Продолжаем публикацию повести Эдуарда Атанесяна «За чертой истины».
«… Эта книга о человеческих трагедиях, которые являются следствием реализации множества истин. На основе одного лишь фрагмента из череды событий, связанных с конфликтом между Азербайджаном и Нагорным Карабахом, автору удалось убедить читателя в состоятельности этого, на первый взгляд, парадоксального утверждения…» (Александр Григорян, политолог, эксперт по вопросам Кавказского региона)
Глава 1, Глава 2, Глава 3, Глава 4, Глава 5, Глава 6, Глава 7, Глава 8, Глава 9, Глава 10
ГЛАВА 11
– Ну и в чем дело? Джей Джи не сказал мне ничего путного.
Пол сидел на переднем сиденье мчащегося автомобиля и смотрел на своего собеседника – блондина средних лет в черной кожаной куртке и синих брюках из джинсовой материи. Его звали Генри, он был человеком Гордона.
– Шеф велел передать, что планы немного поменялись, полковник. Было решено, что вместо регионального корреспондента «Нью-Йорк Кроникл» вас будет сопровождать наш человек, спец по техническому обеспечению операций. В столице решили, что не следует недооценивать возможные сложности предстоящего дела.
«Нью-Йорк Кроникл», а ведь его зять тоже пишет для этого издания», — подумал Пол и сказал:
– Не хочешь ли ты сказать, что твое начальство опять планирует какую-нибудь авантюру?
– Нет, что вы, сэр. Во-первых, это было решено кем-то повыше, чем мой босс, и, во-вторых, речь ни в коем случае не идет о внесении в планы акции каких-либо силовых элементов. Ваша миссия остается сугубо мирной, в некотором роде даже дипломатической. Ваш напарник специализируется в сфере технической и телекоммуникационной поддержки операций. Там, на месте, у вас будет комплект связи, и вы сможете поддерживать контакт с центром по закрытому каналу.
– Это становится интересным. Опять работа в стиле «дебриф»: сначала проблема преподносится в общих чертах, а затем наступает неизбежная детализация вечно меняющихся обстоятельств… Кто этот парень?
– Не имею понятия. Мне известно, что Контора договорилась с «Нью-Йорк Кроникл», и этот парень получил краткосрочную, но вполне легальную аккредитацию в этой газете и будет вас сопровождать в качестве ее журналиста. Наверняка сам он об этом еще и не знает. Прямо перед вами на полочке лежит конверт с документацией и билетами. Там его паспорт и журналистское удостоверение. Думаю, что его имя и фамилия – настоящие.
– А где он сейчас?
– Наверно уже в аэропорту, – водитель посмотрел на свои часы, – он будет нас там ждать.
Пол открыл конверт и просмотрел его содержимое.
– Уже успели проставить визы за сегодняшним числом, – он вертел в руке свой потертый рабочий паспорт, хранившийся в Конторе. – Выглядят как настоящие. Сами сделали?
Собеседник немного замялся.
– Вообще-то нет… Насколько мне известно, вопрос с вашими визами решался Госдепом уже тогда, когда за вами в Бостон вылетел самолет.
И это в воскресный день. Ясно. Пока Гордон горячо убеждал его взяться за дело, его люди уже закончили всю организационную работу. Все правильно, времени и так в обрез.
Пол перелистал не менее потертый паспорт своего напарника.
С фотографии на него смотрел плотный и, судя по всему, невысокий человек лет пятидесяти, с карими глазами и остатками шевелюры, цвет которой позволял предположить, что их обладатель в свое время был жгучим брюнетом. Документы были в порядке, но по-азиатски смуглое лицо его будущего напарника как-то не клеилось с его именем.
– Патрик Гейлбрайт. Не припоминаю такого, – пожал плечами Пол. – Ты уверен, что его и вправду так и зовут?
– Кто его знает, – Генри передернул плечами.
– Судя по последней визе, c этого парня очень долго стирали пыль, – Пол передал Генри раскрытый паспорт.
Тот, удерживая руль левой рукой, взял паспорт и ловко перелистал его одной правой.
– Действительно. Видимо, вместе с пылью содрали и последние остатки волос.
Где-то впереди слева сквозь пелену дождя и ватных обрывков тумана, разгоняемого порывами морского ветра, показались огни аэропорта, на подступах к которому уже образовались автомобильные заторы.
Пилот был прав. Из-за сложных аэронавигационных условий, причиной которых стал шторм, надвигавшийся с Атлантики, аэропорт имени Кеннеди все больше походил на вавилонское столпотворение. Даже не верилось, что несколько миллионов тонн пара и холодного воздуха, сбившихся со своего повседневного маршрута, могли привнести такую сумятицу в умы и дела такого количества людей. Во всех многочисленных терминалах аэропорта тысячи глаз всех цветов и оттенков ежеминутно с надеждой всматривались в доски объявлений, а тысячи ушей напряженно вслушивались в объявления о продолжавших прибывать рейсах и сохраняющихся сложных метеоусловиях. Те же из пассажиров, кто не владел английским и испанским, были вынуждены ограничиться скрупулезным фиксированием самой интонации невидимых дикторов. Казалось, что просвет между свинцовыми тучами должен был наступить не на небе, а в подчеркнуто невозмутимом тоне невидимых леди радиорубок. Их голоса всегда считались куда более достоверным источником информации, чем зеленые «бегущие строки», демонстрировавшие неуместную активность на фоне замерших пластиковых панелей, обычно возвещавших о долгожданном отбытии.
Многочисленные многоязычные речевые обороты на основе слова «задержка» были самым распространенным способом выражения эмоций, обуревавших людей, толпившихся у курительных урн или расправлявшихся с очередным хот-догом с горчицей в забитых кафетериях. Шумные обсуждения несовершенства современной авиа-индустрии вкупе с неоправданно высокими ценами на пассажирские перевозки прерывались лишь на время, когда ближайший из динамиков выбрасывал очередную порцию все еще неутешительной информации.
Торжественный голос динамика действовал магически даже в мужских туалетах, где солидные джентльмены, засучив рукава и вооружившись безопасными бритвами от Жилета – далеко переплюнувшего дамасский клинок в борьбе за символ мужчины эпохи глобализма – тщательно боролись с признаками растительности на своих холеных щеках. Даже они застывали в самых невообразимых позах и, отведя критические взгляды от своих отражений в зеркале, выслушивали последние известия с вниманием, которого в свое время удостаивалась быть может только дельфийская пифия . Впрочем, служители Мамоны и Фемиды обычно быстро выходили из летаргического оцепенения и, взглянув на свои стильные хронометры – что поделаешь, многолетняя привычка – также невозмутимо продолжали свой ежедневный ритуал борьбы с проявлениями Пана – традицию, пережившую Древний Рим.
Самым востребованным продуктом цивилизации, мгновенно расхватываемым из объектов торговой сети аэропорта, была банальная родниковая вода в пластиковых бутылках. Практически везде ощущался недостаток мелких монет – многочисленные телефоны–автоматы поглощали их в огромных количествах, позволяя пассажирам перекинуться парой слов со своими семьями и друзьями. Труднее всего приходилось тем, кто говорил с компаньонами по «горящему» бизнесу, и люди, составлявшие пунктирные линии очередей к телефонам, здесь и там становились свидетелями трагикомических сценок, знакомых по телерепортажам с нью-йоркской фондовой биржи.
И только детей, казалось, не волновало все то, что заставляло взрослых напряженно всматриваться и вслушиваться во все, касающееся маршрутов движения воздушных масс. Их небольшие бойкие стайки, сформировавшиеся в результате вынужденного безделья, столь обожаемого взрослыми и совершенно невыносимого для их чад, постоянно курсировали между рядами кресел и островками из чемоданов с примостившимися на них пассажирами. Возможно, взрослые на самом деле отлично осознавали всю прелесть гонок по пересеченной багажом местности. В любом случае, их вялые окрики воспринимались детьми не как попытки сохранить подобие порядка в жужжащих как пчелиный улей залах ожидания, а завистью, черной завистью к проделкам своих отпрысков, не обремененных условностями этикета. Впрочем, редкие исключения попадались даже среди этой разноцветной братии маленьких возмутителей общественного порядка. Так, несколько юных дарований под «неусыпным» надзором мамаш и бабушек, дремлющих на соседних креслах, прилежно рассматривали комиксы или раскрашивали фломастерами альбомы с бессмертными мультипликационными персонажами Уолта Диснея. Но даже они не могли устоять перед соблазном и изредка бросали завистливые взгляды на шумные стайки сверстников, выросших в семьях с более либеральными устоями.
Одна из подобных мобильных группировок собралась вокруг невысокого полного человека в черных штанах и зеленой рубашке, с трудом втиснувшегося в крайнее кресло, прямо напротив издерганных детьми автоматических дверей с фотоэлементом. Поверх наброшенной на его колени темно–зеленой кожаной куртки лежала картонная коробка, источавшая аромат пиццы с грибами и ветчиной, которой еще минуту назад он приятно угощался. Однако сейчас добрая половина этого продукта итальянской кухни необратимо остывала и теряла вкусовые качества в своей хрупкой упаковке, придавленной колесами пластмассового самолета – кургузой модели «Боинга-747», которую толстяк получил одновременно с вопросом: «Эй, мистер, а как эта штука летает?». На его робкое предложение «Может пиццы?» стайка дружно ответила сморщенными носиками, и толстяк понял, что легко от этих юных сорванцов он не отделается.
– Вам знакома такая штука, как аэродинамика? – Дожевав и сглотнув остатки пиццы, смешной человек важно посмотрел на лица детей, которым было от силы по 6-7 лет.
Их решительные лица не предвещали ничего хорошего. Толстяк посмотрел по сторонам, все еще надеясь на поддержку родителей. Но, как видно, те и не собирались вмешиваться: перспектива хоть на время отделаться от своих докучливых чад их только радовала. Между тем, со стороны картина была идиллической: добрый гном сейчас начнет рассказывать сказки маленьким детям.
– А турбулентные завихрения? Тоже нет. Ладно, пускал ли кто-либо из вас воздушного змея?
– Я пускала воздушного змея. Прошлым летом я и мой брат Джим отдыхали у дяди Роджера в Теннеси. Там мы пускали змея, которого для нас сделал мистер Ли, владелец овощного магазина. Змей был такой большой, и на нем был нарисован красный дракон.
Маленькая девочка показывала руками размер змея, и при этом была очень горда своими познаниями в рассматриваемой сфере.
– Кто-нибудь еще? Поднимите руки. Нет. А кто видел, как запускают змея? Почти все. Так вот, дети, самолет, не этот, конечно, а тот большой, на котором вы прилетели сюда…
– Прошу прощения, мистер, но мы с мамой приехали сюда на такси. Это желтая машина с шашечками, – уточнила его собеседница.
– Хорошо, самолет, на котором вы улетите отсюда…
Он посмотрел на ребенка, а тот в свою очередь одобряюще кивнул доброй сотней косичек.
– …Летает так же, или почти так же, как воздушный змей.
Дети недоверчиво хмыкнули.
– Это значит, что его тоже тянут за нитку? – Девочка, несомненно, была достойным противником в завязавшемся интеллектуальном споре.
– Что, не верите? Тогда слушайте внимательно. Вот это крылья. А знаете, для чего они существуют? Вы не поверите… Боже мой, и чем я здесь занимаюсь…
К тому времени, когда Пол со спутником отыскали Патрика Гейлбрайта, дети не только вполне сносно разбирались в расположении элеронов и предназначении хвостового руля, но и уже имели смутное представление о методике осуществления фигур высшего пилотажа. Позже, уже сидя в самолете, один из них – кучерявый шестилетний мальчик – деловито спросит высокую, стройную стюардессу: «Вы не могли бы сказать, каков угол атаки нашего лайнера, мэм?», на что та ответит легким смущением, а отец мальчика, провожая взглядом ее фигуру, потреплет сына по голове и задумчиво скажет: «В твоем возрасте не принято цеплять дам, сынок. Хотя, …ну-ка повтори, что ты ей сказал».
– Мистер Гейлбрайт, если не ошибаюсь?
Патрик поднял голову и посмотрел на подошедших к нему, как на спасителей.
– Да, он самый. Где вас черти носили?…, – сказал он было в сердцах, но затем что-то вспомнил и добавил уже более примирительно, но не к месту, – сэр.
– Решали проблемы со своими детьми, – Пол протянул ему руку.
Полу с трудом удалось уговорить юную аудиторию отпустить Гейлбрайта. Он не смог отделаться китайскими фруктами, и поэтому пришлось оставить «в заложниках» Генри. Молодое поколение потребовало, чтобы мистер Фридман, а именно так звали Генри, рассказал им о вертолетах.
После того, как проблема была решена, Пол предложил своему будущему компаньону немного прогуляться и подыскать место, где они могли бы спокойно поговорить, не привлекая к себе излишнего внимания.
– Итак, в чем дело? Могу ли я наконец узнать, чем вызваны изменения в планах? – поинтересовался Пол, когда они вышли на улицу и встали под металлическим козырьком, по которому барабанили крупные капли дождя. Сырой порывистый ветер делал это место малопривлекательным для случайных свидетелей.
– Я и не предполагал, что у нас растет такое поколение, у которого завидная любознательность граничит с крайней беспардонностью, – казалось, толстяк его и не слышал.– Я ведь и не успел доесть свою пиццу… Хотя, знаете, некоторые из вопросов очень даже к месту. Действительно, почему на пассажирских лайнерах людям не выдают парашютов?
– Вы не ответили на мой вопрос, – сказал Пол и подумал, что он ошибался в Гордоне: судя по всему человек, выбравший ему в напарники этого парня, был скорее представителем даже не животного, а растительного мира.
– Какого черта вы ко мне пристали? – Неожиданно взорвался толстяк. – Опять ваши вечные дилетантские игры в шпионов. Сидишь себе с друзьями на приятной вечеринке и только-только собираешься распробовать барашка по-андалузски, как тебя срочно вызывают к телефону и прямиком направляют сюда, в это столпотворение. «Ладно, – думаешь ты, – что–нибудь перехвачу по пути». Но как бы не так, и здесь все пристают к тебе с какими-то расспросами. Я ничего не знаю о ваших планах, мистер, но мои испорчены бесповоротно… Да, кстати, могу я посмотреть на ваши документы?
Теперь, наряду с видимым недовольством, в его взгляде читались запоздалая подозрительность и беспокойство.
Пол уже внутренне стал определять, к какому семейству растений можно отнести Джереми Ли Гордона.
– Так…, Пол Зетлян, – собеседник вернул протянутый паспорт. – Стало быть, вы – полковник Зетлян. …Даже и не предполагал, что это фамилия, а не какой-то там позывной. …При всем моем уважении, сэр, и во избежание проблем в будущем, я бы хотел сразу же предупредить, что специфика моей работы заключается в том, чтобы оберегать вашу задницу, а не, простите за откровенность, целовать ее. Так что, прошу принять это во внимание и в ходе нашей совместной работы исходить именно из этих реалий.
Патрик Гейлбрайт засунул свою правую руку за отворот куртки и важно окинул собеседника холодным взглядом карих глаз. Однако сигарета, посланная при этом эффектным щелчком левой руки в дальнюю урну, отклонилась от заданного направления и, подхваченная очередным порывом ветра, вульгарно отскочила от тонированного окна аэропорта и, упав на мокрый асфальт, потухла.
– Я, конечно, прошу прощения за некоторую бестактность, – сказал Пол, провожая взглядом окурок, – но то, что вам предстоит делать в ходе этой миссии, Патрик…Можно, я вас буду так называть?
– Ладно, зовите меня просто — Пат.
– …Так вот, дорогой Пат, то, что вам предстоит делать в ходе этой миссии, не имеет ничего общего с моей задницей. Боюсь, что мне придется вас несколько разочаровать. Взгляните на это…
Патрик двумя пальцами взял протянутое удостоверение и пробежал его глазами.
– Какого черта…, – он повернул запаянное в пластик удостоверение и посмотрел его обратную сторону. – Это что еще такое?
– Капуста, – вырвалось у Пола.
Конечно, именно капуста. На что еще мог походить этот многослойный Гордон, скрывавший кочерыжку своей души за многочисленными ширмами таинственности и непредсказуемости? Он даже не поставил парня в известность о роли, которую тому предстояло сыграть.
– Не понял, – удивился Патрик.
Если он и ожидал услышать ответ на свой вопрос, то уж точно не такой.
– Я это не вам, Пат.
На протяжении следующих двадцати минут Пол подробно представил своему колоритному напарнику все, ну или практически все, что он сам узнал в ходе совещания в Вашингтоне. Он понимал, что, несмотря на внешнюю комичность, Гейлбрайт далеко не случайный человек в этом деле, и что ему можно доверять. Действительно, во всем, что касалось дела, Пат показал себя как человек, способный быстро ориентироваться и сразу вникать в суть дела. Пол понял это по вопросам напарника, которые, на первый взгляд, относились к малозначимым деталям. Казалось, что его собеседник изменился даже внешне: засунув левую руку в карман куртки и поглаживая правой гладко выбритый подбородок, Патрик уже мало походил на чудака, переживавшего по поводу неудавшейся вечеринки. Хотя в их среде обычно было не принято расспрашивать друг о друге, тем не менее, собеседники быстро перешли на «ты», а Патрик первым предположил, что роль журналиста позволит спокойно работать над сбором необходимой информации без привлечения лишнего внимания. Действительно, невзрачный невысокий человек со смуглой кожей и восточными чертами лица – Гейлбрайт на самом деле мог сойти за кого-нибудь из местных, – мог спокойно общаться с людьми, не вызывая в них дискомфорта – чувства, которое обычно сопровождает обывателя при общении с иностранцами, отличающимися от него внешне. Собеседники сошлись во мнении, что привлечение технаря можно объяснить сложной оперативной обстановкой на месте.
Из того, что было сказано Пату до его приезда в аэропорт, следовало, что оборудование и все необходимое он получит на месте: Контора имела «сеть» региональных центров технического обеспечения, отвечавших за поставку нужного оборудования практически в любую точку планеты. Отсутствие личных вещей и предметов первой необходимости также мало волновало собеседников: Гордон позаботится и об этом. Вся необходимая информация о размерах и предпочтениях в одежде также имелась в распоряжении Лэнгли, и согласно договоренности, напарники получат свой багаж по прибытии на место, а до этого, как и полагается двум солидным джентльменам, им предстояло путешествовать налегке. Пока же им не оставалось ничего иного, как ждать своего отлета, постоянно откладываемого из-за сложных метеоусловий.
– Во всей этой ситуации мне не очень ясно одно обстоятельство, – Патрик продолжал задумчиво почесывать ямочку на подбородке, – какого хрена этот парень сунулся туда?
– Кто его знает. Эта братия непредсказуема. Мало кто может тягаться с ними в мужестве, но и по безумным выходкам они всегда на первых местах. Возможно, хотел получить горячий материал из зоны конфликта, что-то вроде «переговоры в верхах и ситуация в низах». Их всегда тянет на жаренное.
– Возможно. Но он мог бы обратиться к своему начальству с просьбой откомандировать его туда, и в этом случае, наверняка нам всем удалось бы избежать лишних проблем. Не знаю как ты, а у меня эти Роджеры Арчибальды Младшие и Альфреды Макинрои II-е всегда сидели в печенках. Никогда не знаешь, что они выкинут, прикрываясь широкими, как бы тебе сказать,… спинами своих папаш, протирающих штаны в Вашингтоне и разных Советах директоров…Ты уверен, что нам светит чистая работа без шума и пыли? Лично мне с трудом верится в то, что мы с комфортом прокатимся в оба конца, а твои люди в знак благодарности вручат нам парня, да еще – в целости и сохранности, а не, скажем, по кусочкам.
– Очень на это надеюсь, но гарантировать не могу. Я знаю афганцев, просто так они ничего не предпринимают, и все говорит о том, что они с этим О’Коннелом связывают определенные планы. Если они узнают, кто он на самом деле, то последствия для него могут быть самыми непредсказуемыми. Тогда и нам перепадет много пыли. На данный момент ясно одно: в таких случаях нужно пройти необходимые процедуры с детектором лжи и плотно пообщаться с кучей дотошных психологов с их нудными вопросам. Я, как понимаешь, связан с этим регионом своим этническим происхождением, а на пыльную работу без проверки в таких случаях не пускают. Хотя, кто его знает…
– Будем надеяться. Терпеть не могу шумные дела. Надеюсь, что нам удастся снюхаться с твоими головорезами и уговорить их отпустить нашего мальчика в знак признательности за твою работу у них дома. Я, между нами говоря, не сторонник насилия, хотя разное бывает: иногда случается встретить такое дерьмо, что так и тянет разбавить его кровью.
– И где ты всего этого нахватался? Складывается впечатление, что тебя выпустили из федеральной тюрьмы в обмен на подписку о сотрудничестве. Что-то словарный запас у тебя попахивает Синг-Сингом ..
– Ты что, и вправду надеялся, что тебя будет сопровождать какой-нибудь яйцеголовый профессор словесности из Принстона? Когда твоя работа заключается в том, чтобы изучать определенную категорию людей, их поведение, образ мышления, то, как они едят, спят и говорят, то и сам иногда невольно переключаешься на их сленг. Я называю это рефлекторно–аналоговым мышлением. Оно обычно срабатывает в кризисных ситуациях. Это ты разъезжаешь по Европе и на всяких симпозиумах и биеналиях пускаешь пыль в глаза гривастым львам светских салонов. А ну-ка подожди, – Патрик отошел назад и смерил собеседника критическим взглядом, – я уже представляю, как ты появляешься на очередном светском рауте: мягкий черный пиджак, снежно-белая сорочка из натурального китайского шелка. Галстук…, никакого галстука, его отлично заменяет красный шейный платок. Второй такой же, но чуть поменьше – в левом нагрудном кармане твоего пиджака. На тебе брюки из тончайшего вельвета телесного цвета и черные лакированные ботинки. Прогуливаясь по залу, ты предупредительно приветствуешь знакомых дам легким изящным кивком головы, при этом часто впадаешь в задумчивость и многозначительно молчишь. У тебя приятная улыбка, но в ней слишком много снисходительности. При разговоре на серьезные темы ты наверняка щуришь глаза и задумчиво смотришь вдаль. Ты слывешь человеком острого ума, сыплешь афоризмами, предпочитаешь аллегорические сравнения и так далее. Одним словом – ведешь себя как типичный павлин. А у меня публика попроще: бывает целыми днями они так игнорируют Шекспира, что после этого мечтаешь работать в океанариуме и иметь дело только с рыбками… Ладно, надеюсь, ты не обиделся. Нужно возвращаться. Кажется, погода меняется, да и малого этого, как его там, Генри? Да, этого Генри жалко. Даю голову на отсечение, что он уже давно нас проклинает.
Медленно прогуливаясь, Пол и Патрик вернулись в зал ожидания, где застали Фридмана вяло просматривающим какой-то журнал и доканчивающим при этом остатки нетронутой толстяком пресловутой пиццы. Детей рядом не было. Быть может, в иных условиях Гейлбрайт не преминул бы намылить шею за такое посягательство, но на этот раз его внимание привлекло видимое изменение атмосферы в аэропорту. Здесь и там уже наметились тонкие, подвижные змейки очередей к регистрационным. Видимо, люди, почуяв изменение в погоде, начали готовиться к желанному отбытию. Действительно, как оказалось, бегущая строка и динамики уже возвестили о неком переломе в метеорологической ситуации, что прошло мимо ушей Пола и Пата, слишком увлекшихся своей беседой.
– Готовьтесь, господа, возможно, скоро вы сможете вылететь. Спасибо за пиццу, – Генри кивнул толстяку, – я у вас в долгу.
– Ладно, сочтем это компенсацией за благие вести. Хотя знаешь, я и не предполагал, что ветчину можно делать не только из свинины.
– Я пресвитерианин, – улыбнулся тот.
Прошло еще около часа, прежде чем роза ветров окончательно определилась со своим направлением и, вместо северо-запада, погнала атмосферный фронт, а с ним и кучу проблем, строго на запад. Тем самым для европейских рейсов было открыто то самое «окно возможностей», о котором мечтали все, утомленные неизвестностью и многочасовым ожиданием.
Прошло еще около часа, прежде чем Пол и Патрик наконец-то очутились на борту самолета. Здесь Патрик не преминул представиться стюардессе в качестве журналиста солидного издания, и пока он уплетал принесенные ею сэндвичи, Пол вытянулся на спинке кресла и быстро заснул под музыку канала «Радио блюз».