ИНТЕРВЬЮ
«Наша Среда online» — В Петербургской художественной творческой среде обитания существует такое понятие, как жена художника, и это является очень почетным статусом. Знаю многих, которые довольствуются только тем, что являются обладателями этой роли. Но Светлана Колокольцева, вдобавок к тому, что является женой необыкновенного художника, Александра Колокольцева сама прекрасный поэт. Родившись в Ленинграде, Светлана закончила Художественно-графическое училище и владеет многими художественно-изобразительными техниками. В 1997 году в издательстве «Русич» она издала книгу «Макраме для всех». Ее стихи публиковались в самиздатовском поэтическом альманахе «Акт», в каталогах Центрального выставочного зала Манеж, посвященных ежегодным выставкам «Весь Петербург», и в журнале «Острова» (США), а рассказы и повесть «История семьи» — в альманахах «Крещатик» и «Еврейская старина». В 2004 году, через 11 лет после смерти художника, совместно с Галиной Соловьевой и Жаком Барберисом, Светлана Колокольцева собрала каталог офортов своего мужа, который был издан в Швейцарии, в «Ателье Контраст» г. Фрибург. В работе над дизайном принимали участие Мирко Амбер и знаменитый российский график Валерий Мишин.
Нынче Светлана Колокольцева продолжает жить в Санкт-Петербурге. Мы познакомились с ней на презентации сборника стихов «Входной билет» поэта Елены Дунаевской, где Светлана и рассказала нам о творчестве своего мужа, художника Александра Колокольцева, уникальные офорты которого и были использованы в оформлении сборника.
— Пожалуй, Александра Колокольцева можно назвать одним из самых интересных и загадочных художников Петербурга. Расскажите о нем и о его творчестве.
— Было бы странно, если бы я это отрицала. Я действительно считаю его одним из самых глубоких художников, и не только одного Петербурга. В нем сошлось все – и редкая среди художников образованность и начитанность, и невероятное трудолюбие, и умение учиться у старых мастеров. Теперь, сравнивая его ранние офорты и то, что он делал в последние годы, я поражаюсь, какой огромный путь он прошел за 15 лет профессиональной работы! Ему было отпущено очень мало времени – всего 39 лет.
После окончания Мухинского училища, в котором он блестяще защитил диплом по специальности «Интерьеры и оборудование», его тут же забрали в армию. Дело в том, что у Саши был «белый билет», и ни в какую армию брать его не имели права. Он в детстве пережил клиническую смерть. Засунул в рот какую-то игрушку и подавился. Очень быстро начался отек, перекрывший дыхательные пути. Выжил буквально чудом – его мать не стала дожидаться «скорую» и прибежала в больницу с ребенком на руках. Чтобы ребенок мог дышать, пришлось сделать трахеотомию. С тех пор любая физическая нагрузка вызывала у него сильную одышку, т.к. часть бронхов так и не восстановилась. Но именно в этот год в армии потребовалась новая наглядная агитация, и Сашу забрали в осенний призыв. Время, украденное у него армией, он всегда вспоминал буквально с содроганием. И жуткие казармы, в которых невозможно побыть в одиночестве, и издевательства (хотя его самого никто не трогал), и постоянную вонь портянок и пота. Но самое мерзкое – крысы, бегавшие по ночам прямо по кроватям. Он считал дни, когда этот кошмар закончится, и, вернувшись домой, еще долго не мог нормально спать.
Рисовать он бросился сразу. Но офорт – это сложная техника, требующая и особых материалов, и оборудования. Нужны цинковые или медные доски. Где взять? Хорошо, что заводы тогда работали, и с работягами можно было договориться, чтобы вынесли. Нужна азотная кислота. Где взять? Химические производства тоже действовали. Керосин? Съездить в Парголово с канистрой в керосиновую лавку. Офортная бумага? Ее, слава тебе, Господи, можно было купить в Союзе художников. Понятно, что для работы со всем этим требовалась мастерская, тем более, что печатный станок дома не поставишь. Теоретически, мастерские предоставляли только членам Союза художников. В Союз Саша вступил с первого захода, но мастерскую пришлось снимать самому.
Наша дочь родилась как раз к Сашиному возвращению из армии, поэтому ему пришлось думать еще и о заработке. В конце концов, он пошел преподавать в художественное училище для глухих ребят. Там до сих пор его помнят, а в прошлом году один выпускник даже сделал в качестве дипломной работы дизайн-проект альбома офортов Александра Колокольцева.
Один день в неделю он проводил дома, в остальные дни уходил с утра и возвращался поздно вечером. Он всегда говорил: — У меня очень мало времени, — точно зная, что рано умрет.
— «Я сделал себя из ничего. Я – художник и у меня свой голос. Я маленькая веточка на огромном дереве искусства, но я горд этим и счастлив…»- почему именно такими словами заявлял о себе художник?
— У Саши с детства было ощущение сиротства. Его родители расстались через 3 года после рождения ребенка. Отец был офицером, и целыми днями пропадал на службе, и это семейному счастью не способствовало. Мать, имея в дипломе запись «преподаватель философии», варила борщи на кухне офицерского общежития в Пушкине. После развода она вернулась с ребенком в старую коммуналку. Отец никогда их не навещал. А у Саши, почему-то, жил в воображении образ «батьки», который бы учил сына «мужской работе» и был бы примером в жизни. Мать Сашу любила безумно, но, что касается искусства, помочь не могла ничем. И что касается техники офорта, Саша всему учился сам. Это сейчас все есть в интернете, кроме мозгов, разумеется, а тогда нужно было просиживать в библиотеке, перерывая кучу литературы. В Мухинском этому не учили. А голос у него, действительно, свой. Его работы ни с чем не спутаешь. Не говоря уже о ювелирной технике – точности и плотности штриха, тем не менее, оставляющего ощущение прозрачности и перспективы. Каждый его офорт – это история, повествование. И люди с самым разным уровнем восприятия бывают одинаково очарованы тем, что и как он рассказывает с помощью своих персонажей. А ими становится все, что попадает в поле изображения.
Саша понимал уровень своих работ, а также понимал, что ему никто и никогда ни в чем не поможет – ни мастерскую получить, ни дефицитные материалы, ни на престижные конкурсы или выставки попасть… Не было у него и настоящего Учителя – наставника. Все, чего он добился, он осваивал сам. Поэтому, был очень горд тем, что его работы начали покупать коллекционеры из Европы и США. А когда офорт «00 минут, 00 секунд» прибрел музей Виктории и Альберта, это стало настоящим праздником!
Понимаете, это же вопрос не только денег. Их, кстати, всегда хватало только на самое необходимое. Для настоящего творца важно остаться в вечности. Он же, когда оценивал свои работы, сравнивал их не только с работами современников, но и с офортами мастеров Возрождения. Он же у Дюрера учился! И сейчас, коллекционеры и искусствоведы, которые смотрят его работы, в первую очередь поражаются высочайшему мастерству и технике исполнения. Все так и получилось, как он написал – оттиски его офортов – «листочки с дерева» — действительно, разлетелись по миру, по частным коллекциям и по музеям. А «чашу со звездным туманом» он испил через полгода после того, как это написал.
— Говорят, Александра призывали стать лидером ленинградских сюрреалистов, но он отказался, как это происходило?
— Честно говоря, я ничего об этом не знаю. При мне ему таких предложений не делали, а он об этом не говорил. Да, у Саши был недолгий сюрреалистический период. Но очень скоро ему стало тесно в чужих рамках. И потом, он считал, что сюра в реальной жизни и так больше, чем достаточно. В любом случае, возглавлять и руководить было не в его характере. Он и тусовки всяческие терпеть не мог, и никогда ничего не рисовал «на злобу дня». Эта злоба каждый день разная, а он глядел в вечность.
— Как вы с ним познакомились? Расскажите, пожалуйста, о себе.
— Когда мы с ним познакомились, мне было 18 лет. Я училась в художественно-графическом училище и была замужем за Сашиным бывшим одноклассником, талантливым поэтом и переводчиком. Месяца через три после свадьбы он сказал мне, что к нам в гости должен зайти его школьный приятель, по его выражению «способный мальчик», художник — мухинец Саша Колокольцев. Открыв дверь на раздавшийся вечером звонок, я увидела молодого человека, который мне, если честно, не слишком понравился. С напряженным выражением лица, одет как капуста: — свитер с высоким горлом, рубашка, жилетка, пиджак и все это – очень жарким летом 1974 г.! Я тогда не знала, что так он прятал шрам на шее. Да еще, как выяснилось чуть позже, картавый и нервный. Мы посидели на кухне за чаем, поговорили о чем-то, потом мальчики отправились на балкон курить, а я задержалась, чтобы помыть посуду. Когда я вошла в комнату, то совершенно неожиданно услышала голос внутри собственной головы, где-то под темечком. Это был очень странный голос — не мужской и не женский, без интонации. Голос сказал: — «Когда ты разойдешься с мужем, ты выйдешь замуж за Колокольцева». Услышанное настолько меня потрясло, что я осела на пол и несколько минут хватала воздух открытым ртом, т.к. не могла отдышаться. Во-первых, я не привыкла слышать голоса, а, во-вторых, в 18 лет выходят замуж по великой любви, чтобы жить вместе долго и счастливо и умереть в один день. Через год с небольшим, мы дейсвительно разошлись, а в 22 года я вышла замуж за А. Колокольцева и после этого вспомнила то предсказание. Кстати, вскоре после того визита Саша тоже женился. Они поехали в свадебное путешествие в Крым, и там он нашел осколок греческой керамики с хорошо сохранившимся рисунком. Он утверждал, что это был мой профиль. Его брак тоже быстро распался.
— Обладал ли Колокольцев неким собственным творческим методом?
— Ну, гнилые яблоки, как Шиллер, он не нюхал, и ноги в тазик с холодной водой для вдохновения тоже не ставил. И эскизов к каждой работе было не очень много. Мне кажется, он приступал к исполнению только тогда, когда вся картинка была уже у него в голове. Могли меняться только мелкие незначительные детали. Если первый эскиз ему категорически не нравился, то он его просто выбрасывал и к этой теме не возвращался.
Понимаете, метод – это же не прием, это мировоззрение. В Сашиных офортах отсутствуют люди, зато птицы, животные и насекомые, забытые вещи и заброшенные дома становятся полноправными участниками действия. Как когда-то сформулировал Вениамин Худолей, — «…в его работах мир, увиденный одновременно с обоих концов подзорной трубы». Вот эта пристальность и скрупулезнейшая точность в передаче мельчайших деталей создает чувство абсолютной достоверности происходящего в пространстве офорта. Улитки, неторопливо ползущие мимо заброшенного дома, не менее осмыслены, чем архитектурные формы здания. Муха, прилетевшая перекусить оставшейся после трапезы рыбой, внимательно разглядывает бессильно оскалившуюся рыбью пасть. А роскошная сова, прижавшая когтистой лапой пойманную лягушку, кажется более интересной и важной, чем шпили и башни средневекового города на заднем плане.
Человечество давно ищет братьев по разуму в далеком космосе. Зачем искать так далеко? Стоит только приглядеться – и станет ясно, что весь мир разумен и логичен. В Сашиных офортах нет людей именно потому, что человек – единственное существо, находящееся в конфликте с природой, которую он любил больше всего. И его офорт «После людей», на котором пара печальных зайцев сидит среди обломков человеческого быта, сейчас прочитывается как некое предостережение.
— Правда ли, что художник любил повторять о себе, «Не столько рисую, сколько копаюсь в своей душе»?
— Не слышала, чтобы он такое говорил. Но, в сущности, это верно. Он никогда не рисовал просто картинку с натуры. Знаете, это как видеть во сне знакомое место. Обстановка или пейзаж те же, а смысл другой. Поэтому содержание его офортов – это всегда отражение его внутреннего мира.
— Сдается, что он относился к тем людям, которые всю свою жизнь сохраняют ощущение присутствия иного потустороннего параллельного мира, так ли это?
— Это правда. Думаю, что многие люди это чувствуют. Мир же гораздо больше, чем мы можем видеть. Расскажу только о паре случаев, произошедших при мне.
Мы много путешествовали по родной стране, т.к. за ее пределы тогда не пускали. Как-то в 80-х годах у Саши на работе распределяли путевки на автобусную экскурсию по Золотому кольцу. Во Владимире и Суздале мы бывали и раньше, но грех было отказываться, тем более что и не очень дорого. В то время в Суздале еще оставалось много недоразрушенных церквей. Хотелось их посмотреть, и мы пошли гулять по городу. Подойдя к одной из них, Саша остановился, замер и долго стоял, не шевелясь, ничего не зарисовывая и не фотографируя. Потом с перевернутым лицом пошел назад в гостиницу. Только через несколько дней он рассказал мне о том, что увидел. Вокруг было много деревьев, таких же увечных, как и сама церковь — полуразрушенная, без куполов, с забитыми фанерой окнами и горами мусора вокруг. Саша почувствовал, что Дух святой ушел из этой руины, но не насовсем, а перешел в деревья, которые были настолько осмысленными в своих изломах и изгибах, что с ними можно было говорить. И как только Саша почувствовал этот отклик, он увидел, что из того места, где раньше был главный купол, поднялся столб света, а в нем появилась Богородица с младенцем на руках. По его словам, она смотрела на него с сожалением и любовью. Он был настолько потрясен, что, как я уже говорила, не мог рассказать об этом несколько дней. Странно это было еще и потому, что Саша не был религиозен, и церкви его интересовали, только как произведения искусства и часть культуры.
В этот же день, после возвращения в гостиницу, он прилег отдохнуть, и увидел еще одну картину, касающуюся его друзей. Это была квартира Людмилы и Александра Карсавиных. Она — художник, он — коллекционер. В доме отключается электричество. А. Карсавин зажигает антикварную керосиновую лампу и идет к счетчику, проверить пробки. В это же время Людмила от неожиданности роняет очень красивую фарфоровую чашку, и та разбивается вдребезги. Недели через три, придя к ним в гости, Саша, увидев керосиновую лампу, спросил, пользуются ли ей, на что услышал подробный рассказ о вылетевших пробках и разбитой коллекционной чашке, которую не удалось склеить. Время происшествия точно совпало со временем видения.
Так что, с «потусторонним миром» у него были вполне близкие отношения. Подтверждение этому впервые произошло, когда я через год после Сашиной смерти получила от него подарок на день рождения. 5-го июня я наугад взяла с книжной полки сборник поэзии и обнаружила там небольшой офорт – единственный, которого не было у меня в коллекции.
А еще, в течение года после Сашиного ухода, странным образом начали биться или буквально разваливаться в руках его любимые чашки и тарелки, которые он привозил из поездок. Я не могла понять, что происходит, т.к. посуду никогда не роняла. Потом я убрала оставшиеся чашки в сервант, но ручки от них все равно отвалились при протирании пыли. Остались только два блюдца и тарелка, которые он привез лично мне. Они до сих пор живы.
— Есть ли у вас стихи, посвященные ему и его творчеству?
— Есть несколько. Но я расскажу об одном.
В 2004 г., на пятидесятилетие художника, я организовала выставку работ А. Колокольцева в музее А. Ахматовой. Незадолго до этого я написала стихотворение, посвященное ему. Вот оно:
Пришли мне весточку. Звонок или письмо –
Отличный путь, но нам он не доступен.
Стань облаком, синицей, теплой тьмой,
Стань сновиденьем, снегом стань зимой —
Я догадаюсь. Только воду в ступе
Чего толочь? Скажи мне, чем живешь?
В каких чертогах празднуешь отныне
Начало осени? Там, на чужбине,
Ты горьких вод забвения не пьешь.
Ты, верно, снова хочешь возвратиться –
Стучишься птицей в стылое окно,
Качаешь веткой с тихой укоризной…
Попробуй лучше ночью мне присниться.
Я буду думать, что смотрю кино,
Что не сидели мы за горькой тризной.
Пришли мне весточку. Я жду ее давно…
И я эту весточку получила меньше, чем через месяц! Мне передали сборник стихов Валерия Слуцкого. Открыв его (как обычно, с конца) я с удивлением обнаружила фотографию, на которой были В.Слуцкий, его жена И. Гершова (племянница Соломона Гершова и сама необыкновенно талантливый художник) и А. Колокольцев. Этой фотографии я никогда раньше не видела и не подозревала о ее существовании. Я так и не поняла, было ли получение фото ответом на просьбу о весточке или же формой благодарности за выставку. Хочется думать, что скорее — первое.
— Расскажите о символике «Улитки», являющейся постоянным рефреном в его творчестве.
— Саша примерно так себя и ощущал – сам себе и домик, и средство передвижения. Символ мира в себе и одновременно, себя в мире.
— Есть ли предтечи творчества Александра Колокольцева?
Вопрос, как о пророке. А традиция, конечно, из Дюрера.
— Каков Петербург Александра? В том смысле, что у каждого художника свой Петербург…
— Да, у Саши тоже был свой. и Лицами этого города были облупленные брандмауэры, крыши, с как — будто выросшим из них лесом труб и воздуховодов, трущобы бывшей Апрашки, парящая над городом бывшая пожарная каланча на Большой Подьяческой… Это непарадный, очень личный Петербург.
— Считается, что завершающим аккордом всего творчества Александра является один из последних его офортов «Ponte fatale», где сходятся все мотивы: птица и насекомое, старинные часы без стрелок и городской пейзаж. Расскажите, пожалуйста, об этой работе.
Это одна из моих самых любимых работ. Она совершенно волшебная! Но «Ponte fatale» Саша закончил в 1991 г., у него оставалось впереди еще полтора очень плодотворных года. Просто этот офорт – знаковый.
В центре композиции птица, держащая в когтях остановившиеся часы. Стрелок нет, они больше не нужны, смотреть на них некому. Орех, как символ знания и один из символов жизни, расколот и пуст. Мертвая черная вода венецианского канала кажется Стиксом. Окружность часов повторяется в арке моста, под которую без единого всплеска уходит это черное стекло – материализовавшаяся метафора истекшего времени. Человек, чьи часы держит в клюве попугай, уже переходит реку вечности. Он задержался на мосту, еще стоит, обернувшись, но его тень на стене, кажется, уже движется в глубину и исчезнет, как только погаснет последний фонарь. Часы становятся не просто символом времени, но времени жизни того, кому принадлежали. И пока птица не выронит цепочку, память о хозяине будет жить. Не случайно цепочку от часов держит в клюве именно попугай, ведь только эти птицы живут по три века. В левой части офорта есть еще две важные детали. Это загадочный женский профиль на внутренней стороне крышки часов.
Женщина явно знает, что времени больше нет, но она как-то связана с темой памяти. И еще – прелестный и невесомый ночной мотылек — символ души, улетающей к тому самому звездному туману.
Как это сделано технически – это отдельная песня. Перья, драпировки, изъеденная древоточцем доска подоконника, осыпающаяся штукатурка стен, кирпичная кладка моста, прозрачные крылышки мотылька, все это настолько материально и осязаемо, что зрителя буквально затягивает внутрь изображаемого пространства.
Впрочем, «пустых» работ у Саши не было. Практически каждая из них – это целый роман.
— Бессознательное знание о своей смерти присуще многим загадочным людям, но оно обычно не выходит на уровень, доступный разуму. Художники сами рисуют свою смерть, не подозревая об этом.
В 91-м, после первого инфаркта, Колокольцев и создал свой «Ponte fatale» он создает за полтора года до смерти. Более того, задолго до этого произведения Александр создал другой офорт, где изображен петух, который держит в клюве горошинку под веткой, обвитой повиликой. Работа называется «В Сестрорецке». Выходит, что художник знал не только о предстоящих фатальных событиях, но и о месте собственного захоронения в этой дачной местности, так ли это?
— Помните, как предсказывал будущее Дельфийский оракул? То, что он сообщал, становилось понятным только после самого события. Художник – ретранслятор. Знание, которое он сообщает, им самим, как правило, не осознается. Это сейчас, анализируя работы и сопоставляя детали, мы вдруг начинаем понимать их тайное значение. А Саша, принося из мастерской новый офорт, часто спрашивал, – расскажи, что я тут нарисовал?
— В каких музеях имеются работы Александра Колокольцева?
— В музее Виктории и Альберта в Лондоне, в Художественной галерее Бристоля, в музеях Таллинна и Риги, в галереях Италии, Франции и Швейцарии, в собрании графики библиотеки Эрмитажа. К сожалению, многие документы пропали в 90-х, и сейчас полный список восстановить невозможно.
Если бы Саша дожил, то в 2024 ему бы исполнилось 70 лет. Я мечтаю о выставке его работ к этой дате. Если Бог даст, доживу и сделаю.
Зулумян Арутюн, Берандр Зинаида
