Забавные рассказы Мокса

КУЛЬТУРНЫЙ КОД

Приложения:

11. Сурсцы и солнце

Когда сурсцы каждый четверг рано утром идут на рынок, солнце бьет им в глаза, а вечером, когда с рынка идут домой, опять же солнце им бьет в глаза.
Однажды они сказали:
— Это солнце чинит нам несправедливости, пойдем в суд жаловаться на него.
Собрались вместе, пришли к кадию*, сказали:
— Солнце притесняет нас!
Спросил [кадий]:
— Как так?
Ответили:
— Да вот, как в четверг поутру мы, сельчане, идем на рынок — оно бьет нам в глаза, а вечером, когда уходим — опять же бьет нам в глаза. Так вот мы пришли к тебе, чтобы ты взыскал с него; если же ты не взыщешь с него, мы переселимся отсюда.
— Верно вы говорите, обязуюсь вам взыскать с него: а вы приходите на рынок каждую среду под вечер, а уходите в пятницу поутру.
Сурсцы так и сделали. Солнце уже ни крошечки не било им в глаза.
Сказали:
— Вот это — судья! Уж мы никогда от него не отступимся.

*кадий — мусульманское духовное лицо, мулла и судья, отправляющий правосудие по законам шариата

12. Сурсцы и творог

Сурсцы встали, взяли мешок тана*, чтобы идти на рынок. Пришли к реке, там сказали:
— Не можем мы взвалить на себя этот тан, [чтобы] снести на рынок! Вывалим тан в реку, пусть плывет до самого рынка, пойдем, там отделим, потом продадим.
Пришли к рынку, взяли палку, задрали штаны, бросились в реку,стали кричать:
— Тан, отделяйся, тан отделяйся, тан отделяйся! Ну, а тан уплыл в Джезире.

*тан — род творога, полученный не из простокваши, а из варенца, мацуна. Заготавляется на зиму, широко применяется в пищу в различных видах

13. Сурсец и соль

Один человек из Сурса собрался и пошел за солью в Сархал. Приходит за солью, взваливает соль на спину, возвращается. Дом его тестя был в Бесеинце. Говорит:
— Как же мне идти в дом к тестю с ношей? Стыдно мне. Берет, прикрепляет веревку в своей ноше, привязывает джувал* к кусту, опускает в воду, сверху наваливает кучу камней, идет в дом к тестю. Под вечер возвращается, приходит, смотрит: джувал плавает по воде.
Говорит:
— Чтоб у взявшего отец издох, как собака! Кто это узнал что тут была соль, опорожнил [мешок], унес [соль], да еще привязал пустой джувал поверх воды.

*джувал — мешок переметный

14. Сурсцы и изюм

Сурсцы приходят на рынок; покупают один чарек* черного изюму и уходят. Под их деревней есть поле, называется Длинное поле. Вынимают изюм, кладут его там [на землю], едят. Была там плюшка коровьего помета, а в ней — полно жуков. Жуки хотят удрать, а те торопятся к жукам, друг другу говорят:
— Давайте есть имеющих ноги, безногие ведь наверняка будут наши.

*чарек — «четверть», наименование монеты и меры веса. Как серебряная монета составляет четверть меджидиэ, т. е. пять гурушей, 40 копеек; как вес — четверть ксана (см.), или 60О драмов. около 2.4 кг.

15. Как сурсцы соль посеяли

Сурсцы пошли, вспахали поле, сказали:
— Довольно нам покупать соль; посеем соль, чтобы больше уже не покупать соли.
Посеяли мерку соли, прошло два дня, сказали:
— Пойдем, не пробилась ли наша соль.
Пришли, видят — поле растрескалось. Один засунул язык в трещину, а фаланга* укусила ему язык. Живехонько выдернул язык, сказал:
— Ого, какая же наша соль уже теперь острая!

*фаланга — очень крупный мохнатый паук, укус которого чрезвычайно болезнен и опасен ввиду постоянной загрязненности челюстей [паука] мертвечиной. Обычно в армянском [языке] словом «карич» называется скорпион, а фаланга — [словом] «морм».

16. Как хакукцы иголку посеяли

Из Хакука пришли на мукысскнй рынок, купили иголку на семена, понесли, посеяли на ниве. Два года прошло, ничего не выросло. А они сказали:
— Жалко, пропала наша иголка.
Пошли в Бедар, принесли сорок сит, просеяли все поле, отделяя землю от камней, — иголка так и не нашлась.

17. Сурсцы и каток

В Сурсе упал с крыши и разбился каменный каток*. Сказали:
— Понесем, бросим в реку, пусть размякнет, тогда и сошьем куски.

*каток — цилиндрический каменный вал, которым укатывают и утрамбовывают землю на крыше для предохранения от протечки

18. Сурсцы и кувшин

В Сурсе маленький ребенок остался дома один. Встал, засунул руку в кувшин — и рука уже не лезет обратно. Тогда собрались все сельчане, сказали:
— Как сделать, чтобы рука этого мальчика вышла?
Потом сказали:
— Отрежем руку, вытащим.
Отрезали руку, все же не выходила. Тогда разбили кувшин и лишь после этого вытащили.

19. Царское житье

Один сурсец вернулся из Стамбула, сказал сельчанам:
— Ну вас к черту, ну и житье же у вас! Один только царь пользуется жизнью, каждый его глоток пищи — червонец*.
Один из того угла сказал:
— Пожалуй, одно масло — все эти его глотки.

20. Сурсский календарь

По четвергам сельчане варят похлебку из тана, чтобы поесть, собраться с умом и пойти на рынок торговать. А по воскресеньям варят похлебку из отрубей.
Сурсцы как-то в воскресенье сварили похлебку из отрубей, поели, а во вторник сварили похлебку — на этот раз из тана. Один сурсец поел, встал, пришел на рынок, сказал:
— Почему это вы лавки не открыли?
Сказали:
— А что, разве сегодня четверг, чтобы мы открыли лавки?
Сказал:
— Почему же у нас сварили похлебку из тана, ведь похлебку из тана у нас варят по четвергам. Нет, вот пойду я домой — не позавидуешь хозяйке, когда она попадется мне в руки!

21.Спор из-за выгона

Гинеканццы и сурсцы спорили из-за выгона. Гинеканццы говорят:
— Наш луг!
Сурсцы говорят:
— Наш!
Во время покоса они сказали:
— Отнесем на луг еду. Чья еда будет горячее, тому пусть и достанется луг!
Сурсцы встали, приготовили яичницу, гинеканццы же сварили похлебку из проса. И те и другие как следует вскипятили. Сельчане обеих деревень понесли. Пока донесли, сурсская яичница застыла, а похлебка гинеканццев еще кипела; ведь яичница же скоро застывает.
Луг достался гинеканццам.

22. Новые башмаки

Несколько баб из Сурса — все надели красные башмаки, пошли, сели на мосту, свесили ноги и остались так [сидеть] до вечера.
Один пришел, сказал:
— Что же вы не идете домой?
Они сказали:
— Будь мы прокляты, так ведь мы не можем узнать, где чьи ноги, чтобы встать и пойти.
А он взял палку, принялся за их ноги — ударил раз да еще раз. Тогда уже каждая подобрала свои ноги, встали, пошли домой.

23. Сурсская похлебка

В Сурсе однажды воробей околел в луже. Один человек из этой деревни пошел, увидел, позвал сельчан, сказал:
— Идите, поедим жирного навара.
А сельчане встали, каждый взял немного хлеба, пошли, сели вокруг лужи, взяли хлеб, обмакнули в этот навар, поели.

24. Как сурсцы подать носили

Сурсцы собрали царскую подать, взяли, пронесли полдороги до Длинного поля, сказали:
— Дорога в снегу, не сможем мы идти в город, уже смеркается*. Воткнем тут шест, деньги вот в рукавице, прикрепим ее к концу шеста, чтобы кто не унес, пока поутру придем, [а потом] понесем в хукумет* и сдадим.
Прикрепили [рукавицу] к концу шеста, пошли домой. Поутру пришли, видят: рукавица на месте, сняли ее, посмотрели, видят: деньги унесли, нагадили в нее, снова прикрепили к концу шеста.
— Что деньги унесли — это просто. Но удивительно, как это взобрались, уселись на конце этого шеста, нагадили в эту рукавицу!

*хукумет — «присутственные места» и занимаемое ими здание, где сосредоточены все административные и финансовые местные учреждения; от слова «власть».

25. Сурсцы и тыква

Говорят, сурсцы понесли тыкву, положили под стеной церкви святого Иоанна. Прошел месяц, один мужик проходит, смотрит, видит: тыква принялась на стене, выросла. Приходит домой, сельчанам говорит:
— Ох-ох, у нашего святого Иоанна кила. Идите, пойдем посмотрим, как теперь быть.

26. Хакукцы и тыква

В Хакуке упало на землю тыквенное семечко, зазеленело, завязалась тыква. Дети пошли, увидели — что-то свисает со стеблей, сказали:
— Что это такое?
Сельчане все собрались, сказали:
— Ей-ей, у святого Саркиса грыжа.

27. Храбрые хакукцы

В Хакуке один человек пошел рубить молодые ветви. Ударил косарем, отрубил себе палец. В чем же виноват косарь?
Решили:
— Бросим косарь в солому, сожжем его.
И вот огонь перекидывается на деревню, вся она занимается. Все убегают вон, только одна кошка остается, взбегает на крышу церкви, садится, а шерсть у нее опалена, умывается и шерсть расчесывает.
Сельчане приходят, видят, говорят:
— Кошка клянется, говорит: «[Клянусь] этим храмом и этим лбом, съем вас!»
Пугаются, убегают.

28. Храбрые хуторяне

На одном хуторе было так много мышей, ну а кошки не было. Однажды пришел в гости свояк, подали еду, женщины встали, взяли каждая в руки по дубинке. Свояк сказал:
— Это зачем, что они будут делать?
Сказали:
— Да ведь у нас так много мышей, что мы не можем есть: мыши накидываются на нас; поедим, кончим, потом мы берем палки, чтобы женщины поели.
Свояк сказал:
— Я вам пришлю кошку, чтобы всех мышей съела. Прислал кошку, прибыла. Мыши около обеденного столика снуют, как на свадьбе. Кошка переловила мышей.
Однажды хозяин решил вытрясти платье, снял платье, опустился на корточки, а кошка сразу прыгнула, вцепилась. Люди напугались, встали, убежали, переселились оттуда.
Однажды сказали:
— Ну-ка, пойдем посмотрим, что делает наша кошка? Пришли, не посмели войти в деревню, посмотрели [с такого расстояния], как отсюда до Дашта. Кошка на крыше церкви умывается: облизывает языком лапу, прикладывает ее к мордочке. Сказали:
— Ей-ей, кошка говорит: «[Клянусь] этим лбом, этим храмом, если придете — съем!»
Снова удрали, ушли.

29. Хакукцы и котята

В Хакуке ребенок держал в руках мясо. Подошла кошка: вырвала мясо, да и палец ему укусила, пошла кровь.
Сельчане забрали свой скарб, говоря:
— Эта кошка съест нас, — и убежали.
Ждут несколько дней, приходят посмотреть, как там дела. Видят: эта кошка окотилась двумя-тремя котятами. Как увидели, сказали:
— Хорошо, что у них глаза еще не открылись, как откроются — съедят нас всех.
Быстренько встали, опять удрали.

30. Хакукец и куропатка

В Хакуке один мужик идет как-то в горах, видит: куропаточка сидит в гнезде; куропаточка улетела, а человек говорит:
— Я сяду в это гнездо, выведу маленьких, научу их летать, стану куропаточкой.
Несколько дней просидел, не вывел птенцов, а как не смог вывести, сказал:
— Довольно мне высиживать, теперь я полетаю.
Как полетел со скалы, свалился вниз, стал как сушеная груша.

31. Качетцы и мед

В Качете несколько человек пошли по горам, увидели большую скалу. Смотрят, видят в середине этой скалы дыра: пчелы влезли в нее, нанесли меду. Как солнце нагрело, мед растаял, просочился и стек вниз. Увидели они, что птицы летят туда, едят, вот и они собрались вокруг камня, ведь и им тоже хочется! Что ни делали — и рука не достает и не могут забраться и принести, чтобы поесть.
Ну, они пошли принесли хворостяную борону, сказали:
— Сделаем одного из нас птицею, пусть слетает, немного [еды] принесет, поедим.
Привязали борону одному к спине, повели его на верхушку скалы, бросили вниз, а сбросив, кричат:
— Крыли, крыли, лети сюда, мед вот в этой стороне!
Да разве может он подлететь? Бац, шлепнулся, стал как сушеная груша.

32. Нетерпеливый ткач

А это было в нашей деревне.
Был некто Само, выучился он ткать, принес спутанную основу на станок, запутался в ней, не смог ткать. Сказал:
— Мама, это не ткется!
Сказала:
— Родной, потихоньку тки!
Сказал:
— Мама, что мне делать, когда это сотку, что потом делать?
Сказала:
— Когда это соткешь — другое, то соткешь — другое…
Сказал:
— До каких пор: это сотку — потом другое, то сотку — потом другое?!
Хватил ножом, резанул основу, ушел в Стамбул, все еще не вернулся.

33. Арнанццы и заяц

Однажды арнанццы поймали живьем зайца и принесли его в деревню. Сельчане собрались, сказали:
— Куда бы это нам посадить зайца?
И сказали:
— Посадим его в калатун*.
А калатун был ведь открыт с одной стороны, да и дверных створок не было. Принесли зайца, пустили в калатун, а поперек двери положили ярмо. Пошли домой. Поутру встали, пришли, видят: зайца нет. Ну, разве же заяц останется в калатуне?
Сказали:
— Как этот проклятый удрал? Староста Саак сказал:
— Ей-ей, я знаю, как он ушел: наверняка, он ушел через эту дырку для палочки ярма.
Сельчане сказали:
— Ей-ей, староста прав! Вот досада, и зачем мы не заткнули эту дыру!

*калатун — гумно при горных жилищах, обычно на кровле, имеет и полузакрытую часть в виде трех стенок под своей крышей

34. Арнанццы и оспа

В ущелье Кайтанца была оспа. Арнанццы боятся, говорят:
— Ах, только бы оспа не пришла к нам в деревню, больше ничего нам не надо.
Однажды вечером один мужик увидел светлячка под плитой на крыше и сказал:
— Арнанццы, идите, оспа пришла к нам в деревню. Сельчане пришли, увидели, сказали:
— Пойдем же принесем наши ружья, убьем, прогоним из нашей деревни, пусть убирается.
Пошли, принесли ружья, взяли светлячка на прицел. А светлячок ведь — жучок, улетел, ушел.
А в тот год оспа как раз не пришла в Арнанц. Сказали:
— Видели, как ружьем мы прогнали оспу?

35. Арнанццы и ящур

Когда скот заражается ящуром, у него болят ноги. Однажды во всем Мукысе был ящур, а в Арнанце его не было. Степан из Арнанца пошел в поле, поливал. Колючка попала ему в ногу, он, прихрамывая, пошел домой. Сельчане увидели, сказали:
— Ой, этот проклятый Степан принес ящур в нашу деревню, наш скот падет, давайте убьем его, пока наш скот не заразился.
Степан живо побежал к Питрусу из Кайтанца, сказал:
— Вынь эту колючку из моей ноги, мои односельчане меня убивают.
Ну, Питрус вынул, только тогда избавился тот от убиения.

36. Бык-земляк

Один мужик из Арнанца продал быка в Кычав. А дочку выдал замуж в Хаварис. Один мужик из Кычава пришел как-то в Хаварис. Дочь того человека, что продал быка в Кычав, была в Хаварисе. Когда кычавец пришел в Хаварис, эта женщина пошла поговорить с ним.
Ее спросили:
— Девушка, кем он тебе приходится?
Сказала:
— Он из деревни быка моего отца.

37. Как сипцы напились

Сипцы в четверг на масленой принесли водку, выпили, опьянели, пошли домой. Настала суббота на Вардавар. Все идут на богомолье в Путки. Сипцы тоже пошли, пришли к Красному мосту*, сказали:
— Да ведь мы, и правда, в четверг на масленой водку пили, ну-ка, прикинемся пьяными.
Один сказал:
— Как же нам прикинуться пьяными, ведь мы не знаем, как нужно поступать.
Другие сказали:
— Как мы не знаем? Пойдем задом наперед, люди скажут: «Вот так напились!»
Пошли они задом — двое с моста упали в реку, утонули, и богомолье их расстроилось. Пошли, выловили этих двух, принесли домой.
Сказали:
— Почему эти двое упали в реку? Сказали:
— Ей-ей, в четверг на масленой мы выпили водки, напились. Пойдем, — сказали, — задом по мосту, чтобы люди сказали: пьяные!» Пошли мы задом, двое и упали в реку. Но не беда, теперь мы научены, больше никогда не упадем, вот что делает пьянство с человеком!

38. Как церковь передвигали

В одной деревне церковь была далеко от деревни. Сельчане сказали:
— Мы зимой ходить в церковь не можем, не знаете ли, как нам ее приблизить к деревне.
Один человек сказал:
— Пусть поп станет на престол, голову через окошко высунет наружу, накинем на нее веревку, будем тянуть, поп будет встряхиваться, а церковь сдвигаться.
Потянули — шея у попа удлинилась, а потом порвали шею, выдернули наружу, видят — голова покатилась.
Сказали:
— Что это такое, это же не наш поп, у нашего попа было еще и тело!
Сказали:
— Понесем, попадью спросим. Понесли. Попадья катала тесто.
Сказали:
— Ну-ка, посмотри, это наш поп или нет?
Посмотрела, сказала:
— Ей-ей, не знаю; когда наш поп ел, борода у него тряслась; испытаем, дадим ему немного похлебки — ну-ка, будет ли трястись борода?

39. Ловкая баба

В Хакыльване одна женщина очень любила своего дружка. Хотелось ей пойти к дружку. Что ни делала, не было возможности пойти. Тогда сказала дружку:
— Я притворно заболею и умру; как меня похоронят, ты приходи вечером, отрой меня.
Тот человек сказал:
— Ладно.
Женщина заболела, умерла. Тот вечером пошел, отрыл, взял ее — и бежать. Пошел в Шатван, там поселился. Оставался он там год, а муж той женщины пошел в Шатван по делу. Увидел, что его жена там, просевает рожь.
Человек удивился, сказал:
— Ай да баба, в Хакыльване умирай-баба, а в Шатване рожь просевай-баба!

40. Поп-малоешка и дьячок-обжора

Были поп и его дьячок; отправились службу [по деревням] совершать*. Пошли в дом, где должны обедать,— поп скоро отодвигается от еды, он малоешка, а дьячок — обжора, остается голодным.
Встают, идут по дороге; попалась там палка от ярма, дьячок берет ее и принимается за попа — бьет не раз, не десять, не сто раз. Говорит:
— Поп, не хватит ли оставлять меня голодным? Теперь запомни, поп, эту палку!
Идут они в другой раз, служат обедню, идут опять в дом, где заказывали обедню, садятся, едят. Говорит дьячок:
— Поп, палка!
— Чудак,— говорит поп,— жуй себе, то место болит! Ну, поп и пожевывает, пока дьячок набивает себе брюхо.

* службу церковную совершать, кроме обедни, у армян можно и вне стен церкви; поэтому священник с дьячком обходили деревни, в которых нет церкви, и совершали мелкие службы ; кормились они по очереди в разных домах или в том доме, где получали заказ на литургию.

41. Два лгуна

Спаркиртский лгун сказал:
— Пойду к мукысскому лгуну — ну-ка, кто кого пересилит? Пришел, встретил мальчика:
— Эй, ты чей сын?
Сказал:
— Я сын мукысского лгуна.
Сказал:
— Твой отец дома, чтобы мне пойти к нему?
Мальчик сказал:
— Нет!
Сказал:
— А куда же он ушел? Мальчик сказал:
— Небо лопнуло, мой отец пошел, влез на ревенное дерево, небо латает.
А мужик сказал:
— Ой-ой, это сын и так врет! Как же я с самим справлюсь? Тут же повернулся, пошел к себе домой.

42. Спор на Красном мосту

Двух молодух (одна была из Пыртнута, а другая — из Сипа) ведут в гости в дом тестя. Ведут, а там мост есть, называют его Красный мост.
Один говорит:
— Я перейду!
А тот говорит:
— Твоя молодуха потопчет мою молодуху! Много они спорили друг с другом. И ни тому не пройти, ни другому. С горя уж не идут через мост, [а] каждый взваливает на спину свою молодуху, переносит через реку.

Продолжение

Публикуется по: Орбели И.А. Фольклор и быт Мокса. М., Главная редакция восточной литературы изд-ва «Наука», 1982