Колонна-черепаха
Колонна ползла по горному серпантину, словно умирающая черепаха. Она тянулась на несколько десятков километров: голова огромной «черепахи» находилась уже на границе Армении – в Корнидзоре[1], а хвост – ещё на окраине Степанакерта [2].
В обычной ситуации легковая машина преодолела бы эти примерно восемьдесят километров менее чем за два часа. Однако сейчас на это требовалось двое и даже трое суток. «Черепаха» то и дело застывала на несколько часов, и тогда трудно было определить, жива она или же испустила дух посередине дороги. Но вдруг, будто прошитая электрическим зарядом, она, конвульсивно дёрнувшись всем телом, срывалась с места, пытаясь наверстать упущенное время…
Это была странная во всех смыслах колонна, разнородная вереница машин. Огромные грузовики, тракторы-тягачи теснили легковушки, которым то и дело приходилось экстренно тормозить или уходить левее или правее (если, конечно, было куда уходить), чтобы не оказаться смятым в консервную банку или же сброшенным в ущелье. Над всеми ними угрожающе нависали огромные самоходные краны со сложенной стрелой. Механизированные эти жирафы создавали дополнительные трудности для движения, однако никто из участников необычной колонны не хотел мешать или навредить соседу, не грубил за неловкую езду, наоборот, все: и тяжеловесы и легковесы – старались быть лояльными к нарушениям, тем более что за рулём некоторых машин сидели подростки, которые не имели достаточного опыта вождения и, естественно, прав на него.
Это разнообразное сборище машин можно было сравнить со зверьём, собравшимся в великую засуху на водопой у ручья в сказочных джунглях во время Водяного перемирия[3], – слоном, тигром и медведем, которые бок о бок с зебрами, оленями и козами жадно впитывали в себя живительную влагу, на время забыв о своей природной сущности – хищнической или травоядной. В этой колонне все были равны, всех её участников теперь объединяла одна незавидная участь: десятки тысяч людей вынужденно покидали свою родину и, ведомые некой могущественной силой, двигались в неопределённость, которая была предпочтительнее нависшей над ними реальной угрозы смерти.
Впрочем, смерть не оставляла людей и в самой колонне. Не у всех выдерживало сердце, и нередко в машинах вместе с маленькими детьми везли завёрнутое в одеяло бездыханное тело погибшего в дороге члена семьи…
Словно злая машина времени, ползущая колонна безвозвратно увозила людей от их, казалось, столь близкого прошлого, в котором остались нажитое годами имущество, ухоженные сады, любимые парки и улицы, детство, счастливая жизнь и могилы родных. И было неясно, какое будущее скрывается за поворотом…
Мальчик за рулём
В колонне-черепахе за рулём старенького «Москвича» ехал и двенадцатилетний Карен. Да, мальчику, несмотря на его не по-детски серьёзное лицо, едва исполнилось двенадцать. А научил его управлять автомобилем дедушка прошлым летом, когда мальчик отдыхал в деревне во время летних школьных каникул. Однажды вечером, когда они возвращались от родственников из соседней деревни, у дедушки вдруг сильно прихватило спину. Машину пришлось остановить на пустынном просёлке и ждать, пока боль отпустит.
– Дедо[4], научи меня водить. Тебе уже трудно, буду твоим помощником, – по-взрослому попросил Карен.
– А разве ноги у тебя до педалей дотянутся? – с недоверчивой улыбкой спросил дед.
– Дотянутся!
На следующий день Карен сидел на месте водителя. Его ноги в потёртых кедах с толстой подошвой едва доставали до педалей автомобиля. Дедушка же с ответственным видом опытного инструктора учил внука на деревенском пустыре заводить машину.
Мог ли он представить, что спустя год с небольшим новые навыки внука спасут им жизнь…
Раньше Роза, мама Карена, была уверена, что Степанакерт – это самое безопасное место на свете. Здесь можно было не запирать на ночь входную дверь и спокойно лечь спать. По тёплым вечерам дети беззаботно гуляли с друзьями по городу, качались на качелях и развлекались в аттракционах городского парка или просто наслаждались чистым горным воздухом и общением с товарищами. Однако с некоторых пор Карен стал встречаться с друзьями лишь… в очередях за хлебом. А родители заменяли детей по ночам, так как днём хлеб доставался не всем.
Обычный хлеб теперь имел цену жизни. Будто по знаку какой-то злой силы, главный продукт в одночасье исчез с прилавков, резко изменив привычный распорядок быта горожан. Особенно страдали дети. Яркое, цветное, беззаботное детство вдруг обрело чёрно-белую окраску, солнце словно померкло. Дети перестали радоваться и беззаботно смеяться, лишились возможности отмечать дни рождения и другие праздники. О сладостях и мороженом они теперь и мечтать не смели, заставляли себя забыть их вкус и запах…
В поисках насущного
Хлеб! Умы людей целиком, и днём и ночью, были заняты проблемой, как и где достать жизненно необходимый продукт. Пекарни многотысячного города, лишённого постоянного электричества и функционирующего в режиме веерных отключений, не были в силах обеспечить жителей даже ежесуточной минимальной нормой – двумястами граммами. Запасы амбаров неумолимо истощались. Когда однажды бабушка с дедушкой вместо ароматного, испечённого в тонире деревенского лаваша отправили в город кукурузную лепёшку, Карен понял, что на исходе и мука. Всегда шумный городской рынок болезненно притих, его осиротевшие лавки, ломившиеся ещё пару месяцев назад от фруктов и овощей, стыдливо прикрывали свою наготу редкими пучками зелени. Обычная картошка также неожиданно стала дефицитным товаром. Казалось, даже куры вдруг перестали нести яйца.
Зловещую суть слова «блокада»[5] Карен стал осознавать с того дня, когда не нашёл в кухонном буфете любимых глазированных карамелек. Мама тогда сказала, что в магазинах такие конфеты больше не продают. Ещё через несколько дней конфету в городе можно было найти разве что у какой-то очень запасливой бабушки, желающей сделать сюрприз любимому внуку.
Вскоре мать «запретила» Карену и сестрёнкам болеть, потому что в аптеках города не стало лекарств. Школы пока работали, правда, уроки сократились на четверть, большие перемены стали обычными, а школьный буфет закрыли. Мама больше не клала в ранец сыну бутерброды. А ещё Карену теперь приходилось вставать спозаранку, чтобы пешком преодолеть несколько километров и не опоздать на урок…
Люди были вынуждены жить одним днём, повестка которого ограничивалась поисками хлеба и тем, чтобы не умереть с голода, не заболеть, не лишиться разума от тоски.
За день очереди, выстраивавшиеся по всему городу, к утру не убывали, а, наоборот, вырастали. Людям порой даже целых суток не хватало, чтобы получить паёк по талону.
С раннего утра в очереди за хлебом стоял Карен, а ночью его заменяла мать. Отец был на военной службе, в последнее время редко появлялся дома, а когда отсутствовала и мама, мальчик оставался дома за старшего. Он укладывал сестрёнок спать, сам же не ложился, ждал, пока мама придёт, мысленно прося Бога, чтобы она скорее вернулась. И не так уже важно было для мальчика, принесёт ли она хлеб, простояв всю ночь в очереди, – лишь бы с ней ничего плохого не случилось.
Поразительно, но, встав перед судьбоносными, «взрослыми» испытаниями, дети, которых принято считать большими эгоистами, почти безропотно терпели все несправедливо выпавшие на их долю лишения, старались поддержать своих родителей, многого не требовали, лишь бы скорее закончился этот кошмар. Однако кошмар всё сгущался…
Мальчик и чудовище
Продовольствия в городе оставалось всего на несколько дней, голод подступил вплотную, полностью обнажив перед людьми свой злобный оскал.
Деревенским было чуть легче, потому что они могли вырастить, выкопать что-то на своих огородах, подстрелить птицу, поохотиться. Родственники из деревни старались помочь горожанам, делясь с ними (нет, не последним куском хлеба, потому что хлеба не было и у них) скудным запасом овощей и фруктов. Дед мальчика пешком приносил в город пару пучков зелени и лука, несколько картофелин из своего небольшого приусадебного огорода, банку засоленных ещё прошлой осенью огурцов или помидоров. Горные тропы, по которым шёл дед, стремясь сократить дорогу, давались старику нелегко, но он давно не заводил свой старенький «Москвич» из-за дефицита горючего. В укромном углу погреба дед бережно хранил канистру бензина на самый чёрный день – мало ли чего ещё сулила блокада…
В свой первый пеший поход в город дед, поставив холщёвую торбу со съестным в углу прихожей, крепко обнял внука и, припав губами к его каштановой кудрявой макушке, безмолвно разрыдался от отчаяния. Мальчик впервые видел дедушку плачущим и таким беспомощным.
В очередные выходные Карен сам отправился на велосипеде в деревню, желая освободить дедушку от нелёгкого бремени и предупредить его очередной затруднительный поход.
Бабушка, обрадованная неожиданным приездом внука, извлекла из глубин большого сундука два кривеньких леденца на палочках и с хитроватой улыбкой торжественно, словно какой-то ценный приз, вручила внуку. Мальчик принял самодельные конфеты мужественно: «Приберегу для сестрёнок».
За скудным обедом из варёной картошки, солёной капусты и компота из сухофруктов без сахара бабушка, всплеснув руками, пожаловалась:
– Проглотило чудище наше солнышко, сожрало наши поля и нам хлебушка не оставило… Сгинь же, нечистая сила! Пропади пропадом!..
Бабушка добавила ещё несколько старозаветных проклятий, смысла которых мальчик не понял, но её жесты и интонация были настолько натуральными и убедительными, что Карен живо представил себе злое ненасытное чудовище, толстое и безобразное, с огромной всепожирающей клыкастой пастью, и люто возненавидел эту воображаемую тварь.
При всей своей почти взрослой серьёзности и смышлёности Карен оставался впечатлительным подростком, и после слов бабушки он, привыкший с детства к её сказкам с непременно счастливым финалом, возомнил себя героем, которому суждено одолеть чудовище и спасти его несчастных жертв. Воспалённая фантазия мальчика теперь стала связывать все происходящие вокруг беды с кознями этого невидимого зловещего существа.
Чем больше злых дел совершало чудовище, тем больше оно раздувалось от самодовольства и собственной злобной энергии, а проклятия людей лишь подзадоривали его. Вскоре монстр полностью закрыл собой небосвод, словно огромной чёрной тучей. Чудище не только лишило людей света и тепла, но и травило всё живое своим зловонным дыханием. Чистый горный воздух превратился в смрад. С неба стали падать мёртвые птицы. На лугах перестали расти трава и цветы. Омертвели поля, опустели огороды и завяли сады. Для пущего страха монстр время от времени изрыгал из своей пасти пламя, от которой возгорались леса. Люди задыхались от гари и недостатка кислорода.
«Скоро они начнут крыс кушать и пить воду из отравленных луж и грязных канав», – довольно потирало свои жуткие лапы чудовище…
Всю ночь мальчику не спалось. Он без конца ворочался с боку на бок, борясь с собственными противоречивыми мыслями. Как же справиться с чудовищем? Ведь оно к тому же невидимое… Может, попросить военных на позициях палить в небо одновременно из автоматов, пулемётов и пушек?.. Но нет, это необычный враг, и обычные снаряды не помогут, тут нужна серебряная пуля. Но где её достать?..
Вдруг мальчик вспомнил невольно подслушанный пару месяцев назад разговор отца с товарищем: «С сильным противником нельзя бороться его же оружием. Тут нужен ассиметричный ответ…» Потом он спросил у папы, что означает мудрёное выражение «ассиметричный ответ». «Как тебе объяснить, сынок… Это всё равно что сбить обычной мальчишеской рогаткой огромного орла, уносящего в небо похищенного ягнёнка. Главное, чтобы всё было своевременно, неожиданно и в самую точку, в слабое, незащищённое место. Например, попасть орлу ещё на самом взлёте прямо в глаз. Конечно, хищник от этого не умрёт, но от внезапной сильной боли он точно выпустит из когтей свою жертву…
Засыпая под утро, мальчик вдруг услышал чей-то голос, очень похожий на бабушкин: «Ты сумеешь одолеть это мерзкое чудище. Оно не такое всесильное, как кажется. Это всего лишь уязвимая оболочка, наполненная злым духом. Ты легко поразишь его своей рогаткой…»
То ли во сне, то ли наяву мальчик достал из старой тумбочки рогатку, которой он ещё прошлым летом охотился вместе с сельскими сверстниками на лесных птичек, спустился во двор, выбрал подходящий камушек, вставил его в рогатку, прицелился в небо и изо всех сил натянул резинку…
Война
Небо взорвалось страшным грохотом. Вздрогнули горы, задрожала земля. Испуганные крики людей смешались с громким лаем собак. Сквозь разноголосый хаотический шум раздался одинокий трагический рёв осла.
Снаряд разорвался не в самом селении, а на опушке окрестного леса. Однако мощная ударная волна снесла крыши и выбила окна окраинных домов, разметав по всей деревне осколки стёкол.
Карен выбрался из-под груды вещей, которые посыпались из распахнувшихся дверей огромного шифоньера, и поспешил успокоить перепуганную бабушку:
– Бабох[6], не волнуйся, у меня всё нормально. Ты как? Не поранилась?
Бабушка покрыла быстрыми влажными поцелуями ушибленный, наморщенный от негодования лоб внука и, схватив его за руку, увлекла вниз по скрипучей деревянной лестнице. Дедушка уже снимал огромный замок с двери погреба. Впустив их внутрь, он плотно прикрыл дверь, а сам, презрев опасность, направился, скорее по привычке, в центр деревни в надежде выяснить ситуацию.
Минут через двадцать дед вернулся, ведя за руку одинокую глухонемую старушку –соседку Сатеник, которую он с трудом оторвал от работы в огороде, ибо та не слышала приближающихся разрывов снарядов и всё более отчётливые звуки разгорающегося в лесу боя.
– Собирайтесь быстро! – возбуждённо выкрикнул дед. – Сейчас же выезжаем в город!
– Вай! – только и воскликнула бабушка и закрыла рукой свой рот, словно боясь сказать лишнее. Она старалась не выказывать своих эмоций перед внуком. Впрочем, Карен сам прекрасно осознавал серьёзность момента и вместо вопросов решительно произнёс:
– Машину поведу я.
Пока бабушка второпях вытаскивала из шкафа документы, мальчик помог деду достать из-под брезента в углу погреба канистру и заправить машину.
Спустя несколько минут старенький «Москвич», за рулём которого сидел Карен, уже был в дороге. Просёлок был ещё свободен. Благодаря отчаянному сопротивлению ополченцев враг не успел перерезать дорогу и выставить блокпост…
После двух дней отсутствия родной город показался Карену совершенно изменившимся. Всегда опрятный и жизнелюбивый, даже несмотря на долгую блокаду, он сейчас имел вид большой полуразрушенной, заваленной всяческим мусором деревни. Здания хмуро глядели пустыми глазницами окон на холодную улицу, заполонённую беженцами, которые были вынуждены покинуть свои дома, спасаясь от смертельной опасности. Ютились они где попало: в коридорах общественных учреждений, подвалах домов, сидели на тротуарах, укутавшись в одеяла и пытаясь унять дрожь, лежали прямо на городском газоне. Всадник из деревни посередине центральной городской площади усиливал впечатление сюрреализма.
Эти несчастные люди ждали своей очереди на эвакуацию, вернее – на исход. Каждому из них предстояло горькое прощание со всей своей предыдущей жизнью…
Исход
Теперь дедушка сидел рядом с внуком в качестве пассажира, невольно восхищаясь сноровкой своего благодарного ученика и лишь изредка давая ему тот или иной совет. А на заднем сиденье ехали бабушка и восьмидесятилетняя глухая соседка, которую дед чуть ли не силой посадил в машину, ибо она не совсем понимала, что вообще происходит вокруг.
Вернувшийся с фронта отец вместе с мамой и двумя сестрёнками ехал сзади на другой машине. Время от времени мальчик посматривал в боковое зеркало заднего вида – папа взбадривал его жестами и мимикой. Мать же старалась скрыть слёзы, выступавшие на её глазах то ли от гордости за сына, то ли от боли и печали за страдания, выпавшие на долю рано повзрослевших детей.
– Теперь у нас больше нет дома, как же мы будем жить дальше? – сетовала бабушка.
Она переживала четвёртую[7] войну, трижды отстраивала вместе с мужем домик в деревне, а теперь и вовсе лишилась его, даже восстанавливать уже было нечего…
Глухая старушка всю дорогу дремала, периодически вздрагивая, то ли от увиденного во сне, то ли ещё от чего-то, известного только ей. Иногда она открывала глаза, удивлённо оглядывая салон машины и своих спутников, будто пытаясь понять, что происходит. Затем, издав какой-то короткий негодующий звук, снова роняла голову на грудь и засыпала…
Ночь провели в машине под холодным звёздным, равнодушным к сконцентрированному внизу безмолвному людскому горю небом. В ущелье выли шакалы, будто плакали дети…
Едва рассвело, тронулись в путь. Но не проехали и полкилометра, как снова пришлось остановиться. По колонне пронеслась весть о том, что загорелась одна из машин, отчего и образовалась пробка.
Больно было смотреть на брошенные на обочине горящие или сломанные автомобили, которых по мере продвижения по дороге становилось всё больше. Особая грусть и тревога охватывала людей, когда это были машины знакомых …
Ближе к вечеру на далёком горизонте показался КПП[8] со скопившейся перед ним длинной вереницей машин. Было очевидно, что людей и содержимое автомобилей тщательно проверяют.
– Видать, ещё не скоро наша очередь подойдёт, – произнёс дед, обернувшись на пассажиров на заднем сиденье. – У нас осталась хоть какая-то еда?
– Будь прокляты те, кто сделал нас бездомными бродягами, – откликнулась бабушка, шаря рукой в глубине дорожной сумки. – Что мы тут вообще делаем?
– А наша гостья всё спит… Посмотри, какое блаженство у неё на лице!
Глухонемая спала глубоким сном, будто всё происходящее её вовсе не касалось…
На КПП их встретили двое офицеров – азербайджанец в форме пограничника и российский миротворец. Каждый поздоровался на своём языке. Дедушка ответил на русском. Бабушка стала тормошить старушку, но та не реагировала.
– Не надо будить бабулю, пусть спит, – «великодушно» произнёс миротворец.
Но разбудить старушку было невозможно. Она была… мертва…
2024 год
Примечания:
1. Корнидзор – село в Сюникской области Армении, примерно в 16 км к северо-востоку от г. Гориса, на правой стороне автодороги Горис-Степанакерт.
2. Степанакерт – столица непризнанной на международном уровне Нагорно-Карабахской Республики (Республики Арцах), в советский период – областной центр Нагорно-Карабахской автономной области (НКАО).
3. Водяное перемирие – выражение из сборника рассказов английского писателя Редьярда Киплинга «Книга джунглей». В сказке про Маугли, мальчика, воспитанного волками, есть глава «Водяное перемирие». Во время великой засухи, когда воды в джунглях осталось очень мало, слон Хатхи, некоронованный царь джунглей, объявил «водяное перемирие». Это означало, что животным запрещалось враждовать между собой и воду могли спокойно пить одновременно могучий тигр и трепетная лань, лиса и тетерев, волк и овца, медведь и пчела и т.д. Потом, когда пошли дожди и вода появилась в достаточном объёме, «водяное перемирие» было прекращено, и все вернулись к своей обычной жизни.
4. Дедо – на карабахском диалекте армянского языка: дедушка.
5. Блокада – имеется в виду перекрытие со стороны Азербайджана с 12 декабря 2022 года по конец сентября 2023 года Лачинского (Бердзорского) коридора – единственной связывавшей Нагорный Карабах с Арменией дороги, которая, согласно трёхстороннему заявлению от 9 ноября 2020г., положившему конец «44-дневной войне», должна была находиться под контролем российского миротворческого контингента и использоваться свободно и беспрепятственно. Тем самым 120-тысячное население Арцаха, в том числе 30 тысяч детей, было отрезано от внешнего мира. После почти 10-месячной блокады азербайджанские власти под видом «локальной антитеррористической операции» организовали широкомасштабное наступление на НКР, в результате чего население республики было вынуждено покинуть свои дома и многовековую родину.
6. Бабо – на карабахском диалекте армянского языка: бабушка.
7. Четвёртая война – Азербайджан фактически развязал против самоопределившегося Нагорного Карабаха четыре полномасштабные войны: война 1991-1994 гг., «Четырёхдневная война» – с 1 по 5 апреля 2016 года, «44-дневная война» – с 27 сентября по 9 ноября 2020 года и широкомасштабная агрессия – 19-20 сентября 2023 года.
8. КПП – 23 апреля 2023 года, грубо нарушив трёхстороннее соглашение о прекращении огня от 9 ноября 2020 года, азербайджанская сторона установила на мосту Хакари в Лачинском коридоре незаконный КПП, якобы для «предотвращения незаконной перевозки живой силы, оружия и мин», а на самом деле для установления полного контроля над блокированным Нагорным Карабахом.