ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ

Волк дождался, пока пастух, спасаясь от полуденного зноя, ляжет в тени одинокого, словно случайно оказавшегося на альпийском лугу дерева, выскочил из своего укрытия в зарослях, ворвался в небольшое вялое стадо, схватил зубами за шею ягнёнка покрупнее и, деловито подсобив хвостом, словно человек рукой, взвалил его уверенным движением себе на плечо. Ягнёнок, скованный ужасом, а может, от неожиданности и сильного удивления, распластался на широкой волчьей спине, словно неживая вещь, не издав ни звука и даже не шелохнувшись. Молчало и стадо. Только одна овца, наверное, мать ягнёнка, недовольно и жалобно заблеяла…

Волк стал подниматься по холму, тяжело дыша. Это был довольно крупный и нахальный волк. Наверное, он был сильно голоден, а потому и презрел всякую опасность, напав средь бела дня в присутствии пастуха на стадо. Правда, ему казалось, что он улучил удобный момент, и пастух ничего не заметил. Уже ощущая в пасти сладкую кровь ягнёнка, зверь исходил слюной. Но инстинкт самосохранения был сильнее голода и внушал волку, что для пущей безопасности следует отойти подальше от человека. И хищник, пыхтя, ускорил шаги. Сейчас он достигнет вершины холма, затем побежит вниз по склону в сторону леса и скроется вместе с добычей в гуще зарослей…

Но вдруг сверху раздалось:

– Положи ягнёнка! Это не твоё.

Волк поднял голову, не выпуская из зубов шею своей жертвы. Почерневший от солнца человек с крупным орлиным носом и недельной щетиной на скуластом худощавом лице смотрел волку прямо в глаза. Мужик был приземистый и не очень широкий в плечах, но с увесистой палкой в грубой, узловатой руке. Он не отрывал от волка требовательный, пронизывающий взгляд чёрных, с красными прожилками глаз. Опытный пастух понимал, что взгляд – тоже оружие, а в иных случаях и посильнее дубинки и ружья. Им можно внушить страх противнику, парализовать его, навязать ему свою волю.

Конечно, волк не собирался просто так сдаваться. У голодного хищника была своя правда – он должен был кушать. Кушать, чтобы жить, существовать дальше. Но у человека была, пожалуй, более убедительная и весомая правда – ягнёнок принадлежал ему, это было его имущество, он тратил на него своё время, силы и средства: кормил, защищал, растил его… Правда была даже у слабенького, полуживого-полумёртвого  ягнёнка – ему, Божьему созданию, просто хотелось жить, пусть неосознанно, на этом свете. И, наверное, это была самая большая правда из всех трёх правд, самая главная правда, потому что без этой правды две другие просто лишены смысла. Но «правда жить» и  «правда жизни» слишком отличались друг от друга: у бедного ягнёнка не было ни острых зубов или когтей, ни крепких мышц, ни другого какого-либо оружия и даже взгляда, передающего внутреннюю силу и способность к самозащите. И теперь всё зависело от того, какая из двух первых правд победит – волка или человека, ибо в данном случае правда была на стороне силы.

Волк инстинктивно применял естественное оружие – он посмотрел на человека исподлобья голодным и злым взглядом. Жёлтые глаза хищника потемнели от ярости, налились кровью. Не раскрывая рта, он угрожающе зарычал, вернее, заурчал, полуобнажив жёлтые клыки, с которых капала жадная слюна. Его хвост был задран, а это означало, что зверь был вполне уверен в себе и настроен решительно.

Но и человек был не лыком шит: маленький, но с сильным взглядом, он продолжал смотреть на зверя прямо, спокойно и пронзительно. В руке у него была дубина, но волк словно не замечал её, впившись враждебными, кровавыми глазами в человека. Человек в душе уважал волка, так как, в отличие от той же коварной рыси, которая нападала, как правило, на ничего не подозревающую жертву сзади сверху, волки обычно охотились открыто, лоб на лоб. Но сейчас было не до чувств и философии…

– Это не твоё. Положи и уходи, – твёрдым басом повторил человек, выдержав грозный взгляд хищника и продолжая давить его своим суровым, пристальным взглядом.

Волк ощетинился летней негустой, серой с рыжим оттенком грязноватой шерстью, не переставая глухо рычать. Из пасти хищника текла слюна, теперь уже перемешанная с кровью ягнёнка. Стоящие торчком уши были развёрнуты вперёд. Всем своим свирепым видом зверь пытался внушить человеку страх.

Ягнёнок, видимо, от боли, наконец очнулся и издал слабое «мя-я-я-я». Глаза у него были полуоткрыты, но не было видно зрачков, не было взгляда как такового.

– Уходи подобру-поздорову! – вновь раздался спокойный, но полный силы и уверенности  повелительный голос человека.

Взгляд у волка сверкнул бессильной злобой и вдруг погас, словно перегоревшая лампочка. Он  поджал хвост, отвёл уши назад и скинул со своей спины окровавленного, но ещё дышащего ягнёнка. Опустив голову и глядя прямо перед собой, волк потрусил мелкой рысцой прочь, высунув язык.

Человек бережно поднял с земли бедное животное и, неся его на вытянутых полусогнутых руках, спустился к овцам, которые, спасаясь то ли от жары, то ли от опасности, уткнулись носами в землю, спрятав головы и образовав сплошную серую массу…

Ашот Бегларян,
сентябрь 2015 г.