ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ
Посвящается всем, кто воевал в Великой Отечественной войне
1941-1945 гг., кто погиб, пропал без вести, умер после дня Победы,
мучился в фашистских концлагерях
и безвинно отбывал срок в Сталинских лагерях…
1.
Жила-была девочка Маша, которая была долгожданной старшей внучкой у бабушек и дедушек с двух сторон. Когда она приезжала на праздники или на школьные каникулы, то была нарасхват – всегда были споры, у кого будет ночевать девочка.
Бабушка и дедушка со стороны отца жили в селе в 300-метрах от Севана, а со стороны матери – в самом городе Севане.
Так, беззаботно и весело проходило детство Маши, пока она, чуток не повзрослев начала понимать, что любимые ею деды у них разные. Это она начала замечать, когда речь заходила о Великой Отечественной войне 1941-1945гг. К тому времени она знала, что оба деда участники этой войны.
Дедушка Авак, дед по отцовской линии, частенько любил надевать пиджак, на котором блестело множество боевых орденов и медалей, которые он заслуженно получил во время войны. На 9 мая его постоянно приглашали в Ереван, где ветеранов чествовали власти, пионеры, молодёжь. Приезжая из столицы, как было уже заведено, дед Авак резал барашка и не одного, женщины накрывали на стол. Приходили односельчане, родственники, чтобы поздравить его с днём Победы. Все близкие деда знали, что он в 41-ом приписал себе год и добровольцем ушел на фронт. Определили его в танковое училище, после окончания которого, он на танке дошел, аж, до Берлина. Вернулся, поступил на юрфак, учился заочно, после работал долго на руководящих должностях.
Дед Авак вставал, поднимал тост за Победу, за погибших однополчан, за Сталина, за Коммунистическую партию Советского Союза, в которую он беззаветно верил до конца своих дней. Присутствующие за праздничным столом с восхищением смотрели на деда Авака, на его боевые ордена и медали. Дед был среднего роста, чуть полноватый, с залысинами на голове, с коротко остриженными усами, он умел говорить и люди его слушались, относились к нему с уважением.
Как правило, на таких застольях дед Авак приглашал и своих сватов. Дед Вазген, другой дедушка Маши, приходил вместе с супругой, которая сразу же шла на кухню, чтобы помочь женщинам. А дед Вазген садился в конце стола, старался быть незаметным. Дед Авак громко произносил тосты, люди шумно чокались, пили, закусывали. Только дед Вазген молча выпивал 100 грамм водки, нюхал краюхой хлеба и молчал… Люди уже привыкли к такому его поведению и старались не теребить его различными вопросами. Никто не видел, когда и как дед Вазген вставал из-за стола и уходил…
Маша сидела за столом и подсознательно понимала, что, что-то здесь не так, чувствовала, какие они разные, два любимых её деда…
Конечно, тут дело не во внешности, хотя, деды и внешне отличались. Дед Вазген, в отличии от деда Авака, был худощав, высокого роста с коротко остриженными седыми волосами на голове, с крупными огрубевшими руками. Если первый дед Маши был постоянно на руководящих должностях, то второй работал на складе, а потом сторожем, пока не вышел на пенсию.
Дед Вазген перед домом разбил небольшой сад, постоянно ухаживал за деревьями, что-то сажал в огороде, видно было, что для его семьи это не лишнее…
Как-то, во время очередных летних каникул Маша ночевала в доме родителей матери. Она проснулась от луча солнца, который светил ей в глаз… Бабушки не было дома, она пошла в магазин, но Маша знала, что на кухне у неё готов завтрак. Позавтракав, Маша услышала со двора голос деда Вазгена, который попросил принести ему воды. Она налила воды в стакан и по лестницам спустилась в сад. Дед сидел на травке под тенью дерева и молча смотрел на виднеющуюся вдали поверхность озера Севан. Маша поздоровалась с дедом, протянув ему стакан с водой. Дед поцеловал внучку в щеку и начал пить воду. Тут Маша случайно заметила на внутренней части локтя наколотые шесть цифр. Дед заметил ошарашенный взгляд внучки…
Маше тогда было 12 лет и из кинофильмов, книг, она знала, что означают эти цифры… Вдруг, перед глазами Маши, как в фильме прошлись кадры: первый дед с боевыми орденами и медалями, поднимающий тост за КПСС, за Сталина, и лицо второго деда, когда он молча слушал это всё не поднимая головы…
«Деда… ты был… в концлагере…?!»
2
“Подрастёшь, потом поговорим…» — сухо, с хрипотцой в голосе отрезал дед. «Нет, я уже большая, мне 12 лет и я хочу знать…» — таков был категоричный ответ Маши. Дед долго молчал, смотря своими выцветшими, некогда голубыми глазами на водную гладь Севана. После длительной паузы он вымолвил: «Хорошо… рано или поздно, ты всё равно задала бы этот вопрос…». Наступило тягостное молчание.
«Машенька, может отложим разговор, подрастёшь, закончишь школу, тогда и…» «Нет, сейчас» — она не ожидала, что её ответ деду будет таким категоричным и жёстким.
«Меня призвали в 1939 году в армию и сразу отправили на советско-финский фронт, потом немцы напали на Советский Союз… Наша дивизия несла большие потери, мы попали в окружение и старались с боями пробиться к своим. Осенью 1941 года, в одном из боёв меня контузило и я потерял сознание. Очнулся в украинской деревушке, меня подобрал один старик и ухаживал за мной. Но полицаи узнали и отправили в концлагерь в Житомире. Оттуда – Белгород, Львов, а в 1943 году – в Эльзас. В первом концлагере нам сразу же накололи на локте наши номера… Немцы расстреливали в первую очередь коммунистов, евреев, люди погибали от голода, болезней. Крематорий не успевал сжигать такое количество людей и нам пленным приходилось закапывать убитых…
В лагере нам давали раз в день какую-то бурду из гнилых овощей и малого количества пшена, и не давали ни миски, ни кружки, ни ложки. Наливали либо в пилотку, либо в подол, либо плескали на руки… зимой мы выкапывали трупы животных и ели…
Но из концлагеря Эльзаса мне удалось бежать, и я несколько месяцев успел сражаться с французскими партизанами. Немцы явно проигрывали войну, мы ликовали. Тогда я ещё не знал, какие испытания меня ждут впереди…» — дед Вазген грубыми пальцами мял недорогую папироску, закурил… Несколько минут дед и внучка отрешённо смотрели на водную гладь Севана, на которой солнечные блики скользили по водной глади, немного рябило в глазах, был слышен крик чаек…
Маша еле сдерживала слёзы, в горле появился комок…
«В 44-м всех советских военнопленных собрали и на корабле отправили в Одессу. Встретили нас с конвоем и собаками. Капитан корабля бушевал, мол, нельзя так героев встречать и предложил нам вернуться обратно. Отказались все. На следующий день встретили нас цветами и оркестром, отвезли на вокзал, в товарные вагоны и в Алкино, фильтрационный лагерь. Оттуда — в лагерь под Хабаровском. Ни суда, ни следствия… Помню слова капитана НКВД, который сказал, что «советский солдат должен погибнуть, но в плен не сдаваться».
Условия жизни в советском лагере мало чем отличались от немецкого концлагеря. Также была тяжёлая физическая работа, многие не выдерживали пыток и голода, умирали. Вернулся я домой в 1953 году после смерти Сталина. Здесь меня сразу взяли на учёт в местном НКВД. В неделю раз я должен был приходить в отделение, регистрироваться. Выезжать за пределы города без их разрешения мне было запрещено, на работу с моим «волчьим билетом» долгое время я не мог устроиться. Потом я встретил твою бабушку, мы поженились, родилась твоя мама, теперь у нас есть ты…» — дед Вазген чиркнул спичкой, закуривая очередную папиросу.
Тут в соседнем дворе на прохожих залаяла соседняя овчарка «Топаз», дед непроизвольно вздрогнул. Машу осенило: «Деда, ты после всего Этого не захотел завести собаку, не смотря на мои многочисленные просьбы?». «Да. В немецком концлагере и в советском лагере нас постоянно травили этими натасканными, обученными зверьми… Не могу видеть их и слышать их лай… мысленно сразу же возвращаюсь Туда…».
Маша была ошеломлена, всё её детское нутро протестовало против тех, кто так поступил с её любимым дедом – это и немцы, это и НКВД, это и само общество… Ей пока трудно было «переварить» всё услышанное.
Тут скрипнула калитка и с улицы вошла бабушка, в руках которой были авоськи с продуктами. Увидя деда с внучкой под деревом в тени, она нарочито ворчливо говорит: «Чего это вы, бездельники, расселись? А ну ка, мойте руки, я сейчас накрою на стол, будем обедать, я с вечера такой вкусный борщ приготовила…».
Дед медленно начал подниматься, посмотрел на окурки папирос под ногами, начал собирать их. Маша хотела помочь ему, но он не разрешил.
Маша молча шла к дому не видя дороги. В ушах был голос деда Вазгена. Она тогда ещё не понимала, что за эти пару часов общения с дедом она резко повзрослела и мир, на самом деле, не такой уж радужный, каким казался ей раньше.
Прошли годы, Маша поступила в институт, по окончании которого работает в Ереване преподавателем истории в школе, стала уже Марией Николаевной, готовится к защите кандидатской.
Ей часто вспоминается тот разговор с дедом Вазгеном под деревом, также вспоминает 1985 год, когда деда Вазгена вызвали в райвоенкомат и замвоенкома смущённо, не смотря в глаза, передал ему юбилейную медаль «40 лет Победы в Великой Отечественной войне». Дед пришёл домой, положил медаль на стол и ушёл в сад, сел под деревом и до вечера молча курил свои папиросы, смотрел на небольшие волны озера Севан…
Оба деда и бабушки умерли, но Маша часто вспоминает их. Когда приезжает на Севан, обязательно пойдёт на кладбище, положит цветы на их могилы, мысленно поговорит с ними…
12-13 мая 2015 г.