«Наша Среда online» — Предлагаем вашему вниманию книгу Валентина Оскоцкого «Карабахский дневник», вышедшую в г. Степанакерт (НКР) в 1998 году.
ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ, ИЛИ СЛОВО ОБ АВТОРЕ
Холодным февральским вечером я поехал в аэропорт «Эребуни» встречать пятерых российских писателей. Не я их приглашал. Однако, узнав о том, что в Ереван едут писатели, которые намереваются посетить Карабах, я решил сам их встретить. Думаю, дело не только было в Карабахе.
Юрий Черниченко. Не раз вместе бродили по дорогам и весям Армении. Встречались не только в Москве, разных географических точках, но и на страницах «Литературной газеты». Бывал он у меня дома в Ереване. В январе восемьдесят девятого года во время одной из встреч в Москве я уговорил его баллотироваться в народные депутаты СССР. Тогда только и было разговоров о предстоящих выборах. Он громко засмеялся, давая понять, что такая нездоровая мысль пока еще в голову не приходила. Мы весело шутили, не очень понимая, что это за новый такой парламент будет у нас. И посему всерьез не воспринимали саму идею баллотироваться. Развивая шуточный настрой, я привел ему, бродяге по натуре, убийственный аргумент: «Ты можешь каждый день бесплатно лететь от Москвы до Петропавловска — Камчатского до и обратно. И так целых пять лет подряд». Вдруг Черниченко посерьезнел: «А что, в этом есть резон, особенно для меня, да и для тебя тоже».
Не знал я тогда, что через несколько месяцев мы с Черниченко окажемся в последнем советском парламенте, которому суждено будет, по сути, «узаконить» распад СССР. Мы подружились еще крепче. Так, что я не мог не встретить друга.
За три года до этого мне довелось в «команде Боровика» посетить США, так сказать, по линии Комитета защиты мира. В большой делегации был и Андрей Нуйкин, с которым мы попали в одну секцию и целый месяц открывали Америку своей новой «народной демократией». Он летел в Ереван вместе с женой. И я не мог не встретить их.
В пятерке был самый, пожалуй, популярный контр-адмирал СССР и с самой популярной в стране фамилией Гайдар. Сын Аркадия Гайдара Тимур Аркадьевич Гайдар. Я хорошо знал его по материалам в «Правде», из Кубы и Балканских стран. Я служил четыре года на флоте, так что, кроме всего прочего, естественно, будучи матросом не мог не встретить самого контр-адмирала.
В пятерке российских писателей был Валентин Оскоцкий. Его я не знал. И стихи, и публицистику. Я не мог не встретить и Валентина Дмитриевича, уже по тому, что он собирался в Карабах, где шла война, которую мы считали нашей, имея в виду, что никем не xoтим жертвовать ради собственной свободы, судьба которой в те дни буквально висела на волоске.
Степанакертский аэропорт уже был захвачен азербайджанскими омоновцами, которыми командовал вожак так называемого оргкомитета, второй секретарь ЦК Компартии Азербайджана В. Поляничко. Карабах по сути, находился уже не в блокаде, а в осаде. Вместо обычных двадцати рейсов разрешалось выполнять в день всего четыре на ЯК-40. То есть лишь сто двадцать человек в день могли вылететь из Степанакерта и прилететь в Степанакерт. Случалось, что неделями не было вылетов из-за нелетной погоды. За всю историю Карабаха никогда так не унижали и не оскорбляли достоинство карабахцев, как это происходило в Степанакертском аэропорту при партийце Поляничко и генерале Сафонове. И трудно представить себе, как тогда сложилась бы окончательная судьба Арцаха, если бы не действенное противостояние карабахцев, в первую очередь подпольщиков, о героизме которых история еще скажет свое правдивое слово. К великому счастью, мы были не одни. И среди наших верных друзей был автор этой книги, отважный человек, один из руководителей московской писательской организации, талантливый поэт и публицист Валентин Дмитриевич Оскоцкий.
На следующий день после прибытия в Ереван в зябкий февральский день я проводил пятерку писателей из аэропорта «Эребуни» в Арцах. Ждал их в аэропорту весь световой день. Каждые пять минут я связывался по телефону со Степанакертом. Выяснилось, что сразу после приземления Андрей и Галина Нуйкины, Тимур Гайдар, Юрий Черниченко и Валентин Оскоцкий попали в плен к азерским омоновцам. Некто Гаджиев, после отсидки в тюрьме ставший главарем банды ОМОН, доложил по телефону Поляничко о прибытии в Карабах группы русских писателей. Назвал их имена. Поляничко сразу учуял упавшую с неба возможность для рекламы собственной персоны перед Баку. Шутка ли в составе группы сам сын самого Аркадия Гайдара, на книгах которого воспитывался сам Поляничко, ставший почему-то не героем из «Тимура и его команды», а палачом. Да еще известный на всю страну писатель, правдист, телевизионщик, народный депутат СССР Юрий Черниченко. Партийный бек приказал Гаджиеву доставить, «этих двоих», к себе, а остальных, «тех троих», оставить в заложниках в аэропорту, не спуская с них глаз.
О дальнейшей истории той поездки много раз мне доводилось поведать читателю. А сейчас лишь о том , что рассказал Валентин Оскоцкий в аэропорту «Эребуни» сразу по возвращении:
— Это было не только страшно, но мерзко. Словно частица цивилизации оказалась в тисках средневековья. Нам , извините меня, еще раз извините… повезло. Ибо мы увидели то, во что не поверили бы, если бы нам рассказали другие очевидцы. Одно теперь ясно лично для меня. Молчать нельзя. Молчать, значит совершить преступление перед собственной совестью. И я не буду молчать…
Вечером того же дня я всю нашу пятерку повел на республиканское телевидение и caм взялся вести уникальную в своем роде передачу. То, что рассказали наши друзья, поразило воображение даже видавших виды телезрителей, будь то сумгаитцы или бакинцы. Галя Нуйкина не смогла продолжить свое выступление. Ком у нее застрял в горле. Андрей обещал, что он публично обратится к русской интеллигенции, которая понятия не имеет, что происходит в Карабахе. Юрий сравнил крохотное высокогорное село Бердадзор с Хатынью и Сонгми. Тимур сказал, что нужно подумать о создании новой организации, которая должна систематически заниматься проблемами Карабаха. Валентин повторил свою мысль о том, что теперь уже его никто не сможет заставить молчать.
И все они сдержали свое слово. Вскоре мы собрались в Москве в Центральном доме литераторов. Там же организовали Комитет по Карабаху. По предложению Тимура Гайдара организация получила очень даже призывно символическое название КРИК (Комитет Российской интеллигенции «Карабах»). В Правление КРИКа, естественно, вошел и Оскоцкий.
Я убежден, наш народ никогда не забудет поистине гражданского подвига многих российских литераторов, которые в самые тяжкие для нас дни находились рядом. Буквально в одном окопе. Для них фронтовые окопы проходили не только в Карабахе, но и по асфальтам Москвы. Практически все очерки, статьи, письма и стихи Валентина Оскоцкого войдут в летопись нашей героической эпохи, как правдивые страницы, без которых наша история будет ущербна. Нет сомнения, что все публикации представителей КРИКа, рано или поздно, будут восприниматься, как неопровержимый аргумент, как бесспорная улика на грядущем суде против организаторов геноцида над армянским народом, против главарей фашистской идеологии пантюркизма.
«Карабахский дневник» Валентина Оскоцкого — это своеобразный урок новейшей истории не только армянского народа, ибо, как сказано было не раз, в Карабахе решается не только судьба нашего народа. Здесь решается судьба мировой цивилизации. Урок, который нужно изучать хотя бы ради того, чтобы упредить более страшную беду. Не случайно автор в заключительных страницах ставит перед грядущим предупредительное условие для недопущения дальнейших трагедий на земле. Помня о том, что Гитлер начал вторую мировую войну зловещими наказами о том, чтобы его головорезы никого не щадили, ни детей, ни стариков, чтобы при этом не боялись угрызения совести, ибо «кто сегодня помнит о резне армян», Валентин Оскоцкий решительно призывает действительно осуществить «окончательный расчет с прошлым, которому не должно быть ни прощения, ни забвения».
Только так и никак иначе!
ЗОРИЙ БАЛАЯН
I. ЧЕГО МЫ НЕ ЗНАЕМ О НАГОРНОМ КАРАБАХЕ
Мальчик «веселый из Карабаха —
Так называют всюду меня.
Из модного шлягера,
исполнявшегося Рашидом Бейбутовым
Грущу с тобой,
К твоим причастна мукам,
Горжусь тобой, великий не числом,
А сильным и необоримым духом,
Своим высоко поднятым челом.
Сильва КАПУТИКЯН
СЛОВО К МОЕМУ НАРОДУ
1. Вступление к статье, написанное после самой статьи.
Теперь многое придется оговаривать, когда что написано: до или после путча. Применительно к настоящей статье сделать это особенно необходимо…
Так вот: она была сдана в редакцию за несколько дней до 19 августа, наложившего свой отблеск на все, что ему предшествовало. В свете антиконституционного заговора нашей отечественной — дожили хунты, предпринятой ею попытки государственного переворота укрупнилось и восприятие карабахской трагедии. Не случайно не что иное, а именно Карабах как образ народной беды, как символ народной боли вошел в строки Михаила Дудина, написанные в дни мятежа и опубликованные сразу после него вместо передовой статьи в газете «Вечерний Ленинград»:
Сейчас у нас по всем приметам Настало время Пиночета. Народ! Тебе неведом страх. Пусть Пиночеты мечутся. Не дай в кровавый Карабах Столкнуть свое Отечество…
Уроки трех августовских дней, извлекаемые сегодня, привносят новые интонации и акценты во все то, о чем думалось, говорилось и писалось прежде. Так и с этой статьей. Пиши я ее сейчас, куда энергичней выделил бы мотив личной ответственности Президента СССР за превращение Нагорного Карабаха в испытательный полигон, где отрабатывалась и все еще продолжает отрабатываться модель свержения демократических институтов власти и последующего военно-милицейского правления. По сути дела, Нагорный Карабах стал первым из оселков, самым наглядным образом выявивших нерешительность и непоследовательность М. С. Горбачева, то есть те как раз слабости, которые предопределили его политическую линию поведения, во многом благоприятствующую атмосфере заговора и переворота.
Наверняка недостаточно жесткими покажутся читателям авторские суждения о карабахских деяниях «бывших»: Председателя Верховного Совета СССР А. Лукьянова, министра обороны маршала Д. Язова, министра союзного МВД Б. Пуго, председателя КГБ В. Крючкова. Что ж, можно принять укор в журналистской непроницательности: коль скоро и тогда судил о каждом критически, надо бы было предугадать в них вдохновителей и руководителей заговора. Как и идейных единомышленников путчистов — в поддержавших переворот республиканских лидерах: президенте Азербайджана Аязе Муталибове, втором секретаре ЦК азербайджанской компартии Викторе Поляничко, возглавившем так называемый оргкомитет по Нагорному Карабаху, который по сию пору остается высшим органом самозваной власти, осуществляющей в НКАО режим чрезвычайного положения. Полезно напомнить: в недавнем прошлом Поляничко служил в Афганистане советником Бабрака Кармаля, который, как теперь выясняется, был против войны с собственным народом. Кто же в таком случае «за», если не ближайший советник?
Убежден, однако, что ужесточить «допутчевые» оценки, соотнести их с нынешним знанием и пониманием событий, о которых рассказано в статье, без труда сумеют сами читатели…
2. Из хроники карабахских событий. Апрель — июнь
Для чего, зачем вводится в том или ином районе, городе, регионе чрезвычайное положение? Зряшный вопрос. Разумеется, для того, чтобы защитить человеческую жизнь от насилия, оградить достоинство личности от унижений, обеспечить мир, покой и согласие между людьми.
В Нагорном Карабахе, где чрезвычайное положение введено почти четыре года назад, все наоборот. В 1990 году там погибло 58 человек (41 армянин, 15 азербайджанцев, 2 военнослужащих), ранено 126 (92 армянина, 32 азербайджанца, 2 военнослужащих), взято заложниками 78 (46 армян, 32 азербайджанца). С 1 января до начала марта с. г. убито 30 человек (19 армян, 5 азербайджанцев, 6 военнослужащих), ранено 17 армян, 18 азербайджанцев, арестовано 223 армянина. Совершено 33 вооруженных нападения на армянские села, азербайджанские — ни одного). Село Цахкадзор сожжено дотла в ту самую ночь под 13 января, когда бесчинствующие танки вершили вильнюсское кровопролитие.
— Я не видел сожженных деревень, домов, школ со времени Отечественной войны,— скажет потом Юрий Черниченко на армянском телевидении, на пресс-конференции в Москве, по радио «Россия».
— Мне кажется, будто я снова побывал в Афганистане. — подтвердил Тимур Гайдар, не однажды вылетавший в Кабул в разгар афганской войны в качестве газетного корреспондента.
Предостерегая от повторения катастроф на советских атомных станциях, ученые-физики допускают возможность новых Чернобылей. Перенесем трагический символ на национальные отношения в СССР: справедливо признать, что в этой сфере своего рода Чернобылей было уже немало. И первым среди них стал Сумгаит с его кровавой резней, воскресившей трагедию геноцида, пережитую армянским народом в первую мировую войну. Судили уличную шпану, хулиганье — мелкую сошку. Погромщики-убийцы ушли от ответственности. И учинили новое побоище в Баку, где также остались безнаказанными.
Так началась цепная реакция насилия. В его эскалации Нагорный Карабах уподобился чернобыльскому реактору, который находится в неизменно взрывоопасном состоянии.
Но почему в таком случае так робко и глухо пишет об этом печать? Почему так эпизодически и неглубоко отзывается на эти кровоточащие проблемы общественное мнение? (Само собой понятно, что, ставя свои отнюдь не риторические вопросы, я имею в виду не официальную, а оппозиционную печать, не охранительское, а демократическое общественное мнение.) Видимо, потому, что, не одолев косной инерции благодушия, не были готовы к восприятию неидеализированной действительности, чудовищной реальностью которой стал противоармянский геноцид в Сумгаите и Баку. И продолжаемый ныне в Нагорном Карабахе. Ведь геноцид — это не обязательно повальная резня сразу, имеющая целью физическое истребление народа. Сначала — противоестественные условия, созданные для численно преобладающего армянского населения (на 1979 год — 75,9 процента; в последующие годы стараниями Гейдара Алиева эта цифра унизилась на 10 процентов, что некогда всесильный азербайджанский владыка не преминул поставить себе в личную заслугу) и рассчитанные на то, чтобы выжить людей из родных мест, принудить их к массовому переселению. Когда это не дало желаемых результатов, заговорило оружие, обращенное против мирных жителей. И то, и другое санкционировало азербайджанское правительство, чьи противоправные действия со стороны центра встретили если не прямое одобрение, то поощряющее равнодушие.
Свидетельством тому — трагическая хроника весны и лета этого года, когда при поддержке войск МВД СССР и регулярных армейских соединений азербайджанский ОМОН осуществил на территории НКАО и прилегающих к ней армянонаселенных районов Азербайджана операцию «Кольцо», во всеоружии богатого опыта афганской стратегии разработанную Виктором Поляничко и генералом Борисом Громовым. Я излагаю эту хронику в выдержках, строгим языком документально удостоверенных фактов.
16 апреля. На совещании с участием руководителей КГБ, МВД и прокуратуры республики президент Азербайджана Аяз Муталибов предлагает в случае неповиновения депортировать жителей армянонаселенного Шаумяновского района, сел Геташен и Мартунашен.
19 апреля. ОМОН Азербайджана начал обстреливать эти села.
23 апреля. Жители Шаумяновского района направляют руководителям страны телеграмму, в которой сообщают, что живут в условиях жесточайшей блокады. Отключены электричество, вода. После посещения района Виктором Поляничко началась настоящая война.
29 апреля. На всем протяжении армяно-азербайджанской границы ведется обстрел из автоматического оружия, танков и бронемашин населенных пунктов, расположенных на территории Армении.
30 апреля. Сообщение любительской радиостанции из Геташена:
«Ворвавшиеся в село войска начали погромы мирных жителей. На 21.00 убито более десяти человек, имеется много тяжелораненых, захвачены заложники… Спасите!»
1 мая. Из Геташена просят прислать вертолеты с врачами, лекарствами и продуктами. Однако ни одному вертолету не разрешается совершить посадку вблизи села.
Президент М. С. Горбачев в телефонном разговоре с Председателем Верховного Совета Республики Армения Л. Тер-Петросяном обещает взять под личный контроль меры по стабилизации ситуации.
В информационном выпуске бакинского телевидения сообщается: Геташен занят ОМОНом и войсками. 15 армян погибло, 14 ранено, 45 захвачено заложниками. Ранены 4 азербайджанца.
2 мая. Азербайджанский ОМОН распространяет документ, из которого явствует, будто жители Геташена и Мартунашена просят дать им возможность беспрепятственно покинуть родные села. Ссылкой на этот документ председатель КГБ СССР Виктор Крючков в телефонном разговоре с Левоном Тер-Петросяном оправдывает действия ОМОНа и военных.
3 мая. Горит Мартунашен. Погибло 12 человек, 20 пропали без вести, 7 взято заложниками.
4 мая. Президент М. С. Горбачев передал Л. Тер-Петросяну через председателя КГБ СССР В. Крючкова: «Вопрос о депортации населения Геташена и Мартунашена снят. Никто не имеет права принуждать жителей этих деревень» покинуть места их проживания».
6 мая. Подразделения 4-й армии Закавказского военного округа, дислоцирующиеся на территории Азербайджана, разрушили село Воскепар Ноемберянского района Армении. Во время обстрела села Барекамаван погиб один милиционер. И в этих, и в других селах Ноемберянского района захвачено 40 заложников — в основном сотрудников МВД Армении. С вертолетов обстреляны несколько приграничных сел Горисского района.
Командующий Закавказским военным округом генерал-полковник Патрикеев заявил, что эти военные операции проводила не армия, а подчиненные Азербайджану войска МВД СССР.
7 мая. Разгромлен наряд армянской милиции. Убито 10 милиционеров и шофер, позже скончались еще трое.
Подразделения внутренних войск ворвались почти во все приграничные села Горисского района Армении.
10 мая. Сплошному обстрелу подвергается село Паравакар Таузского района. В операции участвуют 50 танков и бронемашин, 10 вертолетов, более тысячи автоматчиков.
Ночь на 11 мая. Степанакерт. Личная охрана В. Поляничко ворвалась в помещение редакции газеты «Советский Карабах». Налетчики ударили по голове сторожа Шамира Есаяна, заставили старика простоять несколько часов лицом к стене с поднятыми вверх руками. Выломали дверь кабинета главного редактора, похитили диктофон и кассеты, разбили часы, уничтожили бумаги. Опустошили другие кабинеты редакции.
29 мая. Степанакерт. На встрече с офицерами комендатуры района чрезвычайного положения военный комендант полковник В. Жуков сообщил, что азербайджанское руководство требует скорейшей депортации армянского населения из Шаумяновского района. Офицеры информированы также о том, что министр внутренних дел СССР Б. Пуго высоко оценивает действия азербайджанского ОМОНа в Геташене и на территории НКАО. По его словам, азербайджанский ОМОН «успешно выполняет боевые задачи».
1 июня. Совершено нападение на ферму села Эркеч. Убит Борис Дадьян, отец 12 детей.
2 июня. В Степанакерте неизвестные ворвались в здание УВД НКАО и похитили дежурного по городу — майора Грачика Шахбазяна.
3 июня. Вооруженное нападение на ферму села Ин Таглар Гадрутского района НКАО. Взяты в заложники два человека, угнано 150 голов крупного и 500 голов мелкого рогатого скота.
При обстреле села Караглух ранено два человека.
3. У лжи длинные ноги
Именно так: не короткие, а длинные — вопреки присловью…
В самом деле, уважаемые читатели «Журналиста»: многие ли факты из приведенной усеченно хроники вам известны? Наверняка — немногие. И это вам, читателям профессиональным. Как же быть тогда с так называемым массовым читателем, приученным знать одно то, что официальные печать, радио, телевидение сочтут достойным его знания?
Так, совсем не случайно не проникла туда даже куцая информация о двукратной поездке в Нагорный Карабах, Азербайджан и Армению группы экспертов Международного конгресса памяти Андрея Сахарова «Мир, прогресс, права человека», их пресс-конференциях и отчетах. Первый раз они побывали на местах событий в конце мая, сразу по завершении конгресса в Москве. Как ни стесняли азербайджанские власти свободу передвижения делегации, почерпнутых впечатлений оказалось достаточно, чтобы прийти к неопровержимому заключению: все, что происходит в Нагорном Карабахе и вокруг него, является не чем иным, как противоармянским геноцидом.
Разумеется, Президиум Верховного Совета Азербайджана фальшивым пером своего члена — академика А. Дашдамирова — попытался тут же оспорить выводы независимых экспертов, приписав им избирательный подход к правам человека, необъективность и предвзятость на том зыбком основании, что в отчете о поездке они «не сочли нужным использовать полученную в Азербайджане информацию». Но ведь потому и «не сочли», что источники ее не заслуживали доверия, а сведения, предоставленные ими, оказались насквозь лживыми…
Вторая поездка той же группы, возглавленной баронессой Каролайн Кокс (Великобритания), состоялась спустя полтора месяца. За истекшее время, суммируют эксперты свои наблюдения, «напряженность в регионе усилилась… Если депортации будут продолжаться, то между Арменией и Азербайджаном может возникнуть крупномасштабный вооруженный конфликт».
Та же безгласность постигла многодневные слушания «карабахского вопроса» в Комитете по правам человека Верховного Совета РСФСР. С развернутыми свидетельскими показаниями перед Комитетом выступили десятки очевидцев омоновского разбоя в армянских селах, а так-же военнослужащие, во исполнение приказа потворствовавшие преступлениям ОМОНа.
В глухих безднах информационного вакуума размываются достоверные события, тонут доподлинные голоса. Даже голос Председателя Верховного Совета Республики Армения Левона Тер-Петросяна, сделавшего 4 мая в Москве такое заявление:
«К истории убийств и погромов в Сумгаите, Кировабаде, Баку добавлена еще одна зловещая страница — откровенный геноцид, осуществляемый в армянонаселенных селах Геташен (Чайкенд) и Мартунашен Азербайджанской ССР. С 30 апреля в результате армейской операции совместными действиями подразделений Советской Армии, внутренних войск и частей азербайджанского ОМОНа погибло, по предварительным данным, 36 мирных граждан армянской национальности, имеются десятки раненых. При этом попытки населения осуществить самооборону представляются как действия боевиков.
Однако если в Сумгаите, Кировабаде, Баку кровавые действия осуществлялись озверевшей, неуправляемой толпой, то сегодня преступления творят государственные вооруженные формирования, выполняющие приказы высшего командования. Налицо качественно новое явление: задействованы все рычаги государственной военной машины. Следовательно, речь идет о государственном терроре против собственных граждан. Создается опасный прецедент, когда терроризм возводится в ранг государственной политики».
Не дошло до советской общественности и принципиальной важности заявление исполняющего обязанности министра внутренних дел Армении Ашота Маначуряна, развеявшего на ереванской пресс-конференции легенду о том, будто совместные действия армейских соединений, внутренних войск и азербайджанского ОМОНа предприняты во исполнение Указа Президента СССР о разоружении незаконных боевых формирований. Демагогически истолковав этот Указ в свою пользу, как направленный исключительно против армянских «боевиков», азербайджанская сторона, поддержанная армией и войсками МВД СССР, предприняла агрессию против мирного населения. Не случайно абсолютное большинство людей, убитых, раненных или плененных на территории Армении, составили работники правоохранительных органов республики, а не мифические «боевики» и «террористы». Вот и получается, что всю мощь своей военной машины государство обрушило на государственную же милицию, исполняющую служебный долг по защите мирного населения. Отсюда и своеобразный счет боевых трофеев, взятых в ходе наступательных операций: из 166 единиц огнестрельного оружия, якобы конфискованного с 5 по 10 мая, 124 отобраны у милиционеров. Остальные — охотничьи ружья, зарегистрированные их владельцами…
Уж если заявления государственных деятелей Армении возможно заглушить, будто зарубежные радиостанции в разгар холодной войны, то что говорить тогда о свидетельствах «рядовых» граждан? С ними и вовсе не пристало считаться. Как, например, с телеграммой независимой журналистки Натальи Петровой, за неимением надежных адресатов в родном отечестве, воззвавшей к Международному сахаровскому конгрессу:
«…В течение нескольких месяцев, работая над фильмом «Дети Карабаха» в НКАО, а также став очевидцем событий последних дней в Гадрутском районе НКАО, я поражена несовместимостью творящегося здесь с законностью, этическими, нравственными и общечеловеческими нормами… Азербайджанские омоновцы врываются в села под прикрытием бронетранспортеров, советских солдат. Убивают мужчин, насилуют женщин, детей. В Джебраиле на допросах дети подвергаются пыткам, избиениям. В селах сажают жителей, особенно молодежь, в автобусы и увозят в тюрьмы и концлагеря за пределы НКАО: в Физули, Агдам, Джебраил. По дороге жителей грабят, вырывают золотые зубы, ломают пальцы рук, насилуют детей на глазах родителей… Журналистов, которым все-таки удалось преодолеть все преграды, выдворяют под различными предлогами из районов НКАО. Я неоднократно подвергалась такого рода давлению — моральному и физическому.
Я обращаюсь ко всем коллегам, журналистам и участникам конгресса с просьбой вынести эту информацию за пределы Советского Союза…».
Леденящий ужас охватывает, когда вникаешь в невыдуманные, в неприглаженные рассказы людей о пережитом. Начать с тех, что собраны в подписанной 17 мая старшим помощником Генерального прокурора Республики Армения, старшим советником юстиции А. К. Арутюняном справке «по уголовному делу №622011/91, возбужденному в связи с событиями, имевшими место в отношении армянского населения, проживающего в Шаумяновском районе и селах Геташен и Мартунашен Ханларского района Азербайджанской ССР»:
«…С раннего утра 30 апреля 1991 г. подразделения Советской Армии, внутренних войск МВД СССР и отряды милиции особого назначения МВД АзССР согласно предварительно разработанному плану в сопровождении бронемашин, танков, военных вертолетов совершили открытое нападение на мирное население сел Геташен и Мартунашен. Вслед за военнослужащими и омоновцами следовала толпа азербайджанцев с целью грабежа. Все это делалось под надуманным предлогом проверки соблюдения паспортного режима, выявления проникших в эти села армянских боевиков, обнаружения оружия и боеприпасов…
Из многочисленных показаний очевидцев усматривается, что многие воины были в нетрезвом состоянии, во избежание возможного в дальнейшем опознания закрасили свои лица.
По неполным к настоящему времени данным, убиты 19 человек и в числе их Ванес Ахумян (76 лет.) Папик Сейранян (85 лет), Гянджумян (80 лет), Оганес Оганесян (65 лет), Хачатур Давтян (66 лет), Ором Минасян 90 лет…
Свидетельница Тевосян Рима показала, что омоновцы в присутствии русского полковника отрезали уши ее свекру Вагаршаку Тевосяну. Потерпевшая Р. Акопян пояснила, что омоновцы, ворвавшись в их квартиру, раздели ее догола, похитили деньги в сумме 3200 рублей, а затем вывели ее в сад и фотографировали в голом виде.
Военнослужащие и азербайджанские омоновцы под угрозой оружия и с физическим насилием забрали у Аркадия Саряна 8 тыс. рублей, Сейранян Нуник — 5 тыс. рублей, Борика Джавадяна — 4700 рублей, Зарик Габриелян — 4 тыс. рублей, деньги Араксии Бабушян, Эльмиры Атанесян и других. В присутствии и с ведома майора Рубцова похищена автомашина А. Саряна марки «Нива»… Как усматривается из показания свидетеля Норика Джавадяна, омоновцы сорвали золотые зубные протезы Заргаряна Алексея и Акопяна Яши.
По уточненным следствием данным, с начала проведения военных акций против жителей сел Геташен и Мартунашен военнослужащими и омоновцами захвачены в качестве заложников 53 человека. Эти лица в возрасте от 28 до 85 лет, в их числе безногий инвалид Великой Отечественной войны, 75-летний Александр Чилингарян, были захвачены в своих домах. 29 заложников в течение трех часов лежали лицом к земле, подвергались избиению и ограблению. У них забраны деньги и золотые вещи, разорваны паспорта. Бандиты принудили их на коленях ползти до стоявшей поодаль автомашины, в которой затем привезли их в село Камо, где председатель исполкома Ханларского районного Совета Мамедов в присутствии не установленных следствием офицеров высшего состава путем угроз принуждал заложников подписать заранее составленные заявления о якобы добровольном выезде с постоянного места жительства. Мамедов при этом предупредил, что в противном случае они будут расстреляны. Затем военнослужащие и омоновцы топтали их ногами, избивали, заставляли есть сигареты, подвергали другим унижениям…
В целях оправдания проводимых широкомасштабных военных операций и направления общественного мнения против армянского населения, сокрытия бесчинств и жестокостей, творимых военнослужащими и омоновцами, военные власти прибегли к лжи, чтобы как-то оправдаться и «доказать» наличие «армянских боевиков». Так, не обнаружив в упомянутых селах ни одного вооруженного человека, они под угрозой расстрела переодевали в форму боевиков заложников — мирных жителей и, накинув им на плечи незаряженные автоматы, фотографировали… Свидетели отмечают крайнюю жестокость совершенных убийств. Так, Бабаджанян Зарик и Агамир Исраелян показали, что, убив топором Мельсика Согомоняна в его же доме, бандиты затем расчленили труп, чтобы парализовать сельчан страхом. После убийства 65-летнего Оганесяна Оганеса Макаровича и 57-летнего Мелкумяна Шамира Аршаковича военнослужащие с той же целью раздавили их трупы гусеницами танков…
Позже военнослужащие чинили препятствия совершению похоронных ритуалов, вследствие чего большинство трупов было зарыто во дворах домов. Действия военных исключили возможность производства соответствующих судебных экспертиз и следственных действий…».
Жутко? Мне тоже. Но как быть и что делать, если мы обречены ныне знать жестокую правду о новых Хатынях и собственных Сонгми?
И еще — трудно не вспомнить вслед за Зорием Балаяном, писателем, народным депутатом СССР, как в 1988 году, после землетрясения, министр обороны СССР маршал Язов вместе со своей армией вызволял в зоне бедствия людей, погибавших в бетонных завалах. Сегодня, спустя три года, та же армия, подчиненная тому же Язову, убивает спасенных ею, разрушает их дома, опустошает села.
В сравнении со страданиями, описанными в следственной справке, мытарства геташенцев Ашота Мхитаряна, 56 лет, и его 80-летней матери Ареват Мхитарян выглядят, на счастье, легкими. Но и у них своя боль:
— Внутренние войска и омоновцы заставили нас внести государственную плату в размере 142 рублей для перевозки нашего имущества. Затем они взяли себе в карман еще 600 рублей, якобы для того, чтобы перебросить наше имущество к границе с Арменией в целости и сохранности.
В итоге нас выбросили у азербайджанского поста ГАИ и сказали, чтобы ждали свои вещи. Прибыли практически пустые грузовики — было украдено все ценное (телевизор, холодильник, ковры, электроприборы, вся утварь и посуда). Оставшиеся постельные принадлежности были исколоты и изрезаны ножами. Но даже за перевозку этих изрезанных тряпок внутренние войска потребовали с нас плату, и мы отдали последние деньги…
Суровое испытание выпало Арустаму Захаряну из села Доланлар Гадрутского района:
— В нашем селе проживало сто семей. 15 апреля военные вместе с азербайджанскими омоновцами вошли в село, сопровождаемые шестью танками. Омоновцы стали сразу стрелять в воздух, наводя панику. Затем мы увидели жителей близлежащих азербайджанских сел, с которыми мы прежде дружили. Они-то и начали грабить. Из моего дома унесли старинный карпет — ковер ручной работы. Я стал просить, чтобы оставили хоть эту семейную реликвию. Меня начали бить. Азербайджанский полковник, ругаясь, схватил меня за усы и стал таскать, приговаривая: «Вот тебе, паразит, семейная реликвия!» Я вышел из села последним. Дома горели, кладбище бульдозерами и тракторами сровняли с землей.
И снова Геташен, это армянское Сонгми, о котором рассказывает Эльмира Акопян:
— Лучше бы мои глаза ослепли, чтобы не видеть того, что случилось. 30 апреля в центр деревни ворвался танк. Танками окружили и все окраины села. Очевидно, думали, что все наше село из 2500 жителей состоит в отрядах боевиков. Вместе с военнослужащими были азербайджанские омоновцы. Первую раненую, мою соседку, я увидела в жутком состоянии. Она вся была оборвана. Видимо, ее изнасиловали. Рука у нее была тяжелоранена. Я побежала за доктором Геворком, который прилетел из Еревана на вертолете. Он тут же поставил диагноз: ампутировать руку… Но она начала плакать, умолять, что не «сможет одной рукой вырастить своих троих детей… Хирурга Геворка взяли в заложники вместе со всеми нашими мужчинами, начиная с 16 лет и старше… Одна моя знакомая старушка осталась сидеть у порога своего дома. Она сказала, что такую старую женщину никто не тронет. Но ее расстреляли у порога…
Наши парни взяли солдат заложниками. Майор Кравцов вступил в переговоры, и был произведен обмен. В больницу привезли многих наших освобожденных заложников с перебитыми ребрами, ногами, руками, отрезанными ушами, выколотыми глазами, а у 33-летнего мужчины, Чилингаряна Межлума, с живого сняли скальп. «Неужели наши люди это творили!» — воскликнул от ужаса московский журналист. Если он честный человек, сам напишет об этом…
Журналистом оказался корреспондент «Московских новостей» Владимир Емельяненко. Все, что видел в Геташене, он воспроизвел в репортаже, не просто подтвердившем рассказ Эльмиры Акопян, но и восполнившем его не менее ужасающими подробностями и деталями.
Против таких нечастых, но заметных публикаций охранительская печать направила мощный залп провокационных заявлений чиновных и сановных лиц. Суть их в вожделенном стремлении навести тень на плетень: замолчать причины и извратить характер событий, связанных с массовой депортацией армян, снять ответственность за них как с азербайджанского руководства так и с союзного командования армией, переложить вину за преступные действия внутренних войск и азербайджанского ОМОНа на так называемых «армянских боевиков к которым относят каждого, кто противится насилию.
Свою лепту в очередную пропагандистскою кампанию невольно внесла даже «Независимая газета». Блюдя «объективность», она поместила 25 июня интервью с председателем Верховного Совета Азербайджанской Республики Эльмирой Кафаровой и не сочла нужным сопроводить текст хотя бы единым словом своего комментария. Тем самым редакция как бы амнистировала и такой ключевой, вынесенный в заголовок тезис высокопоставленной дамы: «Не мы инициировали кровавое столкновение». Еще дальше пошла редакция «Известий», напечатав в тот же день беседу с Аязом Муталибовым, который назвал кровавые события апреля — июня армянской агрессией против суверенного Азербайджана. Любопытно, что в роли интервьюера азербайджанского президента выступил небезызвестный узурпатор «Недели» В. Севрук. Но несомненное первенство в ряду этих и аналогичных им фальсификаций принадлежит «Правде», предоставившей 26 июня слово сразу трем дезинформаторам генеральского звания: первому заместителю министра внутренних дел СССР И. Шилову, первому заместителю Генерального прокурора СССР А. Васильеву, начальнику управления по защите советского конституционного строя КГБ СССР В. Воротникову.
Из интервью с ними явствует, что только благодаря административному задержанию 413 человек и возбуждению уголовных дел против 64 из них (стало быть, 349 арестовали понапрасну?) в НКАО и на границе двух республик «стало спокойнее». Что никакие карательные акции, тем паче бесчинства по отношению к мирному армянскому населению не допускались, а два (всего два!) сигнала об убийстве и изнасиловании «не нашли подтверждения». Что речь в крайнем случае может идти лишь о печальных инцидентах, в ходе которых «где-то поломали мебель», но и по ним «ведется служебное расследование», не дающее малейших «причин для недоверия нашим азербайджанским коллегам». Что, наконец, «насильно мы никого не переселяли», а тот, кто показывает обратное, поступает по коварному наущению и злостному принуждению армянской стороны, вконец запуган ею. И тем самым злоумышленно дискредитирует, «наш конституционный строй» (как будто возможно опорочить его больше, чем он порочит себя сам!), подрывает «доверие к законной власти» (где она в Нагорном Карабахе?), клевещет на государство и общество, потворствует разрушительным силам, которые тщатся «антиконституционным путем перекроить республиканские границы». Кстати заметить: ни в одном документе Верховного Совета и правительства Армении о пересмотре границ и слова нет…
И редакция «Правды», и ее услужливый — чего изволите? — корреспондент Г. Овчаренко, и привилегированные авторы, которых он интервьюировал, лживы демонстративно, цинично, вызывающе. Им ли не знать, не ведать, какой необъятный поток протестов против насилия и беззакония, заявлений и обращений, писем и жалоб, призывов о помощи и спасении хлынул в Москву в апреле — июне, чтобы, не дойдя зачастую до прямых адресатов, в большинстве своем мертвым грузом осесть в сановных сейфах и чиновных столах многоразличных ведомств, включая и те, что подчинены непосредственно троим соавторам.
На конец июня, когда «Правда» поместила эту ложь, число депортированных армян превысило 5 тысяч, из них 3 тысячи находились в приграничной полосе, под открытым небом, без пищи, воды, медикаментов. 40 человек было убито, 75 ранено и изувечено, 453 захвачено заложниками. Троим из заложников уже не суждено вернуться: они убиты. 322 были освобождены после избиений и пыток, вынесенных в заключении. 128 по-прежнему оставались в азербайджанских тюрьмах.
Уместно напомнить: среди этих 128 значился и ереванский фотокорреспондент Информационного агентства новостей Вардан Оганесян, находившийся в Геташене как раз в день омоновского штурма.
Вызволение отважного журналиста, взявшего на себя гуманистическую миссию посредника, из азербайджанской (город Гянджа) тюрьмы могло бы произойди не 18 июля, а несколькими неделями раньше, если бы агентство не поспешило трусливо уволить своего сотрудника сразу после его противозаконного ареста. Постыдный, но характерный факт, зеркально отражающий беспринципное поведение московских «миротворцев», потакающих преступлениям и ублажающих преступников…
Примечательно, что и правдинская, и другие фальсификации появились как раз в тот недолгий период, когда едва-едва забрезжила робкая надежда если не на ослабление напряженности вокруг Нагорного Карабаха, то хотя бы на прекращение кровопролития, приостановление эскалации насилия. Как знать, не в том ли и состоял коварный умысел, чтобы лживыми россказнями усыпить общественное мнение, отвлечь внимание от тайком замышлявшихся новых противоправных актов насилия? Ведь вскоре они не замедлили воспоследовать…
4. Из хроники карабахских событий. Июль — август
3 июля. Погром в поселке Овсепаван, где живут беженцы из Сумгаита, Шуши и Баку. Участвовавший в «операции» комендант Аскеранского района заявил: «Рано или поздно вы уедете. Вода здесь азербайджанская, вы не имеете права ею пользоваться». И отдал приказ отключить воду.
В селе Каринтаг Шушинского района арестовано 15 человек. Так называемая «проверка паспортного режима» сопровождалась погромами и грабежами.
Подверглись нападению 8 сел Мардакертского района, а село Ванк — обстрелу из бронетехники и с вертолетов.
4 июля. Президентом СССР подписан Указ об отмене чрезвычайного положения в Шаумяновском районе Азербайджана.
Под прикрытием войск МВД СССР азербайджанский ОМОН ворвался в село Саришен Гадрутского района НКАО, открыл огонь по жителям, ранив одного человека. Угнан весь скот, вывезена сельскохозяйственная техника, дома разграблены.
5 июля. Занявшие Саришен омоновцы обстреляли село Бадишен. При поддержке внутренних войск подразделения ОМОНа вошли в села Атерк и Заглик Мардакертского района. При обстреле работавших в поле крестьян убит 25-летний Георгий Чобанян.
В карательных акциях наряду с внутренними войсками и ОМОНом участвуют гражданские лица азербайджанской национальности — преимущественно жители соседних сел и районов. Вслед за ОМОНом они врываются в села и грабят дома. При этом во многих селах омоновцы зачитывают через мегафон обращение к жителям: «Армяне, уходите! Горбачев на нашей стороне. Неужели вам не ясно, для чего принят Указ Президента? Даем вам срок до утра».
6 июля. В соответствии с президентским Указом из Шаумяновского района начат вывод войск МВД СССР. Одновременно ОМОНом предпринят обстрел сел Манашид, Эркеч и Бузлух. Убит 62-летний Эдуард Арутюнян, ранено 10 человек.
15 июля. Бой между окружившими Эркеч армейскими подразделениями и жителями села. Убиты двое, ранены 15 жителей. С азербайджанской стороны погибли двое и ранены 15 омоновцев.
16 июля. В окрестностях села Агорти Мартунинского района НКАО убит 33-летний учитель местной школы Валерий Карапетян.
В ночь на 18 мюля. Группа омоновцев в количестве 20 — 30 человек проникла на территорию Горисского района Армении и обстреляла пастухов в окрестностях села Хнацах. Убиты два человека.
19 июля. В степанакертском аэропорту омоновцы избили экипаж самолета ЯК-40 армянского управления гражданской авиации, изнасиловали студентку одного из ереванских вузов.
20 июля. Вертолеты высадили десант вблизи сел Веришен, Эркеч и Бузлух. Перестрелка между десантом и жителями продолжалась до поздней ночи и возобновилась утром следующего дня.
22 июля. Группа вооруженных азербайджанцев в количестве 10 человек проникла на пастбище села Артис Горисского района Армении и обстреляла пастухов. Убит пастух Размик Айралетян, угнано 900 голов скота.
25 июля. Жителям Веришена предъявлен ультиматум военного командования: под угрозой физического уничтожения немедленно покинуть село, дав согласие на «добровольное» переселение в Армению или НКАО. В таком случае гарантируется безопасный переезд.
27 июля. Выступая по республиканскому телевидению, Президент Азербайджана Муталибов призвал к немедленному заселению сел Эркеч, Манашид, Бузлух. Азербайджанским переселенцам обещано обеспечение подъемными и скотом.
29 июля. При патрулировании окрестностей села Цатджрек Варденисского района Армении, расположенного в 5 километрах от границы с Азербайджаном, обстрелян наряд милиции. Убит сержант Вардан Баласанян. В нападении участвовали 35 — 40 азербайджанских омоновцев.
4 августа. Народными депутатами СССР, РСФСР и Ленсовета В. Смирновым, Л. Пономаревым и А. Винниковым, находящимися в селе Веришен, направлена телеграмма, адресованная Горбачеву, Ельцину, Муталибову, Язову и Пуго. В ней сообщается, что бронетехника прекратила действия против осажденных армянских сел, но автоматный и пулеметный обстрел продолжается. Эркеч, Манашид и Бузлух поспешно заселяются азербайджанскими переселенцами. В целях нормализации обстановки депутаты предлагают: — отвести подразделения армии к местам постоянной дислокации; срочно прекратить заселение азербайджанскими переселенцами захваченных сел; вывести из Шаумяновского района азербайджанский ОМОН, терроризирующий население; установить разделительные посты между армянскими и азербайджанскими населенными пунктами силами внутренних войск, не участвовавших в конфликте; гарантировать депортированным жителям возвращение в села.
При выполнении перечисленных условий силы армянской самообороны обязуются отказаться от своих операций…
5. О честном слове и «всемирной отзывчивости»
Все никак не можем привыкнуть к тому, что среди нынешних политиков, облеченных властью, немало таких, чье самое честное слово, как мыльный пузырь, ровным счетом ничего не значит. И добро бы одних нас, грешных, далеких от высоких государственных сфер, то и дело подводило собственное легковерие. Так нет же. На что, кажется, терт и бит жизнью, учен-переучен ею Левон Тер-Петросян, а и он, похоже, поймался на том же. Возвратившись в Ереван после очередного раунда в Ново-Огарево, он явно поспешил обнадежить армянских парламентариев, сказав, будто Президент Азербайджана держит обещание, которое дал на подмосковной встрече: азербайджанский ОМОН находится «вне игры» и никаких новых карательных акций против армянского населения Нагорного Карабаха и прилегающих к НКАО районов больше не предпринимает. Не успело это заявление дойти до центральной печати, как в конце июля — начале августа ситуация опять изменилась к худшему.
Вот и доверяй честному президентскому Аяза Муталибова. Ничуть не более честному, чем слово маршала Язова, министра обороны и обер-лгуна по совместительству (возможно и наоборот). 23-я дивизия 4-й армии Закавказского военного округа продолжала активно участвовать в осуществлении насильственной депортации армян уже после того, как он заверил, будто отдал приказ о выводе из региона всех подразделений Вооруженных Сил СССР.
Так что же — и нет никакого просвета в круговой поруке всепроникающей дезинформации, обмана и лжи? А значит, и надежды на выход из тупика?
Есть и просвет, и надежда. Они в реальных действиях, направленных на активное сопротивление геноциду, на разоблачение скрывающих его фальсификаций.
Вот обращение народного депутата СССР, председателя координационного совета «Военные за демократию», полковника Владимира Смирнова к офицерам и солдатам, проходящим службу в Азербайджанской Республике:
«Вас используют в преступной необъявленной войне против своего народа. Правительство Азербайджана при попустительстве и содействии центра сделало вас орудием в политической борьбе, которая ведется средневековыми методами…
Солдаты и офицеры! Проводите собрания, разберитесь, куда вас везут и кто везет. Вы присягали служить народу, а не воевать с ним в интересах партократии. Помните, что ответственность за совершенные вашими руками военные преступления ложится не только на авторов преступлений, но и на исполнителей».
Не на бесплодную каменистую землю падают такие слова. Верная себе центральная печать охранительского толка может замолчать, утаить, сокрыть случаи перехода военнослужащих на сторону армянской самообороны, но не в ее силах воспрепятствовать гуманистическому состраданию народу, ставшему бесправной жертвой оголтелого насилия.
Ах, как хотелось бы, чтобы и на азербайджанской стороне нашлись люди, которым достанет мужества признать за многострадальным армянским народом историческую правоту! Увы, даже среди научной и творческой интеллигенции не оказалось пока что никого, кто хотя бы вполголоса осудил резню в Сумгаите, призвал к ответу виновных в геташенском побоище. Но не может же быть того, что и в ее сознании так уж и не отзовутся никогда ни мировое общественное мнение, ни та, говоря хрестоматийным литературным определением, «всемирная отзывчивость», которую применительно к России непозволительно часто сводят лишь к громкой фразе, до глянца затертой, повторяемой до нестерпимости всуе.
Гражданским актом стала гуманистическая деятельность в Нагорном Карабахе народных депутатов СССР и РСФСР, Моссовета и Ленсовета, представителей российской общественности. Их конструктивные программы выхода из кризиса принципиально носят не отвлеченный миротворческий, а конкретный правозащитный характер. Заявление депутатских фракций Съезда народных депутатов РСФСР в связи с намечавшимся в августе подписанием союзного договора — тоже документ, не преданный широкой огласке:
«Делая настоящее заявление, мы ни в коем случае не принимаем чью-нибудь сторону в достойном глубокого сожаления конфликте между Арменией и Азербайджаном. Однако никакие ссылки на действия противоположной стороны не могут оправдать осуществляемую с конца апреля этого года при содействии Вооруженных Сил СССР массовую депортацию армянского населения.
Подтверждая уважение к суверенитету Азербайджана и Армении, мы не считаем возможным включение в будущий союз какого-либо государства, являющегося участником вооруженного конфликта, так как подписание Россией соответствующего договора означало бы — согласно его условиям — вовлечение России в этот конфликт ради защиты одной из сторон».
Закономерно, что в свете высказанных положений авторы заявления признают неприемлемым и нынешнее участие Вооруженных Сил СССР в карабахских событиях, считают возможным использовать в них только специализированные части, сформированные на профессиональной и добровольной основе, как это предусмотрено постановлением второго Съезда народных депутатов РСФСР «О порядке участия военнослужащих срочной службы в разрешении межнациональных конфликтов».
А между тем в день, когда заканчивалась работа над этой статьей, Интерфакс передал очередное тревожное сообщение. Президент Азербайджана Аяз Муталибов распорядился обстреливать все вертолеты, которые будут нарушать воздушные границы Нагорного Карабаха. Откуда такая вседозволенность противоправных действий?
Она сродни намерениям союзного руководства в лице А. Лукьянова, Б. Пуго, Д. Язова, которые недвусмысленно дали понять делегации НКАО, возглавленной народным депутатом СССР Генрихом Погосяном: карабахский кризис будет урегулирован лишь при условии, что Армения останется в составе СССР. Так продолжается политическая игра, непомерной ставкой в которой объявлено самосохранение народа, воспротивившегося имперскому диктату. Так ведущие игроки проявляют недюжинную сноровку в совершенствовании недостойных и, прямо сказать, нечистоплотных приемов.
Но кому выявлять их нравственную несостоятельность, если не свободной, демократической печати?.. 1991 г., август
6. Заключение, продолжающее вступление
20 августа, когда у «Белого дома» в Москве решалась судьба страны, начальник отдела охраны общественного порядка Министерства внутренних дел Азербайджана М. Д. Мамадаев направил письмо «гр-ке Гюмреци А. ф.»:
«Ваше телеграмма, адресованная Президенту СССР нами рассмотрено (так в тексте.— В. О.). Сообщаем, что на территории НКАО Азербайджанской Республики для охраны общественного порядка личный состав ОМОНа не привлекается. Ограниченное количество сотрудников этого подразделения (ну, как, право, не вспомнить ограниченный контингент войск в Афганистане! — В. О.) несут службу в аэропорту гор. Ходжалы по досмотру багажа пассажиров в целях недопущении провоза ими запрещенных грузов, в т. ч. оружия, боеприпасов и взрывчатых веществ. Неправомерных действий со стороны сотрудников ОМОНа, а также Азербайджанское милиции не установлены».
Можно было бы не обратить внимания на циничное крючкотворство не шибко грамотного милицейского начальника, если б не роковая дата, воспринятая в Азербайджане сигналом к новым противоармянским акциям. Непосредственно в дни путча секретарь-председатель Поляничко приказал нанести ракетный удар по селу Веришен. Только 21 августа на село обрушилось более 70 снарядов, сожжено 18 домов.
26 — 27 августа азербайджанский ОМОН вместе с подразделениями 23-й дивизии 4-й армии вел обстрел села Карачинар. 30 августа благодаря посредничеству группы народных депутатов СССР между армянскими и азербайджанскими селами достигнуто соглашение о начале полевых работ и спасении урожая. Однако уже на следующий день омоновские БТРы окружили село Карачинар, а вертолеты начали доставлять вооруженных людей и боеприпасы. 2 сентября возобновился обстрел села Веришен. Соглашение было сорвано, обе стороны вновь приступили к боевым действиям.
Это обострение обстановки, несомненно, ускорено путчем, во время которого газета «Советский Карабах» наперекор распоряжениям поляничковского оргкомитета и военной комендатуры не опубликовала ни одного указа самозваного ГКЧП. Прямой реакцией союзного центра на столкновения, возобновившиеся под путчистский шум, явилось заявление министра обороны СССР Е. Шапошникова: «Армия уйдет только тогда, когда в этом регионе восстановится мир». Сам собою восстановится? Все перевернуто с ног на голову, проблемы и задачи второго ряда заняли место первоочередных.
Карабахский узел не развязать без восстановления в полном объеме законно избранной власти НКАО — областного Совета народных депутатов. Ему в Степанакерте, а не Министерству обороны в Москве решать, выводить или не выводить союзные Вооруженные Силы из Нагорного Карабаха, нужны или не нужны они для восстановления и обеспечения мира в регионе. В обоснование того и другого решения можно привести двоякие доводы. Безусловные факты есть в пользу армии: ограждая армянские села от азербайджанского ОМОНа, она сдерживала его бесчинства, препятствовала разбою и убийствам. Но столь же безусловны и факты противоположные, свидетельствующие о том, что армейские части нередко потворствуют насилию, да и сами вершат его.
Однако не в том вовсе дело, каких фактов — за армию или против нее — больше, а каких меньше. Главное в том, кому извлекать из них надлежащие выводы, принимать на их основе решения. Не союзному и не республиканскому руководству, а местной власти, выражающей волю населения. Ею и пренебрег новый министр обороны, послушно пойдя на поводу у Муталибова — Поляничко. Не в смысле повторения подсказанных слов. Скорее всего, в смысле воздействия навязанных стереотипов.
Но если мы признаем бесспорное право решать проблемы региона за местной гражданской властью, то и «Декларация о провозглашении Нагорно-Карабахской Республики», принятая 2 сентября на совместной сессии Нагорно-Карабахского областного и Шаумяновского районного Советов народных депутатов, не должна вызывать, сомнений в ее законности. Отстаивая принятое решение в обращении к чрезвычайному Съезду народных депутатов СССР, участники сессии ссылаются на систематическое игнорирование союзными органами всех призывов о помощи, которые исходили на протяжении последних лет из Нагорного Карабаха.
«…С начала карабахских событий прошло достаточно времени. В стране и республиках происходят глубокие демократические преобразования, изменились оценки и подходы ко многим событиям и фактам. Сегодня уже очевидно, что затягивание решения проблемы Нагорного Карабаха ввергло два соседних народа в состояние глубокой конфронтации и вооруженного противостояния. Сохранение и далее такого положения чревато более серьезными последствиями для обоих народов, других народов нашей страны.
Во избежание этого приемлемое решение проблемы должно быть безотлагательно найдено. К такому решению нас привел парламент Азербайджанской Республики, 30 августа с. г. провозгласивший восстановление государственной независимости Республики».
Надо ли объяснять, чем грозит обернуться для Нагорного Карабаха независимость Азербайджана, даже если она и не осуществится в форме выхода из СССР? Вот почему провозглашение Нагорно-Карабахской Республики, которая «оставляет за собой право самостоятельно определять свой государственно-правовой статус», воспринимается полномочным актом самозащиты армянского населения региона, гарантией его выживания, самосохранения.
Так в трагической карабахской летописи перевернута еще одна страница, начата новая глава. Когда номер «Журналиста» с этой статьей поступит к читателям, мы уже будем знать ее продолжение. Неужто и оно не принесет перемен к лучшему?..
1991 г., сентябрь
II. 1991 ГОД, ДЕКАБРЬ
1
… Я начал писать этот репортаж на коленях, сидя на жердине, перекинутой между двумя валунами. Не жаркий, но теплый день, слепящее солнце — даже не верится, что в Москве сейчас слякотная зима и всего через несколько дней Новый год. Свежий горный воздух, чистая родниковая вода — сидеть бы так и сидеть умиротворённо, не томясь многочасовым ожиданием вертолета, да радоваться благодатной жизни, тишине, покою.
Но в толпе истомленных людей — одни встречают тех, кто должен прилететь из Еревана, другие сами хотят улететь, хотя знают, что места всем не достанется, — тревога. Не из-за вертолета, который то ли будет, то ли нет. Не часто доводится видеть разом так много изломанных, покалеченных судеб. У каждого, без исключения у каждого своя драма, свои беда и боль.
Женщина, украинка, замужем за армянином, потеряла одного и разыскивает второго сына, от которого — вот уже четвертый месяц пошел — ни весточки… Старик, 62 года, а на вид все 75, остался один, как перст: погибла вся семья… Рабочий-строитель Альберт Арушанян, беженец из Баку: дом там и все нажитое добро брошены, пристроился у карабахских родственников, ни работы постоянной, ни заработка. С ним разговорились:
— Неужели нельзя все решить по-людски, по-рабочему? После того, что творилось в Баку, и творится сейчас на моих глазах в Карабахе, я уже и не знаю, кому и во что верить…
Крестьянка из села Рев Аскеранского района:
— На наше село напали ночью, угнали 300 овец. Сделали это азербайджанские омоновцы, но потом объявили, будто это были армяне. Что теперь будут есть дети? Они ведь и так не знают, что такое конфеты, сахар, макароны, вермишель. Грудных младенцев кормить нечем: молока-то у матерей нет из-за того же недоедания. И еще из-за страха смерти от рук азербайджанских омоновцев…
Эти заметки я называю «Карабахским дневником», повторяя таким образом заголовок знаменитой статьи Андрея Нуйкина в «Известиях». Той самой, по которой азербайджанская прокуратура при поддержке прокуратуры союзной возбудила против автора уголовное дело. «Чужой» заголовок даю не потому, что не в силах придумать собственный. Делаю так намеренно. Ибо полагаю, что все мы, кто проникся трагедией Нагорного Карабаха, кого обожгла, опалила его боль, ведет сегодня единый, общий дневник, куда каждый вписывает свою страницу. Придет, может быть, время, и многоименный дневник сложится в книгу, которая станет коллективным сводом фактов противоармянского геноцида и героического сопротивления ему народа, вынужденного бороться за свое выживание, отстаивать свое место на земле, которая для него родина историческая. Нашим коллективным свидетельством обвинения в преступлениях против человечности, отвечать за которые пристало на новом Нюрнбергском процессе. И прежде всего — за античеловечный принцип решения карабахского вопроса по варварской формуле: нет людей — не проблем.
Что же до уголовного «дела» Андрея Нуйкина, то секретариат правления СП бывшего СССР создал во главе с Алесем Адамовичем специальную комиссию по защите писателя-публициста.
— Как быть теперь с нашим запросом и протестом, которые комиссия направила генеральному прокурору СССР? Ведь союзной прокуратуры уже не существует? — спросил я Николая Вениаминовича Иванова, встретившись с ним и Тельманом Гдляном во Внуковском аэропорту при посадке на Ереван.
— Никак не быть, — разъяснил он. — И возбуждение «дела» азербайджанской прокуратурой, и поддержка бывшей союзной в нынешних условиях Содружества Независимых Государств утратили юридическую силу.
Судя по всему, однако, прокуроры самозваные придерживаются на сей счет мнения противоположного. «Провоцирует армяно-азербайджанскую резню А. Нуйкин», — читаю в очередном пасквиле В. Бондаренко («День», 1991, 22-28 декабря). Поосторожнее бы с юриспруденцией, товарищ критик! В лад со своими азербайджанскими единомышленниками вы шьете литературному оппоненту ту самую статью — разжигание национальной розни и ненависти, — по которой судили одного из лидеров «Памяти» К.Осташвили. Но вы тогда, помнится, защищали его печатав…
В Нагорный Карабах я попал со второго захода. Первый был в феврале прошлого года. Но дальше степанакертского аэропорта ни Андрея Нуйкина с женой, ни меня не пустил печально известный капитан Гаджиев. Тогда, насильно выдворенный в Ереван, я, выступая по радио, дал слово: вопреки капитану-атаману в Степанакерте все равно буду. И тем маршрутом, какой сам предпочту: не через Баку, как требовал омоновец по наказу бакинского начальства, а из Еревана. Вот и сбылось…
Правда, аэропорт закрыт наглухо, ни на Ереван, ни даже на Баку гражданских рейсов там нет. Но для азербайджанских военных самолетов и вертолетов используется на полную катушку. А сверх того, расположенный на возвышенности, служит местом, где установлены орудия и откуда почти непрерывно ведется ракетный и артиллерийский обстрел Степанакерта, населенного в основном армянами, а также русскими, украинцами, белорусами, представителями других народов.
Вот и роковые последствия угрожающего заявления Виктора Поляничко в бытность его вторым секретарем ЦК Компартии Азербайджана и председателем противозаконного, самозваного Оргкомитета но Нагорному Карабаху: «Аэропорт» в Степанакерте уже наш! Так хвастливо изрек он весной прошлого года на сессии республиканского Верховного Совета, грозя в скором будущем осуществить «дело техники» — ввести в Карабах 30 тысяч омоновцев, в то время рассредоточенных вокруг в горах. Кровавая акция была осуществлена в рамках операция «Кольцо» в апреле-мае.
…Когда мы — армянский писатель Зорайр Халафян (автор романов, изданных и на русском языке), к месту сказать, уроженец Нагорного Карабаха, и я — вышли из вертолета, нас встретила Жанна Галстян. Спросила буднично, так, словно любопытствовала, успели ли мы позавтракать:
— Вас дорогой не обстреляли?
Вопрос задавался не красного словца ради: вертолеты обстреливают довольно часто.
Но пути туда — не заметил, но на обратном, едва влетели в азербайджанскую полосу, разделяющую Нагорный Карабах и Армению, ополченцы, которых прозвали «боевиками», бойцы самообороны, сопровождавшие вертолет, открыли иллюминатор и выставили наружу ствол автомата. Так, не выпуская автомат из рук, и вели наблюдение за землей…
Жанна ждала нас с «газиком». «Героическая женщина», — успел шепнуть Зорик Халафян. Мы разместились посредине. Сзади — двое парией из самообороны. «Спите, — наказала им Жанна. — Больше суток уже не спали». А сама села рядом с шофером, и, как ребята-ополченцы, проверив затвор, постав ила автомат между колен. «Жанна, вы кто по профессии?» — допытывался я дорогой, благо дорога была длинной и долгой — часа на полтора. Но она ушла от ответа, заговорив о том, что вот уже два месяца почта в Степанакерт не поступает, нет ни писем, ни газет и журналов. Только когда распрощались в городе у здания облисполкома, узнал: актриса степанакертского драматического театра. И по всем свидетельствам — яркая, талантливая.
Нет, не актерское, а тем паче не женское это дело — колесить с автоматом на боевом взводе по крутым и тряским дорогам. Но ведь и не дело стариков пасти коров и овец не только с кнутом, но и с ружьем в руках. Однако без оружия на пастбищах, как и без автомата на дорогах, никак нельзя: на пастухов нападают, скот угоняют, и зачастую разбой завершается смертельным исходом…
Конечно, самое горячее мое желание — увидеть Жанну на сцене. Так же, как поля — засеянными, урожай — собранным, школы, детские сады, ясли — работающими. Но половину карабахских полей — таких благодатных! — даже не распахивается (пахать не давал тот же ОМОН), осенний урожай собран тоже лишь наполовину, а школы, детские сады, ясли закрыты, Когда говорят пушки, молчат не только музы.
Но музы все-таки не молчат. В писательской организации Нагорного Карабаха 34 человека и помещение, выделенное им в исполкоме, никогда не пустует. Всегда на месте — это его боевой пост — и поэт Вардан Акопян, председатель республиканского Союза писателей, преподаватель степанакертского педагогического института.
Карабахские писатели издают два журнала. Один — «серьезный», «полутолстый» — называется «Арцах». Выходит раз в два месяца, тиражом 5 тысяч. «Пылы-Пуги» (по имени фольклорного персонажа, ставшего в народе нарицательным) — «тонкий», сатирический, ежемесячный, тираж его тоже 5 тысяч. За пределы республики оба журнала практически не попадают, даже ереванские подписчики их не получают. При вертолетной связи всегда находятся грузы нужнее и срочнее почтовых. Когда летели сюда, то вертолет загружали продуктами первой необходимости.
Встреча с карабахскими писателями заняла более двух часов. Сначала сидели при свече. Потом ненадолго вспыхнул свет. Пошутили: ради нашего прилета. Затем снова при свече. Говорили о демократических переменах в Союзе писателей бывшего СССР, о преобразовании его в Содружество Союзов писателей независимых государств, о создании новых Союза писателей Москвы и Союза российских писателей (СРП), о сохранении единого литературного фонда. Многое для моих собеседников оказалось в новинку: военная агрессия Азербайджана и созданная им блокада экономическая имеют своими последствиями не только голод и холод, отсутствие света и воды, но и вакуум информационный при обилии дезинформации. Преодолеть его, изыскав пути и возможности связей литературных, — дело для писателей-демократов самое насущное. Тем более, что наши карабахские друзья связывают свою творческую судьбу с прямым, непосредственным вхождением в писательское Содружество на правах суверенного Союза писателей…
Еще в Москве планировал встречу в степанакертском педагогическом институте (ныне университете), благо имел от него приглашение выступить с лекциями. Не получилось: с началом особенно интенсивных обстрелов города занятия прекращены, студенты досрочно сдают по сокращенной программе зимнюю сессию. Страдает ли от такого вынужденного ускорения процесса обучения профессиональная подготовка будущих специалистов?
— Еще как страдает! — ответил преподаватель физического факультета, с которым познакомился на темной улице, настолько темной, что и лица собеседника разглядеть не сумел. — Когда в Карабах придут мир и покой, восстанавливать придется не только поля и дома. Предстоит привести в норму и обучение студентов: ни мы, преподаватели, ни они, молодые патриоты своей земли, не повинны в том, что в их знаниях остались провалы.
— Пройдемся по подвалам? — предложил Вардан Акопян ближе к ночи. И пояснил, что из-за ежесуточных обстрелов ракетами и снарядами горожане вынуждены укрываться в подвалах. Перенесли туда кровати, раскладушки, спустили вниз необходимую утварь. Так и живут неделями, месяцами: матери спасают детей, мужчины охраняют матерей. Днем с риском для жизни поднимаются к себе в квартиры, а ночью спят по подвалам…
В первом из тех, куда мы спустились, нас встретила Рая Хачатрян, корректор по специальности, мать двоих совершеннолетних сыновей, которых вырастила одна. Оба в самообороне. Беспокоится ли за них? Еще как! И трезво, здраво понимает, что война есть война, она ожесточает души. Отогреть их заново, растопить ожесточение предстоит матерям. Больше рассказывать, разъяснять ничего не стала: сами видите, как живем — темно, сыро, душно. Невыносимые условия и для взрослых, а уж детям, да еще малолетним стократ тяжелей. Как голосовала на референдуме? Конечно, — «за». За Карабахскую Республику, за ее суверенность, независимость. И она, мать, и сыновья. Пусть нам будет трудно, даже еще труднее, но от своего выбора не отступим, не отречемся…
Почти слово в слово повторил то же самое в другом подвале Спартак Петросян, молодой рабочий, строитель и, разумеется, ополченец. Он из большой семьи. Старшая — бабушка, ей 74 года. Так в день референдума она поднялась затемно, подняла и детей, и внуков: идемте голосовать. Вот и проголосовали все вместе едва ли не первыми…
Азербайджан, как известно, не признает результатов референдума на том зыбком основании, что азербайджанское население Нагорного Карабаха участия в нем не приняло, а это значит, что все оно — сплошь «против». Но кто принуждал, неволил его не участвовать, кто препятствовал высказать свою волю так же открыто, как ее высказали армяне?
Отнюдь не армянская сторона, а азербайджанский ОМОН и бакинские власти. И даже если согласиться — примем и такое допущение, — будто каждый неголосовавший был «против», что изменится во внушительном перевесе голосов «за»? Все равно это три четверти населения, демократически выразившего волеизъявление народа. Причем под обстрелом, а подчас и расстрелом в упор, свидетельством чему — уникальный подвальный музей, который создал Спартак Петросян.
Он собрал коллекцию гильз от тех разнокалиберных ракет и снарядов, что выпущены на город. Берешь сегодня их в руки, и они кажутся еще теплыми. Придет, не может не прийти время, когда остынут и станут реликвией исторической. Тем важней и нужней сохранить коллекцию в целости. Для тех еще не родившихся карабахцев, которым предстоит узнать, через какие смертные испытания и муки прошел их народ на исходе цивилизованного XX века.
Что-что, а цивилизация, кажется, пошла на убыль, вспять. Человек не может и не должен жить в тех противоестественных условиях, в какие поставлены жители Степанакерта да и все население Нагорного Карабаха. Не для того он создан, сотворен по образу и подобию Божьему…
Именно в степанакертских подвалах обрели жуткую явь давние воспоминания моего блокадного детства. Еще при свете дня, когда ходили по городу, смутно томило это узнавание. Отметины и пробоины в стенах домов, покореженные мостовые, сломанные деревья — рубцы и шрамы на израненном теле Степанакерта. Все до боли знакомо. И все-таки что-то удерживало от прямых аналогий: сказано же, что история не повторяется. Лишь когда спустился в первый, потом третий, потом пятый подвал, то под напором живых лиц и голосов память поддалась аналогиям без внутреннего сопротивления. Да, это октябрь-ноябрь 41-го, когда меня, как этих карабахских сверстников моих внуков, спасали от бомбежек и артобстрелов, и я неделями не видел света, задыхался от спертого воздуха сырого подвала. Та осень повторилась спустя полвека — в последнюю неделю 1991 года…
— Но и мы загнали в подвалы жителей Шуши, — говорит в ответ на мои блокадные воспоминания Левон Мелик-Шахназарян, член объединенного штаба самообороны. — Только я не испытываю от этого радости. Я хочу, чтобы и армянские семьи в Степанакерте, и азербайджанские в Шуше встречали Новый год не в подвалах, а в своих квартирах, и чтобы дети радовались елке. И тогда бы я вернулся к своей филологической профессии. Это моя мечта. Пока что невыполнимая…
Впрочем, о елке не позабыли и в одном из подвалов. Теснее сдвинув кровати, водрузили ее на столе посредине помещения, украсили скудно, но любовно. И пусть елочка чахлая, и игрушек немного, но хоть эта малая радость скрасила детишкам подвальную обыденность. Здесь, у елки, мы и поздравили друг друга с Рождеством.
Валерий Мирзоян, преподаватель и председатель месткома школы-интерната, которая не работает с 27 ноября — как начались систематические обстрелы:
— Не на кого нам надеяться, как на самих себя…
Венера Мартиросян, заведующая кабинетом армянской истории степанакертского педагогического института:
— Моя надежда и на Россию. Не должна она оставить нас в беде. Ведь Гюлистанского договора, по которому Карабах входил с 1813 года в состав России, никто не отменял…
Однако надежда надеждой, а подразделения бывшей Советской Армии и войск союзного МВД из Нагорного Карабаха и близлежащих азербайджанских районов выводятся. Мы обсуждаем это, уже зная, что военная комендатура в Степанакерте доживает последние даже не дни, а часы. При этом армейское вооружение и техника, включая тяжелую, передаются азербайджанской стороне.
— Вывод армии, — считает Левон Мелик-Шахназарян, — это предательство. При той технике, какой уже обладают и еще получат азербайджанские формирования, в том числе и ОМОН, мы им противостоять не сможем. Я был в Шуше, был в Геташене и Эркедже, видел обстрелы, бои, в которых погибало помногу людей. Что будет теперь, когда мы остаемся одни? Новые жертвы, куда в больших, невиданных до сих пор масштабах…
— Но ведь армия нередко действовала заодно с азербайджанским ОМОНом и зачастую несет прямую ответственность за его преступления?
— Что такое армия? Не обезличенная масса. Живые люди. Часто — несмышленые ребята, не понимающие, куда они попали, во что втянуты, слепо подчинявшиеся приказам. Не они виноваты в том, что приказы отдавались преступные. И их самих калечили морально. Да, были случаи мародерства и со стороны армии. Но были и те, кого клеймят как дезертиров: они переходили на нашу сторону. И то и другое — правда.
…О судьбе одного из первых перебежчиков, казаха по национальности, мне рассказали днем позже. «Дезертирство» стало его сознательным выбором той стороны, которую он посчитал правой. И во всеуслышание заявил об этом по армянскому телевидению. Вскоре был убит в Ереване прямо на улице. Еще одна жертва всепроникающего КГБ, руководимого в то время государственным преступником Крючковым.
— Правда и в том, что мы, армяне, по-хорошему вспоминаем генерал-майора Николая Жинкина, военного коменданта района чрезвычайного положения. И месяца не пробыл он на этом посту, а память по себе оставил добрую. Он был честный человек, и сам поступал, и от подчиненных требовал поступать по совести, справедливости. Не в том ли причина его гибели в вертолетной катастрофе 20 ноября? Вполне могло статься. Тем сильнее наша скорбь.
…Официальную версию катастрофы, выдвинутую азербайджанской стороной, не поддержал ни один из моих собеседников. Армянские «боевики», убеждали они, тут ни при чем. Армяне не могли обстрелять и сбить вертолет по той простой причине, что он беспрепятственно пролетел над всеми армянскими районами и благополучно приземлился в Агдаме.
Снова поднявшись в воздух, взял курс на Ходжавенд, то есть летел над районом, контролируемым азербайджанским ОМОНом. Не исключен несчастный случай: туман действительно стоял плотный, и потерять в нем ориентацию не мудрено. Но нет и весомых доводов, отвергающих предположение о возможной перестрелке внутри вертолета…
И еще об армии. С солдатами пообщаться не привелось. Увидел двоих возле бронетранспортера, стоявшего у исполкомовского здания, подошел к ним через проход в колючей проволоке:
— Ребята, можно потолковать с вами?
— Нельзя.
— Ну, ладно, коль нельзя здесь, давайте так: вы остаетесь на месте, а я встану по ту сторону проволоки — побеседуем через нее.
— Нельзя.
Но с полковником Чеботаревым, начальником штаба армейской дивизии, разговор получился.
— Ваше отношение к азербайджанскому ОМОНу?
— Резко отрицательное.
Обрадовавшись единомыслию, задаю новый вопрос:
— А как вы думаете: уходя, армия оставляет вооружение и боевую технику азербайджанцам. Это справедливо?
— Справедливо.
— Почему? — недоумеваю про себя, но пока что не подаю вида.
— Если президент Ельцин объявляет всю собственность на территории России российской, то и президент Муталибов вправе издать аналогичный указ об имуществе, которое находится на территории Азербайджана.
— А есть ли здоровые силы, которые способны если не предотвратить, то хотя бы не приумножать кровопролитие после вашего ухода?
— Есть.
— Какие?
— Народный фронт Азербайджана.
— Бог с вами! У него же нет в «карабахском вопросе» никаких разногласий с президентом Муталибовым! Мало того: в ряде случаев он идет еще дальше. Здесь предел его «оппозиции».
— Я не политик и этого не знаю. Это политики мне талдычат: мы о вас думаем, мы вас не оставим. И не думают, и оставили. О нас никто не беспокоится, кроме жен. Кухню пятые сутки не видим. Дивизию надо кормить, а у нас всего-то осталось консервов на два дня. Ни хлеба, ни чая. Чья мы армия? Ни одно государство так к армии не относится. «Не паникуйте, крепитесь, держитесь!» А ради чего? Солдат все обманули. Одни матери их ждут-не дождутся. Который месяц зарплату не получаем. Ни мы, ни наши жены. Вот и считаем себя заложниками…
Михаил Борисович! Я сдерживаю обещание, что дал вам, и, вроде бы, почти дословно произвожу ваш монолог, в котором звучали и обида, и печаль. Но понимая, даже разделяя их, не могу не воспроизвести — о чем также предупреждали нас — и те ваши суждения, которые выдают искривленный взгляд на происходящее вокруг вас. То ли это искреннее заблуждение, то ли успокоительный самообман — судить не берусь. А вдруг соглашательство, невольно или вольно потворствующее злу? Очень бы не хотелось так думать…
— Усилиями азербайджанской пропаганды и некоторых бывших центральных газет официозно партийного — все еще! — толка: «Правдой», «Советской Россией», «Красной звездой» (о демонстративно шовинистических вроде «Дня» или «Литературной России»— и речи нет) создан устрашающий образ армянского «боевика» — главного виновника спровоцированной смуты. Фанатика, до умопомрачения самоослепленного «национальной идеей». И во имя ее разжигающего вражду, распаляющего ненависть между народами.
С одним из них познакомился в селе Колатак. Оник Баласанян, командир местного отряда самообороны.
— Армия должна остаться и стоять вдоль границы. Но пусть при этом не поддерживает азербайджанскую сторону. Иначе мы с автоматами окажемся одни против бронемашин и танков. Если у нас будет боевая техника, мы сможем обороняться сами. Сами защитим и матерей, и детей. Я столько больных детей, как сейчас, за всю свою жизнь не видел…
Стольких хилых, рахитичных, истощенных детей и мне не приводилось встречать так много и сразу. Но более других потрясла трагедия директора сельской школы, у которого ночевали, застряв в Колатаке. Его младший 14-летний сын ослеп. Мать, учительница в начальных классах той же школы, ведет подростка от кровати к столу, а в глазах застывшие слезы, которых ей уже и не выплакать. Диагноз — нервный стресс. А как не быть стрессам в запредельной стрессовой ситуации, что длится беспрерывно пятый год!..
Заметил: трогательно нежны «боевики» к детям. Когда летели из Еревана, была рядом женщина с двумя малолетними погодками. Оба заснули — одна на моих, другой на ее руках. И тут же «боевики», сидевшие напротив, поснимали пропотевшие куртки, чтобы укрыть малышей теплее…
Оник Баласанян:
— Никому я сейчас не верю. А центру — прежде всего. Только российские «Вести» передают о нас правдивую информацию. А во «Времени» — или как там теперь называется эта программа? — одна неправда…
Он же:
— Разве я против, чтобы азербайджанцы жили в Карабахе рядом с нами в своих деревнях? Никто из нас не против — пусть живут. Но в мире, чтобы не убивать нам друг друга. Мы не убийцы, а народные защитники…
Часто говорит о смерти: пусть я погибну, но карабахская земля будет свободной; пусть я погибну, но карабахские дети будут жить; пусть я погибну…
— Оник, дорогой, не спеши погибать. Своей земле ты нужен живым.
Вдруг вижу, как глаза его повлажнели…
В азербайджанских газетах обо мне написали дважды (может, и больше: не следил, не подсчитывал), будто подкуплен армянскими «боевиками». И даже наша «Независимая газета» поместила однажды беседу — правда, сопроводив ее своим критическим комментарием, — с атаманом Гаджиевым, где та же пошлая чушь: видать, хорошо заплатили писателям из «Апреля». С чего бы иначе они так рвались в Степанакерт?..
Не считал нужным унижаться до ответа. Но здесь отвечу на языке, доступном разумению уличителей:
Да, подкуплен. И именно «боевиками». Их мужеством и бескорыстием, самоотвержением и честностью, чистотой и благородством души. И еще бутылкой тутовой водки, которую мне подарили в Степанакерте. Забегайте на огонек, так и быть угощу…
Пребывание в Степанакерте и Колатаке вышло на редкость спокойным. Хоть и видел всюду автоматы — ни одному не пришлось стрелять. И обстрела города и села на этот раз не было. Но это вовсе не значит, что ничто не нарушало покой Карабаха. Он Карабаху «только снится». Вот краткая хроника событий, произошедших в те самые дни, которыми датирована поездка:
22 декабря. Ночной обстрел села Казанчи. Под прикрытием огня нападавшие увели 78 коров…
23 декабря. Сразу после того, как в Гадрутском районе были сняты военные посты, 150 омоновцев ворвались в село Караглух. Шестеро армян пропали без вести: взяты заложниками? Убиты? По домам палили из противотанковых гранатометов. Село сожжено.
Хатынь?
Сонгми?
Армянский Караглух в их скорбном ряду…
В тот же день подверглось омоновскому нападению село Авдур Мартунинского района. Ракетным выстрелом убиты пятеро детей от 7 до 14 лет…
24 декабря. Повторное нападение на это же село…
25 декабря. Возле Степанакерта обстреляли автобус. Убит водитель…
И все четыре дня подряд из азербайджанского села Акдабан шел ракетный и пушечный обстрел армянского села Чапар. Из того же Акдабана автоматами и пулеметами обстрелян пассажирский вертолет. Пятеро ранено…
«Насколько верно это решение, покажет время», — невозмутимо заметила «Советская Россия» (1991, 28 декабря) о выводе войск из Нагорного Карабаха армейских соединений и внутренних войск. Время не замедлило «показать» более чем впечатляюще. Какой же надо обладать аберрацией зрения, чтобы не предугадать этого заранее?..
Все перечисленные акты вандализма, насилия совершены сразу вслед тому, как президент Азербайджана, присоединявшегося к Содружеству Независимых Государств, подписал Декларацию, которая предусматривает отказ от применения силы и угрозы силой, экономический и любых других методов давления, будь то осада, голод или блокада, уважение прав и свобод человека, включая права национальных меньшинств. Декларация подписана 21 декабря.
Зорий Балаян, народный депутат СССР:
— И как раз 21 числа начался весь этот кошмар.
Прощаясь с Варданом Акопяном, я сказал ему примерно так: не хочу прослыть пророком, но мне кажется, двухдневное затишье в Степанакерте — всего лишь короткая передышка, пауза в преддверии новой агрессии, которая приурочена ко дню парламентских выборов, назначенных в Нагорном Карабахе на 28 декабря.
Пророчество сбылось. Выборы депутатов Верховного Совета Карабахской Республики проходили под непрестанным обстрелом и Степанакерта, и армянских сел. Он начался в ночь перед выборами, когда азербайджанская сторона возобновила убойный ракетный и артиллерийский огонь. Более 200 ракет и снарядов низвергнуто на жилые кварталы города. Разрушено 40 домов. Убито 13 человек, 43 ранено. Половина из тех, кто ранен тяжело, обречены: нет перевязочных материалов. Подошли к концу запасы муки.
30 декабря, в канун Нового года, бои шли на подступах к Степанакерту. Город окружен более 20 батальонами в форме азербайджанского ОМОНа, которых поддерживают бронетехника и танки.
Карабахская Республика обратилась с призывом о помощи к Содружеству Независимых Государств и в Организацию Объединенных Наций.
Неужто и эта мольба о спасении — в пустоту?
И тогда мой репортаж — реквием?..
СТЕПАНАКЕРТ — КОЛАТАК — ЕРЕВАН
1991 год, декабрь
2
Перешагнув недавно половину седьмого десятка, могу и не стыжусь признаться: с юности осталась потребность высказывать свое «состояние души» строками стихотворными. И как ни подавлял в себе страсть к стихотворству, она оказалась сильнее воли. Стихи писал всю жизнь. Иногда два-три в год, иногда до десятка и больше. Но никогда не держал мысли считать себя не то чтобы поэтом даже стихотворцем. Помимо всего, от самонадеянности уберегла дружба с истинными поэтами, чей талант особенно ценю. И когда много лет назад сын, тогда еще школьник, спросил вдруг, пишу ли я стихи, ответил без самоуничижения, не лукавя, вполне искренне: был бы, наверное, очень плохим критиком, если б придавал им серьезное значение.
Не придаю поэтического значения и этим строкам, которые, однако, впервые на своем веку предлагаю читательскому вниманию. Решаюсь на публикацию единственно потому, что в них документально удостоверено то потрясение, какое привелось испытать в поездке по Нагорному Карабаху в последние дни 1991 года. В это уже не просто и не только мои личные переживания. Отсюда и посвящения тем немногим, кому обязан поездкой, с кем свели встречи в пути…
СТЕПАНАКЕРТ
Улицы слепнут без света,
Нету в домах воды.,.
Это войны все приметы —
Знаки общей беды.
Словно полярные ночи —
Вечная мерзлота.
Светят армянские очи,
Теплится в них мечта.
Неистребима и жгуча
Гордой страны Арцах
Память о лучших из лучших,
Верных её сынах.
Многострадальную землю
Греет этот огонь.
Радость и горе — приемли,
Раны её — не тронь!
В эти полярные ночи
Город укрыт, согрет:
Светят армянские очи
В толщу грядущих лет.
«БОЕВИК»
Зорайру Халафяну, писателю,
уроженцу Арцаха,
товарищу по поездке
И пропотевшим полушубком
Прикрыл ребёнка «боевик»,
И сладко спит, сопит Мишутка,
Как будто к этому привык.
Под гул моторов вертолёта
Приведен к бою автомат —
На случай, если снизу кто-то
Пальнёт осколочный снаряд.
И так не первый день, на пятый
Кровавый год пошла война,
И Карабах лежит распятый —
Кто виноват и в чём вина?
Нет, «боевик» в том не виновен:
Спаситель Родины своей,
Рискуя собственною кровью,
Он смерть отводит от детей.
Спи, спи, малыш, спокойно, крепко,
И пусть тебе в блаженном сне
Приснится дядя в мятой кепке
И с патронташем на ремне.
1941-1991
Вардану Акопяну, поэту,
председателю Союза писателей
Карабаха
В блокаде город…
Уже пятый год
Как началась кровавая блокада,
И призванный к оружию народ,
Клянётся «не оставить Ленинграда».
Не город на Неве, Степанакерт
Спустя полвека повторяет клятву.
Как Ленинград, он мужества полпред,
Как Ленинград гроза врагам заклятым.
Израненный, лежит он среди гор,
Ракетами палят в него оттуда,
И это не обстрел – расстрел в упор,
И веры нет в спасительное чудо.
Дома – солдаты в шрамах и рубцах,
Деревья – боевые ветераны.
Но кто, когда на деле, не словах —
Залечит многочисленные раны?
К закату клонит просвещённый век…
Рискнем ли вдруг поведать, не лукавя,
Что в мире не бесправен человек
И миром зло по-прежнему не правит?..
ЁЛКА
Народной артистке
Жанне Галстян
I
Я Рождество встречал в подвале
Среди детей и матерей.
Ракеты их сюда загнали
Убойной силою своей.
Мы говорили трезво, здраво,
Без подцензурных выкрутас
О том, что все имеем право
На жизнь для каждого из нас.
Стояла ёлка в том подвале —
Вся в блестках, лентах, мишуре.
В годину горя и печали
И это праздник детворе.
II
А что же матери России
В Москве, и Вятке, и Твери?
Хотя бы Бога упросили
Добрей быть, что ни говори.
Увы, не ведают, не знают
О том, что пятый год подряд
Их сверстниц здесь уничтожают
Ракета, автомат, снаряд…
ОНИКУ
«Пусть я погибну, но земля Арцаха
будет свободной…»
Оник Баласанян, командир отряда
самообороны в селе Колатак
Не накликай беды себе, Оник, —
Карабаху ты нужен живым:
Кто же чёрные тучи разгонит
По-над солнечным краем твоим?
Будут люди распахивать землю,
Будут дети «смеяться и петь».
Боль и скорбь твои сердцем приемлю,
Но молю: отгони свою смерть.
Пусть её окровавленный призрак
Не тревожит бесстрашной души,
Не дождётся печальной пусть тризны
Ни один из новейших пашей…
III. 1993 ГОД, ИЮЛЬ
1
Почему-то вдруг — нелепая, право, ассоциация — вспомнилось из бодряческого шлягера застойных времен: «Под крылом самолета о чем-то поет зеленое море тайги».
Наверное, потому, что под винтом вертолета тоже было море. Зеленое. Благодатное. Но совсем не таежное. И оно не пело. Кричало. Стенало. О тяжких увечьях войны.
Начиная с вконец разрушенного Лачина и на протяжении всего «коридора», под нами проплывали сплошь обезлюдевшие армянские села с обугленными остовами домов без крыш, продырявленным коробками стен, незрячими глазницами выбитых окон, пустыми проемами дверей. Полтора года назад я не мог видеть этого: места у открытых иллюминаторов заняли «боевики» — бойцы отрядов самообороны, на случай возможного обстрела выставившие наружу автоматы на боевом взводе. Сегодня мне дозволили сесть в «фонаре» рядом с вертолетчиками: круговой обзор во все стороны, хоть вверх, хоть вниз. Так что цветущие некогда села открылись мне совсем с близкого расстояния, благо вертолет летел низко, вплотную прижимаясь к седловинам гор…
Новыми руинами встретил и Степанакерт. Полностью или частично в нем разрушено 270 домов. Среди них оказалось немало тех, что по прошлой поездке запомнились целехонькими. В один такой дом — многоквартирный, на главной улице — попало 16 снарядов. Трое детей погибло.
Но еще вопрос, каких зданий сегодня в городе больше — разрушенных или восстановленных, составляющих по государственному сектору 80 процентов и 20 по частному. Строительный кран — такая же неотъемлемая деталь городского пейзажа, как заплаты на уличных мостовых и окрестных дорогах, разбитых снарядами «Града». Проявляя изобретательность и сноровку, дома отстраивают, что называется, «на ходу» — по секциям, дабы не выселять всех жильцов сразу. Не хватает бетона, цемента, нет стекла — окна затягивают прозрачной пленкой.
Прошлый приезд сюда пришелся на последние дни 1991 года. Вместе с известным армянским писателем Зорайром Халафяном, карабахцем по рождению, и председателем Союза писателей Нагорно-Карабахской Республики, преподавателем Степанакертского педагогического института, теперь уже университета, Варданом Акопяном я ходил
тогда по подвалам, где, спасаясь от каждодневных, а еще пуще каждоночных обстрелов, укрывались едва ли не большая часть городского населения. Подвалы обитаемы и сегодня: в них остались те («живем с крысами», — горько обронила работница швейной фабрики Розалия Бабаян), чьи квартиры разрушены прямыми попаданиями. Но и у этих
семей появилась надежда вернуться к нормальной, цивилизованной жизни. На восстановление большого жилого дома, рассказывает Юрик Нерсисян, мэр Степанакерта, уходит 6-8 месяцев. На это время людей можно поселить в пустующих школах, детских садах. К осени снова в полном объеме начнут действовать водопровод и канализационная система. Степанакерт — город без магазинов: при строго нормированном распределении продуктов (например, муки — по 7 кг в месяц на человека) они закрыты за ненадобностью. Однако запасы продовольствия медленно, но накапливаются. У городских властей появилась реальная возможность сверх месячных норм дополнительно выделять нуждающимся и особенно многодетным семьям и муку, и масло, и мясо. Среди всех дефицитов самый необходимый — сахар: от нехватки его больше всего страдают дети.
В канун 1992 года подвальный быт темного Степанакерта заставил меня въяве пережить ленинградскую блокаду, отложившуюся в сознании неослабной памятью детства. Сейчас эти впечатления несколько сгладились. Со взятием Ходжалы и Шуши, с высот которых азербайджанская армия обстреливала Степанакерт с расчетом на уничтожение, город не воспринимается таким, как тогда, — блокадным. Но по-прежнему остается прифронтовым. Война рядом и дает о себе знать не только военными патрулями на улицах, бесперебойной работой госпиталя, в котором довелось побывать, или отдаленным громыханием танков и бронетранспортеров. В канун нашего прилета в Степанакерт азербайджанская армия предприняла из-под Агдама очередную попытку наступления. Удайся она — и танки противника, прорвавшись во фронтовой Аскеранский район, были бы в Степанакерте за пару часов.
Наступление отбили, но без потерь не обошлось. Вертолет, на котором нам предстояло лететь в Мардакертский район, срочно послали за тяжелораненными. Мы встречали их на вертолетной площадке — троих молодых парней на носилках, в трубках капельниц. Тут же видели мальчика, подорвавшегося на мине, которых полным-полно осталось вокруг на дорогах и на полях. Лицо — сплошная кровавая маска, глаза залиты кровью — удастся ли спасти зрение? И раненых, и мальчика перенесли в вертолет, летевший на Ереван. С ними же отправили психически больного, чье помешательство — тоже следствие войны: стресс после потери близких…
2
В село Вагуас Мардакертского района прилетели несколькими часами позже, под вечер. Оно разрушено полностью — ни одного дома целого.
— Вон где мы жили, — показывает 75-летний Енуш Сагиян на ближайшие к месту нашей посадки развалины — все, что осталось от просторного, в два этажа (шутка ли, 8 детей в семье!) дома на склоне горы. Строили шесть лет, а лишились в один день.
Она ведет нас на сельское кладбище: поглядите, во что обошелся разбойный захват села азербайджанцами. Не просто грабили жителей, не только издевались и измывались над ними, насильничали, но цинично глумились над тем, что свято для всех.
Любовно обихоженное кладбище разорено. Покореженные ограды, поваленные, разбитые памятники. И развороченные, выпотрошенные могилы. Гробы вытаскивали ломали, останки выбрасывали на землю и сладострастия ради расстреливали из автоматов.
— Даже гитлеровцы в войну такого не делали! — воскликнул, ужаснувшись, кто-то.
Неверно. Бывало, что и они разоряли кладбище. Фашизм, будь он коричневого, красного или зеленого цвета, «цивилизованный» западный или «варварский» восточный, всегда имеет родовые черты. Одна из характернейших — вандализм. Чиня его в селе Вагуас, оккупанты знали, что вершат дело черное, неправедное. Культ предков, почитание покойных присущи мусульманской религии не меньше, чем христианской. Надругательством над армянским кладбищем азербайджанские насильники намеренно оскверняли национальные святыни — ударить, так больнее и по больному.
Где же вы, мастера культуры, писатели-гуманисты? Почему молчаливо сносите и молчанием поощряете челевеконенавистничество своих соплеменников?
В начале 1991 года, когда я впервые соприкоснулся с трагедией Нагорного Карабаха, завязалась ненадолго переписка с давним — и поначалу добрым! — знакомым: председателем Союза писателей Азербайджана Анаром. Он укорял меня за необъективность, объяснял ее односторонней информированностью. И, во избежание односторонности, приглашал в Баку, чтобы вместе и на «законных» основаниях (прилет в тогдашнюю НКАО через Ереван он посчитал незаконным) отправиться оттуда в Степанакерт: объективная информация в таком случае будет-де, гарантирована. Ах, Анар, Анар! Я вспомнил вашу лукавую телеграмму на кладбище в Вагуасе, на краю одной из разрытых, оскверненных могил. Что может быть объективней того, что видишь собственными глазами?..
Солнце заходило. Тележурналисты, прилетевшие с нами, спешили отснять хронику. Для карабахского и армянского телевидения, а также — всего минуту — для российских «Вестей». Но и эта «минута» не прошла. Почему? Неужто все из-за той же пресловутой объективности, понятой по-анаровски? Или побоялись омрачить настроение россиян кошмарными видениями? Но не случалось еще такого в мировой истории, чтобы гражданское общество, тем паче то, которое хочет жить в правовом государстве, выигрывало духовно и нравственно на незнании или утаивании правды…
В сравнении с Вагуасом селу Туми Гадрутского района «повезло»; оно не было захвачено, не пережило оккупации. И, как ни интенсивно обстреливалось, — отделалось немногими разрушениями: спасло удобное местоположение в лощине среди крутых, обрывистых гор. Но вооруженным нападениям, от которых приходилось отбиваться охотничьими ружьями, подвергалось. Прошло село и две проверки паспортного режима
— палаческое изобретение покойного Виктора Поляничко в бытность его вторым секретарем ЦК КП Азербайджана и одновременно председателем самозваного оргкомитета по НКАО (учитывая колониальный афганский опыт председателя, этот комитет точнее было бы назвать не организационным, а оккупационным). Обе «проверки» сопровождались безудержным произволом азербайджанского ОМОНа, вымогательствами, грабежами. Одна из многих жертв правового беспредела — Вагаршак Амирян. Он был студентом, имел степанакертский паспорт, но с ереванской пропиской. Проверявшие омоновцы сочли его пребывание в родном селе незаконным. Предложили откупиться деньгами, а, получив отказ, посадили в шушинскую тюрьму. По вызволении из заключения он стал бойцом отряда самообороны.
— Боевик… боевик! — возмущается он расхожими штампами и ярлыками противоармянской пропаганды. — Когда надо защищать народ, наши родные дома, детей, женщин, стариков, — каждый становится боевиком…
Как пережили зиму? И как переживут следующую?
Рассказывает мать четырех детей Нина Мелкумян, в девичестве Захарченко, родом из-под Саратова. Муж, шофер но специальности, как все мужчины-односельчане, в отряде самообороны. С саратовскими родными — почта не работает! — связи никакой. Мать даже не знает, жива ли ее дочь в далеком Карабахе. Пользуясь случаем, посылает с нами весточку: жива, здорова, хотя жизнь ее назовешь легкой.
Особенно трудно было с зерном, а будет еще труднее. Хлебные поля от села далеко — на территории, захваченной азербайджанцами. Скот — 300 коров в частном секторе, 100 совхозных — сохранили, но кормить нечем: лучшие пастбища тоже захвачены. Держатся огородами. Основная еда — фасоль. Для детей взамен сахара варили сироп из тутовых ягод. Но в этом году в майские заморозки, со снегопадом тутовые да и все фруктовые деревья померзли, — ни ягод не будет теперь, ни фруктов.
Сельская школа работала всю зиму. Занятия начались в октябре. Уроки вынуждены были сократить до 30 минут, да и они то и дело прерывались из-за обстрелов.
В общем, куда ни глянь — всюду трудности. Но они не так тяжелы, если переносятся сообща, каждым по совести. А у армян есть совесть: некоренной тумичанке это виднее. Вот, к примеру, живет в селе старая азербайджанка, не пожелавшая никуда уезжать из дома, где прошла жизнь. И никакого зла ни от кого не видит, ни одного дурного слова о себе не слышала. А назовите азербайджанское село, где так же спокойно жил бы хоть один армянин! Не назовете…
Кажется, этот поворот беседы и послужил мостом к вопросу, поставленному ребром. Рано ли, поздно ли — конечно, лучше раньше, чем позже — война кончится, наступит перемирие, затем мир. Смогут ли армяне и азербайджанцы опять жить вместе, рядом, как это было в Карабахе до войны?
Ответило несколько голосов сразу: если и смогут, то не мы. И не наши дети, для которых «враг» — не пустое слово. Они видели врага в лицо, знают, кто в них стрелял, кто грабил, от чьих рук увечились или погибали близкие. Вряд ли они смогут забыть обо всем этом. Другое дело — дети этих детей…
Я смотрел на снующую вокруг, весело гомонящую детвору. И вспоминал себя подростком в первые послевоенные годы, когда, пережив ленинградскую блокаду, долго не мог смотреть на пленных немцев спокойно, без ненависти. И много позже, когда впервые попал в Берлин, не мог одолеть одну и ту же назойливую, как наваждение мысль: отсюда все и пошло. Корил, стыдил, клял себя на чем свет стоит: другая страна, другие поколения, люди, а мысль внушениям не поддавалась, всплывала и всплывала из недр неподвластного подсознания. Стыдиться ли сейчас этого? Не уверен. Груз памяти не из тех, которые легко сбросить волевым усилием, призвав себя к забвению. Память зачастую сильнее воли. Нельзя не считаться с этим прекраснодушным политикам-миротворцам, которые рекомендуют карабахским армянам, как ни в чем ни бывало, начать свои отношения с азербайджанцами с «чистого листа» — снова жить и трудиться на одной земле в дружбе и братстве, под знаменами интернационализма. Так, словно никогда ничего между ними не было. Но ведь было, было! И никакая миротворческая директива не отменит задним числом прожитого и пережитого, не обяжет забыть о них напрочь. Поэтому, заглядывая в мирное будущее Нагорно-Карабахской Республики, разумнее всего думать загодя не о том, как заново сселять людей «единым человечьи общежитием», а как развести их, положившись на целительное и искупительное время. Без здравого учета психологической реальности, изменить которую по силам лишь времени, причем, после всего испытанного, длительному времени, за «интернациональное» обустройство жизни в Нагорном Карабахе и браться нечего. И то благо, если НКР и Азербайджан установят нормальные межгосударственные отношения — партнерские, добрососедские, взаимовыгодные и взаимоуважительные.
3
Следующая поездка уже не на вертолете — на машине с красным крестом. Во фронтовой штаб Аскеранского района. Оттуда по тряской и не прямой, а в объезд дороге — путь напрямик заминирован к линии фронта. Останавливаемся у подножия горы, недалеко от танка, несущего караульную службу. На вершине — снизу не видно — боевой пост наблюдателей. Тех, кто первыми примет на себя удар в случае атаки. Крутой и потому долгий подъем к ним. Настолько крутой и долгий, что Зорий Балаян, сам остановившийся перевести дух, почел за благо взбодрить нас:
— А баронесса Кокс уже давно была бы наверху…
Наконец мы тоже наверху. Впереди под нами Агдам. Уже давно не город: население вывезено, как и все, что можно было вывезти, вплоть до запасов винной и коньячной продукции на местных складах. Огневая точка, откуда ведутся обстрелы мирных армянских сел. Боевой плацдарм, исходный рубеж для наступательных операций азербайджанской армии. Ее укрепленный район. Агдам как на ладони: каждый отдельный дом виден и без бинокля. Левее — армянское село Храморт, разрушенное дотла. Позавчерашнее наступление с целью захватить господствующие высоты началось оттуда.
— Отбив атаки, мы могли бы сами перейти в наступление и взять Агдам за два часа. Но не стали этого делать: и без того нас называют агрессорами. А мы не агрессоры и не хотим, чтобы нас ими считали, — говорит 43-летний командир отряда Сергей Хачатрян, по мирной профессии инженер-электрик.
Знакомлюсь с его подчиненными. Среди них 29-летний Кима Агаджанян. Беженц из Баку. Работал на номерном нефтеперерабатывающем заводе. Придя однажды к проходной, узнал от охраны, что уволен и заводской его пропуск аннулирован. Так и не пустив рабочего за проходную, послали в отдел кадров оформлять расчет. А там, заодно с документами, выдали 40 рублей вместо положенных пятисот — тогдашней месячной зарплаты. Не взял: дарю на кефир… Хочет ли побывать в Баку? Конечно. Но не сейчас, а после войны. Чтобы посмотреть на людей, которых хорошо знал, с которыми жил и работал, даже дружил многие годы: что сними сталось?..
Здесь, на вершине горы — кажется, ее зовут Верблюжьей — ясно и четко определилось то главное впечатление, которое я вынес из поездки, существенно отличной от предыдущей. Оно в том, что на этот раз я встречался и разговаривал не с добровольцами-«боевиками» из разрозненных отрядов самообороны, а с бойцами регулярной армии НКР. Именно ее создание, ее внушительные победы стали тем новым и решающим внешнеполитическим фактором, который принудил и ближнее и дальнее зарубежье если не официально признать НКР, то хотя бы напрямую, без толмачей-посредников прислушаться к ее неисканному голосу, авторитетно и ответственно говорящему на равных с равными. Как это было 28 июля на двусторонней встрече полномочных делегаций руководства Нагорно-Карабахской Республики и Азербайджана. И хотя встречу омрачило нарушение соглашения о трехдневном прекращении огня, можно, пожалуй, надеяться, что за этой первой — лиха беда начало — последуют другие, где так же не понадобятся сторонние третьи лица, будь то даже Армения или Россия, ни в качестве наблюдателей, ни в роли посредников.
Так, создав регулярную армию, 180-тысячный армянский народ Нагорного Карабаха явил миру жизнестойкую силу, которая помогла ему выстоять против 7-миллионного Азербайджана. «Народную армию», — уточнил эту мысль министр обороны НКР Серж Саркисян. Наверняка самый молодой в мире министр обороны. И если не единственный, то один из немногих, кто хотел бы перестать быть таковым как можно скорее. Как и абсолютное большинство армейских командиров, он не профессиональный военный. Военным его, филолога по образованию, сделала необходимость, заданная ходом национально-освободительной войны.
С превращением добровольных отрядов самообороны в регулярную народную армию связаны глубинные сдвиги в психологии бойцов, в их доминирующих настроениях, в самом, если угодно, мировосприятии. Во второй части «Карабахского дневника» я рассказывал о встрече в селе Колатак с командиром местного отряда самообороны Оником Баласаняном и приводил его доподлинные слова:
— Пусть я погибну, но карабахская земля будет свободной… Пусть я погибну, но карабахские дети будут жить… Пусть я погибну…
— Оник, дорогой, не спеши погибать. Своей земле ты нужен живым, — возразил я тогда.
Так и не сумел узнать, — в Колатак на сей раз не попали, — жив ли он сейчас. Но часто вспоминал о нем, встречая среди отважных, мужественных защитников Карабаха старых и обретая новых знакомых. Потому что такой прежней настроенности на непременное самопожертвование, неотвратимую гибель ныне не почувствовал ни у кого. Все хотят и выжить, и победить. Чтобы жить победителями…
А победителям в войне справедливой, освободительной, народной присущи великодушие и благородство. Вот и бойцы на Верблюжьей горе — после отбитой атаки, угрожавшей жизни каждого! — заговорили вдруг о том, что им жалко 16-летних азербайджанских юнцов, которых, подставляя под пули, гонят в наступление, как на убой. Если они не бегут назад, побросав в панике автоматы, то и погибают первыми от встречного огня. И остаются лежать на склонах: убитых и даже раненых азербайджанцы, страшась обстрела, подолгу не спешат выносить.
— Вчера, наконец, пришли. Мы видели их, но мешать не стали. — не открывая огня, дали спокойно унести тела…
О том же — великодушии, благородстве победителей — подумалось в Шуши. Древний город, культурный центр края нынче малолюден, пустынен, жизнь в нем только-только возрождается. Расположен город на высотах, нависающих над Степанакертом: любой дом виден отсюда, как мишень в тире. Зная, кто где живет, нередко вели прицельный огонь.
— Стоило выглянуть на балкон, выйти на террасу, как тут же раздавался залп, — вспоминал карабахский журналист, показывая пробоины в стенах, оставленные осколками снарядов.
При взятии Шуши, город потерпел сильно, разрушений много. В их числе два памятника зодчества древний армянский храм и персидская мечеть. О последней писали в азербайджанской прессе, будто «неверные» армяне сравняли ее с землей. Очередная ложь. Как ни пострадала мечеть, а сохранилась ничуть не хуже, если не лучше армянского храма. Уцелели и два минарета, даже керамическая облицовка не обвалилась. Когда взяли город, одной из первых забот командования было поставить у мечети охрану: вдруг да придется предотвращать стихийный ли выплеск толпы, намеренную ли провокацию. По счастью, не случилось ни того, ни другого. В настоящее время на восстановление персидской мечети в Шуше степанакертская мэрия при всей ограниченности своего бюджета выделила 10 млн. рублей. Сопоставьте этот высоко гуманный акт доброй воли с вандальским разорением кладбища в селе Вагуас: комментарии, как говорится, излишни…
Здесь я позволю себе отклониться от сюжетной хронологии дневника и, забежав вперед, коснуться событий, которые произошли после поездки. Агдам был сначала окружен, потом взят армией НКР несколько дней спустя после того, как мы разглядывали его сверху в бинокль и без бинокля. Совет Безопасности ООН расценил это как оккупацию азербайдажнских территорий, потребовал «немедленного полного и безоговорочного вывода участвующих в конфликте оккупационных сил из района Агдама и всех других недавно оккупированных районов Азербайджана». «Все другие», надо полагать, — не что иное, как те «15 процентов азербайджанской территории», на самоуправное отторжение которой в пользу Армении (?) жаловался россиянам ободренный Гейдар Алиев, выступая 7 августа в передаче останкинского телевидения «Избранники и народ». По представлениям то ли несведущих, то ли введенных в заблуждение Ооновских законников, это и есть, собственно, вся территория «Нагорно-Карабахского региона Азербайджанской республики», которую временщики-правители из Баку лишили статуса даже автономии, объявив полтора-два года назад об упразднении НКАО. В пылу сколь распаленных, столь и близоруких имперских, шовинистических амбиций, они и мысли не допускали, что необратимый ход событий принудит Азербайджан сесть с не признанной им НКР за стол прямых переговоров.
Ничуть не логичней требование Совета Безопасности вывести армейские части НКР как из Агдама, так и из других с боями отбитых бастионов — опорных баз, укрепленных районов, будь то Кельбаджар или Лачин, Ходжалы или Шуша. Ведь если народу НКР навязана многолетняя блокада, которой не видно ни конца ни краю, то нет для него никакого выхода, кроме одного-единственного — прорвать блокадное кольцо. Взятие Агдама поэтому — военная необходимость, настоятельно продиктованная интересами жизнеобеспечения карабахских армян, их национального самосохранения под напором азербайджанской политики геноцида, народного противостояния и сопротивления этой политике. Не взять Агдам — значило бы послушно смириться с ним как с боевым плацдармом, угрожающим полыми наступлениями, легко преодолимыми дальнобойными орудиями. Забыть ли, что систематические обстрелы Степанакерта (эпизодические продолжаются до сих пор, один из них был вскоре после нашего отъезда) прекратились лишь тогда, когда армяне овладели Ходжалы и Шушой! Хотите все заново вернуть на круги своя, господа дипломаты?
Вернете, если по-прежнему недальновидно будете выставлять освобождение того же Агдама (или Кельбаджара) условием мирных переговоров. Между тем, НКР и без ваших посреднических усилий готова вывести из них свои части, но под твердые и контролируемые гарантии: ни эти, ни другие населенные пункты не станут отныне укрепленными районами. «НКР не имеет никаких территориальных претензий к Азербайджану, а агдамовская операция была вызвана лишь необходимостью подавления артиллерийских огневых точек, с которых постоянно обстреливались Степанакерт и другие районы Нагорного Карабаха», — заявил и.о. председателя Верховного Совета НКР Карен Бабурян в связи с решением Совета Безопасности.
Неконструктивная позиция, торопливо и, по всему судя, без знания дела занятая Советом Безопасности, привела постоянного представителя Азербайджана при ООН в буйный восторг, неуемное ликование и умиление. Он увидел в ней ни мало ни много «большое достижение азербайджанской (?!) дипломатии». А мы-то простодушно думали, что неусыпный страж мира и справедливости, прав человека и прав нации твердокаменно неколебим, неподкупен. И не подвластен ничьим заинтересованным давлениям!..
4
Когда находились на Верблюжьей горе, пару раз возникала короткая и какая-то ленивая перестрелка. Признаться, подумалось ненароком: не для нас ли и телевизионщиков, чтоб поэффектней выглядело, создается «всамделишний» боевой антураж? Сомнение оказалось явно поспешным. Снизу, из-под Агдама, по-видимому, заметили необычное скопление людей. Едва мы начали спуск, обстрел высоты — нагнать страху? — стал «настоящим»: пули то и дело посвистывали справа. Правда, никакого вреда они причинить не могли: выступы скал служили надежным прикрытием, да и шли мы под прямым углом к вершине. Но ощущение все же не из приятных.
Однако не самое неприятное из тех, какие вынесены из поездки. Две встречи оставили впечатления тягостные, гнетущие.
Первая — в степанакертской больнице, где размещены азербайджанские заложники. Когда мы изъявили желание посетить их, разрешение было получено без проволочек и сразу подкреплено делом: поехали. Баронессе Кокс — она рассказывала об этом на пресс-конференции в Москве — азербайджанская сторона в аналогичной просьбе о встрече с армянскими заложниками отказала категорически.
Стоит напомнить: практику заложничества в карабахской войне первыми ввели азербайджанцы. Чтобы вызволить захваченных пленников, армянам пришлось отвечать тем же. Так на исходе XX столетия возродился средневековый обычай — демонстрировать вызов правам человека.
Война есть война, и благодушием было бы думать, будто в ее суровых условиях возможно содержать заложников в неукоснительном соответствии с этими правами. Но максимум возможного, чтобы это не стало унизительным, армяне сделали. Живут заложники под охраной, но только наружной. Не скученно и не в грязи — палаты просторны, чисты. Спят на свежем постельном белье. Получают нормированное, но гарантированное трехразовое питание. Увидев на руках одной из азербайджанок грудного младенца — как выяснилось, четырех месяцев от роду, родился здесь, в вынужденном заточении, — спросили ее мимоходом: кормите грудью? Нет, ответила она, дают молоко. Заметьте: степанакертским детям дефицитного молока не достается, многие и вкуса его не знают…
Все заложники из двух сел — Кильсями Кельбаджарского района и Горазыллы Физулинского. Первые взяты в начале апреля, вторые — три недели назад. Женщины, дети. И один мужчина. Раненный. Гулиев Бахтияр Магомет-оглы.
— Люди измучены, устали от войны. Хотят, чтоб скорей прекратилась. Не нужна она никому. Вернусь домой — тоже буду выступать против войны.
— Ну, а вы воевать хотите? — спрашиваю двух подростков: Ровшана Нухиева (он тут с матерью Раисой Нухиевой) и Мушвига Алиева (сирота, родственники живут в Баку, но адреса не знает).
— Нет, — отвечают в два голоса.
— А если прикажут?
— Все равно не будем…
Вопрос ко всем: есть ли жалобы? Ни у кого.
— А как вы думаете, с армянскими заложниками в Азербайджане обходятся так же?
— Конечно!
Если бы. Вспоминаются прошлогодние слушания в Верховном Совете России на комиссии по правам человека под председательством Сергея Ковалева. Свидетельствовали армянские заложники. Рассказывали, как их пытали. Избивали. Прожигали тело сигаретами. И даже скальпировали. У кого-то из нас оказался на руках английский журнал. В нем фото: изможденная, высохшая от голода заложница-армянка. Даем поглядеть. Молча. Спрашивать не о чем.
На что надеются эти люди? На то, что правительство Азербайджана «вспомнит о своем народе». Думали, что президент Эльчибей остановит войну. Теперь верят в Гейдара Алиева: неужели и он оставит в беде? Но три недели. А тем более четыре месяца — срок достаточный, чтобы прийти на помощь. Я не сказал им этого, но про себя подумал: несчастные люди, которых предали…
Вторая встреча — в тюрьме. С заключенными Анатолием Чистяковым и Юрием Биличенко. Летчиками-наемниками, бомбившими Степанакерт и села Нагорного Карабаха. Одного сбили после 30 вылетов, другого после четырех. «Тот, кто меня сбил, выполнил свою работу на отлично», — считает Чистяков. Но это мы услышим чуть позже, после того, как спросим: согласны ли они на беседу с нами? Оба согласны и готовы отвечать на любые вопросы. Вскоре, правда, окажется: не на любые.
Для начала — справки биографические.
Чистяков Анатолий Георгиевич, 1955 года рождения, майор запаса. Окончил Карасинское летное училище, воевал в Афганистане. Женат, двое детей. Семья проживает в Латвии. В азербайджанскую армию нанялся в сентябре 1992 года.
Биличенко Юрий Викторович, 1966 года рождения. Родился в Полтавской области, учился в Армавире. Родные остались на Полтавщине.
— Что побудило стать наемником?
А. Чистяков:
— Чисто меркантильные соображения.
Ю.Биличенко:
— Нужны были деньги.
— На что?
— На этот вопрос я бы не хотел отвечать.
— На каких условиях вас наняли?
А. Чистяков:
— Пять тысяч долларов в месяц. Условия выполнены.
— Как проходил найм?
— Еще в Прибалтике разговорился со знакомым парнем-азербайджанцем. Он сказал, что Азербайджану нужны летчики. Через него связался с кем надо.
— Вы знали, что сбрасываете бомбы на мирное население?
— Я бомбил боевые посты.
— Если это и так, — они же рядом с селами! И вообще карабахский «пятачок» населен так плотно, что здесь все рядом.
— Мне этого не объясняли, и сам я об этом тоже не задумывался.
Ю. Биличенко:
— В училище нам внушали: умейте убивать. Не убьешь ты — убьют тебя. В войне побеждает сильнейший. Меня сбили только потому, что я расслабился.
— Значит, вы вершили правое дело?
А. Чистяков:
— Справедливая эта война или не справедливая, кто в ней прав, а кто виноват — мне в голову не приходило…
Не утаю: оба вызывали во мне сострадание. Не как убийцы, преступники. Как люди, сломавшие свою жизнь, погубившие себя за тридцать сребреников. Ничто не меняется от того, что счет, сребреникам шел на тысячи долларов.
За убийства же надлежит отвечать строго по закону. Закон не должен дремать там, где совершаются преступления против человечности. Как знать, призови в свое время справедливый суд к заслуженному ответу виновных в сумгаитской, кировобадской, бакинской резне, — может, и этим наймитам не пришлось бы летать в ослепительно голубом карабахском небе со смертоносным грузом.
Да воздастся каждому по делам его…
5.
Иногда доводится слышать или читать: настала пора пересмотреть якобы устаревшее понятие агрессии. Горький опыт мировой истории неопровержимо учит: пересматривать это понятие, все и вся переворачивая с ног на голову, норовят тогда, когда хотят обелить агрессора и очернить жертву. Как Молотов, в угоду сталинско-гитлеровскому сговору о разделе Европы цинично назвавший агрессором не Германию, а Англию…
Возвращаясь из Нагорно-Карабахской Республики в Ереван, остановились на день в Кафане. Исконно армянском 50-тысячном городе на самой границе Республики. В октябре-ноябре прошлого года он подвергался особенно ожесточенным обстрелам. Случались дни, когда на город падало до тысячи снарядов. Один из них разорвался в очереди за хлебом. 28 человек было убито на месте. Прямыми попаданиями в жилые дома разрушено более 500 квартир. Ни одного уцелевшего дома не сохранилось в близлежащем селе Давид-Бег. Жителей пришлось эвакуировать. Так еще одно крепкое, богатое хозяйство пришло в разорение и упадок: запущены уникальные табачные плантации, огороды, животноводческий комплекс — из тысячи голов скота осталось всего 200. Будем ли наивно удивляться тому, что в районе нет мяса?
— Вот уже более месяца обстрелов не было, — радовались наши кафанские собеседники. Радость оказалась преждевременной. Город снова обстреляли день спустя.
Так кто же агрессор?
Говорят, все равно Армения. Хотя сама в войне не участвует, а карабахским единоплеменникам помогает. И даже блокада, особенно тяжкая минувшей зимой, ей, мол, не в помеху…
Но что такое блокада независимого государства, если не необъявленная истребительская война против мирного населения? И коли блокированная Армения — агрессор, то кем выступает в таком случае Турция, которая усиленно помогает Азербаджану куда в больших масштабах? Как поставками оружия, причем бывшего советского, закупленного на 700 млн. долларов, так и советниками-генералами при экс-президенте Эльчибее.
Право же, есть о чем призадуматься, поразмышлять политикам, взявшим на себя ответственную роль представителей мирового сообщества. И выразителей мирового общественного мнения…
СТЕПАНАКЕРТ-ЕРЕВАН-МОСКВА
1993 год, июль-август
IV. 1994 ГОД, ЯНВАРЬ-МАРТ
(из зимних впечатлений с весенними комментариями)
***
… От коварных губ спаси меня, господи,
и от крови убереги,
и помилуй!
* * *
Море жизни моей сотрясает меня,
Волны бурные враг на меня насылает…
Добрый кормчий, будь защитой душе моей!
МЕСРОП МАШТОЦ, Шараканы.
Дневник — карабахский, но сначала о Ереване. Потому что поездка еще минувшим летом изначально задумывалась для того, чтобы российские писатели увидели собственными глазами, что значит для города блокадная зима, как он живет без света и тепла, на скудном, полуголодном пайке…
1. ОЙ, ЦВЕТЕТ КАЛИНА.
Заранее это не планировалось, но так вышло: из пяти участников поездки трое — Олег Шестинский, Илья Фоняков и я — оказались ленинградскими блокадниками. Тем острее воспринимали мы ереванское житье-бытье, узнавая множество штрихов и деталей, осевших в памяти с детства.
Жизнь в городе замирает с сумерками, а в 5-6 вечера улицы, дома погружаются в сплошную, непроглядную темень. Освещены лишь больницы, имеющие автономное электроснабжение, и предприятия с круглосуточным режимом работы. В жилые дома электричество поступает поочередно по районам — минут 40, иногда до часа. За это время надо успеть если не сварить обед (было бы из чего!), то хоть вскипятить воду. До «нормально помыться» не доходит. Сущая беда с новорожденными. В родильных домах из-за нехватки пеленок их нередко приходится пеленать в газеты, а в стылых квартирах на всю стирку те же считанные минуты, когда дают свет.
На пустынных улицах ни машин, ни прохожих. Редкие одиночки выдают себя лучиками карманных фонариков. Помните из дали военных лет: «Мой старый друг, фонарик мой, горит, горит, горит…»? Без него никуда и никак: ни нужного дома на улице не отыскать, ни квартиры в беспросветной тьме подъездов и лестниц.
В гостинице «Раздан», куда нас поселили, свет был: на многих этажах размещены зарубежные представительства. Но холодюга, как во всем городе: температура в номере падала ночью до плюс двух. Надо ли разъяснять, с каким ощущением приходилось нырять в ледяную, даром что под тремя одеялами, постель, а утром выныривать на свет Божий?
— В чем ужас нашего каждодневного существования? — растолковывал знакомый писатель. — Не в пример прошлогодней, нынешняя зима обошлась без сильных морозов и, казалось, будто на улице даже теплее, чем дома или на службе. Ты намерзся за день, намерзнешься за ночь и знаешь, что не согреешься ни завтра, ни послезавтра. Так до самого лета. Но и летняя жара для тебя будет отравлена тягостным предощущением новой зимней стужи…
Блокадная обыденность: спички в Ереване продаются не коробками, а поштучно: в пересчете на российские деньги по 100 рублей каждая. Литр бензина — 20 тысяч рублей. Удивительно ли, что так мне и не довелось повидаться с давним другом Левоном Мкртчяном? Он живет за городом, в селе Егвард. Всего-то километров 20, а каждый день даже ему, декану филологического факультета Ереванского университета, не наездиться.
Коли зашла речь о ценах, назову и другие в армянских драмах. Их соотношение с российскими рублями: 1:14 — 70 драмов равны 1000 рублей. Так вот: одна свеча — резко возросший в цене дефицитный источник домашнего освещения — стоит 15 драмов. Литр керосина — 120 драмов. С учетом минимальной — 110 драмов — и средней — 250 драмов — заработной платы ереванец в состоянии приобрести от почти одного до двух с небольшим литров в месяц. Правда, при этом ему нечего будет готовить на керосинке, ибо в конце января килограмм мяса стоил 260 драмов, масла — от 350 до 500, сахара — 90, сыра — 350, колбасы — 450, десяток яиц — 100 драмов. О зубной пасте, туалетном мыле, бритвенных лезвиях, сигаретах, водке, коньяке и прочих роскошествах говорить не приходится: «не до жиру». Рыночная цена хлеба — 20-25 драмов за килограмм, магазинная — полдрама за 350-граммовую пайку. Так в самом Ереване. По республике в целом ежедневная норма хлеба — 250 граммов на человека. На остальные продукты по некоммерческим ценам бывают лишь редкие разовые талоны: государство пока что не в состоянии обеспечить карточки постоянным продовольственным покрытием. Это касается даже фруктов, которых в Армении всегда было навалом. Когда мы отправились в Нагорный Карабах, где-то на полпути между Ереваном и Горисом — в районной «глубинке» продукты чуть подешевле — я купил килограмм яблок за 500 рублей. Стало быть истратил треть минимальной зарплаты. Еще цифра: 100 драмов равны одному доллару. Следовательно, шкала минимальной и средней заработной платы в Армении от 1,1 до 2,5 доллара в месяц.
Таковы суровые лики блокада, в которой живет республика. Блокады энергетической, блокады транспортной. Железнодорожное сообщение Армении с Россией и миром перерезано, а на самолетах, да еще при хроническом отсутствии горючего, много не доставишь. Энергетика и транспорт — тугой узел накрепко стянутых проблем. Разрубить его поможет отчасти повторный ввод в строй остановленной АЭС, но на расконсервацию ее блоков уйдет еще немало времени: уроки Чернобыля взывают к тщательным экологическим расчетам, предельной осторожности.
А что же туркменский газ, за который плачено 600 миллионов долларов? Только десятая часть его поступает в Армению, да и она то и дело перекрывается из-за частых аварий, взрывов газопровода на грузинской территории.
— Неужели никак невозможно предотвратить эти провокации? — сорвалось у меня на встрече с тогдашним президентом Армении Левоном Тер-Петросяном.
— А вам доводилось бывать в Марнеульском районе Грузии, где проходит газопровод? — спросил он. И развеял недоумение: там проживают 100 тысяч азербайджанцев.
Потом узналось: цифра официальная. На самом деле в Марнеули не 100, а 500 тысяч азербайджанцев. Невольно подумаешь: не «азербайджанизируют» ли они таким образом Грузию, погруженную в хаос междоусобиц? По крайней мере свои порядки на ее суверенной территории они уже устанавливают не только тогда, когда загодя минируют подступы к газопроводу. Ремонтников, прибывших в Марнеули ликвидировать последствия январского взрыва, взяли в заложники всей бригадой. Поразительно: в российской прессе об этой очередной подлости не было ни полслова…
— И все-таки я оптимист! — внушал нам премьер-министр Армении Грант Багратян.
Откуда, казалось бы, взяться оптимизму в таких-то бедственных, отчаянных условиях? В легкой промышленности, от которой в первую очередь зависит сейчас жизнеобеспечение населения, из 138 крупных предприятий одной только отрасли действует всего 38. Простаивают заводы, фабрики. Не решены проблемы материально-технической поддержки послеколхозного сельского хозяйства. Лишь 14 из 198 ереванских школ обеспечены отоплением. В остальных занятия прекратились где с 21, где с 14 декабря…
И тем не менее политическая стабильность власти, полагал премьер-министр, в силах гарантировать стабильность экономическую. Не тому следует удивляться, что производство во многих отраслях остановлено, а тому, что промышленность Армении работает несмотря ни на что, и есть предприятия, которые действуют пусть на треть или на половину былой мощности, а некоторые и на полную мощность. Спад производства пока не преодолен, но тенденция к торможению спада наметилась: в 1993 году он ниже, чем в предыдущем, на 5-6 процентов. Благодаря жесткой финансовой политике удалось стабилизировать курс драма. В целом Армения сама обеспечивает свои производственные нужды: ввоз составляет всего 18 процентов. В скором будущем появится реальная возможность давать Еревану электричество в течение 4 часов ежесуточно. Что же до неработающих школ, то приняты энергичные меры для того, чтобы учебный год возобновился в начале, в крайнем случае в середине февраля. (В конце месяца удалось выяснить: занятия действительно возобновились, но, увы, не во всех школах.)
— Да, положение крайне тяжелое. Война в Карабахе и новое азербайджанское наступление по всему фронту, начатое 16 декабря 1993 года, его еще больше осложнили. Мир нужен Армении, как нигде и никогда. Если б не война, мы справились бы и с блокадой… Да, рейтинг правительства падает, но есть и понимание, что никто другой наших трудностей не отменит. Оппозиция? Без нее не может быть демократии. Дело не в оппозиции правительству, а в недостаточно широком разъяснении его политики, в малых, суженных блокадными условиями возможностях прямых выступлений перед народом. Но социального бунта в Армении не предвидится. И пути назад, к развитому или какому другому социализму, у нас тоже не будет..
Не могу удержаться от одного возражения уважаемому собеседнику. Не стоило бы, думается, списывать на блокаду недостаточные контакты правительства с населением, его слабую разъяснительную, пропагандистскую работу. Иначе как не вспомнить: А. А. Жданов, ни разу за всю войну не покинувший бункер в Смольном, видел в этом не свою оторванность от народа, а, напротив, непреклонность большевика, неукоснительно верного сталинскому стилю партийного руководства. Такие ли исторические аналогии желательны демократам в правительстве Армении?
Это и впрямь так: чтобы хоть как-то облегчить жизнь людей, сделать ее при минимуме возможностей чуть более сносной, в Армении прилагают немало усилий. Одно из подтверждений тому — деятельность Комитета по делам беженцев, возглавляемого В. М. Мовсесяном, к слову напомнить, одним из последних секретарей ЦК республиканской компартии.
— Беженцы всегда сопутствовали истории армянского народа, — начал он беседу. — Мои родители из Карса, они тоже были беженцами…
Первые беженцы конца 80-х — начала 90-х годов пришли в Армению из Сумгаита, после кровавых погромов в феврале 1988 года. 16 тысяч армян-сумгаитцев было обустроено тогда в республике в течение 6 месяцев. Последний поток — дай Бог, если последний! — хлынул в прошлом году из Мардакертского района Нагорно-Карабахской Республики. Сразу после сумгаитской трагедии была создана комиссия Верховного Совета Армении по делам беженцев. В декабре 1991 года ее преобразовали в Государственный комитет, действующий в структуре правительства на правах министерства. В его ведении — прием, размещение, расселение, социальное обеспечение беженцев.
Для трехмиллионной Армении принять 400 тысяч беженцев — значит увеличить население на 12 процентов. Задача не из легких. Особенно, если учесть масштабы жилищного кризиса. 30 процентов населения, в том числе 514 тысяч, проживающих в зоне землетрясения, 72 тысячи из районов, пограничных с Азербайджаном, 150 тысяч очередников, ждавших очереди задолго до всех событий, жилья вообще не имеют. Как, где, куда селить людей, изгнанных из Азербайджана, оставивших там 92 тысячи домов и квартир?
Всего из Азербайджана обречено было бежать 360 тысяч армян. Из низ 100 тысяч находятся сейчас в России и за рубежом, 260 тысяч остались в самой Армении. 174 тысячи предоставлены пансионаты, бывшие школы, детские сады. А остальным 86 тысячам?
Так что проблема беженцев — прежде всего проблема жилья. Но вслед за жилищной не менее остро встает проблема занятости. Из Нагорного Карабаха (57 тысяч беженцев, 31 тысяча затем вернулась назад), Шаумяновского района (17 тысяч), Абхазии (6 тысяч) уезжали крестьяне, оставляя в родных селах дома, хозяйство, нажитое добро. Без ничего, оседая в городе, они становились горожанами. Ни одного рубля компенсации за этот раздор армянские беженцы от Азербайджана не получили, в то время как Армения на обустройство 167 тысяч азербайджанских беженцев выплатила 70 миллионов рублей.
Третья главная проблема, которой занят Комитет, — социальная защита беженцев, живущих даже не на черте бедности, а на дне нищеты. Отсюда высокая смертность — 27 человек за три январских дня, предшествовавших нашей встрече в Комитете. И частые случаи самоубийств: к ним ведут и душевные травмы, оставленные пережитым, и страх перед будущим, и отсутствие гарантий, способных укрепить надежду на перемены к лучшему.
Закон о статусе беженцев в Армении пока что не принят. Но разработан проект закона, наделяющего их всеми правами, какими обладает коренное население. В соответствии с этим престарелым выплачиваются пенсии, детям и безработным — пособия, причем не из каких-либо общественных фондов, а непосредственно из госбюджета. Принято решение компенсировать с учетом индексации денежные вклады, оставленные на сберкнижках по прежнему месту жительства. Заявлений на компенсацию подано 43 тысячи.
170 тысяч беженцев получили в прошлом году гуманитарную помощь от международных организаций, обществ, движений, в том числе от ООН, Красного Креста.
— Но я против постоянной зарубежной помощи, — решительно заявляет Владимир Миранович. — В настоящее время в мире насчитывается 20 миллионов беженцев, и никаким, даже сверхсостоятельным международным организациям обеспечить их не под силу. Да и в принципе невозможно содержать нацию за счет благотворительной помощи. На всех крутых перепутьях истории, на всех пиках своей трагической судьбы армянский народ находил спасение не в благодеяниях со стороны, а в собственной мудрости и трудолюбии. Будет разблокирована республика, преодолеет экономика нынешнее коматозное состояние — решатся и проблемы беженцев, откроется для них выход: работать! Но для этого надо прекратить войну, сесть за стол переговоров и начать их с конструктивных поисков политического урегулирования, а не с взаимных обвинений, как происходит до сих пор. Ведь обвинений набралось так много, что, кажется, и не осталось уже места для замирения. Но оно жизненно необходимо обеим сторонам. Пусть не будет между ними любви, но должно быть терпение. И кому, как не политикам, проявить его? Ecли политики найдут общий язык, придут к согласию, то народы тем более договорятся…
В канун нашей встречи В.М. Мовсесян принял в Комитете 274 человека. Каждый шел к нему со своей бедой, со своей болью.
Беда и боль встретили на пороге пансионата одного из тех, где размещены беженцы из Баку. Директор, сам бывший бакинец, Владимир Петросян, которого все зовут запросто Володей, ведет по комнатам. В каждой — душераздирающие рассказы, от записей которых распухает журналистский блокнот.
Кнарик Каронян. Родилась и всю жизнь прожила в Баку. С соседями-азербайджанцами жила в мире и дружбе, они-то и помогли уехать. А уехали после того, как услышала по телевидению угрожающее заявление Народного фронта: армяне не должны оставаться в Баку, иначе пусть пеняют на себя.
Мэри Загосровян, в недавнем прошлом старший инспектор в республиканском Госплане. Ее мать 1912 года рождения на всю жизнь запомнила армянские погромы в Баку 1917-1918 гг. Ужас, неизгладимый в памяти матери, дочь пережила 13 января 1990 года, когда в ее квартиру ворвались боевики Народного фронта, избили, в один миг лишили всего, что наживалось десятилетиями. Так каждое поколение в ее семье пострадало от геноцида: и жизнь матери, и жизнь дочери оказались одинаково незащищенными.
Аника Оганян. В пансионат поступила с мозговой травмой. Когда выгоняли из дома, били, угрожали ножом, приставленным к горлу.
Русская женщина, для всех в пансионате ставшая «тетей Таней».
— А вы почему здесь? — удивился я.
Объяснила: покойный муж армянин. Этого было Достаточно, чтобы азербайджанские фанатики из ближайших соседей и ее выдворили из дома. Как видим, соседи в Баку соседям рознь.
В «инородцы», «неверные» зачислили бакинские громилы и азербайджанку Софу Аскерову. Еще бы: ослушалась, не отреклась от мужа-армянина. Он инвалид, живет с нею в пансионате.
— Если б я отпустила его одного, а сама осталась в Баку, — меня все равно убили бы…
Всего пять блокнотных записей из полутора-двух десятков. А в пансионате обитают 200 человек, по преимуществу пенсионеры, престарелые. Вот бы выслушать да записать каждого, включив его невыдуманный рассказ в «белую книгу», которую наверняка составят и издадут в будущем как непререкаемое документальное свидетельство общенародной трагедии геноцида!
Прежде чем распрощаться, обитатели пансионата упросили задержаться в вестибюле еще на полчасика: решили проводить нас самодеятельным концертом. Исполнителей набралось человек десять. Пели хором. И первой песней прозвучала давняя, которую наши пожилые собеседницы вынесли из той поры, когда были юными невестами и молодыми женами: «Ой цветет калина в поле у ручья…». Не скрою: они пели, а я никак не мог проглотить комок, подступивший к горлу. Впрочем, как легко было заметить, не я один…
Мотив «Калины» как бы озвучивал и многие последующие встречи. Какими бы тяжкими они ни были, какой бы горький след ни оставляли бы, живое общение с настрадавшимися людьми непременно несло и какое-то душевное просветление, взаимно обостренное нестесненным, открытым чувством сопереживания.
Так было, например, в ортопедическом центре — НИИ травматологии, руководимом Вачаганом Айвазяном, который совмещает административные обязанности директора, научную работу ученого, практику ведущего хирурга. Един в трех лицах, он координирует три направления деятельности института: научное, методическое, лечебное. Институт участвует в международных конференциях медиков, включая недавний съезд травматологов СНГ. Оказывает помощь перегруженным карабахским госпиталям, налаживая в них систему лечения раненых. И, располагая 250 стационарными местами, новейшей хирургической аппаратурой, современным медицинским оборудованием, дефицитными медикаментами, лекарствами, лечит сам. В первый же месяц азербайджанского наступления в Карабахе институт принял 47 человек с тяжелыми огнестрельными ранениями. Возле палаты, где лежали бойцы после ампутации обеих ног, нас встретила Сью Манкинтайер, врач из США, координатор физиотерапевтов в Международном центре Красного Креста:
— Мне тоже есть что сказать журналистам!
Ее нынешнее пребывание в институте — третье за полтора года. Каждое потрясало страданиями людей, тяжелыми условиями жизни. И смелостью, мужеством, какое они проявляют не только в боях, но и здесь, на больничных койках. Готовы все вынести, лишь бы поскорее вернуться к делу, включиться в работу. Неистребимая воля к жизни — первооснова их характеров. Восхищена она и энтузиазмом врачей, без шумного пафоса и громких лозунгов исполняющих профессиональный долг. И для раненых карабахских бойцов, и для медицинского персонала института нескончаемая война — большая трагедия. Неужели невозможно остановить ее?..
Вопрос вопросов. Главный, ведущий мотив всех без исключения встреч и бесед. Начиная с первой, в Эчмиадзине, на приеме у католикоса всех армян Вазгена I, и кончая последней, в Верховном Совете Республики Армения, где собрались представители творческой интеллигенции. Эти встречи как бы обрамляли наше пребывание в Ереване.
Слушая католикоса, вчитываясь затем в беглые записи беседы, вспоминая наши вопросы и его ответы, я не переставал думать о том, как долгий век переплавляется в долгую память.
Католикос начал беседу с благодарности русской интеллигенции, которая сострадает трагедии Карабаха, чье коренное население десятки лет, включая советский период, подвергалось лишениям и обрекалось на изгнание. Такова была политика геноцида, иногда явно, но чаще скрытно проводимая бакинскими властями.
В 1957 году он посетил Гандзасарский монастырь, а по пути туда побывал в Степанакерте и Шуше. Армяне составляли тогда 92 процента населения Нагорного Карабаха. В 60-80-е годы усилиями партийного руководства Азербайджана и особенно в первосекретарскую бытность Гейдара Алиева этот процент снизили до 65.
Тогда, 35 лет назад, более всего потрясла Шуша. На памяти католикоса — пожар города, спровоцированный по указке Баку в 1918 году.
В 1957-м впечатление было такое, будто пожар потушили только на днях. Мертвый город-развалина, где, по существу, никто не проживал. Затем Шушу заселяли насильственно азербайджанцами.
В том же 1957 году наш собеседник посетил Баку, встретился с тогдашним председателем Верховного Совета Азербайджана, писателем Мирзой Ибрагимовым. Просил его согласия открыть в Нагорном Карабахе армянскую церковь. Хотя бы одну. Ведь до 20-х годов на карабахской территории действовали 18 монастырей и 105 церквей. Все они потом были закрыты, а епископ арестован. Ответ от Мирзы Ибрагимова пришел через два месяца. Отказ…
Вот вам и райская идиллия, которую не устают красочно малевать безголосые певцы нерушимой братской дружбы азербайджанского и армянского народов, якобы процветавшей в былые времена на земле Нагорного Карабаха. Исконно армянской земле, где на самом деле в силу имперской, сначала сталинской, потом брежневской национальной политики не было ни добрососедского согласия между народами, ни мира и покоя для коренного населения. Была ширма парадного благополучия, державшаяся силой и скрывавшая политическое и экономическое, социальное и духовное угнетение. Стоило ослабнуть силе — и ширма рухнула, тлеющие угли полыхнули жарким пламенем.
На всей карабахской территории, продолжал католикос, множество армянских культурных центров: наличие их не оставляет сомнений, кому исстари принадлежала эта земля, кто ее возделывал, обихаживал, обустраивал. Среди архитектурных шедевров — Гандзасар, построенный в 1236 году: синтез древнего зодчества…
В этот момент мне вспомнился уникальный альбом «Ангел Арцаха» (М., «Лингвист», 1992), посвященный памятникам армянского искусства в Нагорном Карабахе. Составитель Борис Баратов повествует, в частности, о недавнем посещении древнейшего монастыря Гтич, ровесника Гандзасара. Его соборная церковь встретила шрамами и щербинами, сломанным крестом и обрушенным порталом. У входа, поперек тропы, лежал огромный плоский камень — выломанный из стены хачкар. Перевернув его, путники поразились величию духа, запечатленного в каменной резьбе: чья-то душа «говорила с нами сквозь толщу веков и событий, говорила о красоте мира и чуде человеческого бытия». Когда уходили, старый пастух попросил снова перевернуть хачкар: пусть лежит, как лежал — лицевой стороной в землю. Не то возвратятся современные вандалы с ломами да кирками и расколют его. Как раскололи другие хачкары. Откуда этот вандализм, который автор уместно называет еще одним Сумгаитом — «над красотой и культурой»? Не оттого ли, что красота не своя, а уважать «чужую» не обучены?..
— С началом перестройки карабахские армяне воспряли духом. Лозунг независимости, провозглашенный нагорно-карабахским областным и степанакертским городским Советами был мирным: ни единого высказывания, оскорбительного для Азербайджана, азербайджанского народа на сессиях не прозвучало. Оно положило начало огромной трагедии, которую мы переживаем и по сей день. Моя душа болит за все жертвы с обеих сторон. Зря проливается человеческая кровь. Всем сердцем желаю, чтобы огонь был прекращен и найден, наконец, выход на основе справедливости и изъявления свободной воли народов…
Олег Шестинский, чьи родственники изгнаны из армянского села Бист, расположенного высоко в горах над Нахичеванью:
— Делается ли что-нибудь, чтобы сохранить хотя бы останки армянских памятников в бывшей нахичеванской автономии?
Католикос:
— Все попытки переговоров на эту тему сорваны азербайджанской стороной. Ее аргументы: армяне на нахичеванской территории никогда не проживали. Но если это так, то против кого устраивались погромы в 1917-1918 годах? Не азербайджанцы же громили азербайджанцев…
Вопрос:
— Возможны ли диалоги духовников Армении и Азербайджана, рассчитанные на взаимопонимание?
Ответ:
— Они не прекращались, и армянская сторона идет на них с открытым сердцем, без камня за пазухой.
В Верховном Совете, как и всюду в Ереване, было холодно. Сидели в пальто, но холод не помешал разговору, по которому равно истосковались и русские и армянские писатели. Среди хозяев были Сильва Капутикян, Маро Маркарян, Геворк Эмин, Вардгес Петросян, Меружан Тер-Гуланян, Сагател Арутюнян. Пришли мастера других искусств, ученые, общественные деятели, журналисты.
Накануне встречи Грант Матевосян допытывался: помню ли, где и когда мы познакомились? Еще бы не помнить! В Баку, в доме Анара, когда был еще жив его отец Расул Рза… Знать бы тогда, с какими драматичными коллизиями столкнет жизнь, как круто изменится сама и изменит нас!
Но никакие губительные перемены не должны препятствовать духовному единению культур. Из всех пространств: политического, экономического, информационного и — какого там еще? — вплоть до спортивного, пространство культурное самое необходимое, жизненно насущное. Воплощение и выражение национального духа, культура не может существовать и развиваться сколь-либо плодотворно в замкнутых границах «своего» надела, без духовного общения с культурами других народов. Тем более армянская и русская культуры, чьи традиции взаимного тяготения, притяжения друг к другу уходят вглубь истории. Валерий Брюсов и Ованес Туманян, Анна Ахматова и Аветик Исаакян, Осип Мандельштам и Егише Чаренц, Василий Гроссман и Паруйр Севак, Андрей Битов и Грант Матевосян — нескончаем перечень достойных имей, символизирующих нерасторжимость русско-армянских культурных, литературных связей. Но сегодня мы утрачиваем их, терпим обоюдный урон и от развала книгоиздательского дела, и от сужения переводческой работы… Обо всем этом — не только о тяготах блокады, бедствиях войны — и шла речь на встрече. Спустя пару часов ту же российско-армянскую тему, но на ином — политическом — витке спирали развил Президент Армении, поддержавший идею духовного взаимообмена культур. Все, что происходит в России, рассуждал он, обязательно отзывается в Армении. Стабильная, сильная демократическая Россия — самый надежный гарант ее спокойствия и благополучия.
Без посредничества России невозможно решить и карабахские проблемы. Планы их решения, предложенные СБСЕ и Россией, исходят из общего требования: возврат Агдама, Физули, Кельбаджара, занятых армией НКР. Но существенное различие в том, что российский план предусматривает необходимость четких и ясных гарантий невозобновления военных действий…
Прервав ход разговора, сошлюсь на предыдущий «Карабахский дневник», написанный после прошлогодней летней поездки. Тогда, в июле, я с ближайшей высоты разглядывал в бинокль уже окруженный, но еще не взятый Агдам, наверняка зная, что близок тот день, когда город падет. Агрессия? Оккупация? Ничего похожего. Карабахская народно-освободительная армия брала не город, а огневую точку, с которой дальнобойные орудия систематически обстреливали едва ли не всю территорию НКР. Боевой рубеж, вплотную нависший над ее границами. Плацдарм новых и новых наступлений, в случае удачи которых азербайджанские танки дошли бы до Степанакерта за пару часов. То же Кельбаджар или Физули. И особенно — Лачин. Не взять его — значило бы добровольно затянуть на шее петлю собственными руками. Ведь лачинский коридор, тонкой нитью связующий Нагорный Карабах с Арменией, как в войну Отечественную ладожская дорога жизни для блокадного Ленинграда…
В том летнем дневнике я приводил заявление председателя Верховного Совета НКР Карена Бабуряна: Нагорно-Карабахская Республика «не имеет никаких территориальных претензий к Азербайджану» и при соответствующих твердых гарантиях своей безопасности готова вывести все вооруженные формирования из всех азербайджанских районов, которые взяты как укрепленные районы единственно в интересах самообороны, предотвращения новых наступлений.
Эта позиция НКР осталась неизменной и зимой нынешнего года. Как, впрочем, и твердолобая позиция Азербайджана, предпринявшего зимнее наступление по всему фронту под распаленными лозунгами возвращения своих территорий без каких-либо предварительных гарантий и обязательств. Помимо всего, обратим внимание на нелогичность: обвиняя НКР в захвате территорий, принадлежащих Азербайджану, бакинские политики и военачальники тем самым как бы признают Нагорный Карабах неазербайджанским. Но как в таком случае совместить с этим и по сей день не дезавуированное решение Верховного Совета Азербайджана, лишившее Нагорный Карабах даже куцего статуса областной автономии? В том же ряду — скоропалительное намерение Гейдара Алиева въехать на танке в Степанакерт не позднее 15 января, то есть спустя месяц после начала наступления. Так чья же, наконец, эта земля? И если, как полагают бакинские «ястребы», азербайджанская, то куда, спрашивается, выводить НКР свою армию?..
Левон Тер-Петросян:
— Россия с трудом избавляется от былых имперских амбиций, и Карабах расплачивается за ее уступки Азербайджану. Позиция России, похоже, такова: пусть азербайджанское наступление закончится вничью, и, если Карабаху удастся выстоять, она будет корректировать дальнейший процесс. А если Карабах падет? Тогда и от Армении ничего не останется. Исламский фундаментализм, пантюркизм грозят ей страшными последствиями. Отвечает ли это российским интересам, особенно, если учесть, что в Карабахе им противостоят интересы Турции, Ирана, США? Убежден: самое выгодное сейчас — не искать никаких кардинальных решений, вплоть до статуса НКР, снятого с повестки дня. Будем довольствоваться временным — взаимным прекращением огня. При соответствующих гарантиях мир лучше войны, тем более такой разрушительной, как эта, по интенсивности расходов оружия и горючего. Не будь ее, та же блокада переживалась бы в Армении куда легче. Прекратив огонь, можно искать политического согласия сторон. И на этом втором этапе решать отложенные «на потом» вопросы Лачина или Кельбаджара. На первом же — только прекращение огня и ничего больше…
Позиция Президента Армении и руководства НКР в лице председателя Государственного комитета обороны Роберта Кочаряна, его заместителя Жирайра Погосяна, председателя Верховного Совета Карена Бабуряна совпадали отнюдь не во всех деталях. Но при расхождениях в нюансах сходились в главном: даже первостепенной важности вопрос о статусе Нагорного Карабаха допустимо отложить до мирных переговоров, в которых НКР впрямую участвовала бы на правах субъекта и на равных с Арменией, Азербайджаном, Россией. Самое же неотложное — положить конец изнурительной шестилетней войне, сбросить ее бремя…
Принципиальная договоренность о гарантированном прекращении огня, достигнутая в ходе российско-армянских, российско-азербайджанских, российско-карабахских переговоров, которые интенсивно велись в январе-феврале, должна была вступить в силу 1 марта. В ноль часов надлежало прекратить огонь, а с 10 утра начать при посредничестве российской армии разведение вооруженных формирований противоборствующих сторон. Однако, как стало известно уже на следующий день, развести нагорно-карабахскую и азербайджанскую армии не удалось: взаимное недоверие сторон и силовой диктат последней сорвали договоренность. Не удалось и повсеместное прекращение огня: азербайджанская армия то и дело возобновляла его на отдельных участках 150-километрового фронта. Так продолжается и в середине марта, когда, завершив этот дневник, я дополняю и корректирую свои зимние впечатления весенними комментариями…
2. НЕФТЬ ИЛИ ДУША?
Прошлым летом я видел Лачин сверху — с высоты вертолета. На этот раз ехали машиной. До Лачина добрались в сумерки. На всем протяжении мертвого города — сплошь пустые коробки обугленных, разрушенных домов. Ни единой живой души, ни одного огонька.
Забегая на пару дней вперед, скажу: такой же мертвый, пустой город — Агдам. Свидетельствую как очевидец, пересекший его из конца в конец: сообщения азербайджанской печати, радио, телевидения, будто «армянские захватчики» колонизируют оккупированные ими территории — неуклюжая ложь, скроенная по циничному геббельсовскому рецепту: ври без зазрения совести — авось, что-то да осядет в сознании тех, кто внимает лжи. Увы, осело и в случае с Агдамом: россказни коренных жителей о разбое, грабежах, насилиях, каким якобы подвергались они после взятия города армией НКР, проникли даже на полосы «Известий». Читаешь и недоумеваешь: откуда взялись вдруг многочисленные свидетели «карабахских зверств», если все, поголовно, без исключений все население Агдама было вывезено задолго до того, как азербайджанские части оставили город? Но допусти то, чего нет в действительности: кому-то все же удалось ускользнуть от массовой и обязательной эвакуации, остаться сначала в осажденном, а затем сданном городе как раз для того, чтобы самому испытать «ужасы эвакуации» и красочней живописать их впоследствии газетным корреспондентам. Все равно неувязка: каким таким непостижимым образом они оказались в Баку, где и записывались задним числом их показания?
Ни один армянин не проживает сегодня ни в Агдаме, ни в Кельбаджаре, ни в любом другом населенном пункте, занятом армией НКР. Утверждать обратное — значит раздувать пропагандистский блеф, шитый белыми нитками, которые с треском лопаются при элементарной перепроверке. Такое случалось в поездке, если не каждый час, то по нескольку раз на дню.
Так один из блефов рухнул в Шуше, крайне остро испытывающий нехватку рабочих рук. (В городе проживают сейчас 3200 жителей, в Шушинском районе — 51000.) Обезлюдевшая было Шуша восстанавливается как крупный промышленный (конденсаторный завод, радиозавод), культурный, духовный (вплоть до того, что для реставрации персидской мечети, пострадавшей, как и армянский храм, при обстрелах и штурме города, решено пригласить иранских специалистов), а также лечебный (целебные минеральные воды) центр. Повод добавить: широкий фронт восстановительных работ — новь, характерная не только для Шуши, но для всего Нагорного Карабаха, где даже в экстремальных условиях зимнего азербайджанского наступления не остановились ни одно предприятие, ни одна школа или больница. Начало его Степанакерт встретил массовым субботником по расчистке города, восстановившего 90 процентов жилого фонда. По всей республике восстанавливается местная промышленность, наращивающая свои производственные мощности. Поднялось из руин село Вагуас, о варварском уничтожении которого, включая вандализм на сельском кладбище, я рассказывал в прошлогоднем дневнике.
Но вернемся в Шушу. Предложение посетить тюрьму и побеседовать с заключенными там военнопленными поступило в ответ на наши расспросы об участии на азербайджанской стороне русских, украинских и прочих наемников. Ведь пылкие уверения, будто никакие «третьи лица» в азербайджанской армии не числятся, исходят не от каких-нибудь подмастерьев газетного вранья, а от самого Гейдара Алиева, недалеко, видать, ушедшего и от предшественников по президентскому трону, будь то Муталибов или Эльчибей, и от такого искушенного дезинформатора общественного мнения, каким слыл и был покойный Виктор Поляничко. От их коллективно саморекламного пропагандистского бума шушинская тюрьма не оставляет легкого облачка. Всего несколько записей в блокноте:
Геннадий Кутарев. Русский, из Тюменской области. Говорит, что бомж, хотя речь, натужливо стилизуемая под приблатненый жаргон, выдает человека не бродяжьего склада. Мотался будто бы по градам-весям, попал в Баку, ночевал на вокзале, там и взят в марте прошлого года. Как взят? Элементарно. Подошел азербайджанец-сержант, предложил записаться в армию, соблазнив вознаграждением в 10-15 тысяч рублей. Характерная — и ужасающая — деталь из следственного дела: в плен его взяли пьяным в стельку. Когда брали, не сразу сообразил, где он, кто и что с ним. Думая, что свои, лыка не вязал: куда? за что? разве я норму не выполнил? «Троих армян прикончил»…
Олег Пилипенко. Из Владивостока. Матрос торгового флота. В Баку приехал в мае прошлого года по просьбе друга — Сабита Сафарова, радиста на судне «Россия». Друг уговорил съездить, чтобы вывезти из Азербайджана его отца.
— Почему сам не поехал за родным отцом?
— Боялся, что заберут в армию.
Сразу по приезде был арестован милицией на бакинском вокзале как «армянский разведчик». В армию отправлен насильно под начало командира-спецназовца, неоднократно судимого уголовника. Поняв, что влип в нечистую историю, хотел бежать, но вырваться не было никакой возможности: даже переписку не разрешили. О бегстве помышлял не он один — больше половины солдат, согнанных в часть: их, как и его, тяготили беспробудное пьянство, наркомания, мародерство…
Как разобраться, где в обоих рассказах правда, а где отработанная легенда? Из Шуши во Владивосток не позвонишь и радиста с «России» к телефону не вызовешь. Но если предположить, что ни тот, ни другой ничего не придумали, себя обеляя, то не вопиют ли их истории о том, что армия, вербующая солдатское пополнение таким разбойным путем и культивирующая такие бесчеловечные порядки, вершит заведомо неправое, черное дело? Антинародное по отношению к собственному народу?…
Адиля Юмах, гражданин Турции, 35 лет. У себя на родине торговал на базаре. Знакомый азербайджанец пригласил в Баку: торговля, мол, там выгоднее. Границу перешли в районе Нахичевани, а дальше до Баку — самолетом. Торговал на бакинском базаре месяца три, пока милиция не схватила. Из милиции — прямиком в армию. Встречал ли других соотечественников на азербайджанской службе? Бывало… Считает ли армян врагами? «Все люди — братья!». Самое большое желание? Вернуться домой подобру-поздорову и тихо-мирно продавать на родном базаре азербайджанские сувениры…
Гаджиев Эльфат Камил-оглы. Азербайджанец, 1975 года рождения. В армии по мобилизации. Обучение проходил у русских офицеров. В мае прибыл в Агдам. Бежал, потому что не мог выдержать жутких условий жизни на войне. Поймали. Вернули в штрафной батальон. Плен воспринимает как спасение…
Рустамов Азет Раджиб-оглы. 1970 года рождения. Бежал от войны в Россию, работал в Самаре. Домой приехал всего на две недели — и тут же мобилизовали. В армии с ноября прошлого года, в плену — с первых дней января. Участвовал в боевой операции, в задачу которой входило, перекрыв дорогу в Мартунинском районе, обеспечить подход танков. (Назавтра мы проедем по ней и остановимся на месте боя.) Обещанное вознаграждение — 41 тысяча рублей. Операция не удалась. В бою был ранен, контужен. Когда обучался в Баку, встречал там русских — солдат, но чаще офицеров. Видел афганских моджахедов. А вот негров, о которых в Азербайджане слухи, будто воюют на стороне армян, ни в бою, ни в плену видеть не доводилось…
— Лес без шакалов не бывает! — это в ответ на вопрос, чью сторону, на его взгляд, поддерживает Россия и как он воспринимает присутствие русских солдат и офицеров в азербайджанской армии…
Афганских моджахедов среди заключенных ни в шушинской, ни в степанакертской тюрьмах не оказалось. Тому есть объяснение. При наступлении они идут не в первой, а во второй линии — с минометами и гранатометами. Или, того безопаснее, в заградотрядах: «дисциплинирующую» их пользу Гейдар Алиев знает профессионально — если не по Отечественной войне, от которой хитроумно укрылся (откупился?) в Нахичевани, то по давней должности председателя республиканского КГБ. Однако трофейные документы, с которыми нас познакомили в Государственном управлении национальной безопасности (ГУНБ), сомнений не оставляют: в зимнем наступлении Азербайджана афганские моджахеды сыграли одну из ведущих ролей, как бы энергично ни отрекались от этого ни нынешний президент, ни его министр обороны М.Мамедов. «Сейчас, — заявил он, даже не потупив от неловкости ясны очи долу, — в составе национальной армии нет ни одного гражданина иностранного государства».
Комментирует заместитель Управления Юрий Григорян:
— Моджахеды принципиально не надевают азербайджанскую форму, носят свою национальную одежду, подчеркивая этим, что воюют исключительно по убеждению — за идеи ислама. Мало того, что карабахский конфликт таким образом интернационализируется, — на него накладывается отсвет войны религиозной. Это выгодно Азербайджану, но неприемлемо для НКР: для нас война — национально-освободительная…