Продолжаем публикацию повести Эдуарда Атанесяна «За чертой истины».
«… Эта книга о человеческих трагедиях, которые являются следствием реализации множества истин. На основе одного лишь фрагмента из череды событий, связанных с конфликтом между Азербайджаном и Нагорным Карабахом, автору удалось убедить читателя в состоятельности этого, на первый взгляд, парадоксального утверждения…» (Александр Григорян, политолог, эксперт по вопросам Кавказского региона)
ГЛАВА 4
Солнечные лучи пробивались сквозь узкие щели в двери и, вспоров темноту подвала, продолговатыми пятнами ложились на земляной пол, на поверхности которого виднелись большие и маленькие булыжники, наполовину скрытые в земле. Если бы в старой, изъеденной червями деревянной двери, еле державшейся на двух ржавых петлях, было бы что-то человеческое, то она непременно возгордилась бы. И было за что. Ведь впервые за последние десятилетия на ее долю выпала почетная и ответственная участь – скрывать за своими девятью параллельными и двумя перпендикулярными досками нечто более ценное и значимое, чем зимние запасы картофеля и разный домашний скарб. Конечно, наша дверь не могла похвастать своей непреодолимостью, однако это ничуть не принижало ее нынешнего статуса: в глазах пленников она была олицетворением физической и метафизической границы, разделявшей реальность на две неравные части: светлый мир свободы и темный подвал плена. И даже видимая хрупкость этой границы, казалось, была призвана в лишний раз усилить переживания пленников. Сюда доносился шум ветра, игравшего в саду среди молодой листвы деревьев. Иногда, поддавшись очередному порыву ветра, листья перекрывали путь солнечным лучам, и пятна на полу начинали дрожать и принимать причудливые очертания: казалось, дверь многозначительно подмигивала находящимся внутри.
Алекс лежал на боку и смотрел на золотистую взвесь пыли, парящую в солнечных лучах. Даже и не верилось, что в прохладном и влажном воздухе подвала могло быть столько пылинок. Тем более, что вместо ее запаха ощущался терпкий, отвратительный запах какого-то растения, видимо, попавшего сюда с охапкой прошлогоднего сена. Он оторвал веточку и поднес к свету. Запах усилился. Растение имело острые, с мелкими зубцами по краям, листья и мясистый стебель. Запах стал невыносимым. «Какая гадость», – он отбросил растение в сторону и, оттерев пальцы о сено, повернулся в сторону детей. В глубине помещения их не было видно, но было слышно, как они о чем-то настороженно шептались.
Вот уже несколько дней Алекса не покидало ощущение нереальности происходившего. «Нет, этого не может быть, потому что это неправильно», – думал он. На улице стоял приятный весенний день. Сквозь щель в двери было видно теплое майское солнце и синее безоблачное небо. Порывы ветра доносили шелест листьев и пение птиц, спрятавшихся где-то среди деревьев. Казалось, сама природа навевала мысли о внутреннем созерцании и гармонии, однако щемящее чувство неизвестности и опасности ни на секунду не покидало его: он был пленником, и его судьба целиком зависела от планов, а, возможно, даже и настроения этих людей.
Мысленно он вновь вернулся назад. Произошедшее казалось кошмаром и даже не верилось, что с момента пленения прошло не более суток. События вновь и вновь проносились у него в голове.
Тогда, увидев нацеленный на него автомат, он от неожиданности выпустил рукав куртки и медленно потянулся к облицованному в пластик журналистскому удостоверению, висевшему на шее.
– Я журналист, я гражданин США, – успел выговорить он прежде, чем его сбили с ног и обшарили карманы, видимо, неправильно истолковав жест.
Уже лежа вниз лицом, придавленный коленом в спину и чувствуя затылком холод автоматного ствола, он услышал доносящиеся снизу стоны Джорджа. Его не было видно, а Алекс не слышал выстрелов и очень надеялся на то, что проводник просто упал со стены и ушибся. Происходящее казалось нереальным как сон.
Пока журналисту связывали за спиной руки, он успел повернуть голову в сторону стены. Там стоял один из незнакомцев и целился вниз из автомата, к стволу которого была приделана странная толстая труба. К афганцу подошел одетый в черное бородатый человек с большим армейским биноклем в руках – видимо, командир. Указав пальцем вниз, он обменялся парой фраз с боевиком, и тот спустился вниз. Когда через минуту он обратно вскарабкался на стену, в руке у него была куртка и фотоаппарат, оставленный Алексом внизу. Джордж между тем продолжал стонать, и это обнадеживало. Человек в черном внимательно осмотрел фотоаппарат и, открыв его, вынул пленку и собственноручно засветил. Следующим предметом, привлекшим его внимание, стал паспорт американца. Перелистав его и бегло осмотрев бумажник, он подошел к Алексу, которого уже усадили на землю спиной к проходу в стене.
– Это недоразумение, вы не имеете права. Кто-нибудь говорит по-английски? – Алексу не переставало казаться, что происходящее – результат недоразумения, ведь еще утром ему обещали, что поход в горы вполне безопасен, что линия фронта проходит далеко на востоке, и что там, в горах нет ни мин, ни военных.
– Я гражданин США, а не лицо, участвующее в конфликте, и я защищен международными конвенциями. У вас будут проблемы с начальством…
Командир боевиков подошел и, приподняв раскрытым паспортом подбородок Алекса, заглянул ему в глаза.
– Ты действительно тот, за кого себя выдаешь, – сказал он на хорошем английском. – Что касается проблем с начальством, то могу заверить, что как раз наоборот. Кстати, я и тебе советую не переживать по поводу произошедшего. А вообще-то, мистер О’Коннел, ты появился здесь как нельзя вовремя. Этим ты не только сэкономил много времени нам, но и, вполне возможно, сохранил жизнь другим.
– Кто вы, и что вы собираетесь делать?
– Мы принимаем участие в этой заварушке с другой стороны баррикад, – усмехнулся боевик и поспешил театрально добавить, – Но это отнюдь не значит, что мы собираемся причинить вред тебе или твоим юным друзьям. С одним условием, конечно, что вы сами не будете создавать проблем.
– Что будет с Джорджем?
– Если речь идет об этом одноруком, лежащем около стены, то, ты сам покалечил его, когда выпустил из рук куртку. Судя по всему, при падении твой друг сломал себе ногу. Но не волнуйся, мы его оставим здесь: он будет нашим гонцом и поставит в известность своих о том, что вы у нас в плену. Дальше все будет делом техники, и если все сложится нормально, то через пару дней вы сможете вернуться сюда целыми и невредимыми и спокойно продолжить созерцание памятников старины.
– Но ведь нельзя оставлять раненого человека здесь без помощи, – Алекс попытался представить себе участь беспомощного Джорджа.
– Вы предпочитаете, чтобы мы взяли его с собой или считаете, что лучше вызвать карету скорой помощи? – В голосе человека в черном чувствовались нотки издевки. – А где же ваша вера? Мы ведь вверяем его не людям, а Богу. Ладно, достаточно. Нам пора идти. А пока, для вашей же безопасности, мы лишим вас свободы слова, – сказал командир незнакомцев и сделал знак боевикам.
Через минуту рты пленников были залеплены широкими кусками липкой ленты, лишавшими их возможности говорить. Один из боевиков встал в проеме стены и бросил в сторону Джорджа куртку и журналистское удостоверение Алекса. Фотоаппарат он решил оставить себе.
Через минуту командир незнакомцев получил сигналы от своих лазутчиков о том, что впереди все тихо. Он построил связанных между собой пленников в колонну и, выведя из крепости, повел на восток. Противоположный склон горы оказался более пологим, и вместо кустарников здесь росли небольшие дубовые рощицы, отделенные друг от друга открытыми пространствами альпийских лугов с высокой травой. Двое лазутчиков шли по флангам основного отряда, в двух–трех сотнях ярдов впереди. Они часто останавливались, прислушивались и внимательно всматривались в окружающий ландшафт. Несколько раз на протяжении шестичасового перехода Алексу и детям приходилось ничком падать в траву и, замирая от неизвестности, прислушиваться к бешеному биению своих сердец, но каждый раз сигнал тревоги, поданный авангардом маленькой процессии, оказывался ложным.
У каждого из незнакомцев было по небольшой рации, однако группа, по всей видимости, хранила радиомолчание: люди предпочитали общаться друг с другом жестами и лишь изредка перекидывались парой слов. Командир боевиков или «Черный», как про себя назвал его Алекс, то уходил вперед к лазутчикам, то, дожидаясь подхода остальных, взбирался на дерево и, поглядывая на часы, смотрел в бинокль. В короткие минуты отдыха, отводимые им отряду каждые полчаса, его помощники отклеивали у пленников уголок ленты и позволяли сделать пару глотков воды сквозь соломинку.
Осторожно переходя от одной рощицы к другой, процессия спустилась со склона горы и перешла грунтовую дорогу с широкими вымоинами и, перейдя небольшой ручей, протекавший по дну пологого оврага с крутыми глиняными склонами, начала подъем по лесистому склону горной гряды, за которой в наступающих сумерках виделась подернутая сизой дымкой широкая равнина, уходящая далеко на восток.
Судя по всему, вооруженные незнакомцы были неплохо знакомы с дорогой и не боялись встретить на пути непрошеных гостей. С наступлением темноты они не только не умерили темпа ходьбы, но наоборот, стали подгонять своих пленников. Не зная и практически не видя дороги, дети постоянно спотыкались, и шедший впереди американец несколько раз оказывался на земле, увлекаемый тяжестью падающих детей. Одетые в широкие шаровары и балахоны, похитители резво шагали в легких самодельных кожаных туфлях на босу ногу. Эти странные люди, казалось, не знали ни устали, ни пощады: поднимая упавших на ноги, они вновь подгоняли их стволами и прикладами автоматов.
К тому времени, когда процессия достигла руин небольшой фермы, была уже глубокая ночь. Полуразрушенное здание располагалось на самом краю холмистой равнины, на западном склоне холма, примыкавшего к горной гряде. Ночь была ясная, и при свете поднимавшейся луны, насколько хватало глаз, тянулись засохшие виноградники, здесь и там усеянные белыми руинами каких-то строений. Линия фронта была где-то рядом, и иногда какофония цикад нарушалась грохотом одиночных выстрелов или коротких автоматных очередей.
«Черный» приказал расположить пленников внутри строения. Лунный свет проникал внутрь здания сквозь окна и большие проломы в стенах и крыше. Даже сейчас было хорошо видно, что еще совсем недавно здесь шли упорные бои. Было видно, что в нескольких местах иссеченные осколками белые стены почернели от копоти, въевшейся в белые камни кладки – это были следы прямого попадания снарядов. Однако Алекса, как и детей, мало волновали эти едва заметные детали: обрадовавшись возможности отдохнуть, пленники на ощупь ногами расчистили небольшой пятачок под одной из стен и уселись прямо на полу. Дети были измотаны, давали о себе знать ссадины и ушибы. На сей раз, однако, пленников никто не поднял, но и воды им не дали.
Выслав вперед лазутчиков, «Черный» подошел к сидящим на полу.
– Ты, наверное, догадался, что мы у линии фронта. Я понимаю, что ваше отношение к нам очень далеко от дружественного. Но при вашем нынешнем статусе выбирать не приходится. Поверь, говоря об этом, я не преследую цели лишний раз напоминать о вашем положении. Просто через полчаса мы начнем переход на противоположную сторону. Расстояние до карабахских позиций около 350 ярдов. Примерно столько же между самими сторонами. Нам предстоит пройти этот путь тихо и без шума, в противном случае мы можем попасть под огонь противника, своих или перекрестный огонь всех сразу. Результат будет один и тот же – нас не будет. Вам развяжут руки, они вам понадобятся, но помните, что мы будем связаны единой судьбой. Хочу сразу предупредить, любое несанкционированное движение будет жестко пресекаться. Мои люди получили приказ стрелять на поражение в случае попыток к бегству. Они, поверьте мне, сделают это быстро и бесшумно – у них на оружии будут глушители, и стрельба не наделает много шуму. Такая смерть будет даже гуманнее того, что вас ожидает, когда станете бежать по минному полю. Сначала по одному поведут детей. Ты, журналист, пойдешь последним. Компанию тебе составлю лично я. В ходе того, что вы, американцы, называете «инфильтрацией», с противоположной стороны возможно «инициирование перестрелки для отвлечения противника». Никому не паниковать и не дергаться. Если заметите осветительные ракеты, то замрите и прижмитесь к земле. Я не говорю на языке этих детей, но надеюсь, что инстинкт самосохранения подскажет им, что и как делать. А пока мои ребята приведут вас в надлежащий вид.
Один из охранников вышел и через несколько минут вернулся с охапкой зеленых веток. Несколько минут боевики при помощи зеленой липкой ленты прилаживали к одежде пленников короткие веточки и траву. В ночном сумраке силуэты людей потеряли свои привычные очертания, и в косых лучах лунного света пленники выглядели бесформенными кустами. Потом, разрезав один из спальных мешков, боевики обмотали ноги пленников мягкой материей: теперь при ходьбе они не издали бы и шороха.
«Черный» между тем раскрыл карту, настроил радиостанцию на нужную волну и, с головой накрывшись брезентовой накидкой, включил маленький фонарик и начал о чем-то договариваться. Не более, чем через минуту он прекратил связь и, отбросив материю, отдал несколько коротких распоряжений. Четверо из находящихся здесь его людей начали прилаживать переговорные устройства своих радиостанций к своим казаноподобным головным уборам. После они развязали рюкзаки, вынули оттуда запасы продовольствия и воды, непромокаемые спальные мешки и еще что-то, и все это аккуратно сложили в кучу рядом с одним из проемов. Судя по металлическому лязгу, в тощих рюкзаках остались только боеприпасы и кое-что из снаряжения. Туго затянув рюкзаки и набросив их на плечи, все четверо стали размахивать руками, странно подпрыгивать: сперва на одной ноге, затем на другой и, наконец, на обоих вместе. Потом они разукрасили друг друга ветками и, оставшись довольными результатом своей деятельности, встали в шеренгу перед своим командиром.
Посмотрев на часы, тот повернул тумблер своей радиостанции и остановился перед первым в шеренге своих людей. Это был крупный человек с проседью в бороде, видимо, самый старший в группе. Поняв жест своего командира, он склонил голову, возвел руки к потолку и, проведя ими по щекам, сложил их на груди под подбородком. Возможно, это был ритуальный жест, но какой-то странный: видимо, на руках у него была краска, и, проведя ими по лицу, он оставил на нем широкие черные полосы. Если при этом он что-то и прошептал, то ночь скрыла все. Затем боевик достал вороненый нож и, подойдя к последнему в шеренге мальчику, перерезал веревку. Видимо, дети и сами понимали, что им предстоит, и ребенок при виде приближающегося с ножом в руке боевика не только не испугался, но и спокойно протянул ему связанные руки. Высвободив руки пленника, боевик ухватил ребенка сзади за ремень штанов и легонько подтолкнул к пролому в стене.
Ожидание становилось невыносимым. Алекс понимал, что если что-то случится, и люди на этой стороне узнают о попытке пересечь линию фронта, то завяжется перестрелка. Шансов остаться в живых в подобной передряге не было. Приходилось уповать на то, что все пройдет гладко. Подталкивая перед собой детей, боевики один за другим исчезали в проеме стены, и каждый раз Алекс пытался сквозь гул биения собственного сердца уловить хоть какой-то звук, идущий снаружи. Изредка тихо потрескивала и постреливала включенная радиостанция в руке главаря группы, а во дворе фермы непрерывно стрекотали цикады. Лишь однажды эхо разнесло гулкий звук выстрела, но он, судя по всему, шел откуда-то справа, и, не разглядев в полумраке беспокойства на лице «Черного», Алекс успокоился сам. Прошло десять минут с того момента, как увели последнего, самого младшего ребенка, когда «Черный» вновь зашевелился. Посмотрев на светящийся циферблат часов и приладив рацию у себя на груди, он шепнул американцу:
– Готовься, пора.
Затем «Черный» и оставшийся из боевиков повторили странный ритуал с лицом и, освободив руки Алексу, направились к выходу. Уже выходя из полуразрушенной фермы, командир обернулся и бросил что-то в груду вещей, сваленных в центре комнаты. Мягкие спальные мешки смягчили удар падающего предмета.
– У нас пятнадцать минут, – еле слышно прошептал «Черный».
Прячась за высокими кустами ежевики, троица быстро проследовала к подножию холма и притаилась за невысокой стенкой какого-то водоема – даже в лунном свете было видно, что внутри он был весь синий. Рядом проходила глубокая, узкая бетонная канава, которая около ста ярдов тянулась по краю виноградника, затем делала крутой поворот влево и скрывалась за небольшим холмиком, усеянным каменными глыбами. Вокруг царила тишина, лишь легкие порывы теплого ветра шелестели в кустах и раскачивали пучки пожухлой прошлогодней травы, разросшейся около восточной бровки водоема.
«Черный» показал на канаву. Придерживая Алекса за ремень штанов правой рукой и держа автомат с привинченным глушителем в левой, он приказал американцу влезть в канаву и ползти вперед. Внутри узкого и неглубокого бетонного русла, а его глубина едва превышала фут, было грязно, зато безопасно. Преодолевая жижу, они быстро достигли скалистого «островка» и, вскарабкавшись на его вершину, залегли среди сероватых, покрытых мхом камней, успевших за день прогреться на солнце. Пока Алекс массировал натертые локти, боевики скрупулезно изучали местность. Примерно в трехстах ярдах справа от них, где-то среди деревьев, располагались карабахские позиции. Самих карабахцев не было видно, лишь редкие отблески костра, мелькавшие сквозь стволы деревьев, выдавали присутствие людей.
«Черный» знал, что где-то там на пригорке были часовые и, не исключено, приборы ночного видения. Слева от «островка» начинался пологий склон горы, резко уходивший вверх и заросший редким невысоким кустарником. Там на выступавшем вперед склоне была хорошо оборудованная пулеметная точка, которая ночью перекрывала движение по склону, зато в светлое время суток она контролировала практически все подступы к левому флангу карабахцев. Впереди, чуть правее на несколько миль к востоку, простирались засохшие виноградники, чахлая листва которых не предоставляла укрытия. Более того, проходы между стройными рядами столбов были заминированы, и их предстояло пересечь в строго определенном месте. Своих позиций «Черный» не видел, но знал, что сейчас там царило напряженное ожидание возвращения оставшихся членов разведывательно-диверсионной группы.
Вскоре он разглядел еле заметную тонкую проволоку, протянутую вглубь виноградника. Это был безопасный от мин проход, обозначенный лазутчиками, подготовившими путь для отхода. Согласно плану, сами они должны были расположиться напротив позиций противника и, прижавшись щеками к прикладам автоматов, ждать условленного сигнала. Ярдов через восемьдесят нить Ариадны закончилась двойным узлом на подножие одного из бетонных столбов. Впереди тянулось открытое пространство, оставленное по обе стороны проселочной дороги, перпендикулярно идущей в сторону карабахских позиций, а затем сворачивающей к небольшому строению со странным водоемом.
Наверняка эта открытая местность шириной ярдов в пятьдесят и длинной в полмили хорошо просматривалась и простреливалась с карабахских позиций даже ночью. Тем более, сейчас, когда луна стояла в зените. Там, на противоположной стороне через виноградник проходила дренажная канава, прорытая еще до войны для отвода талой воды. Судя по всему, остальных пленников провели по ней до того, как луна вышла из-за гор и озарила округу бледным светом. Разглядывая в бинокль противоположную сторону, «Черный» с трудом заметил крошечный клочок люминесцирующей пленки, наклеенной на один из столбов. Проходить следовало именно там. Зафиксировав для себя это место, он открыл крышечку часов и посмотрел на циферблат. Было без четверти четыре. Афганец наклонился в сторону американца и шепнул: «Готовься. После того, как я дам сигнал, мы все вместе перебежим дорогу вон там». Затем он включил радиостанцию и стал напряженно всматриваться в сторону гор, туда, откуда они спустились несколько часов назад.