ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ
Двор был до отказа забит орущими и перебегающими с места на место детьми. Девчонки, представленные мне как «твоя группа», только косились на меня — они уже жили своей, неведомой мне жизнью, в которой мне не было места. На нас надели одинаковую одежду, и я, оттягивая казенные шорты за потертую резинку, вдруг поняла, что за что-то жестоко наказана. С момента отъезда родителей прошло не более часа, и я с ужасом поняла, что мой дом теперь тут. Неожиданно ко мне подошла самая бойкая из нашей группы и ткнула меня локтем.
— Ну, что сидишь, как побитая? Пошли со мной.
Родители с детства учили меня «никуда не ходить с посторонними», но сейчас, когда они сами меня бросили, посторонние стали частью моей новой жизни. И я пошла.
«У вашей дочки проблемы с коммуникабельностью, — строгая тетка в очках сидела за столом и постукивала ручкой по кипе бумаг. — Вы этого не замечали?» Мои родители молча смотрели на меня, и я чувствовала себя кругом виноватой. Что такое «коммуникабельность», я понятия не имела. Видимо, это какая-то болезнь. «Вы слишком ее опекаете. Девочке уже 12 лет. Советую отправить ее к своим сверстникам — она побудет вдали от вас, и все наладится».
— Побежали, только тихо!
Девчонка поволокла меня за руку в здание, постоянно озираясь и прикладывая палец к губам. Мы забежали в какой-то кабинет, и я замерла на пороге, увидев там телефон. Девчонка подняла трубку, набрала номер и стала весело верещать, сразу забыв о моем существовании. Дав отбой, она протянула трубку мне:
— Звони своим. Только быстро!
Кроме родителей, других «своих» у меня на тот момент не было, и я быстро набрала домашний номер. Трубку взяла мама.
— Мама, заберите меня отсюда.
Девчонка расхохоталась, голос мамы задрожал.
— Что случилось?..
— Ничего, ма… Заберите меня.
Девчонка, видимо, решив, что это — пустой разговор, тут же потребовала заканчивать, и я покорно положила трубку. Мы помчались назад, и через пару минут слились с остальными, как ни в чем не бывало. Возле меня возникла худая долговязая девица — про себя я стала звать ее Жердь.
— Будешь спать с ней? Никто не соглашается.
Она презрительно кивнула в сторону толстой девочки, сидящей на скамейке и беспрестанно болтающей ногами.
— Буду, — сразу ответила я, хотя не совсем поняла, что от меня требуется. В благодарность за то, что меня вообще кто-то заметил, я была готова на все.
Когда нас развели по спальням, Жердь снова возникла передо мной.
— Вот твое место.
В комнате ничего не было, кроме сплошной череды кроватей. Несколько кроватей стояли особняком, а остальные — впритык друг к другу. Девчонки бросились выбирать себе лучшие места. Мое место оказалось продолжением двуспальной кровати.
— Нет! — отпрянула я, увидев, что толстая девочка улеглась на свою половину.
Спать с кем-то в одной кровати? Это же ненормально. Это невозможно! Я схватила свой рюкзак и попятилась назад.
— Ты же согласилась! — Жердь пошла на меня. — Ложись, других мест нет!
— Оставь ее! — Девчонка, которая повела меня звонить, неожиданно встала между нами. — Ты где хочешь спать? — обратилась она ко мне.
— Можно здесь? — У окна стояли две обособленные кровати, на одной из которых уже кто-то расположился, а другая была пуста. Эти места были очень неудобными, зато по обе стороны кроватей стояли две тумбочки, надежно отгораживающие от всех.
— Ладно, давай…
Я залезла под одеяло и вдруг увидела эти окна — окна спальни, на которых были решетки. Я всю ночь не отрывала от них взгляд, позорно плача и боясь дышать….
Утром я проснулась от того, что на меня кто-то смотрит. Это была девочка с соседней кровати — той, что прямо под «тюремными» окнами.
— Ты чего не спала всю ночь? Ревела?
— Нет, — быстро ответила я.
— А я ревела…
Оказалось, реветь — это не так уж и позорно. Мои губы снова задрожали, и я хотела уже что-то сказать, как в спальню вошла женщина в белом халате и раздала всем термометры. Я стала звать ее Белый халат.
— Зачем это? — увидев термометр, я не на шутку испугалась.
— Это же Санаторий! Ты что, с Луны свалилась? — Соседка привстала на кровати.
— Какой еще санаторий?! Тут что, все больные?
— Да нет, не все! — рассмеялась она. — Просто сюда посылают по назначению врача. Тебя врач послал?
Я вспомнила про женщину в очках, постукивающую ручкой по столу.
— Ты не знаешь, что такое «проблемы с коммуникабельностью»? — спросила я Соседку.
Она испуганно замотала головой и почему-то отстранилась от меня еще дальше к решеткам.
Через десять минут Белый халат вернулась. Она обошла всех, кроме нас двоих. Мы лежали прямо напротив двери, но она прошла мимо.
— Почему у нас не взяли? — спросила я Соседку и вытащила свой термометр. 36.6.
— Лежи тихо, — скомандовала она, хотя все остальные уже прыгали на кроватях и что-то кричали.
Когда все стали одеваться, влетела Белый халат.
— Это что такое? Где два термометра??
Я протянула ей свой.
— Этот?
— Почему вы их не сдали??
— Вы же сами не подошли… — захлебнулась я в ее крике.
— На кровь!
Нас с Соседкой потащили на анализ крови. Белый халат всем сказала, что мы специально стряхнули термометры, и что у нас, наверняка, инфекция. Девчонки натянули шорты и, не смотря на нас, молча вышли на прогулку. Мы с Соседкой оказались в каком-то кабинете.
«Анализ крови» — это было больно и страшно. Палец с приклеившейся к ранке ватой еще болел, когда мы понуро шли к своей группе. Наших мы нашли в беседке, стоящей посреди зеленой поляны. Я подумала, что с нами никто не станет разговаривать, тем более что там сидела какая-то женщина в таком же белом халате и всеми руководила. Я стала звать ее Смотрительницей. Девчонки нас и правда не замечали, но когда Смотрительница отвлеклась, скопом бросились к нам.
— Ну, вы даете! Чего термометры-то спрятали?
— Да она сама не подошла!..
— Да ладно, молодцы! Так ей и надо!
Насладиться триумфом от утреннего поступка и неожиданным расположением наших девчонок помешала Смотрительница. У нее на табличке, прицепленной к халату, была длинная фамилия, начинающаяся с буквы «В». Я никак не могла ее прочитать, но мне этого почему-то очень хотелось. Я постоянно всматривалась в буквы, но они расплывались в нечеткий ряд.
— Знакомимся! — громко хлопнула она в ладоши. — А потом разучим песню про наш Санаторий.
«Песню про Санаторий» должны были учить наизусть все приезжающие. Мне удалось запомнить лишь пару фраз, но хорошо, что в общем хоре никто этого не заметил. Наконец, Смотрительница произнесла:
— А теперь отдыхаем!
Сначала я не поняла смысла команды «теперь отдыхаем». Но оказалось, что это означает, во-первых, отсутствие самой Смотрительницы, а во-вторых, неожиданную свободу в пределах зеленой поляны, хотя и тоже огороженной высокими решетками. Смотрительница пошла к корпусам Санатория, а наши девчонки тут же сгрудились и начали хихикать. Хихикать мне было не с кем, и я ушла далеко в глубь поляны. Повсюду была удивительная трава. Высокая и зеленая. Я легла в нее и поняла, что меня сейчас никто не видит. Я лежала в ней, разговаривала сама с собой, рассматривала букашек, иногда поднимая голову, но в основном любовалась на длинные травинки, ощущая себя абсолютно ничьей и потому, видимо, счастливой. Я разыгрывала какие-то сценки, произносила монологи, выныривая и снова погружаясь в свою траву, пока не наткнулась на чьи-то туфли.
— Что ты тут делаешь?
Это была Смотрительница.
— Ничего, лежу…- мне стало стыдно за то, что она могла подсмотреть или подслушать один из моих монологов, обращенных неведомо к кому.
— Идем! — сказала она, увлекая меня к беседке.
Когда после обеда мы вернулись в спальню, пришла Белый халат. Мы с Соседкой напряглись, но на этот раз ей было не до нас.
— Это новенькие! Принимайте!
Новенькими оказались рыжие веснушчатые близняшки-дылды. Я стала звать их Жирафами. Свободными у нас остались только три кровати — самые неудобные, посреди спальни, которые никто не захотел занимать. Сестры-близняшки сбросили одежду и, подойдя к двум кроватям, сразу улеглись на них. Тут я услышала свое имя и то, что ко мне приехали родители.
Я бежала по уже знакомой тропинке, но не к беседке, а к воротам. Там тоже оказалась беседка, но дальше этой зоны вход родителям был воспрещен. Я с плачем бросилась к маме.
— Увези меня!
Мама и папа переглянулись. Они начали меня о чем-то медленно расспрашивать, совсем как больную, а я твердила только одно: «Увезите… Увезите меня отсюда…». Через несколько минут мы оказались в кабинете Директрисы Санатория.
— В первый раз это бывает, — говорила она. — Девочка не привыкла. Будет большой ошибкой, если вы ее сейчас заберете. У нас прекрасные условия, опытный персонал, к тому же она среди своих…
Я слышала все это сквозь какую-то глухую пелену. Тут появилась Смотрительница.
— Она все время лежит в траве и совершенно не общается со сверстницами…
Тут я четко осознала, что она — мой первый в жизни враг. Я решила мстить Смотрительнице и лежать в траве даже тогда, когда она этого не позволяет. В этот же день я ушла в траву при первой же возможности и пролежала там до тех пор, пока нас не погнали в столовую.
После посещения столовой мы снова оказались в беседке. «Песню про Санаторий» уже учить не пришлось, и я хотела улизнуть в свою траву, как ко мне подошла Девчонка, которая повела меня звонить в первый вечер.
— Ну, чего ты? — спросила она непривычно мягко, но придавая лицу равнодушное выражение для остальных наблюдавших.
— А что?
— Чего ты там все время лежишь? — ее взгляд вдруг стал дерзким и серьезным. — Ты знаешь, сколько твои родители за тебя заплатили? Это же элитный Санаторий! Я тут уже третий год. Мои еле собирают деньги на то, чтобы я оставалась тут каждый год на две смены. Меня уже все знают. И потом, у меня больные легкие …
— Третий год?! — Я сразу поверила, что она точно больна. — Тут же везде решетки! И анализ крови…
Девчонка рассмеялась, напрочь забыв про свои больные легкие.
— Дурочка! Это же лучший детский санаторий в республике! И знаешь, сколько это стоит?
Я не знала и обреченно села в траву.
— Значит, ты — завсегдатайка? — выпалила я.
Девчонка-завсегдатайка расхохоталась снова.
— Пошли!
Я безропотно пошла за ней к остальным. Новоприбывшие Жирафы уже вовсю смеялись, сразу найдя со всеми общий язык. Когда они открывали рот, от них мерзко пахло, и все хоть и воротили носы, но почему-то с ними разговаривали.
Тут подошла Смотрительница и куда-то позвала всех нас. Мы шли за ней, пока не оказались на огороженной баскетбольной площадке. Девчонки бросились бежать наперегонки до противоположной сетки, а я так и застыла, потому что не могла оторвать глаз от огромных оранжевых мячей. Их было, наверное, штук 20, и они были рассыпаны по всей площадке. Я взяла один из мячей и прижала его к груди, присев на корточки в уголке. На ощупь он был шершавый, я погладила его и снова обхватила двумя руками. Мяч был такой красивый, что мне ужасно захотелось взять его с собой. Девчонки бегали и бросали мячи в корзины, а я все сидела, рассматривая свое сокровище. Тут я, скорее, почувствовала, чем увидела то, что произошло. Жердь с криком «А ну, отдай!» с силой ударила по мячу и выбила его у меня из рук. Она уже собралась убегать, как я схватила ее за шорты. Жердь отбивалась и пыталась освободиться, не выпуская из рук мяча. Девчонки бросили свою игру и остановились, наблюдая за нами. Я держала ее мертвой хваткой. Через пару минут Жердь поняла, что сопротивляться бесполезно, развернулась и швырнула мяч прямо мне в лицо:
— Да подавись ты!
На минуту мне показалось, что все замерло, как в стоп-кадре. Лицо горело, а на глаза от боли навернулись слезы, которые я силилась сдержать, изо всех сил сжимая губы. Наконец, я встала и пошла прямо на Жердь. Она расхохоталась, но, увидев мое выражение лица, отбежала и спряталась за одной из Жирафов. Мне удалось изловчиться и схватить Жердь за майку, но когда я занесла руку перед ее лицом, кто-то сильно схватил меня за запястье.
— Прекратить!!
Смотрительница оттащила меня и, обидно толкая в спину, выставила за площадку. Она хотела накричать, но, увидев мое испачканное мячом лицо, промолчала.
— Еще 10 минут и заканчивайте, — как ни в чем не бывало, крикнула она остальным.
Жердь радостно бросилась играть, но я увидела, что остальные девчонки обходили ее стороной и не пасовали ей. Она бегала от одной к другой, крича и размахивая руками, но тут я поняла, что девчонки на моей стороне, и что они ее наказывают.
После ужина мы обычно торчали во дворе, сидя на скамейках, но сегодня Смотрительница снова повела нас на поляну. Когда мы пришли, она подвела к нам мальчишескую группу. Среди них я сразу заметила очень симпатичного Хромого мальчика. Он опирался на палку, застенчиво улыбался всем и почему-то постоянно норовил залезть на решетки, которыми было огорожено наше пребывание в Санатории. Усевшись на спинку скамейки, я несколько минут наблюдала за тем, как Смотрительница и другие работники Санатория стаскивали его, пока, наконец, не вернули на нашу поляну. Сегодня у беседки установили стол для настольного тенниса. Через пару минут Хромой мальчик с ракеткой в руках подошел ко мне:
— Умеешь играть?
В настольный теннис меня научил играть мой дядя. Он, помню, расставлял наш домашний стол, устанавливал сетку и отрабатывал со мной подачи. Я наверняка потрепала ему немало нервов, неловко размахивая ракеткой, но кое-чему в результате научилась.
— Умею, — сказала я Хромому мальчику.
Мы начали играть. Возле нас тут же образовалась толпа мальчишек из параллельных групп. Я играла неистово, даже не осознавая, что каждый раз у меня менялись партнеры, потому что я обыгрывала всех. И к «тихому часу» — по крайней мере, среди мальчишек — у меня уже был непререкаемый авторитет.
В тот день я впервые за двое суток заснула, не зацикливаясь на оконных решетках. Утром я проснулась от громкого пения.
Девчонки, прыгая на кроватях, нескладно, но очень громко пели. Это было довольно весело, особенно, когда они стали кутаться в простыни и петь в микрофоны-расчески. Они замолчали только при появлении Белого халата с неизменными градусниками в руках, и продолжали беситься до тех пор, пока нас не повели завтракать. Когда днем приехали мои родители, я была почти счастлива и говорила, что все замечательно. Я рассказала им про вчерашний триумфальный теннис и про утренние песни. Успокоенные, они сразу уехали, и я преисполнилась неведомым мне ощущением самостоятельности. Девчонки, правда, еще не приняли меня в свой клан, зато вечером у меня предстоял турнир по настольному теннису, после которого все окончательно встанет на свои места.
Вернувшись в спальню, мы обнаружили там очень бедно одетую девочку, которая сжимала в руках серый мешок.
— Знакомьтесь, — бросила на ходу Белый халат. — Последняя из заезда.
По реакции большинства я поняла, что «последней из заезда» придется особенно несладко. Девчонки обступили ее и снисходительно фыркали, но девочка, казалось, этого не замечала. Она безропотно заняла последнюю свободную кровать и сразу легла, поставив у кровати туфли. Я никогда в жизни не видела таких убогих и старых туфель… Я стала называть ее Девочка в туфлях.
На прогулку я почти бежала. У теннисного стола опять столпились мальчишки, но сегодня среди них оказались и парни из старшей группы.
— Эта, что ли, всех обыгрывает? — спросил один из них, указывая на меня.
Хромой мальчик сжался.
— Ну, типа играть умеет…. — нарочито пренебрежительно ответил он.
— Сейчас проверим, — парни сгрудились у стола, — но если врешь…
— Да я тут при чем! — испуганно выкрикнул Хромой мальчик и вдруг сплюнул.
От этого плевка у меня почему-то отнялись руки. Я проиграла все партии.
— Да ты чего? — злорадствуя, стали приставать парни к Хромому мальчику. — И это та самая, которая умеет играть? Все уши нам прожужжал вчера…
— Да ну их, этих девчонок! — неожиданно взъерошился он, смерив меня презрительным взглядом. — Пошли они….
Парни одобрительно загоготали, и я молча ушла в свою траву, положив на теннисный стол ракетку. Я не знала, как точно назвать то, что произошло, но поняла, что опять осталась совсем одна.
Я тихо лежала в траве, даже не разыгрывая привычных сценок, пока меня неожиданно не привлекли громкие голоса, доносившиеся с девчоночьей беседки. Приподнявшись, я увидела Девочку в туфлях, остановившуюся посреди поляны. Девчонки стояли стеной и кричали ей в лицо:
— Убирайся отсюда! И не подходи к нам больше!
Я встала и пошла к ней.
— Что случилось?
— Ничего, — инстинктивно отпрянула она от меня.
— Не бойся, пойдем …
Я показала ей свое убежище.
— Я тут живу…
Девочка в туфлях впервые за все время улыбнулась и, поджав под себя ноги, неуверенно присела передо мной. Она провела рукой вокруг себя, бережно трогая мою траву.
Вдруг перед нами возникла какая-то незнакомая девочка. Мы раскрыли от удивления рты, так как не могли понять, откуда она взялась и кто она такая. Девочка была нашего возраста, но какая-то странная. Я вспомнила, что таких детей все жалели и говорили, что они — «отсталые в уме» или как-то там еще. Девочка смотрела на нас, не отрываясь, потом вдруг широко улыбнулась и жестами стала звать за собой. Мы с Девочкой в туфлях переглянулись. Странная Девочка продолжала нас звать, отходя в глубь поляны. Мы поднялись и осторожно пошли за ней. Я оглянулась на наших девчонок, но они сгрудились в беседке вокруг Смотрительницы и о чем-то болтали. То, что мы уходим со Странной Девочкой, увидела только Девчонка-завсегдатайка, но она нас не выдала, а просто, прищурившись, посмотрела нам вслед.
Какое-то время мы шли, пробираясь сквозь заросли, пока, наконец, не вышли на дорожку, ведущую к корпусам Санатория, но с другой стороны. Там была аллея, вся заросшая сиренью. Нам категорически запрещалось ее срывать, но Странная Девочка подошла к кусту и оторвала от него гроздь. Она протянула ее мне, потом потянулась за второй гроздью и отдала ее Девочке в туфлях. Сирень была удивительная. Странная Девочка хлопала в ладоши и смеялась, видя, как мы с Девочкой в туфлях прячем лицо в сирени и вдыхаем ее аромат. Тут послышались торопливые шаги, и перед нами возникла грузная незнакомая женщина в белом халате. Она бросилась к Странной Девочке и стала что-то быстро ей говорить, таща за руку. Странная Девочка вдруг упала на асфальт и, крича, начала бить ногами. Женщина в белом халате подхватила ее на руки и понесла к зданию, оглянувшись и с ненавистью бросив нам:
— Марш к своей группе!!
Мы побежали, что есть духу, все еще слыша за спиной истеричный плач Странной Девочки. Очнулись мы только на поляне и без сил повалились в траву. Мы не могли отдышаться и только смотрели друг на друга. Неожиданно перед нами возникла Девчонка-завсегдатайка.
— Ну? И где же вы были? — спросила она и выхватила из моих рук сирень. — А сирень тут рвать нельзя!
— Это нам подарили, — вскочила я, пытаясь отобрать гроздь обратно.
Девчонка-завсегдатайка отбежала на безопасное расстояние и сказала:
— Кто подарил? Дочка Директрисы?
— Какая дочка? — мы переглянулись.
— Ну да! — Девчонка-завсегдатайка подошла ближе, победно подбоченилась, и стала махать сиренью. — Ее держат в другом корпусе, но она оттуда убегает. Она же это… того, — Девчонка-завсегдатайка заговорщически понизила голос и покрутила пальцем у виска.
Насладившись эффектом, который произвела на нас ее осведомленность, Девчонка-завсегдатайка бросила мне сирень и снисходительно сказала:
— А сирень спрячь. Найдут — плохо будет.
— Подожди, а что девочка-то… — я хотела разузнать побольше, но тут явилась Смотрительница и стала кричать на всю поляну:
— Все сюда! Идем на обед!
После обеда мы снова пришли к беседке. Хромой мальчик с теннисной площадки затравленно смотрел на меня, а наши девчонки, как всегда, уселись сплетничать. О Хромом мальчике я старалась больше не вспоминать и снова ушла к себе в траву.
— Вставай!
Это была Девчонка-завсегдатайка.
— Зачем? — я вдруг начала ненавидеть всех, кто меня отвлекал от моей травы.
— Что ты с ней разговариваешь? Тоже мне, нашла себе подругу! Ты видела ее туфли?? Ее родители — слепые нищие. И она сама — нищая, просто ее тут второй сезон держат, а ты…
— Какие слепые нищие?
— Да обыкновенные! Которые побираются!
— Но она же видит! Как они могут быть слепыми, если она…
— Дура ты, это бывает! Слепые они, это все знают. А она — единственная их дочь… И тоже побирается… Просто ее жалеют и второй год тут держат.
— А если они нищие, как же они за нее заплатили?
— В заезд одну привозят бесплатно. Из самых бедных. Не разговаривай с ней, если не хочешь, чтоб и тебе досталось…
Я стала искать глазами Девочку в туфлях.
— А где она?
— Откуда я знаю?! — огрызнулась Девчонка-завсегдатайка. — Ревет где-нибудь…
Сначала я пошла к беседке, потом обошла всю поляну, но Девочки в туфлях нигде не было. Вдруг я заметила, как ее фигура мелькнула на дорожке, ведущей к корпусам Санатория. Отлучаться с поляны было запрещено, но я осторожно стала пробираться вслед за ней, хотя она уже скрылась из виду.
Когда я подошла к зданию, Девочки в туфлях там не было. Наверняка, она поднялась в спальню — больше некуда. Я прошмыгнула в дверь и стала подниматься на второй этаж, стараясь ступать как можно тише, чтобы меня не поймали дежурные. Когда я подошла к спальне и заглянула, то увидела Девочку в туфлях. Она стояла на коленях перед тумбочкой моей Соседки по кровати и судорожно копалась в ее вещах. Сначала я ничего не поняла, но тут Девочка в туфлях вытащила из рюкзака Соседки деньги, зажала их в ладони и запихнула рюкзак обратно. Когда она переместилась и открыла дверцу моей тумбочки, я ее окликнула. Девочка в туфлях вздрогнула, потом медленно поднялась и повернулась ко мне. Я не помню, сколько мы так стояли, не отрывая друг от друга глаз, пока она, наконец, не положила взятые деньги обратно. Потом она молча прошла мимо, задев меня плечом, и начала спускаться по лестнице.
Я подошла к своей кровати и села лицом к оконным решеткам. К горлу подкатил огромный ком и затвердел так, что я боялась дышать. Вдруг я почувствовала, что он взорвался и начал горячо стекать куда-то вниз. Я вскочила с кровати, достала рюкзак и стала лихорадочно бросать в него свои вещи.
На выходе из здания меня поймали дежурные: «Ты куда? Что в рюкзаке??» «Ничего, это мое! Я ничего не украла! — Я задыхалась сквозь плач. — Пустите меня! Пустите!».
Директрисе Санатория доложили, что кто-то пытался бежать среди белого дня, прихватив «чужие вещи». Директриса посмотрела на мой развороченный рюкзак и отослала дежурных. Я пыталась ей что-то объяснить, но только задыхалась, проливая первые в своей жизни взрослые слезы. Она подошла к столу, открыла журнал, подняла трубку телефона и молча набрала номер. Через час приехал отец.
Проезжая мимо Санатория, я увидела через решетку, но уже с той стороны, свою поляну. Вдруг я заметила прямо у решеток Странную Девочку, которая во все глаза смотрела на меня и что-то невнятно бормотала. Когда я оглянулась на нее в последний раз, то увидела, что она просунула руку через решетку. В руке она держала сирень.