«Наша Среда online» — Предлагаем вниманию читателей рассказ Уильяма Сарояна «Пловцы» в переводе нашего постоянного автора Марии Лукьяновой. Благодарим автора перевода за возможность публикации.
Я помнил, что канавы возле виноградников всегда были сухими, но ранней весной вдруг увидел, как в них стремительно мчится вода! На горах таял сверкающий снег, вода бурлила, а сердце билось сильнее. Бог знает откуда в ручьях появились лягушки, черепахи, водяные змеи и рыба. Весенняя вода рвалась куда-то, за ней мчалось сердца мальчишек. Пройдет несколько месяцев, — на полях пожухнет трава и станет коричневой, цветы сменятся плодами, тепло — невыносимым зноем, ручьи начнут течь спокойно, а сердца биться ровно. Но теперь бежавшая с гор вода была такой ледяной, что пугала. Нет, она слишком ледяная и быстрая, чтобы купаться в ней нагишом…
Стайка мальчишек долго стояла на берегу, не отрывая глаз от воды, а потом, словно спохватившись, сбрасывала одежонку и с разбега ныряла и выныривала из воды, хватая ртом воздух, а затем спеша переплывала на другую сторону канала! Если кто-нибудь из мальчишек нырял первым, другие сразу кидались за ним в воду, чтобы потом не было бы стыдно возвращаться домой вместе. Дело было не столько в том, что вода была быстрой, а скорее в том, что ледяной весенней воде просто не было никакого дела до каких-то мальчишек.
Как-то в апреле я сидел на берегу одного каналы со своим двоюродным братом Мурадом и его другом, португальцем Джо Беттенкуртом. Джо любил бродить, где попало, вместо того, чтоб корпеть в тесной комнате над книгами. В классе Джо так тупел, что совсем терялся. Но стоило ему выйти из школы, как он становился умным, оживленным, остроумным, — дай бог каждому. Недаром, Мурад утверждал, что Джо совсем не тупой, а ему просто вредит образование.
Было ясное субботнее утро. На троиx у нас было два сэндвича с копченой колбасой и десять центов. Мы решили пойти к каналу Томсона пешком и рассчитывали добраться до нее к полудню. Мы шли сначала вдоль железнодорожных путей к Кальве. Потом — вдоль большого шоссе к Малаге. Затем сквозь виноградники на восток. На канале Томсона нам было нужно вполне определенное место. А именно — перекресток проселочных дорог с деревянным мостом и калиткой. К югу от этого моста было местечко, в котором можно было поплавать, как следует. На огражденном пастбище западнее этой канала, паслись коровы и лошади. На восток от нее шла проселочная дорога. Канала много миль тянулась вдоль дороги. Летом всегда можно было плыть по течению вдоль другого моста, передохнуть на пастбище и вернуться против течения, что было, конечно, труднее…
Когда мы, наконец, добрались до канала, небо померкло, стало хмурится, — приближалась гроза. Вода что-то бормотала, небо совсем почернело, вокруг помрачнело, похолодело, и хорошо знакомые места стали казаться дикими и незнакомыми.
— Я шел сюда, чтоб плавать, и я буду плавать, идет дождь или нет! -вдруг заявил Джо.
— Я тоже, — сказал я.
— Ты, как раз, лучше подожди,- сказал мне Мурад. Я и Джо разузнаем, как и что, если все нормально, пойдешь плавать и ты. Слушай, а ты вообще разве умеешь плавать?
— Ты лучше заткнись, понял? — обиделся я. Так я говорил только тогда, когда меня оскорбляли.
— Отвечай! — потребовал Джо, — умеешь или не умеешь?
— А ты как думаешь? — огрызнулся я.
— Если будешь его спрашивать, он тебе скажет, что умеет делать все на свете!
Никто из них понятия не имел о том, что я не имел представления о том, что нужно делать, чтобы плыть в этой ледяной клокочущей воде канала.
— Заткнись ты, холера! — приказал я молча воде в канале. Потом достал свой ленч, и откусил кусок сандвича. Мурад двинул меня по руке, и мой сандвич шлепнулся в воду.
— Запомни! Едят только после плаванья. А, может, ты хочешь чтобы у тебя начались судороги в воде? Хочешь, да?
Я раньше слышал об этом, но теперь совсем забыл, и все потому, что слишком боялся этой воды…
— Какие судороги из-за одного сандвича?..
— Ну ладно. Все равно после купания сандвич вкуснее, — сказал Джо.
Добрый Джо понимал, что я блефую, потому что мне страшно. Я тоже знал, что и он трусит, хотя подходит к делу обдуманней, чем я…
— Ну, — сказал он. — Мы переплывем канал, передохнем, поплывем обратно, оденемся в сухое, перекусим и, если гроза пройдет, побежим домой, а если еще будет лить, поплаваем еще….
— Эта гроза пройдет не скоро, — сказал Мурад. – Раз уж мы собрались плавать, нужно поплавать сейчас, вылезти и тут же двинуть домой.
Джо сразу же начал раздеваться. Мурад тоже. А я — за ними. Голые мы стояли на берегу канала и не отрывали глаз от злобной воды. До чего же не хотелось в нее нырять! Но это было единственно возможным началом купанья, потому что, если вы входите не спеша в воду, то пловец вы никакой. Если прыгаете в нее «солдатиком», это, конечно, не позорно, но как-то неважно … С другой стороны, вода в канале была настолько мерзкой и враждебной, как будто она бросала нам вызов… Течение было быстрым, а расстояние до противоположного берега казалось длиннее, чем оно было на самом деле.
Не говоря ни слова, Джо нырнул. За ним, тоже молча, нырнул Мурад. Секунда или две прошедшие между двумя их всплесками мне показались долгим зимним днем. Мне было не только страшно, но и очень, просто ужасно холодно. В голове вертелось, бог знает что, и тут я нырнул. А секунды через три, услышал, как мы трое визжим, — Джо, Мурад и я.
Оказалось, что мы втроем нырнули в грязную жижу, с трудом высвободившись оттуда, каждый был в страшной тревоге о двух других. Мы осматривались, стоя в холодной, бурлящей воде по колено в жидкой грязи.
Если б русло канала менялось, мы, когда прыгали, могли угодить в грязь вниз головой, погрузились бы в нее до лодыжек и проторчали бы в ней до лета, а то и дольше… Эта возможность нас так испугала, что мы были счастливы тем, что живы!
Гроза началась, в тот момент, когда мы появились из грязи.
— Дождь должен был начаться во всех случаях! — сказал Джо. Поторчим здесь еще немного.
Мы сильно дрожали, но нам следовало еще поплавать. Джо решил выбраться из грязи, переплыть канал и тут же вернуться назад. Нам казалось, что мы в канале очень долго. Но на самом деле вся процедура заняла около десяти минут. Потом мы вылезли на берег, оделись, стоя под деревом, и съели свои сандвичи. Дождь полил еще сильнее, и мы решили отправиться домой сейчас же.
— Может быть, кто-нибудь нас подвезет? — неуверенно сказал Джо.
По пустой проселочной дороге мы шли в Малагу. Там мы зашли в магазин и стали греться у огня, а потом, сложившись, купили на нашу мелочь банку бобов и французский багет! Владельца магазина звали Даркус, в отличие от нас, он не был иностранцем. Он открыл нам банку, разделил бобы на три равные кучки на бумажных тарелках, дал каждому по деревянной вилке и нарезал багет. Он был старым, но казался моложавым и каким-то забавным.
— Что вы делали, ребята?
— Плавали, — сказал Джо.
— Плавали?
— Ага. Мы ей показали.
— Да ты что? Реке? Чтоб меня проборонили! Ну и что же?
— Глубина три фута.
— Вода холодная?
— Ледяная.
— Чтоб меня возделали… — сказал бакалейщик, покачав головой. В общем, повеселились?
— Что? — Джо вопросительно взглянул на Мурада. Он не знал, как отвечать.
— Вряд ли, — ответил Мурад,- Когда мы нырнули, мы увязли в грязи по локти.
— Оттуда совсем не легко было выбраться, — вклинился я.
— Чтоб меня подрезали, — грустно сказал бакалейщик и, открыв вторую банку бобов, вытащил из нее большую вилку бобов, сунул в рот, а остаток разложил на три бумажные тарелки каждого из нас.
— У нас больше нет денег, — предупредил я, подняв руку.
— А теперь, ребята, скажите начистоту, что вас заставило все это проделать?
— Ничего, — ответил Джо. Он ответил так определенно потому, что на это у нас было слишком много причин, а перечислить их невозможно, когда рот забит бобами и французским багетом.
— Чтоб меня свалили в кучу и сожгли! А теперь ответьте, ребята, вы калифорнийцы или иностранцы?
— Калифорнийцы, конечно, — ответил португалец Джо. Лично я родился в Фресно, на Джи стрит. Мурад, кажется, родился на Уолнат авеню, в общем где-то в районе Южно-портовой железной дороги, а его брат неподалеку от него.
— Что меня оросили! Поведайте мне вот что еще, какое образование вы получили?
— Мы необразованные, — быстро ответил Джо.
— Чтобы меня собрали с дерева и бросили в мешок! А теперь самое интересное, — на каких иностранных языках вы говорите, дети?
— Лично я по-португальски, — ответил Джо.
— А говоришь, — необразованные? Лично я получил ученую степень в университете, и не знаю ни слова по-португальски. А ты, сынок, как твои дела по этой части?
— Я говорю по-армянски, — сказал мой кузен Мурад.
— Чтобы меня срезала с лозы девочка-подросток и виноградинку за виноградинкой съела… Я не говорю по-армянски, а окончил колледж в 1892 году. Теперь ты, сынок. Скажи мне, как тебя зовут?
— Арам Гарогланьян, — ответил я
— Кажется, понял. Га-ро-глань-ян. Ведь так?
— Точно.
— Арам?
— Да, сэр.
— И каким иностранным языком владеешь ты?
— Тоже армянским, сэр. Это — мой двоюродный брат, Мурад Гарогланьян.
Чтоб меня, возделали, подрезали, бросили в кучу, сожгли, собрали с дерева, и чтоб меня срезала с лозы и съела виноградинку за виноградинкой девочка-подросток… Пусть и со мной произойдут совершенно невероятные вещи! Вы встретили в канаве рептилий?
— Что такое рептилии? — спросил Джо.
— Змеи.
— Я не видел. Вода была черной.
— Черная вода… — задумчиво повторил бакалейщик. — А были в ней хотя бы рыбы?
— Ни одной, — ответил Джо.
Перед магазином остановился форд, из него вышел какой-то старик, и тяжело ступая по деревянной веранде, вошел в магазин.
— Открой мне бутылку, Эббот, — попросил старик.
— Судья Хармон, я хочу познакомить тебя с тремя героями-калифорнийцами, гордостью нашего штата.
Бакалейщик направил указующий перст на Джо, Джо представился:
— Джозеф Беттенкурт, я знаю португальский.
— Стефан Л.Хармон, — сказал судья. — Немного владею французским.
Бакалейщик указал на моего кузена Мурада, тот тоже представился:
— Мурад Гарогланьян.
— А какой язык знаешь ты? — спросил судья.
— Армянский.
Бакалейщик передал судье открытую бутылку, судья поднес ее к губам, сделал три глотка, ударил себя в грудь и сказал:
— Рад встретить калифорнийца, говорящего на армянском.
Бакалейщик указал на меня.
— Арам Гарогланьян.
— Братья? — спросил судья.
— Двоюродные.
— Никакой разницы, — констатировал судья. — А теперь, Эбботт, объясни-ка мне, в чем причина этого банкета и твоего поэтического возбуждения. У тебя случаем не белая горячка?
— Эти мальчики пришли сюда, после того, как проучили, как следует, нашу старую речку!
Судья отхлебнул еще три глотка, не спеша ударил себя три раза в грудь и переспросил:
— Что сделали?
— Проучили! Они плавали, — объяснил бакалейщик.
— Ну, и у кого из них теперь жар? — поинтересовался судья.
— Жар? — обиделся Джо. – Мы все совсем здоровы.
Бакалейщик громко расхохотался.
— Жар? — повторял он, жар? Судья, эти мальчики, плавали голышом в черной зимней воде и пришли сюда, сияя от летнего тепла.
Мы доели бобы и хлеб. Нам хотелось пить, но мы стеснялись вмешаться в разговор и попросить глоток воды. Во всяком случае, я определенно стеснялся. Но Джо не стал впустую тратить время:
— Мистер Эбботт, — сказал он. А можно нам воды?
— Воды? — переспросил бакалейщик. — Воды? В воде такие ребята, как вы плавают, а пьют они вот что.
Он взял три бумажных стаканчика, подошел к маленькому бочонку с краном, повернул кран, и наполнил стаканчики пузырчатым, золотистым напитком….
— Пейте, мальчики. Пейте отличный сок золотого яблока, еще не забродивший!
Судья налил бакалейщику немного из своей бутылки, поднял ее к губам и сказал:
— Ваше здоровье, джентльмены!
— Да, сэр, — сказал Джо.
Все мы выпили.
Судья закупорил бутылку, положил ее в задний карман брюк, пристально посмотрел на нас, казалось для того, чтобы запомнить на всю жизнь и произнес:
— До свидания, джентльмены. Суд открывается через полчаса. Я должен вынести приговор, человеку, который утверждает, что он просто одолжил чужую лошадь. Он говорит на мексиканском. Тот же кто утверждает, что тот ее украл, изъясняется по-итальянски. Мое почтение.
— До свидания, — ответили мы.
Наша одежда высохла, но дождь еще не прошел.
— Спасибо вам, мистер Эбботт, сказал Джо.- Нам пора домой.
— Не за что, — сказал бакалейщик. — Вам спасибо.
Бакалейщик молчал. Это было странно, ведь минуту назад он болтал, не умолкая.
Мы тихо вышли из магазина и пошли вниз по шоссе. Дождь так слабо накрапывал, что казалось, что его нет. Я не понимал, что и думать. Джо заговорил первым.
— Это мистер Эбботт — стоящий человек!
На вывеске написано Даркус, — сказал я. – Значит, Эбботт – это его имя.
— Неважно, имя или фамилия. Он человек стоящий и точка, — подвел итог Джо.
— Судья тоже хороший, — добавил Мурад.
— Судья — образованный, — протянул Джо. — Я бы тоже выучил этот французский, но с кем на нем говорить?
Мы молча шли по шоссе. Через несколько минут тучи разошлись, выглянуло солнце, и мы увидели радугу над горами Сьера-Невады…
— Ну, мы показали этой речке! — сказал Джо. — А он, что, тронутый?
— Не знаю… — сказал Мурад.
Домой мы шли целый час. Мы думали о людях, которых встретили, и о том, был ли бакалейщик тронутым или нет. Я считал, что нет, но временами и мне он казался немного того.
— Пока, — сказал Джо.
— Пока, — сказали мы.
Он побрел по улице один. Через пятьдесят ярдов он остановился, повернулся и пробормотал что-то себе под нос.
— Что? — крикнул ему Мурад.
— Был, — сказал Джо.
— Был каким? — крикнул я.
— Тронутым!
— Откуда ты знаешь?
— Как его могла срезать с лозы и съесть ягодку за ягодкой девочка-подросток?
— Поэтому ты считаешь его тронутым? — крикнул Мурад. – Это ничего не значит!
Джо схватился за подбородок и стал размышлять… Сияло солнце и залитый солнцем мир казался куда лучше, чем был на самом деле.
— Не думаю, — ответил Джо и пошел дальше.
— А все-таки он, пожалуй, тронутый, — сказал Мурад.
— Ну, — сказал я, — может быть, Только не всегда.
Мы решили не выносить свой вердикт, пока не пойдем снова поплавать, зайдем снова в магазин, и не поглядим, что будет на этот раз.
————-
Через месяц, поплавав в канале, мы втроем пошли в магазин. Человек за прилавком был намного младше мистера Эбботта Даркуса. И тоже не был иностранцем.
— Чем могу быть полезен? — спросил он.
— На никель копченой колбасы, ответил Джо, — и французский багет.
— А где мистер Даркус? — спросил Мурад.
— Уехал домой.
— Куда? — спросил я.
— Куда-то в Коннектикут, — сказал молодой человек.
Мы сделали сандвичи из копченой колбасы и французского батона и стали есть.
Наконец Джо задал вопрос.
— Как вы думаете он был тронутым?
— Трудно сказать, — ответил молодой человек. Сначала я решил, что да. Потом подумал, что нет. Он так торговал, что казалось что да. Он больше раздавал, чем продавал. Когда же слушаешь, что он говорит, то считаешь его тронутым. А в остальное время — он вполне в себе.
— Спасибо, — сказал Джо.
Магазин был как магазин, там было скучно. Мы вышли из лавки и пошли домой.
— Все-таки он псих, это точно, — вдруг заявил Джо.
— Ты о ком ?
— О парне из магазина.
— Молодой?
— Да, новый. Он совсем сырой.
— А, по-моему, ничего, — довольно нормальный, — сказал Мурад.
По дороге домой мы вспоминали прошлогоднего образованного бакалейщика.
— Чтоб меня возделали! — сказал Джо, сделав прощальный жест. И пошел вниз по улице.
— Чтоб меня собрали с дерева и бросили в мешок, — сказал в ответ мой брат Мурад, махнув ему.
— Чтоб меня съела виноградинку за виноградинкой девочка-подросток! – откинулся и резко тряхнул головой .
Он был стоящим человеком, это точно. Через двадцать лет, т.е. сейчас, я считаю, что он был поэтом и сбежал из дома в бакалейную лавку в погоне за поэзией повседневности, а не за долларами.
УИЛЬЯМ САРОЯН
Перевод Марии Лукьяновой