ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ

«Наша среда» завершает публикацию исторического романа Роберта Цатуряна «Не стучитесь в открытую дверь»

Глава 1, Глава 2

Глава III. Луйс

В Марселе стоял теплый июльский вечер. Легкий морской бриз окутывал весь город. В воздухе витали различные ароматы, образую приятную смесь. Туристический сезон был в самом разгаре, и маленькие приятные кафе были оккупированы в основном молодыми парами. Марсель обладал магией тех городов, которые стоило посетить один раз, чтобы вновь и вновь хотелось сюда возвращаться. Марсель всегда манил своим гостеприимством людей различных вероисповеданий, национальностей и имеющих разный цвет кожи. И поэтому никого не удивляло переплетение языков, ритмы восточной музыки, доносящиеся из улочек и проносящихся мимо автомобилей.

Этот вечер не отличался от других летних вечеров, и, как обычно в это время, высокий статный мужчина средних лет вошел в подъезд типичного марсельского дома. На первый взгляд он выглядел коренным марсельцем, что проявлялось в его одежде, походке, манерах. Его большие темные глаза были наполнены грустью.

Он поднялся на шестой этаж, но не успел потянуться к звонку, как дверь перед ним распахнулась. Его, как обычно, ждала жена – Гарине. Будь ее воля, она побежала бы открывать дверь подъезда, встречая своего мужа. Это качество было присуще почти всем армянским женщинам, с особым трепетом и любовью относящимся к своим мужьям.

Патрик Симонян – глава семейства, был основателем и главным редактором издаваемой в Марселе газеты «Ани». Он был счастливым мужем, счастливым отцом двух прекрасных детей и вот уже три года, как счастливым дедом – его сын Артак подарил ему внука и к тому же назвал в честь своего деда, отца Патрика, Арамом. К его красавице дочери приходили свататься молодые люди из влиятельных семей, однако она все свое время посвящала работе. Зарвард Симонян писала блестящие статьи в газете отца, особо не задумываясь о замужестве и считая, что у нее есть дела куда важнее.

Но лишь на первый взгляд Патрик производил впечатление абсолютно счастливого человека. Все его мысли были направлены далеко в прошлое, к трагическим страницам истории своего народа, черной линией прошедшей и по его семье.

Его родители Арам и Зарвард были эмигрантами. Им чудом удалось избежать смерти и перебраться во Францию. Они пытались забыть все ужасы прошлой жизни и благодаря труду и способностям сумели завоевать уважение своих новых соотечественников и обеспечить достойную жизнь своему сыну Патрику, который родился в приютившей их стране. Однако ужасы прошлого оставили глубокий след в их сердцах. И Патрик унаследовал эту грусть, хотя родители ограждали свое чадо от воспоминаний. Именно из-за призраков прошлого семейная чета довольно-таки долго не решалась заводить ребенка. И когда супругам шел уже пятый десяток, как дар свыше на свет появился Патрик. Еще одним испытанием для родителей было то, что сын родился в тяжелые годы фашистской оккупации Франции, в сентябре сорок третьего года. Арам, вдохновленный подвигами Мисака Манушяна[1], с которым был лично знаком, сам участвовал в многочисленных забастовках и протестных движениях против оккупантов. Он был участником всеобщей забастовки в мае сорок четвертого, которая практически парализовала работу марсельского порта.

Позже Арам приобрел дом на окраине Марселя, а рядом заложил прекрасный сад. Посадил виноградник, абрикосовые деревья, и они с Зарвард с утра до вечера пропадали в саду, не зная устали. Своего сына они направили в одно из самых престижных учебных заведений Марселя, и тот проявлял блестящие успехи в учебе. Перед Патриком открывались все возможности сделать успешную карьеру, имея юридическое образование.

На третьем курсе университета Патрик познакомился с Варданом Осканяном, с которым сдружился. Он был активистом молодежного движения «Анкахутюн», которое стремилось донести до общественности сведения о резне, осуществленной турками по отношению к армянам, и добивалась, чтобы эти события были признаны геноцидом.

Поддавшись уговорам Вардана, Патрик тоже время от времени посещал собрания этой организации. Он пытался поговорить с родителями на эту тему, однако те все время уклонялись от разговора, не желая ворошить в памяти ужасы прошлого, и Патрик, понимая это, не настаивал на своем. На самом деле он ни за что добровольно не стал бы посещать подобные организации, ведь он подозревал, что пришлось испытать родителям, и боялся даже представить масштабы армянской трагедии. Однако по складу своего характера Патрик не мог отказать практически никому. Не стал исключением и Вардан.

О том, что он армянин, Патрик узнал не сразу. Родители пытались избавиться от призраков прошлого и поэтому воспитывали своего сына во французских традициях. Они и сами старались походить на французов: местные жители знали Арама под именем Эдмон, а его жену как Мари. Именно эти имена у них были записаны в паспортах, с которыми они прибыли во Францию. К тому же глава семейства видоизменил фамилию на Симон. С Патриком они всегда разговаривали на французском и даже дома называли друг друга на французский манер. И лишь в глазах можно было заметить след трагедии и мужества их древнего народа. Арам часто сидел на складном стульчике и, наблюдая за своим садом, поговаривал: «Да, виноград здесь не тот», или жаловался, что земля не плодородна, а солнце не дает требуемого тепла, хотя и первое, и второе, и третье здесь были отменными. Патрику даже однажды пришлось услышать нечто невообразимое, что дожди здесь тоже не подходящие. И ему каждый раз хотелось узнать, в каком краю солнце греет не переставая, идут настоящие дожди и где растут самые вкусные фрукты.

Патрик думал, что так и не узнает ответы на эти вопросы, но постепенно родители рассказывали о своей родине. Патрик с большим интересом слушал эти истории, но когда он пытался расспрашивать их о подробностях, Арам и Зарвард оставляли без ответа все вопросы их любопытного сына. И всегда добавляли: «Сынок, тебе представилась возможность быть настоящим французом и добиться здесь больших успехов. Тебе незачем заглядывать туда, где печаль и страдания. Ты должен смотреть в будущее». Патрик внимал словам своих родителей, ведь для него они были непререкаемым авторитетом. Он также пытался оградить их от воспоминаний, которые теребили им душу. Он не задавал им лишних вопросов, хотя его одолевало непреодолимое желание узнать, откуда родом предки, откуда берут начало его корни. Он встречал людей с такими же глазами, как и у его родителей. Эти глаза пронизывали его душу, они были всегда почему-то грустными. Даже когда эти люди веселились, смеялись, их глаза оставались печальны. Они, наверное, видели столько горя, столько ужасов и несправедливости, что отказывались радоваться, думал Патрик. Он также представлял себе, насколько изранены их души. До него, естественно, доходили рассказы о трагедии, пережитой этими людьми, однако из любви к своим родителям он не хотел вдаваться в подробности, чтобы не огорчать их своим состраданием. Ведь этой участи они хотели меньше всего для своего сына.

Он смотрел на старые фотографии родственников, выставленные за стеклом в комоде, но никогда не расспрашивал о них. Они были просто частью интерьера комнаты. Иногда, когда родителей не было дома, он подходил ближе и рассматривал их. Патрик с закрытыми глазами мог в подробностях описать внешние черты этих людей. Он только не понимал, почему рядом с фотографиями родственников, причем на самом видном месте, отец поместил карточку с изображением певца Шарля Азнавура. Мало того что отец почти каждый вечер слушал песни Азнавура и заставлял Патрика слушать вместе с ним, так ему приходилось каждый раз, заходя в гостиную, видеть лицо этого человека. Патрику не нравилось слушать эти песни, но он не подавал виду. Лишь годы спустя эта музыка чудесным образом поселилась в его душе. Она стала частью Патрика, как, например, его армянский нос. И лишь тогда он понял, кем являлся Азнавур для его родителей. Он являлся символом возрождения нации, ее неистребимого духа. В последние дни жизни отца Патрик включал ему кассету с записью песен Азнавура, и тот с упоением слушал. Сын наблюдал со стороны, как на его старческом лице всплывала улыбка. Старик закрывал глаза, покачивал головой и время от времени произносил армянские слова, свидетельствовавшие о его душевном удовлетворении. В эти моменты его душа наполнялась счастьем.

Повзрослев, Патрик понял, почему глаза других эмигрантов, которых в Марселе было большое количество, в отличие от глаз армян, светились счастьем: в то время как они бежали навстречу новой жизни, армяне пытались убежать от прошлой. Однако это у них не особо получалось. Видимо, слишком весомыми оказались их потери.

Патрик после занятий начал посещать собрания общества «Анкахутюн». Они проходили в здании начальной школы, когда там уже не было учеников. Гевор, один из участников общества, устроился сторожем в школе и поэтому мог беспрепятственно водить сюда своих товарищей, когда здесь никого не оставалось, кроме него.

– Познакомьтесь, это Патрик. Он согласился вступить в наше общество. Эрик, запиши его, – после представления обратился Вардан к рыжему пареньку небольшого роста.

Тот предложил стул новенькому, затем открыл лежащую перед ним толстую тетрадку и приготовился зафиксировать в ней нового члена тайного общества «Анкахутюн».

– Как твое полное имя? – обратился он к Патрику.

– Патрик Симон.

– А почему Симон, а не Симонян? – не отрывая ручку от тетради, спросил Эрик.

– Не знаю, – смущенно ответил Патрик.

– Ладно, не расстраивайся, если твоя фамилия не заканчивается на «ян», это еще не значит, что ты не армянин. Поздравляю, ты стал новым членом нашей организации.

Патрик заглянул в тетрадку и увидел, что он значился под тридцать третьим номером. Он также увидел, что в списке значились и две девушки. Однако в комнате, когда они с Варданом вошли, находилось только семеро парней.

– Я думаю, сегодня больше никто не придет. Так что я предлагаю начать, – скомандовал Гевор.

Он был высокого роста худощавый, с очень уверенным взглядом, выглядел старше всех находящихся в комнате ребят. И, по-видимому, обладал большим авторитетом. Затем он обратился к Вардану:

– Ты ручаешься за новенького?

– Полностью, – уверенно ответил Вардан. Хотя он еще не настолько хорошо знал Патрика, чтобы ручаться за того.

– Ты готов? – обратился Гевор к Эрику.

Эрик одобрительно кивнул головой, приготовившись в специально отведенной для этого тетрадке фиксировать основные моенты сегодняшнего обсуждения.

– Мы, к сожалению, должны констатировать, что турецкая молодежь ведет себя активнее армянской. Мы теряем наши позиции. Если так будет продолжаться, то вскоре местные жители не будут иметь представления об армянской культуре либо, в худшем случае, будут воспринимать нас враждебно. Да, некоторые представители сделали и делают для положительного имиджа армян очень многое, однако надо и нам, молодежи, более активно включаться в работу. Мы должны устраивать различные мероприятия, знакомить французов с нашей культурой, – начал свою речь лидер. – Пора положить конец нашей вражде с турками. Мы должны наконец уяснить, что живем во Франции и что и мы и турки являемся гражданами этой страны. Турецкая молодежь не обязана отвечать за ошибки своих предков. Они готовы нам протянуть руку дружбы, и мы должны ее принять.

Гевор говорил долго и уверенно. Вардан, сидевший рядом с Патриком, одобрительно кивал головой.

– Но турки сами не хотят мириться. Они всем рассказывают гадости о нас, – подключился к разговору Лоран. Его имя никак не вязалось с его внешностью. Он обладал большим носом и смуглой кожей. Волосы на его груди были настолько обильными, что вылезали из-под рубашки, а брови сходились на переносице.

– Это единицы, основная же масса хочет мирно сосуществовать с нами. И мы должны всем подать пример – как армянам, так и туркам. И вскоре все они поймут, что на французской земле не должно быть места вражде между армянами и турками. А вскоре, надеюсь, и во всем мире армяне и турки пожмут друг другу руки.

– И как же мы будем реализовывать эту программу? – поинтересовался Вардан.

– Подробнее мы спланируем на следующих собраниях, когда явка будет на должном уровне, – подытожил Гевор.

– Ты все зафиксировал? – обратился Гевор к Эрику.

– Да, Гевор. Я же не в первый раз, – с улыбкой ответил Эрик.

Все ребята быстренько разошлись, перекинувшись друг с другом несколькими соображениями, которые почему-то во время обсуждения им не пришли в голову.

– Тогда до пятницы.

Патрика немного насторожили некоторые суждения ребят. Особенно то, что касалось дружбы с турками. Хотя он знал очень мало о природе этой вражды, но отчего-то не был в восторге от идеи сотрудничества. Однако его природная скромность не позволила в первый же день высказаться. Патрика впечатлила уверенная речь Гевора. Он даже проникся уважением к способности человека, которого видел впервые, убеждать окружающих.

Эта встреча разбудила в Патрике патриотические чувства, и он захотел сделать что-то значимое для армянского народа. Патрик не выделял турок среди прочих эмигрантов, живущих в Марселе, однако вдруг почувствовал к ним некую неприязнь, вопреки сказанному на собрании. И пока он шел домой, мысленно пытался перебороть в себе эти чувства, но у него ничего не выходило.

Даже на следующий день его угнетали противоречивые мысли, и он никак не мог от них избавиться. Ему трудно было сконцентрироваться во время занятий в университете. Один из преподавателей заметил это и поинтересовался у примерного студента Патрика, не случилось ли чего. Но тот его успокоил, заверив, что с ним все в порядке.

Патрик, встретив возле одной из аудиторий Вардана, уточнил у того, когда состоится следующее собрание. Захотел убедиться, что он сможет на нем присутствовать. Вардан был несколько удивлен таким интересом, но ему было приятно, что его товарищ серьезно подключился к их деятельности. Патрику же не терпелось вновь окунуться в эту атмосферу – атмосферу армянства. И он для себя решил, что обязательно выскажет свое мнение по обсуждаемым вопросам.

И вот настала пятница.

– Мама, я скоро уйду. Если вдруг задержусь, не волнуйтесь.

– А куда ты идешь? Раньше ты по пятницам не отрывался от книг и занимался. А сейчас не можешь дождаться, когда уйдешь? – спросила Зарвард.

– Я встречаюсь с моими друзьями-армянами, – ответил Патрик.

– Когда это у тебя появились друзья-армяне? Мне, конечно, приятно, что ты общаешься с армянами, но меня немного беспокоит, что ты стал мало внимания уделять учебе.

– Не беспокойся, мам, в университете у меня все в порядке. Я вам с папой обещал, что получу достойное образование, и я сдержу свое слово. Ну, я пойду. – Поцеловав мать, Патрик побежал на очередную встречу общества «Анкахутюн».

Патрик пришел к школе без двадцати пяти минут шесть. Он не предполагал, что кто-то придет раньше, но решил заглянуть в комнату, где должно было состояться собрание. Дверь была приоткрыта. Сквозь щель Патрик увидел фигуру молодого человека, сидящего в дальнем углу комнаты за партой. Это был Гевор. Он увлеченно читал какую-то книгу и даже не заметил, как Патрик вошел в комнату.

– Здравствуй, Гевор, – решил обозначить свое присутствие Патрик.

Гевор не сразу отреагировал на приветствие, явно не ожидая никого так рано. Через несколько мгновений, оторвавшись от чтения, он, увидев Патрика, улыбнулся, затем, закрыв книгу, встал из-за стола и протянул товарищу руку.

– Здравствуй, Патрик. Я думал ты больше не придешь. Многие приходили к нам один раз и больше не появлялись. Не все готовы признать себя армянами, и еще меньше готовы тратить часть своего времени на то, чтобы делать что-то полезное для своего народа.

Патрика приятно удивила обходительность Гевора и то, что тот помнил его имя.

– Мне кажется, вы делаете очень полезное дело. И я тоже хочу быть причастным к нему, – воодушевленно произнес Патрик.

– Я очень рад это слышать, – ответил Гевор.

За беседой ребята не заметили, как пролетело время и один за другим стали приходить члены общества. Среди них были и те, с которыми Патрик не был знаком. Вскоре собралось человек двадцать, и Гевор предложил начать собрание. Но перед этим он представил Патрика и назвал имена всех присутствующих, несмотря на то, что по мере их появления в комнате они все подходили к Патрику, здоровались за руку и представлялись. Однако Патрик при этом не запомнил всех имен, поэтому инициатива Гевора была весьма кстати.

Гевор начал с того, что вкратце рассказал о теме предыдущего собрания, так как многие на нем не присутствовали. Не успел он завершить свою речь, как в комнату ворвалась девушка. Она была невысокого роста, с черными вьющимися волосами, одета в футболку, джинсы и кеды. Ее огромные черные глаза вызывали восторг. Они притягивали внимание каждого, кто видел ее в первый раз. Не стал исключением и Патрик. И он сразу же вспомнил о двух женских именах в списке Эрика.

– Я слышала, ты предлагаешь помириться с турками? – возмущенно произнесла девушка, бросив свой магический взгляд на Гевора.

– Присядь, Аревик. Мы все сейчас спокойно обсудим, – немного сконфуженно произнес Гевор.

– Не собираюсь я с тобой ничего обсуждать. Ты уже готов простить им все зверства, что совершали над нашими предками? – не могла угомониться девушка.

– Ничего я не собираюсь им прощать, я просто говорю, что турецкая молодежь не в ответе за тех, кто совершал эти злодеяния.

– Может, они и не в ответе, но они не стремятся признать ошибки своих предков и нагло называют нас лжецами.

– Если так будет продолжаться, этой вражде не будет конца. У нас есть шанс начать с чистого листа и подать политикам пример, – пытался убедить ее Гевор.

– Это тебя твой друг Хакан надоумил? Они хотят разрушить нас изнутри. Ослабить нашу бдительность. Посеять вражду между армянами, а затем манипулировать нами. А вы клюнули на это.

– Замолчи! – крикнул Гевор.

– Она права, – вдруг неожиданно вступился за Аревик Патрик.

Все недоуменно посмотрели на новенького. Аревик с удивлением взглянула на человека, осмелившегося противоречить Гевору. Гевор, в свою очередь, не ожидал такого подвоха от Патрика. Ему казалось, что некоторое время назад ему удалось расположить его к себе. Сам Патрик тоже был удивлен собственной смелости. Но тем не менее он был горд своим поступком. С одной стороны, он вступился за девушку, с другой – высказал свое мнение, вопреки неодобрению большинства присутствующих. Возможно, многие думали так же, как он и Аревик, однако не осмеливались выступить против Гевора.

– Я ухожу, – сказала Аревик, – можете меня вычеркивать из списка.

– Я полагаю, и тебя следует вычеркнуть из списка? – съехидничал Эрик, обращаясь к Патрику.

– Да, – немного неуверенно произнес Патрик.

– Так вычеркивать? – повторил уже Гевор.

– Вычеркивайте! – на этот раз уверенно произнес Патрик.

Аревик и Патрик покинули класс. Патрик был сконфужен. Он не ожидал такого поворота событий. Он все еще пребывал в раздумьях о правильности своих действий. Он понял, что потерял то, чем жил последние несколько дней, что наполняло его душу радостью – армянское окружение.

– Меня зовут Аревик Аведисян, – прервал размышления Патрика звонкий голос.

– Патрик Симон.

– Симон? А почему Симон, а не Симонян? – недоуменно спросила Аревик.

– Не знаю, – смущенно ответил Патрик. Патрику стало не по себе, что его фамилия потеряла окончание, свидетельствующее о ее армянском происхождении. Ему даже стало стыдно, однако он понимал, что родители пошли на этот шаг из благородных побуждений.

– Я встречала людей, у которых, как и у тебя, были переделаны фамилии на французский манер. Они стыдились своего происхождения. Но ты не расстраивайся, я уверена, что ты не из их числа. К тому же у тебя есть шанс все исправить, – язвительно заявила Аревик и с иронией заметила: – А ты смелый парень, да к тому же джентльмен: вступился за беззащитную девушку.

– Я бы не назвал тебя беззащитной, – парировал Патрик.

– В любом случае ты произвел на меня впечатление, – продолжала Аревик.

– Я не преследовал этой цели, я лишь высказал свое мнение, – слегка смущенно произнес Патрик и попытался перевести разговор в другое русло: – Ты учишься?

– Да, на втором курсе медицинского. Я будущий педиатр. Однако это не мое призвание. Я пошла туда учиться, потому что родители хотели видеть меня врачом.

– А кем ты хотела стать?

– Когда я поступала, мне было все равно. А сейчас все мои мысли направлены в сторону моей исторической родины – Армении.

– А ты на кого учишься?

– Я будущий юрист. Мне нравится моя специальность, и родители одобрили мой выбор. Так что у меня нет такой проблемы, как у тебя. – Патрик улыбнулся.

Разговор настолько затянул их, что они не заметили, как прошли довольно большое расстояние.

– Ну, вот мы пришли. Я здесь живу, – указала рукой Аревик на дом, на котором было написано «Rue Saint-Pierre, 324». – Надеюсь, мы еще увидимся.

– Я тоже надеюсь, – в ответ произнес Патрик и направился домой.

Зарвард, как обычно, приготовила вкусный ужин и ждала сына, чтобы накрыть на стол. Однако Патрик отказался ужинать. Зарвард забеспокоилась, не заболел ли он. Но Патрик поспешил ее успокоить, сказав, что с ним все в порядке и у него просто нет аппетита.

Однако же Патрик понимал, что у него в душе что-то неладно. Было двоякое чувство: с одной стороны, он, можно сказать, предал тех, кто радушно принял его в свое общество, но с другой – он не мог не выступить за справедливость. Но больше всего ему не давали покоя мысли о необычной девушке, с которой он недавно познакомился. В его душу проникли невероятные чувства, которых он доселе не испытывал. Он не был обделен вниманием девушек. Его необычные черты лица, ямочка на подбородке сводили с ума не одну юную француженку – сначала в школе, затем в университете. Многие близкие подруги даже серьезно ссорились из-за него. Столь повышенное внимание к его персоне со стороны прекрасного пола, естественно, задевало самолюбие других мальчишек. И, учитывая тот факт, что Патрик считался чужаком, ему приходилось несладко. Его то и дело пытались поддеть, а бывало, что применяли и физическую силу. Но к чести Патрика следует отметить, что он всегда давал отпор своим обидчикам. И в связи с этим ненависть и зависть постепенно трансформировались в уважение. Патрик сам практически никогда не прилагал никаких усилий, чтобы привлечь внимание женского пола, более того, оно его смущало. Симпатичный юноша с выразительными глазами и внешне выделявшийся среди большинства местных мальчишек, он к тому же обладал тонким умом и невероятным обаянием. Естественно, что каждая девушка мечтала о том, чтобы он обратил на нее внимание. И хотя Патрик с некоторыми из них ходил в кино, в кафе, прогуливался по городу, тем не менее давал им понять, что испытывает к ним лишь дружеские чувства.

Но сейчас все было иначе. Он все время думал об Аревик. Ему хотелось поскорее увидеть ее вновь. Он не мог ни на чем сконцентрироваться. Когда закрывал глаза, то перед ним возникал ее силуэт. Патрик запомнил каждую часть ее тела: глаза, волосы, губы, подбородок, пальцы… и все они казались ему совершенными.

Патрик принес в свою комнату толстую книгу, в которой были размещены все телефоны жителей Марселя. Он по алфавитному указателю начал искать фамилию Аведисян и после недолгих поисков наткнулся на дюжину обладателей этой фамилии. Напротив одного из них, Нубара, значился адрес: «Rue Saint-Pierre, 324». Он взял ручку, бумагу и аккуратно переписал телефонный номер из справочника. Теперь он должен был найти повод, для того чтобы позвонить той девушке, которая не давала ему покоя весь вечер.

Патрик несколько раз про себя повторял, что именно будет говорить, однако, когда собирался набрать номер телефона, его охватывала некая паника, и он каждый раз оттягивал этот момент. Он боялся, что его голос будет дрожать, что он скажет совсем не то, что так долго репетировал, и представлял себе, что один неверный шаг может оборвать ту тоненькую нить, которая связывала его и Аревик. А он не мог так сильно рисковать. Поэтому после долгих попыток и раздумий решил отложить разговор на завтра. Предстоящая ночь оказалась тревожной.

Патрик заснул только под утро. Он поспал чуть более двух часов до того, как резкий звонок будильника призвал его проснуться. Он мгновенно встал с постели и оделся. Его красные глаза напоминали о том, что он не получил нужную порцию сна. Ему нужно было бежать в университет. Однако впервые за все время обучения ему не хотелось туда идти. Все его мысли были заняты Аревик, и у Патрика не было желания направлять их в иное русло. К тому же ему не хотелось столкнуться в институте с Варданом, так как он считал, что подвел товарища.

Патрик не мог усидеть на занятиях. Всегда интересные, сейчас они казались ему чересчур скучными и длинными. Он не мог слушать лектора и постоянно поглядывал на часы. Ему хотелось вырваться из аудитории и убежать прочь. Однако природная скромность не позволяла ему сделать это. Патрик находился на виду, так как являлся одним из лучших студентов. Поэтому мсье Лебеф, преподаватель права, сразу обратил внимание на необычное поведение своего любимца.

– Вас что-то беспокоит? – поинтересовался преподаватель.

– Нет, все в порядке, мсье, – ответил Патрик.

– Если вы плохо себя чувствуете, то можете уйти.

– Я посижу мсье, со мной все хорошо – подтвердил Патрик, хотя внутри корил себя, что не воспользовался возможностью избавиться от мучений.

По окончании занятий Патрик поспешил домой. Он решительно был настроен наконец позвонить Аревик. К тому же он не столкнулся с Варданом, и от этого он испытывал легкую радость.

Придя домой, он пообедал, хотя аппетита по-прежнему у него не было. Затем взял журнал и начал читать интересующие его статьи, но не мог вникнуть в их суть, так как мысли его были рассеяны. Тем самым он оттягивал время, так как наметил для себя час, в котором должен позвонить Аревик.

Патрик читал очередную статью, когда вдруг раздался телефонный звонок. Патрик не придал этому значение, так как в это время частенько звонили подруги матери и они долго болтали, делясь новостями и кулинарными секретами.

– Барев дзез! – Патрик насторожился, услышав армянскую речь, так как Зарвард почти никогда не говорила по телефону на армянском. Даже с подругами-армянками они всегда разговаривали по-французски.

– Аревик? Инч Аревик? – продолжала Зарвард.

При произношении этого имени у Патрика забилось сердце, ноги подкосились. Он не ожидал такого поворота событий. Его застали врасплох.

– Сейчас позову, – перешла на французский Зарвард и, войдя в комнату, радостно объявила: – Патрик, тебя просит к телефону девушка с прекрасным голосом и прекрасным именем Аревик.

– Да, мам, сейчас подойду, – с дрожью в голосе произнес Патрик.

– Не заставляй ее ждать. Такая милая девушка, а как сладко звучат слова из ее уст, – про себя поговаривала Зарвард, и складывалось такое ощущение, что она знала эту девушку уже давно.

– Слушаю, – пытаясь не выдать волнения, коротко обозначил свое присутствие на телефонной линии Патрик.

– Барев, Патрик. Это Аревик.

– Барев, Аревик. – ответил Патрик. Это было одно из немногих слов, которые он знал на армянском.

– Как ты узнала мой номер телефона?

– Мне Вардан его дал.

– Он на меня не злится?

– Нисколько. Он мне сказал, что был приятно удивлен твоей смелостью и что он тебя сейчас еще больше уважает.

Патрика обрадовала эта новость, но он не показал этого. Но еще больше его воодушевило то, что в его голосе появилась уверенность, и разговор с Аревик оказался не таким сложным процессом, как ему казалось. Патрик не стал говорить Аревик, что и он искал ее номер телефона и что собирался сам ей позвонить.

– Я звоню по делу, – безапелляционно заявила Аревик, дабы развеять сомнения в ином интересе к персоне Патрика. – Мне бы хотелось, чтобы мы встретились и обсудили твое участие в армянских проектах. Если ты, конечно, заинтересован в них.

– Я хочу быть причастен к этому, – твердо заявил Патрик.

– Завтра в 18.30 в парке. Тебя устроит?

– Вполне.

– Тогда до встречи.

– До встречи.

– Кстати, твоя мама прекрасно говорит на армянском, не мешало бы и тебе выучить родной язык, – напоследок заметила Аревик.

Патрик не обиделся на эти слова, а лишь широко улыбнулся, отдав должное прямоте этой удивительной девушки.

Сегодня он, наконец, уснет спокойно. Все случилось так, как он и не мог даже мечтать. Патрик лежал на кровати с застывшей на лице улыбкой, а в его голове крутились различные сценарии взаимоотношений с Аревик. И с этими сладкими мыслями и все той же улыбкой на лице он погрузился в сон, где раньше назначенного срока встретился с девушкой своей мечты.

Патрик проснулся прежде, чем прозвенел будильник. Он был бодр и полон сил. Надел свою любимую рубашку, которая была припасена для торжественных событий, пиджак, новые брюки. Он должен был произвести неизгладимое впечатление на Аревик. И хотя Патрик всегда был опрятен и элегантен, сегодня он подошел к своему внешнему облику с особой скрупулезностью.

Во время завтрака Зарвард заметила приподнятое настроение сына и праздничный характер одежды.

– Ты сегодня собираешься на какое-то мероприятие? – спросила мать.

– Нет, я после занятий должен встретиться с другом, – ответил Патрик.

Зарвард, конечно же, понимала, что скрывают слова сына. Она догадывалась, что за друг это был, но, дабы не смущать сына, не стала продолжать расспросы.

Несмотря на то, что настроение Патрика ни в какое сравнение не шло с тем, что было ранее, он по-прежнему не мог усидеть на занятиях, с нетерпением ожидая встречи. Как только прозвенел звонок, Патрик подхватил уже заранее собранный портфель и первым выбежал из аудитории. Он стремглав побежал по коридору, не замечая ничего и никого вокруг.

– Патрик! – прозвучал сзади возглас.

Молодой человек сначала подумал, что ему послышалось, но он повторно услышал свое имя. Пробежав еще несколько шагов, Патрик остановился и повернул голову. Возле окна стоял студент. Патрик узнал в нем Вардана. Он взглянул на часы. У него еще было достаточно времени до встречи с Аревик, и поэтому он направился к товарищу. Вардан протянул руку, и Патрик поздоровался с ним.

– Прости меня Вардан, я подвел тебя. Я все это время хотел…

– Все нормально, Патрик, – не дал договорить Вардан. – Это я виноват, мне не следовало тебя туда приводить. К тому же Гевор в последнее время начал себя неправильно вести. Я тоже ушел.

После этих слов Патрик почувствовал еще большие угрызения совести.

– Ты не переживай, это не из-за тебя. Я давно должен был сделать это. – Вардан как будто почувствовал настроение товарища. – Может, мы выпьем по чашечке кофе в столовой?

– Я бы с удовольствием, Вардан, но мне нужно идти. Я должен встретиться с другом. Но я думаю, что в ближайшие дни нам обязательно стоит увидеться и побеседовать.

– Кажется, я догадываюсь, что за друг тебя ждет, – слегка улыбнувшись, произнес Вардан. – И мне с ней конкурировать бесполезно.

Патрик в ответ смущенно улыбнулся и не стал возражать, тем самым подтвердив догадки своего смышленого друга. Попрощавшись с ним, он поспешил на долгожданную встречу.

Когда Патрик добрался до парка, на одной из скамеек он увидел Аревик. Девушка его не видела, так как смотрела в другую сторону. Патрик замедлил шаг и с упоением стал рассматривать ее. Ее волнистые волосы порой изредка колыхались от легкого ветра. Синее платье смотрелось на ней восхитительно. Она была подобна фиалке распустившейся на берегу горной речки. Увидев Патрика, Аревик резко поднялась со скамейки и поправила платье.

– Я рано пришла, так что не волнуйся, ты не опоздал, – начала Аревик, видя немного встревоженное лицо товарища. – Может, немного прогуляемся по парку? У нас еще есть время.

– С удовольствием, – ответил Патрик. – А куда мы пойдем?

– Запомни, Патрик, все, что ты сегодня увидишь и услышишь, должен сохранить в строжайшей тайне.

– Обещаю, – уверенно произнес Патрик, толком не разобравшись в смысле слов Аревик, но тем не менее он не стал подробнее расспрашивать ее.

После этого они молча шагали по дорожке, проложенной между высокими деревьями. Молодые люди не заметили, как проделали довольно-таки большой путь, так и не промолвив ни единого слова. Никто из них не решался брать на себя инициативу. Они не хотели говорить лишь ради того, чтобы разрушить стену безмолвия. Каждый из них искал подходящие слова, но не находил их. Особенно это было удивительно для Аревик, которая отличалась словоохотливостью.

Они прошли по проспекту Шартрë, затем свернули налево, на улицу Клиник. Зашли во двор и окольными путями подошли к трехэтажному дому с обветшалой штукатуркой. Он стоял отдельно от остальных домов, и несведущему человеку сложно было бы его найти, даже зная точный адрес. Патрик также заметил, что ни одного окна не выходило на ту сторону, с которой они подошли к нему. Аревик повела его к потайной лестнице, по которой они спустились вниз. Перед ними находилась дверь. Аревик постучалась в нее условленным образом: три стука – пауза – два стука – пауза – три стука.

– Пароль, – послышался мужской голос с обратной стороны двери.

– Ани, – произнесла Аревик.

Дверь отворилась, и молодые люди зашли в небольшую комнату. Здесь было темно и душно. Лишь солнечный свет из небольшой щели между стеной и потолком освещал комнату. На столе лежали различные бумаги с записями, нарисованные от руки карты и схемы, несколько фонариков. Чуть в сторонке стоял диван, который явно свое отслужил. Возле стола находилось четверо ребят, которые внимали объяснениям пятого. Он им что-то описывал, выводя какие-то детали карандашом на бумаге. Внезапное появление новых людей заставило их оторваться от инструктажа.

– Кто это, Аревик? – грубо спросил тот, кто находился в центре этой группы. Пристальное внимание всех находившихся в комнате парней привлек не только чужак, но и внешний вид Аревик. Она доселе не представала в подобном образе и, наверное, впервые в ней увидели девушку, а не единомышленника.

– Это Патрик, – коротко ответила девушка.

– Как ты смеешь приводить сюда чужака? Ты же знаешь, что все действия должны согласовываться со мной.

– Нерсес, ты забываешь, что я тоже стояла у истоков нашей организации и немало сделала для нее. Мне кажется, я имею право принимать самостоятельные решения. Хотя бы иногда. И нам не помешает пополнять наши ряды людьми, которые хотят сделать что-то полезное для нашей нации. А то скоро нас никто не будет воспринимать должным образом. У нас общее дело, и мы должны делать его сообща.

– Но кто может гарантировать, что завтра он не выдаст нас? То, что он армянин, ни о чем еще не говорит. Мы его не знаем.

– Я его знаю и ручаюсь за него, – поставила точку в споре Аревик.

Патрик все это время наблюдал за диалогом, стоя возле двери, и не решался что-либо сказать. Он явно не ждал подобного приема. Ему хотелось поскорее покинуть это помещение, и лишь присутствие Аревик заставляло его оставаться здесь.

– Я могу уйти, – вдруг неожиданно произнес Патрик. – Не волнуйтесь, ни одна душа не узнает, где я был и кого видел. Мне казалось, армяне должны держаться вместе, особенно вдалеке от своей родины.

– Ты никуда не уйдешь, – решительно произнесла Аревик. – Но если все настоят на твоем уходе, то я уйду вместе с тобой.

Никто не ожидал такого поворота событий. Нерсесу пришлось смириться с присутствием Патрика. Конечно, к большому неудовольствию Нерсеса, им пришлось прекратить начатое обсуждение. Он быстренько свернул лежащие на столе бумаги с записями и схемами, дабы уберечь их от глаз новичка. Затем он начал расспрашивать Патрика. Его интересовало все, вплоть до мелочей. Он спрашивал его о семье, учебе, друзьях, знакомых и пытался придраться к каждому ответу. Среди вопросов были и такие, которые выглядели, мягко говоря, странно. Но Патрик старался не показывать своего смущения. В том числе Нерсеса интересовало, смог бы Патрик убить человека, если бы этого требовала высокая цель. На что тот ответил, что никогда не помышлял лишать жизни человека и ни за что не пойдет на подобное действо.

Внимание всех присутствующих в комнате было приковано к фигуре Патрика. Некоторые из них с сочувствием смотрели на него. В том числе Аревик, но никто не смел вмешаться и закончить мучения Патрика. Это было своего рода посвящение.

Почти полчаса длился допрос. Патрик с достоинством выдержал его. Нерсес, не проявляя никаких эмоций, отсел от него, тем самым показывая, что на сегодня хватит. Следя за поведением новичка, большинство присутствующих ребят прониклись симпатией к нему. Нельзя было не заметить большой умственный потенциал парня. Не каждый мог так уверенно вести диалог с Нерсесом, который обладал сильной внутренней энергией и своей резкостью и внушающим трепет взглядом мог ввергнуть в замешательство практически любого своего оппонента. Но Патрик был не из их числа.

Затем ребята разбились на пары, насколько это было возможно в этой крохотной комнате, и о чем-то беседовали. Патрик не улавливал смысла их разговора, так как они общались в основном на армянском, а этим языком он не владел. Он понимал лишь смысл отдельных знакомых ему слов. Иногда ребята также вставляли в свою армянскую речь французские слова. Аревик беседовала то с одним, то с другим молодым человеком, пока к ней не подошел Нерсес. Он сказал, что должен с ней обсудить несколько важных вещей, но сделает это при других обстоятельствах. Нерсес произнес это по-французски. Видимо, для того, чтобы Патрик понял. Ведь говоря о других обстоятельствах, он намекал на то, что разговор должен состояться не в присутствии чужака. Патрик, естественно, понял намек. Он и не ожидал, что за столь короткий срок заслужит полного доверия своих новых знакомых. Поэтому эта уловка не слишком его смутила.

К неудовольствию Нерсеса, Аревик ушла в сопровождении Патрика, хотя их пути лежали в разных направлениях. Нерсесу было неприятно видеть Аревик в компании с другим парнем. В нем вдруг возникло сильное чувство ревности, хотя доселе он никак не показывал, что их отношения с Аревик могут быть близкими. Он воспринимал ее как единомышленника, если можно так выразиться, как делового партнера. Но вдруг в нем проснулись некие чувства, которые покоились где-то глубоко в душе. Он не мог понять, как кто-то посмел посягнуть на его собственность. Он был уязвлен. Даже выражение его лица изменилось. Вскоре он успокоился, взял себя в руки и вновь стал прежним Нерсесом. Но время от времени неприятные чувства, которые он испытал, возвращались к нему помимо воли.

Между Аревик и Патриком вновь поселилось безмолвие. Но его природа была уже другой.

– Ты научишь меня говорить по-армянски? – неожиданным вопросом прервал молчание Патрик.

– Я попрошу ребят в твоем присутствии говорить по-французски. – Аревик приняла просьбу Патрика за некий намек.

– Ребята вовсе не обязаны говорить по-французски только из-за того, что я не понимаю армянского. Я тоже хочу говорить на родном языке.

– Я думала, для тебя родным является французский.

– Да, я родился во Франции и всегда говорил по-французски, но, хочу я этого или нет, в душе я армянин и всегда буду им. Я хочу наслаждаться, разговаривая на армянском, выводя контуры древних букв. Я столько всего упустил, но, надеюсь, успею наверстать, если ты мне поможешь в этом.

– Я буду рада тебе помочь.

– Говори со мной на армянском! – решительно заявил Патрик.

Аревик улыбнулась. Это была армянская улыбка. Казалось, сложно в это поверить, но порой и выражения лиц имеют национальную окраску. Эта улыбка проникла глубоко в сознание Патрика, и он почувствовал, что с ним, помимо его воли, что-то происходит. Ему от этого стало одновременно и страшно, и приятно. Он боялся, что Аревик заговорит с ним, потому что знал, что не сможет сказать в ответ что-либо связное, так как его язык онемел. Но, к счастью, Аревик молчала. И они в привычной тишине продолжили свой путь.

Молодые люди стали видеться все чаще. Бывало, они встречались по нескольку раз за день. Они говорили о музыке, живописи, кино, науке. И в эти часы Аревик была невероятно нежна. Лишь когда речь заходила о политике, она менялась, превращаясь в борца. Патрик знал, что придет день, и он скажет ей важные слова. А через некоторое время они поженятся, и у них будет образцовая семья. А пока он не решался поговорить с Аревик об этом, довольствуясь теми прекрасными моментами, когда находился рядом с ней. К тому же им незачем было говорить о чувствах, когда и без слов все было ясно.

Патрик усиленно изучал армянский язык. Аревик приносила ему учебники, и он в любую свободную минуту уединялся с ними. Его по-настоящему увлекал этот древний язык, и он никак не мог насытиться получаемыми знаниями. Но больше всего ему нравились практические занятия, непосредственным участником которых была Аревик. Спустя несколько недель он уже вел несложные беседы со своей учительницей на родном языке. Результаты радовали обоих участников этого процесса. Естественно, обучение армянскому не шло в ущерб основной учебе Патрика. Он по-прежнему оставался одним из лучших студентов университета и не собирался ослаблять хватку. Один или два раза в неделю они приходили в «тайное армянское общество». Нерсес по-прежнему относился к Патрику с неприязнью, но старался особо не показывать это при Аревик. Однако другие ребята потихоньку начинали доверять новому товарищу. Освоившись, Патрик высказывал свои идеи по тому или иному вопросу. В большинстве своем они были очень толковыми, и это тоже раздражало Нерсеса. Но больше всего он возмущался, когда новичок ставил под сомнение некоторые его решения и это находило одобрение и поддержку Аревик и остальных ребят. Иногда Нерсес безосновательно выходил из себя, и это не прибавляло ему авторитета в глазах ребят. Патрик потихоньку превращался в скрытого лидера. К нему прислушивались, у него спрашивали совета, что, естественно, не относилось к Нерсесу. Все решения по-прежнему принимались с его ведома.

Вначале Патрик лишь наблюдал за действиями своих новых товарищей. Но по прошествии времени он тоже включился в процесс. К тому же ему помогло то обстоятельство, что он начал понимать армянский язык и довольно сносно разговаривал со всеми. Раньше Нерсес, когда хотел что-то скрыть от Патрика, говорил непременно на армянском. Теперь он лишился этого преимущества. Патрик выполнял простые курьерские поручения Нерсеса. Он передавал какие-то свертки, письма, записки. Забирал ответные посылки. И все поручения требовали осторожности и должны были быть скрыты от посторонних глаз. Об этом каждый раз предупреждал Нерсес. Передача производилась в основном в скрытых от людских глаз местах. Но бывали и исключения. Так, один раз он сообщил юноше, сидевшему за одним из столиков оживленного кафе на набережной, зашифрованное послание. Он называл кодовое слово, в ответ слышал другое, которое сообщал ему Нерсес. Патрик никогда не интересовался содержимым проходящих через его руки посылок либо сообщений. Да и вряд ли Нерсес сказал бы ему об этом. Его пока устраивало то, что ему доверяют столь важные поручения. Патрик задумывался насчет того, что, возможно, это является одним из этапов его проверки. Нерсес же ждал, что однажды Патрик подведет и у него будут основания выдворить его из организации. Но новичок не допускал ни одной ошибки.

В один из дней Патрик принес в комнату очередную посылку. Она была довольно-таки тяжелой. Нерсес, вопреки обычной практике, достал из пакета прямоугольный сверток, завернутый в упаковочную бумагу. Он разрезал ножом бечевки и распаковал ее при Патрике. Внутри находились листовки.

– Подойди ко мне, Патрик, – обратился к юноше Нерсес. – Ты должен раздать эти листовки людям на улице, в портах, выходящим с завода рабочим. Возьмешь с собой Поля. Только будьте осторожны. Если увидите поблизости жандармов, то немедленно уходите. Старайтесь долго не оставаться в одном месте.

Поль Шагинян был младшим братом Мориса-Абгара. Ему было 12 лет. Так как Морис-Абгар был близким другом Нерсеса, тот разрешал ему приводить с собой брата. Поль был очень смышленым мальчиком и все схватывал на лету. Он выполнял мелкие поручения и никогда не подводил. Присутствие среди старших по возрасту ребят прельщало его. Он дорожил этим обществом и старался всем угодить. В свою очередь старшие относились к нему с теплотой и заботой. Хотя Полю повезло меньше с именем, чем его брату, который в армянском обществе настаивал, чтобы его называли Абгаром, а французам представлялся Морисом, но в характере мальчика проявлялось гораздо больше армянских черт.

Патрик подошел к столу и взглянул на листовки. В них был призыв очистить город от турок, а также говорилось, что турки отнимают рабочие места у французов и представляют опасность, потому что они вырезали христианский народ и подобного рода действия могут совершить по отношению к другому христианскому народу – французам, как утопично это ни звучало.

– Ты задумал опасную затею. Это может обернуться против нас, – заметил Патрик.

– Ты опять дерзишь мне. Приказы здесь отдаю я, и мои поручения не обсуждаются. Если хочешь уйти – уходи. Никто тебя не будет удерживать.

Юный Поль наблюдал за диалогом, и ему хотелось, чтобы Патрик одержал верх в этом поединке. Его тоже не прельщала идея Нерсеса. В комнате больше никого не было, чтобы вступиться за того или иного оппонента. Поль, естественно, и не помышлял вмешиваться. Да и вряд ли его слова возымели бы какое-либо действие в этой ситуации.

Патрик задумался. Он понимал, что если откажется, то двери общества для него навсегда будут закрыты. К тому же Нерсес обязательно попытается дискредитировать его в глазах Аревик. Здесь он получал частичку Родины, которой был лишен долгие годы, и у него не было желания ее терять. Но самое страшное для него было то, что он мог потерять Аревик. В любом случае, если он откажется выполнять приказ, то его поручат кому-то другому.

– Хорошо, я все сделаю, – после некоторого раздумья ответил Патрик.

– Так-то лучше, забирайте листовки и уходите.

В глазах Поля проскользнуло некое разочарование. И он с недовольным видом проследовал к выходу вслед за Патриком.

Патрик в голове прикинул, каким образом лучше проложить маршрут. Он намеревался по бульвару Либерасьон выйти на авеню Канебьер, где всегда было многолюдно, и далее проследовать к порту. Затем пройтись по набережной, а ближе к пяти часам раздать листовки рабочим, которые примерно в это время заканчивали трудиться.

Он выполнял это поручение с тяжелым сердцем и представлял, каково приходится Полю. Поэтому он старался оградить партнера от раздачи листовок. Тем не менее Поль ни на шаг не отходил от своего старшего товарища и, понимая, что и тот не в восторге от происходящего, все-таки выпрашивал у Патрика черно-белые бумажки. И надо заметить, что у него они исчезали с гораздо большей скоростью, чем у Патрика. Люди, глядя на его миловидное детское лицо, выражавшее жалость, охотно брали из его рук листовки. Некоторые, прочтя содержание, пытались читать мораль мальчику, а тот смущался, иногда даже доходило до слез. Видя это, Патрик категорически отказывался давать Полю очередную порцию листовок, но тот с упорством, достойным античных героев, буквально вырывал из его рук бумажки и выполнял ненавистную миссию наравне с товарищем. В то же время Патрик понимал, что он не мог выбросить листовки и спустя несколько часов вернуться и доложить Нерсесу, что все раздал, так как наверняка кто-то наблюдал за ними. Особенно туго им пришлось в порту, где работало много эмигрантов и большинство из них, мягко говоря, были не в восторге от содержания листовок.

– Задание выполнено! – четко, но с неким подтекстом отрапортовал Нерсесу Патрик. Он выглядел измотанным, как будто целый день трудился на погрузке судна. Но это была не физическая, а моральная усталость.

Юный Поль тоже глядел на Нерсеса с недоброжелательностью, которую, в отличие от старшего товарища, не способен был скрывать. Находящийся в этот момент в комнате Морис-Абгар тоже заметил выражение лица младшего брата, который обычно был счастлив находиться в их компании.

– С тобой все в порядке, Поль?

– Да! – попытался уверенным голосом ответить тот. Но из этого у него ничего не вышло. Более того, пытаясь быть убедительным, Поль явно перестарался, и его голос прозвучал с некоторой фальшью, что еще больше насторожило старшего брата.

– Где вы были? – спросил Абгар.

Он был настолько сконфужен поведением брата, что сам растерялся. Задавая вопрос Полю, он вдруг обратил свой укоряющий взор на Патрика.

– Мы были на задании, – на сей раз спокойно ответил Поль.

– Успокойся, Абгар. Я попросил его сопровождать Патрика, который раздавал листовки. Я в любой момент мог уйти, поэтому и попросил Патрика взять его с собой. Тем более что твоему брату гораздо приятнее было находиться на свежем воздухе, чем сидеть в четырех стенах, – попытался успокоить друга Нерсес.

После этих слов Поль вновь нахмурил брови и со злобой взглянул на Нерсеса.

– Впредь не смей отправлять моего брата куда-либо без моего ведома, – огрызнулся на друга Абгар.

– Тогда не стоит его приводить сюда, – в ответ кинул Нерсес.

– Может, ты и мне запретишь приходить?

– Ну, это ты решай сам.

– Я тоже могу сам за себя решить, – выразил свой протест против поведения не только Нерсеса, но и брата Поль.

Эта смелая реплика заставила умолкнуть громкоголосых спорщиков и недоуменно взглянуть в сторону мальчишки. Его редкие для армян зеленые глаза блестели от, казалось бы, неминуемых слез. Но юноша не собирался плакать. Не сейчас. Он усилием воли сдержал желание заплакать. Его взгляд был настолько проникновенным в этот момент, что Нерсес и Абгар удивленно смотрели на него. Затем резко и почти одновременно отвели глаза в сторону и окончательно умолкли.

После этого все потихоньку начали расходиться. Патрик за все время, что приходил сюда, впервые наблюдал за ссорой между близкими друзьями Нерсесом и Морис-Абгаром. Кроме того, Патрик находился под впечатлением от спонтанно раскрывшейся личности Поля. В характере этого мальчишки он увидел истинную силу армянского народа, его будущее.

***

Вот уже несколько дней Патрик не виделся с Аревик. Она уехала в Париж навестить тетю. Он скучал по ней и с нетерпением ждал ее возвращения. Но помимо Аревик его занимали мысли о далекой родине. Патрик пытался анализировать тот поток информации, которую получал, посещая общество, найти ответы на множество вопросов, которые возникали постоянно. Ребята часто говорили о возвращении исторических земель, о мести за геноцид. Вся их деятельность основывалась на противоборстве с турками. И в поисках ответов на свои вопросы Патрик обращался к книгам, сохранившимся историческим свидетельствам. Поэтому, помимо армянского языка, в чем Патрик достиг огромного прогресса, он начал изучать историю армянского народа. Особенно он углубился в изучение событий геноцида. Часами пропадал в библиотеках, в основном в той, что находилась рядом с его университетом Прованс Экс-Марсель 1, выискивая любое упоминание «армянского вопроса». Хотя печатной информации было очень мало, но иногда ему попадались уникальные источники. Патрик за очень короткий срок настолько углубился в изучении армянской истории, в частности периода XIX – XX веков, что знал гораздо больше своих товарищей из общества и мог написать даже научный труд по этой тематике. Он видел все плюсы и минусы суждений и действий команды Нерсеса, которые гораздо раньше него коснулись этих тем.

Хотя Патрик почти каждый день приходил в общество и постоянно общался с ребятами, но никого из них не мог назвать своим другом. Он со всеми был в хороших отношениях, ко многим относился с большой симпатией, но для настоящей дружбы всего этого было недостаточно. Поистине дружеские отношения у него сложились с Варданом. История с Гевором, казалось, должна была их отдалить друг от друга, но все вышло наоборот. Они постоянно виделись в университете и старались по мере возможности встречаться вне его стен. Вардана, как и Патрика, волновала судьба далекой Армении, с которой они были связаны глубокими корнями, и они делились своими взглядами. Не обходилось и без споров, но они всегда разрешались деликатно, несмотря на то, что почти никогда никто из них не мог переубедить другого. Вардан также являлся единственным человеком, которому Патрик признался в своих чувствах к Аревик. Вардан, с детства друживший с Аревик, был рад осознавать, что в скором будущем образуется прекрасная семейная пара. Зная ее, он не сомневался, что Патрик именно тот человек, с которым она будет счастлива. Он советовал своему другу поскорее признаться о своих чувствах Аревик, но тот отвечал, что обязательно сделает это, как только придет время.

Помимо постоянных мыслей об Аревик, в последнее время Патрику не давала покоя еще одна. Он хотел знать, как именно трагедия, постигшая его народ в конце XIX – начале XX века, коснулась его семьи. Он горел желанием узнать историю своих родителей и давно искал возможность поговорить с ними на запретную, полную душевной боли тему. И вот настал тот день, когда он окончательно решил для себя, что обязательно поговорит с отцом и матерью.

Придя домой, он застал родителей в саду. Арам возился с виноградником. Он срезал лишние листья, чтобы те не мешали впитывать плодам солнечный свет. Он нежно поглаживал еще не дозревшие виноградные гроздья, словно разговаривая с ними. Буквально через пару недель можно будет собирать щедрый урожай. Вообще-то, кроме виноградников в маленьком, но невероятно ярком саду было посажено много плодовых деревьев: абрикосы, персики, инжир, айва – всего и не счесть. Но почему-то наибольшее внимание хозяин этого поистине чудесного сада уделял виноградникам. Зарвард тем временем поливала цветы. Патрик со стороны наблюдал за этой идиллией, сидя на крыльце их уютного дома, до тех пор пока его не заметила Зарвард. Увидев сына, она тут же отложила в сторону лейку, подошла к нему и поцеловала. Солнце уже клонилось к закату, и поэтому, отложив все дела, они все вместе пошли в дом, чтобы поужинать.

Не успел Патрик переодеться и умыться, как Зарвард уже накрыла на стол. Как всегда, на столе были всякие вкусности. Помимо большого количества овощей, зелени и сыра Патрик увидел свои любимые закуски – баклажаны, завернутые рулетом с начинкой из грецких орехов, чеснока и сметаны и украшенные гранатовыми зернами. А главным блюдом являлась кюфта, приготовление которой требовало немалых усилий. Но Зарвард не жалела сил для того, чтобы порадовать мужа и сына.

За обеденным столом семейство Симон всегда вело беседу. Зарвард делилась новостями, услышанными от соседей, Патрик рассказывал об успехах в университете, но увлекательнее всего было слушать Арама. Помимо того что он являлся превосходным рассказчиком, у него на работе каждый день происходило что-то интересное. Арам Симон вскоре после прибытия во Францию овладел ремеслом портного. Он не покладая рук трудился на различных фабриках, постепенно совершенствуя свое мастерство. Во время Второй мировой войны он был бригадиром фабрики, которая шила форму для французских солдат. Несколько лет спустя он решил взять в аренду небольшое помещение и открыть собственную мастерскую. Сначала было трудно, но затем дела пошли на лад. Тогда он настоял на том, чтобы Зарвард оставила свою работу в булочной. И хотя ей нравилась работа, она не стала перечить своему мужу и согласилась с его решением полностью посвятить себя семье.

Вскоре среди его клиентов оказались очень влиятельные политики, люди искусства и известные общественные деятели, которые доверяли ему пошив костюмов, платьев для важных торжеств. Они высоко ценили не только талант и мастерство Арама, но и его человеческие качества. Многие предлагали ему содействие в решении тех или иных вопросов. Но Арам никогда не пользовался их расположением. Он не любил никого обременять своими просьбами и всего всегда добивался сам. Это качество он привил и своему сыну.

С малых лет Патрик щеголял в элегантных нарядах, сшитых отцом. Более того, члены семей друзей, знакомых, соседей не раз обращались к Араму с просьбой сшить для них наряды. И Арам никому не отказывал, даже если был обременен важными заказами. Он даже отказывался брать деньги с тех, у кого был малый достаток. Он пользовался безмерным уважением среди них. Почти все армяне называли его «варпет»[2]. Это обращение казалось Патрику пренебрежительным, и ему становилось обидно за отца. Он не понимал, почему отец позволяет себя так называть. Лишь выучив армянский, он узнал смысл и значение этого слова. Очень немногие удостаивались этого обращения.

Арам всегда одевался элегантно и опрятно. Он считал, что внешний вид человека имеет большое значение для того, как его воспримут, и может расположить к себе собеседника или клиента. Он не понимал своих коллег-портных, которые одевались бледно, неказисто и при этом предлагали сшить своим клиентам дорогие наряды.

Сегодняшний ужин, как всегда, не остался без очередной увлекательной истории главы семейства. Они иногда казались настолько невероятными, что некоторые люди подвергали сомнению подлинность слов Арама. Это, естественно, не касалось Зарвард и Патрика. Они-то знали, что все изложенное Арамом является чистой правдой. Он даже никогда не добавлял от себя никаких деталей, чтобы сделать свою историю еще более интересной, как это делают менее искушенные рассказчики, чтобы тем самым удостоиться внимания слушателей. Арама хотелось слушать непрерывно. Даже когда он рассказывал одну и ту же историю повторно, она не теряла своей привлекательности, потому что он очень хорошо чувствовал настроение людей. Он знал, в какой обстановке, что и как говорить, чтобы это было уместно.

«Как-то неделю назад в мое ателье зашел молодой человек и заказал пошив костюма из шерстяного материала, – начал свой рассказ Арам. – Он долго просматривал ткани и остановил свой выбор на самой дорогой. Это была ткань из тончайшей шерсти ламы, которая у меня хранилась в небольшом количестве, так как основная масса моих клиентов более рационально подходит к своему гардеробу. Часто их больше волнует то, как на них сидит костюм, чем дороговизна ткани. Мужчина сказал, что через неделю намечается очень важное событие, на которое он хотел бы прийти в сшитом мной костюме. Я заверил, что его заказ будет выполнен к сроку и начал снимать мерки. Он поделился со мной своими пожеланиями о том, каким он хотел бы видеть свой будущий наряд, и мы попрощались.

И вот сегодня примерно в полдень, в оговоренный день, он явился за заказом. Высокий, статный молодой человек широко улыбался, глядел на меня своими большими голубыми глазами. Я пригласил его в примерочную, где на вешалке висел его костюм. Когда мужчина надел его и предстал моему взору, я не мог отвести от него взгляд, настолько идеально сидел на нем сшитый мной белый костюм. Его благородные черты лица приобрели некий блеск, подобно тому, как превращается в бриллиант подвергнутый огранке алмаз. Пожалуй, я никогда прежде не испытывал подобного удовлетворения от собственного творения.

Но каково было мое удивление, когда он вдруг резко изменился в лице. Он начал выражать негодование и был крайне возмущен результатом моей работы. Он активно размахивал руками, указывая на какие-то недочеты в моей работе, затем снял с себя пиджак и бросил на стул.

Я стоял в оцепенении. Впервые за все время, что я тружусь портным, я не угодил клиенту. И это случилось именно тогда, когда я был полностью удовлетворен своей работой. В моей душе воцарилось уныние от того, что я подвел клиента. Я пал духом и с опущенной головой стоял перед ним. Я взял брошенный им пиджак и начал было его распарывать. Но молодой человек резким движением остановил меня. Он подошел ко мне и обнял.

– Простите, мастер, – произнес он. – Я начинающий актер и решил на вас проверить, действительно ли правильно выбрал свою профессию. А сшитый вами костюм восхитителен. Я не мог насмотреться в зеркале на себя и поэтому долго не выходил к вам. Я безмерно вам благодарен.

Выслушав его, я сказал, что впредь он не сможет ни с кем проворачивать подобные фокусы, потому что в скором времени станет очень знаменитым и все его будут узнавать. Мы вместе посмеялись, и я получил очередную порцию неизгладимых впечатлений».

Очередная веселая история позабавила сидящих за столом. И все получили истинное удовольствие не только от вкусной еды, но и от приятного общения. Несмотря на приподнятое настроение родителей, Патрик не намеревался отступать от заранее намеченного плана поговорить с ними о далеком прошлом. Как обычно, после трапезы все переместились в гостиную, где за небольшим столиком Арам и Зарвард пили кофе, а Патрик почти всегда отдавал предпочтение чаю. В качестве десерта был предложен пирог с сахарной начинкой – гата. Общение в гостиной сводилось к минимуму. Его заменяла музыка, которую выбирал Арам. Причем чаще всего звучали песни его любимого Азнавура, несмотря на то, что у него была огромная коллекция пластинок различных исполнителей. Его любимыми песнями были La mamma и совсем новая La Boheme. Ее часто передавали по радио в 1966 году. И когда она звучала в эфире, Арам делал звук погромче и слушал с таким видом, будто эта мелодия была для него в новинку. Он внимательно вслушивался в каждое слово, пытался уловить каждую ноту. Его одолевала гордость за то, что голос его соотечественника звучал в доме практически каждого француза.

Но на этот раз Патрик решил нарушить традицию и завел разговор.

– Отец, расскажи мне о том, что заставило вас приехать во Францию.

Арам и Зарвард явно не ожидали услышать подобное от сына. Они растерянно переглянулись и вопрошающе посмотрели на Патрика.

– Я знаю, какие чудовищные муки пришлось вынести армянскому народу. Я хочу знать историю моей семьи. Хочу гордиться своими предками, отдать дань их памяти. Я знаю, как вам тяжело все вспоминать, но мне необходимо все знать.

Арам поднялся с кресла и стал молча ходить по комнате. Зарвард закрыла лицо ладонями, затем достала из кармана платок и вытерла глаза.

– Мы знали, что рано или поздно должны тебе рассказать обо всем, – начал Арам, – но мы не хотели, чтобы ты хоть как-то соприкоснулся с тем, через что нам пришлось пройти. Наши стремления были направлены на то, чтобы оградить тебя от проявления ненависти и злобы. Мы должны были создать тебе условия, чтобы ты безболезненно влился в местную среду. Чтобы ты не чувствовал себя обездоленным. Но в душе мы надеялись, что когда-нибудь ты обретешь свои корни.

– Я был бы гораздо более ущемлен, если бы предал забвению свое происхождение. Это же так прекрасно – хранить в себе частичку своей родины, даже если ни разу ее не видел. Настанет день, когда мы соединим эти частицы, разбросанные по всему миру, и тогда она вновь обретет былое величие. Но если не будет доставать каких-то частиц, то этим планам не суждено будет осуществиться. Как бы больно ни было мне услышать правду, я хочу знать все.

Арам взял стул и сел напротив сына и жены. Он понимал, что Патрик не представляет, насколько шокирующими будут для него их рассказы, однако не мог перечить желанию сына. Он тихим, наполненным печали голосом излагал историю событий, которые были еще свежи в его светлой памяти. Это была история, полная скорби и страданий. История, коих было миллионы в те черные дни. Может, она и уступала многим в трагичности, но для Патрика она была самой печальной, так как коснулась самых близких для него людей. И он, внимательно вслушиваясь в каждое слово своих родителей, через все нервы своего тела проносил боль. Арам теперь уже не стремился скрывать никаких деталей и все в подробностях излагал сыну. И когда Арам начал рассказывать о Григоре, в разговор вступила Зарвард, до этого хранящая стойкое молчание. Для Патрика стало полным откровением весть о том, что у него есть брат.

– Турецкий офицер забрал у меня сына, – произнесла Зарвард. – Он сказал, что воспитает из него истинного патриота Турции и что он оказывает мне огромную честь, не убивая его. Но он понимал, что этим доставил мне больше боли, нежели если бы убил его. Я до сих пор мучаюсь от мыслей, что мой сын исповедует другую веру, что он считает своими родителями и почитает тех людей, которые приложили свою руку к страшной смерти его родных и близких, что ему будут прививать ненависть к его родному народу. Моя заветная мечта – найти его. Я знаю, что это практически невозможно. Но если тебе когда-нибудь удастся совершить чудо и найти брата, лишь тогда моя душа успокоится. Я каждый день молю Бога, чтобы он вернул мне сына. И я верю, что если мне не доведется вновь встретиться с ним, то ты его обязательно найдешь.

– Мама, я обещаю тебе. Я сделаю все возможное и невозможное, чтобы найти его. И мы еще все вместе будем сидеть за одним столом. И вы с папой снова будете счастливы.

Зарвард обняла крепко Патрика, и из ее глаз покатились слезы.

– Знаешь, сынок, мы и сейчас счастливы. Ведь у нас есть ты. Мы с папой безмерно тобой гордимся. Твое существование является доказательством того, что они не сломили нас, и никто не сможет нас сломить.

Затем Зарвард поднялась с дивана и направилась в спальню. Через несколько минут она вернулась в гостиную с небольшой коробкой в руке. Мужчины, сидевшие до этого молча опустив голову, разом взглянули на нее. Она положила на колени коробку и достала из нее сверток, обернутый красной бархатной тканью, и начала аккуратно ее разворачивать. Взору Патрика предстали две книги. Он раньше не видел подобных книг. Они были настоящим сокровищем. Каждая деталь переплета приковывала внимание Патрика, он не мог оторвать от них взгляд. Зарвард нежно расстегнула пояски той рукописи, которая была чуть больше по размерам и, судя по переплету, представляла большую ценность. Миниатюры армянской Библии поразили воображение Патрика. Евангелистские образы были настолько естественными, а краски столь яркими и свежими, что Патрик даже не сразу поверил, что рукопись была написана в XIII веке. Ему показалось, что мама что-то напутала. Но даже годы спустя, когда ему удалось увидеть сотни армянских рукописных шедевров (некоторые из них он выкупил из частных коллекций и передал в дар Матенадарану), он не переставал неподдельно удивляться их совершенству. У него возникло непреодолимое желание прикоснуться к древнему пергамену и ощутить связь с древним мастером, создавшим этот шедевр, но он поборол в себе это чувство. Зарвард рассказала, каким образом эти книги оказались у них.

– Ты должен их отвести в Армению. Они должны храниться в музее, и им требуется надлежащий уход. Нам, к сожалению, не удалось этого сделать, но ты должен обязательно выполнить эту важную миссию.

– Обещаю, – коротко ответил Патрик.

Она вновь аккуратно обернула древние рукописи в ткань и поместила в коробку. Затем она извлекла из коробки фотографии и письма. Фотографий было всего лишь три и еще две стояли в комоде. Это были единственные семейные ценности, которые им удалось спасти. На них были изображены самые близкие родственники родителей Патрика. Он услышал историю каждого из тех, кто смотрел на него с черно-белых карточек. И фотографии, хранящиеся дома, которые доселе были лишь фотографиями неизвестных родственников, стали оживать в сознании Патрика. Теперь он уже совсем другими глазами будет смотреть на изображение паренька в военной форме, который был явно моложе его. Но волею судьбы ему пришлось слишком рано повзрослеть. Его пронзительный взгляд, всегда притягивающий внимание Патрика, будет будоражить его сознание еще больше. Ведь он познал его тайну. Патрик уже наверняка знал, какие мысли в тот момент терзали душу молодого офицера Арсена Гарояна – его дяди.

Зарвард также показала сыну письма, которые писала ей Армине. Основной их темой были постоянные попытки раздобыть информацию о местонахождении Григора. Армине писала о тех огромных усилиях, которые прилагает Наджат, чтобы найти сына Зарвард и Арама, которые, к сожалению, ни к чему не приводят. Армине также просила, чтобы ей не писали ответных писем, так как это могло выдать как ее, так и других армян, скрывавшихся под чужими именами. Каждого письма они ждали с нетерпением и надеждой, что в одном из них будет содержаться благая весть о том, что их сын нашелся. Но этого они так и не дождались. Порой на протяжении нескольких лет от Армине не было ни единой весточки. И на протяжении всего этого времени они страдали от безысходности. Но им ничего больше не оставалось, кроме как ждать. Особенно тяжело пришлось в годы второй мировой, когда доставка корреспонденции была всячески осложнена. В своем последнем письме Армине рассказала о кончине Наджат и сообщила, казалось бы, обнадеживающую новость. Перед смертью турчанка шепнула ей имя некой курдянки и произнесла имя Григора. Армине обещала, что попытается найти ее и это, возможно, прольет свет на судьбу Григора. Однако больше от нее писем не приходило.

Патрик внимательно взглянул на последнее полученное от Армине письмо. Все письма она писала на армянском и передавала через надежных людей. Письмо было написано красивым, понятным почерком, и поэтому, хоть и медленно, но Патрику не составило особого труда прочитать его. Он несколько раз прочитал про себя имя курдянки и попытался запомнить его. Оно должно было стать ключом к его поискам. Он передал письмо матери, и та, все бережно сложив, убрала в коробку, чтобы отнести ее на место.

Когда Арам и Патрик вновь остались наедине, отец обратился к сыну:

– Патрик, тебе уже двадцать три года, и не за горами тот день, когда ты решишь создать семью. Мы с твоей матерью очень часто рассуждаем по этому поводу. Это один из самых судьбоносных шагов в жизни каждого человека. И важно, чтобы он был правильным. Мне повезло встретить твою маму. Несмотря на то что за нас выбор был сделан нашими родителями, мы ни на секунду не пожалели о прожитых вместе годах. Сейчас мы живем в другой стране, да и времена уже другие. Мы не претендуем на то, чтобы сделать выбор за тебя. Мы лишь можем дать тебе совет. А прислушаешься ты к нему или нет – это решать тебе. Я прекрасно понимаю, что твоей избранницей, скорее всего, станет француженка. Однако, возможно, это прозвучит немного грубовато, но нам с матерью в глубине души хочется, чтобы ты связал свою судьбу с армянкой. Не знаю, почему у армян присутствует такая особенность. Возможно, потому, что мы боимся потерять свою идентичность. Ведь столько раз нас пытались уничтожить, и поэтому у нас выработался инстинкт к сохранению своих корней.

Патрик внимательно слушал отца и лишь слегка улыбнулся. Он и без его наставлений знал, что женится на армянке. Более того, гипотетический образ его избранницы давно обрел реальные черты. Он хотел сказать об этом отцу, но сдержался. Патрик решил немного повременить с этим. Так как для начала он должен был поставить в известность Аревик о своих благородных намерениях.

Это был очень важный день для Патрика. Он наконец связал свое прошлое с настоящим. И это должно было стать толчком для его намерений построить будущее, где не было бы места ни боли, ни страданиям для его семьи, для его народа. В его голове кружился поток мыслей, настолько мощный, что он не успевал полностью все осознать. Патрик был безмолвен, он погрузился в себя, стараясь связать все услышанное воедино.

Родители тоже больше не пытались заговорить с сыном. Они понимали, насколько поворотным моментом в его жизни явился этот день. Для многих услышанные подробности могли стать серьезным психологическим ударом. Но зная, каким рассудительным и внутренне стойким является Патрик, они были уверены, что это не касается их сына.

Патрик подошел сначала к отцу, а затем к матери, поочередно поцеловал их и отправился раньше обычного в свою комнату. Это была самая долгая и мучительная ночь для Патрика за все время, что он себя помнил. Он до утра не смог сомкнуть глаз. Ворочаясь из стороны в сторону, никак не мог избавиться от страшных картин, что возникали перед его глазами. В его ушах постоянно раздавался душераздирающий плачь младенцев. Даже затыкая уши руками, подушкой, не мог он заставить звуки исчезнуть. Ему казалось, что он вот-вот потеряет контроль над собой. Но неимоверным усилием он брал себя в руки. Патрик то и дело вскакивал с постели, направлялся к окну, открывал его настежь и жадно вдыхал свежий воздух. Ему казалось, что из темноты на него летит полчище турецких всадников с занесенными над головой саблями. И все это продолжалось до тех пор, пока первые лучи солнца не озарили небо над Марселем.

А в соседней комнате Арам и Зарвард тоже долго не могли уснуть. Сегодняшний разговор с сыном разбудил в их памяти горькие воспоминания давно ушедших дней, словно давно зарубцевавшаяся рана начала вновь обильно кровоточить.

За завтраком ни сын, ни мать не проронили ни слова. Они находились под впечатлением минувшего вечера и были настолько рассеяны, что даже не заметили, что глаза у обоих покраснели, что свидетельствовало о бессонно проведенной ночи.

Рассеянность не отпускала Патрика даже в университете. Он не замечал ни одногруппников, ни знакомых. Даже проходил мимо преподавателей не здороваясь, чего с ним никогда раньше не происходило. В какой-то момент он понял, что нужно взять себя в руки и отогнать прочь тяжелые думы, ведь после занятий ему предстояло встретиться с Аревик, которая вернулась из Парижа. Она ни в коем случае не должна была видеть его таким. Он, естественно, не собирался рассказывать ей о событиях, так сильно его потрясших. Патрик не хотел возбудить в Аревик чувство жалости к себе.

Все время, что он шел к ней на встречу, Патрик пытался настроить себя на позитивный лад, извлекая из своей памяти приятные воспоминания, коих было достаточно в его жизни. У него это получалось с переменным успехом, и он корил себя за то, что не может полностью перебороть в себе эти чувства. Но как только он увидел вдалеке силуэт Аревик, тут же преобразился. Он понял, что самые приятные воспоминания у него связаны с ней и что он сильно по ней соскучился. И в это мгновение он понял, что настал тот час, когда он признается в своих чувствах.

Он с улыбкой подошел к ней, поприветствовав традиционным поцелуем в щечки. Она улыбнулась ему в ответ. Но в ее улыбке он заметил некую натянутость.

– Как тетя?

– Все хорошо, спасибо, – ответила Аревик.

Первое впечатление не обмануло Патрика. В ее голосе чувствовались напряженные нотки.

– Что с тобой, Аревик? – настороженно поинтересовался молодой человек.

– Со мной? Все в порядке… – Ее голос стал еще более натянутым и дрожащим. – Знаешь, Патрик, моей главной целью поездки в Париж было не посещение тети. Хотя я должна все это держать в строжайшей тайне, но я бы не смогла это скрыть от тебя. Я поехала туда по заданию Нерсеса. Я встречалась с человеком, который передал мне инструкции для выполнения важного задания.

Патрик, неимоверным усилием переборовший в себе тяжкие чувства, вновь погрузился в смуту. Он понял, что за словами и поведением Аревик скрывается нечто страшное. Он одновременно жаждал ее полного признания и в то же время не хотел ничего знать. Но все же первое желание оказалось сильнее.

– О каком задании ты говоришь?

– Я не должна об этом никому говорить.

– И все же я настаиваю, – не унимался Патрик.

– Ладно, я все расскажу тебе. Я все равно решила отказаться от него. Только обещай, что будешь хранить тайну.

– Обещаю.

– Я должна взорвать одно кафе в Марселе, которое принадлежит туркам. Нерсес утверждает, что оно принадлежит семье, представители которой принимали непосредственное участие в массовой резне армян. Более того, он выяснил, что на его открытие использовались материальные ценности, отобранные у убитых армян во время геноцида.

– Как он посмел? Я его убью! – хватаясь за голову, в порыве ярости произнес Патрик.

– Успокойся, Патрик. Я же сказала, что не собираюсь выполнять его безумное задание.

– Но как ему пришла в голову подобная идея? А как же ни в чем не повинные люди, которые при этом пострадают?

– Согласно плану, взрыв должен быть произведен в тот момент, когда в кафе никого не будет. Но я думаю, они прекрасно понимают, что все детали невозможно учесть и могут быть жертвы. Он этим актом хочет обратить внимание всех жителей города и окрестностей на «армянский вопрос».

– Но как ты согласилась на это безумство? – продолжал Патрик.

– Я сначала подумала, что в какой-то мере он прав, мы топчемся на месте. Но быстро осознала, что подобными действиями мы лишь усугубим свое положение и заслужим резкое осуждение людей, даже тех, кто нам симпатизирует и помогает в нашей борьбе. Также я поняла, что если откажусь, то он поручит это задание кому-то из мальчишек. Для него не составит большого труда запудрить им мозги. И те загубят свою жизнь.

– Я пойду к нему и положу конец всему этому безумству. Он зашел слишком далеко. Созданная вами организация под его руководством становится слишком опасной. Опасной не только для врагов, которых он наметил, но прежде всего для нас – армян. Пришло время ему свернуть свою деятельность.

– Нет, Патрик, ты никуда не пойдешь. Твое появление только раззадорит его. Ты же знаешь, как он тебя воспринимает. Нерсес не плохой человек. Он патриот Армении. Раны, нанесенные его семье, не могут зажить в его душе. Его сердце наполнено яростью, и тем самым он пытается остудить его. Я его осуждаю, но в то же время понимаю. Тебе сложно это осознать Патрик. Я была одним из инициаторов создания общества. Теперь же должна поспособствовать его закрытию… Знаешь, я должна извиниться перед тобой, что упрекала в незнании армянского. Твоя душа говорила на армянском, а это гораздо важнее.

Аревик медленно удалялась. Патрик в оцепенении смотрел ей в след. В его ушах звенели слова Аревик. Он хотел ей крикнуть, что его душа тоже изранена, что армянская трагедия отныне является и его неотъемлемой частью, но не смел. Он хотел сорваться с места, раньше Аревик добраться до Нерсеса и избить его до полусмерти. Он ведь не признался ей в любви… А эти последние слова. Зачем она решила сейчас их произнести? Все эти мысли пронеслись в сознании Патрика с невероятной быстротой. Но он стоял и смотрел вслед Аревик. Он видел, как ее изящная фигура медленно отдаляется, становясь все менее различимой. И наконец она скрылась за домами. Патрик еще долго стоял неподвижно, глядя куда-то вдаль. Очнувшись, он медленными шагами двинулся по направлению к дому. Как ни парадоксально, но в голове его в эти минуты не было места мыслям о событиях, поведанных ему родителями накануне. Его всецело захватило беспокойство о Аревик. Он задумывался над тем, правильно ли поступил, что послушался Аревик и отпустил ее одну к Нерсесу. А вдруг она поддастся его уговорам и совершит то, на что ее толкал этот сумасбродный человек. А если Нерсес будет ей угрожать и даже, более того, применит силу? Но он отогнал от себя эти мысли. Они показались ему невероятными. Он утешал себя тем, что Аревик не станет от него ничего скрывать. Он ждал наступления следующего дня, чтобы увидеться с ней и узнать, чем закончился ее разговор с Нерсесом. Патрик твердо решил для себя, что если возникнут какие-либо сложности, то он непременно встретиться с Нерсесом. И это будет отнюдь не дружеский разговор. И на сей раз Аревик не сможет его переубедить.

Патрик мысленно готовился к очередной бессонной ночи.

***

Тем временем Аревик спустилась в комнату, где располагалось их тайное общество. Она достала из сумочки ключи, которые были только у нее и у Нерсеса, и вставила в верхний в замок. Обычно она не пользовалась ими, а стучала в дверь. Но сегодня почему-то решила именно таким образом войти в комнату. Отворив дверь, она увидела перед собой Нерсеса, который направил на нее настороженный взгляд. Он не привык к тому, чтобы входили в это помещение без стука. К тому же он никого уже не ждал и планировал встретиться с Аревик на следующий день. Но когда убедился, что все в порядке, выражение его лица смягчилось. На столе догорала свеча, которая бросала тусклый свет на аккуратно разложенные бумаги. И судя по тому, что рядом лежала еще одна свечка, можно было догадаться, что Нерсес собирался достаточно много времени пробыть здесь.

– Здравствуй, Аревик. Я не ждал тебя сегодня. Я думал, ты захочешь передохнуть с дороги, – сонным голосом произнес Нерсес.

– Здравствуй, Нерсес. Наверное, логичнее было бы прийти завтра, но я решила не откладывать нашу встречу в долгий ящик.

– Как прошла встреча? – в том же тоне продолжал Нерсес.

– Все прошло хорошо. Я встретилась с Сержем, и он передал мне всю информацию.

– Вот и отлично, завтра приступай к изучению всех деталей.

– Нерсес, я не буду этого делать, – с уверенностью в голосе произнесла Аревик.

– Что? Ты о чем? – вдруг встревожился Нерсес.

Его глаза хаотично забегали. На лице возникла нервная ухмылка. Наконец он остановил свой взор на стоящей перед ним девушке. Взгляд Аревик был непоколебим. При этом ни один нерв на ее лице не дрогнул.

– Я не собираюсь выполнять это задание. Ты не ослышался.

– Ты хоть осознаешь, что говоришь? Кроме того, ты своим поведением подаешь дурной пример всем ребятам. Впрочем, я знаю, откуда дует ветер. Ты уже успела все выложить этой крысе?

– Ты кого имеешь в виду?

– Ты прекрасно поняла, о ком я. О Патрике, естественно.

– Не смей о нем отзываться подобным образом. Тебе не постичь глубину его души. Ты слишком примитивен для этого. Что касается моего решения, то его я приняла самостоятельно. Ты ведь знаешь меня, никто не способен повлиять на мое мнение.

– Мне кажется, я уже тебя не знаю. Той Аревик, которую я знал, уже не существует. Передай своему другу, чтобы он больше не приходил сюда. С его появлением у нас наметилось много вольностей. Многие ребята взяли за правило оспаривать некоторые мои решения. Даже юный Поль смеет мне перечить. Этому дурному влиянию пора положить конец.

– Нерсес, пора положить конец всему этому. Я завтра подниму вопрос о ликвидации созданного нами сообщества. То, что мы имеем сейчас, далеко не соответствует тем идеям, которые закладывались изначально. К тому же нельзя полностью подчинять людей своей воле.

– Ты не посмеешь этого сделать. Ты… ты – никто. Никто не будет тебя слушать.

– Ты глубоко заблуждаешься, Нерсес. У меня есть веские доводы. Я уверена, что меня все поддержат.

– Уходи! Я тебя не пущу сюда! – в отчаянии крикнул Нерсес.

Аревик взглянула на Нерсеса. Она никогда не видела его таким. Он был жалок. Как низко он пал, пытаясь сохранить то, что давало ему возможность возвеличивать себя над группой людей. Жажда власти затуманила его разум. Аревик увидела, насколько Нерсес отдалился от тех идей, ради которых он готов был пожертвовать собой.

На душе Аревик остался тяжелый осадок от этого разговора. Но все же она не подала виду, уверенными шагами направившись к выходу. На улице было темно, но, несмотря на это, Нерсес не остановил Аревик и не предложил проводить. Он был невероятно зол на нее, его гордость была задета, хоть и личностью, обладающей незаурядной силой духа, но тем не менее девчонкой. И Нерсес не мог этого ей простить.

Но даже если бы Нерсес предложил проводить Аревик, она ни за что бы не согласилась. Она была убеждена в своей правоте, но осознание этого не грело ей душу, а наоборот, ее мучило сильное чувство досады. Она недоумевала, почему армяне, коих не так много, вместо того чтобы быть вместе, враждуют друг с другом. Она шла в раздумьях, не замечая ничего вокруг.

На столе перед Нерсесом догорала третья свеча. Облокотившись рукой о подбородок, Нерсес сидел с совершенно потерянным видом. За всю свою жизнь он не испытывал подобного унижения. В его душу закралась ярость. И виновником всего он считал Патрика. Он готов был разорвать его в клочья, находись тот в этой комнате. Неужели ему придется лишиться всего того, чего он достиг за много лет, думал Нерсес. Она не посмеет это сделать. Но слова Аревик раз за разом звучали в его ушах, и он приходил в ужас от этого. Несмотря на столь бурные раздумья, его глаза слипались, и он медленно погружался в сон.

Вдруг Нерсес резко вскочил. Он лихорадочно начал шарить рукой по столу в поисках коробка спичек. Найдя ее, он дрожащими пальцами достал одну спичку и попытался ее зажечь. Наконец его усилия увенчались успехом. Он провел тусклым светом над столом и, убедившись, что больше не осталось свечей, начал думать, как осветить комнату. Он резким ударом ноги сломал ножку стула, затем, спешно сняв надетую под пуловером рубашку, намотал ее на палку. Яркий свет озарил тесную комнату. Он посветил самодельным факелом вокруг и, убедившись, что никаких подозрительных элементов нет, зафиксировал палку между расщелинами окна. Нерсес взглянул на часы. Они показывали восемнадцать минут четвертого. Он провел ладонями по побледневшему лицу и встряхнулся. Страшный кошмар взбудоражил сознание молодого человека, и он испытал чувство сильного страха. Он увидел во сне собственное окровавленное лицо. Кровь не переставала течь, заливая все вокруг. Сон был настолько правдоподобным, что в первые мгновения после пробуждения ему показалось, что все происходит наяву. Нерсес не мог отойти от пережитого. Он хотел покинуть помещение, но его пугала темнота снаружи. Но и здесь ему оставаться было невмоготу. И он, собравшись с духом и взяв в руки догоравший факел, перешагнул порог комнаты, чтобы пойти домой.

***

Неспокойно было на душе и у Патрика. Его уставшее по причине постоянного недосыпания тело то и дело погружалось в сон, но раз за разом Патрик открывал глаза и всматривался в потолок, затем в окно. Мучимый кошмарами, он на каждом подобном отрезке наблюдал, как за окном плавно светает. И когда наконец солнечный луч осторожно начал пробираться в комнату Патрика, его не отдохнувший мозг дал сигнал к тому, чтобы он встал с постели. Ему не хотелось идти в университет, но чувство долга оказалось сильнее.

Было пять минут шестого, когда Патрик вышел из дома. Он сделал это настолько тихо, что всегда чутко спавшие родители не заметили его ухода. Ему не хотелось завтракать, а оставаться дома было невмоготу. Так как до начала занятий оставалось много времени, он направился к берегу моря. На улице было немноголюдно. Еще было рано для того, чтобы идти на работу. Добравшись до моря, он аккуратно опустил портфель на морской песок, а сам уселся на большой камень на берегу. Он всматривался в морскую даль. Наблюдал за тем, как отправившиеся спозаранку в море рыбаки забрасывали сети в надежде на хороший улов. Видел, как чайки, делая несколько взмахов крыльями, затем замирали, паря по лазурному небу. Ветер ласкал шелковистые волосы Патрика, и все нарастающее тревожное чувство не покидало его сознание. Здесь он чувствовал некое умиротворение, но ему нужно было идти, чтобы вовремя успеть на занятия.

Автобус подъезжал к университетской остановке. Патрик, как обычно расположившийся у окна, вдруг увидел сидящего на скамейке Поля. Его лицо показалось Патрику едва узнаваемым. Было такое ощущение, что малыш надел маску, подобную той, что надевали древнегреческие актеры-трагики. От этого душевное смятение Патрика усилилось. Он даже на секунду задумался о том, чтобы незаметно проскользнуть мимо Поля. Но тут же отбросил эту мысль. Когда из-за спин большого потока людей, выходящих из автобуса, Поль увидел Патрика, то от неожиданности оцепенел. В этом состоянии он находился пару секунд.

– Аревик погибла, – искаженным голосом произнес мальчик.

– Что ты несешь? Убирайся! – вскрикнул Патрик.

Поль со всех ног помчался прочь. Патрику казалось, что все происходит во сне, настолько то, что он услышал, показалось ему невероятным. Но тем не менее его волнение усиливалось. Патрик машинально продолжал путь по направлению к университету, желая встретить Вардана, чтобы тот подтвердил, что жизнь по-прежнему течет своим чередом.

Патрику долго не пришлось искать своего друга. Вардан стоял в фойе на самом видном месте, будто стараясь не пропустить ни одного человека, входившего в здание университета. Патрик, увидев близкого ему человека, хотел было обрадоваться, но, подойдя ближе, заметил, что выражение лица друга подобно тому, что он видел минутами ранее у Поля. В одно мгновение Патрик почувствовал слабость. Ноги еле держали его, и последние несколько шагов до Вардана он совершил с огромным усилием.

– В чем дело, Вардан? – с тревогой спросил Патрик.

Он готов был в эту минуту услышать любую трагическую весть, только бы она не была связана с Аревик.

– Аревик нет в живых, – полным скорби голосом произнес Вардан. – Ее убил турецкий подросток. Он ударил ее ножом и убежал. Раны оказались смертельными. Случайный свидетель вызвал жандармов, и те быстро нашли убийцу.

Все эти слова вызвали в голове Патрика невероятную боль.

– Скажи, что это неправда, Вардан, – многократно повторял Патрик, изо всех сил тряся товарища.

– К сожалению, это правда. Нам всем тяжело, – с грустью констатировал Вардан.

– Замолчи! Я все равно тебе не верю.

У него перехватило дыхание, он весь побледнел. Казалось, он вот-вот рухнет наземь без чувств. Видя состояние друга, Вардан заключил его в крепкие объятия. Патрик пытался вырваться, но силы покинули его. Собрав всю волю в кулак, он высвободился из объятий и побежал к выходу.

Вардан даже не сделал попытку догнать друга, понимая, что тот испытывает. Он лишь окликнул его, но, как и следовало ожидать, это не вызвало никакой реакции со стороны Патрика.

Патрик бежал стремглав. Он не видел перед собой ничего. Его голова раскалывалась, сердце билось в бешеном ритме. Его душа охватила ненависть. Ненависть не к тому, кто нанес Аревик смертельный удар ножом. А к тому, кто, по его мнению, способствовал ее смерти. И этим человеком был Нерсес. Патрик направлялся туда, где, по его предположению, должен был находиться его теперь уже главный и единственный враг.

Возле здания собралась внушительная толпа молодых людей. В этот момент никто и не думал о конспирации. Все понимали, что больше в эту дверь никто не войдет, и их общество с этой минуты прекратит свое существование. В маленькой комнатке все не могли поместиться. Там и так было слишком тесно, но все терпели ужасную духоту, усиленную сигаретным дымом. Вообще-то, курение в комнате было строго запрещено, но в этот день никакие запреты не действовали. За столом, опустив голову, сидел почерневший в лице и заметно осунувшийся Нерсес. Его глаза были сухие, но полные страдальческой печали. В комнате сохранялась душераздирающая тишина. Лишь за дверью молодые люди изредка переговаривались друг с другом. Кто-то не мог сдержать слез. А юный Поль рыдал, громко всхлипывая, что послужило поводом для его брата выпроводить того за дверь.

И тут появился Патрик. Большинство столпившихся перед дверью людей не обратили на него внимания, так как постоянно к этому месту подтягивались все новые и новые лица. Да и многие из них не были знакомы с ним лично, лишь слышали о нем. Но Поль заметил его, однако после утренней встречи не решился подойти к старшему товарищу. Он понимал, что появление Патрика повлечет за собой какие-то действия, поэтому постарался не упустить того из виду и пошел за ним на безопасном расстоянии, чтобы не быть замеченным. Патрик начал пробираться сквозь толпу, распихивая особо неуступчивых. Некоторые особо темпераментные личности высказывали свое возмущение, кто-то пытался выяснить отношения с нахалом, но Патрик, ни на кого не обращая внимания, прокладывал свой путь, а за ним следовал Поль. Наконец Патрик вошел в комнату. Он сразу же приметил Нерсеса. Его ярость многократно усилилась. Сначала на него никто не обратил внимания. Он подошел к столу, схватил Нерсеса за рубашку и ударил кулаком в лицо. Все произошло настолько стремительно и неожиданно, что никто не успел этому помешать. Нерсес свалился на руки опешивших товарищей. Из его носа хлынула кровь. Патрик вновь хотел наброситься на испуганного неожиданным нападением Нерсеса, но его успели схватить. Поль был, наверное, единственным в этой комнате, кто полностью одобрял поступок Патрика. Это был первый и последний раз, когда он применил физическую силу в отношении другого лица. Впоследствии Патрик не раз убеждался, что слово сильнее кулаков.

– Ты ничем не лучше тех турок, что устраивали резню армян. Вся ответственность за смерть Аревик лежит на тебе. Я не представляю, как ты будешь жить с этим, – в сердцах произнес Патрик.

Затем оттолкнув от себя тех, кто держал его, и немного остудив свое сердце, Патрик тем же путем последовал прочь из комнаты. Выйдя на улицу, он услышал, что чей-то очень знакомый голос окрикнул его имя. Обернувшись, он увидел бежавшего в его направлении Поля. Подбежав, тот вцепился в своего товарища, крепко обняв его обеими руками. Патрик нежно погладил голову парня и впервые за сегодняшний день заставил себя улыбнуться. Далее они последовали вместе.

С тех пор Патрик больше не видел Нерсеса. (По некоторым свидетельствам, Нерсес уехал в Ливан, где участвовал в создании армянских военных формирований. Затем добровольцем отправился на Арцахскую войну, где и погиб в апреле 1991 года.)

Придя домой, Патрик прямиком направился в свою комнату и закрыл дверь на замок. Случившееся тяжелым грузом легло на его душе. Его время от времени настигал приступ озноба. Неутихающая боль охватила его голову. Ему казалось, что голова медленно сжимается и наступит момент, когда она окончательно сплюснется. Но все же никакая физическая боль не могла отвлечь его от мучительных дум. Он не знал, куда себя деть в этом прямоугольном замкнутом пространстве. Как сумасшедший ходил из одного угла в другой, плюхался на кровать, затем снова вскакивал. Наконец он крепко прижал голову подушкой и зарыдал.

Зарвард не сразу среагировала на необычное поведение сына, который даже не поздоровался с ней. И ждала, пока тот выйдет из комнаты, чтобы поинтересоваться причинами такого поведения. Но сын в течение долгого времени не появлялся. Тогда Зарвард направилась к нему. Подойдя к комнате, она постучала, но никакой реакции не последовало. Тогда она повернула ручку двери, но та была заперта.

– Патрик, – взволнованно окликнула мать.

Но вновь ответом ей была тишина. Зарвард охватила паника, и она стала что есть силы стучать в дверь.

– Оставь меня в покое, – вдруг послышалось с обратной стороны. Услышав голос сына, Зарвард успокоилась, даже несмотря на столь черствый ответ. Озадаченная, она отошла от комнаты сына и начала думать над тем, что же могло случиться. Ей в голову приходили разные мысли, но она то и дело отметала их. Арам еще не скоро должен был вернуться с работы. Но она решила ничего не предпринимать до прихода мужа. Она уселась за столом перед остывшим обедом сына и, схватившись обеими руками за голову, предалась переживаниям.

Вдруг в дверь постучали. Она резко вскочила и побежала к входной двери. Отворив ее, она увидела перед собой юношу, в котором сразу же узнала Вардана. Он несколько раз приходил к ним в гости вместе с Патриком. Вардан изложил обеспокоенной матери причины поведения ее сына. Зарвард схватилась за волосы и истошно закричала. Вардану стало немного не по себе. Он не ожидал столь бурной реакции. Горестные чувства вновь нахлынули на него, и он чуть было не заплакал вместе с мадам Симон. Немного успокоившись, они вместе направились к комнате Патрика в надежде уговорить того выйти. Но все попытки оказались тщетными. Патрик на все уговоры друга отвечал молчанием. Наконец озвучил свое окончательное решение:

– Уходите! Я отсюда не выйду.

– Что ж, Патрик, дело твое. Все равно этим ее не вернуть. Я пришел, чтобы сказать, что завтра в полдень на кладбище… состоятся похороны Аревик.

Последние слова Вардана новой болью пронзили сердце Патрика, и он весь скукожился, лежа на кровати. До самого утра он не шелохнулся. Все попытки Арама достучаться до сына тоже оказались безуспешными. И родители решили оставить Патрика наедине со своим горем.

Вардан обещал Зарвард зайти на следующий день, перед тем как пойти на кладбище. Когда Вардан утром зашел к ним, Патрик так и не вышел из комнаты. Он не собирался присутствовать на похоронах. Он не желал видеть Аревик в гробу, видеть ее застывшие глаза, в которых было столько жизни и глубины. Он не хотел с ней проститься и смириться с тем, что провожает ее в последний путь. Он не хотел делить свое горе ни с кем.

Отчаявшись уговорить Патрика, Вардан и Зарвард, облаченная во все черное, вышли из дома. Они шли молча, погрузившись в свои думы. Они представляли, какая тяжелая атмосфера будет царить на кладбище. Всегда энергичный Вардан медленно волочил ноги, стирая подошву своих лакированных ботинок. Вардан не любил черный цвет, и поэтому единственным подходящим одеянием в его гардеробе оказался темно-синий костюм, в котором он частенько приходил в университет.

Когда они пришли к месту похорон, было без четверти двенадцать. Однако перед воротами кладбища стояла внушительная группа людей. Мужчины стояли отдельно, женщины отдельно. Многие плакали, то и дело вытирая платками мокрые от слез глаза. Мужчины тихо беседовали, пытаясь отвлечься и подбодрить друг друга. Вардан попросил прощения у Зарвард, которая осталась стоять в сторонке, и подошел к знакомым ребятам поздороваться. Среди этой молодежной группы находился и Поль со своим братом Морис-Абгаром. Среди них не было Нерсеса, у которого, видимо, были свои причины не прийти сюда. Возможно, он думал, что Патрик будет присутствовать на похоронах, и пытался избежать очередного конфликта. Вардану было спокойнее находиться среди своих сверстников. Но он не мог оставить Зарвард одну и поэтому направился к ней. Зарвард, увидев приближающегося Вардана, немного успокоилась. Молодой человек встал рядом с ней, и они с напряжением ожидали, когда привезут гроб с телом девушки.

И вот наконец к кладбищу подъехали три машины. Возглавлял процессию черный катафалк, а позади, в двух автомобилях, находились ближайшие родственники Аревик.

Когда из катафалка вынесли гроб, женщина с полуседыми волосами кинулась к ее телу. За ней рванулся мужчина, чтобы как-то сдержать ее, но это было сложно сделать. Женщина вцепилась в гроб и, упав на колени, безудержно рыдала. Лишь с помощью двух других подоспевших мужчин ее все-таки удалось поднять. Это была мать Аревик. Несколько других мужчин пытались привести в сознание бабушку девушки, которая, не выдержав напряжения, упала в обморок. Это были тяжелые похороны. То и дело слышались причитания «Куда ты уходишь?… Не уходи… На твоем месте должна была быть я…»

Гроб стоял на сооруженном постаменте. Длинная колонна двигалась к гробу, чтобы попрощаться с девушкой. Вардан остановился на несколько секунд, чтобы в последний раз вглядеться в светлые черты Аревик. Ему показалось, что она спит и вот-вот проснется. Ее лицо было настолько безмятежным, естественным. И лишь склонившись к ней и поцеловав ее в лоб, он почувствовал холод на своих губах. Он резко выпрямился, и на глазах его появились слезы. Зарвард долго не стала задерживаться возле гроба. Вытирая платком слезы, она наклонилась и поцеловала девушку. «А ведь она должна была стать моей невесткой», – подумала женщина. И от этой мысли еще больший поток слез хлынул из ее глаз.

Поль же, держась за подол пиджака брата, пытался не смотреть в сторону гроба. Он панически боялся покойников. Даже если где-то натыкался на выставленную крышку гроба, то немедля убегал оттуда. Тем более он не мог видеть бездыханной Аревик, которую он любил как сестру. Армянский священник, отец Арам, прочитал молитву за упокой души, и гроб опустили в глубокую яму. В этот момент раздались истошные крики женщин. Они были невыносимы и раздирали душу каждого, кто их слышал.

Когда заплаканная Зарвард вернулась домой, Патрик все еще неподвижно лежал на кровати. Церемония похорон вновь обнажила зарубцевавшиеся в душе Зарвард раны. Она ничего не могла делать, хотя нужно было приготовить ужин к приходу мужа. Она не могла себя заставить взяться за домашние дела. И, наверное, впервые в жизни не смогла перебороть себя. Еле дойдя до комнаты, она легла на диван. Перед ее глазами возникали страшные картины прошлого. Зарвард охватил ужас, и она, скрючившись, прижалась к стенке, пытаясь защититься от неведомых врагов. Ей казалось, что вот-вот кто-то ворвется в комнату и лишит ее жизни. Спустя некоторое время ее сознание смогло избавиться от обуревавших страхов, и сон одолел истощенный организм женщины.

Арам, придя домой, застал непривычную тишину. Бесшумно проследовав в гостиную и увидев жену, уснувшую на диване, он осторожно накрыл ее одеялом. Затем сел напротив и, опершись подбородком на ладонь, долго смотрел в одну и ту же точку. Зная, что для сына и жены это был очень тяжелый день, он переживал вместе с ними.

Патрик очень тяжело переносил эту трагедию. Был сам не свой: мало ел, практически не говорил. Уходил рано утром и, возвратившись поздним вечером, запирался у себя в комнате. Занятия в университете для него стали бессмысленными и серыми. Нередко вместо посещения занятий он бродил по улицам. По тем местам, где они с Аревик часто прогуливались. Всматривался в лица прохожих, пытаясь поймать ее взгляд. Он не оставлял попыток увидеть ее, несмотря на всю безнадежность своих действий. Долгое время жил прошлым, иногда возвращаясь в настоящее. И в эти моменты он испытывал настолько сильную душевную боль, что вновь представлял ее живой. Патрик был во власти надежды, которая никак не хотела умирать. И это продолжалось длительное время, пока боль слегка не отпустила его.

***

Лицо Патрика Симоняна светилось лучезарной улыбкой. Все коллеги заметили, что их лидер был в приподнятом расположении духа, но никто не решался спросить о причине радости. Они ждали, что он сам раскроет им ее причину. Но Патрик хранил молчание. Лишь его верный друг и помощник Поль Шагинян знал о приятной тайне Патрика. Тот наконец-то нашел след, который должен был пролить свет на местонахождение его брата. Долгих сорок пять лет он пытался исполнить обещание, данное матери, – найти брата. И вот наконец в феврале две тысячи пятого он отыскал внука курдянки, скудную информацию о которой раздобыла Армине,. Еще одной хорошей новостью было то, что Йилмаз (так звали этого человека) жил в Париже и Патрик мог на следующее утро отправиться к нему.

– Поль, ты не представляешь, как я счастлив, – не мог сдержать своей радости Патрик, обращаясь к самому близкому другу, с которым он когда-то раздавал антитурецкие листовки в порту.

– Патрик, нельзя делать скоропалительные выводы. Вдруг он ничего не знает, и тебе не удастся отыскать брата, – попытался охладить пыл друга Поль.

– Вечно ты пытаешься искать подвох, радуйся, друг мой. Теперь-то я пойду до конца. И найду своего брата. Жаль, что родители не дождались этого момента. Надеюсь, я подарил им кусочек счастья, женившись на Гарине.

– Она идеальная жена.

– Я знаю, Поль, и я благодарен родителям, за то, что подтолкнули меня на этот шаг. Мне было неимоверно тяжело находиться рядом с кем-то после Аревик, и никто бы не смог ее заменить. Гарине это понимала и сделала все, чтобы я смог адаптироваться. Она знала, что я никого больше не смогу полюбить. Но это не помешало мне стать хорошим мужем и отцом. Я рад, что мама и отец увидели внуков. – После паузы Патрик продолжил: – Но знаешь, мне до сих пор очень тяжело переносить эту утрату. Я никому никогда не говорил об этом, но я иногда тайком плачу. Моя душа рыдает вместе со мной. Ради Аревик я был бы готов повернуть время вспять и вновь пройти свой путь. Да, мой друг, я знаю, для тебя удивительно слышать такое от меня, так как я дорожу каждой секундой прожитой жизни и считаю это даром Божьим. Я как священную реликвию храню клочок бумаги с написанными ее рукой несколькими словами на армянском с французской транскрипцией, когда она учила меня нашему родному языку. И каждый раз, когда я вглядываюсь в эти, казалось бы, ничего не значащие слова, передо мной встает ее образ. То лучезарно улыбающийся, то грустящий, и я не могу насытиться красотой и глубиной ее глаз. Но все же мы с Гарине счастливые люди, так как каждый из нас познал настоящую любовь. А ведь далеко не каждому человеку перепадает такое счастье. Многим за всю жизнь так и не удается познать это прекрасное чувство.

Дома все обрадовались новости. Никто не скрывал своей радости. Но это был лишь первый этап. Ведь Йилмаз мог ничего не знать о воспитаннике своей бабушки. К тому же брата Патрика могло уже не быть в живых. Но все же все члены семьи Симонян испытывали эмоциональный подъем. Лишь маленький Арам никак не мог понять, чему все так радуются, почему обнимаются, но ему нравилась царящая в доме добрая атмосфера.

Гарине спешно собирала чемодан мужа. Хотя Патрик не планировал надолго задержаться в Париже, однако обстоятельства могли сложиться иначе. В апреле намечалась большая конференция, организацией которой занималось общество «Ани», возглавляемое Патриком. Но, несмотря на большой объем предстоящей работы, у него не возникало и мысли отложить данную поездку. Он знал, что Поль в его отсутствие справится со всеми возникающими вопросами.

Париж встретил Патрика пасмурной погодой. Вот-вот небо должно было разразиться обильным дождем, не характерным для этого времени года. Привыкшему к марсельскому солнцу Патрику прохладная погода доставляла дискомфорт. Но все же он любил этот город. В воздухе витала особая аура. Аура богемности. Каждый раз, приезжая в этот город, он убеждался в том, что Париж создан для того, чтобы творить в нем. В его голове играла музыка Азнавура, Ива Монтана, Пиаф. Перед глазами всплывали краски Пикассо, Матисса. Париж не делил людей по национальностям. Здесь существовало свое разделение – на тех, кто творит, и тех, кто превозносит этих людей до небес либо опускает их на дно. Сколько раз ему предлагали переехать в столицу, но, несмотря на явное неравнодушие Патрика к этим улочкам, он не смог решиться на такой шаг. Для него это было бы сродни предательству – покинуть родной Марсель, где покоятся мать и отец.

Укутавшись в плащ, Патрик спешно направлялся в небольшое кафе на улице St-Merri, где была назначена встреча. Хозяева этого заведения его знали, так как почти при каждом посещения Парижа он захаживал сюда. Хотя до встречи оставалось более сорока минут, а идти надо было от силы минут семь, он быстрыми шагами приближался к месту назначения, так как в любую минуту мог начаться ливень.

Добравшись до кафе с вывеской «Beaubourg», Патрик уселся за столик у окна. Едва он успел заказать чашечку кофе, как косым потоком полил сильный дождь. Благо хозяева предусмотрительно убрали столики с улицы. Патрик с интересом наблюдал, как прохожие в спешке пытаются скрыться от ливня. Для многих из них в эти мгновения буйство природы являлось самой большой проблемой в жизни. Но после того как дождь прекратится, на первый план вновь выдвинутся более важные заботы. Казалось бы, какой это пустяк – дождь, но как по-разному он влиял на него и тех, кто был снаружи.

То же самое касалось и того вопроса, который для Патрика был архиважен, а для этих самых прохожих не имел абсолютно никакого значения. Патрик глубоко погрузился в философские размышления, потягивая кофе.

Патрик наблюдал, как отворилась дверь и в кафе вошел молодой человек в слегка потертой коричневой кожаной куртке. Он отряхнул свои черные волосы, которые насквозь промокли, и направился прямо по коридору. При этом он пристально разглядывал сидящих за столиками людей. Патрик сразу же понял, что этот человек идет к нему, и чтобы облегчить поиск, помахал ему рукой. Патрик почувствовал некую свою вину за то, что вошедший мужчина промок до нитки.

Подойдя к столику, молодой человек обратился к Патрику:

– Господин Симонян?

– Да, меня зовут Патрик. А вы, как я полагаю, Йилмаз. Позволите так вас называть?

– Да, конечно.

– Я чувствую неловкость, что заставил вас в такую погоду прийти на эту встречу.

– Все в порядке. Это не самое страшное, что случалось в моей жизни. Я живу не в самом благополучном районе и не раз попадал в разные передряги. А это всего лишь дождь, пустячок. Но, полагаю, вы сюда пришли не ради того, чтобы обсуждать погоду.

– Да, вы правы. Может, прежде чем начать, предложить вам что-нибудь выпить?

– Я буду кофе по-турецки.

Патрику захотелось тут же вступить в полемику со своим новым знакомым. Рассказать о том, что первые кофейни в Европе открывали армяне и поэтому некорректно называть этот кофе турецким. Но он сдержался, так как подобное разъяснение могло бы придать негативный оттенок их беседе. Но когда подошел официант, Патрик осознанно не употребил слово «турецкий».

– Насколько я понимаю, вы хотели у меня разузнать о ребенке, которого нянчила моя бабушка? – задал тон беседе Йилмаз.

– Да, мне бы очень хотелось знать все подробности.

– Я слышал от своего отца, что бабушка работала в доме полковника Мустафы Назим-бея. И однажды полковник Мустафа привез домой маленького мальчика. Мустафа признался бабушке, что отнял его у одной армянки, применяя при этом слово «спас», так как безмерно доверял своей работнице, которую считал членом своей семьи. Но бабушка и без этого поняла, к какому роду принадлежит мальчик. Никто, кроме них, не знал об этой тайне. Всем остальным же Мустафа говорил, что подобрал сироту, родителей которого убили армяне. В этом же духе приказано было воспитывать малыша. Ему было чуть больше года, поэтому он впитывал в себя новые ценности. Она рассказывала, как спустя некоторое время о мальчике у нее тайно интересовалась одна знатная турчанка. Она постоянно давала ей деньги, чтобы бабушка как следует заботилась о малыше. Но бабушка и без этого очень любила мальчика и не делала различий между ним и своими детьми. Ему дали имя Али.

Когда же у власти окончательно утвердились кемалисты, полковнику Назим-бею пришлось эмигрировать. Он хотел забрать с собой бабушку, но та не решилась уехать из Турции. Ее сердце обливалось кровью, она сильно переживала, что больше не сможет видеть Али. Но не могла бросить семью и уехать вместе с полковником и его близкими в Германию.

Она в течение долгого времени с помощью писем пыталась справляться об Али, но ответов практически не получала. Бабушка сильно переживала по этому поводу. Лишь спустя годы она узнала, что ее названый сын сделал блистательную карьеру. Он вернулся на родину, где занимал ряд постов в министерстве иностранных дел. Затем долгое время являлся послом Турции в Германии. Она не решалась связаться с ним, так как боялась, что Али подумает, что она прельстилась его высоким положением. После смерти бабушки отец пытался наладить с ним контакты, но Али неохотно отзывался. Видимо, он считал, что его братья и мать предали его, не отправившись с ним в Берлин. Вот все, что я знаю о нем.

– Спасибо вам огромное, Йилмаз. Не представляете, насколько вы мне помогли.

– Мне надо идти. Мой обед скоро закончится. Я работаю на стройке, и мне надо не покладая рук вкалывать, чтобы прокормить свою семью. Жизнь моя не сахар, но на родине было бы гораздо хуже. Знаете, какой парадокс я для себя отметил. Казалось, турки и курды уничтожали армян, всячески унижали, выселяли их с насиженных мест, но в итоге мы живем гораздо хуже, чем вы. Я здесь практически не встречал ни одного армянина, который был бы на грани выживания, подобно мне. Казалось бы, все должно было быть наоборот.

Молодой человек вежливо попрощался и удалился, не дав Патрику возможности разъяснить этот парадокс. А ведь у него был ответ. Армяне хранили высокую культуру, накопленную веками, в своих сердцах, своих душах, и это невозможно было отнять, уничтожить.

От этой беседы у Патрика остались двойственные чувства. Но все же радость переполняла его. Теперь уже не существовало никаких преград на пути обретения им брата. Единственное, о чем молился Патрик, чтобы брат был в добром здравии. Ведь тот сейчас должен быть в весьма преклонном возрасте.

Патрик несколько дней после приезда в Марсель не решался заняться поисками брата, так как боялся услышать плохие новости. Но, взяв себя в руки, через своих многочисленных друзей во всех уголках мира быстро вышел на его след. К счастью для Патрика, Али Назим, несмотря на свой преклонный возраст, проживал в берлинской квартире на Диркенштрассе, в центральной части города. Уже более десяти лет Али не занимал никаких государственных постов и вел в немецкой столице размеренную жизнь одинокого, забытого родиной пенсионера. Поэтому, когда почтальон принес ему письмо, он удивился. Его удивление возросло, когда он распечатал конверт. Письмо содержало следующий текст: «Уважаемый д-р Назим! Мэрия города Марселя имеет честь пригласить Вас принять участие в конференции, посвященной «армянскому вопросу». Конференция состоится 30 – 31 апреля 2005 года в Le Palais du Pharo – 58 Boulevard Charles Livon 13007 Marseille». Далее письмо включало расписание мероприятий в рамках конференции и список организаторов. Среди первых упоминалась общественная организация «Ани», которая сразу же бросилась в глаза Али. В конце стояла подпись мэра Марселя Жан-Клода Годена.

После прочтения Али резко возмутился. Он негодовал от того, что ему, верному сыну Турции, кто-то посмел отправить письмо, в котором содержалось неприемлемое словосочетание – «армянский вопрос». О каком «армянском вопросе» может идти речь?! Он во что бы то ни стало старался не поддаться на эту провокацию.

Назревала серьезная внутренняя борьба. С одной стороны, Али посчитал данное письмо серьезным оскорблением в свой адрес. Но с течением времени 88-летний бывший чиновник, в последние годы неизбалованный вниманием общественности, приходил к мысли, что данное письмо свидетельствует о его заслугах. Для человека, который привык быть в гуще событий, но долгие годы был лишен этой возможности, было слишком соблазнительным принять приглашение. Еще немного поразмыслив, Али посчитал своим долгом выступить с обличительной речью перед теми, кто порочит и искажает историю его родины. И поэтому решил принять приглашение.

Патрик долго размышлял над текстом письма и над тем, от чьего имени оно будет отправлено. Он понимал, что одна мелкая недоработка на длительный срок лишит его возможности увидеть брата. И поэтому он подошел к этому вопросу со всей серьезностью. Первым делом он решил не упоминать слово «геноцид» (хотя конференция была посвящена девяностой годовщине этой трагической даты в истории армянского народа), так как оно вызывает негативную реакцию со стороны любого протурецки настроенного человека. После долгих размышлений он пришел к выводу, что письмо должно быть отправлено от имени высокопоставленного должностного лица. Он, пожалуй, впервые в личных целях воспользовался своей дружбой с мэром Жан-Клодом Годеном. Дело оставалось за малым: ждать решения Али.

Али должен был прилететь в Марсель 29 апреля. Патрику очень хотелось встретить брата, но надо было избежать малейшего риска. Али не должен был заподозрить никакого подвоха. Патрик отправил в аэропорт своего сотрудника – молодого статного блондина по имени Жак. Он прибыл в аэропорт «Прованс» и расположился напротив зала прилета, держа в руках табличку с надписью «Д-р Али Назим». Али прилетал авиакомпанией «Люфтганза» рейсом 2262 транзитом из Мюнхена в 16.25.

Патрик все же не смог удержаться и тоже втайне отправился в аэропорт. Он расположился далеко от того места, откуда выходили гости Марселя, и, усевшись на скамейке, с нетерпением ждал объявления о приземлении рейса немецкой авиакомпании, чтобы хотя бы издали взглянуть на родного брата, которого никогда в жизни не видел.

Наконец, люди стали потихонечку выходить из ворот. Патрик с неистовым напряжением провожал глазами всех, кто выходил. Казалось, он точно знает, как должен выглядеть Али. И вот его сердце дрогнуло. Пожилой мужчина, опираясь на элегантную палочку, медленным, но уверенным шагом направлялся в сторону выхода. Издали черты старика плохо улавливались. Но все Патрику в нем казалось родным. Он не сомневался, что этот человек непременно подойдет к Жаку, который суетливо вглядывался в лица проходивших мимо него людей. Патрику хотелось побежать и заключить в крепкие объятия этого человека. Ему с трудом удавалось сдерживать себя.

Патрик оказался прав. Это был Али. Он подошел к Жаку. Они обменялись рукопожатием, перекинулись парой традиционных фраз и направились в сторону города. Жак должен был отвезти гостя в отель Grand Tonic, из окон номера которого открывался шикарный вид на Старый порт.

Патрик же остался сидеть на скамейке, пытаясь отойти от нахлынувших на него чувств. Он даже заметно побледнел. К нему подходили несколько гостей аэропорта и предлагали помощь. Но Патрик каждый раз отказывался от нее. Так как у него заплетался язык, он жестами объяснял им, что все в порядке.

Али, оставшись наедине с собой в гостиничном номере, подошел к широкому окну и долго любовался морем. Его охватила сильная ностальгия по Константинополю. Ему казалось, что он маленький мальчик и прогуливается по стамбульской набережной, крепко ухватив руку няни. Он с тоской взглянул на дряблую кожу своих рук и отошел от окна. Организм 88-летнего старика во время дороги очень утомился. Ему с каждым годом все труднее и труднее давались подобные путешествия. И поэтому он поспешил раздеться и лечь в огромного размера кровать. Не прошло и минуты, как он оказался в объятиях Морфея.

Патрик вернулся домой молчаливый и погруженный в свои мысли. Он незаметно вошел и никто из домочадцев не осмелился нарушить его покой расспросами, хотя они очень хотели знать, как все прошло. За ужином Патрик тоже не проронил ни слова. Лишь когда к нему в комнату вошла Гарине, он нарушил свое молчание.

– Я видел его. Он ничуть не изменился, – превозмогая себя, проговорил Патрик.

Гарине подумала, что ей послышалось. Странно было услышать от человека, ни разу не видевшего своего брата, подобные слова. И поэтому она переспросила:

– Не изменился?

– Да. Я его сразу узнал. Я сразу же почувствовал невероятную близость между нами, как только увидел его. Внутри меня пробежал некий импульс, настолько сильный, что я не мог управлять своим телом и чувствами.

– Ты разговаривал с ним? – спросила Гарине.

– Нет, я не осмелился. Это могло бы все испортить. Знаешь, я боюсь, что он отвергнет меня и я навсегда потеряю его, так и не обретя.

Гарине вновь попыталась успокоить мужа:

– Все будет хорошо. Мы все вместе подумаем, как поступить, чтобы он вновь обрел своих близких. К тому же я уверена, что он почувствует тот же импульс, о котором ты говорил, и все осознает.

Слова жены немного успокоили Патрика. Но его также беспокоило чувство страха перед завтрашней речью на конференции, и он поделился им с женой. Гарине сильно удивилась этому, так как ее супруг никогда не волновался перед ответственными выступлениями. Он слыл прекрасным оратором и мог удерживать внимание аудитории в течение нескольких часов. Его пылкие эмоциональные речи всегда содержали глубокий подтекст. Он практически никогда не разучивал тексты и поэтому его речи были лишены ноток фальши. Он любил и умел импровизировать, и с годами этот дар обретал все более совершенную форму.

Сейчас же Патрик не понимал, что с ним творится. Его бросало в дрожь, когда он представлял себя стоящим за кафедрой и обращающимся к аудитории. Он пугался того, что его постигнет то же состояние, что и сегодня в аэропорту. Его язык онемеет, и он не сможет произнести ни единого слова. Особенно он боялся во время выступления встретиться взглядом с братом, полным злобы и ненависти от его выступления.

Но Гарине и на этот раз удалось найти слова, которые немного успокоили мужа. Она посоветовала ему пораньше лечь. И, последовав совету, Патрик лег на просторную кровать, укутавшись плотным пледом, несмотря на теплую погоду.

Он уснул, и где-то в воздухе над Марселем слились воедино сны двух братьев, которые доселе никогда не видели друг друга. И по невероятной случайности им снился один и тот же сон. Али видел себя в образе ребенка. Он бежал по холмистым склонам, крутым перевалам, с легкостью преодолевая горные реки и всяческие препятствия, возникающие на его пути. Казалось, все вокруг нарисовано волшебными красками. Земля эта ему была незнакома, но казалась такой родной. Он прибежал к дому, который стоял на возвышенности в одиночестве. Ему навстречу вышла пожилая чета. Мужчина и женщина были незнакомы ему, но он очутился в их объятиях и почувствовал такую душевную теплоту, которой никогда ранее не испытывал… Маленький Патрик не хотел покидать объятий родителей. «Я нашел его», – прошептал Патрик. «Мы знаем», – услышал он в ответ.

***

Патрик проснулся очень рано. За окном было еще темно. Все домочадцы спали. Бесшумно направился он к балкону и, сев в плетеное кресло, стал жадно вдыхать прохладный воздух. В это время на обычно оживленной улице не было ни души. Над кварталом повисла абсолютная тишина. Казалось, время остановилось. В эти минуты Патрик погрузился в глубокие раздумья, вспоминая наиболее значимые эпизоды, произошедшие с ним за прожитый шестьдесят один год. Каким образом он встал на этот путь, путь служения далекой родине. То, без чего уже не представлял своей жизни. Последовательно выстраивая в своей голове череду событий, пришел к выводу, что путь этот был для него неминуем. Казалось, дарован ему судьбой. Путь этот был тернист. Патрик не раз получал в свой адрес угрозы. Его обещали покалечить, убить и, что самое ужасное, расправиться с семьей. Но ни у него, ни у членов его семьи ни на секунду не возникало сомнений в том, что Патрик должен продолжать свою миссию. Ему вспомнился эпизод, как однажды, когда он поздно возвращался домой, его в темной подворотне остановили несколько незнакомцев.

– Ты, наверное, желаешь нашей смерти? Мы турки, – прозвучал голос в темноте.

Патрик приблизился к ним. Сквозь сумрак все отчетливее стали вырисовываться силуэты троих молодых людей.

– Кто вы? Что от меня хотите? – обратился он к ним.

– Не важно, кто мы, важно то, что мы знаем, кто ты. Ответь на наш вопрос: ты желаешь нашей смерти, так как мы турки? – повышая тон, переспросил маленького роста темноволосый паренек.

Он был атлетически сложен, руки держал в карманах кожаной куртки. Его маленькие черные зрачки тревожно бегали. От ответа Патрика зависело, какие действия по отношению к нему они предпримут.

– Нет, – твердо ответил Патрик. – Если я буду желать вашей смерти, то уподоблюсь тем, кто совершил столь жестокое преступление по отношению к моему народу. Я лишь желаю справедливости.

Произнеся эти слова, он решительным шагом продолжил свой путь. Они расступились. Какое-то время Патрик ждал, что сзади последует удар, и поэтому внутренне напрягся. Но, добравшись до родной улочки, понял, что его жизни ничего не угрожает.

Просидев на балконе больше часа, Патрик вновь направился в комнату, чтобы переодеться и еще раз проверить содержимое своего портфеля, дабы не забыть важные бумаги. Войдя в комнату, он застал Гарине застилающей кровать. Она улыбнулась, и он улыбнулся ей в ответ. Он подошел и нежно поцеловал ее. Переодевшись, Патрик направился в комнату Зарвард, чтобы разбудить ее, так как дочка тоже помогала в организации конференции. Зарвард открыла глаза и взглянула на отца. Патрик и ее одарил поцелуем в лоб и удалился из комнаты, чтобы дать дочке возможность встать и одеться.

Али тоже проснулся очень рано. Хотя его гостиница находилась в пятнадцати минутах ходьбы от места проведения конференции, он за два часа до начала покинул свою комнату. Он зашел в близлежащее кафе, сел за столик, расположенный на открытом воздухе, и по привычке раскрыл газету, чтобы быть в курсе событий. Несмотря на то что он в должной мере и не владел французским, некоторую информацию он для себя почерпнул. Али заказал у молодого официанта чашку черного кофе без сахара. Так как в кафе практически не было посетителей, заказа долго ждать не пришлось. Допив кофе, Али расплатился и, оставив газеты на столе, направился к порту.

В старом порту было тихо. Вдали виднелись несколько рыбацких баркасов, которые с самого утра отправились в море под руководством своих капитанов в надежде на хороший улов. Чайки кружили над берегом и, заметив добычу, пикировали в воду. Они были подобны морякам, так как им не всегда сопутствовала удача. Было довольно-таки прохладно, около 12 градусов, и холодный ветер окутывал берег. Но Али будто не замечал прохлады и в одном пиджаке медленно шагал по каменистому берегу. Сильная ностальгия охватила его. Подойдя вплотную к воде, он присел на корточки и зачерпнул горсть морской воды. Затем глубоко вдыхал ее запах до тех пор, пока она не просочилась сквозь его пальцы. Он закрыл глаза и в своем сознании проделал долгий путь на восток и очутился у берегов Константинополя. Как же он хотел сейчас вновь очутиться в родном городе. Клевета и интриги не позволяли ему отправиться на родину. Новые власти объявили его отца врагом государства как ярого исламиста. И ему предлагали предать анафеме идеи собственного родителя, на что он, естественно, пойти не мог. Он для себя твердо решил, что из уважения к отцу не появится на родине до тех пор, пока власти не принесут официальные извинения. И поэтому ему приходилось довольствоваться хотя и почетным, но для него, человека очень активного, не слишком желанным званием почетного профессора Берлинского университета имени Гумбольдта.

Он взглянул на свои часы. Они показывали без 35 минут двенадцать. Поднял голову, увидел на холме возвышающийся «Пале дю Фаро». Именно туда должен был попасть Али. Здание выглядело величественно. Не зря когда-то Наполеон Бонапарт вознамерился сделать его своей резиденцией. Его роскошные стены контрастировали с природой, но в то же время гармонично вписывались в местный ландшафт. «Зодчий на славу потрудился», – подумал Али, взглянув на утонченную лепнину, совершенные формы арочных окон, возвышающиеся на фасаде здания статуи.

Когда он вошел в фойе, там ощущалась заметная суета. Кто-то пытался выяснить, как пройти в конференц-зал, кто-то – каким по счету будет выступать. И это несмотря на то, что волонтеры всем участникам раздавали буклеты, в которых все подробно было расписано. Али неспешно взял буклет. На лицевой стороне были указаны имена почетных гостей. Среди них он нашел и свое имя. Это вызвало у него двойственные чувства. С одной стороны, ему было приятно, но с другой – это могло еще больше обострить его отношения с официальной Анкарой. Он не суетился, так как его выступление значилось одним из последних. Завершать же должен был Патрик Симонян. А на воскресенье было намечено подведение итогов.

В роскошном зале, оборудованном по последнему слову техники, собралось около двухсот человек. Все было организовано на высшем уровне. Кресло каждого участника было оборудовано наушниками, через которые осуществлялся синхронный перевод. Среди представленных языков турецкого не оказалось, и это возмутило Али. Хотя, окажись он в списке, Али, скорее всего, выбрал бы немецкий. Но это дало еще один повод укорить себя за то, что согласился принять участие в конференции. Он не знал, кто сидит рядом с ним, но осознание того, что это могли быть армяне, вызывало у него крайне неприятные чувства, близкие к отвращению.

Конференцию с приветственным словом открыл мэр Марселя мсье Годен. В частности, он отметил, что, несмотря на то, что в этом прекрасном городе проходит большое количество мероприятий подобного уровня, нынешнее занимает особое место. Так как не все политики осознают значимость предания огласки событий, которые имели место в начале XX века. Их позиция своего рода тоже преступление. И он не встанет с ними в один ряд. Пока он является мэром Марселя, приложит все силы, чтобы события, произошедшие в начале XX века, получили правильную оценку со стороны мирового сообщества.

Али Назим стойко выслушивал каждое выступление. Подавляющее большинство ораторов придерживалось проармянской позиции. Некоторые из них занимали нейтральную позицию. Но практически не было слышно слов в поддержку Турции. Он был в ярости, он еле сдерживался, чтобы не выплеснуть все свои эмоции наружу. Однако все то, что он впитывал, разжигало в нем еще большую страсть к выступлению. Он понимал всю ответственность, которая ложилась на его плечи. Ведь он здесь был единственным, кто мог предать анафеме все эти лжевыступления. У него не было никакого страха. Долгие годы преподавания научили его избегать дрожи в голосе, быть уверенным и убедительным. Он был уверен, что его выступление, по крайней мере, не останется незамеченным. Он медленно, с чувством достоинства поднялся к трибуне.

– Ийи гюнлер[3], – обратился к присутствующим Али.

В зале воцарилась полная тишина. Очень уверенно, с правильной интонацией и грамотно выдерживая эмоциональный тон, он выстраивал рисунок своей речи. Это был серьезный вызов всем предыдущим ораторам. Использовать все доводы протурецкой позиции ему было привычно, поскольку он являлся автором некоторых значимых тезисов. Али Назим завершил свое выступление не менее эффектно, чем начал:

– …Мы великодушно позволили армянам на протяжении веков жить и богатеть на нашей земле. И как они нам за это отплатили? Они массово предали нас. Но как поступают с предателями? Их жестоко наказывают, вплоть до смертного приговора. Как же поступили мы? Мы смилостивились над ними и великодушно позволили им уйти. И то, что многие умирали во время длительного пути, – это стечение обстоятельств. И вместо благодарности за то, что они прекрасно себя чувствуют и ни в чем не нуждаются в разных странах, мы слышим постоянную клевету и обвинения в свой адрес. Но я сегодня хочу предупредить правительства различных стран, в которых проживают эти двуличные хитрые люди. Будьте осторожны! Армяне однажды предадут и вас, таким способом отплатив за ваше гостеприимство.

Он был доволен собой. Он почувствовал, что это была одна из самых удачных лекций в его жизни. Али осознал, что положил на лопатки всех, кто перед ним выступал. И ему было интересно, как отреагируют на его речь присутствующие.

Тем временем в зале воцарилась полная тишина. И вдруг откуда-то послышались одинокие аплодисменты. И все взоры направились в сторону, откуда исходил звук. Автором аплодисментов был Патрик Симонян. Некоторые участники подхватили его почин, и Али все же получил хоть и небольшую, но порцию аплодисментов. И в этой ситуации это было большим достижением.

Патрик уважал достойных соперников. Как ни странно, но для Патрика выступление Али стало доказательством присутствия в нем сильного армянского стержня. Ведь, вопреки сложившимся обстоятельствам, Али не сдался, а боролся до конца и преодолел трудный барьер.

Патрику, как и до этого Али, придало уверенности предыдущее выступление. Волнение как рукой сняло. Он решительно направился к трибуне. Не тратя много времени на общие фразы, Патрик поприветствовал публику и от имени организаторов поблагодарил их за то, что те сочли возможным принять участие в конференции. И после этого начал свою основную речь:

– Я много раз задумывался над тем, почему армянский народ на протяжении всей своей долгой истории подвергался гнету, уничтожению; до основания разрушались армянские дома и города, осквернялись памятники культуры. И пришел к выводу: это из-за того, что армяне слишком своенравны. Но самое главное, что армяне рождаются и умирают свободными. Самая большая ценность для армянина – свобода. Нас невозможно подчинить, сломить, навязать чужую волю. Из-за этого мы страдали. Но именно это качество нам помогало выжить. Выжить тогда, когда надежд на спасение не оставалось. Когда сильные мира сего готовы были потирать руки, предвкушая гибель столь неугодного им народа. Народа, который бросал им вызов, не хотел принимать навязанные ими ценности. И наше исчезновение должно было стать венцом их усилий, навсегда стереть следы их преступлений. Но не вышло. Наше обостренное чувство свободы вновь позволило нам выжить. И не разделить судьбу Ассирии, Мидии, Парфии, Вавилона, Рима, Египта, Персии, Византии и множества других мощных самонадеянных и древних держав. Мы выжили, чтобы посмотреть в глаза тем, кто без зазрения совести подписывал нам смертный приговор.

Кочевые народы пытались заставить и нас стать кочевниками. Но, несмотря ни на что, мы не стали таковыми. Мы не кочевники, мы – скитальцы, послы нашей культуры, традиций и, к сожалению, послы боли здесь, во Франции и в разных уголках планеты, куда забросила нас судьба.

Турки не хотят признать преднамеренное уничтожение армянского народа еще и потому, что, даже обезоружив нас, напав со спины, они, великий народ воинов, как они себя называют, не смогли справиться со слабым «народом неверных». Но мы, вопреки логике, все-таки выстояли. Возродились из пепла, чтобы называться армянами и сохранить кусок родной земли. Но главной нашей победой является возможность каждый день видеть наш Арарат, который никогда не даст нам забыть о тех днях. Хотят этого турки или нет, говоря «Арарат», люди во всем мире подразумевают Армению, но никак не Турцию.

К сожалению, никто не остановил резню. Те, кто хотел, не смогли, а те, кто мог, – не захотели. И меня удивляет то, что кто-то пытается ставить под сомнение факт преднамеренного уничтожения целого народа. И еще удивительнее то, что это происходило ни в древние, ни даже в средние века, а в XX веке. Существует большое количество наглядных свидетельств геноцида. И при всем при этом кто-то осмеливается отрицать этот факт.

Я понимаю, что ради удовлетворения своих империалистических амбиций мировые державы закрыли глаза на истребление целого народа. Правда, возможно, они не ожидали, что все примет такие масштабы, но это не смягчает их вину. Даже генерал Людендорф[4] отмечал, что оттоманская армия больше заинтересована в убийстве безоружных армян, чем вооруженных русских и британских солдат.

Но в том, что произошло, виноваты и мы сами, армяне, как ни прискорбно это признавать. Наша вина в чрезмерной наивности и разобщенности. К сожалению, это в нас неискоренимо. И никакие трагические уроки истории не способны повлиять на нас и искоренить эти недостатки.

Меня часто спрашивают, как я отношусь к турецкому народу. Как я могу относиться к тем, кто когда-то задался целью полностью уничтожить мой народ? А сегодня они пытаются уничтожить нашу душу. И мне больно, что многие влиятельные и не очень люди им в этом помогают. Но знайте, даже если целый мир, объединившись, задастся этой целью, им не удастся ее достичь. Никогда!

Вы можете сказать, что нынешнее поколение не имеет отношения к злодеяниям своих предков, что они другие. Но как бы они ни открещивались, они наследники своего народа, всего хорошего и плохого. Подобно тому, как новорожденный ребенок перенимает черты его родителей. И какими плохими ни были родители, редкий отрок откажется от них. Чем больше будут отрицать турки содеянное ими, тем больше будет разрастаться кровавое пятно, которое будет позорить турок из поколения в поколение.

Наша месть заключается в том, что мы всегда будем помнить и напоминать всем о геноциде.

Мы не должны стучаться в двери правительств различных стран, требуя признать геноцид. Это напоминает попрошайничество. Мы должны требовать. Да, нас мало, и мы сегодня не можем влиять на мировую политику, но Геноцид – это не политика, это выше политики. Вы все знаете, что это факт, но боитесь признаться в этом, ведь если вы это сделаете, вам придется пересмотреть некоторые неугодные вам аспекты. Возможно, вы понесете некие денежные потери или в стратегическом плане придется вам от чего-то отказаться. Но поймите, не признав геноцид армян, вы подписываетесь под жестоким убийством более чем полутора миллиона ни в чем не повинных людей. Задумайтесь об этом и решайте сами, как поступить. А мы, армяне, независимо от того, где мы находимся и сколько нас, будем до конца бороться за справедливость. И за то, чтобы больше не допустить повторения подобного. Ведь мы, армяне, сильны духом и преисполнены верой. Закрывая глаза на это, вы даете шанс остаться безнаказанными злодеям, которые способны повторить подобное.

Али, слушая выступление Патрика, понял, что его одолели. Он потерпел жестокое поражение. Никогда еще в своей жизни он не оказывался в ситуации, когда в течение нескольких минут он испытывал столь разные чувства – от эйфории до полного разочарования. И поэтому, не выслушав до конца выступление своего оппонента, он демонстративно покинул зал.

Увидев это, Зарвард Симонян последовала за ним. В фойе дворца она настигла его и окликнула:

– Господин Назим, – эхом отозвалось в пустом пространстве.

Али был не в настроении с кем-либо беседовать и хотел побыстрее уйти восвояси. Обернувшись, он замер и, вглядываясь в светлые черты стоящей перед ним девушки, еле заметно улыбнулся. Он медленно направился в ее сторону.

– Позвольте заметить, что я была впечатлена вашей речью, – не замедлила высказаться Зарвард.

Али Назим, несмотря на свой солидный возраст, не утратил способности по достоинству оценивать женскую красоту. Всегда пользовавшийся успехом у дам благодаря своей харизме, острому уму и привлекательным внешним данным, он и сейчас попытался произвести впечатление на молодую особу. Его прельстило внимание со стороны представительницы противоположного пола, и поэтому он не стал противиться беседе, которая для него в этот момент казалась излишней.

– Что в ней толку. К моим доводам здесь глухи. К сожалению, я жестоко был обманут и стал разменной фигурой в чьей-то игре. У меня нет желания здесь оставаться. Мне необходимо подышать свежим воздухом. Вы не откажетесь составить мне компанию?

– Я с удовольствием прогуляюсь с вами, – ответила Зарвард.

Несмотря на то, что ей хотелось дослушать отца, она понимала, что в данном случае у нее нет выбора.

– Простите мое невежество, я не спросил вашего имени, – вдруг спохватился Али.

– Зара, – ответила девушка.

– Красивое имя.

– Оно принадлежало моей бабушке.

– Видимо, вы именно от нее унаследовали не только имя, но и ослепительную красоту, – подключив свое обаяние, сказал Али.

– Я ее, к сожалению, не помню. Я была совсем маленькой, когда она умерла. Но, судя по фотографиям, бабушка была настоящей красавицей. Я ей и в подметки не гожусь, – скромно заметила Зарвард.

Они медленно шли и беседовали о разном. О музыке, живописи, кино. Али про себя удивлялся, что столь молодая особа может так здраво и глубоко обсуждать столь широкий спектр тем.

– Вот здесь я живу, – рукой указал на здание гостиницы Али. – Простите, но правила приличия не позволяют пригласить вас в свой номер. Да и слишком стар я уже, – пошутил Али, и они оба улыбнулись.

– Тогда позвольте мне пригласить вас на ужин. Моя мама сегодня готовит имам баялды и будет печь пахлаву.

– Я с удовольствием приду. Вы знаете, чем завлечь немощного старика, – озарившись напоследок улыбкой, произнес Али.

Поднимаясь к себе в комнату, Али думал о своей новой знакомой. Его переполняла гордость за то, что тут, во Франции, он встретил столь эрудированную турчанку. Он не сомневался в ее национальной принадлежности, хотя не решился спросить. Его последние сомнения практически испарились, когда он услышал названия блюд, которыми его собираются угостить. И хотя он знал, что пахлава – это ассирийское блюдо, в Турции его считают своим.

***

Ровно в семь раздался звонок. Зарвард подбежала и открыла дверь. Перед ней стоял элегантный старик. Его сухая вытянутая фигура и не тронутая старостью осанка выглядели отменно. Несмотря на возраст, он был обладателем густых, слегка вьющихся волос. Седые усы придавали его облику еще больше аристократичности. А слегка опущенные черные глаза казались тайником безграничной мудрости. Левой рукой он опирался на элегантную тросточку, массивная серебряная рукоятка которой была выполнена в виде головы льва. В правой руке он держал два букета цветов, а под мышкой коробку со сладостями. Он перешагнул через порог и подарил один из букетов девушке, после чего поцеловал ее руку. Затем к гостю вышла Гарине.

– Это моя мама – Гарине, – представила Зарвард.

– Очень приятно с вами познакомиться. Позвольте подарить вам этот скромный букет, – затем Али повторил ту же самую процедуру, что и секундами ранее.

Вдруг откуда-то из глубины квартиры прибежал маленький мальчик, улыбнулся незнакомцу и спрятался за подол платья Гарине.

– Что за чудный малыш! Вы почему меня не предупредили, что у вас обитает такое прекрасное создание? – с мягким укором обратился к Зарвард Али. Его немного опечалил тот факт, что он не захватил какой-нибудь подарок для мальчика.

Гость в сопровождении Зарвард осмотрел квартиру. Внимательно вглядывался в лица людей на старинных фотографиях. Некоторые мужчины на них были в фесках, и это еще раз подтверждало догадки Али о турецком происхождении семьи. Он просто рассматривал фотографии, не решаясь пускаться в расспросы. Затем, попросив разрешения, вышел на балкон. Али взглянул с шестого этажа вниз, наблюдая за тем, как в хаосе мегаполиса протекает жизнь людей. Вглядываясь в это вечное движение, он ощутил бренность своей жизни. Пожилой мужчина задумался над тем, как мало успел в своей жизни и как много незавершенных дел у него осталось. Но самое печальное то, что он так и не обрел семью. Всю свою жизнь он провел в одиночестве. У него не было наследников. Али так и не смог изменить чувствам, которые хранил лишь к одной женщине. Но причины, побудившие его отказаться от нее, так и остались тайной для всех. Эту тайну он собирался унести с собой в могилу.

Али, получив приглашение, прошел в гостиную и увидел огромный накрытый стол. Он был полностью заставлен разнообразными блюдами. Тем, что лежало на столе, вдоволь можно было накормить целый взвод.

– А где остальные члены семьи? – робко поинтересовался гость, прежде чем сесть за стол.

– Мой муж приедет поздно, у него важная встреча сегодня. Мой сын с невесткой уехали в США на три недели, оставив нам на радость сынишку. А Зара еще не успела обзавестись собственной семьей, – сообщила Гарине.

– Немного пообщавшись с вашей дочерью, я сполна оценил как ее исключительные интеллектуальные способности, так и внешние данные. И мне думается, что тот мужчина, который завоюет ее сердце, будет одним из самых счастливых людей на земле.

– Благодарю вас, господин Назим, за столь лестные слова. Мне как матери всегда приятно слышать подобное о своих детях. Хотя Зара всегда сердится, когда ее хвалят.

– Она достойна гораздо более громких слов. Мне не терпится познакомиться с Вашим супругом, – продолжил Али. – Он скоро будет?

– Я думаю, он может сильно задержаться. Как только он придет, то непременно к нам присоединится.

Когда Али после сытного ужина, сидя за чашкой кофе, потянулся за сочной пахлавой, обильно пропитанной медом, раздался звонок в дверь. Зарвард побежала открывать. Али же отложил выбранный кусок пахлавы в свою тарелку, решив попробовать угощение после того, как познакомится с хозяином. Он вытер слегка липкие пальцы салфеткой и, как и полагается по этикету, привстал со стула в ожидании вновь прибывшего человека. После долгого сидения его ноги немного затекли, и вначале ему было дискомфортно стоять. Поэтому он левой рукой опирался на свою трость, а правую освободил для приветствия хозяина.

Когда перед Али предстал Патрик, тот вначале не поверил своим глазам. Он застыл на месте, не будучи способен что-либо промолвить. Это был один из самых ужасных моментов в жизни Али. И не будь он от природы столь крепким духом человеком, то его непременно хватил бы инфаркт.

Патрик тоже понимал всю трагичность и неловкость данной ситуации. Он робко попытался вступить в диалог с Али.

– Простите за мое бесцеремонное вторжение. Я понимаю, что вы, возможно, ненавидите меня. Но ты не случайно здесь оказался, Григор. Ты не гость, ты член нашей семьи. Я многое должен тебе рассказать. Это покажется тебе невероятным, но ты должен мне поверить. – Патрик резко перешел с официального тона на неформальный.

– Как ты смеешь со мной так разговаривать! – отдышавшись, вступил Али. – И что за кличкой меня обзываешь? Теперь мне ни за что не смыть с себя этот позор. Как можно было зайти в дом к своим врагам! Будь проклят тот день, когда я принял решение приехать в этот город, будьте прокляты вы все, армяне.

– Поверь, ты мой брат. Турки отобрали тебя у моих родителей, и ты воспитывался не в родной семье. Отец и мать мечтали тебя найти. К сожалению, их уже нет на свете. Но мне бы хотелось, чтобы ты побывал в их доме, – не успокаивался Патрик.

– Как ты смеешь порочить честь моей семьи, грязная свинья! – Али замахнулся тростью, чтобы ударить Патрика по голове, но не попал.

В этот момент в пижаме прибежал маленький Арам. Успевший уснуть, он проснулся от шума в гостиной.

Увидев малыша, бранящиеся замолчали. Арам, протирая свои сонные глаза, обратился к Патрику:

– Дедушка, спой «Арна орор».

– Не сейчас, родной. Иди спать, – попытался поскорее отправить в спальню внука Патрик.

Малыш никак не унимался и Патрику пришлось в этот не самый подходящий момент спеть. Вначале голос его немного дрожал. Затем его тембр приобрел бархатистость. Малыш расплылся в улыбке, радуясь тому, что получил желаемое. Ему нравилась эта песня, слова которой он не понимал. Он обычно слушал ее, находясь в постели, после чего непременно засыпал. И если ко времени его сна дедушка находился рядом, то он просил его спеть эту магическую для него песню. И дедушка ему никогда не отказывал.

Али же, услышав эту песню, опустился на стул. Его выражение лица резко изменилось. Выражение гнева испарилось, сменившись растерянностью. В его душе что-то всколыхнулось. И причиной всему была эта мелодия. Но что в ней таилось, он не мог понять, но непременно хотел узнать.

Молча дослушав колыбельную, Али обратился к Патрику:

– Откуда вам известна эта песня?

– Мне ее в детстве пела мама, – ответил ошарашенный такими переменами в Али Патрик.

– Отвезите меня в дом ваших родителей, – окончательно удивил Патрика Али.

***

Фары автомобиля, управляемого Патриком, пробивали кромешную темноту. Темно-синий «Рено» неспешно катился по дороге, опоясывающей морской берег. Моря в темноте практически не было видно. Лишь шум волны периодически прорывался в салон автомобиля через слегка приоткрытое окошко. Патрик и сидящий рядом Али за весь путь не проронили ни слова. Каждый был погружен в свои мысли. В сознании Али что-то поменялось. Но он окончательно не мог понять, что именно. Ему сложно было воспринять новые реалии. Он жаждал получить веские доказательства, а еще лучше – опровержения всему тому, что он услышал. Али решился ехать в загородный дом лишь с этой целью. Человек, который сидел рядом с ним, по-прежнему являлся чужим и вызывал негативные чувства, хоть и в меньшей степени, чем ранее.

Али вновь погрузился в воспоминания. Он пытался прорвать пелену, окутавшую его уже немолодое сознание, и как можно глубже проникнуть сквозь года. Неимоверным усилием ему удалось вспомнить некоторые эпизоды из раннего детства. Во всех деталях предстала перед его глазами женщина, к которой отчего-то тайно выводила его няня. Эти визиты были мимолетными и таили некую опасность. Она каждый раз приносила подарки, нежно гладила волосы малыша, а на прощание целовала. Али не знал, кто она, но хотел, чтобы незнакомка была его матерью, которой он не знал. Ему был неприятен образ строгой женщины на фотографии, к которой отсылал его отец на все его расспросы о матери. После переезда в Германию он больше с ней не виделся, так и не разгадав тайну ее личности.

Они подъехали к одному из частных домов, коих в этой местности было множество. Дом, перед которым они остановились, был из числа внешне неприметных. Патрик открыл ворота, и они заехали во двор. Свет фар помог ему в темноте найти скважину замка и отворить дверь. Включив свет, жестом руки он пригласил гостя войти в дом. Али с некой опаской переступил порог дома. Несмотря на то, что здесь никто не жил, в доме царили чистота и порядок. Патрик старался каждую неделю приезжать сюда со всей семьей. А Гарине с Зарвард обязательно убирались в доме.

Патрик прошел в гостиную и начал разжигать камин. В это время Али внимательно рассматривал все вокруг. Ему было все интересно, даже то, как расставлена мебель. На одной из стен висела большая цветная фотография. Али подошел ближе, чтобы рассмотреть ее. Его как будто ударило мощным разрядом тока. Все тело охватила дрожь. Лица на фотографии точь-в-точь походили на те, что он видел во сне в отеле. Это было невероятно.

– Это одна из последних фотографий, на которой изображены наши родители. Я ее повесил после их смерти. Все остальные детали я сохранил в том виде, как они были при их жизни. Они покинули этот мир почти одновременно. Сначала ушел отец, а буквально через два месяца за ним последовала мама. Хотя она ничем не болела.

Али, не отрывая взгляд от фотографии, молча слушал Патрика. Затем он последовательно и очень внимательно вглядывался в лица людей, изображенных на старых фотокарточках. По его выражению лица можно было предположить, что он их всех узнавал. Али уже не сильно удивился, когда на одной из них он увидел образ женщины, которую вспоминал по дороге сюда.

– Кто она? – указывая на фотографию, спросил Али.

– Ее звали Наджат. Она спасла наших родителей, и благодаря ей я смог найти тебя.

– Ты мог бы меня оставить здесь? – обратился к Патрику Али.

– Я могу остаться с тобой, – произнес после некоторой паузы сконфуженный Патрик.

– Я должен побыть один. Не волнуйся, со мной все будет в порядке, – настоял на своем Али.

Оставшись наедине со своими мыслями, Али стоял напротив камина и наблюдал, как, потрескивая, горят сухие дрова. Несмотря на глубокую ночь, сон не одолевал его. Внутри него тоже горел огонь. Он обжигал все его органы.

Из кармана пиджака Али достал паспорт и с отвращением взглянул на изображенный на обложке полумесяц. Затем швырнул паспорт в камин и наблюдал, как медленно в огне плавится документ, как искажается его лицо на фотокарточке, как растворяются буквы в его имени и фамилии.

Затем он последовательно стал бросать в камин все, что на нем было надето, и абсолютно нагой стоял посреди комнаты. Если бы он мог содрать с себя кожу, то непременно сделал бы это и тотчас предал бы ее огню. Но, к сожалению, это ему было не подвластно. Он упал на колени, закрыл лицо ладонями и зарыдал. Это были скопившиеся за восемьдесят восемь лет слезы, которые он не выплакал. Слезы по родителям, по своему народу, которых он считал врагами.

Рано утром не сомкнувший глаз Патрик приехал к дому родителей, спешно вошел в гостиную и остолбенел. Он увидел, как, скрючившись, с опущенной головой Али, абсолютно голый, сидел перед потухшим камином. Он показался Патрику худощавым морщинистым младенцем.

Патрик подошел к брату, укутал того своим пиджаком и крепко обнял. И они оба, не стесняясь слез, заплакали.

– Как меня зовут, брат? – прошептал старик.

– Григор, – сквозь слезы ответил Патрик.

***

Уже вторую неделю Григор, оставаясь в доме Патрика, ждал оформления армянского паспорта. Ему не терпелось отправиться в Армению и очутиться на родной земле. И наконец Патрик пришел с хорошей новостью. Паспорт нового гражданина Армении Григора Симоняна был готов. Теперь путь на родину для Григора был открыт.

В аэропорту Марселя в это майское утро было многолюдно. Но Али не обращал ни на кого внимания, поскольку был сильно взволнован предстоящей поездкой. Он себе даже и представить не мог, что обратный путь будет столь отличен от ранее предполагаемого. Григор любил бывать в аэропортах, независимо от того, встречал ли кого-то, провожал или сам улетал. Аэропорты для него были символом перемен, началом чего-то нового. На этот раз его ощущения во много крат усиливались.

До вылета оставалось около двух с половиной часов, и, прежде чем подойти к стойкам регистрации, братья сели за свободный столик кафе, расположенный в холле главного терминала, чтобы выпить по чашечке кофе. Лучи утреннего солнца проникали сквозь стеклянные витражи здания аэропорта, падая у ног Григора. За окном виднелись зеленеющей кроны деревьев. Гостеприимный Марсель прощался с путниками.

Спустя четыре часа тридцать пять минут самолет из Марселя приземлился в аэропорту «Звартноц» в Ереване. Весь полет Григор прокручивал ленту своей жизни. Он корил себя за то, что ему было неподвластно изменить. Он летел на родину, чтобы покаяться перед ней, чтобы вымолить у нее прощение.

Ереванское солнце было не менее ласковым, чем марсельское. Оно для них было роднее и теплее. Из окна такси Григор смотрел, как переливаются розовые камни домов, и он с ними мысленно беседовал. Он завороженно смотрел на меняющиеся пейзажи, словно новорожденный младенец, впервые познающий мир. Это было его точкой отсчета. Этот день значил для него гораздо больше, чем восемьдесят восемь лет, прожитые им до этого.

Несмотря на преклонный возраст, Григор упросил брата отправиться в поездку по различным регионам Армении. Он беседовал с людьми с помощью Патрика, подолгу сидел на скамейках, установленных рядом с древними церквями и часовнями, углубляясь в свои мысли. Придя в Хор Вирап, он снова уселся на скамейку и пристально уставился на Арарат. Сколько раз он видел его с той стороны, не задумываясь о том, что однажды взглянет на него с другого ракурса. Как же красив и могуч был седовласый гигант с этой стороны. Он не мог отвести взгляд от безмолвного свидетеля неимоверных страданий своего народа. Григор уговорил брата оставить его здесь одного. И, несмотря на то, что Патрик не хотел покидать его, все же сумел настоять на своем.

Григор неподвижно сидел на скамейке и смотрел вдаль. Солнце клонилось к закату. Он закрыл глаза, и его лицо озарилось счастливой улыбкой. По его морщинистым щекам медленно скользнули слезы. Возможно, это были самые горькие слезы в его долгой жизни. Они были настоящими. Его бездыханное тело теплилось в лучах медленно скользящего армянского солнца. Наконец его душа обрела покой.

РОБЕРТ ЦАТУРЯН

[1] Французский антифашист армянского происхождения, один из руководителей французского сопротивления в годы оккупации Франции немецко-фашистскими войсками, национальный герой Франции, рабочий коммунист, поэт и переводчик.

[2] Мастер (арм.)

[3] «Добрый день» (тур.)

[4] Эрих Фридрих Вильгельм Людендорф (1865-1937) – германский генерал-полковник. Начальник штаба Германского верховного командования во времен Первой мировой войны.