«Наша Среда online» — В год 200-летия со дня рождения выдающегося государственного и военного деятеля Российской империи Михаила Тариэловича Лорис-Меликова (1824-1888) «Наша Среда онлайн» публикует малоизвестные страницы русской истории. Портал уже печатал некоторые страницы «Дневника государственного секретаря Перетца», проливающего свет на переходное время царствования Александра II, Александра III, борьбу с терроризмом, вялые попытки ввести земскую реформу первого и ожесточённую контрреформу второго.

Сегодня «Наша Среда онлайн» предлагает ознакомиться с упоминаниями революционера, нигилиста Сергея Геннадьевича Нечаева ( 1847-1882) о Михаиле Тариэловиче Лорис-Меликове в прошениях во время его заключения в Алексеевском равелине. Эти факты дополняют страницы, описывающие эффективную борьбу с терроризмом Лорис-Меликова на посту главы Верховной распорядительной комиссии. Известно, что при помощи адвоката Антона Францевича Добржинского (1844-1897), (ставшего директором Департамента полиции в 1896-1897 гг), допросившего арестованного Григория Гольденберга, Лорис-Меликов собрал обширнейшее досье на всю террористическую элиту империи. В данном материале мы будем ссылаться на очерк известного русского литературоведа, историка, архивиста Павла Елисеевича Щёголева «С.Г. Нечаев в равелине. 1873-1882». По мнению Е.В. Федотовой, автора послесловия «Историк революционной России», имя Павла Елисеевича Щёголева (1877-1931) занимает достойное место среди имён пушкинистов, знатоков декабристского восстания и общественной жизни России XIX –начала XX столетия.

Обычно о Сергее Геннадьевиче Нечаеве говорят в контексте романа Ф.М. Достоевского «Бесы», так как он стал одним из прототипов Петра Верховенского (другим прототипом стал Николай Ишутин), организовав «Народную расправу» и резонансное убийство студента Иванова за неподчинение дисциплине организации. Также Нечаеву приписывается авторство «Катехизиса революционера». Щёголев яростно ненавидел Романовых, поэтому в своих очерках, вошедших в книгу «Алексеевский равелин», подчас пристрастен, но в случае с Нечаевым есть и старание быть объективным, и отчего-то забывание того, что Нечаев всё же жестокий, хладнокровный убийца. Лейтмотивом обширного очерка о Нечаеве стало восхищение его волей, методами революционной пропаганды, которые он вёл в равелине среди офицеров и солдат. Огромный нечаевский архив, созданный на протяжении одиннадцати лет, был уничтожен, до нас не дошло ни одной бумаги. Зато благодаря тому, что рапорты о его пребывании подавались наверх каждую неделю, мы знаем о Нечаеве достаточно, чтобы характеризовать его как с положительной, так и с отрицательной стороны. Щёголев публикует записку, созданную анонимом из сотрудников III Отделения, который разбирал многочисленные бумаги Нечаева разделив их на четыре группы. В первую вошли письма царю, во вторую – публицистические статьи, в третью – беллетристические опыты, в четвёртую – «хлам, ни для кого, кроме автора, не интересный».

Как пишет Павел Щёголев: «Интересно, что он, по долгу служебной обязанности призванный хулитель Нечаева, не мог не отдать должное ему: он признает за ним недюжинную натуру, энергию, привычку рассчитывать на себя, полное обладание тем, что знает, обаятельное действие на тех, кто не справился с положением, подобно ему».

Одна из важных черт, которую подметил рецензент, отношение Нечаева к идее насильственного переворота. Действительно, как самоучка Нечаев рассчитывал только на себя, но с другой стороны, он презирал всё, чего не знал, у него отсутствовала критика своих сведений, в нём сидела зависть и беспощадность ко всем, кому далось легко то, что он брал с бою. Отсюда развилась другая черта – желание клеймить подозрением в искренности, называть людей тупоумными, дилетантскими. Один Нечаев и люди его кружка, одних с ним происхождения и образа мыслей, признаются за слуг народа. Остальные, выдвигающиеся из народа, выставляются за врагов народа, и по Нечаеву, эра плодотворного развития начнется с их унижения.

В Алексеевском равелине Нечаев спасался тем, что много читал. Он перечитал всю библиотеку равелина. В описи библиотеки в начале 1880 годов числилось 435 названий книг на русском языке (многие в нескольких томах). Из этого числа книг религиозного содержания было всего около 50. Остальные: художественная литература (представлены наиболее крупные русские и иностранные авторы), исторические труды, естественнонаучные сочинения. Кроме того было ещё 175 книг на французском языке и ряд книг на других языках. Нечаеву также приносили книги из Трубецкого бастиона, журналы из комендантского управления, наконец, французские и немецкие книги доставляло Нечаеву III Отделение. После того, как Михаил Тариэлович Лорис-Меликов стал во главе Верховной распорядительной комиссии, главная цель которой была борьба с терроризмом, он встретился в Алексеевском равелине с Нечаевым.

29 апреля 1880 года служащий Шмидт уведомил коменданта Майделя, что граф Лорис-Меликов признал возможным предоставить арестанту под №2 аспидную доску с грифелем, предоставление такой льготы арестанту № 3 Мирскому не нашёл возможным. Компромиссная идея о доске принадлежала коменданту Майделю. После того, как Нечаев написал требовательное письмо к царю, у него изъяли чернила и бумагу. Приходилось ему свои прошения царапать серебряной вилкой по стене или же использовать свою кровь, сажу из коптилки, смешивая ее с керосином.

Но Нечаев реагировал на компромиссное изобретение барона Майделя неожиданным образом: он отправил коменданту грифельную доску, написав на ней заявление. В нём он и упоминает Лорис-Меликова, которого он во время визита в камеру попросил пользоваться не только новыми книгами, но и журналами. От аспидной доски Нечаев отказался. Ему оставался прежний способ переписки – писать на стене, что он и сделал. 21 июля смотритель Филимонов списал со стены новое заявление Нечаева (в сокращении):

«Господину коменданту Петропавловской крепости.
Генерал!
Графу Лорис-Меликову при посещении меня перед Пасхой угодно было предоставить мне пользоваться новыми французскими книгами из магазина Мелье, по моему свободному выбору. К моему великому удивлению, это обещание первого, после императора, лица в государстве приводится в исполнение более чем небрежно. – Мне присылают по 4 и даже только по 3 тома в месяц; а так как их едва достает на 7 дней, то большую часть времени, в продолжение двух и даже трёх недель в месяц, я остаюсь совершенно безо всякого чтения. Подобное отсутствие занятий в тяжелые длинные летние дни и на девятом году одиночного заключения становится положительно невыносимой пыткой…»

Как пишет Щёголев, под влиянием приставаний Нечаева и, надо думать, Мирского, барон Майдель довольно настойчиво проталкивал разрешение вопроса о книгах для Алексеевского равелина. 26 августа Майдель отослал вместе с новым каталогом выписку книг, сделанную Нечаевым, но вместе с этим отправил и прошение, которое Нечаев написал, воспользовавшись чернилами, пером и бумагой, которые ему дали для составления выписки. Печатается в редакционном сокращении.

«Господину директору департамента
Государственной полиции.
Барону Велио.
Генерал!
Каталог, доставленный мне новым учреждением государственной полиции империи, присылается сюда уже в третий раз. – Накануне Пасхи, когда граф Лорис-Меликов, посетив меня, позволил мне пользоваться новыми французскими изданиями, я отметил в присланном каталоге около ста сочинений. III Отделение, доставив мне из оных только десять томов в три месяца, в начале июля опять прислало тот же каталог. Я и отметил вторично те же произведения французской литературы. Но на этот раз из всех отмеченных мною книг мне не доставили даже и десятка, а прислали только одно сочинение (в 3 томах). По возвращении же его в III Отделение, после прочтения, я с нетерпением ждал около месяца и дождался не книг, а опять присылки того же самого каталога уже в третий раз.

Таким образом, обещание графа выполнялось, вероятно, вопреки его желанию, более чем небрежно…Я лично просил графа Лорис-Меликова позволить мне иметь хотя бы записную книжку, в которую я мог бы вносить заметки о прочитанном; граф обещал прислать ответ, и я его пока ещё всё жду. Проводя скучные, мучительные дни в хождении из угла в угол по каземату, как зверь в своей клетке, проводя еще более мучительные, бессонные ночи в слушании безумных воплей несчастного соседа (Михаила Бейдемана – прим.), доведённым одиночным заключением до ужасного состояния, содрогаясь при мысли, что и меня в будущем неизбежно ждёт такая же участь… Я уверен, что граф, разрешая мне пользоваться новыми сочинениями, не имел в виду, чтобы излишние стеснительные формальности и небрежность исполнителей ослабляли всё живительное для меня значение этого позволения…

Граф Лорис-Меликов точно так же, как и шеф жандармов генерал Черевин, не находил препятствий для доставления мне периодических изданий за прошлый год; из объяснений с ним я заключил, что они оба пребывали в уверенности, что я этими изданиями уже пользуюсь. А между тем никаких прошлогодних журналов сюда не доставляется с тех пор, как в 1876 году мне было запрещено брать их от смотрителя Трубецкой тюрьмы из общей крепостной библиотеки…

Заключённый в Алексеевском равелине Петропавловской крепости,
25 августа 1880 года.
Сергей Нечаев»

Это обращение не дало осязательных результатов.

Как раз в этот период Нечаев находит себе друзей. Часовые, по инструкции, не смели говорить с арестованным, присяжные унтер-офицеры не имели права «принимать от него какие-либо разговоры и вступать с ним в разговор». Но печать молчания с уст тюремщиков была сорвана. Как воспринимали стражи равелина пропаганду Нечаева, до какой степени сознательности она подымала их, об этом свидетельствует история равелина в 1879-1881 годах и два судебных процесса, к которым были привлечены все охранявшие равелин в эти годы. Сам Нечаев характеризовал так распропагандированных им солдат: «В бога они не верят, царя считают извергом и причиной всего зла, ожидают бунта, который истребит всё начальство и богачей и установит народное счастье всеобщего равенства и свободу».

28 ноября 1879 года в равелин был внедрён новый узник – третий заключенный – Леон Мирский, стрелявший совершенно неудачно в шефа жандармов ген.-ад. А.Р. Дрентельна. С появлением Мирского в равелине деятельность Нечаева получила дальнейшее развитие. Он предложил Исполнительному Комитету «Народной воли» устроить освобождение заключённых в равелине, которых после убийства Александра II стало прибавляться. О том, как спасти Нечаева из тюрьмы, народовольцы стали всерьёз думать уже после 1 марта 1881 года.

Сменились верховные распорядители судьбы Нечаева: царём стал Александр III, министром внутренних дел граф Н.П. Игнатьев и директором департамента полиции В.К. Плеве. Как пишет Щёголев: «Узда реакции была натянута крепкой рукой, а революционная партия, потерявшая в начале года больше двух третей своего состава, задыхалась от бессилия».

После предательства Леона Мирского, сдачи им плана побега Нечаева, отношения его с волей прекратились, а тюремный режим обострился. Для Нечаева это означало полное отсутствие книг (одно евангелие), ужасающий цинготный пищевой режим. Дни Нечаева были сочтены. 21 ноября 1882 года около двух часов пополудни он умер от общей водянки, осложненной цинготною болезнью.

Подготовила Валерия Олюнина

Источник:
Щёголев П.Е. Алексеевский равелин М., издательство «Книга», 1989 год