь или смерть? Ну, узнай же меня.
У койки твоей я сижу, медсестра.
И так продежурю без сна до утра.
В бою очень страшно. Там смерти жнитво.
Из боя спасли лишь тебя одного.
А кто тебя спас? Я тебя и спасла.
На грязном брезенте тебя волокла.
Меж диких огней, вдоль зальделой реки,
Слезою горячей вдоль снежной щеки,
И справа разрывы, и слева гремят,
Не бойся, солдат, потерпи, мой солдат,
Вон, видишь, в ночи нескончаемый свет,
Иконой горит наш родной лазарет,
Держись, мой солдатик, терпи, не умри,
Уже мы на кромке, у самой зари,
Уже переправа, уже благодать,
Реки вольной лава, брегов не видать,
Воды столько красной, и плещет в песок,
Седой молодой твой, кудрявый висок,
Вот ночь и палата, вот скальпель, зажим,
Огонь папиросы, сон, зеркало, дым,
Плывёт операции красный прибой,
Терпи, потерпи, помогу, я с тобой,
Проклятая смерть, глянь, она вдалеке,
Я плачу. Я глажу тебя по щеке.

***

Не лги в лицо мне, тасуя колоду: века и года.
Да, ушла на войну я, красива и молода.
А всю жизнь воевала. Одна война за другой.
И себя забывала, только помнила бой.
А мне это всё приснилось. В гремучем, полынном сне
Такая явилась милость: сражалась я на войне.
А зеркало сном отражало всё горе, ужас и страх.
Я зеркало то держала на вытянутых руках.
Я зеркало то бинтовала крест-накрест и вкругаля.
Именем моим называла в том зеркале тебя, земля.
Сон длился, ушла я юной, счастливой, весёлой, шальной.
Сон умер, порвались струны, и я не вернулась домой.
И стала я в небе старухой, старым Ангелом над рекой.
И плакала тихо и глухо, слепоту прикрывая рукой.
Ну что ты смотришь, теперешний,
зачем мои видишь сны?
Закрыты чугунные двери погиблой старой войны.
Открыты железные двери великой новой войны.
Последней: в это не верю, а все поверить должны.
И снова я девушкой юной на войну ухожу.
И снова, сквозь зимние руны, я в зеркало молча гляжу.
Винтовка, рюкзак за плечами, вокзал, горький чай, вагон.
И снова не спать ночами, и мчится вдаль эшелон.
И снова счастлива, люди, за Мiръ умереть в бою.
Вот зеркала дымное блюдо: мой сон про судьбу мою.
Гляжусь: не седа, кудрява, юна, от смеха пьяна.
Не бойся, вернусь со славой, ведь кончится эта война.

СТАРАЯ САНИТАРКА

Все люди старости не хотят.
Боятся, ведьму, её.
А на войне — ни шагу назад.
Казённо её бельё.
Молчит её святой лазарет.
Там Ангелы в белизне
Парят над бойцами, их ярок свет,
И в небесах, и на дне.

Солдатам юным выходит срок,
А мы старые доктора.
Старуха нянечка — мятый сапог
Лицо: дожить до утра.
Нам два понедельника осталось жить.
А им ещё жить да жить!
Кто дико вопит, кто шёпотом: пить,
И рвётся тонкая нить.

Нет старости, юности на войне.
Пред смертию все равны.
Живу в тебе, а ты жив во мне,
Нам общие снятся сны.
Все люди едины знаешь где?
В молитве и в бою.
Мы все, мальчишка, зерно в борозде;
Посеяли жизнь твою.

Войною вспахали поле твоё,
Безжалостной бороной.
Когда ещё я увижу жнивьё
И хлеб вкушу золотой.
Я только старуха, вьюга-власа,
Старшая медсестра,
Я в нашем времени на полчаса,
Я прибыла из вчера.

Убрать. Застелить. Питьё. Укол.
Инфузия — в вену сок
Пьянящей жизни. От крови стол
Обмыть. Святой поясок
«Живый в помощи», да, надену, помог,
На молодого бойца.
Ножи отзвенели. Спаси Бог.
Отсрочен набат конца.

Я только всесущий морщинистый дух.
Палат игуменья днесь.
Ночами не сплю. Тружусь за двух.
Девчоночки рядом, здесь.
Они шустрее… они бойчей…
Бегут из тьмы в никуда…
Хирург владычней древних царей,
Мощна у него борода.

Мы столько жизней уже спасли,
А сколько ещё спасём.
Мы лодками жизни в море любви
Из моря смерти плывём.
И в тёмном зеркале тихо мелькнет
Туманом, призраком, мглой
Маска: под нею плачущий рот,
Над нею глаза закрой.

Морщины, дороги прожитых лет.
Изморщенных рук чугун.
Я нянька старая. Лазарет
Мой непобедимо юн.
Одни мальчишки. Каждый — герой.
Усните. Завтра — вперёд.
И там, в бою за святой горой,
никто
никогда
не умрёт.

ПИКАДИЛЛИ

О такая нарядная вечером улица просто блеск
А я одинока брошена так
ну просто жесть
Одиноких огней безумный полуночный плеск
Приглашает навек забыться и торопливо поесть

А немного от города этого отлети
На простом самолете
на дырявом бухарском ковре
ты увидишь как смерть оскалясь встает на пути
в камуфляжной парче
в танковом серебре

Набирают туда резервистов контрактников и
ну конечно лысых-бритых призывников
набирают умирающих от неизлечимой любви
одиноко как я
бредущих вдоль тёмных веков

вечер весь в гирляндах украшен наряжен зажжён
по разлива местного Пикадилли слоняюсь никто нигде
обучи владеть стреляющим страшным ножом
и стрелять навскидку с колена лёжа на животе

разучилась праздники праздновать
там на войне
погибают друзья
терриконов меж семья моя умерла
я среди фонарей плыву я рыба на дне
я пустая посуда на древнем краю стола

и такие цветные огни обвивают горло посадской тьмы
и бренчат стеклянными погремушками фонари
этот Мiръ нарядный страшней навечной тюрьмы
как я сдавленно в круге света реву не смотри

завтра я огни полечу на мою войну
на мою родную войну с неизбывной тьмой
только вы огни не оставляйте меня одну
я хочу любви
я вернусь к любви
я вернусь домой

только я огни прежде там на войне застрелю врага
распоследнюю сволочь из всех зверей и людей
Мне огни вы слышите жизнь моя не дорога
только б вы горели всю ночь
на уездной Пикадилли моей

и горят огни и кокетка курни и иду курю
притворяюсь взрослой салага курица воробей
одинока брошена так не нужна даже фонарю
а любовь не лечится да
да ты на нее забей

ВОЙНА ОКОНЧЕНА

Я по полю иду. По разнотравью.
По радуге сияющих цветов.
Роса горит. Я утро песней славлю.
И мне цветы в ответ поют без слов.

Гвоздики, колокольчики, ромашки,
Они навеки в Солнце влюблены.
Они стоят, как воины, отважно,
Они, как дети, ласковы, нежны.

Они колени мне, ладони гладят,
И я к ним руки и глаза тяну —
К моим цветам на утреннем параде,
Торжественно встречающим весну.

О, нет войны! Река горит далёко
Слепящей золотою полосой.
Любимый Мiръ! До темноты, до срока,
Прошу, цветами всеми будь со мной.

Сажусь на землю, обнята цветами.
Вдыхаю нежный майский аромат.
Горит река… Войны далёкой пламя…
Вишнёвый, Райский, яблоневый сад…

И глажу трав богатство, глажу землю
По нежным стеблям, солнечным цветам,
И пусть она в меня глядится, в зеркало,
Её я отраженье не предам.

Гвоздики, лучезарные ромашки,
Вы слышите, войны оборван зов…
Мне в разнотравье умереть не страшно.
Среди цветов. Среди родных цветов.

***

Подвиг такая сияющая стезя подвиг напряженье всех сил подвиг любовь отдавать врагу нельзя ни на пороге дома ни в преддверьи могил сердце ноет от злобы болит трудно зло добру побороть а пытаться надо Бог так велит вы смеётесь над духом губите плоть
Подвиг до небес воздвигнутая стена не из рёбер-костей — а из душ живых подвиг скорбь подвиг рыбья блесна глубоководных рубежей огневых подвиг верую до конца подвиг вера без преград и границ подвиг твоя слеза вдоль лица перед тем как пасть навеки ниц
Подвиг крылат крыльями ты взмахни взлетишь высоко не догонит смерть не забывай мы были людьми а Бог разрешил выше звёзд взлететь выше злобы ненависти выше тюрем и плах выше казней выше пуль топоров подвиг преодолённый страх подвиг последняя любовь подвиг последний хриплый крик первый крик рожденье на свет подвиг ты к нему не привык он один в судьбе его больше нет ни там позади ни там впереди подвиг это людей спасти подвиг прячь крестом на груди сжимай на ветру в горячей горсти

***

Продержись ты, Русский Мiръ,
Ты держись до срока.
Ты силён судьбой, людьми.
Потерпи немного.

Ты в войне сей победишь.
Ты — сим — победиши.
Ты герой: не змей, не мышь.
Выше целься, выше.

Целили в тебя, в тебя.
Хитро нападали.
Да погибнуть не судьба,
И сгореть едва ли.

Знаменем ты защищён,
Нежной дланью Бога.
Твой — бескрайний небосклон.
Потерпи немного.

СЛАВА ГЕРОЯМ

Я всё думаю: а те, кто умирал на войне?
Кто сейчас погибает в диких войнах земных…
Вот куда они уйдут? Где лежат на дне?
Там, на дне земляном, средь корней золотых?

Кто их, бедных, безымянных, теперь отпоёт?
Панихиду закажет, суровый сорокоуст?
Лишь на улицы в праздник выплеснется народ,
Выше, выше плакат воздымет, Неопалимый Куст.

Слава! — мы кричим, вопим, хрипим, спохватясь.
Слава, слава героям!.. — неужто надо, чтоб жить,
Небо жизней отдать?!.. втоптать их во землю, в грязь,
А потом на знамени — славой — золотная нить…

Слава, слава героям!.. хоть смерти героям нет,
Умирать не хочет никто. Ни сейчас, ни тогда.
В вещмешок утолкали Мiръ. Мать поздний обед
Подаёт на стол. Ломается хлеба слюда.

Обжигает щеку осенней полынью слеза.
Не вернёшься, сынок! Это знаю я кровью всей.
Но крещу тебя на прощанье, плакать нельзя,
Лучше рюмку последнюю выпей, и мне налей.

Стукнет дверь. Так на плахе стучит топор.
После выстрела так в плечо отдаёт приклад.
Этот Мiръ — всего лишь военный хор,
Трубы медные, торжество, военный парад.

Слава, слава героям!.. И ты герой, мой сынок.
Только в это поверить я до сих пор не могу.
Не хочу. Этот Мiръ, как человек, одинок.
Приголублю его. Поцелую. Не дам врагу.

Снимок жёлтый, ломкий на заиндевелой стене:
Колкий иней времён, колокольный звон, коревая сыпь.
Я все думаю: родной, как же ты умирал на войне.
Ты приди хоть во сне. Погляди на мою ледяную зыбь.

Сын, святой мой, я омою все раны твои.
Сын, герой мой, да я тебе не славу шепчу —
Обнимаю тебя, умираю от слёз любви,
Головой припаду к обожжённому твоему плечу.

Гимнастёрка пахнет потом, кровью, солью, зимой.
Ты скажи мне, сынок, открой, где у тебя болит?
Я не верила, что ты умер. И ты вернулся домой.
Лишь во мне одной — все распевы всех панихид.

Обнимаю тебя! Обнимаешь меня! В оглашенном огне
Догорела война. Руины дымят. Трубку курит Бог.

…я всё думаю, Господи: как же все, кто погиб на войне,
Ведь они возвращаются, Господи, все, только дайте срок.

ОТРАЖЕНИЕ

К зеркалу старому медленно подойди.
Что мы утратили — в лицо тому погляди.

На всё гляди медленно, всё узнавай:
Голод войны, ржаной каравай,

Белые треугольники писем, где смерть,
Лязг замка и тюремную клеть,

Лёгкого смеха ситцевое крыло,
Было страдание, было и прошло,

А может, лишь наступит, лишь будет ещё,
Зарыдает, уткнется в тёплое плечо…

А ты перед зеркалом стой и смотри,
Как амальгама горит твоя изнутри.

Пришли новые люди, войны им не понять,
Они хотят повернуть время вспять,

Ждут новой битвы, оружье в руки, вперёд,
Бомбы летят, танков волчий ход,

А новые люди не помнят времён,
Хохочут, коль гудит колокольный звон,

Пялят берцы, целятся в чёрный круг —
Убивать, милые, не хватит рук!

Всё больше вас движется, новая орда.
Гляжу в моё зеркало, гляжу в никуда.

За плечом иные стоят времена —
Я вижу ясно: стою там одна.

А вокруг — руины. А вокруг — тишина.
Это кончилась будущая война.

И лицо моё все залито светом, мокро:
Никто не пришёл последнее творить добро.

И старое зеркало слёзным дождём
Отразит: веруем, любим и с тем уйдём.

***

Я всех вас так помню, солдаты.
Всех раненых. Коечки в ряд.
Военные горькие даты.
Военный посмертный парад.

Кого в дальний путь провожала…
Письмо сочиняла кому…
А жизни всё мало, так мало,
Уходит, куда, не пойму.

Крест Красный на белой повязке
В ночи красным солнцем светил,
А жизнь — материнская сказка
В виду хоровода могил.

Но мы поднимаемся с коек.
Но мы восстаём из гробов.
И строй, монолитен и стоек,
Волною катит на врагов.

А мы медицинские сёстры
Войны: нынче, завтра, вчера,
Нести нашу вахту непросто,
Нам старшая смерть медсестра,

Но к этой возлюбленной койке,
Ко шраму судьбы на щеке,
Иду осиянно, тихонько,
Со шприцем в воздетой руке,

Я жизнь, я святая молитва,
Я просто любовь, мой солдат,
Я просто твой Ангел над битвой,
Ни шагу, ни шагу назад.

Елена Крюкова