c8c673bf45cf5aeb
  • Чт. Дек 12th, 2024

Тюбик краски на чистой палитре

Июл 3, 2019

ЖИВОПИСЬ

О художнике Юрии Григоряне

«Наша Среда online» — Вечером, в синеющих сумерках, закончив работу и очистив мастихином палитру, он оставляет на ней тюбик краски, чтобы завтра легче было начать. Может быть, не начать, а продолжить, ведь на холсте уже угадывается набросок будущей картины? Нет, именно начать, поскольку каждое брезжащее за окнами утро – это начало, и картина всякий раз рождается заново, словно и не было никаких набросков.

Начинать же – снова приноравливаться к холсту — всегда трудно. А оставленный на палитре тюбик — помогает. Сам вид тюбика с туго завинченным колпачком и наклеенной этикеткой сразу настраивает, и уже не так страшно приступать к холсту. А уж когда выдавишь из тюбика на палитру свернувшуюся змейкой краску, чуть тронешь кистью и положишь первый мазок, дело-то и пойдет.

И холст сразу станет оживать, на нем появятся лиловые очертания гор в зыбком утреннем тумане, деревьев, двориков, разрушенных временем или войной храмов его родного Арцаха…

Юрий Григорян. Уголок моего села, 2009

Юрий Григорян родом оттуда, из Арцаха, который тогда еще звался Карабахом. Семья жила в Баку; отец был проводником поезда, топил в вагоне печурку, разносил пассажирам крепкий чай. Был молчалив и честен; никогда не поддавался на компромиссы. Он гордился своим отцом, и в детстве ему казалось, что буквы СУ на тендере паровоза – это две первых буквы его имени Сурен.

Мать управлялась по дому, продавала на бульваре газированную воду, чтобы принести лишнюю копейку в семью.

С соседями из азербайджанских семей жили мирно но, когда жена была на девятом месяце, Сурен Григорян захотел, чтобы сын родился в его родном селе Цоватех. Он словно бы предчувствовал, как это окажется для него важно — вдохнуть в себя живительный воздух Нагорного Карабаха, услышать, как звенит колокольчик на шее соседского буйвола, как дробно стучит по камням копытами ослик и «восторженно рыдает ишак» (Иван Бунин).

Юрий Григорян. Небо над Арцахом, 2011

В селе у отца был дом, ветхий, запущенный, с прохудившейся крышей и скрипящими половицами. Он взял билет на междугородний автобус (им всегда управляли двое – армянин и азербайджанец), по каменистым дорогам довез жену до райцентра «Красный базар», а затем с величайшими предосторожностями довел до родного села.

В Цоватехе и родился будущий живописец Юрий Григорян. Мальчишкой катался на ослике соседа – дяди Самсона, надолго уходил в горы, словно впитывая в себя их непостижимую красоту. Вслушивался в плеск ручьев, где водилась мелкая рыбешка. Как зачарованный смотрел на закаты (цвета раздавленной вишни) и восходы. С замиранием сердца следил, как в вышине парит коршун, распластав крылья и зорко высматривая добычу.

Юрий Григорян. Две женщины, 1993

Через много лет, сразу после свадьбы, он привез сюда, в Нагорный Карабах, свою музу и вдохновительницу, красавицу Ирину. А затем в Цоватех стали постоянно наезжать и подолгу там жить дети Карина и Юрик, тоже ставший художником.

Учился Юрий Григорян в Москве, окончил Суриковское у Николая Афанасьевича Пономарева (к учителю сохранил трепетное чувство благодарности на всю жизнь). Пономарев сразу оценил его дарование, любовь к живописи и способность к труду, но нужна еще и культура, нужна техника. И он старался привить своему ученику основы техники и культуры, занимался с ним рисунком, раскрывал секреты живописного мазка.

В Москве Юрий Григорян начал выставляться. После его первой персональной выставки (в редакции журнала «Юность») мы познакомились и подружились.

Юрий Григорян. Кормилица, 2001

Друзья влияют друг на друга. Юрий Григорян научил меня любить пылающие краски Сарьяна и Минаса Аветисяна, раскрыл для меня секрет вековой армянской тоски и армянской радости – того, что у армян называется бахт. Наверное, и без моего влияния на Юрия Григоряна не могло обойтись. Но кое-что мне упрямо не давалось, как я ни старался. Не удавалось привить ему любовь к Москве и русской литературе, приохотить к чтению, потому что он весь там, в своем родном Арцахе – своеобразном символе всей армянской культуры с ее трагизмом и верой в будущее.

Однажды мой друг подарил мне маленький портрет Комитаса. Я поблагодарил и ни о чем его не спросил. Но про себя удивился: почему у композитора красная борода и красные отблески на лице? Что это – художественная вольность, преувеличение, гипербола? И вдруг меня осенило. Комитас пережил турецкую резню. И его борода и лицо покраснели – приобрели кровавые отсветы — оттого, что ему пришлось быть свидетелем и очевидцем творившихся ужасов.

Юрий Григорян. Путница, 2006

У художника должно быть что-то ему изначально близкое, исконное, некая духовная основа, помогающая ему творить. У Нестерова это была Русь, у Кустодиева — купеческое Замоскворечье, у Юрия Григоряна – Армения и Нагорный Карабах, виноградники, раскидистые чинары, ослики, воссоздаваемые вновь и вновь на его полотнах.

Однако у натуры он берет лишь внешний контур, а остальное в картину привносит найденный образ, пластика формы, цветовое решение. Как художник его находит – до конца необъяснимо. Это загадка. Но именно образ раскрывает сокровенные свойства натуры, животворит ее, наделяет поэзией и одухотворенностью.

И пейзажи, и портреты Юрия Григоряна по-армянски живописны. Из художников ему особенно близок Минас Аветисян, чью школу он, безусловно, прошел, что особенно заметно в его ранних работах. Но прошел – чтобы идти дальше, своим путем. Сейчас он заслуженный художник России, член-корреспондент Академии художеств, его работы хранятся во многих музеях мира и частных коллекциях.

Юрий Григорян. Пейзаж со стогами, 2015

Однажды Юрий мне сказал, что, если бы его лишили рук, он бы взял в зубы кисть и писал. В сказанном не было рисовки, которую иногда позволяют себе художники, не было позы, желания покрасоваться, а была правда, была готовность отвечать за свои слова.

Да, взял бы в зубы кисть… и писал бы, поскольку без этого не представляет собственной жизни.

Вера? Юрий Григорян по-крестьянски скуп на слова, выражающие его отношение к вере. Он никогда не скажет: «Бог», испытывая целомудренную стыдливость перед святостью этого слова, но скажет: «Всевышний». Хотя, может быть, слов-то ему и не нужно, поскольку он владеет великим искусством выражать в красках себя и окружающий мир.

Нет в Арцахе церкви или часовни, полуразрушенной или недавно восстановленной усилиями энтузиастов реставраторов, которую бы он не писал. Его портреты духовных лиц – от владык до сельских священников – составят целую галерею. И на каждом из них запечатлена личность, запечатлена судьба, запечатлен неповторимый путь к вере.

Юрий Григорян. Портрет старика, 2013

Очистив палитру, он кладет на нее тюбик краски – залог того, что завтра снова поднимется в свою мастерскую на Пречистенке и будет писать… не московские улочки, сады и бульвары, а горы, деревья, церкви, часовни и домики родного Арцаха, словно отсюда они виднее, различимее вдали и больше говорят сердцу.

ЛЕОНИД БЕЖИН