ИНТЕРВЬЮ

«Наша Среда online» — В годы, когда московская художница Карина Барабанова, только начала рисовать, в семье ее не было художников, впрочем, как и людей, занимающихся искусством. Мать, преподавала латынь студентам, обучающимся медицине, а отец был ученым, специалистом по древнерусской литературе. Однажды, когда в пять лет, маленькая Карина увлеклась тем, что стала черной гуашью тщательно раскрашивать белый лист, эдакий своеобразный оммаж Малевичу, папа сильно отругал ее. Никому в голову тогда не приходило, что и повзрослев, она будет заниматься тем же, ибо станет художником современного искусства (contemporaryart). В возрасте 16 лет она поступила в МХУ «Памяти 1905 года», и окончив с отличием, обрела специальность станкового живописца. МХУ «Памяти 1905 года», стало главным институтом в ее биографии. Другие образовательные институции, которые она окончила в дальнейшем, МВХПУ (бывш. Строгановское), г. Москва 1989-1991 Факультет интерьера и оборудования и МГОПУ (Московский Государственный Открытый Педагогический Университет), г. Москва 1993-1998 (художественно-графический факультет), не стали для нее столь же значимыми.

— Творчество мое началось с раннего детства – сколько я себя помню на меня производило сильное впечатление все визуальное. У меня была синестезия, и звучащие слова и музыка вызывали у меня яркие ассоциативные зрительные образы. Мне нравилось рисовать и конструировать структуры из того, что находилось под рукой, из разноцветных кусочков, обломков, бумажек, пуговиц. Отец заметил мое увлечение, и старался поддержать, — сначала родители покупали карандаши и краски, затем я ходила в художественную школу, занималась с преподавателями, и в итоге, получила профессиональное образование.

— Получить профессиональное образование – это важно? А ведь, такие великие мэтры., как Леонардо да Винчи, Иоганн Вольфганг Гёте, были дилетантами… Марсель Дюшан.

— Мне тогда не приходил в голову другой путь. -Была уверенность, что без образования никак нельзя. Другое дело, что позже я обнаружила, что образование это только начало.

— Итак, выбор: современное искусство…

— Это был важный момент в 90-х, когда я открыла для себя contemporary art, и поняла, что больше не могу работать в прежнем привычном ключе. Но в то время, как работать по-новому тоже было непонятно. Это был период поисков и рефлексий, и в конце концов, я стала постепенно находить собственное поле, одновременно исследуя то, что делали коллеги. В 1999 году я приняла участие в групповой выставке “Виниловые кости короля рок-н-ролла” в XL галерее.

— Таким образом вы очутились на территории contemporaryart. Сколько времени вы уже там?

— Можно считать, что как минимум с 1999 года, т. е. уже 20 лет…ух ты, только сейчас это поняла…

— Что именно вас особенно привлекает в этом поле?

— Прежде всего, возможность рефлексии… цитации… Исследование шаблонов, юмор и ирония. Сочетание контекстов. Меня интересуют шаблоны интернет-культуры, отражение традиции в современном контексте и всевозможные мемы… узнаваемые мессиджи…

— Назовите, пожалуйста, свои основные выставки.

— Персональные: 2017 “С Вами все ясно”, состоявшаяся в ЦТИ Фабрика, в Москве и в 2019-м: проект «Индиана. Спасибо алфавиту за предоставленные буквы» в московской галерее «Роза Азора».

— Это ваша последняя выставка, состоявшееся в этом году в мае. Так, о чем она?

— Проект «Индиана. Спасибо алфавиту за предоставленные буквы» — это ироническая деконструкция, рефлексивное столкновение художественных смыслов. Представленная серия является оммажем творчеству Роберта Индианы (1928―2018) — в частности его знаменитой работе LOVE. Латиница, мутировавшая в кириллицу, сохранила свою аттрактивность и узнаваемую четырехбуквенность композиций. Выбранные слова, их пары и образованные сочетания радикально трансформируют изначальный месседж, придавая новые значения высказыванию.

— Спустя 50 лет после Индианы вы решили его же методом обнаружить, какими словами можно сегодня описать наш мир и хватит ли для этого описания четырех букв?

— Именно. «Бог есть любовь» утверждал автор христианского Апокалипсиса Иоанн Богослов. Спустя две тысячи лет, в конце шестидесятых годов прошлого века, великий хиппи Джонн Леннон снова напомнил нам о том, что все мы нуждаемся в любви. И это короткое английское LOVE стало символом, словом, описавшим целую эпоху, где синтез христианских ценностей и сексуальной революции служил неисчерпаемым источником вдохновения для тысяч художников. Не был исключением и Роберт Индиана, сумевший визуализировать витавшую в воздухе идею этой великой всеобщей любви. Его LOVE стала, наверное, самой знаменитой скульптурой поп-арта и до сих пор украшает собой ландшафт, американского, Индианополиса. Это идеальное сочетание минимализма, иронии и философии.

— Мне известно, что вы также популярны в качестве иллюстратора. В чем это особенно выразилось за время вашей деятельности?

— Я всегда была фрилансером. Первыми моими иллюстрациями в начале 90-х, стала книга Даниила Хармса «Очень страшная история». Сотрудничала я также со многими разными изданиями, много работаю в области иллюстрации современного искусства. Дольше всего работала с журналом Playboy, рисовала для журнала с 2000-го года. За это время сменился состав редакции. А затем бумажная пресса утратила свой статус. Я также сотрудничала почти со всеми глянцевыми журналами, названия некоторых из них, уже подзабыла, помню только некоторые. Среди них: Premiere, Rolling stone, Sex & The City, Harper’s Bazaar, Time Out, Elle, Cosmopolitan, GQ, OOPS!, YES, Mini, Fit For-Fun, FHM, Car, TransAero Imperial, Tatler, Домовой, Частная Архитектура, Автопилот, Улица Сезам, Вокруг Света, Литературная газета. Занималась я и оформлением книг в некоторых книжных издательствах.

— Как вы относитесь к коллективным выставкам? Избегаете их?

— Вовсе нет… Я всячески в них принимаю участие.

— Я помню, каким опытным искусствоведом был ваш супруг, Дмитрий Барабанов. Каким-то образом это оказывает влияние на ваше творчество?

— В начале 2000-х мы с Дмитрием стали делать газету “@рт-нет”. В результате я перевела множество текстов о современном искусстве и актуальных выставках, и мы, конечно же, обсуждали и обменивались мнениями. Это был очень интересный процесс. Когда я придумываю концепцию какого-либо своего проекта, я могу после того, как его целиком осмыслю, обсудить его и с Дмитрием. Меня интересует его мнение. Иногда они совпадают, иногда нет.

— Вам не приходило в голову осуществить какой-нибудь грандиозный совместный проект?

— Пока нет? (смеется)…

— Кого – либо вы считаете своими учителями?

— Затрудняюсь выделить кого-либо, как учителя. Многие художники производили сильное впечатление, но не в смысле для подражания, а как вдохновляющие примеры неожиданного мышления.

— Ваши художественные проекты очень тесно переплетаются с соседними сферами творчества: литературой, музыкой, кинематографом. Есть ли сферы, которые вас волнуют не меньше, чем живопись?

— Я на все смотрю сквозь призму современного искусства, и вижу тенденции к размыванию границ между разными сферами, стремление к их объединению.

— Не пишете стихов, не играете на музыкальных инструментах, не снимаете кино?

— Нет. Не пишу, не играю, не пою. Вполне довольствуюсь искусством. Но отношусь с восторгом, когда другие делают это талантливо.

— Неужели и новая профессия Дмитрия Барабанова (психология) не завлекает вас в свои сети?

— Я сама уже много лет серьезно занимаюсь психологией. Это началось давно, когда еще Дмитрий был арт-критиком и искусствоведом. Но затем все переменилось: Дмитрий стал психологом, а я, по-прежнему, психологией очень интересуюсь. Многие мои проекты связаны с этой наукой…. с шаблонами восприятия. Как человека, в моей личной жизни, меня волнует тема осознанности, стремление к равновесию через исследование и присвоение собственных “теневых” сторон личности. А как художника, меня интересует феномен распространения мемов, и психология интернет-пользователя.

— В каких знаменательных зарубежных выставках или фестивалях вы принимали участие?

— Всё это, надеюсь, еще впереди.

— Как-то в беседе с Дмитрием, он отметил ваши армянские корни. Но в чем они отражаются, я подзабыл.

— Все очень просто. Моя мама армянка. Когда отец поступил в аспирантуру в Ленинграде, семья уехала туда, а спустя несколько лет мы переехали в Москву. С тех поря я и живу в Москве. Я выросла в Москве и все мои воспоминания связаны с Москвой. О своей армянской линии знаю только в общих чертах. В самой Армении я никогда не была, но очень бы хотелось. С очень большим уважением отношусь к истории и культуре Армении.

— Что стало с обнаруженным у вас в детстве синестезией? Проявляется ли этот феномен каким-либо образом сегодня?

— Он сохранился по сей день, но в приглушенном виде. Я продолжаю видеть зрительные образы при прослушивании хорошей музыки. Звучание некоторых музыкальных инструментов воспринимается сквозь синестезию: например, звук саксофона часто для меня темно-зеленый и бархатный. Некоторые слова сильно ощущаются как образы, имеющие цвет, фактуру или даже, вкус.

Беседовал Арутюн Зулумян