ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ
Не могу вспомнить название того города. Пытался вспомнить вчера, но не смог. Не смог этого сделать и месяц назад. Да что там название! Не удалось даже восстановить в памяти его образ. Остались одни ощущения, наполненные необъяснимыми звуками, напоминающие серебряный перезвон колокольчиков, нежным шелестом листьев на зеленых деревьях, запахом эвкалипта. А еще смутно припоминаю причудливые облака на розовом небе, дощатые особняки с обширными патио, утопающими в пальмовых рощах и, конечно же, улыбающихся людей. Они какие-то особенные – прозрачные и светящиеся.
В том городе я был давно. Даже не помню, когда именно. Но хорошо помню, что был там по поручению одного знакомого. Не назвал бы его другом, однако мы были хорошими приятелями, и наши редкие встречи доставляли обоюдную радость. У нас не было общих интересов, но нас объединяло нечто, что принято называть «родство душ».
О нем я почти ничего не знал, разве только, что женат, имеет двоих детей. Семью его я видел только на фотографии, поскольку никогда не бывал у него дома. Впрочем, он тоже не никогда не посещал меня. Обычно, встречались в баре и до поздна засиживались за бокалом вина.
Мой знакомый был достаточно интересным человеком. Круг его познаний, казалось, не имел границ. Он прекрасно знал математику, разбирался в медицине, был сведущ в литературе, говорил на пяти языках и т.д. К тому же, он весьма недурно декламировал стихи Байрона, Пастернака, Лермонтова, Вийона. Причем, каждого – на языке оригинала. С ним было интересно говорить о политике, мировой экономике, спорте, искусстве… Словом, трудно было представить что-то, чего бы он не знал. Признаться, каждый раз я с сожалением расставался с ним и с нетерпением ждал следующей встречи. Обычно он звонил и мы договаривались.
А потом я узнал, что он умер. Об этом сказала его жена. Она позвонила и вполне обыденным голосом сообщила, что его не стало. Я записал адрес и на следущий же день поехал в сторону Северного вокзала.
Дверь открыла молодая женщина. Она провела меня в комнату, усадила в глубокое кожанное кресло, а сама села напротив.
— Вы, надо полагать, — осторожно начал я.
— Я его жена… Вернее, уже вдова…
Я внимательно посмотрел на нее и вдруг обнаружил, что это вовсе не та женщина, которую я видел на фотографии.
— Он всегда тепло отзывался о вас, — продолжала она, — все хотел познакомить нас, — она на миг замолкла и проглотила подступивший к горлу комок, — вот и познакомились.
Вновь наступила пауза. Она отрешенно смотрела в окно, а я, не зная как себя вести, просто мял в руках шляпу. Затем она вновь заговорила – отрывисто, нервно, с паузами:
— Все случилось неожиданно… Врачи обнаружили особую форму рака… У него не было шанса… Он ушел за два месяца… Когда вы его видели последний раз? — внезапно спросила она.
— Не могу точно припомнить… Быть может, месяцев 6-8 назад…
— Да, тогда он был еще жив. Кто бы мог подумать? Теперь придется привыкать к одиночеству.
— Как?! — удивился я, — а ваши дети?
— У нас не было детей – я бесплодна. Он очень хотел, но… – в ее глазах появились слезы.
— Простите, я не знал…
— Да ничего, все в порядке. Кстати, — вдруг оживилась она, — перед смертью он передал для вас письмо, я принесу его.
Через минуту она вернулась с небольшим конвертом в руках.
— Вот, — протянула она конверт и улыбнулась, — знаете, я очень рада, что вы были друзьями. Ведь, по сути, у него не было друзей. Впрочем, — осеклась она, — как знать. Понимаете, он был коммивояжером и часто бывал в разъездах. Возможно, где-то и были друзья… не знаю. Во всяком случае, о них он ничего не рассказывал. А вот о вас говорил часто.
Странно, подумал я, он никогда не говорил о том, что коммивояжер. Хотя, особо и не распространялся о своей профессии. Лишь раз вскольз упомянул некую компанию, где числился консультантом по юридическим вопросам. Что и говорить, я был заинтригован. Письмо, как мне казалось, могло бы многое объяснить. Сославшись на дела, я покинул хозяку дома и направился в ближайщее кафе. Там, усевшись за столик и заказав кофе, поспешно вскрыл конверт, в котором обнаружил знакомую мне семейную фотографию, письмо и ксерокопию фрагмента какой-то карты.
Загрузив машину всем необходимым, я тронулся в путь. Предстояло проехать около 250 миль к юго-востоку. Накануне рылся в бумагах, пытаясь найти карту и письмо. Их не было. Зато нашел фотографию. Она несколько выцвела, но сама картинка не пострадала. Даже не знаю, зачем мне это нужно, почему я собрался так далеко? Ведь я уже был в этом городе и сполна выполнил его поручение. Что еще? Что-то тянет меня туда: запах эвкалипта, пропитанная ярким солнцем природа, касающиеся голубого неба пальмы? Как же без карты, думал я. Смутно припоминаю, что надо проехать около 150 миль на восток и 100 – на юг. А дальше как? «Сполна выполнил…», — засверлила фраза в мозгу, — «Черта с два – выполнил…», — чертыхнулся я в уме и резко нажал на акселератор. Машина взвыла и понесла меня в неизвестность.
Что же было в том письме? Кажется, он просил прощение за то, что не успел попрощаться со мной. Однако, я понимал, что дело не в том, что он «не успел», а в том, что не захотел, ибо не желал причинять мне лишних страданий. Письмо, насколько я помню, было достаточно коротким. В нем он предельно лаконично поведал свою историю. Согласно своему характеру, он особо не распространялся о своей жизни, а всего лишь, среди прочего, говорил, что в городе, отмеченном на карте, живет его вторая семья. И еще, в несколько странной форме, он просил навестить их и сообщить о его смерти. Признаться, просьба показалась довольно неожиданной. В конце концов, думал я, он ведь сам мого сообщить об этом. Однако, поразмыслив, мне стал ясен мотив. Наверное, я бы тоже не смог сообщить такое близкому человеку, находящемуся, к тому же, далеко от меня.
Дорога пошла в гору. Она петляет среди холмов, поросших выжженной травой. Скоро появится озеро, а за ним, должно быть, небольшой городок со смешным названием Мопс. Надо же, удивляюсь я, все еще помню. Включаю радио, кручу ручкой и фиксируюсь на «классической» волне – звучит Рахманинов. Он любил Рахманинова и мог бесконечно говорить о его музыке. А еще, он любил путешествовать. Кругосветного путешествия он не совершал, но успел побывать в достаточно интересных местах. Ему нравились Япония и Индия, любил Прагу, где готов был, при определенных обстоятельствах, поселиться. Однако, чаще говорил о неком городе, в который, в силу определенных причин, никак не мог попасть. Тогда я не знал, что именно связывает его с этим городом.
— Что же тебе мешает поехать туда? — спрашивал я, — ведь это гораздо ближе, чем Прага.
— Дело не в расстоянии, — говорил он, — иногда легче преодолеть тысячи миль, чем самого себя.
— Ты говоришь загадками…
— Понимаешь, иногда в жизни сложнее решить простой вопрос и проще – сложный. Обычно решение простых вопросов мы оставляем на потом, ибо нам кажется, что его всегда можно будет решить. А вот от сложных вопросов пытаемся поскорее отделаться. В итоге, самый обычный, простой вопрос так и остается не решенным. Именно так у меня вышло с этим городом, в котором так и не удалось побывать, хотя и… – тут он умолк и холодно посмотрел на меня, тем самым давая понять, что не собирается открывать душу. Однако в предсмертном письме, вопреки своей скрытности, он решил открыться: «…в том городе живет моя вторая семья (хотя, кто знает, может и первая). Но познакомились мы с ней в совершенно другом месте – в Праге… на концерте классической музыки. И, как ты, наверное, догадался, в тот вечер исполняли Рахманинова. Я бы не назвал ее красивой. Быть может – привлекательной, и то, не всегда. Но влюбился в нее сразу. Как это случилось, сам не могу понять. Хотя, с достаточной долей вероятности могу утверждать, когда именно это произошло (ты вновь догадался – на концерте). Друг мой, ты не представляешь, какое у нее было одухотворенное лицо! Она не просто слушала музыку, она переживала каждый звук, оттенок. На ее лице отображались буря страстей, покорность, умиление, удивление, радость, печаль… Подчас, складывалось впечатление, что она беседует с ним — Создателем…
Я был сбит с толку. У меня была жена, которую я тоже очень любил и не мыслил свою жизнь без нее. Я просто не знал, что делать. Вначале решил забыть ее, и даже уехать из Праги, но… ничего не вышло – у нас завязался бурный роман. Как мы потом с ней шутили – роман, завязанный на Рахманинове. Ты не поверишь, но я все рассказал жене, поскольку по-иному никак невозможно было объяснить мое столь длительное отсутствие. В ответ она написала письмо, в котором было всего одно слово – «Жду». Не буду утомлять тебя подробностями моей пражской жизни. Скажу лишь, что в конечном итоге вернулся домой, к жене. А спустя какое-то время приехала и она… с моим ребенком. Она ничего не требовала, разве что, изредко видеть меня. Так началась моя двойная жизнь.».
В том письме я уловил некую недосказанность. Мой знакомый явно что-то недоговаривал или преднамеренно скрывал. А еще, показался странным вычурный слог письма. Складывалось впечатление, что письмо составленно кем-то иным. Далее он писал о своих переживаниях и том, что собирался покончить со своей двойной жизнью и окончательно определиться. Однако, говорил он, все разрешилось само собой. В один прекрасный день она пропала, и только годы спустя он узнал, что мать с ребенком поселились в том городе. «Конечно же, надо было встретиться с ними, но я так и не сделал этого, даже письма не написал, не позвонил. Почему я так поступил? Не знаю. Наверное, смалодушничал, испугался или, быть может, поступил разумно? Впрочем, согласись, довольно сложно провести грань между «смалодушничал» и «поступил разумно».
Теперь меня нет в живых. Даже не знаю, стоит ей говорить о моей кончине? Что это может изменить в ее жизни? Хотя, хотелось бы, чтобы она знала, что я ее любил… всегда любил. И еще, я бы хотел, чтобы она попыталась понять меня и простить. С самого начала решил попросить тебя навестить ее, а теперь… даже не знаю, как поступить.». Разумеется, я понял, что окончательное решение за него должен принять я. И я принял его.
Показалось озеро. Оно было обрамлено со всех сторон высокими горами. Убеленные вершины причудливо отображались в его глубокой синеве. А на одном из склонов расположилась розовая деревушка Мопс. Все дома в ней были выложенны розовым камнем. И только лишь церковь с продолговатым куполом в самом центре деревни была темно-коричневой. Пейзаж напоминал брейгелевскую живопись, и в какой-то миг показалось, что передо мной вовсе не живая природа, а одно из полотен художника. Я съехал с трассы и вырулил в сторону деревни. Было совсем еще рано и безлюдно. Шум двигателя эхом отдавался от пустых мощенных улочек и розовых стен миниатюрных домиков, напоминающих, скорее, сбитые из папье-маше макеты. Ближе к церкви заметил небольшое кафе с несоразмерно большой стеклянной витриной. Рядом стоял красный «Ягуар» старого выпуска. Машина показалась знакомой.
Вопреки ожиданиям, кафе было открыто, что весьма обрадовало меня, ибо ужасно хотелось кофе. Примостив машину позади «Ягуара», я зашел в кафе. За стойкой стоял довольно приятной внешности бармен. Он учтиво поздоровался и подал кофе. Я закурил… Перекинувшись с ним парой фраз, я осмотрелся и заметил за столиком в дальнем углу женщину. Она сидела вполоборота и, поэтому, достаточно трудно было уведеть ее лицо.
— Впервые у нас? – спросил бармен и придвинул стакан воды.
— Не совсем… не помню. Впрочем, был когда-то проездом, — слабо отреагировал я.
Где-то я уже ее встречал – карие глаза с длинными ресницами, незначительная сутулость…
— Уверен, вам у нас понравится, — продолжал он, — кстати, надолго к нам?
— Что?
— Говорю, надолго к нам?
— Пока не знаю… Вобще-то, я собираюсь ехать дальше, на Восток. Скажите, вы случайно не знаете ту женщину, — обратился я к нему и взглядом указал в ее сторону.
— Она приехала вчера и, кажется, вам с ней по пути.
— Да, — неопределенно произнес я.
— Не думаю, что она в вашем вкусе…
— И тот «Ягуар», надо полагать, принадлежит ей.
— Совершенно верно, — отчеканил он и подал мне стакан с желтой жидкостью, напоминающий сок. – Отгадайте, из чего выжат этот сок. Если не ошибетесь – можете не платить.
Я усмехнулся и пригубил стакан.
— Дыня, — уверенно выпалил я.
— Абсолютно верно, — просиял он и вкрадчиво произнес, — скажу вам по секрету, мало кому удавалось дать верный ответ.
Бармен оказался редким занудой и мне захотелось поскорее избавиться от него. Я отошел от стойки и сел за столик у окна. Необходимо было напрячь память и вспомнить дорогу. Что же было после озера и деревушки? Ничего примечательного, если не считать огромного, уродливого и, к тому же, недостроенного бетонного здания у обочины дороги. А еще я вспомнил, что после здания, через пару миль, надо было сворачивать на юг. Там, кажется, были две дороги: одна широкая, другая уже. Какая же из них?
Города я не помню… одни лишь ощущения. Но… но хорошо помню военный оркестр. Конечно же, я его видел при въезде в город. Они играли какой-то незнакомый мне марш. Постой – это был не марш, а вальс. Оркестр расположился в парке. Музыканты были одеты в белые военные мундиры, а дирижер был в синем френче. Как давно это было! Вряд ли теперь встретишь такое. Воспоминания до того обострились, что я почувствовал резкий запах эвкалипта и легкий морской бриз на лице. И парк тот вовсе не был парком – это была эвкалиптовая роща.
Затем я очень быстро нашел ее дом. Он был белый с красной черепичной крышей. Дверь открыла женщина с фотографии. Рядом с ней был малыш лет 5-6. Я представился его другом и вошел в дом. Она сияла от счастья и все время спрашивала о нем. Я рассказал, что знал, но о главном так и не сказал… не смог. Действительно, думал я, разве может весть о его кончине что-то изменить в ее жизни? Именно так я думал тогда, но теперь, сидя в кафе, что в деревушке Мопс, понял, какую непоправимую ошибку совершил. Она ждала его, и, я уверен, ждет до сих пор. Если бы она знала правду, возможно ее жизнь сложилась бы иначе.
— Он что-то передал мне? — спрашивала она.
— Не успел, — сказал я, — очень спешил. Он навсегда уехал из страны. Но на словах передал, что очень любит вас, и просил простить.
— Мы ни в чем не виним его – это был наш выбор. Это я решила уехать, чтобы не мешать его семье. Он ни в чем не виноват. Я безмерно благодарна ему, что он не забыл нас.
Мы гуляли по городу, ходили к океану, катались на катере, пили кофе на открытой террасе. Все было прекрасно. До того прекрасно, что я не желал покидать этот город. Впрочем, была другая причина тоже. Мне не хотелось возвращаться домой, который с некоторых пор опостылил, и я устал от женщины, которая обитает там… Устал от вечных пустых разговоров на никчемные темы, нравоучительных лекций, споров, доходящих до скандала.
Затем произошло то, что не должно было произойти – я влюбился. Причем, как-то незаметно, неожиданно. Страсть заполнила мозг, поглотила волю, затмило сознание… С ней было легко, уютно и спокойно. Пытался скрыть свои чувства, но, как это обычно бывает, чем усерднее стараешься скрыть их, тем явственей они выступают. Необходимо было уехать, и чем раньше, тем лучше. Но я не мог… И потом, кажется я понял недосказанность в его письме: он хотел, чтобы я остался с ней. Я был в растерянности, и понимал, что связывать жизнь с этой женщиной немыслимо, хотя и страстно хотел этого. Ситуация разрешилась сама собой.
Мы были в небольшом ресторанчике. День был на исходе, и розовая кромка горизонта растворялась в волнах океана. Дневная жара сменилась приятной прохладой. Мы пили красное вино и закусывали сочными креветками, болтали о всяких разностях.
— Я знаю, почему вы здесь, — неожиданно произнесла она.
Я вопросительно посмотрел на нее.
— Я поняла это сразу, как уведела вас. Он решил заменить себя вами, разве не так? – она напряженно ждала ответа и не дождавшись, продолжила, — наверное, весьма благродно с его стороны заботиться обо мне… Но, прошу вас, сообщите ему, что кроме него мне никто не нужен. Только, ради Бога, не обижайтесь… ничего личного… возможно, при иных обстоятельствах…
— Бармен сказал, что нам с вами по-пути, – услышал я голос позади себя и обернулся. У нее были лучистые глаза и она улыбалась. – О чем это вы так напряженно думаете? – спросила она и облокатилась о спинку стула.
Я пригласил ее сесть и подозвал бармена.
— Мы с вами знакомы? – в свою очередь спросил я.
— Может быть… мир тесен.
— Что будете пить?
— Красное сухое.
— Кажется, я вас знаю…
— Вряд ли, — отрезала она и отпила вина. – Полагаю, у вас там важные дела?
— С чего вы взяли, что важные?
— Ну, вы такой важный, серьезный…
— Я – коммивояжер.
— Ух ты! И что же вы продаете?
— Все. Например, могу продать ваш «Ягуар».
— С чего вы взяли, что я хочу его продовать?
— Признайтесь, он же давно надоел вам?
Она ничего не ответила и закурила.
— Вы не хотите ехать туда, — не то утвердительно, не то вопросительно произнесла она.
— Да и вы, как я посмотрю, не желаете того.
Подошел бармен с подносом, на котором стояли два стакана с красной жидкостью.
— Если отгадайте…
— …то что? – не вытерпел я.
Он смутился и отошел.
— С вами все в порядке? – осторожно поинтресовалась женщина и взяла меня за руку.
— Терпеть не могу зануд.
— Так ведь, он из благих намерений.
— Разумеется… конечно же… не знаю, что на меня нашло.
Я подошел к стойке, улыбнулся бармену и извинился. Затем взял стакан с соком и пригубил.
— По-моему – это клюква, — сказал я и вернулся за столик. Женщины не было. Я увидел, как она села за руль красного «Ягуара» и рванула. Миновав холм, машина выехала на трассу и взяла курс на Запад.
— Странно, — произнес подошедший бармен с бутылкой виски «Джэк Даниелс», — а говорила, что направляется в обратную сторону. Кстати, а это ваш выигрышь, — сказал он, поставил бутылку на стол и собрался было уходить.
— Постойте, — остановил я его, — вы когда-нибудь слышали о Рахманинове? Если скажете, кто он такой, можете обратно забрать виски, а в придачу я вам еще и заплачу за дынный сок.
— Американский композитор с русскими корнями. His first name Ivan…
— Верно, не продолжайте. Может вы еще знаете, в какую сторону мне ехать?
— Думаю, на Запад. На восточном побережье нынче дожди, холодно… словом, не сезон.
— Вы так полагаете?
— Так, сегодня утром передовали сводку.
— И верно, слишком поздно уж что-то менять. Да и вряд ли найду тот город с эвкалиптовой рощей и военным оркестром…
— Простите, сэр, вы что-то сказали?
— Хочу сказать, друг мой, Рахманинова звали вовсе не Иван, а Сергей. Но, все равно, победа за вами.